Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц)

Ленкину непонятную ругань Филипп отчетливо запомнил, как и то, что она прикидывалась, будто ей эти иностранные языки «до фиолетова фонаря». «Ага, попалась на вранье, поскудина!» Она ему точно зверски завидовала и ревновала к тому, как же «эти родители с ним носятся, как с больным».

К 4 годам Филипп понемножку начал разбираться, когда и на каком языке его обманывают, как самостоятельную суверенную личность, имеющую приватные интересы, профит и понимание действительности.

Понятно, тому подобной терминологией он тогда не владел. Но осознанные понятия уже имелись, так же, как и твердая память, вовсе не вытесненная в дальнейшем куда-то на задворки сознания обилием внешней информации и гормональной бурей полового созревания.

В немалой степени развитию памяти и понимания Филиппа способствовали многоязычные уроки чтения и письма, впервые преподанные ему в 4 года, после того, как он на радость папе с мамой стал активно интересоваться часто встречавшимися на экране телевизора, во взрослых книгах и журналах чудесными буквами и цифрами.

Они были дивно интересными и занимательными на папином компьютере. Там изумительным образом появлялись виртуальные буквы: русские, английские, большие и маленькие. Филипп нередко смотрел, как папа сосредоточенно страдальчески работает над кандидатской диссертацией, понемногу заполняя дисплей словами и предложениями.

А в каждой фразе, в абзаце, в любом тексте, оказывается, есть свой смысл. Иногда понятный, значимый, иногда не очень. Но отчего-то хотелось всю эту печатную знаковую словесность узнать и понять. Повсюду и везде.

Так что, когда ему сравнялось 5 лет, он начал много читать, увлеченно и свободно. Со всем удовольствием прирожденного заядлого читателя. Без разбора. То, что на глаза попадется интересное.

Читал по собственному желанию с упоением. Никому и в голову не приходило заставлять его читать насильно.

К небезопасному компьютеру его не подпускали, шибко здоровье берегли. Но в выборе книг и в чтении не ограничивали. Считали: ребенку полезнее читать, чем тупорыло таращиться в телевизор, портить глаза и мозги детскими программами.

В то же время эпизодические занятия писаниной ему ужасно не нравились. Мука мученическая! Зачем учиться писать ручкой прописи-каракули, если кругом сплошь печатные буквы? Чего-чего, а их видимо-невидимо по телевизору или на компьютере.

Впрочем, до первого класса его никто чистописанием, заучиванием на память стихов и песен не утруждал. Паче педагогических чаяний, не до обучения глупейшему чтению вслух и каллиграфическому письму было его дедушке и бабушке, приглядывавших за ним, пока родители-учителя трудились в школе.

Бабушку Зою он отдаленно помнит. Перво-наперво ее вкуснейший слоеный торт, грандиозный «Наполеон» на свои именины и… недожаренную картошку по будням, небрежно и халатно нарезанную толстыми кругляками.

Намного дольше Филипп почему-то оставался не с ней, а с любимым дедом. Слушал и последовательно запоминал. В том числе витиеватые и затейливые испанские ругательства деда Хосе. Уяснил он их впоследствии, втихомолку, с секретным словарем ненормативной лексики из дедовой библиотеки.

Час к часу дед неприлично жаловался внуку на тупоумную дочку-ханжу Амелию, на блудливого сынка-хитрованца, то бишь на предприимчивого московского дядю Гену. Очень обижало благородного идальго, сколь беспардонно Филькина мамаша стала по паспорту обрусевшей Амелией Иосифовной Бланко-Рейс. А сыночек-то, Энрике Хосе и прочая, безобразно записался «неким жидовствующим» Генрихом Иосифовичем Рейесом.

В два года, последовавших за позорным падением СССР, Хосе Бланко-Рейес сильно сдал и одряхлел. Вместе с великой империей провалилась в тартарары и вся его прежняя жизнь.

Подкосили старика и предсмертные муки жены, скорбно и трудно умиравшей от лейкемии на больничной койке. С концами добил деда государственный переворот 1996 года, когда президент Лыченко обеспечил себе пожизненное суверенное президентство.

На даровщинку приобретенная белоросская независимость и суверенность и подавно не пришлись по нраву старому коммунисту. С распадом Совсоюза он, никуда не уезжая, вторично оказался в шкуре эмигранта. К тому же дед на дух не терпел строителей, как он его именовал, «мертворожденного мелконационального капитализма».

Думал, как бы вернуться умирать на родину, продал свою профессорскую квартиру. Но уехать не успел. Умер на свежеиспеченной чужбине от обширного инфаркта в декабре 1996-го.

По окончании новогодних праздников родители взяли Фильку и Леночку на церемонию прощания с дедом. Впятером они с дядей Геной привезли в Испанию урну с прахом бывшего капитана советской военной разведки Хосе Бланко-Рейеса и с борта прогулочного катера развеяли его бренные останки на рейде порта Картахена. В точности, как велел в завещании дед.

Маленькому Филиппу позже долго снились веселое слепящее полуденное солнце и его ярчайшие отражения на пенных гребнях морских волн. Материалистическая обрядовая сторона смерти его нисколько не испугала. В книгах и фильмах люди тоже привычно умирают, их по-всякому хоронят.

Горе и печаль прошли мимо него стороной. К тому же в окончательную смерть деда он не верил, потому что все время вспоминал его до и после похорон.

Не забыл он и того, как скандалившие родители тогда обсуждали вопрос, возвращаться им или нет в Белороссию под абсолютную власть батьки Лыча. Отцу захотелось стать невозвращенцем; мать была против.

Вернулись в Дожинск втроем. Леночку на зимние каникулы оставили погостить у мадридских родственников.

Филипп Ирнеев обо всем и обо всех помнил, никого и ничего не забывал. Но никогда не давал воспоминаниям о вчерашнем прошлом безраздельно овладеть его разумом и телом. Не позволял он подобного безобразия и озабоченностям завтрашнего дня. 15 лет спустя Филипп по-прежнему видел счастливые и благорасположенные к нему сны.

Блажен человек, кто ведать не ведал о детских кошмарах. Или же, проснувшись, не помнит о них так, как другие напрочь забывают о долгих месяцах и годах ребячьего горя и счастья.

Сегодня на сон грядущий Филипп приказал себе увидеть и встретиться с феей из парка. Он было хотел ей позвонить или послать эсэмэску, дабы пожелать спокойной ночи, но передумал. Рановато покамест изображать безумно влюбленного, беспокоящего женщину в половине второго ночи.

Погодя минуту-другую он спокойно заснул и реально назначил фее Веронике в бирюзовом платье свидание в знакомом старом парке, договорился с Петром насчет времени и койко-места. И увидал девушку своей мечты в бикини и без всего.

Коль скоро любите любящих вас, какая вам за то благодарность?

– 2 -

В ту майскую благорастворенную пятницу Филипп проснулся и встал едва только забрезжил рассвет. Даже раньше. Вернее, при первом утреннем намеке на приближение признаков восходящего солнца.

Блаженно и мечтательно улыбаясь, он потянулся, расстался со спальными атласно-боксерскими трусами, слегка заскорузлыми и неуютно шершавыми в паху по естественной причине быстрых ночных сновидений и здоровой юношеской физиологии.

Еще раз гибко и пластично потягиваясь, расправил плечи, изогнул назад обнаженный корпус и замедленным текучим движением опустился на мостик. Так же плавно и медленно оторвался от пола с глубоким выдохом, выпрямился, набросил махровый банный халат, пошел под душ.

Пока шел по коридору, смутные воспоминания об эротическом свидании с бирюзовой феей Никой испарились и улетучились. Народных суеверий насчет вещих физиологических снов Филипп не признавал.

Откуда нашему телу знать, что с ним случиться сегодня или завтра? Утро – не вечер…

На кухне топталась, пытаясь восстать ото сна, заспанная повариха. Завидев Филиппа в халате на голое тело, тетка Таня взбодрилась, приосанилась, оттопырив грудь и кормовые обводы. И тут же смущенно захлопотала, старательно отводя взгляд от небрежно запахнутых чресел юного красавчика.

Филипп тоже застеснялся. Хотя вовсе не потому, что шастал по нижнему этажу в неглиже. На то оно и утро, тогда как ни собственное обнаженное тело, ни сокровенная конституция других мужчин и женщин не являлись для него несокрушимым и постыдным табу.

Он попросту не ожидал встретить кого-нибудь на хозяйской кухне в такую невозможную рань. По обыкновению он вставал впритык, только по будильнику смартфона.

«А тут нате-ка, ни свет ни заря, но сна ни в одном глазу».

Однако же чашечка кофе ему сейчас феноменально и колоссально необходима. Не для того, чтобы наконец проснуться, подобно Таньке-слонихе, – «ишь, как топает», – но с целью трезво оценить необычность ситуации чрезвычайно раннего пробуждения и его охватившего странного чувства, будто он по-дурацки упускает из виду нечто сверхважное и сверхъестественно неотложное.

«Ритуал не ритуал. Обряд не обряд. Словно бы пришел в храм Божий и забыл, дурак, как надо крестное знамение накладывать: справа налево или наоборот, снизу вверх».

Пожелав кухарке еще раз доброго утра, в сопровождении аромата свежемолотого, здесь и сейчас сваренного кофе, он со второй чашкой в левой руке вернулся к себе в гувернерскую. Перекрестился на Троицу в переднем углу и трижды вознес «Отче наш», затем от начала до конца «Верую».

Вслед за «Да воскреснет Бог и расточаться врази Его» необычные и непонятные ощущения Филиппа отпустили. Заутреня верных свершилась.

«Странно и престранно. Вскочил чего-то с самого со срання ни с того ни с сего. Только для того, чтобы принять душ, помолиться и выпить чашку кофе…»

Так рано он вынужденно просыпался лишь в первом классе. Потом лежал без сна и ждал, когда террористически заверещит механический будильник и «эта Ленка-поскуда» тихой сапой встанет со своей кровати, чтобы устроить младшему брату изуверскую побудку.

Вот так оно и было. Если он сладко дремал, выражая отъявленное намерение проспать школу, она ухмыляясь подкрадывалась к его постели. И, резко откинув одеяло, сильно хватала братишку-первоклассника за мошонку.

Согласитесь, просыпаться от невыносимой боли есть процедура довольно мучительная и ко сну не располагающая.

Ленку-поскудь требовалось обязательно упредить и сжаться в комок. Иногда дорогую сестренку удавалось встретить точным ударом босой ноги в солнечное сплетение. Чтобы следов не оставить.

Тогда он нередко с ней дрался, чаще всего безнадежно за явным преимуществом старшей сестры в весе и в силе. Но зачинщиком драки, забиякой и обидчиком она со злорадством выставляла его, с притворным и фальшивым плачем показывая синяки.

Ей верили: «Она же девочка, пойми ты, глупый Филька. Как тебе не стыдно!»

Маленький Филипп далеко не все в ту детскую пору понимал. Угрюмо и молча он огребал родительские затрещины и стояния в углу.

На стервозную Ленку не жаловался и не закладывал ее, хотя видел, как она часами в отсутствие родителей разглядывает различную генитальную мужественность в художественных альбомах. Или, гнусно хихикая, смотрит с подружками видеофильмы, где мужчины и женщины по-разному занимаются сексом.

Теоретически и абстрактно об эротике, порнографии, о том, откуда берутся дети, он был осведомлен. Но на практике даже не догадывался, что за этим кроется.

В возрасте семи лет к вопросам пола он относился с конкретным безразличием, если у него в ту пору не наблюдалось ни малейших вторичных половых признаков. В отличие от Ленки, он украдкой видел, густо-густо заросшей в промежности и теребящей ее под одеялом. Видать, у нее там под женской прокладкой чесалось и зудело.

Будучи старше брата на шесть с половиной лет, как впоследствии свел концы с концами Филипп, девочка Лена довольно рано созрела. Грудь и тело ее почти оформились. Но мальчики мало обращали внимания на толстушку и дурнушку одноклассницу. Вот она и оттягивалась, садистски вымещая неудовлетворенную подростковую сексуальность на младшем брате, спавшем с ней в одной маленькой комнате.

В ту страшную зимнюю третью четверть, когда детям так не хочется просыпаться и подниматься затемно, первоклашка Филипп немало претерпел от сестры-садистки. Но однажды в марте Амелия Иосифовна обнаружила, как обращается ее послушная и ласковая доченька-отличница с младшим братишкой.

Наверное, накануне он чересчур громко заорал спросонок, почувствовав в паху Ленкину железную пятерню. Хотя врезать ей коленом в челюсть все же успел, до прихода матери с нагоняем.

Возмездие и воздаяние постигли негодницу аккурат на 8 марта. Мать воочию из-за двери убедилась, каким таким образом дочь будит ее сына в праздничный день.

Никакой международной женской солидарности не увидела и не дождалась дочка от мамы в ту знаменательную дату. Отоварив негодное чадо колоссальной оплеухой, Амелия Иосифовна опрокинула его на кровать и принялась охаживать по ягодицам толстым отцовским ремнем, видимо, загодя припасенным.

Карательные меры сопутствовали нравственной проповеди по поводу развратных действий в отношении малолетних и угрозами отправить отъявленно преступную дочь в детскую психиатрическую клинику для лечения сексуального расстройства.

Пути педагогики исповедимы, поэтому подкованному воспитателю Амелии Иосифовне не составило труда вычислить, что к чему, практически сопоставив эмпирические факты: вопли сына, сальные ухмылки дочери, а также – теоретические знания из институтского курса возрастной психологии и физиологии. Грех и кара были налицо.

Ленка в задранной на голову ночной рубашке, визжала, чуть ли не сладострастно вопила, извивалась кверху голым задом, выставив наружу все свое волосатое девичество, подвигнувшее ее на «преступный маниакальный эксцесс».

В употреблении специальной педагогической терминологии и подручного спецсредства заместитель директора школы по воспитательной работе Амелия Ирнеева не стеснялась.

До конца досмотреть Филиппу интереснейший спектакль не позволил папа Ирнеев, благословивший сына подзатыльником и отогнавший прочь от приоткрытой двери.

Нельзя сказать, чтобы крики «развратной дочери» отца очень разжалобили, но он поспешил педагогически предупредить мать не так уж усердствовать, «закрепляя дурной условный рефлекс садомазохизма». И «ни в коем случае не повреждать девственную плеву».

Надо полагать, воспитательные меры родители-педагоги обсудили заранее.

С тех пор Филипп с особым рвением отмечает светлый постсоветский праздник – Международный женский день, когда он, наконец, перебрался спать на диван в большой комнате. А общенародный телевизор унесли в родительскую спальню.

Из спальни в бывшую детскую перетащили громоздкий трехстворчатый шкаф под потолок, а Фильке оборудовали в зале, ставшем отцовским кабинетом, уютный учебный уголок с лампой, книжными полками и раскладной партой. Но это обустроилось чуть позже, на весенних каникулах.

Филипп сейчас подозревает: хитрожопая втируша Ленка сей или оный «маниакальный эксцесс» могла устроить и задумать нарочно. Наверное, для того, чтобы после одной роскошествовать в отдельной комнате.

Он потом подсмотрел, как она в постели при свете ночника, согнувшись пополам, по-собачьи вылизывает себе между ног языком…

Спустя три года «Фильке-недоноску» минуло десять лет, а «Ленке-блядухе» было шестнадцать, когда отношения между братом и сестрой мало-помалу сгладились и наладились. В силу возраста и гендерного естества.

В третьем классе Филька вытянулся, окреп, реально и сексуально возмужал. На физкультуре занял в строю по росту почетное четвертое место вслед за жердяем Антосиком, мордоворотом Борькой и верзилой Степашкой с кулаками-гирями. Не то что раньше, когда он был восьмым с краю, маленьким, «Простофилькой, Химицыным сынком».

«Ленка-Химоза» тоже стала девкой не промах, из тех, за кем ухлестывают поклонники из выпускного класса. Она подросла, постройнела в бедрах и талии, округлилась в бюсте, научилась пользоваться косметикой.

И брата Фильку она очень зауважала за периодическую демонстрацию ей волнующего зрелища непроизвольной эрекции под душем.

То, что Ленка за ним регулярно подсматривает сквозь окошко между ванной и туалетом, Филиппа не волновало. «Чего ее, дуры, стесняться?»

Он сам как-то раз оттуда же полюбопытствовал, как она пальцами и ручкой массажной щетки себя ублажает. Сгибаться в три погибели у нее уже не получалось. Наверное, постарела…

Когда белоросский батька-президент Лыч учинил очередной конституционный референдум о продлении своих персональных полномочий, Ленка училась на третьем курсе химфака, откуда она пробкой выскочила замуж за аспиранта Яшу Самусевича. Естественно, с брызгами шампанского, свадебными лимузинами и придурковатым зятем, прочно поселившимся в квартире Ирнеевых.

Однако мышечная радость, встреча и проводы зари в открытой лоджии на 14-м этаже, но с непрошеными мыслями о столь возмутительных жизненных невзгодах, Филиппу Ирнееву ничуть не улыбались. «Сестра Ленка-Химоза еще куда ни шло, но тот придурок… Одно слово – Психун…»

Филипп оборвал цепочку общежитейских воспоминаний, уж было выстроившихся в склочную и сварливую совковую очередь. Он прекратил заниматься растяжкой, сел на шпагат, перешел к ментально-силовым упражнениям. Система сэнсэя Тендо требовала жесткой концентрации и не допускала посторонних размышлений…

Как обычно, усердная сосредоточенность обострила чувства. По завершении упражнения Филипп напрягся, прыжком встал на ноги и неслышно-невидимо скользнул на третий уровень в пентхауз, в спальню к Ваньке.

На первый взгляд ребенок спал спокойно, на правом боку, не метался во сне, не сучил ногами, отталкивая одеяло. Все же какая-то аномалия, несообразность присутствовали. Филипп приблизился к кровати и только тогда увидел: его воспитанник, вцепившись зубами в мякоть ладони, беззвучно плачет.

«Ага, мелкому опять кошмары сняться. Кому пустячок, а ему горе. Ну, благословясь…»

По-глупому будить, теребить Ваню учитель вовсе не собирался. Не касаясь, он волнообразным движением несколько раз провел рукой над стриженым затылком.

Затем подошел с другой стороны к кровати мальчика и наложил на него крестное знамение. Уже не по восточной системе сэнсэя, а по собственному христианскому наитию.

«И расточились бесы, чье имя – легион».

Через пару секунд Ваня оставил в покое ручонку со следами зубов. Сквозь слезы чему-то или кому-то он облегченно и счастливо улыбнулся во сне.

– 3 -

Рядом со спящим Ваней Филипп вновь ощутил себя словно бы маленьким, слабым и беззащитным ребенком. Хотя теперь это почти забытое чувство вернулось к нему не пугающим ощущением безысходного отчаяния и осознания детского бессилия, но знакомым и родным восприятием беззаботного и безмятежного счастья.

«…Входит, выходит оно странно и зело престранно, государики мои. Второй день подряд неизъяснимое дежавю у тебя, дорогой мой Фил Олегыч. В серийном выпуске и производстве…

Не понять, чему радуешься и отчего так счастлив. Феномен, однако.

По всей видимости, тебе, мне, нам обоим Провидение готовит какой-то славный подарок. Или наоборот, как хватит промежду ног клешнями, корявками…»

Он недоумевал и огорошено гадал на будущее, рассматривая свое незамутненное отражение и собственный ясный взгляд в зеркале, билатерально и симметрично отделявшем для него внутренний мир от внешнего облика, окружающего интерьера, экстерьера и прочей среды обитания человека лично-раздельно-индивидуально и в обществе ему подобных: косяком, компанией, кодлой, кагалом, ковеном, коллективом, консисторией или конгрегацией.

Филипп не входил в зеркало, отражавшее его фигуру в полный рост в желтых кроссовках, в белом спортивном костюме с тремя красными полосками. От зеркального отображения в стенном шкафу он отвернулся и не глядя, как был…

…шагнул на изрытый окровавленный песок у источника в развороченной долине Трех висельников.

Дон Фелипе Бланко-Рейес сидел, изнеможенно привалившись к обрубленному стволу дерева, сверху расщепленному и разлохмаченному, как орудие учебного труда у школьника с вредоносной привычкой грызть ручки, карандаши, фломастеры. Вокруг него повсюду во впечатляющем батальном беспорядке валялись оторванные и обгорелые конечности, расколотые черепа с мозгами нараспашку, вскрытые туши животных и людей…

В общем только что, похоже, тут состоялась выдающаяся бойня. Десятка четыре трупов не меньше. Вероятно, по местности, по пехоте и кавалерии знатно прошлись из тяжелых батальонных минометов. Потом вертушки нурсовали термитными снарядами по незащищенным целям…

Так за полсекунды в реале оценил боевую обстановку Филипп, весь в белом неожиданно появившись на поле боя.

– Рыцарь-неофит! – прерывающимся хриплым шепотом обратился к нему дон Фелипе. – Я не вижу тебя, но знаю: ты здесь. Мои телесные силы не совсем иссякли. Но Благодать Господня на время покинула меня – недостойного мужа апостолического.

Тяжкое искупление и неминуемая расплата за гордыню в любой миг могут обрушиться к моему слабосилию…

Неподалеку за спиной рыцаря-монаха, на несколько секунд впавшего в беспамятство, шевельнулась одна фигура в желто-сером плаще с капюшоном, за ней другая. Два поджарых, жилистых субъекта явного семито-арабского горбоносого обличья, укрывшись за лошадиной тушей, лишь притворялись мертвецами.

– Горе, мне, о горе! – в безмерном страдании воскликнул пришедший в себя рыцарь-монах. – Я не сумел уничтожить «Гримуар Тьмы и Света». Так исполни наш долг, мой достославный потомок!

Как это у них вдвоем вдруг получилось, что Филипп в действительности как есть: в белых кроссовках и в спортивном костюме, с видом от первого лица, с рыцарским священным кинжалом в руке оказывается на кровавом песке – разбираться вовсе ему стало недосуг.

«Ну, мать вашу, азиатцы…»

На Фила Ирнеева, студента педвуза, 20 лет отроду и так далее по анкете реально надвигаются два арабских типчика, небрежно и самонадеянно поигрывая ятаганами.

«Кабронес! А вер!»

Ругань по-испански, что ли, помогла? Но снова Филиппа посетило приятное и бодрящее чувство дежавю. Притом то ли это происходит где-то наяву, то ли в этом видении, данном ему в неведомых пространственно-временных ощущениях, но в четком осознании собственных сил и возможностей.

Зря это они, два черномазых азиатца, так злорадно скалятся. Напрасно не берут Филиппа как серьезного противника, откуда не возьмись прибывшего на месте событий. Подчас в божественной бесконечности и вечности чудотворно случается то, чего не может быть никогда.

«Это мы щас-с-с посмотрим, кто кого», – с не меньшим предвкушением горячего столкновения с холодным оружием ожидал желто-серых убийц-ассассинов неожиданный и совершенно невозможный для них враг.

«Ох, где-нигде вы увидите белого ангела смерти. Тогда как в светлом облике скорби ни ангелам, ни ифритам крылья без надобности».

Ни внезапное появление Филиппа, ни облегающее белое траурное одеяние феодальных ассассинов нисколько не смутили. Возможно, им неведомы суеверия, оба тверды в мусульманском вероисповедании. Или же всего-навсего обкурились гашишем, как следует из их нарицательного прозвания.

«А вер! Как говорится по-испански, посмотрим».

С ним ли тягаться арабским наркоманам из прошлого? Ведь за Филиппом Ирнеевым стоят восемь трудных лет обучения боевым искусствам в современной школе выживания. За ним восемь столетий развития утонченного, изощренного синтеза наук и технологий Запада и Востока, предназначенных для нейтрализации, ликвидации, утилизации вражеской плоти и крови, оружия, брони, защитных сооружений, приспособлений и ухищрений. Что ему двое невежественных средневековых ассассинов, когда он старше и опытнее их на восемь веков?

По тому, как враги двигались и держались, их невероятный противник достоверно оценил категорию боевой подготовки неприятеля, его моральный дух и ту степень угрозы, какую для него представляет парочка исторически недоразвитых азиатов.

Мгновенно просчитана оптимальная парадигма действий. Остальное – синтагматическое дело фехтовальной техники и непредсказуемой внезапности, обеспеченной сокровенным и проникновенным воинским познанием бытия.

Из невозможной позиции Филипп событийно парировал выпад первого убийцы и, прикрывшись его телом, уклонился от второго. В скорости передвижения и отточенности боевых рефлексов он четко превосходил обоих противников.

Первому достался колющий проникающий удар под подбородок через корень языка, мягкое небо и далее в мозг под основание черепа. Тогда как второй чуть раньше получил свое в виде перерезанного тройничного лицевого нерва и вскрытой сонной артерии.

Последний агонизировал недолго, в то время как первому предстояло захлебываться кровью и в судорогах корчиться на песке не меньше четверти часа… Когда б, конечно, раньше его милосердно не добить или же отдать в профессиональные руки служителей медицины катастроф из далекого XXI века от Рождества Христова.

«Господи Иисусе! Со святыми упокой… Кому сказать, не поверят. В реале двух кукол-ассассинов завалил с ножичком.

Ну дела… Помогай, Боже, Филиппу благочестному…»

От благочестивых скорбных размышлений над телами павших неприятелей победителя отвлек позвавший его слабым голосом дон Фелипе Бланко-Рейес:

– Рыцарь-неофит, предвосхищение паче предзнания, нам не суждено свидеться боле…

Понемногу голос адепта окреп и обрел пророческую звучность:

– Будь здрав и счастлив, потомок! С весельем и яростью, в радостной отваге, ни в чем не раскаиваясь, в достойном и праведном гневе пройдешь ты земные пути во дни свои…

Филипп не очень-то вслушивался в напутствия и прорицания рыцаря-монаха. Его другое беспокоило:

«Во, гады ассассинские!!! Костюмчик новенький кровищей заляпали! Надобно его поскорей замочить в холодной воде, Таньке-поварихе сказать, чтоб простирнула по-быстрому…»

…С этой вполне естественной мыслью культурного, цивилизованного человека Филипп вновь осознал себя в гувернерской. Костюмчик, к его удовольствию, не требовал немедленной стирки и химчистки.

«Малость грязноват после гимнастических упражнений на балконе, но еще разок надеть можно».

Только что окончившееся в секунду мелькнувшее видение не повлекло за собой кровавых пятен, ранений или каких-либо иных неприятных последствий для здоровья нашего героя. Филипп и шага не успел сделать по направлению к столу и монитору. Перед завтраком-то он собрался заняться учебой. Один нехороший курсовик надо непременно доделать.

Сесть за большой компьютер он таки не успел. Зашелестел смартфон листами просматриваемой книги – пришло краткое сообщение.

«И кто же в такую несусветную рань решился прервать мои золотые и серебряные сны?

Ага!!! Сон в руку и ногу. Рыбка, то есть фея, она же дриада и прекрасная сеньорита, клюнула. Да еще как! С утра пораньше! Кто рано встает, тому Бог подает Филиппа Ирнеева в натуральном виде».

Филипп имел несомненные основания радоваться жизни и утренним новостям. В эсэмэске (на хорошем испанском языке!) вчерашняя фея в бирюзовом кратко и деловито предлагала дону Хуану-Фелипе встретить ее, ту самую сеньориту Нику, сегодня на том же месте в парке. Но позднее, в восемь часов вечера. Просьба подтвердить согласие.

Не слишком галантно он тут же ввел лапидарное сообщение: «Син дуда альгуна, сеньорита!» То есть без всякого сомнения и с одним восклицательным знаком.

Прочие знаки восторга, восхищения и галантности он намеревался счастливо продемонстрировать возлюбленной сеньорите без предикативных подсказок смартфона и посредства услуг оператора мобильной связи.

После одной радостной новости нечто ему подмигивало, подсказывало, чего-то подбрасывало нашему счастливчику – вчерашний сверхудачный денек должен в сей же день преподнести еще один приятный сюрприз.

Кто имеет, тому дано будет и приумножится.

Ожидаемый мал-малешенек подарок надо развернуть тотчас, не откладывая на потом, чтоб не забыть в текущей чехарде. «Что-то ведь можно выиграть в лотерею, – а?» Поэтому Филипп достал из бумажника лотерейный билет, честно купленный по себестоимости у вчерашнего попрошайки, подсел к компьютеру, подключился к онлайновым новостям, а оттуда вышел на результаты розыгрыша, состоявшегося вчера после обеда.

Подношение оказалось не маленьким, а очень даже огромным, весомым и емким, ошеломив нашего баловня Фортуны своими масштабами, квадратными метрами и возможными переменами в личной жизни. Ибо из таблицы явствовало: у него на руках выигрышный билет на право владения шестикомнатной квартирой в элитном доме где-то неподалеку.

Новость требовалось переварить, обдумать и проверить подлинность билета. Вдруг все-таки поддельный?

Но в порядке мечтаний о сбывающемся счастье – «из рака ноги!» – Филипп залез в навигационные карты. Искомый дом там покамест не значился, но соседние здания точно располагаются вон рядышком, на набережной столичной речки Слочь…

По дороге на учебу Филипп не преминул заехать поглядеть на новый 12-этажный дом на набережной. Близко подъезжать к нему, выходить из машины, растравлять душу, израненную жилищным вопросом, он не пожелал. Вскоре же закрутился в практических занятиях, в защите курсовой работы, среди сдачи зачетов и даче взяток преподавателям, чтобы покрыть пропуски, избежать излишних придирок за надменное игнорирование их самих вместе с их «педом и бредом», предметами и дисциплинами, комком да в кучку преподносимых и преподаваемых бедным студентам бесплатного государственного отделения.

«Да и с кого тут деньги брать прикажете? С будущих учительниц очень начальной школы и горстки разнесчастных студентиков, избравших такую вот специальность?»

Расправившись с пятничным учебным планом, где он почти до четырех часов утомительного пополудни пребывал пассивным объектом высшего белоросского образования и воспитания, Филипп поспешил скорее отобедать, дабы без помех поразмыслить над кое-каким конкретным будущим. Засим и самому субъектно превратиться в активного воспитателя и преобразователя подрастающего поколения.

Так-то оно всегда бывает: сначала нас старшие-большие насильно учат, воспитывают, прорабатывают. Потом же мы сами мстительно отыгрываемся на меньших и младших.

Насилу оголодавший и болезненно обозленный на студенческое житье-бытье Филипп спешил с целью питательно пообедать стараниями Татьяны-поварихи. Все же передвигался Ванин воспитатель, как свойственно ему, с максимально дозволенной скоростью, соблюдая правила уличного движения и оптимальный маршрут перемещения во времени и пространстве. Тем самым образом, макаром и манером его автомобиль предопределенно не мог миновать Дом масонов по пути следования к месту работы и вкусного обеда.

Коль скоро голодный да к тому же уставший человек ух как торопится, то он очень вам частенько помимо воли въезжает в рекурсивные путевые превратности и аварийные ситуации. В тот день не миновала чаша сия и Филиппа Ирнеева.