Текст книги "Крымские истории"

Автор книги: Иван Кожемяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Вот о насильственной депортации – сколько угодно, а о том, почему она случилась и как было поступить власти за массовое сотрудничество с фашистами – никто не говорит ни слова.

Поэтому – память вечная генералу Кирпоносу, его воинству, которое погибло с честью в 41-ом году, приближая нашу Великую Победу в 45-ом.

Но, не забудем, что более миллиона украинцев, вдумайтесь в эту цифру, служило фашистам в полиции, состояло в националистических боёвках.

И на их руках – столько праведной крови, что ни о каком прощении и речи быть не может.

И это – герои? Это борцы с «тоталитарным режимом», за суверенность Украины?

Да никто тогда и не думал о независимости Украины от России, а народ – и подавно.

Поэтому, всё же больше честных людей боролось с фашизмом, воевало на фронтах, нежели прислуживало захватчикам, холуйствовало при них на крови своего народа. Так давайте волю этого большинства и защищать от имени власти.

В здравом ли уме находятся те правители Украины, Грузии, которые говорят, что им ближе страны НАТО, нежели Россия?

Ведь среди масс народа, никаких противоречий между Россией и Украиной, Россией и Грузией не существует.

Мы вместе поднимали братский бокал за благополучие всех и счастье своих детей.

И вот, после сказанного, у меня главный вопрос, я его задавал и в подвальчике моим нечаянным собеседникам:

«Так что же за такая сила – народ, если ему в Конституции, как в России, так и на Украине, принадлежит вся полнота власти, но его, как за верёвочку, ведут против воли во вражье логово, человеконенавистническое, сеющее по всему миру кровь и разорение.

Мало Югославии, Ирака, Афганистана, так нате вам – ракетные удары по Пакистану, Сирии, в результате которых гибнут мирные люди, дети и женщины.

А народ, к несчастию, и на Украине, и в России – безмолвствует и не спросит со своих вождей: «А куда ведёте? И хотим ли мы туда, где вы утверждаете – рай на земле создан».

Для Чумаченко, да и наших матвиенок, нарусовых, безусловно, он создан, для тысяч других, живущих и преуспевающих за счёт ограбления масс народа, да по тому праву лишь, что ты являешься женой мера всех времён и народов, но народ-то, в многомиллионной массе своей – погибает.

Одна лишь цифра – молодёжи в последний год советской власти было 27 млн, а через несколько лишь лет – не стало из этого огромного отряда 13!!! млн.

Данные вполне официальные, да и сколько об этом Гуров, Яковлев говорили, уж они-то знают в этой области гораздо больше, нежели мы с вами, дорогие друзья.

Поэтому и служит истово СВОЕЙ родине, которая за океаном, супружница президента Украины, (слава тебе, Господи, слава, Создатель, что в результате народного волеизъявления этот отступник от веры и истории нашей общей был низвергнут с престола за грехи великие и тяжкие, сотворённые им вольно, по умыслу и злокозненной воле) Клэр Чумаченко, которая, вдруг, стала Катериной Ющенко. И она, штатный сотрудник разведывательных органов США, а не бесталанный супруг её, реально «рулила» Украиной. Только вот куда «зарулила»? И как долго выбираться будем из этого состояния, утратив братскую поддержку и веру друг в друга?

А из Храма, что виден прямо из окна гостиницы, видать, Великдень какой-то настал, раздался торжественный звон колоколов.

Пока ещё – Русской Православной Церкви. А завтра – какой и чьей она станет?

Сказал же патриарх Ридигер, что никоим образом не примет под свою руку ни Абхазию, ни Южную Осетию, заботясь о единстве и нерушимости грузинской автокефальной церкви.

И что ему – кровь и смерть сотен невинных, единоверных людей?

Свой-то стул важнее и чтобы он стоял прочно, по крайней мере весь его век, и отрынул он сирых и убогих, не взял под защиту и не печалуется за них.

А государи русские – не боялись брать на себя ответственность за судьбу новообращённых народов. И поддерживали их. И бились за братушек; зачем-то Суворова в италийский поход посылал император; а Корфу Ушаков республикой объявил…

Да мало ли чего ещё было?

Это же только тогда боялись властители бесчестия и делали всё для того, чтобы потомки не стыдились за деяния отцов, а сегодня – в чести иные ценности и имя им предательство, измена, отступничество от братства и вековой общности, от истории и славы предков.

И нет на таких правителей Тараса Бульбы или Георгия Саакадзе, Богдана Хмельницкого или царя Давида, которые никогда не забывали о Величии и Славе родной земли и потомкам своим, знать, верили в них – заповедали беречь единство народа, его совесть и достоинство. И высокую честь.

Жаль только, что вспоминаем об этом только в дни праздников, да визитов вождей.

А в повседневной жизни – унизили и обесценили эти святые понятия.

А тут и весть подоспела – памятник Екатерине II в Севастополе, ЕЁ волей взлелеянном и защищённом, зачалили «щири украинские хлопци» тросом, да и хотели сдёрнуть с постамента.

Неужели никто этого не видел? И нельзя найти виновных?

Вопрос очень интересный, вот и я хочу задать его власти крымской.

Неужели – так обезверились и так пали низко, что стали грудь своей кормилице кусать? Лишь оттого, что зубы прорезались, как говорил великий А. С. Пушкин?

Правда, нам не привыкать, давно начали войну с памятниками. И Россия пример тому показала – под улюлюкание «демшизы», во главе с Новодворской, да бывшим партийным глашатаем, в журнале «Коммунист» вскормленным Гайдаром, начали сдёргивать с постаментов Дзержинского и думали, что жить станем лучше?

Полагаю, что этим они никогда не были обеспокоены. Свой бы интерес соблюсти. А народ – да Бог с ним, народом этим. Не созрел он для жизни в «демократическом режиме».

А поэтому – его и не жалко, как говорил Чубайс, и исходит он безверием и слабеет.

Силу преобразователя и воина имеет народ беспредельно верящий в своё Отечество, в совесть и правду, а где ж вы найдёте таких сегодня?

***

В высокой искренности

человек наиболее прекрасен.

А искренним можно быть

не рассчитывая ни на какую

выгоду и корысть.

И. Владиславлев

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

Рынок бурлил. Мне всегда очень нравилось здесь бывать.

Честнее и благороднее людей я не видел. Они не норовили тебя, как у нас в России, обмануть. Нет, тебе вручался полиэтиленовый пакет – и выбирай сам всё, что душа пожелает, всё, что лежит на прилавке или в ящиках.

Продавщицы – степенные, очень ухоженные, красивые, вели при этом неcпешный и нескончаемый разговор.

И я стал невольным свидетелем его.

Яркая, золотоволосая торговка фруктами, а из-под полы – продающая и коньяк, и не самопал мерзкий, а достойный напиток, не хуже магазинного, только наполовину дешевле того, встретила меня улыбкой, да не дежурной, как постоянного покупателя, а той, что сразу выявляет истинное чувство к тебе, и, притворно вздыхая, с недоумением посматривала на мою Золотую Звезду Героя – день был прохладный и я был в пиджаке.

– Это – Вы? – обожгла она чёрными глазами меня всего.

– Я, я, милая хозяюшка, – уже смеясь, не отводя своего взгляда от её лица, ответил я.

Ох, зря я так был беспечен, уже через минуту почувствовал, что и голова закружилась.

Красавица – вожделенно и просто смотрела на меня и тут же призналась, как я ей понравился, с первого раза.

– Оставайтесь в Крыму, мы с Вами такой парой будем, что все завидовать будут.

Я – совершенно смутился и, чтобы скрыть это, обратился, чуть развязнее, чем обычно, с просьбой:

– Хозяюшка! А теперь – с гранатом, грамм… сто пятьдесят, Вашего чудодейственного напитка.

Она – красивыми, смуглыми руками разломала гранат, где пламенели рубиновые ягоды, как-то ловко их вылущила на тарелку и налила мне полный стакан коньяку.

Видя мой недоумённый взгляд, тихо, заговорщицки, произнесла:

– А пятьдесят грамм – от меня. Вам не повредит. Это – не коньяк, а божья роса. Поверьте мне.

Не знаю, чем я руководствовался, но в этот раз её попросил:

– Пригубите, капельку, а я, с того места, где касались Ваши губы – допью. Так все Ваши мысли прочитаю.

Она, уже без шутки, серьёзно, произнесла:

– Ох, генерал, встревожил ты меня. И мысли мои все о тебе, все эти дни.

Отчего ты мне не встретился раньше? Не ушёл бы к другой, а сейчас – старая уже стала, – не без кокетства, произнесла она.

И тут же, молча, отпила изрядный глоток коньяку, не говоря мне ни слова, долила стакан доверху и протянула его мне опять.

Я с наслаждением, в один присест, выпил стакан коньяку, закусил этот божественный напиток зрелым гранатом, протянул деньги, чтобы расплатиться с хозяйкой, но она отвела мою руку и сказала:

– Не надо сегодня денег. Прошу Вас. Пусть и у меня праздник будет.

Я, с чувством, прильнул к её руке, а она её и не убирала, только положила свою левую кисть мне на голову и поглаживала мои седые уже совсем, но ещё богатые волосы.

– Спасибо тебе, – просто, как мать сыну, сказала она, – а то я думала, что и не живая уже.

– Дай и я тебя поцелую, генерал. Ни разу не целовалась с генералом-то.

– А откуда Вы знаете, что я – генерал?

– Я всё о тебе знаю, дорогой мой. Это ведь ты меня не признал, а я – как увидела, сразу тебя узнала. Ты был молодым, когда мы у твоей сестры встретились, в Симферополе. Помнишь?

Я густо покраснел, думал, что уже давно утратил эту способность, а тут – стало нестерпимо жарко и… стыдно.

Я действительно теперь вспомнил тот свой приезд в Крым и вспомнил эту яркую женщину, которая, в тот вечер неотрывно смотрела на меня, так и не сказав ни единого слова.

– Так позволишь тебя поцеловать, генерал? – донеслось до меня и я сразу почувствовал тепло необычайно ароматных и таких свежих губ в уголку, правом, своих сомкнутых губ и только хотел ответить на этот невинный поцелуй, как она, еле слышно, прошептала:

– Не надо, тяжело мне и так будет тебя забывать. Судьба, дети…

Я ещё раз прикоснулся к её руке, уже под возгласы её подруг и быстро пошёл на так любимую мной набережную.

Настроение было прекрасным, только отчего-то стучало в висках и сердце ныло тупой болью. Слегка туманилась голова, но всё тело было лёгким, грех и сказать-то в мои уже годы – просто юношеским.

Я сел на излюбленную скамейку, под живым зонтиком – беседка вся была оплетена какими-то замысловатыми растениями, и принялся читать местные и центральные газеты.

О произошедшем на рынке я старался не думать. Да и к чему? Зачем тревожить душу доброго человека? И свою?

Через несколько минут, не прислушиваясь даже, я стал внимать разговору двух женщин за моей спиной.

Одна, с явным украинским акцентом, торопливо выстреливала:

– И шо, кума, мы будем робыть, если русских выдворят отсюда?

Вы же посмотрите, я за лето заработала сто двадцать тысяч гривен. Этим и живём затем, год. И детям надо послать, и в дом что-то надо.

И всё ведь только со своего труда, с рынка. Яков мой скоро уже упадёт. Сколько сил тратит и на виноградник, и на сад, и на бахчу. А откуда всё это взять?

И шо, кума, наши покупают это? Да ни в жисть! Покупают русские. У них деньги лёгкие. На отдых приезжают и, как наши, за гроши не торгуются.

С горечью в голосе, продолжила:

– А останемся сами – кому мы будем нужны? Санатории многие не работают, дома отдыха – позакрывали.

Нет, кума, только от русских и спасение.

Я уже не хотел упускать ни слова из разговора этих милых женщин, поэтому отложил в сторону газету и весь сосредоточился на этой беседе:

– Позавчера, знаете, подошёл ко мне немец, чую по разговору. Вот падлюка, так падлюка. Он же за копейку удавиться был готов.

Всё сам на весы укладывал, на каком-то счётчике всё подсчитывал, и Вы знаете, кума, так ровно всё, копейка в копейку, и вручил мне за мой виноград. А Вы знаете, что во всём Крыму лучше моего винограда нету. Не сыскать такого.

И в конце, не знаю я их мовы, к своей рохле, килограммов под сто, – обращается и так нехорошо на меня поглядывая, говорит:

«Швайне, руссише швайне…»

– И когда я спросила соседку, что бы это значило, как кипятком меня ошпарило, когда она сказала, что он – меня русской свиньёй назвал.

Даже голос её задрожал, от обиды, громко когда повторила ещё раз:

– Это я, значит, русская свинья.

А вчера – вновь припёрся. И я, кума, руки в боки, да и говорю ему: «А ты, немецкая свинья, больше ко мне не ходи. Нету для тебя товару. Вон, отсюда, фашист проклятый!»

Всё понял, кума. Вмиг ускакал, да так, что его рохля еле за ним поспевала.

Её собеседница, которая до сих пор всё молчала, наконец, подала голос и на хорошем русском языке ответила:

– Вы правы, Анастасия. Я всё это вижу через детей. Знаете ведь, что уже тридцать лет учительствую.

И вот, уже в это время, появилась новая порода барчуков, которых и в школу привозят на таких машинах, что я и не видела. И забирают со школы в сопровождении охранников.

Где же это было видано такое? И мои детишки, из обычных семей, стервенеют просто и сжимают свои кулачки, глядя на этих новоявленных господ.

А вчера, сохрани Господь не видеть бы этого, один такой богатенький, не стыдясь, протягивает сто гривен хорошему светлому мальчику, чтобы тот его портфель в класс занёс.

Святое дитя, не польстился. Не взял. Запламенел алой краской и только глухо произнёс: «Не всё покупается, пан Ярощук. А следующий раз – получишь по морде».

– И Вы знаете, кума, что тут началось? Меня к директору гимназии вызвали, а там – битюг, отец этого мерзавца, потрясая у моего лица пальцами с перстнями, орал: «Закончилось вам москальское время. Ещё немного – и мы везде сверху будем. И ты мне сапоги лизать будешь, а не русский язык и литературу преподавать. Выучи ридну мову, москальская подстилка, а то мы запретим ведь вообще к нашим детям подходить даже, а не то, что преподавать. С голоду ведь подохнешь».

– Ой, кума, лышенько нам, яки времена грядуть, – ответила ей торговка.

– Да, кума, на своей земле, политой кровью и потом нашим, отцов наших – а мы уже не хозяева, – ответила ей учительница.

– И директор, как слизняк себя повёл, всё принуждал меня извиниться, не знаю только, за что. Поднялась я и ушла, к Вам, не знаю даже, чем ещё завершится эта история.

Торговка, после минутной паузы, не зная, чем утешить свою родственницу, вдруг громко, звонко и как-то весело перескочила на тему, которой я никак не ожидал здесь услышать:

– Знаете, кума, уже раза три–четыре, на той неделе, фрукты у меня покупал русский. Видный, статный, седой только весь. А тут пропал и я думала, что он уехал, по завершению отпуска.

А сегодня вижу – батюшки мои, его одного и он руки целует Любе Гуценко, помните, всегда рядом со мной торгует, красивая такая. И на пиджаке его – звезда та, геройская. Уже и забыли, что такая была. Уж не знаю, за что Любке такая честь, но дурного не скажу, хороший человек, только почему-то сегодня один был.

А так – всегда рядом с ним – жена, небольшенькая, ладненькая. Видать, душа в душу живут, глаз с него не сводит и его руки, из своей, не выпускает.

Рыженькая такая, крашеная в вишню. Тоже в летах уже. Вот где душа моя отдыхает, кума.

Тяжело вздохнула и продолжила:

– И ничего необычного вроде, а души родные. Понравился ему коньяк мой, а Вы знаете, кума, мне аж на душе светлее, как побудут они у меня. Словно с роднёй встречусь. Если, Любка, змея, не отобьёт такого клиента. Вишь, мне руки не целовал, а ей, вражине.

И тут же, противореча себе самой, опровергла предыдущее утверждение:

– Не, кума, это я просто так, от ревности к Любке, Так она баба хорошая, только счастья Бог не даёт. И красивая, и добрая, а судьбы нет и нет. Так и промучилась всю жизнь со своим. Уже десять лет одна. На ночь желающих много, а вот на жизнь – не встретит. А уж красавица, я Вам скажу, первая, во всей Ялте.

И тут же продолжила:

– Я уж ему, кума, всегда норовила долить свои пятьдесят грамм в стакан. Обходимый человек. Никогда не ушёл, чтобы десять гривен, сверху не положить.

И всё к ней, жене своей: «Галочка, не кори меня, но такого коньяку я не пивал никогда в жизни».

– И она, голубка ясная, пригубит, самую капельку из его рук, да и скажет: «Да, коньяк чудесный».

– Так вот и скажите, кума, что за жизнь начнётся, когда не будет этих людей? Жить-то с чего будем?

– Но даже не это главное, – перебила её собеседница, – с уходом, исходом России из Крыма, чувствую, начнутся лихие времена.

Видите, как разыгрывается Киевом татарская карта? Как татары голову поднимают – наша, де, земля, всё здесь – наше, а вы, пришлые, убирайтесь в свою Россию.

Её нетерпеливая собеседница, громко и певуче, продолжила:

– И не говорите, кума. Не дай Бог, как до резни дойдёт. А до неё, с такой властью, дойдёт. Вы же видите, что в Белогорске происходит, Бахчисарае. Наши – и на рынок туда ездить перестали. Страшно.

Я, как смотрю ту Чечню, то всё думаю, чтобы и у нас такую Чечню не учинили. Моя там одноклассница жила, вышла замуж в Грозном, за чеченца, трое деток было, а где сейчас – и родители не знают.

Так и у нас может быть. Сохрани нас Господь и заступи.

Знаю одно, кума, покуда жива Россия – и мы побудем. А там – не знаю, кума, куда и деваться… Кому мы нужны в этом мире?

И, когда их разговор перешёл на чисто бытовые темы, я тихонечко поднялся и, стараясь быть незамеченным, ушёл от этих искренних и светлых людей.

Шёл по дороге и всё шептал, не будучи уж таким истово верующим:

«Господи! Сохрани, люди Твоя! Не допусти неправды великой! Не дай пролиться крови православной и праведной.

Единый ведь народ, светлый и добрый, и только по милости властителей ввергается в пучину злобы, прерывания родственных связей, даже Веры единой, и связующих нас нитей.

А там – и до крови совсем близко. И не надо её желать. Она, мне кажется, и так прольётся. Прольётся, по вине безответственных политиков, которые в самом слове «Россия» – видят врага, недруга, которые только для того, чтобы оправдать своё существование перед подлинными их хозяевами, все свои силы направляют не на устройство судьбы своего народа, который они завели в дебри непонимания и подозрительности, и, будучи не способными к созидательной деятельности – всё сильнее раздувают огонь взаимной вражды, необоснованных претензий и упрёков.

Сохрани, Господи, Россию, в величии и славе, ибо ослабнет она – и тогда уже не сдержать дурных сил, некому будет.

Не позволь пролиться праведной крови».

А на заборе, по дороге к гостинице, где я проживал, красовалась огромная вывеска: «Историческая драма. МАЗЕПА. Правда истории».

И подумалось мне, какую правду уготовили, своим очумелым гражданам, ярые националисты. Откуда они и взялись в Крыму?

Тут уж, уверен, Пётр I предстанет исчадием ада, а Мазепа – святым, пред лицом изверга и каина, станет искать новых господ и покровителей, спасая Украину от мерзких москалей.

Правда, не скажут авторы, убеждён, о том, что перед этим получил этот гетман из рук Государя Руси Великой орден Андрея Первозванного за номером два «За великие заслуги в деле укрепления государства Российского».

Слава Господу, велик он и вездесущ – задохнулся изменник, от сердечного недуга на чужбине, буквально через несколько месяцев после своего святотатства великого и не осталось от него даже и следа в истории. А если он и есть, то только в воспалённом сознании «Виктора Окаянного», как мне назвала правящего демиурга сегодняшней Украины, старая казачка из Запорожья.

Именно по его воле новая власть на Украине вернула Мазепу народу на своих деньгах, а то бы и не знали люди, что такой и был в их истории.

Может – и новоявленных отступников ждёт такая же участь?

Дай-то Бог!

P. S. Спасибо тебе, Господи, что внял нашим всем и моим просьбам, и не позволил царствовать «Виктору Окаянному» дальше. Народ Украины на выборах 7 февраля 2010 года, не только отказал в доверии В. Ющенко, а с позором изгнал его с державного престола.

Может, вразумятся наши и украинские властители, да и почнём встречное движение, навстречу друг другу. А там – и обнимемся в братском единении, на котором и настаивал Великий сын украинской земли Б. Хмельницкий, понимая, что спасение Украины – в вечном союзе с Россией. А сегодня и Россия, не в меньшей мере, нуждается в этом союзе и братской поддержке.

Уходит ресурс, содеянный Великим Единым Отечеством, слабнут силы и возможности уже совершенно не те, что были в пору братства.

Россия, Украина и Белоруссия – воссоединяйтесь!

***

Самое искреннее впечатление -

всегда то, что явилось сразу,

без мучительных переживаний и анализа.

Явилось оно и озарило тебя

своим светом и своей истиной,

которая и является той повседневностью,

светлой и содержательной,

без которой невозможно жить.

И. Владиславлев

КРЫМСКОЕ   ОЖЕРЕЛЬЕ   (ПУТЕВЫЕ ЗАРИСОВКИ)

ДОРОГИ КРЫМА

Нигде я не видел столь торжественных и красивых дорог, нежели  в Крыму.

Поражают при этом два обстоятельства: труд, который затратили наши предшественники, чтобы пробить эти дороги – от Ялты до Севастополя; от Ялты до Евпатории, с Симферополя до Алушты и Ялты; а второе – сам Господь сотворил неземную красоту вдоль дорог и когда едешь в Севастополь – не перестаёшь любоваться террасами, на которых высажены, и прижились, вопреки всему, сосны Дьяченко, барбарис, кизил, клёны…

Как же они полыхают осенью – такая щемящая грусть сдавливает сердце, словно ты прощаешься с тем, что уже никогда не вернётся в твою жизнь и с тем, что стало таким дорогим при этом.

Вдоль дорог, на той стороне, что к морю – сотни ресторанчиков, кафе…

И все они такие милые, ухоженные, что одно удовольствие посидеть там, снять усталость добрым глотком крымского вина.

Ухоженность этих ресторанчиков объясняется очень просто – за работу каждый держится. Она здесь – возможность не просто существовать, а жить достойно, прилично, по сравнению с большинством населения благословенного Крыма.

Уже то, что человек может пообедать на работе – значит очень много. Да и с собой что-то прихватить и 5–10 гривен «чаевых» получить от клиента – прибавка очень существенная к мизерным окладам.

И когда едешь по этим дивным дорогам лишь одно сжимает сердце – это сады.

Когда-то, я это хорошо помню, они были ухоженными и просто буйствовали. Сегодня же – очень многие запущены, а с самозаселением татар, самозахватом земель, многие сады и защитные полосы оказались выжженными, дров-то в Крыму нет, поэтому татары, таким образом, добывают себе топливо на зиму.

И совсем иное – дороги в степной зоне Крыма. Они сильно разбиты, скудная растительность не даёт отдохнуть глазу. Выживают здесь, на безводье, лишь акации. А это зрелище довольно унылое, резко диссонирующее с дорогами Южного берега Крыма.

Узенькие, латаные-перелатаные, без обочин – эти дороги с советских времён не ремонтировались и не обновлялись.

И всё же, проезжая по ним, вспомнилась байка, рассказанная мужем моей младшей сестры: «Жизнь человеку даётся лишь один раз и прожить её надо в Крыму».

А мне, проезжая в направлении Керчи, всё время лезет в голову одно – 1942 год, крах Крымского фронта и всё лишь потому, что фронтом командовал безумец, а «оком государевым» у него, а вернее – над ним, был Мехлис, который, будучи невеждой в военном деле, лишь карал людей, не будучи способным им чем-нибудь помочь.

Что творилось на этих дорогах в ту пору? Они все были в крови.

Может, поэтому и зацветают весной буйные маки кровавой пеленой до горизонта.

Это пролитая кровь отцов наших взывает к нам: «НЕ допустите повторения! Мы ведь и гибли за то, чтобы в этом раю, на крымской земле, вам жилось счастливо».

Да, видать, забыты эти заветы и сегодня уже по крымским дорогам грохочут гусеницы американских танков, а священную землю попирают колёса их автомобилей. Правители играют в какие-то антитеррористические учения и высаживают американские силы быстрого реагирования то в Феодосии, то в Севастополе, несмотря на протесты народа…

Запомнилось в связи с этим и то, с какой гордостью принимала медаль Флоренс Найтигаль русская дива – министр здравоохранения ельцинского лихого времени Дмитриева.

И невдомёк ей, что медсестра Флоренс была в составе английского экспедиционного корпуса при первой обороне Севастополя, лучше всех описанной Л. Толстым в его «Севастопольских рассказах».

Времена изменились и нравы, нравы рухнули давно – и сегодня русский министр гордится медалью, носящей имя захватчика, посягавшего на русскую землю в недалёком прошлом.

***

НЕДОСТРОЙ

На фоне всё разрастающихся огромных поселений, сияющих красными крышами особняков «новых украинцев», которые заполонили весь Южный берег Крыма, взгорки и поляны окрестных лесов, все пристойные уголки у моря, даже Никитский Ботанический сад, Массандру – словно подлинные покойники встают недостроенные здания.

Заложенные с большим размахом в пору существования единой Великой державы – СССР, они сегодня так не гармонируют с окружающим миром, дивной природой Крыма.

Ржавая арматура выступает из балок, плит перекрытия, полов, сгнившие деревянные подпорки, словно забытые на посту солдаты, в давно истлевших мундирах, достаивают свои последние часы, пока их не сожгут бомжи и пацаны на прибрежных кострищах в холодные ночи начальной осени.

Таких объектов множество, но более всего меня поразил недостроенный дом актёра.

Понятно, что такая громада строилась под СССР, где братии артистической было во много раз больше, нежели на Украине, а теперь так и стоит этот бетонный парусник, открытый всем ветрам.

А место – красивейшее. Удивляюсь, как это не купили богатенькие до сей поры и не построили очередное злачное место.

И есть недострой иной, иного рода – на глазах, день за днём, прибавляет часовня на набережной, в честь того, что «изуверы-большевики уничтожили десятки тысяч офицеров, юнкеров и священнослужителей в Крыму».

Множество иных, спешно достраиваемых объектов, которые всё укоряют нас, что и жили не так, и не к тем целям стремились, и что народ мы не единый, и Крым – исконно украинский, и что Россия – только и норовила, то голодомор какой-то устроить, прочие непристойности создавать для украинского народа…

Господи, как же вам не стыдно, святые отцы, как не боитесь Бога?

А что – белые гладили по головке?

Озверели две стороны – до такой степени, что брат шёл на брата, отец – на сына, а друг – на друга.

И когда мы уже на гражданскую войну будем смотреть не одними глазами Михалкова, а честными глазами беспристрастного историка?

Недостроем скоро станет и то, что построено 40–50 лет назад Советским Союзом. Всё уже начинает рушиться, приходить в негодность, а мер, упредительных, никаких нет.

Контрасты в этой области поражают – в ста метрах от «Бристоля» – фешенебельной гостиницы и ресторана, сараюха завалившийся, разбомбленный и грязный, так не гармонирующий с красотой.

А место – очень хорошее и почему его не прибрали к рукам – не знаю.

Ни одного километра дороги, ни одного моста, ни галереи, ничего, кроме доходной и уродливой стекляшки на набережной, не построено новой властью.

А всё, что строится – частные владения, гостиницы, рестораны, приносящие живые деньги новым хозяевам Крыма.

Страсти рассказывают о строительстве жилья для простого народа. Не учитывается ни сейсмоопасность, ни просто здравый рассудок, сдаётся лишь коробка и всё. Да и та почти из песка.

За что ты её будешь до ума доводить – это никого не интересует.

И тут же – дворцы, мама моя родная! Не верится даже, что человеку это необходимо, что ему столько надо.

В этой связи ещё две заметки: дворец Юсупова и музей Пушкина стали уже частной собственностью. Выше этого – распутство ещё не поднималось.

Всенародное достояние перешло в руки загребущие и захотят ли они нас пустить – просто посмотреть музей и дворец – зависит от их воли и каприза.

А дальше – больше: ретивые депутаты Рады предлагают продать тридцать из шестидесяти санаториев, так как на их содержание нет средств. Вот вам и всенародная здравница.

Ничего не учтено, никакой ревизии, контроля – поэтому, кто что хочет, то и творит. По полномочиям и возможностям – если близко к власти притулился, то больше достанется, как Медведчуку, который и Масандру застраивает очередным новым замком для новой молодой жены и отпрыска ею рождённого.

А Крым всё больше и больше зарастает грязью. По крайней мере – на городском пляже находиться уже нельзя, в Ялте. Смрад, вонь такая, что хочется бежать оттуда.

А есть деньги – всё можно купить. Всё, хоть пол-Крыма. И всё будет законно.

В связи с недостроем – не могу не сказать двух слов об Александровском парке.

Если Никитский – ещё худо-бедно держится, то Александровский представляет зрелище более, нежели грустное.

* Всё запаскужено, всё, что в былые лета было ухоженным, красивым – пришло в крайнюю степень запустения.

Везде кучи мусора, следы пьянок-гулянок…

Грустно и больно, сколько же труда положено на то, чтобы эту красоту вырастить, дать ей жизнь.

Зато шумит ресторан героя Украины Софии Михайловны Ротару, (не с одной же «Червоной рути» ей кормиться), куда заходить с нашими деньгами – просто нельзя. Не про нашу честь построен… Для шляхетного паньства новой Украины, да зарубежных гостей…

А мы – русские, из России, какое же это зарубежье? Это даже не Западная Украина…

***

КУКУРУЗА

Как же остро повеяло знакомым запахом. И я даже ещё не поняв, что так встревожило меня, ускорил шаги в направлении этого, до боли знакомого, запаха.

Кукуруза! Да, варёные початки кукурузы, прямо кружили мне голову. Я уже тысячу лет не чувствовал ничего подобного.

И ассоциации, вызванные этим запахом, имели для меня, я это точно знал, как радостный, так и трагический смысл.

Последний меня и тревожил всегда так, с тех памятных дней Афганистана.

На краю кукурузного поля в Джелалабаде, маленького, в несколько квадратных метров, меня и настигла автоматная очередь, которая крест-накрест пересекла моё тело.

Не знаю, как выжил. Кто выходил. Но был на краю бездны, из которой выбирался более полугода.

С той поры – меня болезненно тревожит сухой шелест кукурузных листьев и я, зная даже, что нахожусь у матушки, в родном Крыму, не любил этот шелест и с радостью вырезал все стебли – мать велела, которые она, затем, размолола на специальном барабане и скормила свинье.

Но сегодня эти воспоминания лишь мелькнули в моём сознании, да и погасли.

А вспомнилось босоногое детство и то, как бабушка, в выходной день, варила нам, пятерым внукам, целый чугунок золотых початков; в плошке ставила на стол конопляное масло и соль; да наливала по большой кружке холодного молока. И больше ничего для полного счастья не надо было.

Это был настоящий пир.

Кукуруза – горячая, сочная, быстро поддавалась молодым зубам, а молоко так с ней сочеталось, что очень скоро наступала блаженная и желанная сытость.

Оставшиеся початки в чугунке, которые мы не съедали за столом, бабушка ставила с краю прогретой печи, так как знала, что уже через минуту – мы вбежим в хату и будем вновь просить по варёному, с солью, початку.