Текст книги "Высота"

Автор книги: Иван Лазутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Даже старожилы подмосковных деревень не помнили таких ранних и лютых зим с неотступными трескучими морозами и метелями, как зима 1940/41 года, за которой шла военная зима. Она оказалась не менее суровой и очень снежной. Многие дороги стали непроходимыми не только для людей, но и для лошадей и машин.

Начальник штаба 4-й полевой армии генерал Блюментрит считал, что с падением ртутного столбика на градусниках падает боевой дух немецких солдат и офицеров. Последней надеждой на спасение замерзающих в снегах Подмосковья гитлеровских армий был решительный бросок на глубоко эшелонированный рубеж обороны русской столицы, где имелись толстостенные каменные дома, обогретые печами, где работали хлебные и спиртовые заводы, где у станков стояли молодые русские женщины и девушки, мужья и братья которых если еще не сложили свои головы на необозримых пространствах великой державы, то, как и их противник, немцы, лежали где-нибудь в окопах Подмосковья или в бескрайних степях Украины… О, как необходим был генеральному штабу немецкой армии и лично фюреру этот последний решительный удар группы армий «Центр» по оборонительному рубежу Москвы.

Втайне от всех командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок теперь уже жалел, что поторопился, не до конца все продумал, не все взвесил, когда на совещании в Орше 13 ноября 1941 года, на которое начальник генерального штаба сухопутных сил немецкой армии генерал Фридрих Гальдер созвал начальников штабов всех трех групп армий («Север», «Центр», «Юг»), а также начальников штабов армий, участвовавших в боях на восточном фронте, чтобы решить вопрос, как развивать дальнейший ход боевых действий: перейти до весны к долговременной устойчивой обороне или незамедлительно продолжить наступление, усиливая натиск по всему фронту и бросая в бои последние резервы, выбрал второй вариант.

На ответственное, санкционированное Гитлером совещание, состоявшееся в Орше, генерал Гальдер выехал 11 ноября спецпоездом со станции Ангербург в сопровождении генерал-квартирмейстера Вагнера, начальника организационного отдела генерала Буле, начальника оперативного отдела генштаба полковника Грольмана, а также других высших и старших офицеров. Это солидное представительство немецкого генштаба придало работе совещания особую напряженность: ведь речь шла о ведении боевых действий на восточном фронте.

В решении альтернативы – наступать или обороняться, – поставленной в Орше, начальники штабов группы армий «Юг» и группы армий «Север» оказались мудрее и дальновиднее, чем начальник штаба группы армий «Центр» генерал фон Грейфенберг, близкий друг генерала Блюментрита. Они в высшей степени аргументированно обосновали точку зрения своих штабов о временном прекращении наступательных операций на восточном фронте и переходе к прочной глубокой обороне.

Еще за два дня до совещания в Орше фельдмаршал фон Бок в телефонном разговоре с генералом Гальдером сообщил ему, что, учитывая предстоящее ухудшение погодных условий, а также особые трудности с подвозом боеприпасов, продовольствия и теплой одежды, он решил поставить пока перед своими войсками предварительную ограниченную цель: вывод подчиненных ему армий и танковых корпусов к Москве-реке в районе Москвы и к каналу Москва-Волга. Этот курс фельдмаршала фон Бока на промежуточную цель (выход в ноябре к каналу Москва-Волга) был назван им «Синицей в руке». А «Журавлем в небе» для группы армий «Центр» считался захват Москвы. Именно с такой установкой своего командующего, которая была известна и штабу 4-й немецкой полевой армии, на совещание в Оршу прибыли начальник штаба группы армий «Центр» генерал фон Грейфенберг и генерал Блюментрит.

План операции «Синица в руке», как первый, но необходимый шаг для проведения операции «Журавль в небе», на заключительном совещании в Орше был одобрен и утвержден генеральным штабом сухопутных сил немецкой армии. За последнюю попытку захватить Москву высказался и генерал Блюментрит. Развивая план генерала фон Грейфенберга, он сделал свои оперативные прогнозы на период после проведения операции «Журавль в небе»: направление ударов танковых корпусов восточнее русской столицы с целью перерезать основные железные дороги, связывающие Москву с Уралом и Сибирью.

Все это происходило 13 ноября. Генерал-квартирмейстер Вагнер, делавший сообщение о положении со снабжением восточного фронта и о зимнем оснащении войск, а также о состоянии транспорта, начал свое выступление с шутки: суровый ритм войны корректирует не только тактические и оперативные планы, но и опровергает веками сложившееся суеверие, связанное с цифрой «13». Генерал Гальдер незамедлительно ответил ему злой репликой: к цифре «13» фюрер относится с предубеждением грядущего добра и благополучия.

Реплику начальника генерального штаба генерал Вагнер обыграл не только остроумно, но и с явным восхищением и преклонением перед мудростью фюрера. Сделав паузу, он медленно обвел взглядом сидевших в конференц-зале генералов и, убедившись, что стенографисты записывают каждое его слово, при полной тишине устало проговорил:

– То, что боги кладут на стол Цезарю, редко попадает в кормушку быка. Так что доверимся провидению фюрера.

Если каждый день октябрьских боев приносил немцам все новые и новые тактические и оперативные успехи на всех направлениях восточного фронта, то в конце ноября, когда передовые разведывательные подразделения их дивизий подходили чуть ли не к окраинам Москвы, командующий 4-й полевой армией фельдмаршал фон Клюге, штаб которого располагался в Малоярославце, по ночам, измученный тяжелой нервной бессонницей, стал все чаще и чаще заглядывать в книгу мемуаров наполеоновского генерала Коленкура. Эта книга всегда лежала на его рабочем столе и в последние месяцы стала для него, как однажды пошутил генерал Блюментрит, библией. На шутку начальника штаба фельдмаршал среагировал не сразу. Сняв нагар со свечей низко свисавшей с потолка бронзовой церковной люстры, он прошелся по просторной комнате, в которой располагался командный пункт командующего армией, видя, что Блюментрит, склонившись над картой и делая какие-то пометки на ней, ждет ответа на его смелую и даже дерзкую шутку, подошел к нему сзади и мягко положил руку на плечо:

– Представьте себе, генерал, что из всех религиозных и философских учений, которые еще в дни моей молодости прошли через призму вот этого сложного человеческого механизма, – фон Клюге закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу, – я исповедую только одно учение. И правильность моего выбора подтверждается опытом моей жизни и историей Германии, причем подтверждается все убедительнее и тверже.

– И что же это за учение? – Блюментрит оторвался от карты.

– Эта ветвь философских учений была основана и глубоко разработана великим итальянским ученым-философом ВикО.

– В чем сущность этого учения? – теперь уже не без интереса спросил Блюментрит.

– Если кратко, то сущность философии Вико можно выразить двумя словами: круговорот в истории. Вдумайтесь в два этих емких слова: круговорот в истории.

– А если чуть-чуть пространнее?

– Если пространнее, то для этого необходимо раскрыть философский трактат Вико, который называется «Основания новой науки об общей природе наций», и прочитать эту книгу от корки до корки, как говорят русские.

– И все-таки я не вижу связи между судьбой Наполеона и круговоротом истории по учению Вико.

– А я вижу!.. – Фельдмаршал смотрел куда-то в пространство. – И чем дальше мы уходим от Берлина, том отчетливее я вижу, что германская нация идет по следам Наполеона. Она находится на новом историческом витке, но движется по пагубной спирали Наполеона.

– Это уже совсем любопытно, – с оттенком нескрываемого интереса произнес Блюментрит, для которого в личности фельдмаршала было много непостижимого.

Он никак не мог понять, что иногда заставляет командующего безрассудно рисковать жизнью в тех ситуациях, которые вовсе не вынуждают его идти на крайний риск. То, что фельдмаршал не выносил табачного дыма и фактически почти не прикасался к спиртному, никак не вязалось в представлении Блюментрита с отсутствием у командующего даже маленького чувства страха. В отличие от других генералов, воспитанных на традиционных образцах немецкого педантизма даже в военном деле, фельдмаршал, уже не раз бывавший в автомобильных и авиационных катастрофах, точно заговоренный, иногда с двумя-тремя связными на мотоциклах садился на бронеавтомобиль и под огнем противника несся в такие места жарких боев, где положение было критическим. Храбрый, как картинно играющий отвагой и удалью солдат, и талантливый, как проверенный в сражениях полководец, фельдмаршал, не боясь осуждения, в шутку сравнивал себя с наполеоновским маршалом Неем, которому, как показали все наполеоновские походы, было неведомо чувство страха. Несмотря на ранения, полученные в двух войнах, фельдмаршал фон Клюге со стойкостью пуританина в любой обстановке, при любой погоде старался рано ложиться и рано вставать. И эту свою привычку соблюдения строгого режима он находил с чем сравнивать. Однажды, это было в конце августа, рано утром, когда на участке армейского корпуса генерала Штумме было относительное затишье, фельдмаршал и генерал Блюментрит, обходя позиции гаубичного артиллерийского полка, остановились у окопа, на дне которого, съежившись калачиком, сладко спал на охапке соломы солдат. Не связывая ход мыслей со спящим в окопе солдатом, а просто возвращаясь к оборванному разговору, в котором фельдмаршал уже не первый раз подчеркивал, что залогом успеха в ведении войны является строгая дисциплина как командиров, так и подчиненных, генерал Блюментрит задал командующему вопрос, который уже давно напрашивался сам собой: чем руководствуется фельдмаршал в строгом соблюдении распорядка суток? В ответ командующий сдержанно улыбнулся и, опустив глаза на дно окопа, где, словно разбуженный пристальными взглядами высоких командиров, зашевелился на соломе солдат, ответил:

– Дисциплиной солдата и… – фельдмаршал поднял голову и устремил взгляд к горизонту, где, пробиваясь через пелену густого утреннего тумана, показывался огненно-красный диск солнца, – и дисциплиной солнца. Оба рано встают и рано ложатся. Обоих ждет работа. Великая работа! У нас с вами, генерал, тоже работа. Война – это тяжелая работа.

Ответ фельдмаршала Блюментриту понравился. Вечером того же дня он записал его в своем дневнике. Была у начальника штаба давняя задумка: если он живым выйдет из войны с Россией, то на старости лет засядет за мемуары, в которых ему будет что сказать о себе и о тех, с кем рука об руку прошел через две страшные мировые войны.

Слова фельдмаршала о солдате и о солнце, сказанные им в августе под Смоленском, Блюментрит вспомнил сегодня, когда, войдя в кабинет командующего, увидел на столе раскрытые мемуары Коленкура. И даже осмелился пошутить:

– Легче жить на свете человеку, когда у него есть своя религия. У вас, фельдмаршал, как я убедился за Восточную кампанию, своего рода библией является сага Коленкура о Наполеоне.

– А что думаете вы, генерал? Что же касается меня, то с самого рассвета 22 июня я все больше и больше убеждаюсь, что наш поход на восток почти зеркально совпадает с нашествием Наполеона на Россию.

Прислушиваясь к знакомому нарастающему гулу самолетов, фельдмаршал поднял голову и неподвижно стоял до тех пор, пока этот привычный, ласкающий его ухо звук постепенно не замер.

– На Москву пошли. И не меньше чем полк. Тяжелые. – И тут же, вспомнив, что он не закончил мысль, которую собирался высказать своему начальнику штаба, продолжил: – Люблю эту органную музыку войны. Она напоминает мне хоралы Баха и Бетховена. Геринг молодчина. Он хорошо знает свою работу. А ведь начал-то свою карьеру с чего?! С того, что в ночь на 28 февраля, в год, когда Гитлер и его партия пришли к власти, он вместе с Геббельсом положил в нишу подземного хода, соединяющего рейхстаг с дворцом президента, в котором жил тогда Геринг, несколько баллонов жидкого фосфора и керосина. Все было продумано до мелочей и до секунд. Правда, поджог произвели Карл Эрнст, Хелльдорф, оба берлинца, и Хейнес из Силезии.

– Вы считаете, что Герман Геринг начал свою карьеру на уголовной стезе, с поджога рейхстага? – напрямую задал вопрос Блюментрит.

– Нет, Геринг по натуре шире и дальновиднее, чем банальный уголовник. Он очень рано понял, что на крыльях уголовника к большой власти не взлетишь. Геринг пошел другой дорогой. И она оказалась верной.

– Я плохо знаю родословную Геринга.

– Через месяц после поджога рейхстага друзья по партии уверовали в звезду Геринга и помогли ему создать концерн «Герман Геринг». Этот концерн был очень далек от того, чем живет сейчас война и чем командует рейхсмаршал. Его коммерческие интересы простирались не в небо, хозяином которого он сейчас является, они были скрыты глубоко под землей. – Видя, что Блюментрит с интересом слушает рассказ о бурном восхождении Геринга, фельдмаршал, прохаживаясь по кабинету с заложенными за спину руками – он всегда так делал, когда о чем-то увлеченно рассказывал, – продолжал: – Геринг был тогда еще молодым и от природы несокрушимо энергичной и целеустремленной натурой. Весь свой талант дальновидного дельца от бросил на разработку германских железных руд в районе Зальцгиттера, это в Верхнем Пфальце, а потом сферу своих разработок перенес и в Австрию.

Это уже потом, через несколько лет, когда ветер удачи дул в паруса Геринга, он, не сужая масштабов добычи и обработки железных руд, воздвиг мощные сталелитейные и вальцовочные заводы. Он стал промышленником и правой рукой фюрера. А сейчас… – фельдмаршал поднял над головой указательный палец, – сейчас Геринг стал богом неба и громовержцем на всех фронтах, куда ступил кованый немецкий сапог.

– Однако вы отвлеклись от библии Коленкура, – усмехнулся Блюментрит.

– Нет, я не отвлекся. Я просто хотел сказать о своем твердом убеждении, что дорога к большим государственным постам и высоким командным креслам в Германии пролегает не через окопы и блиндажи, где нас с вами каждую минуту подстерегает смерть, а через промышленный капитал, через концерны… А иногда и через истерическую демагогию – так пришел к власти Геббельс. – Фельдмаршал скрестил на груди руки и после минутного раздумья продолжил: – Что же касается мемуаров Коленкура, то чем больше я вчитываюсь в них, тем отчетливее вижу, что наш поход на восток повторяет поход Наполеона на Россию, но уже на новом историческом витке. Прежде чем пойти с оружием на этот фанатически уверовавший в свою непобедимость конгломерат пародов во главе с русскими, Гитлер, как и Наполеон, покорил Европу. Казалось бы: чего не хватало для патологических аппетитов обоих властолюбцев? Нет, взоры и того и другого устремились на жизненные пространства бескрайнего востока. Ненасытная жажда власти кружила голову фюреру, как некогда она кружила голову императору. А ведь оба по крови чужеродны тем нациям, которые они повели за собой. Наполеон – не француз, он корсиканец. По крови и родному языку фюрер тоже не чистый ариец, он австриец. – Словно только сейчас, в ходе своих размышлений, найдя случайный, новый козырь и новую грань сходства Гитлера и Наполеона, фельдмаршал поднял голову, как будто к чему-то прислушивался. – Разве это сходство не знаменательно, генерал?

– Раньше я как-то не думал об этом, а сейчас в такого рода сходстве, как и вы, вижу недоброе знамение. Но что вас так внезапно взволновало?

Прежде чем ответить на вопрос Блюментрита, фон Клюге, закрыв глаза, некоторое время неподвижно стоял посреди комнаты. И только через минуту, видимо боясь, что начальник его штаба забудет свой вопрос, встрепенулся:

– Раньше я как-то об этом совсем не думал, не сопоставлял. А вот сейчас меня словно осенило.

– Что же вас осенило?

– Опять удивительное сходство!

– Какое же?

– Ведь и Сталин – не представитель великой нации России. По всему – по образу мыслей, по темпераменту, природе характера – он антипод славянину.

– Это только вам, полководцу и историку, может прийти в голову такое сопоставление! Оно поражает! – искренне восхитился Блюментрит.

– Более того, такое совпадение в судьбах великих наций заставляет задуматься, – взволнованно продолжал фельдмаршал.

– О чем?

– О том, что кровь, вытекающая из чужой раны, не так дорога, как своя кровь. И чужая боль саднит душу и рвет нервы меньше, чем своя боль. Вы согласны со мной, генерал?

– Вполне.

– Хотите новую грань сходства судьбы Германии с судьбой России? – продолжал наступать фельдмаршал.

– Я весь внимание, фельдмаршал. Я давно уже понял, что приватные беседы с вами насыщают мой ум тем, что прошло мимо меня в молодости.

Ответ Блюментрита польстил фельдмаршалу.

– А вы, случайно, не помните: когда полки французской армии переправились через реку Неман у Ковно? И этот день ознаменовал собой начало войны Франции с Россией. – Фельдмаршал напряженно смотрел в глаза Блюментрита и ждал от него ответа.

– Не помню. Одиссея роковой кампании Наполеона в России в моей памяти запечатлелась туманно.

Ответ генерала словно обрадовал командующего.

– Так знайте, генерал: история распорядилась так, чтобы 129 лет спустя моторизованные соединения и танковые корпуса по команде фюрера форсировали Буг с разницей в два дня – на рассвете 22 июня. Это сходство вам о чем-нибудь говорит?

Блюментрит пожал плечами и ничего не ответил.

– Что же вы молчите, генерал? – настаивал на ответе фельдмаршал. – Хотите новых граней сходства в судьбах фюрера и императора?

– Я внимательно слушаю вас, фельдмаршал. То, что вы сказали, мне никогда не приходило в голову. А это не только поражает, но и… пугает.

– Почему же пугает? – Словно желая убедиться, что этот щепетильный и откровенный разговор командующего армией с начальником штаба никто не подслушивает, фельдмаршал огляделся по сторонам: – А вы думаете, это пугает только одного вас?

– Не знаю, не знаю, – неопределенно ответил генерал и, забыв, что в кабинете командующего не курят, достал из кармана кителя пачку сигарет, но тут же, поймав удивленный взгляд фельдмаршала, сунул ее обратно.

– Курите, – на выдохе произнес командующий и, заложив руки за спину и опустив голову, продолжал вышагивать по ковровой дорожке кабинета. Блюментрит давно заметил: когда фельдмаршал вел нервный разговор с подчиненным, он не мог сидеть за столом, словно в движении его и без того готовый к любым решениям мозг работал яснее и отчетливее. – Курите. И слушайте, коль уж вы вынудили меня на этот разговор на сто семидесятом дне войны с Россией. Сегодня утром у меня был серьезный разговор с командующим нашей группой армий. Он дал мне понять, что фюрер недоволен ни Браухичем, ни им, командующим группой армий «Центр», которая, по расчетам фюрера, должна была войти в Москву в первую декаду октября. А сегодня какое число? – Фельдмаршал остановился и поднял на генерала свои воспаленные от постоянного недосыпания глаза.

– Сегодня восьмое декабря.

– Так вот, генерал, ни мне, ни командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу фон Боку неизвестно, что творится на южном и северном участках восточного фронта. А что касается нашего фронта, то все мы видим: дела наши плохи. Очень плохи!.. И все наши неудачи валить на коварство русского «генерала Мороза», на бездорожье и задержки с доставкой теплой одежды, продовольствия и боеприпасов – это все равно что утешать себя тем, что провидение работает не на нас, а на русских.

– Каково положение на центральном фронте в целом? – Подойдя к окну, Блюментрит пустил струйку дыма в сторону полуоткрытой заклеенной черной бумагой форточки.

– Положение более чем напряженное. Русские с каждым днем наращивают свои удары. В районе восточнее Калинина в наступление перешло семь дивизий противника. Фельдмаршал фон Бок считает этот участок фронта самым опасным. Во второй линии на этом участке нет никаких резервных сил. С шестого декабря в районе северо-западнее Москвы пошла в наступление 20-я русская армия. 5-я армия генерала Говорова получила новое пополнение из уральцев и сибиряков. А это люди крепкой косточки. За потери этой армии на Бородинском поле нам придется заплатить дорого. В центре оперативного построения Западного фронта Жуков поставил армии генерала Говорова и генерала Рокоссовского. По данным германского генштаба, обоим этим генералам запах пороха и крови знаком еще с первой мировой войны. Оба прошли через войну гражданскую и другие кампании. Среди всех командующих армиями Сталин двух этих генералов отмечает как самых талантливых полководцев. И то, что обе эти армии стоят перед нами, ничего хорошего нам не предвещает. К тому же предвижу, что на Бородинском поле нам еще раз придется скрестить оружие. Я знаю нравы и характер русских. Знаю еще с той, с первой мировой войны. У русских хорошая память. Они свято чтут могилы своих предков. А за то, что мы натворили на святом для них Бородинском поле и в десятках, а то и сотнях окрестных сел и деревень можайского рубежа обороны, солдаты армии Говорова постараются свести с нами счеты.

При упоминании Бородинского поля Блюментрит оживился:

– Я предлагаю следующее: если обстановка сложится так, что русские снова навяжут нам тяжелые бои на Бородинском поле и в его окрестностях, самое разумное – в авангард нашей пехоты пустить французский легион. Как-никак четыре батальона. Это что-то значит. Пусть до конца постоят за землю, в которой покоится прах их прославленных предков.

Фельдмаршал сел в кресло и положил руки на мягкие бархатные подлокотники. Выражение его лица было насмешливо-благодушным.

– О, если бы в этом подлунном мире было чудо!.. – Что-то еще хотел сказать фельдмаршал, но раздумал.

– Что было бы тогда? – заинтересовался Блюментрит.

– Если бы мертвым был уготован удел хоть один раз… один только раз за свое пребывание на том свете встать и обратиться к живым с самым главным, с самым волнующим, что нарушает их вечный покой, то я знаю, что сказал бы Наполеон в обращении к своим соотечественникам, поднявшись из могилы.

– Что бы, интересно, он сказал? – обуреваемый нетерпением, спросил Блюментрит, видя, что фельдмаршал ждет этого обязательного вопроса генерала.

– Он приказал бы своей старой гвардии встать из могил и проделать неслыханную экзекуцию с этими подонками и уголовниками, которые, позоря боевые знамена Франции, назвали себя волонтерами-добровольцами и двинулись на ту землю, которая не покорилась великому императору.

– Какой вы представляете себе эту экзекуцию? Всех бы перестреляла гвардия?

– Нет, гвардия не стала бы марать свои руки и тратить на эти отбросы французской нации порох и свинец. А потом… это уже по ритуалу войны – убитых нужно хоронить. А это тоже нелегкая работа.

– Так все-таки что бы сделала, по-вашему, гвардия императора с нашими добровольцами-волонтерами? – В вопросе Блюментрита звучало явное нетерпение.

– Их бы перетопили как бешеных собак где-нибудь в гибельных трясинах болот Белоруссии. Великая армия императора узнала и это.

– Значит, штабу необходимо готовить легион для боев на бородинском рубеже?

Вопрос начальника штаба вернул командующего к тому, на чем он только что остановился.

– Да, я думаю, что только на этом участке фронта французские волонтеры смогут максимально проявить свою готовность выполнить присягу, которую они приняли седьмого ноября в Кракове.

– Вы не думаете вдохновить их перед этой баталией с русскими?

– Вы угадали ход моих мыслей, – оживился фельдмаршал. – Я уже поставил в известность командира легиона.

– И что же он?

– Как всякий предатель своего народа, полковник Лябон холопски смотрит в рот тому, к кому пошел в услужение.

– Может быть, распорядиться, чтобы для вас написали эту речь? – Спросив об этом, Блюментрит примерно знал, каким будет ответ фон Клюге. И не ошибся.

Фельдмаршал подошел к столу и положил руку на книгу мемуаров Коленкура:

– Разве это не конспект? А вообще я уже сегодня готов начать читать курс лекций о войне Наполеона с Россией. Вы в этом сомневаетесь, генерал?

– Теперь уже нет. И все-таки вы не закончили свою интересную мысль о новом витке истории, по которому идет фюрер и ведет за собой свою армию.

Фельдмаршал снова оживился, словно ход его мыслей вернулся к тому, что давно волновало его:

– Это вы меня сбили своим вопросом о волонтерах. Так вот, раскрываю перед вами еще одно, почти зеркальное сходство: как и Наполеон, Гитлер планировал закончить войну с Россией так же быстро, как он завоевал многие страны Европы. Как и Наполеон, Гитлер многого не рассчитал. Думая о жизненных пространствах России, о ее несметных сокровищах, скрытых в земных недрах, морях и реках, оба они не учли гибельности этих необозримых пространств. Не учли внутренних сил многоплеменной России. Не учли духа русского солдата. А ведь перед походом на Россию многие маршалы предупреждали императора, что он затевает опасную кампанию, советовали ему довольствоваться завоеванием Европы. – Фельдмаршал проворно встал с кресла и почти вплотную подошел к начальнику штаба: – А разве нам неизвестно, что самые приближенные к фюреру военачальники и его верные друзья по партии не раз пытались охладить воинствующий пыл фюрера и удержать его от похода на восток?! Но он, как и Наполеон, никого не послушал. Не посчитался ни с чьим мнением. Разве это не зеркальное сходство на новом витке истории?

Блюментрит молчал. Разминая новую сигарету, он ждал, что разгоряченный фельдмаршал готов обрушить на него факты исторических параллелей в двух великих войнах, между которыми пролегла более чем вековая протяженность. И на этот раз он не ошибся.

– Наполеон пошел на Россию с армией в 600 тысяч человек, причем в этом числе было более двухсот тысяч немцев, поляков, португальцев, фламандцев, швейцарцев и испанцев. Тот же военный конгломерат повел на восток и Гитлер. Румыны, финны, венгры, словаки, итальянцы, испанцы и, как мы только что говорили, легион французских волонтеров… И оба сделали стратегическую ошибку – оба начали войну с Россией с опозданием. Оба не рассчитали, что климат России с ее непроходимыми дорогами и зверскими зимами будет работать не на пришельцев, что молниеносная победа над необозримыми пространствами потребует не только большого времени, огромных людских сил, вооружения, но теплой одежды и горячей пищи. Я враг коммунизма как науки, но когда в молодости я прочитал речь Энгельса на могиле Маркса, то поверил в величие Маркса. Вы знаете эту речь, генерал?

– Нет. К стыду своему, а может быть, и к чести, не читал, – сдержанно-хмуро, чтобы не показаться невеждой, ответил Блюментрит. – На пушечный выстрел обхожу все, что близко к учению Маркса.

– И напрасно. Своих идеологических врагов нужно знать. Хотя бы для того, чтобы рассчитать, каким оружием нужно защищаться от их оружия. – Чувствуя, что его резкий тон, каким он почти отчитывал начальника штаба, вызывает в душе Блюментрита тайный протест и несогласие, фельдмаршал продолжил несколько мягче: – И все-таки я хочу немножко просветить вас и рассказать вам то, что сказал Энгельс на могиле Маркса. Вы готовы выслушать?

– Я слушаю вас, фельдмаршал.

– Не помню дословно речь Энгельса, но, по его убеждению, величие Маркса состоит в том, что он первым в истории социальных и философских учений доказал, что, прежде чем человеку заниматься философией, эстетикой, наукой об экономическом развитии общества, ему крайне, как воздух, необходима пища, одежда и кров над головой. У вас есть возражения против этого постулата нашего соотечественника?

– Думаю, что нет, – сдержанно ответил Блюментрит.

– Так вот, мой дорогой начальник штаба, наш фюрер не учел этой неоспоримой формулы-триады, нарушая которую выиграть войну нельзя. Как и мне, вам известно, что русские солдаты в заснеженных окопах одеты в бараньи полушубки, в шапки-ушанки, в валенки, в меховые рукавицы и в ватные брюки. К тому же, как докладывает наша разведка, на защиту Москвы брошены сибирские дивизии. А это, да будет вам известно, люди особой закалки. А наши?.. Наши солдаты?.. Подогретые отечественным шнапсом и трофейным ромом, они катили в танках с открытыми люками и очередями из автоматов били по курам и поросятам в крестьянских дворах. При виде этих картин мне, старому немецкому солдату, воспитанному на рыцарских традициях Фридриха Великого, было больно и стыдно за наших насильников и мародеров.

Чувствуя, что, заговорив о Фридрихе Великом, фельдмаршал может так увлечься, что начнет восторженно рассказывать о его победах в Пражском и Лейтенском сражениях, как это было однажды летом, когда в ходе стремительного наступления в районе Смоленска неожиданно выпала двухдневная передышка, а потом, чего доброго, перейдет еще к анализу его философских и исторических сочинений, Блюментрит, глубоко заинтересовавшийся рассуждением фельдмаршала о повторном витке истории, по которому ведет войну с Россией фюрер, улучив паузу в разговоре, сказал:

– То, что мы опоздали с началом войны с Россией, мне было ясно уже в августе и в сентябре. Известна мне и причина этой роковой задержки. А вот что задержало поход Наполеона на Россию? Ведь он великий стратег. Он должен был учесть все: силу русской армии, дух русского солдата, великие пространства России, коварный климат этой тогда полудикой страны, то же самое проклятое бездорожье…

Фельдмаршал, затаив на лице тихую улыбку, некоторое время молча в упор смотрел на начальника штаба.

– В отличие от фюрера Наполеон в ведении войн, как и Фридрих Великий, был благороден. Он уважал ритуалы и каноны войн и относился к ним, как аристократ духа и рыцарь оружия. Наполеон потерял много недель в безуспешных переговорах с русским царем, навязывая ему свои условия. Последняя попытка императора убедить Александра I принять его условия, когда он послал к царю графа Нарбонна, тоже была безуспешной. Ответ русского царя меня поистине восхищает. Чем-то он напоминает мне фанатическую веру в силу своего народа, которой одержим сейчас Сталин.

– Сталин и царь?! Интересно… Очень интересно!

Теперь уже не просто любопытство подогревало Блюментрита продолжить откровенный разговор с командующим, который редко и далеко не перед каждым из тех, кто был ему близок, раскрывал свою душу. Интерес. Жгучий интерес овладел всем существом генерала. Он даже привстал и еще раз попросил разрешения закурить.

– КурИте!.. – Дождавшись, когда Блюментрит зажжет сигарету, фельдмаршал начал не спеша, придавая каждому своему слову оттенок значительности и важности того смысла, который был заложен в ответе русского царя на требование императора Франции, у ног которого лежала поверженная Европа: – Я боюсь исказить смысл этого ответа, передавая его своими словами. Лучше я его зачту, как он был передан вот в этой выписке из книги русского историка Шильдера об «Императоре Александре I, его жизни и царствовании».