Текст книги "Когда цветут камни"

Автор книги: Иван Падерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Глава шестая
НАСТУПЛЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

1

Устал, ох как устал за эти дни генерал Скосарев: события развертываются в головокружительном темпе. Шутка ли, за неделю продвинулись в глубь Польши почти на двести километров! Не успеешь обдумать обстановку после утренних донесений, как к полудню приносят новые сводки. Да какие!.. Занятые утром населенные пункты остались далеко позади дивизионных тылов…

Еще там, на Вислинском плацдарме, генерал Скосарев подсчитал, что если армия продвинется на сто километров, то для обеспечения частей боеприпасами и продовольствием потребуется дополнительно три автобата. При этом каждый грузовик должен действовать по восемнадцать часов в сутки. Был составлен график работы автотранспорта. Представляя его Военному совету на утверждение, Скосарев предупредил:

– В наступлении армия вынуждена будет расходовать боеприпасов и горючего примерно в десять раз больше, чем в обороне. У нас около трех тысяч стволов. Один залп – это пятнадцать трехтонок. Расход горючего с каждым днем будет возрастать… Одной соли армия съедает более десяти тонн в неделю – почти четыре трехтонки…

Бугрин, слушая Скосарева, долго любовался графиком и, когда Скосарев закончил свою речь, заключил:

– Хорошо, это целая поэма… Но если армия продвинется не на сто, а на триста километров, то все равно не останется без боеприпасов. Я надеюсь на тебя. Весь транспорт передаю в твои руки. Лучше тебя никто из нас с этой задачей не справится…

И Скосарев так организовал работу транспорта, что войска пока еще не ощущали недостатка ни в боеприпасах, ни в продовольствии. Ему удалось закрепить за армией еще один фронтовой автобатальон, он взял на учет все конные повозки, создал небольшой подвижной резерв боепитания. Во всякую минуту он знал, что делают автороты дивизий, где находятся колонны. Но Скосарев не мог ограничить свои обязанности только руководством автотранспортом, – ведь он был заместитель командующего, правой рукой Бугрина.

По призванию генерал Скосарев – военный историк, знаток военного искусства. Вместе с Бугриным учился в академии и еще в те годы завоевал репутацию талантливого исследователя крупных военных операций. Его дипломная работа о Бородинском сражении была напечатана в «Ученых записках» академии. И даже теперь он в любой час готов прочитать лекцию о походах Александра Македонского, Дария, перечислить, не заглядывая в конспекты, все пятьдесят с лишним сражений, выигранных Суворовым, произнести наизусть, как стихотворение, его «Науку побеждать». А о полководческой деятельности Кутузова и Наполеона Скосарев имел столько сведений, что мог вступить в полемику с самим академиком Тарле.

Но то, что происходило в эти дни здесь, после прорыва обороны немцев на Висле, не поддавалось никакому сравнению с тем, что было известно из учебников и литературы. Это Скосарев должен был признать. Сотни тысяч солдат, тысячи танков, больше десяти тысяч стволов артиллерии ринулись в узкие горловины прорывов и мчались на запад: никто не думал ни о флангах, ни о коммуникациях. Ставка Верховного Главнокомандующего поставила задачу открыть широкое наступление по всему центральном участку советско-германского франта для того, чтобы оказать содействие союзникам, а наш фронт, как видно по ходу наступления, решил одним ударом достичь Одера.

Подобных примеров в истории нет. И это не могло не тревожить генерала Скосарева, человека, знающего историю многих сражений.

Вчера ночью он, узнав о том, что командующий фронтом требует от Бугрина увеличить темпы движения, разволновался до боли в сердце. Для опасений у него были серьезные основания: тылы отстали, доставка боеприпасов задерживалась, основные базы снабжения находились еще за Вислой… А если в эти дни противник нанесет контрудар? В Прибалтике, в районе Тукумса и Либавы, двадцать немецких дивизий. Это нож в правый бок войскам Рокоссовского, а затем и Бугрина. Левый фланг пока прикрыт – Конев не отстает. Однако не исключена возможность получить сильный встречный контрудар: Гитлер, приостановив наступление в Арденнах, может бросить на Восточный фронт танковые дивизии… и тогда обстановка усложнится вплоть до катастрофы.

Последние дни генерал Скосарев находится в штабе армии. Штаб он взял в свои руки по собственной инициативе. Иначе нельзя. Начальник штаба еще сравнительно молодой и малоопытный генерал: не догляди – и пустит дело управления войсками на самотек, и те пойдут маневрировать на территории Польши как кому вздумается. Ведь уже терялась связь с Сибирской дивизией полковника Вагина. Ох этот Вагин! Переоценивает он, слишком переоценивает свои способности. Ему еще долго надо работать над собой, прежде чем самостоятельно решать задачи дивизии, а командарм поддерживает и поощряет его: дескать, пускай дерзает. Но ведь такое дерзание рано или поздно может стоить нам большой крови…

Так рассуждал генерал Скосарев, склонившись над картой в кабинете какого-то богатого пана, дом которого только что был занят под штаб армии. Возле Скосарева стояли адъютант и ординарец. Один принес обед, другой – целую пачку донесений. У порога – шофер и автоматчик. Они ждали команды, куда поставить раскладную кровать. Трое суток подряд генерал не снимал ремня и сапог, отдыхал урывками, часа по три в ночь, и то с телефоном возле уха. И сейчас ему было не до отдыха. Он ждал командарма Бугрина, который вот-вот должен был прибыть сюда из войск, действующих на левом фланге.

С Бугриным генерал Скосарев собирался обстоятельно побеседовать по существу событий. Надо по-дружески предупредить его об опасности, которая подстерегает армию с правого фланга. Бугрин – азартный человек. Армия действует на главном направлении фронта, имеет успех, и он увлекся движением вперед, забыв о том, что еще в первые дни наступления правый сосед наткнулся на сильное сопротивление немцев и отстал. Уже тогда было ясно, что рано или поздно командарм правофланговой армии начнет маневрировать и тем самым оставит правый фланг открытым. Так и случилось. Вчера дивизии Белова обтекли сильно укрепленный район, в котором оставалось свыше десяти тысяч вооруженных немцев. Образовался «блуждающий котел». Не сегодня, так завтра жди удара с тыла. Коммуникации будут отрезаны, и тогда… Да, что и говорить, слишком скоро забыли окружение наших войск под Харьковом весной 1942 года. Скосареву довелось пережить тогда тяжелые дни. Он был в 57-й армии с группой инспекторов из штаба Тимошенко. Дни и ночи по лесам и обгорелым степям, полуголодный, пешком выходил он из окружения. Разве можно забыть такое! К тому же надо учитывать, что здесь не Украина, не донские степи, а Польша.

Кто-то постучал в дверь. Скосарев поднял голову.

– Что там еще?

Адъютант выбежал в коридор и, вернувшись, доложил:

– Начальник военторга просит подписать наряд на машину… И комендант штаба с докладом.

– Подождут, – ответил Скосарев, – беспечные люди…

Когда армия стояла на плацдарме, в одном, как говорится, кулаке, он чувствовал себя хорошо, ибо оборона плацдарма была надежна. А теперь, когда армия растеклась по множеству больших и малых дорог и катится навстречу неожиданным ударам противника, который, конечно, при обороне собственной территории будет сражаться с утроенным ожесточением, Скосарев сильно тревожился и думал до боли в голове о судьбе людей, о конечном результате азартных устремлений Бугрина.

Война есть война – хаос случайностей. Ничего не скажешь, Бугрину просто повезло в боях за Сталинград. Но теперь ему надо быть осмотрительным, не увлекаться. Об этом его должны предупредить истинные друзья. Ну где же он так долго задерживается? Опять, видно, гоняется за танками.

Скосарев взял наконец из рук адъютанта пачку телеграмм с донесениями из дивизий и корпусов.

«О, опять командир Сибирской дивизии отклонился… Посадил свои стрелковые полки на танки и вон уже где – под Познанью!»

– Адъютант, свяжите меня с начальником штаба.

Адъютант крутнул ручку телефона, назвал позывной и передал трубку Скосареву.

– Начальник штаба, какая у вас связь с Вагиным?

– По радио, – ответил тот.

– Плохо. Радио может подвести.

– Не подведет… телефонисты за его дивизией не успевают. Она уже где-то левее Познани.

– Как это «где-то»?.. Слушайте, генерал, вы начальник штаба или… Что? Туда выехал Бугрин?.. Ну и ну, – и Скосарев положил трубку.

У него готово было сорваться с губ бранное слово, но он удержался: перед ним стояла Софья Сергеевна, ставшая теперь не то вторым адъютантом, не то женой Скосарева. Она смотрела на него умоляюще-ласково и нежно. Глаза у нее милые, по-детски обиженные. Конечно, она вправе обижаться на Скосарева. Вот уже четвертый день он не находит времени даже позавтракать с ней.

Молча постояв перед Скосаревым, Софья Сергеевна положила на стол наряд на трехтонную машину.

– Кому это? – спросил он.

– Военторгу.

– Не могу, дорогая… На днях дал им две…

– Но ты же знаешь, одна поломалась.

– А вторая?.

– У меня больше нет сил перетаскивать вещи из одной машины в другую. Я уже без рук!.. – Софья Сергеевна взмахнула ресницами и крупные слезы выкатились из глаз на ее розовые щеки.

– Ну хорошо, хорошо, – торопливо проговорил Скосарев и, взяв карандаш, подписал наряд.

В эту минуту позвонил начальник штаба: по распоряжению Бугрина штаб армии снимается и выдвигается вперед.

2

Дивизия Вагина, совершив сложный обходный маневр, приближалась к Познани. В авангарде дивизии – батальон Корюкова. Он был посажен на танки.

Танкисты любят катать пехотинцев на своих могучих машинах: пехотинцы – надежная защита танка от фаустников; круговой обзор позволяет им видеть опасность и уничтожать фаустников огнем стрелкового оружия. В свою очередь пехотинцы охотно садятся на броню: на гусеничном ходу куда легче, чем пешком, совершать марши в пятьдесят – шестьдесят километров по полям и проселочным дорогам. И ноги не устают, и лямки не трут плечи, а замерзнешь – есть где погреться: переберись за башню, на решетку, прикрывающую мотор, и сиди себе, как на печке.

Так по-своему понял смысл боевой дружбы пехотинцев и танкистов Леня Прудников. Он сидел со своей снайперкой на борту мчащегося танка плечом к плечу с Виктором Медведевым. Пользуясь правом снайпера-охотника, оба они перешли в батальон Корюкова – в танковый десант. Виктор Медведев, солдат бывалый, не отпускал от себя ни на шаг еще неопытного снайпера Прудникова.

О Медведеве Леня знал давно. Он читало нем в газетах еще в дни боев за Мамаев курган и на занятиях в стрелковом кружке рассказывал про него своим громатухинским комсомольцам. Тогда Леня представлял себе Медведева человеком богатырского сложения с мужественным, сурово сосредоточенным лицом – как же иначе: гвардеец, отважный охотник за фашистскими снайперами! Да и фамилия у него внушительная – Медведев. А на деле оказалось, что этот сержант Медведев – человек среднего роста, румяный, легкий на ногу и в обращении, только взгляд у него острый и цепкий.

– Не огорчайся, еще успеешь открыть счет, – порой успокаивал он Леню, поглядывая по сторонам.

Что же тут скрывать, Леня еще не поразил из своей снайперской винтовки ни одной цели. Стрелять по отступающим немецким солдатам он не мог – они брели по полям, толпами, многие без оружия, с лопатами, кирками, в рабочей одежде, чумазые, с исцарапанными до крови руками: дескать, мы не солдаты, а всего-навсего землекопы, кузнецы. На таких у Лени не поднималась винтовка.

Перед глазами раскинулись серые холмистые поля Польши. Земля здесь какая-то клочковатая, в мелких заплатках, прошитых межами. Эти межи легко различить и зимой по стеблям чертополоха и полыни. А сколько каменных и деревянных столбов на каждом лугу! Тут, кажется, и размахнуться косой негде – столбики, столбики, словно щетка гвоздей на трепальной доске. Видно, века щетинились здесь столбами все пахотные угодья и сенокосы.

Но не везде было так. Местами танки пересекали огромные поля без единой межи и столбика. В центре таких полей встречались большие дворы с кирпичными постройками. От дворов далеко в поле разбегались узкоколейные железные дороги с маленькими, почти игрушечными паровозами и вагончиками. На перекрестках дорог и перед населенными пунктами можно было видеть будки вроде часовенок, только в уменьшенном виде, застекленные со всех сторон. В каждой такой будке – «матка боска», вылепленная из гипса или глины в натуральную величину, с лампадкой в руке.

Не везде одинаково встречали поляки Красную Армию – иные с радостью, иные с затаенным недоверием. В одной деревне и совсем ни души: жители скрылись, как только узнали о приближении русских танков.

Чаще всего Леня смотрел вперед. Там, на борту головного танка, сидел Максим Корюков, казавшийся огромным, как вторая башня. Лене так и не удалось побеседовать с ним еще, поподробней рассказать про Фрола Максимовича, про Татьяну Васильевну, про Варю и этим намекнуть, что он, Леня Прудников, не чужой Максиму человек.

Но вот батальон остановился. Танкисты заглушили моторы. Впереди – небольшая речка. Мост взорван.

Что же дальше? Пехотинцы могут перебраться на ту сторону по льду, а танкам оставаться здесь? Но можно ли пешим маршем, без танков, выполнить задачу, поставленную перед полком и дивизией? Необходимо не позже чем к вечеру перехватить шоссе, по которому отступают в Познань гитлеровские полки. Отремонтировать хотя бы один, средний, пролет моста, и тогда снова вперед…

Ждать саперный батальон или мостостроительную часть долгая история. Невдалеке был виден небольшой поселок. На окраине какой-то сарай, столбы, бревенчатые перегородки. Пехотинцы бросились к поселку. Леня не отставал.

– Не можно, панове, не можно! – закричала прибежавшая к сараю женщина. – Красная Армия, ай, ай…

Все здешние жители уже знали, что на восточном берегу Вислы советские войска не позволяли себе хозяйничать на польской земле. Эта весть докатилась сюда быстрее танка, и вдруг – советские бойцы разбирают сарай…

К сараю сбежалась толпа.

– Панове, граждане, – обратился к собравшимся кто-то из бывших белорусских партизан, знающих «польску мову». Из всего того, что он сказал, Леня уловил лишь несколько фраз: «Советское войско гонит фашистов с польской земли. Надо помогать, чтобы скорей с Гитлером покончить…»

Когда оратор закончил свою короткую речь, толпа загудела:

– Вшистко едно…

– Панове, панове, можно.

– Не можно!

– Можно, панове, проше…

– Не можно, ай, ай!..

Громче всех голосила женщин?, прикрывающая собой вход в сарай.

– Тьфу! – громко сплюнул стоящий рядом с Леней высокий сержант из роты автоматчиков. – Пошли, товарищи, ну их к черту, а то еще знаешь, что может быть…

– Друзья! Берите, мы вам поможем! – выкрикнул кто-то из толпы на русском языке. – Вот так, вот так…

– А-а-а! – заголосила женщина.

Тот, кто крикнул «друзья», оттолкнул ее от входа в сарай, сорвал запор и вскоре вынес оттуда снятое с перегородки бревно.

Не обращая внимания на крик женщины, его примеру последовали еще несколько крестьян.

Через пять минут от сарая остались голые столбы. Гвардейцы бегом потащили бревна к мосту. Лене с Медведевым досталась тяжелая перекладина. Они с трудом донесли ее до большака, затем начали спускаться к речке, когда их догнал вездеход и тут же, перегородив дорогу, остановился. Послышался окрик:

– Что это за безобразие?! Кто вам разрешил разрушать мирные постройки!.. Приказ!..

Из вездехода почти на ходу, как опытный наездник из седла, ловко выскочил человек в каске и в плащ-палатке. Остановившись, Леня разглядел генеральские лампасы. «Неужели генерал Скосарев? И надо же, опять в такую неладную минуту…»

Перекладина с их плеч упала на дорогу.

«Нет, не Скосарев, – присматриваясь, решил Леня. – Этот чуть пониже, но, видать, крутой».

Генерал дышал прерывисто, плечи широкие, лицо круглое, угрюмое, глаза маленькие, в руках без перчаток… палка. Он держал ее, как кавалерист плетку.

Гвардейцы приветствовали генерала по стойке «смирно». Вытянулся и Леня, следя за каждым движением руки с палкой.

– Кто тут командир? – спросил генерал таким звучным голосом, что у Лени дрогнули вехи.

Гвардейцы взглядом показали генералу на Корюкова.

Максим Корюков в эту минуту у моста принимал от гвардейцев бревна и, кажется, не заметил прибывшего генерала. Лишь ординарец Миша, всегда внимательно следивший за тем, что происходит за спиной комбата, заметил генерала.

– Командующий…

Но предотвратить дальнейшее было не в его силах.

– Самовольничать, такой-сякой! – выругался разгневанный генерал, и его палка взвилась над широкой спиной Корюкова.

«Ударит!» – замерло сердце Лени.

Но Корюков, будто нечаянно, наотмашь, как коршун крылом, махнул рукой и тем отвел палку в сторону.

«Что ты наделал, Максим!» – подумал Леня, покрываясь испариной. Он испугался, как мальчишка. Но Корюков спокойно повернулся к генералу и взял под козырек.

– Ба, да это ты, Корюков!

– Я, товарищ генерал.

– Что же ты, черт бы тебя подрал!..

– Черту со мной не справиться, но вот задержался, мост взорван…

К генералу подбежал поляк, тот, который первым начал разбирать сарай. Он попытался объяснить генералу, что капитан и его солдаты не виноваты: сарай разбирал он и его товарищи, батраки с господского двора.

«Молодец», – одобрил Леня поляка. Тот и в самом деле привел с собой ватагу мужиков и заступился за Максима.

– Видел я, кто бревна тащил, – ответил поляку генерал, пряча руку с палкой за спину. – Вот, – он покосился в сторону Лени и снова к Корюкову: – Опоздал, теперь будешь тут сидеть…

Между тем сбежавшиеся поляки, желая доказать, что они готовы помочь Красной Армии чем только могут, бросились под мост – ремонтировать разрушенную часть пролета.

И вот уже кто-то из них кричит оттуда:

– Готово, давай вперед!..

Головной танк медленно движется по отремонтированной части моста. Прогибаются балки, садятся опоры, трещат стойки. Еще секунда – и танк провалится, рухнет. Но ни один из поляков не отходит от моста. А тот, самый бойкий, даже полез под крестовину, уперся руками в коленки, спиной чувствуя осадку, сообщает:

– Держим, держим…

«Еще не хватало в присутствии генерала задавить человека. Уходи ты оттуда к черту!» – мысленно возмутился Леня, придерживая плечом наискось поставленную балку.

Первый танк прошел! За ним – второй! Третий! Рядом с Леней – два поляка. Они принимают от него на свои плечи балку, как бы говоря: «Давай, товарищ, вперед, а мы поддержим». И в самом деле: взглянув на осмелевших поляков, Леня подумал, что они готовы перенести наши танки на своих плечах через эту преграду.

Когда танки переправились на другой берег, генерал, развернув перед Корюковым карту, сказал:

– По этой дороге отходит крупный немецкий штаб. Ты мог наступить ему на хвост.

– Виноват, не успел, мост задержал, – ответил Корюков.

– Теперь сворачивай вот на проселочную, выходи сюда и седлай шоссе. Пропускать фашистов в Познань нельзя – там крепость, потом их оттуда не скоро вы бьешь. Надо торопиться.

– Понятно. Разрешите по машинам? – спросил Корюков.

– Давай!

Генерал крепко пожал руку Корюкову. И, глядя друг другу в глаза, они улыбнулись.

Леня подивился: вот ведь как бывает на свете!

На пригорке показалась голова колонны главных сил дивизии.

– По машинам!..

Леня вскочил на борт головной машины и пристроился рядом с Корюковым. Здесь же примостился Виктор Медведев.

Взревели моторы, залязгали гусеницы танков. Оглянувшись, на генерала, Корюков взял под козырек. Генерал, улыбаясь уголками толстых губ, погрозил ему кулаком:

– Я тебе задам!.. Ты полк поведешь на Берлин…

Корюков не расслышал этих последних слов: батальон ринулся вперед. И только заметил, как, улыбаясь одними уголками губ, генерал провожал его добрым взглядом: «Счастливого пути!»

Доброе сердце у этого генерала, солдатское.

Впервые Максим Корюков встретился с ним в окопах… Да, да, в окопе, на самом жарком участке обороны Сталинграда – на Мамаевом кургане.

– Ну как, взводный, туговато приходится? – спросил тогда генерал Корюкова и, не дожидаясь ответа, посоветовал: – Эти пупки (так он назвал водонапорные баки) надо удержать. Отсюда весь город как на ладони. Соображаешь?

– Соображаю, но немцы уже вплотную подошли к бакам.

– Вот и хорошо, подпускайте их еще ближе, на бросок гранаты, и глуши так, чтоб залегли. Будут окапываться – не мешай.

– Как не мешать?

– Пускай окапываются перед самым твоим носом. Так лучше. А почему – сам поймешь. Если вздумают отходить – не зевай, бей из пулеметов, не жалей патронов, чтобы опять залегли, и не отпускай их далеко от своих окопов, держи не дальше, как на бросок гранаты… Привыкай решать боевые задачи самостоятельно, больше доверяй подчиненным – они понимают дело не хуже меня с тобой…

Какое это было облегчение! Смелый тактический прием – держать противника на расстоянии броска гранаты – выбил из рук немецких генералов главный козырь войны – авиацию! А что было до этого? Фашистские летчики давили, крошили, рвали в клочья наспех построенные оборонительные сооружения. Вслед за бомбовым ударом на окопы наползали танки, сопровождаемые пехотой, и оставшиеся в живых защитники разбитых позиций откатывались назад, на новые рубежи. Казалось, этому не будет конца. И гибли, гибли люди. Только в боях на дальних подступах к Волге, на степных холмах, пулеметный взвод Корюкова потерял больше половины пулеметчиков – четырнадцать из двадцати шести. Могли погибнуть и остальные. Корюков не рассчитывал остаться в живых и уже стал терять веру в способность командира организовать отпор врагу. Да и что можно было противопоставить четко работающей военной машине Гитлера? Что можно было сделать, если у фашистов такое превосходство в технике? Как, чем остановить врага? Казалось, на эти вопросы невозможно найти практического ответа. И вдруг, нет не вдруг, а с приходом в армию нового генерала, предложившего на первый взгляд простой тактический прием – держать врага перед своими окопами на расстоянии броска гранаты, – гитлеровская машина забуксовала, замедлила ход…

Там, на Волге, где горели земля и камни, в руинах истерзанного города были подрублены корни побед гитлеровской стратегии.

И сейчас, вспомнив первую встречу с Бугриным, Максим Корюков уже забыл о палке, которой угрожал ему Бугрин, а думал о нем, как о человеке, у которого война как бы оголила нервы. При этом бывает часто «короткое замыкание», получается вспышка, но, чтобы не схватиться за пистолет, генерал хватается за палку. Нервы есть нервы. Бугрин живой человек, и война есть война.

3

Батальон снова остановился. Танки рассредоточились, автоматчики и пулеметчики залегли вдоль дороги.

Наконец пришел момент, когда Леня сможет перезарядить снайперку. Правда, позиция невыгодная – низина, обзор неважный. Продвинуться бы еще на километр вперед, да опоздали, нельзя. Там, на опушке леса, появились немецкие броневики. Штук десять.

Вскоре от броневиков отделилась группа мотоциклистов.

«Это, наверно, разведчики. Приняли нас за немцев. Хотят узнать, какая часть отступает…» – смекнул Леня. Он уже начал разбираться в существе происходящего.

Лежал он рядом с Медведевым на бугорке, за кучей гравия.

– Не торопись, наводи на башню головного броневика. Там сейчас обнаружится цель, – наставлял его Медведев. – На мотоциклистов не обращай внимания, их наши пулеметчики снимут.

Леня навел снайперку на башню головного броневика, но, не обнаружив никакой цели, опустил ствол чуть ниже.

– На башню, на башню наводи, – еще раз предупредил Леню Виктор Медведев. Ему, видно, очень хотелось, чтобы его ученик открыл личный счет именно сейчас, под его руководством. Свою винтовку он держал в одной руке. – Внимание…

Над башней показалась голова. Леня попытался поймать ее на перекрестке оптического прицела. Указательный палец мягко лег на спусковой крючок. Но… цель скрылась.

– Прозевал, – уже сердито сказал Медведев.

– Еще раз появится, – успокоил его Леня.

– Едва ли.

В это мгновение по мотоциклистам ударили пулеметчики, а броневик, за которым следил Леня, развернулся и умчался назад… Лишь клубы копоти остались на том месте, где только что был броневик.

Все это произошло так быстро, что ни Виктор Медведев, ни лежащие в засаде гвардейцы не успели оценить значение момента.

– Вроде важная птаха была.

– Не птаха, а целая ворона.

– Хватит вам, в другой раз он не прозевает, – заступился за Леню Медведев.

– Вы, снайперы, метко бьете по привязанным целям. Следующий раз я ему помогу: сбегаю, привяжу фашиста к дереву, тогда пущай бьет, – не унимался гвардеец, лежавший правее Медведева.

В небе появились две стаи немецких истребителей, одна из них снизилась над залегшим батальоном.

– Воздух… Воздух… – затарабанили по броне сигнальщики.

Наших истребителей пока не было видно. Как ни странно, но авиаторы отстали от наземных войск. Они просто не могли угнаться за танкистами и пехотинцами, их задерживала перебазировка аэродромов. Поэтому последние три дня в небе все реже и реже появлялись наши истребители. Зато все чаще и чаще, порой из-за спины наступающих частей, взлетали немецкие.

Корюков немедленно связался по радио с представителем авиачасти при штабе дивизии. Тот ответил: «Все соколы на прикрытии колонны главных сил».

И гвардейцы вынуждены были отбиваться от «мессершмиттов» ружейно-пулеметным огнем.

Немецкие летчики, пикируя почти до самой земли, строчили из пулеметов. Они делали все, чтобы не допустить преследования броневиков. Сбрасывая бомбы и обстреливая танки зажигательными снарядами, немецкие летчики, казалось, готовы были сесть на стволы танковых орудий. Послышались стоны раненых.

«Гады, жалят и сами гибнут», – с негодованием подумал Корюков, наблюдая за тем, как воспламенились два «мессершмитта». Они напоролись на огонь пулеметов, установленных на турели у танков. Однако это не ослабило рвения фашистских летчиков, а, наоборот, привело их в бешенство. Они тройками, пятерками бросались в пике и строчили по танкистам и залегшим пехотинцам длинными очередями.

«Где же наши истребители? Поднимать батальон сейчас нет смысла. Атаковать пустую дорогу… Не успеют выбежать стрелки из засады, как штурмующие самолеты ополовинят батальон, а впереди еще много укреплений, впереди еще Берлин». Максим Корюков почему-то был глубоко уверен, что его батальон будет штурмовать столицу фашистской Германии.

Наконец-то появились наши истребители. Немецкие асы увлекли их в сторону. Завязался воздушный бой:

– По машинам!..

4

К исходу восьмого дня наступления Бугрину стало ясно, что задача, какую поставило перед войсками 1-го Белорусского фронта Верховное Главнокомандование на берлинском направлении, решается успешно. Овладев городами Радом и Лодзь, армии вышли на широкий маневренный простор. Приближались события более грандиозного масштаба: переход границ собственно территории Германии, форсирование Одера и захват плацдармов на его западных берегах, которые будут нужны как трамплин для прыжка к Берлину.

Одновременно разведка доносила, что отступающие войска немцев скапливаются в Шнейдемюле, Познани, Бреслау. Гитлер приказал оборонять эти города всеми силами, если даже они окажутся в окружении.

В этот день Бугрин был неумолимо строг и требователен к своим войскам. Если бы наступающие полки и дивизии мчались по Польше со скоростью курьерского поезда, то и тогда он не похвалил бы их за такой темп. Похвали – и успокоятся, а успокаиваться в наступлении опасно. Он считал, что главное в тактике – стремительность. Форсировала дивизия речку – хорошо, но этого мало, надо продвигаться вперед. Обошли полки промежуточные пункты обороны противника – отрадно, но останавливаться не следует, надо продвигаться вперед. Вышли батальоны на маневренный простор – теперь не задерживайся: вперед и вперед! Он торопил войска, чтобы не только обогнать отступающих, но и самым фактом стремительного движения приблизить дело к развязке.

Однако у стен Познани авангардные полки армии наткнулись на жестокое сопротивление и остановились.

– Начался стремительный бег на одном месте, – сказал Бугрин, перешагнув порог небольшой трехоконной избы в десяти километрах от Познани, где находился командный пункт армии. Тут он встретился с недовольным взглядом генерала Скосарева. Тот готов был сию же минуту обрушиться на командующего с горькими упреками, но не успел – помешали входящие один за другим генералы: начальник штаба, командующий артиллерией и член Военного совета. Тут же незамедлительно подали обед.

Рассматривая план крепостных сооружений Познанской цитадели и слушая начальника штаба, который, как говорится, с ходу начал докладывать оперативную сводку, Бугрин, не глядя, нащупал на тарелке крупный ломоть хлеба. Бугрин проголодался, основательно проголодался сегодня. Он откусил от ломтя корочку. И надо же – в корочке хлеба попался уголек и заскрипел на зубах так, что какая-то часть фразы начальника штаба пролетела мимо ушей.

– Так… Прошу повторить: какие сведения у нас о Познанском гарнизоне? – проглотив хлеб, спросил Бугрин.

– Около сорока тысяч, – повторил начальник штаба и, закончив докладывать оперативную сводку, высказал мысль, что Познань, пожалуй, тот самый узел, через который проходит новый оборонительный рубеж противника.

– Кроме Познанской цитадели, – заметил генерал Скосарев, – перед нами еще река Варта. Ее берега, несомненно, укреплены противником. Форсировать ее на каком-либо направлении без подготовки, без сосредоточения мощного кулака – нерасчетливый риск.

Бугрин повернулся к нему:

– Как? А если обходным маневром и опять вперед?

– Это нерасчетливый риск, – повторил Скосарев и, подумав, изложил свои соображения: – В семидесяти километрах от Познани – граница собственно территории Германии, и там, конечно, мы тоже встретим сильные оборонительные сооружения. Их нелегко будет взять ослабленными силами, и, возможно, именно там противник готовится нанести нам контрудар теми дивизиями, которые Гитлер перебрасывает с Западного фронта.

Бугрин насупился. Скосарев встал: он уже не мог говорить сидя. В отличие от начальника штаба, он узнал, что, по сведениям разведуправления фронта, в Познанском гарнизоне насчитывается не около сорока тысяч, а свыше сорока тысяч немецких войск; из них – шесть тысяч юнкеров. Затем Скосарев привел сведения о мощности крепостных сооружений цитадели, которая считается самой сильной в Европе.

– Правильно, цитадель мощная, – согласился с ним командующий артиллерией. – Стены этих сооружений выдерживают снаряды даже корпусной артиллерии.

– Подтверждаю: выдерживают. Своими глазами видел. Твои снаряды как о стенку горох, – согласился Бугрин, а про себя подумал: «Командующий артиллерией – за обходный маневр».