Текст книги "Крымские истории"

Автор книги: Иван Кожемяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

И кто знает, а не вспомнит ли Турция свой старинный договор и не потребует «Алясочку взад», как поёт Николай Расторгуев?

Эти мысли закончились у ворот кладбища.

Вот оно – последнее пристанище всех, кто отошёл в мир иной в Калиновке.

Как же оно разрослось, Боже мой. Тут уже несколько Калиновок лежит.

Прямо, под дома людей подошло кладбище. Даже оторопь какая-то берёт. Неприятно и жутко, всё же человек, выходя из дому, не должен упираться в кладбище. А здесь – куда ни кинь взглядом – могилы и надгробия.

И вот, от ворот кладбищенских – налево, мои дорогие.

Как же жизнь должна была выстроиться, по каким законам, чтобы они упокоились всё же друг напротив друга.

Хорошо помню, как говорил отцу по кончине матери, что и ему, рядом с ней, зарезервирую место, а он, не знаю почему, отказался.

– Нет, сынок, не хочу, чтобы оно меня заранее ждало. Не станет меня – тогда, где хотите, там и упокойте. Где придётся. А заранее – не хочу почему-то.

Но пришёл срок его на этой земле и не отпустила матушка от себя, так и похоронен пред материнской могилой, напротив.

Спасибо сёстрам и особенно мужу младшей сестры, очень чистенько убрано у них, покрашены, голубой краской, оградки.

Мне осталось только выдернуть немного бурьяна и вытереть памятники. Да возложить цветы памяти и скорби.

Застыл у дорогих могил, преклонив колено, а мысли, мысли в голове всё не давали покоя:

«А для чего мы вообще приходим на эту землю? Что приносим с собой в этот мир?

За родителей мне не стыдно. Уж хлеба, который вырастил и убрал отец, хватит, чтоб целый мир накормить. Вдоволь!

Всю жизнь на земле, в поле, а надо было – за Отечество воевал. После войны снова вернулся к хлебопашеству.

И святой, и грешный. Всё, как в реальной жизни.

А святой потому, что годы и годы смотрел, причём образцово, тяжело больную мать, практически неподвижную.

Пережил её лишь на год.

И умер – дай Бог каждому такой последний миг жизни встретить – дошёл до дома, из магазина, сел на скамейку с булкой хлеба под мышкой – и всё. Отлетела к Господу душа.

Никого не обременил, никого не утрудил.

Матушка – великая труженица была. Растила нас, пятерых детей, всю жизнь провела на огороде. Самым ухоженным был он у неё».

И когда мы с Галиной Ивановной, свершив печальную тризну памяти, подъехали к дому, где прошла моя юность – защемило сердце.

Всё стало каким-то запущенным, в ржавом железе, которого никогда там не было.

Был воздух, был свет. Было море цветов, которые так любила мать.

А сейчас – только буйство айвы, посаженной матерью, которая вошла в силу напоминало о былом.

Из какой-то потаённой калитки, я и не увидел – откуда, вышла какая-то древняя бабуля, которой я не знал, не знала меня и она, не знала даже родителей.

То есть, дом поменял нескольких владельцев за эти годы, как не стало моих дорогих отца с матерью.

И я попросил у этой бабули единственное – сорвать одну айву как память о прошедшей – давно, юности, о родителях моих.

Эту айву я оставил у сестры в Симферополе, на лоджии.

И когда мы уезжали домой – она, уже дозрев, распространяла по всей лоджии пьянящий запах утраченного и ушедшего навсегда.

И был он до такой степени знакомым и дорогим, что у меня даже выступили слёзы, когда я перешагнул порог лоджии.

Сподобится ли ещё раз объявиться в родных краях?

Правда, родных – некогда, а сегодня, с учётом происходящего – трудно даже представить и сказать – позволят ли проведать власть предержащие – отеческие гробы, как писал поэт, не знаю.

***

ПОЕЗДКА В ФОРОС

Сколько бы раз я ни был в этом благословенном краю – не оставляет изумление, восторг светлый и тихое спокойствие, щемящая грусть на душе и состояние праздника, и прощания, и встречи. Разлук невозвратных и снова – встреч…

Форос… Откуда уцелело это греческое название? Ведь какие бури и грозы пронеслись над этими краями, сколько режимов и времён сменилось, а «Форос» – звучит таинственно и так древне, что даже не верится, что через века мы слышим и в сегодняшнем дне эту певучую загадку.

Вот и сегодня – родная рука в моей руке и мы едем, с женой Галиной Ивановной, в это священное и благословенное место.

Казалось бы, история тривиальная – экзальтированный купец, прослышав о чудодейственном спасении государя Александра III в железнодорожной катастрофе и его семьи, вознамерился церковь построить.

Почему он избрал это место? Чем оно ему приглянулось – трудно сказать.

Но представьте только одно – завезти, почти на 500 метров над уровнем моря, строительные материалы – а это тысячи и тысячи тонн, задача не простая. Особенно в то время.

Дороги не было. И та, первая, лишь угадывается с высоты птичьего полёта – сколько труда, сколько пота пролилось, пока Храм воспарил над окрестностями, явив Божью милость трудам великим.

И вот он, уже почти двести лет, радует окрестности своей красотой неповторимой.

Только светлый человек мог содеять такой Храм, только душе ангельской покорились эти древние вершины.

Сегодня хорошая дорога петляет среди гор. Всего лишь несколько минут – и от центрального шоссе, на Севастополь, мы – возле Форосской церкви.

Очень горько и это первым кидается в глаза, что не может человечество, люди не могут, каждый из нас не может в этом благословенном месте оставаться человеком – надписей, битого стекла, пластиковых бутылок – страшно даже представить, что может хомо сапиенс дойти и до этого.

Сама же церковь – потрясает. Такого благолепия и красоты – я не видел ни в одном Храме.

Поразило, хотя я и купил Галине Ивановне белую шаль, что даже платочки, у входа слева, лежат для тех женщин, кто появился в Храме с непокрытой головой.

Много детей на обряд крещения привезли родители – красивых, белоснежных.

Несколько пар, дожидаясь своей очереди, представали пред Господом для освящения своего союза.

Дай Вам Бог, уважаемые люди. Пусть Господь хранит Ваш союз и Ваше благополучие.

Историю о священнике, которого убили отморозки, чтобы похитить редкую икону, здесь знают все.

Но молодой священнослужитель, в непривычно серой, а не чёрной рясе, не испытывает ни страха, ни смущения и на мой откровенный вопрос отвечает:

– Всё в воле Божией! Я просто служу и верю, что Господь сохранит мою ничтожную жизнь для того, чтобы служить ему, Вседержителю.

И как-то хорошо улыбаясь мне, продолжил:

– Кроме того, с той поры – организована охрана милицией. Так что мы совершенно спокойны. И мои мысли направлены лишь на то, чтобы служить Господу. Истово и всю жизнь.

– Отче, – перестав его пытать, – благословите мой союз с этой дивной женщиной. Не по распутству вступаю в него, нет. Не стало той, что была смыслом жизни, и я, долгие годы переболев душой, встретил такую же судьбу, утратную.

Мы ведь никого не обездолили, не сделали несчастными. Не воровски, тайком, зарождалось наше чувство в такой осенний период в жизни, закатный…

– Сохрани и помилуй Вас, сын мой, – перебил он меня.

– В Вашем союзе нет греха. Напротив, великая благость свершилась, Господь Вас к ней привёл.

И, как отец – сыну, хотя уж мне почти годился в сыновья по возрасту сам, добавил:

– Нельзя предаваться скорби безутешной. И если Вы можете быть счастливыми со своей избранницей – будьте ими.

Союз Ваш свят и светел. И я, от имени Господа нашего, благословляю Вас.

Защемило сердце, гулко ударила в виски кровь.

Я понимал, что не одни мы у этого священника, много людей было на очереди, поэтому и удалился в дальний притвор Храма, где поставил свечи и за здравие всех, и за упокой ушедших в мир иной.

Пусть хранит Вас Господь, мои дорогие. И наша память. Пока мы помним вас – Вы живы. Вы – с нами.

И мы никогда не забываем Вас, пока живы.

Хотелось бы, чтобы и дети наши помнили о нас, когда мы отойдём в Ваш мир.

Остановились, метрах в двухстах, отъехав от Храма. Большей красоты не видел. Словно святой корабль плыл Храм в осенних низких тучах.

И золотая листва деревьев так гармонировала с золотыми куполами, что я даже задохнулся. Величественная картина, необыковенная красота, наполняющая не только мою душу светом и добром.

Это была та минута, когда хотелось обнять весь мир и признаться ему в любви. И воспарить над ним…

***

РЫНОК В ЯЛТЕ

Кто не был на южных рынках, тот не видел вообще ничего.

Но рынки Крыма – это особое слово. Это не хитрость и коварство восточных рынков, а напротив – громогласная открытость, предельная учтивость, искренность, когда тебя не уговаривают купить свой товар, а просто говорят:

– Ой, да вы – шо, найдёте лучше товар – покупайте. А нет – вертайтесь ко мне. Я знаю, что лучше винограда вы не найдёте по всему рынку.

И не давая мне опомниться, торговка частила дальше:

– Не на вид его даже смотрите, это не главное. Я налью под него воды в пору созревания – и он будет крупный, сочный, но… пустой.

А мой – выдержанный. Месяц только на солнышке доходил, без полива. На совесть. Поэтому и слаще мёда. Да и польза опять же – нектар, сущий нектар. Попробуйте.

Именно из такого винограда вино делают. Тогда оно душу радует, а не в дурь идёт…

Только отойдёшь от этой милой торговки – за руку хватает иная:

– Нет, такому красивому мужчине надо креветки мои попробовать. На всём побережье таких не сыщешь. В специальных специях, со старым укропом прошлого года, варила. А в свежем нет того духу, который должен быть…

Соседка, с нею рядом, заговорщицки мне, как старинному знакомому, подмигивает:

– А может – коньячку? Нет, нет, Вы не бойтесь. Мы, отродясь гадости не делаем. Нет такого и в магазинах. На совесть сработан.

И, действительно, коньяк был божественным. Он так растекался по жилам и так обогревал изнутри, оставляя ясной и трезвой голову, что на душе становилось легко и безмятежно.

Но больше всего меня на рынке поражали честные бандиты. Как они знали, что тебе надо поменять деньги – я так и не смог догадаться. Но они неожиданно вырастали на твоей дороге и просто, как закадычному другу, предлагали:

– Выгоднее курса не найдёте. По двадцать пять гривен на каждую тысячу Вашу – сверху.

И это было действительно так. А если ты менял пятитысячную купюру, они, не говоря ни слова, не проверяя её, тут же добавляли к курсу сто гривен и растворялись в муравейнике рынка.

Больше всего поразило настоящее действо, спектакль, когда мы приобретали обновки супруге.

Сходились торговки соседних киосков, побросав, без досмотра свои товары и в полный голос обсуждали то, что примеряла их коллега моей супруге.

– Не, Галю, та ты шо! Такой женщине не идёт это. Посмотри, вон ту кофточку. Не прячь, не жидься, чего ты её ховаешь?

– Во, во, вот это – по ней.

– И юбку, юбку принеси ту, что вчера поступила. С люрексом.

И, когда наконец, обнова была, по их взыскательным оценкам, в самый раз, они удовлетворённо гудели и провожали, толпой, до выхода с рынка.

Будьте благословенны, дорогие люди! Нам действительно было среди Вас комфортно и мы чувствовали, что попали в родную стихию и к родным людям.

А уж благодарных глаз дитя, у которого мы купили за сущие копейки сапоги, я не забуду никогда.

***

ХРАМЫ В КРЫМУ

Это особая и совершенно отдельная страница, наверное, для каждого, при прочтении вечной книги под названием Крым.

Храмы здесь, в основном, молодые. Это надо понимать. Во времена владычества Порты, то есть, Османской империи и правления Гиреев, ни о каких православных Храмах в Крыму речи быть не могло.

Существовало несколько, катакомбных церквей, в пещерах, но они, я полагаю, сильного влияния на население оказать не могли, так как были гонимы и слабосильны.

А те, древнегреческие, византийские, которым минуло тысячи лет – о них что сегодня говорить, они были в своё время значимыми и величественными, да время, войны не пощадили их. Об этой поре осталась память лишь в Херсонесе и если это правда, что и нынешний Храм, красивый, яркий, величественный, построен на месте древнего – тогда это впечатляет.

Словно большой корабль парит он над остатками руин некогда богатого и знатного Херсонеса, древней столицы могущественного царства.

Но и тут жизнь, сегодняшняя, вторгается в историю и оставляет на её страницах свои греховные, конъюнктурные пятна.

Ещё вчера, прямо в Храме, висела красочная фотография Кучмы Л. М., второго президента Украины, и было написано, что сей Храм возрождён благодаря его высокому личному участию.

Сегодня этой фотографии уже нет. Как нет и памяти о том, что огромный колокол, который был отлит из турецких пушек, знаменует собой русские победы над Турцией в екатерининское время.

Не упоминают об этом более экскурсоводы. И не говорят ни слова о том, что только благодаря победам русского оружия Крым и обрёл нынешнее лицо, то есть, стал русским краем, русской землёй, которая по нерадивому недосмотру Ельцина, а до него – Хрущёва, была подарена Украине и возможностей по пересмотру этой вопиющей несправедливости сегодня просто не существует.

Воображение потрясает часовня в посёлке Ласпи. Красота от неё исходит такая, что словно воздуха набираешь полную грудь и куда-то летишь над морем.

Ялта сияет позолотою куполов с любой точки, откуда бы ты ни смотрел, особенно – в сторону дивной набережной.

Но это всё Храмы – новоделы, за исключением собора Александра Невского.

Да жаль только, что у него соседство не очень радует глаз и душу. Эта синяя стекляшка, в стиле нашего Газпрома, застилает и подавляет Храм и он кажется, каким-то приземлённым и маленьким. Будучи зажатым людными улицами, а вернее – запруженным, задавленным машинами, он потерялся и даже сама аура вокруг него сменилась не в лучшую сторону.

Раньше хотелось вздохнуть полной грудью и опустить мелочь в руку попрошаек, сегодня же – дорогу бы перебежать перед несущимися машинами, гарь и копоть от которых обесцветили Храм и он стал каким-то серым.

И только внутреннее убранство его – торжественное и дивное, радует душу и наполняет её таким восторгом, что все слова не способны передать то состояние, в которое ты впадаешь, находясь в этих красивых и величественных залах.

Севастопольские Храмы – отдельный рассказ. Все они, практически, были усыпальницами моряков в первую оборону этого славного русского города воинской славы.

Собор так и зовут в народе не Владимирским, а собором адмиралов – Лазарева, Корнилова, Истомина, Нахимова…

Поражают следы пуль, выбоины от них на этих мраморных досках.

Я думаю, что это уже с этой войны. Бои шли лютые и никто, я думаю, не щадил даже святынь. Главное было – доконать врага.

Сама территория Храма – запущена. Песок. Мелкий щебень. Не таким бы быть этому первому по святости месту.

Заглянуть бы сюда вездесущему мэру Москвы, да и упорядочить всё, обустроить. Да и владыкам Русской Православной Церкви почаще бывать.

Просится море цветов, а их нет вообще.

И в Храме – пусто. Один смотритель. А в правом уголку, за оградой, народ, притомившись, поправляет здоровье. Чинно, тихо, но всё же…

Более всех меня потряс Храм Николая на месте огромного воинского кладбища, оставшегося от первой обороны Севастополя.

Я не видел такой архитектуры в Русском Православном Храмостроении.

Храм построен в виде огромного погребального кургана.

И это правильно. На плитах – тысячи и тысячи жертв героической обороны Севастополя в ту первую, описанную Л. Н. Толстым, битву против нашествия Англии, Франции, Турции… Кого там ещё только не было. Даже поляки были в рядах интервентов…

Внутри Храма – мраморные доски, на которых увековечены имена русских офицеров-моряков, погибших за Отечество.

Характерная деталь – фамилии лишь русские, старинные, да немецкие, обрусевших немцев, в петровские ещё времена нанявшихся на службу Великой России.

У меня была уже отдельная страница посвящена Форосу, Форосской церкви, но не сказать об этом чуде света и здесь – просто нельзя.

Парит над бездной памятник рукотворный русскому гению, русскому духу. Более красивой церкви и на таком ещё месте – мне видеть не приходилось.

И пришло в голову крамольное – не царю, не Александру III воздвигнут этот Храм, а русскому человеку, мастеру, который смог такую красоту после себя оставить. На века.

Правда, оскверняет душу соседство поганое – это форосский рай на земле, содеянный триклятым Горбачёвым.

Ну, да ладно, об этой «Заре», как её называли КГБшники, забудут, а вот церковь в Форосе знают во всём мире: и младенцев крестят, и венчают счастливые пары здесь со всей земли, со всей России.

Идёт неторопливая духовная жизнь, пока ещё – под эгидой русского патриарха.

Чует мой сердце, с уходом митрополита Владимира, который держится Москвы, раскол с братьями-малоросами – неизбежен, если уцелеет пан Ющенко на престоле президента.

Не случайно Варфоломея, патриарха Константинопольского, пригласили на торжества по случаю 1020 годовщины со дня крещения Руси.

У этого патриарха-то – всего 3 тысячи!!! прихожан в стране, а он, в пику Алексию, главенствовал на торжествах. А уж плакаты с его парсуной – пестрели везде, по всей Украине. И нигде я не видел Алексия.

Поразило, что даже в родной моей Калиновке, появилась церквушка.

И благое, как бы дело, но два обстоятельства сильно огорчают и отягощают мою душу:

Первое – напротив этой церкви так и ушёл в солончак и разрушился памятник в честь Героев Великой Отечественной войны, да облезший Дом культуры, как бельмо в глазу, стоит, в котором давно умолкла жизнь, веселье молодёжи.

А ведь был дворец-красавец. И как было весело и интересно молодёжи там. И кружки, и музыкальные инструменты, помню, как я даже выиграл приз в курсантские годы – за исполнение вальса.

И второе – построена она председателем колхоза, бывшим, в память о гибели двух его сыновей в автокатастрофе. То есть, не по зову души, а в знак личной беды, личной трагедии.

Это принижает его звучание и значимость.

Наряду с этими же ассоциациями – часовня в Ялте. Рядом – банк и ресторан. И музыка, и деловито снующая часть публики в сторону банка – унижает суть духовной святыни.

Так и вспоминается Христос, изгнавший торговцев из Храма. Да где он сегодня?

Не торопится, Господь, а изгонять многих бы надо – всех тех, кто со свечами, толщиной в руку, стоят с благостным видом посреди Храмов, будучи давно людьми неверующими и немилосердными, преступившими все Господни наставления и не проявляющими милости к сирым и убогим.

Очень мало людей, единицы, в Храмах. Попробуй, доберись, до собора Святого Николая. Это и машиной не просто, а так – и не пытайся. Очень далеко, а транспорт плохо ходит. И так ко многим святым местам в Крыму.

К той же церковке, в Ливадии. Красота. Жемчужина. Прелесть, но стоит очень далеко от дороги и не каждый рискнёт туда добраться. Только лишь отдыхающие. Да и то из тех, кто посостоятельней…

До наших окон, в гостинице «Ялта», доносится перезвон колоколов.

Знать, наступил какой-то Великдень, праздник церковный.

И хотя мы не знаем, к сожалению, какой, но возносим свои молитвы за ушедшее, навсегда, родство, царство ему небесное и просим Господа, о благополучии детей, внуков дорогих.

Будьте счастливы, родные мои! И благополучны, здоровы.

А когда не станет нас – вспомните, хотя бы в святой день. Мы Вам всегда желали добра и молились за Ваше счастье.

***

СЕВАСТОПОЛЬ

Каждое пребывание в городе русской морской славы вызывает во мне особые чувства – и восторга, и священной памяти, и трепетной благодарности к тем, кто пролил кровь за Отечество, и простого человеческого удовлетворения от того, что я вижу такую красоту, синь неба, близких людей, неспешные, все в зелени, улочки, слышу подвывание турбин кораблей на рейде…

Севастополь, в любую пору года – уютный, чистый, словно его, ежедневно, в ночь, драят, с песочком, да полируют с мелком, как корабельные поручни.

Севастополь населяют какие-то особые люди – красивые, хранящие достоинство и совесть.

Вспомнилось, как мы курсантами, Боже мой, когда это было, на морском вокзале пили пиво с огромным количеством рыбы. Вите Катренко, из Cаратова, прислали целый чемодан. Мы не смаковали её, а просто ели и к нам подошёл старый моряк, сам представился, что он – капитан I ранга, не помню уже фамилии и сказал:

– Молодые люди, так пиво не пьют. Это издевательство над присутствующими.

И когда мы, движимые юношеским запалом, преподнесли морякам огромного леща, вяленого, килограмма на три-четыре, их благодарности не было границ.

А один из них, со множеством орденских колодок, сказал, обращаясь к присутствующим боевым товарищам:

– Нет, друзья мои, хорошую мы смену вырастили. И умирать не страшно, коль такие ребята на смену нам пришли.

И повернувшись к нам, подняв бокал с пивом, поклонился молча, гордо склонив голову пред пацанами, торжественно и красиво.

Сегодня очень горько видеть над всеми «ратушами», то есть, госучреждениями, развивающиеся жовто-блакитные флаги.

Наших, русских, не видать что-то. Стало их, до жалкого, мало.

Народ живёт в растерянности. 2017 год – вот он уже, через девять лет. И что тогда?

Как жить русскому человеку в Севастополе? Власть, если она сохранится, она обид не прощает и не забудет тяги и приверженности севастопольцев к далёкой, к несчастью, России.

Впрочем, власть – она всегда мстительна и злопамятна. И у нас не лучше.

Уже памятник Екатерине II – и где, в Севастополе, порушить хотели. Даже тросом обвязали, да машинёшка слабовата оказалась. Завтра – мощную найдут и довершат своё каиново дело. И это – при том, что здесь националистов – единицы, все пришлые, своих, я всё же думаю, нет.

Ведь что бы там ни говорили, а кровь хохлацкая за Севастополь не лилась, а на Крым славные запорожцы набегали лишь грабить, но никогда не боронили его, никогда не отстаивали от супостатов. Только грабили, в ответ на набеги турок и татар.

А сегодня – всё, что полито русской кровью, уже не наше.

И Никита Хрущёв, сукин сын конечно же, хотя и не думал, что Советский Союз развалится, но передарил ведь Крым Украине, а безмозглый Ельцин, свершая злодейство великое в Вискулях, с Кравчуком и Шушкевичем, даже и не заикнулся о возврате Крыма.

А Кравчук, в мемуарах, пишет, что он бы пошёл на возврат Крыма России, в обмен на независимость Украины.

Вот и весь сказ!

Как-то потускнел, выбелился, побледнел, наверное, от такой жизни, от неуверенности в завтрашнем дне и офицер Черноморского флота.

Я даже не о курице, лапами вверх, в полиэтиленовом пакете, которую спокойно несёт капитан II ранга домой. В мою пору такого не было.

Я – о другом. Сколько перебежчиков поспешили трезубцем украсить флотскую фуражку. А ведь присягали же СССР! И где эта верность?

Правда и у нас, в той начальной ельцинской России, не меньше таких перебежчиков, а гораздо больше, особенно, среди русского генералитета.

Уж одни Герасимов с Радецким, да Кузьмуком, Шариковым, нашими отступниками-птенцами гнезда ельцинского, чего стоят

А сейчас беглецов будет больше. Жить-то людям надо, а Россия за них не заступится.

Флота нет. Так, два-три корабля из тридцати пяти, ещё живы, только и хватит, чтоб грузин стращать, а вот с Турцией – уже не потягаться.

А что будет завтра?

Одной дизельной лодкой, которая ещё на ходу, Чёрное море не сберечь и никаких своих интересов не защитить.

И горько будет, когда хам-националист, станет осквернять, после нашего исхода, а мы уйдём, это уже точно из Севастополя, глумиться над русскими могилами, рушить памятники Нахимову и Корнилову, матросу Кошке, героям Великой Отечественной.

Увидел в Ялте «Гетьмана Скоропадського» – так теперь названа одна старая-престарая «калоша».

Стыдно смотреть. Это ведь корабль позавчерашнего даже дня. И это флот «Незалежной»?

Не лучше он и у нас. Один ракетный крейсер остался, а мы полны гордости, что он утопил катерок грузинский в прошедшую свару с Южной Осетией и Абхазией.

Стыдно просто выдавать это за доблесть.

Это ведь всё равно, что миноносец Колчака, по фильму, бьётся и побеждает кайзеровский линкор. Стыдоба.

В глазах русских моряков увидел растерянность и печаль страшную. А это плохой знак. Это свидетельствует об их неуверенности. А опыт реформаций в России – огромный и все знают, что нигде и никто их не ждёт. И квартиру не дадут.

Так было всегда в России за время перетрясок, обозванных реформами, все последние двадцать окаянных лет.

Началось всё с 6 гвардейской танковой дивизии, народ этого уже и не помнит, которую по воле Горбачёва вывели в поле, на Фолюш, под Гродно.

Сколько судеб закатилось там, сколько семей распалось, офицеров не состоялось? Одному Богу ведомо. Больше никому.

Так ведь и здесь будет. Поэтому и пожух народ. Опустился.

Жалкая судьба флота России, некогда славного. И если с него, в Главкомы флота идут командующие – это конец всему.

Какой там опыт командования, какая стратегия и тактика?

У стенки комфлота Масорин простоял, не вывел ни разу весь флот в море, быстренько, после этого, всем флотом России, уничтоженным Куроедовым, порулил – и ни за что не ответив – ушёл. А флот гибнет. Гибнет неотвратимо.

А Севастополь – прекрасен всегда, в любую пору года, в любую погоду.

Так и вспоминается:

«На Малахов курган,

опустился туман…»

Идёшь по набережной, видишь равелины, которые не раз сражались с врагом, отстаивая родную землю и тяжёлые мысли одолевают мою всё ещё мятущуюся душу:

«Почему же мы докатились до такого позора? Почему всё так плохо, за что ни берутся эти горе-реформаторы? Всё гибнет под их рукой».

Хотя бы какой-то прецедент затеяли, суд какой-то по возврату Севастополя и Крыма.

Ведь Севастополь никогда не был городом крымского подчинения и даже украинского.

Даже передарив Крым Украине, Севастополь, безмозглый Хрущёв, всё же оставил в ведении СССР».

Но новая власть России никаких движений в этой области не предпринимает. Нет активности и наступательности, нет воли и истового желания хоть что-то изменить, исправить допущенные, по слабости ума, ошибки и прегрешения.

Уезжали из Севастополя в подавленном настроении. Эти тревожные мысли не давали покоя.

«Севастополь, Севастополь, город русских моряков» – пели матросы, идущие строем.

А им навстречу, умышленно, 20–30 бандеровцев, с жовто-блакитными флагами, кричали оскорбления и своё мерзкое «Геть!».

И никто этому охвостью не ответил.

Прошли русские моряки мимо, как-то по воровски, словно не на родной земле, понурив головы…

В строю…

Разве такие защитят в час опасности?

***

УКРАИНИЗАЦИЯ

Она ощущается повсюду, проводится грубо, безоглядно, не учитывая ни истории, ни менталитета местного населения Крыма.

Телевидение – практически всё на украинском языке. До ярости и остервенения доводит реклама. От неё спасу нет и в России, но здесь она гораздо более страшная, назойливая, бесцеремонная, вульгарная и показушная.

Какой-то придуманный «новояз», это не украинский – певучий язык и красивый, а страшная мешанина – западынского, с заёмным вообще.

Вся реклама – с русских каналов, страшной громкости, превышающей тон основной передачи вдвое-втрое, да ещё переведённая на неузнаваемый и убогий язык, ничего общего не имеющий с подлинным украинским – звучит страшно фальшиво и страшно неестественно.

А время – до 15–20 минут длится рекламная вставка, после 8–10 минут фильма.

И показывают на рекламных страницах всех таких благополучных и сытых, что возникает вопрос: «А в какой стране это снималось? И на кого всё это убожество сориентировано?»

Где же есть такой «дядько-батько», который будущего зятя за такой стол усаживает, что там и полк накормить можно.

И всё, оказывается, ради «Мизима» – вот чудо, так чудо. Все проблемы разрешает, не возникает даже изжоги от политической всеядности потомков Бандеры и всяческих там петлюр.

Катком тяжёлым прошла украинизация по школам, принуждением, силой грубой заставляют детей учить «ридну мову».

Объявления, указатели – все на украинском языке. Нет, нет, простите, люди добрые, на страшном и убогом новоязе.

Ну, убейте меня, я так и не понял, что за слово такое «узбiччя».

Всё же речь шла, оказывается, о чистоте придорожных полос.

Особенно поразила речь священника-приспособленца, который, на вымученном украинском языке, обращался к детям, проводя с ними беседы о значимости закона Божьего.

Вот уж казуистика. Не поймёшь даже, о чём он говорит и что главного было в его речи.

Самое интересное, что газеты на украинском языке, по моим почти месячным наблюдениям, никто не берёт, никто не покупает в киосках по продаже информационных изданий.

Может где-то, в другом месте, по иному, но в Крыму это именно так.

И всё давит и давит на сердце тяжёлый и неразрешимый сегодня вопрос:

«Что же Вы, братья-малоросы, а вернее – правители Ваши, забыли о единстве наших народов? О едином корне? Об общей истории? И крови пролитой, общей, в защиту родной земли?

Всё же, я думаю, тех, кто шёл за Бандерой, было ничтожно мало, остальные – верные сыны нашей общей Родины: и жили вместе, и умирали вместе, да и видели пред собой лишь одно Знамя, под которым было достойно жить и умереть честному человеку.

Фильмы – русские, иноземные теперь, идут только в переводе на украинский язык. И когда Григорий Мелехов «розмовляе» на украинской мове – делается невыразимо смешно и даже противно.

Ну, не везде же уместны никому не ведомые обороты, не везде.

И поэтому фильмы обретают гротесковый, большинству людей просто непонятный характер.

Ведь, чтобы честно играть на экране, надо всё это и честно прожить. Только тогда будет вера в то, что видим: в страдания, в счастье, в боль и обиды, в кровь и пот.

Противно, у нас в России, и о перхоти слышать постоянно, и о том, что у матери, оказывается, простите люди добрые – недержание мочи, проблемы с менструацией, но когда это в переводе звучит просто невыносимо мерзко – лупа какая-то и прочие прелести, хочется бежать, сломя голову, от такого «рая».

Забыли те, кто принуждает нас и мыслить на этом искусственном и мёртвом языке, ещё раз повторяю – совершенно не украинском, тот – мелодичный, песенный (мне кажется, послушай украинцы Кубанский казачий хор – напрочь бы отказались от своего вымороченного и неестественного языка, который Украине – просто навязали новые господа, новые хозяева), о том, что нашим единым народом, живущим в России и на её Окрайне, немеряно крови и пота пролито за общую судьбу, за единство и братство.

И не делились мы, не мерялись, чьей больше и какого она цвета, если враг был общим, против единой веры шёл.

А сегодня – что?

Гоголя изувечили и уже Тарас Бульба не к России обращается, не к русскому брату за защитой, а к какой-то химере, которой в ту пору и не существовало.

Не зря говорили древние – разрушь язык и враг падёт далее сам.

Так вот, язык нашей общности и единства – Великий русский язык разрушается, уничтожается без всяких надежд на возрождение. Какая, в таком случае, дружба и общая судьба может быть у наших народов?

Думаю, что дело нескольких, в лучшем случае – лет и как только не станет Владимира, митрополита Киевского, автокефальной станет и украинская церковь, или, чего доброго – к Варфоломею перебежит, вместе с денисенковцами.