Текст книги "Коромысло Дьявола (СИ)"

Автор книги: Иван Катавасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

Одно лишь его немного задержало. На парковке он повстречал маленькую «шкоду» и миниатюрную кудрявую блондинку со стройными ножками, точеной талией и несколько великоватой для ее плечиков грудью.

Недаром он по-учительски не раз говорил ученику Ваньке. Коль тебе уже несколько раз встретилось незнакомое слово, надо обязательно узнать, что же оно значит.

Обучая, учимся. Еще одна поговорка, по-латыни припомненная Филиппом, и он с пол-оборота обзнакомился с блондинкой Настей, обменялся с ней номерами телефонов, с места в карьер пригласил ее сегодня же прогуляться, а потом съездить в гости к его друзьям. Он так вкусно расписал пиршественные застолья у Петра с Мариком, что самому захотелось есть.

Видимо, проголодалась и Настя. На предложение совместно провести воскресный вечер она без промедления согласилась, сдавшись под напором гастрономических аргументов незнакомого молодого человека.

«Почему же незнакомого? Сто пудов мы уж дважды встречались. Теперь же просто-напросто лучше узнали друг друга».

По крайней мере судьба предоставила им такую возможность. И мысленный поиск не понадобился. А быть может, девушке Насте очень-очень захотелось где-нибудь встретить героя еще непрочитанного ею романа? Возможно, также сыграла свою роль необычная, темно-красная, почти черная роза, подаренная Насте ее новым знакомым.

«Скорее домой, в воду цветик поставлю, а себе быстренько бутербродик сделаю. Стопудово…»

Ближе к вечеру Филипп трудился на кухне – втроем с Петром и Софочкой на подхвате. Пуд соли наша гастрономическая компания еще не съела за совместными трапезами, но уже к тому неуклонно приближалась.

Неспроста Джованни, прилепился к библейскому обществу. Сейчас они с Мариком отлучились надолго – сказали, что только съездят за вином.

Филька вдумчиво работал над пиццей с грибами и каперсами. Его маленькая блондиночка Настенька томно листала журналы в гостиной и угощалась холодным ананасовым соком, время от времени посматривая на видеоэротику, крутившуюся на плазменном экране, когда явилась тугосисяя Катька Делендюк, давняя могучая пассия Петра. Под стать ему ростом.

«Конечно, не шесть футов над каблуками, но около того, плюс изобилие кормовых обводов и ростральных ударных сисек».

Распаренная Катька мощной триремой вплыла на кухню, колыхнула грудью, пожаловалась на несносную жару и нестерпимую духоту, громогласно потребовала «кока-колы» из холодильника, ее получила, употребила, еще больше запарилась и отчалила в холодные воды ванной акватории.

Вслед за корабельной Катериной объявилась Мария Казимирская и с ходу предъявила претензии на водные процедуры. Совсем выгнать Катьку из прохладных вод ей не удалось, но доступ в ванну она получила.

Поскольку Филипп настоятельно зазывал подругу Марию на нынешнее мероприятие, он поспешил ее встретить и галантно помог раздеться. Тем паче Манька, едва вошла, сама начала беззастенчиво разоблачаться сверху вниз еще в прихожей.

Между делом рыцарь-инквизитор Филипп, несколько иначе начавший обращаться со старой школьной подружкой из секуляров, очень для нее незаметно обзавелся несколькими образцами ее огненно-рыжей шевелюры. И легко выдернул пару курчавых красных волосков на лобке.

Как и у многих других женщин, у Маньки пониже живота располагается фокус природных магических способностей и натурального колдовства.

С полученными образцами, – «ничего личного, дело есть дело», – рыцарь-неофит Филипп на минуту закрылся в комнате Петра. Так, впервые в жизни он провел инквизиционный ритуал идентификации и поиска магии по кератиновому содержанию волосяного покрова.

Ничего особо зловредительно магического в Марии Казимирской он и прежде не ощущал. Но в целях предосторожности Филипп Ирнеев на ближайшее будущее обеспечил удаленный эйдетический контакт с плотью подозреваемого в колдовских действиях.

«Посмотрим и проконтролируем…»

Отныне любой всплеск магической активности подозреваемой личности он сможет регистрировать и контролировать на удалении дневного пути пилигрима – «20–30 километров, надо думать».

Меж тем его рыцарский сигнум, настроенный на плоть от плоти девицы Марии Казимирской, на близком расстоянии почти всегда позволяет инквизитору видеть ее глазами и слышать ее ушами. «Мечта шпиона – никакое экранирование от такой прослушки не спасет!»

Вернувшись на кухню, Филипп покрепче навел себе чашку растворимого кофе и щедро плеснул в нее молдавского коньяка из расходных кулинарных запасов Петра и Марка. Ему срочно требовалось привести себя в порядок.

Все ж таки ритуал есть ритуал. Пусть говорят, будто он надежен как грабли и веками отработан.

«Как-то боязно вот так запросто… с дивинацией. И руки дрожат…»

Вволю наплескавшись в ванне, Манька с Катькой в халатах и в тюрбанах из полотенец отправились сушить волосы и наводить макияжную красоту в комнату Марика. За ними и Софочка решила отдохнуть от кухонных тягостей, запарки. Она и Настю с собой прихватила, чтобы вместе подкраситься, причесаться к скорой трапезе.

Филипп видел: вольность нравов и непринужденность общения веселой компании Настю впечатлили. В комнате Марика, чудесным видом превращенной в дамскую гардеробную и будуар, она с огромным облегчением избавилась от своего тесного насисьника.

– Во! Правильно, Настена. Давящая повязка на грудь – хуже не бывает в жару, – по-врачебному отозвалась на ее действия Манька Казимирская, искоса, тайком сравнивавшая свои формы с Настиными.

– Можешь и так оставаться. Но лучше тебе в блузке. Филька у нас не очень на сиськи падкий. Ему стопудово то, что снизу, подавай, – протянула Софочка. Она несомненно позавидовала пышным Настиным прелестям и тонкой фигуре.

Точку в обсуждении и рассмотрении новой знакомой Филиппа поставила подруга Катька, окончательно закрепив ее дружественный сестринский статус:

– Трусы и колготки тоже долой, Анастасия. Мужики летом балдеют от влагалищных феромонов…

Екатерина Делендюк по-свойски покопалась в шкафу у Марка Недбайного и выудила оттуда пакетик с чулками.

– Это тебе презент. Маричка у нас голубой-голубой и в дамском бельишке похаживает. Некоторым его приятелям-мальчикам нравится, они ему красивые женские трусики и дорогие чулочки дарят…

Филипп не только по-инквизиторски подслушивал и подсматривал за дамами, он еще одновременно салат с анчоусами делал. Что тут, что там – занятие технологическое и рутинное.

«Делай как положено, и все у тебя получится. В престольном и застольном виде…»

За столом речь между прочим зашла о развращенности нравов нынешних безбожных племен и народов дальних, но прежде всего им ближнего народца белоросского. В его нравственной и кулинарной гибели компания почти убеждена и единодушно возлюбила ближних в единомыслии вкусной еды и хмельного пития.

– Одна вера нас только спасает, уму не постижимая, – огласил апостол Андрей, и общество единомысленно с ним согласилось. Атеистов и материалистов в компанию не принимали.

Нечего безбожникам здесь делать среди апостолов, евангелистов и выдающихся исповедников христианской веры. Когда б таковым считать Фильку Ирнеева, каждое воскресенье с утра пораньше отправляющегося в Петропавловский монастырь к обедне.

«К черту на кулички» никто, ясное дело, не сказал, но согласно подумали в том же ключе. Даже итальянец Джованни, кому объяснили, сколько же километров «Филька пилит в свою церковь».

Возможно, уважая его за религиозное рвение, Филькины сравнительные рассуждения «о нравах и обычаях от Ромула до наших дней» слушали довольно внимательно. Или же его монолог всех так увлек, потому что пользовался он достопамятными цитатами из прецептора Павла, тем не менее, не забывая ссылаться на открытые источники.

– …Глубину падения современной извращенной морали и подавно нельзя сравнивать с добродетельной высокой чистотой римлян и греков. Они только к телесной смерти относились легче и приземленнее, чем мы. Да и то не все и не всегда, если даже за смертоубийство на войне полагалось подвергнуться специальному ритуалу очищения в храме или от рук праведного человека, ведущего чистый образ жизни.

Не спорю, власть в древности была неимоверна развращена. Потому как истинного страха Божьего не ведала. Но за пределами дворцовых чертогов царили совсем иные нравы…

Не моральное падение и не набеги варваров погубили античную цивилизацию и Великий Рим, а величайшее безбожие, языческий материализм и отсутствие истинной веры во Вседержителя и его единосущного Сына Божьего – единственной нравственной опоры, нас спасающей от этического беззакония, аморального хаоса, либертарианской аномии…

Разъяснив любознательной Софочке Жинович кое-какую терминологию, Филипп Ирнеев продолжил спич:

– Если бы праведные люди не верили в Бога, то весь род людской давно бы постигла участь Содома и Гоморры, Хиросимы и Нагасаки. А мир стал бы ледяной радиоактивной пустыней в печальном итоге третьей мировой войны…

Глобальная война всех против всех не станет концом света, но укажет на его приближение…

Патетическую и эсхатологическую концовку речи Филиппа несколько подпортила Софочка, как обычно выдавшая на-гора по-журналистски двусмысленный комплимент:

– Филька! Ты у нас праведник, вечный за нас молитвенник, ты нас всех один спасаешь от ужасов атомной войны.

Дамы и господа! Предлагаю выпить за здоровье рыцаря-миротворца Филиппа Праведного и Благодатного!

Предложение было с энтузиазмом принято. Хотя длинные спичи в компании не приветствуются, но почему бы не выпить кьянти по такому достойному поводу? Многая лета Филиппу Праведному! Негоже придерживаться одних и тех же дурацких правил. Тост есть тост. Можно и нарушить, дабы в неуместный за столом ригоризм не впадать.

Почему бы в таком случае и о политических неурядицах не поговорить?

Коль речь зашла об эсхатологии, глобальной политике и конце света в одной локально взятой Республике Белороссь, нарушать неписаные застольные установления и традиции взялись апостол Андрей вместе с евангелистом Матвеем.

«Еще бы! Они ведь у нас вдвоем записные правозащитники, ох диссиденты, открыто высказывающиеся о своей неприязни к власти предержащей. Валяйте!»

Оба приятеля Филиппа Ирнеева состояли на учете в какой-то весьма правозащитной организации – из тех, что хорошо пользуются общественными благодеяниями зарубежных спонсоров и доноров. Наверное поэтому, апостол Андрей и евангелист Матвей горячо обрушились на богомерзкую белоросскую власть, попирающую права человека, сеющую рознь, раздоры, находящуюся в состоянии холодной войны со всем цивилизованным христианским миром.

Их гуманитарный пафос отчасти приглушил апостол Петр:

– Ну и что, если у нас похолодало в отношениях с Россией? Подумаешь, конец союзу. Туда ему и дорога!

Зимних холодов и того, будто бы Россия отключит газ, я не боюсь. У нас тут с евангелистом Марком автономная сплит-система стоит. Обогреемся. От центрального отопления и режима экономии мы ни хренашеньки не зависим.

В Литве для нас Игналинская АЭС построена. Потом глядишь, и своя атомная станция появится. А Чернобыля пускай недоумки-оппозиционеры пугаются.

У нас все схвачено во как! Бензина нам тоже хватит, если венесуэльский Чавес обещал нашему батьке Лычу нефти на тысячу лет…

Петр Гаротник вовсе не принадлежал к безрассудным и безоглядным поборникам долгоиграющей президентской власти. На выборы или референдумы по месту провинциальной прописки он ни разу в жизни не ходил.

Еще чего не доставало, коль скоро за него это делают другие?

Как и Филипп Ирнеев, он умышленно предпочитает не конфликтовать понапрасну с теми, кто сейчас заведомо сильнее его. Зачем выделяться из быдловатой толпы, обожающей власть?

Придет его время, тогда можно будет пощупать за чувствительные места это государство. И скотину безрогую загнать в новое стойло, заставив обожествлять другое правительство и совсем иные взгляды иных власть имущих.

Ведь не зря он в президентской Академии управления штаны протирает. Ее диплом – сертификат лояльности и признанной благонадежности.

Ничего оригинального, из общепринятого ряда вон выходящего, Петр Гаротник себе не разрешал. Ибо не время и не место побивать камнями батьку Лыча и его клику, говаривал апостол Петр в кругу доверенных лиц с соответствующим правом допуска к его сокровенным взглядам.

До поры до времени быть таким как все – вот девиз боевой нашего апостола Петра, – думал, глядя на приятеля, рыцарь Филипп. Сейчас он отдыхает и ничем – ни внутренне, ни внешне – не отличается от хорошей мирской компании близких друзей.

Зато ближний Петров сожитель, голубой Марик слывет в компании большим оригиналом отнюдь не по причине гомосексуальной ориентации. Но потому что никогда не скрывал, насколько прагматично и своекорыстно он поддерживает и одобряет власть поимевших от мира сего.

– Нравятся они мне! И никакого гонива…

Будучи потомственным бюрократом во втором поколении, евангелист Марк с библейскими и евангельскими цитатами наперевес считал своим долгом опровергать правозащитников, оппозиционеров и диссидентов. Едва лишь кто-нибудь заводил политические речи, вне каких-либо сомнений, притчей во языцех на первом месте у Марика вставала железобетонная сервильная цитата: «Всякая власть от Бога».

Ничуть не по-божески евангелист Марк подлил масла в огонь бурно разгоревшейся политической дискуссии:

– Не говорите мне смешно, будто завтра конец вечному батьке Лычу. Когда придет нужный момент, чтобы успокоить Россию и Запад, он передаст власть сыну Виталию. Сам же будет по-прежнему править из-за его спины, преспокойно сидючи в своей резиденции в Северных Скворцах…

Быть тут-то ссоре или затяжному обмену тяжеловесными и неостроумными репликами, если бы в перепалку, перебранку, полемику между апостолом Андреем и евангелистом Марком не вмешался Филипп. Коль за него дружно выпили и нарекли титулами миротворца и праведника, то извольте выслушать, милостивые государи.

На сей раз Филипп был краток. Он не пытался приводить подлинные слова Святого апостола Павла – не мирское это дело внимать эзотерическому знанию.

Вместо этого он воистину миротворчески указал многоуважаемым спорщикам и диспутантам, что весь вопрос и дилемма участвовать или не участвовать в политике, поддерживать власть или выступать против нее – по сути типичная ситуация нравственного выбора. Если то или иное состояние есть грех, быть по сему. Так ведь грехи и замолить можно. Чему нас и отцы церкви учат.

– Не согрешишь – не покаешься. Не покаешься – не спасешься, – завершил патристикой это миротворческое вмешательство Филипп. – Peccando promerimur или грех предваряет заслугу.

Заслуженно концовка позвучала под аплодисменты собравшихся. Долго и нудно исследовать теологическое понятие греха никто не собирался. Как тут быть? Совершать грех или воздерживаться от него?

За это, кстати, они тоже выпили и закусили. Отнюдь не риторически. Включая евангелиста Марка и апостола Андрея…

В апартаменты босса Филиппа везла Настя на своей «шкоде». Весь вечер она без труда обходилась безалкогольным питьем. Оттого что у ее собачки Мими аллергия на запах спиртного.

Привязанность к питомцам Филипп Ирнеев находил вполне простительной дамской слабостью. То же самое он относил и к пристрастию женщин к красивой дорогой одежде.

Как он отметил, Настя ничуть не смогла расстаться с умопомрачительными французскими чулочками, еще недавно принадлежавшими голубому Марику. А судя по тому, как она нет-нет, а рулила иногда только правой рукой, в то же время левой судорожно натягивая юбочку на бедра, у нее явно не получилось улучить минутку, чтобы надеть трусики. В тесный бюстгальтер она тоже влезать не захотела.

Сидя возле нее на пассажирском месте, он деликатно отводил взгляд от ее чулок и прочего, чего ему там охотно открывалось над ними. Зачем ему бездарно смущать девочку? То, что она самая что ни на есть натуральная блондинка, даже без примеси тонирующего шампуня, он и до того видел глазами Маньки Казимирской.

«Манька в ништяк – лесбуха хитрожопая, она всегда может раскрутить понравившуюся ей девочку показать ей самое красивое, интимное. Потому рыжая и завела будуарный разговор в натуре о цвете волосяного покрова на теле. Себя ниже пояса показала, на подружек с кайфом посмотрела, нимфоманка…»

Местожительство Филиппа натурально впечатлило Настеньку не меньше, чем его отвязанная и умная компания. Первый нежный поцелуй она ему страстно вернула с продолжением. «Ох соблазны!» Однако торопить события и идти дальше на заднем сиденье тесного автомобильчика Филипп не старался.

До завтра простились они в машине. Холодновато все-таки. После грозы на улице гораздо посвежело.

Первая седмица рыцаря-неофита в миру заканчивалась приятно и многообещающе.

ГЛАВА VIII ПОСТИГАЯ СВЕРХРАЦИОНАЛЬНОСТЬ

– 1-

Проводив неторопливым взглядом габаритные огни Настиной светленькой «шкоды», Филипп неспешно направился к собственной темной «восьмерке». Еще рядом с Настей он ощутил, как безбожно ему недостает пистолета в наплечной кобуре. Натурально, рационально и сверхрационально.

«В натуре перышка в кармане тебе маловато, фраер… надо волыну с собой таскать», – в уголовных понятиях объяснил свои ощущения Филипп Ирнеев.

Ясное тут дело, мои законопослушные читатели! Ни к криминальной братве, ни к уголовной ментуре наш герой никакого отношения не имеет. Хотя их профессиональным жаргоном он все же пользуется.

По-другому, увы нам, и быть бы не могло, коль скоро в наши с вами развращенные времена блатная феня предстает едва ли не литературной нормой современного русского языка. Как ныне в очень солидных газетах и журналах без всякого намека на стыдливые кавычки можно встретить чисто конкретные блатарские понятия. Например, «забить стрелку», «беспредел», «тусовка». И многая протчая…

В полное отличие от лохов-журналюг, Филипп Ирнеев, будучи достаточно образованным молодым человеком, знал: «беспредел» означает то состояние, когда сами уголовники отказываются подчиняться придуманным ими же самими противоправным самозакониям, самосудам. И ничего более для человека, имеющего кое-какое понятие о культуре речи.

В то же время «тусовка», – ему также сие отлично известно, – заявляется термином-профессионализмом из лексикона воров-карманников. Филипп эту самую тусовку несколько раз видал, когда двое-трое подручных «щипача» ловко создают на улице или в транспорте искусственную толчею, чтобы тот мог выловить из кармана ли сумки своей жертвы кошелек или портмоне…

Сев за руль, Филипп машинально ощупал карман – на месте ли бумажник. И дал себе честное благородное слово в дальнейшем воздерживаться от подлой воровской лексики. «Ибо не к лицу такое добродетельному рыцарю… Пал Семеныч, верняк, ого-го как по фене ботает. Но никогда от него не слыхать уголовно-криминального жаргона. А ведь в нынешней мирской ипостаси он – вертухай, понимай, мент поганый…

М-да, смирение вяще гордыни…»

В том же благочестивом настроении Филипп подъехал к убежищу. Ночью на улицах города просторно и безопасно. Люди и машины под колеса не бросаются. «Некому и не на кого наезжать…»

На стойке его дожидались пачка «Голуаза», рюмка абсента и ресторанные толстенькие спички на картонке-запальнике. Но сначала «глок»…

Филипп взял светло блистающее оружие, и ему показалось, будто ствол на несколько миллиметров удлинился, затворная рама стала выглядеть слегка массивнее. А в увеличенном – «эт-то точно!» – магазине прибавилось патронов.

Сунув пистолет в надлежащее ему место, рыцарь Филипп тотчас оставил все мысли о нем. Видимые и невидимые изменения в личном оружии следует обсудить с арматором Вероникой. Так положено.

Между тем, «никого не касается, из рака ноги, выпить ли мне абсента… И не закурить ли страшно французскую голуазину без фильтра?»

Ни того ни другого Филипп не любил. Но от предложенного ему угощения воздержаться не посмел. «Мало ли что…»

Результат сказался немедля. Убежище в неуловимую микросекунду открыло ему слева проход в настоящий древнеримский триклиний с низким столом, инкрустированным перламутром, и двумя ложами чернейшего эбенового дерева. На столе Филиппа ждала голубоватая стеклянная чаша с красным вином.

Винцо он тут же продегустировал:

«Неразбавленное… Хм… хорошо, тона в меру терпкие, c горчинкой… Наверное, фалернское. Зря абсент пил. Хм, может, и не зря, когда б видение впрок…»

Из видения обратно в убежище рыцаря Филиппа выбросило рывком. Допрежь, помнится, он выходил плавно. Зато теперь-то прокручивать в памяти все там реально увиденное вовсе не обязательно.

«И то хорошо! От третьего лица Нике расскажу».

Тем временем самочувствие у него точь такое же бодрое, как после видений вне убежища. Хотя сейчас на душе благостно и приятно.

Так было, и так будет, если свершается теургическое действо сверхрационального единения носителя харизмы и его асилума…

«Вот это да! Полбутылки «Наполеона» и немалый пакетик собачьего корма… Это чтоб закусить или просто занюхать?»

Точно-неточно из «Asylum Sapienti» рыцарь Филипп вышел под утро. Близился восход, наступал новый день неофита…

Завтракать он, как и обещал, заехал к Насте. «Ага, площадь Богдановича, собачья площадка и во двор направо…»

Собачка Мими встретила его радостным девчоночьим повизгиванием и нетерпеливым вилянием хвостика. Знакомство у нее состоялось чрезвычайно приятное. Ненавистным спиртным от нового вожака стаи ничуть не воняло. Но от его сумки, прекрасно пахнувшей вкусной кожей, до нее доносился еще более восхитительный аромат сырных галет-шариков.

Сыр годовалая болонка Мими обожала до самозабвения. Однако по бесчеловечному совету ветеринара-кинолога сырные палочки и шарики строгая хозяйка давала ей только во время воспитательной дрессировки в качестве лакомства.

Мими с блаженным урчанием лакомилась из миски в прихожей целым огромным пакетом собачьего французского корма. «Знай наших! Своя своих познаша». А Настя многозначительно пригласила Филиппа пройти в гостиную.

– Располагайся, Фил. Чувствуй себя как у Пети с Мариком. Тетка Агнесса, за мной надзирающая, на даче огурцы поливает. Я же к экзаменам, получается, в жесть готовлюсь за одиннадцатый класс…

Ветчину по-английски я тебе сейчас мигом обжарю. Как ты любишь…

В светлой пятикомнатной квартире Филиппу поначалу не очень понравилось. «Окна на восток, солнце прямо в глаз… И планировка какая-то длинно коридорная…» Но в Настиной спальне, к его нескрываемому удовольствию, висели плотные велюровые шторы винного цвета бордо…

От возлюбленной Насти, наконец приступившей к доскональному чтению ее романа, он выбрался лишь к полудню…

Как всегда мирское время рационально прижимало. И создавало, возможно, сверхрациональные препятствия и мелкие неурядицы. Подле машины Филиппа Ирнеева недвусмысленно кучковались пятеро чрезмерно храбрившихся великовозрастных школьников.

«Ага! Два Настенькиных воздыхателя и усиление, тоже из детского сада…»

Филипп обошелся бы словесным увещеваниями, кабы один из трусливых наглецов не оцарапал металлической расческой («у-у… на глазах у хозяина…») многострадальное свежеотполированное правое крыло его любимой и родной «восьмерки». В течение долгих 15 секунд он метелил и раскладывал, – кого на мягкий газон, а кого на жесткий асфальт, – всех пятерых. Как получится. Чего тут напрягаться?

«Можно было б действовать в ката и побыстрее. Но тогда бы они подумали, будто сами упали. Либо кто-то сверху, посторонний им больно настучал по голове и другим частям тела… Жаль, светло и стремно… Хотя кто нынь на молодежные разборки смотрит? Даже старух у ближнего подъезда они не волнуют. Или они что к чему сообразить не успели высохшими мозгами. Эх, старость – не радость… Ни два, ни полтора, к слову…»

– 2 -

Пару академических часов с Ванькой, вернувшимся из пейнтбольного клуба, Филипп отработал как следует:

«Нечего ему лодырничать, разгильдяю. Не то вырастет хулиганом и вандалом, станет гвоздиком или расческой машины во дворе царапать. Апосля обеда ему, что ли, еще ума вложить по-филологически, победителю? Подумаешь, каникуляр-вояка…»

Вскоре за обедом Филиппу откликнулась, аукнулась нехорошая зависть к ученику, блаженствующему на каникулах. Его самого принялся мучить нестерпимый каникулярный соблазн.

Он безусловно и с полуслова отклонил предложение супруги босса, от какого не принято отказываться. «Ахти, искушение!»

На словах он ей положительно пообещал подумать, посмотреть, что можно сделать с сессией… Но твердо знал: ему не суждено завтра отдать паспорт для получения визы, чтоб уже в субботу поехать с ней и Ванькой на десять-двенадцать дней в Париж. «Мадре миа!!!»

Не положено в данное время свежеиспеченному неофиту покидать прецептора и арматора. Не устоялись еще его дарования. «В старину неофитов-харизматиков вообще держали в монастырях и скитах в затворе…»

В другое время или хотя бы двумя неделями прежде Филипп, не задумываясь, с восторгом согласился. Какая тут к чертовой матери учеба и сессия! «Это же неделя с лишним в Париже! Конечно, с парижским-то языком у меня не того, не очень, но с пятого на десятое в ресторанном меню с гарсоном объясниться сумею. Тем более, с девочками-продавщицами в «Тати»…

Для Филиппа не составляло в общем-то каких-либо проблем досрочно сделать пару экзаменов на этой неделе. А остальные досдать по возвращении или перенести на осень. Но имелось еще одно щекотливое и щепетильное обстоятельство. Супруга босса явственно желает, чтобы он ей сопутствовал. «Ага! Если тебе, тетя Рая, в Париж по делу, не путем между ног чешется, то без меня ты там перетопчешься…»

Не очень-то лестно пройдясь в мыслях по долговязым модельным статям в плоскогрудости и по календарному возрасту супруги босса, Филипп не смог не вспомнить о Насте… С наслаждением потянулся… В приятственной такой истоме. Потом встал на руки и, не касаясь зеркальной стены шкафа пальцами ног, пару раз отжался от пола. Тем не менее в Париж ему захотелось еще больше…

«Кончай дурака валять, Ирнеев-Зазеркальный»! – он мысленно, строго и сурово, обратился к перевернутому отображению.

Внушение разительно подействовало. Филипп встал на ноги, взялся за ум и вернулся к изучению «Компендиума рыцаря-неофита Восточно-Европейской конгрегации». «Запад подождет, если на Востоке дела».

Вечером в подземном дачном тире Филипп первым же делом пожаловался Нике на «парижский облом». Он не сомневался: у арматора Вероники найдется, чем успокоить и утешить своего рыцаря-неофита.

– Аз-альфа, когда через три-четыре недели у тебя, Филька, устаканятся твои запредельные дарования инквизитора и экзорциста, я смогу передать тебе часть моего дара распознавания языков. Стопроцентной французской грамотности и беллетристический талант не обещаю. Но отправить хорошенькой парижаночке эсэмэску сможешь без проблем.

Да ты, как я вижу, и здесь не пропадаешь от сексуального одиночества. Во, выглядишь, как котяра на масленицу… Ладно, это твое дело личное… Трали-вали, сверху-снизу не устали…

Буки и бета, месье Филипп! В августе или в сентябре мы чудесно сможем вдвоем прошвырнуться в Париж и в Рим. Давненько я европейским воздухом свободы не дышала. Тебе и мне романские каникулы не повредят, совместим приятное с необходимым…

Веди-глаголь-гамма!!! Позвольте поздравить вас, мой дорогой рыцарь Филипп, с успешным окончанием первой седмицы неофита и обретением личного оружия. Гип-гип, ура, ура!

Добро пожаловать во второй круг посвящения, рыцарь-неофит Благодати Господней, – вдруг посерьезнела Вероника и с хрустом пальцев по-мужски пожала ему руку.

– Прецептор Павел отчаянно, но с надеждой молился за твое форсированное посвящение, брат Филипп. Предвещал наш старичок: оно будет связано с асилумом и оружием.

Между прочим, неофит, светится твое новенькое ружьишко так, что любой сильный маг от тебя должен за сто метров шарахаться… Надо тутось в одну кассу заделать ритуал его сокрытия…

Давай, показывай твою пушку. Только прошу, осмотрительно…

Филипп не совсем понял предостережение Вероники. Он перехватил пистолет за ствол и едва не сунул рукоятку ей прямо в руки. В доли секунды Веронику от него отбросило метра на полтора.

– Ой-ля-ля! Ты это полегче, братец Филька. Ты что, хочешь, чтоб мне пальцы обожгло? Или на х… обе сиськи оборвало?

Слава Тебе, Господи, спасаешь дуру е…анутую от такого же дурака е…нутого. Тебе что, дурень… «Компендиум» не писан?

– Извини, Ника! И писано и читано. Только в голове оно сразу как-то не укладывается. Забыл, понимаешь, о гомеостазисе и передаче права пользования. Оружие знает хозяина своего…

– То-то, разгильдяй!

Рыцарь Филипп подошел к столу для досмотра оружия, вынул магазин и продолжительную минуту сосредоточенно смотрел на серебристо-титановый «глок». Губами он конечно по-дурацки не шевелил. Но ритуал теургической трансвульгации предмета покамест от него востребует огромной концентрации. Сугубо, под испытующим взором арматора Вероники.

– Разряди ствол!

– В патроннике пусто.

– Без разницы, неофит, все равно посмотри. Не для тебя ли инструкции писаны, салага?

– Понял. Не ругайтесь, пожалуйста, тетенька арматор…

Лишь после всех должных манипуляций Вероника с разгоревшимися глазами не без опасений приблизилась к неведомому оружию в толстых эластичных перчатках, похоже, взятых от легкого костюма противорадиационной защиты. Осторожно тронув пистолет за рукоять, она принялась восхищенно его рассматривать, затем рискнула взять и разобрать.

Оружие ей не сопротивлялось. Хотя ему эта процедура не совсем полюбилась, почему-то прочувствовал такой вот оружейный нюансик Филипп.

– Ника! Артефакт – часть моего асилума?

– Еще какая!!!

– Я так понимаю: ни чистки, ни смазки ему не требуется?

– Правильно сечешь фишку, неофит! Давай-ка попробуй на вон той мишени «катящееся солнышко» сделать…

Стой, салага! Обычными практическими выстрелами… Этой страстью из асилума ты нам бетонные перекрытия на голову обрушишь. Таковские заряды только на полигоне можно испытывать.

Не знаю, надо проверить, они фугасные или осколочные по пехоте, может, противотанковые по многослойной броне…

Рыцарю Филиппу не очень-то удалось чудодейственно улучшить прежние показатели в стрельбе из обновленного личного оружия. Тренироваться и упражняться ему до морковкиного заговенья.

Но, слава Богу, не до греческих календ, потому как арматор Вероника скупо его похвалила язвительным сержантским голосом:

– Неплохо, салага. Я думала, будет хуже. В четверг тренировки продолжим.

Теперь-ка давай твой сюрприз. Он тоже фонит сверхрационально, хоть святых вон выноси. Не то еще одна чудотворная иконка организуется.

Вероника перекрестилась на лик Георгия Победоносца, поражающего копьем змия, и благословила Филиппа: