Текст книги "Большие Поляны"
Автор книги: Иван Слободчиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
6
Приезд Акимова задержал Уфимцева. Он решил дождаться его возвращения от Ани, узнать, чем кончился их разговор. Но, к моменту возвращения Акимова, в кабинете появились пришедшие не ко времени Попов и механик Юрка Сараскин, и Акимов, поговорив с Поповым о каких-то совсем незначительных, по мнению Уфимцева, делах, неожиданно простился и уехал, ничего не сообщив ему. Нашлись некстати еще дела, и в Теплогорск он смог выехать лишь утром следующего дня.
Город встретил его дымами труб, шумом улиц, пестротой магазинных витрин, афиш на заборах. Он быстро нашел горком партии, – городок был небольшой, возник не так давно на месте старого села Теплого вблизи открытого месторождения медных руд.
К первому секретарю горкома Васенину Уфимцев попал сразу же, как только о нем доложили.
– Проходи, проходи, товарищ Уфимцев. – Васенин встал из-за стола, пошел ему навстречу. – Не часто бывают у нас гости из ваших лесных краев... Ну, здравствуй!
Васенин еще молодой – одних лет с Уфимцевым, невысокий, быстрый, порывистый – ив речах, и в движениях. «Такому не в кабинете бы сидеть, а куда-нибудь на стройку или в цех, в гущу народа», – подумал Уфимцев.
– Садись, рассказывай, что за нужда загнала к нам?
Уфимцев, взволнованный предстоящим разговором, хотя всю дорогу до Теплогорска думал о том, что и как он будет говорить в горкоме, сидел, натужно улыбаясь, глядя на хозяина кабинета.
– Ну, так как? – торопил его Васенин. – Может, наши пенкосниматели на чем-нибудь надули? Колхозников в город сманили? Сено увезли?
– Да нет. – Уфимцев понял, под пенкоснимателями Васенин имел в виду городских проныр, появляющихся часто в деревнях, скупавших скот, лесоматериалы; не гнушались они и домами, покупали на слом, вывозили в город. – Дело не в них... Хотим с вами производственные связи наладить. Осуществить на деле смычку города с деревней.
– Как говорится, укрепить союз серпа и молота? Ну что ж, это хорошо. А если конкретнее?
Васенин перегнулся через стол, достал из ящика трубку и коробку с табаком, стал готовиться курить.
– А конкретнее – так. На первый случай, можем предложить вашему городу триста тонн картошки по государственной цене.
Васенин, видимо, ждал другого разговора. Он заинтересованно поглядел на Уфимцева, уселся напротив.
– Как, как? Картошку? Триста тонн, говоришь? Вот это действительно смычка – помощь колхозной деревни нашему рабочему классу! Как тебя благодарить?
Он потянулся было к телефону, но, увидев предупреждающий жест Уфимцева, снова сел. Уфимцев уже освоился и теперь решил выложить секретарю горкома основное, что было целью его приезда.
– Подождите меня благодарить, сначала выслушайте... Если разговор пошел о смычке, о производственных связях, то они должны быть обоюдными. Не только деревня – рабочему классу, но и рабочий класс – деревне.
– Вообще-то правильно, логично, – заметил Васенин и встал, обошел вокруг стола, спрятал коробку, достал спички, стал раскуривать трубку.
– Мы вам будем поставлять картошку – пока только картошку, а вы нам поможете в строительстве. Короче говоря, хочу, чтобы ваш трест «Промстрой» построил нам коровник.
– Это за триста тонн картошки? – удивился Васенин. – Дешево же ты ценишь труд рабочих! Это всего по десять килограммов на жителя.
– Нынче – триста, на будущий год пятьсот... По тысяче тонн будем давать, как только обеспечат нас картофельными сажалками и комбайнами.
– Когда еще вас обеспечат, – усмехнулся Васенин, – а тебе сегодня коровник надо.
– Не могут не обеспечить. Это теперь понятно не только нам, колхозникам. На дедовской технике сельского хозяйства не подымешь.
Васенин прошел по кабинету к окну, остановился там.
– Заманчивую идею ты мне подкинул. Действительно, нуждаемся мы в овощах и картошке, ой как нуждаемся! Плохо работают наши торгаши и заготовители. Но... тут много этих «но». Во-первых, «Промстрой» – организация государственная, у него свои планы, причем планы напряженные. Во-вторых, вывозка картошки: из такой дали возить – сколько машин потребуется? И в-третьих...
– Простите, я вас перебью, – нетерпеливо проговорил Уфимцев и тоже встал, – отвечу вначале на ваши «во-первых» и «во-вторых». А потом уже скажете свое «третье»... О вывозке надо ли вам беспокоиться? Все равно по осени к нам идут косяком «дикие» машины закупать картошку по рыночной цене. Машины из тех же организаций, откуда и теперь они будут ходить, но уже планово, по графику. И картошка будет не по рыночной цене, а по государственной... Что касается планов «Промстроя», не думаю, чтобы у треста, ради такого дела, не нашлось резерва на какой-то там коровник голов на четыреста – пятьсот. Поставить стены из готовых плит не так уж трудно для такой мощной организации. А лесом, пиломатериалами мы стройку обеспечим.
– Предположим, коровнику нужны не только стены, но рассуждаешь ты логично и аргументированно. Кажется, начинаешь меня убеждать, – сказал Васенин, вновь садясь в кресло. Следом за ним сел и Уфимцев.
– В самом деле, хорошо бы снять эту заботу, дать людям в достатке плодов огородных... Но вот тебе и третье «но»: не покроешь ты картошкой стоимости строительных работ, не равноценная сделка.
– Нынче не покроем, будущим урожаем покроем. А что не хватит – деньгами доплатим, не такие уж мы бедные, как из города кажется. Так что все ваши «но» несостоятельны.
– Ишь ты, как разошелся! – улыбнулся Васенин, удивляясь напористости председателя колхоза. Уфимцев ему определенно нравился, по душе было и его предложение, стоило о нем подумать. – Должен сознаться, тут от одного меня мало что зависит, надо посовещаться с товарищами. Да и не знаю еще, как руководство треста воспримет твое предложение... Давай так договоримся, – сказал Васенин, подходя к поднявшемуся Уфимцеву. – Зайди ко мне часика так в четыре. Тогда все и решим, получишь окончательный ответ.
На том они и расстались...
На второй день Уфимцев подписал договор с плодоовощторгом на поставку трехсот тонн картошки, обменялся письмами с трестом «Промстрой» о строительстве в колхозе «Большие Поляны» типового коровника из материалов и силами треста.
7
Дни стояли теплые, сухие – наступило бабье лето. В чистом воздухе виделось далеко и резко, лесные колочки казались нарисованными среди черной пахоты. Уже начали багроветь осинники, желтизна прихватила траву, позолотила березы на опушках. Утренники выпадали холодные, но без инея. По ночам над селом летели дикие гуси, их негромкий гогот вызывал в людях неясную грусть о прошедшем лете.
Колхоз выполнил обязательства по сверхплановой продаже зерна, но работы в полях еще продолжались. Приступили к уборке овса – несмотря на прошедшее ненастье, он хорошо дозрел.
Попов и Уфимцев были довольны, получив первые бункеры овса: будет чем встретить зиму! Они стояли у кромки поля, наблюдая за работой комбайнов. Попов обвел взглядом поле – овес был высок, по грудь, стоял такой плотной стеной, что, казалось, сквозь него не пробраться.
– Какая красотища! – не удержавшись, воскликнул он.
– Тут не одна красота, Алексей, тут молоко и мясо. Разве ты их не видишь? – спросил, посмеиваясь, Уфимцев. – Вот только маловато посеяли. Надо было гектаров сто. Тогда бы все наши дыры в кормах были заделаны.
– Все-таки неплохую я специальность приобрел, – сказал Попов, не обращая внимания на слова Уфимцева. – Что может быть лучше, чем растить хлеб? Ведь хлеб дает жизнь людям!.. И когда видишь поля ржи, пшеницы или вот этот овес, понимаешь, что делаешь самое главное дело на земле.
Он, волнуясь, вытащил из кармана расческу и, сняв берет, стал причесывать свои непокорные волосы.
– Ты стихи, случаем, не пишешь? – спросил Уфимцев.
– Пишу... А что?
– Оно и видно... И про овес пишешь?
– И про овес пишу.
– Разве в техникуме тебя не отучили от овса? Не читали лекций, что овес – культура архаичная, его надо исключать из севооборота?
– Читали, – пренебрежительно произнес Попов. – Показать бы этим лекторам наш овес...
Вернувшись в контору, они зашли к Стенниковой, хотелось еще раз прикинуть, как у них обстоит с зерном после выполнения обязательства.
У Стенниковой сидел Векшин. В последнее время вел он себя при встречах с Уфимцевым так, будто не имел с ним никаких конфликтов, словно не он настраивал колхозников против председателя. Был шумлив, разговорчив, весел.
Наступал вечер. Солнце подкатилось к окну бухгалтерии, в комнате стало светло и солнечно. Уфимцев с нескрываемым нетерпением смотрел на Стенникову, подбивавшую баланс зерна, ждал результатов.
Подсчеты не обрадовали его. Оказалось, остатки продовольственного зерна так малы, что их не хватит рассчитаться с колхозниками.
И сразу потемнело в глазах Уфимцева.
– Много не хватает? – с трудом выдавил он.
– Примерно по полкилограмма, если брать годовую сумму трудодней.
«Вот тебе и прогнозы! Не выдать колхозникам обещанных двух килограммов – значит, подорвать у них веру в колхоз, в свою способность руководить».
– Ненастье... К тому же техники мало, – сказал Попов. – Была бы техника, убрали бы без потерь, мог быть даже резерв... Но погоду планировать нельзя, количество техники тоже, она, как и погода, от нас не зависит. А вот обязательства по сверхплановой продаже... Тут мы поторопились с цифрами, Георгий Арсентьевич.
Он сидел подле Векшина, по-мальчишески раскачиваясь на стуле. Векшин слушал его, улыбался в бороду.
Уфимцев вспомнил, как на парткоме определяли обязательства их колхозу. Не знает этого агроном. Хорошо, что решили убрать овес на зерно, а то теперь не только хлеба на трудодни – и зернофуража ни грамма не было бы, пришлось бы, по примеру Позднина, сдавать скот в мясозаготовки.
Пока он раздумывал – Векшин исчез. Как он ушел и когда. Уфимцев не заметил. Он не успел додумать до конца, что Векшин, конечно, теперь воспользуется фактом нехватки зерна для колхозников, как в комнату ввалилась строительная бригада во главе со своим модным бригадиром.
– Можно к вам? – вежливо спросил Семечкин, хотя бригада уже вошла и люди рассаживались на свободных стульях, а то и прямо на столах.
Уфимцев насторожился: «Что бы это могло значить?» Стенникова встала, зажгла свет. Он оглядел пришедших – вся бригада была налицо, недоставало только Максима.
– В чем дело, товарищи?
– Работенку одну подсмотрели, Егор Арсентьевич, – начал, улыбаясь, Семечкин. – Мы, строители, завсегда на это дело свою зоркость имеем.
– А разве работы в колхозе больше нет, на «шабашку» вас потянуло?
– Какая тут «шабашка»! – засмеялся Семечкин. – Магарыч будет, и ладно... Сруб тут один на краю деревни пропадает, сгниет скоро.
Уфимцев воззрился на него: «Кажется, речь идет о его срубе».
– Ну и что? При чем здесь сруб?
– Решаемся его к месту произвести, – ответил Семечкин и горделиво посмотрел на Стенникову, на Попова, поправил свой белый галстук, тронул усы.
– Ничего не понимаю! – откровенно признался Уфимцев. – Может, ты, Василий Степанович, объяснишь?
Микешин сидел устало, опустив руки на колени. Уфимцев только сейчас рассмотрел, как он постарел, как осунулся, и невольно подумал, что и этому некогда неутомимому человеку приходит время идти на отдых.
– Обсудили мы тут между собой, Егор, – начал тихо Микешин, – и решили поставить тебе дом. Хватит по квартирам скитаться. Чего их, плотников, искать, мы-то на что? Сделаем между делов – вечерами, в выходные... К новому году в своем дому жить станешь.
Тугой комок подкатил к горлу Уфимцева. От волнения он не мог произнести ни слова, смотрел, как сквозь туман, на Микешина, на Семечкина.
– Правильно! – крикнул Попов. – В самом деле, неужели мы не в состоянии дом построить председателю колхоза? И не между делом, а в плановом порядке, как строим колхозные объекты.
– Надо только оформить решением правления, – посоветовала Стенникова. – Сроки... Порядок расчета.
– А может, не стоит? – каким-то хриплым, осекшимся голосом попробовал отказаться Уфимцев. – Кормокухня у нас в плане...
Но плотники в один голос заявили, что не подведут, построят и дом и кормокухню, пусть не беспокоится.
– Пораньше встанем, подольше поработаем. Мы, строители, завсегда часов не считали, – заявил Семечкин.
Плотники ушли, порешив завтра же приступать к срубу, ушел и Попов. Уфимцев остался сидеть.
– А нужен ли мне теперь дом? – спросил он Стенникову. – Ведь один живу... К чему эти хоромы?
– Нужен, Георгий Арсентьевич, – сказала ласково Анна Ивановна. – Нужен... Это даже лучше – и колхозники успокоятся, видите, не безразлична им ваша судьба. И Анна Аркадьевна... Не слепая же она!
Темнота обступила его, когда он вышел на крыльцо конторы. В избе Лыткиных горел свет, видимо, Дашка еще не улеглась. После разговора с Акимовым он решил переменить квартиру во избежание ненужных кривотолков, но так и не нашел времени поискать другую. Следовало попросить Анну Ивановну, она бы это устроила, договорилась с кем-нибудь.
Войдя во двор и подойдя к крылечку, он вдруг услышал, как кто-то тихо позвал его:
– Егор...
От неожиданности он замер, насторожился. Звук шел от огорода. Приглядевшись, он увидел, что за невысоким плетнем кто-то стоял.
– Подойди сюда, – вновь донеслось до него.
«Груня!» – Уфимцев испуганно оглянулся вокруг, прислушался к возне Дашки за закрытыми дверями сеней и осторожно, скрываясь в тени коровьей стайки, подошел к плетню.
– Чего тебе? – спросил он приглушенно. – Мало еще сплетен, так по чужим огородам...
Груня схватила его руку, прижала к груди, сердце ее учащенно колотилось.
– Уходи сейчас же! И не ходи за мной... Только зря время потеряешь, – сказал он грубо и торопливо пошел к сеням.
8
Вот и закончил колхоз уборку! Пыльные, потускневшие комбайны с яркими вымпелами над бункерами прошли торжественно по селу, как танки на параде по Красной площади, и стали у мастерской до будущего лета.
На центральном току, у амбаров, скопились вороха овса. Шла их подработка, и шум зерноочисток не прекращался ни днем, ни ночью. По ночам над током горели заревом огни и в их свете туманом плавала пыль.
Уфимцев спешил управиться до осенних дождей с полевыми работами. В эти дни все его личные невзгоды вроде отошли на задний план – только работа и работа. Не волновало даже то, что строительная бригада ставит ему дом. И лишь сознание того, что будет не очень-то любезным по отношению к Василию Степановичу, руководившему строительством дома, не поинтересоваться, как идут дела, заставило его сегодня утром проскочить к срубу.
Сруб был развален на четыре стороны, и между кучами бревен рыжел глиной невысокий каменный фундамент, на который плотники укладывали нижний венец.
Он остановил мотоцикл, пошел к плотникам.
– Хозяину сорок одно с кисточкой! – крикнул Семен Кобельков, отец бригадира полеводческой бригады, такой же весельчак, только старше да приземистее.
Микешин поднял голову и, увидев подходившего Уфимцева, сказал:
– Перекур.
Плотники, обрадованно улыбаясь, втыкали топоры в бревна, шумно сморкались, отряхивались, подходили по одному к председателю колхоза, здоровались за руку. Последним подошел Василий Степанович.
– Вот молодец, нашел время, приехал, – сказал он, не скрывая радости. – Как же без хозяйского глазу!
Плотники расселись, вытащили кисеты, закурили. Уфимцев сидел напротив них, на новом фундаменте, испытывал неловкость от внимания этих пожилых людей, годящихся ему в отцы. Он хорошо знал их всех. Кроме Микешина и Кобелькова, были тут два брата Уфимцевых – если разобраться, возможно, его дальние родственники, и седой благообразный старик, Серафим Колыванов, удивительный мастер по художественной резьбе, – многие дома в Больших Полянах украшены наличниками его работы, вызывая восхищение приезжих.
Начался непринужденный разговор, вначале о доме, каким он будет, когда его построят, и что еще надо, чтобы двор был как двор. Потом перешли на дела в колхозе, и Уфимцев уже стал поглядывать на часы, ища предлог уехать, как Семен Кобельков спросил:
– Ты вот что нам расскажи, Егор Арсентьевич... Болтают бабы, будто не осталось хлеба на трудодни, все сдали государству. Дескать, что на аванс получили, на том дело и закроется... А нам не верится. От такого урожая, да...
Кобельков вдруг замолчал, стал глядеть на Уфимцева. На председателя уставились и другие плотники.
– Не так дело обстоит, – ответил на заставший его врасплох вопрос Уфимцев. – Пшеница есть, но на годовые трудодни ее может немного не хватить.
– Сколько не хватит? – спросил Кобельков.
– Сейчас трудно сказать, но что-то около полкилограмма на трудодень, по предварительным данным.
Кобельков свистнул. Братья Уфимцевы вновь вытащили кисеты, стали молча скручивать по второй цигарке.
– А овес? – спросил Микешин.
– Что – овес? – не понял Уфимцев.
– Овса же у нас много... Можно овсом часть выдать, не обязательно все два килограмма пшеницей. Где это сказано?
Уфимцев с удивлением посмотрел на Василия Степановича.
– А и правда, – сказал Кобельков. – Кур раньше всегда овсом кормили. А смели-ка его, овес-то, лучшей посыпки не найдешь, что корове, что поросенку.
– Каша овсяная очень пользительна, – заметил дед Колыванов и погладил свою белопенную бороду. – Врачи рекомендуют...
В правление колхоза Уфимцев шел успокоенным. Он знал теперь, что выполнит свое обещание, выдаст колхозникам по два килограмма зерна.
В конторе его ждали Попов и оба бригадира – Павел Кобельков и Гурьян Юшков. Был тут и Дмитрий Тулупов, приехавший за гвоздями и скобами для строительства кормокухни.
Уфимцеву бросилось в глаза подавленное состояние Юшкова. Он сидел около двери, опустив голову, и, похоже, ничего не слышал и не видел.
– Что с тобой, Гурьян Терентьевич? – спросил тревожно Уфимцев. – Не заболел, случаем?
– Ему бабы забастовку объявили, – хохотнул Павел Кобельков. – Вот он и скис.
Уфимцев повернулся к Попову.
– Приехал с жалобой, – ответил тот. – Колхозницы на работу не вышли, по домам сидят. Кто, говорит, огороды чистит, кто в избах белит, к зиме готовятся... А у него кормовая свекла не убрана.
– Интересно, – процедил сквозь зубы Уфимцев. – Ну-ка, заходите ко мне.
Когда вошли в кабинет, Уфимцев подошел к нахохлившемуся Юшкову.
– В чем дело, Гурьян Терентьевич? Давай рассказывай.
Юшков развел руками, поднял на председателя мученические глаза:
– Нейдут... Говорят, хлеба больше не дадут, за что работать? А задаром работать, так черт грыжу нажил.
– Вот оно что! – сузил глаза Уфимцев. Он шагнул к столу, налил стакан воды, выпил залпом. – Векшин у вас был?
– Вчера был, – ответил Юшков.
– Все понятно... Так вот, поезжай в бригаду и скажи людям, что хлеб на трудодни выдадим полностью. Ты ехал мимо тока, видел овес? Если не хватит пшеницы, додадим овсом. Но трудодень отоварим полностью, как записано в плане. Ясно?
По оживившемуся лицу Гурьяна Юшкова можно было заключить, что ему это ясно.
– Как дела с отгрузкой картошки в Теплогорск? Не закончили еще?
– Последние рейсы...
Неожиданно за окнами прошумела машина, прошумела и замолкла, послышался хлопок закрываемых дверец. Уфимцев подошел к окну, выглянул наружу: у ворот стояла «Волга», на крыльцо конторы поднимался сам начальник производственного управления Пастухов.
9
Пастухов, войдя, остановился возле двери, оглядел присутствующих, затихших при его появлении.
– Здравствуйте, товарищи! Что за собрание у вас?
– Почему – собрание? – удивился вопросу Уфимцев. – Бригадиры, агроном... Оперативки полагаются в колхозах?
– Только не в рабочее время. Сейчас надо быть на производстве.
– А если у нас не нашлось другого времени? Если у нас круглые сутки рабочее время?
Был Пастухов в шляпе и старом, пропыленном и выгоревшем на солнце костюме. Лишь шляпа да серый воротничок рубашки, выпущенный поверх ворота пиджака, отличали его от присутствующих тут колхозников. И бритва, похоже, давно не ходила по его щекам – они заросли черной щетиной, – видимо, не первый день он ездил по полям колхозов.
– У тебя, Уфимцев, все не как у других руководителей. – Пастухов прошелся по кабинету, оглядел пустые стены без единого плаката, с одним-единственным портретом В. И. Ленина, для чего-то пощупал ситцевую штору на окне. Потом сел за председательский стол, снял шляпу, вынул пачку сигарет. – У других руководителей сейчас народ в поле, а у тебя – по своим огородам расползлись.
Уфимцев невольно взглянул на безучастно стоявшего Гурьяна Юшкова.
– Огороды... они тоже, – осторожно подал голос Тулупов. – Не уберешь, как без картошки зимовать?
Он стоял около двери, держа в одной руке кнут, в другой кепку, готовый к тому, чтобы уйти, не мешать начальству, но что-то не понравилось ему в словах Пастухова и он не утерпел, заговорил.
– Ты кто? Кем работаешь?
– Рядовой колхозник... В Шалашах работаем, на свиноферме.
– Фамилия?
– Тулупов.
– Так вот, товарищ Тулупов, знаешь ли ты о том, что в передовых хозяйствах колхозники уже отказались от приусадебных участков и от коров? Огороды да коровы лишь отвлекают людей от общественного производства.
– Знаю, слыхал, – пробасил Тулупов. – И мы не цепью прикованы к коровам... А ты, дорогой товарищ, не знаю, как вас по имени, дай мне побольше тут, в колхозе, тогда можешь огород забирать, да и корову заодно.
– Вот вам наглядный пример к моим словам, – кивнул на Тулупова Пастухов. – Приусадебный участок размером в полгектара, одна-две коровы, пара свиней, – таков его идеал. Разве такому нужен колхоз?
– Кому колхоз не нужен, тот давно ушел из него. В городе работает, – ответил Тулупов.
Он надел кепку, переложил кнут в другую руку, потоптался, хотел еще что-то сказать, но, так и не сказав ничего, вышел.
После его ухода никто не начинал разговора. Пастухов курил, морщился от дыма, поглядывал недовольно на Уфимцева.
– Да, крепко сидит в нем дух мелкого собственника, – прервал наконец молчание Пастухов, намекая на ушедшего Тулупова. – Только для себя, для личного хозяйства. Еще низка сознательность у ваших колхозников, товарищ Уфимцев, если судить по этому шалашовцу.
– Тощий трудодень, вот и низка сознательность, – не выдержал Попов, вмешался в разговор. – Разве вы не видите этой зависимости?
Но Пастухов не удостоил его ответом, словно не слышал, лишь пристально, оценивающе посмотрел на него.
– А как сам председатель колхоза думает на этот счет? – спросил Пастухов.
Уфимцев придвинул стул, сел к столу, положил руки на кумачовую скатерть.
– Я согласен с Тулуповым, Семен Поликарпович, – сказал он.
Пастухов докурил сигарету и, повернувшись, выбросил окурок за окно.
– Узнаю тебя, Уфимцев. Сам начал дом строить, обзаводиться частной собственностью, что уж тут говорить о колхозниках... Отстаешь от жизни, в хвосте плетешься. А тебе надо вперед смотреть, жить с перспективой. Пора кончать с этой частной собственностью, с этими избами, коровами, стайками, огородами. Надо перестраивать быт колхозников, подтягивать их до уровня промышленных рабочих. Четырех-, пятиэтажные дома с полным благоустройством – вот что нужно сейчас селу, на это и нужно ориентироваться, а не на частные домики.
Кобельков не сдержался, заулыбался, закрутил головой, готовый рассмеяться, но никто его не поддержал.
– Кстати, в учебнике политэкономии говорится, что дома колхозников являются не частной собственностью, а личной собственностью, – вновь не выдержал Попов.
И на этот раз Пастухов оставил слова Попова без внимания. Лишь вздрагивающие ноздри свидетельствовали о неудовольствии.
Уфимцев, поглядев на стоящих у стены Попова, Кобелькова и Юшкова, нетерпеливо завозил ногами под столом.
– Извините, Семен Поликарпович, – сказал он. – Может, в другой раз об этом поговорим. Нам ведь полагается на производстве быть.
Пастухов уставился на него, потом отвел глаза, нервно улыбнулся:
– Злопамятный ты, Уфимцев... Ну ничего, я согласен, давай кончим неприятный для тебя разговор, перейдем к делу... Надеюсь, здесь присутствуют члены правления?
– Да, члены правления, – ответил Уфимцев.
– Это хорошо, у меня от них секретов нету. Даже наоборот... Прошу присаживаться.
Попов, Кобельков, а вслед за ними и Юшков присели к столу напротив председателя колхоза. Пастухов обвел их взглядом, задержал его на Уфимцеве, взял снова сигарету из пачки, закурил.
– Такое дело, товарищи, – он затянулся, выпустил дым. – Район еще не выполнил плана по сдаче зерна государству. Осталось не так уж много, но тут требуются усилия всех хозяйств района. И ваш колхоз должен поддержать честь района... Мы прикинули в управлении, на колхоз падает не так уж много, всего пять тысяч пудов.
Уфимцев уставился в недоумении на Пастухова, потом перевел взгляд на членов правления. Он видел, как Попов озабоченно искал по карманам расческу, как Кобельков, вытянув лицо, удивленно хлопал веками, как Юшков отрешенно глядел в стол.
– Нет у нас зерна, Семен Поликарпович, – сказал Уфимцев и, двинув стулом, встал. – Мы сдали все, что могли, даже сверх своих возможностей.
– Зерно у вас есть, зачем зря говорить, – ответил Пастухов. – Я только что от амбаров. И видел своими глазами: есть пшеница, есть овес.
– Пшеница оставлена на трудодни. Она принадлежит колхозникам, мы не имеем права ею распоряжаться.
– Сдавайте овсом. У вас его там не менее пяти тысяч пудов.
– Хватит с нас, мы свое выполнили! – ответил Уфимцев. Он стоял, держась за спинку стула, и стул мелко дрожал, выбивая дробь на полу. – Берите с тех, кто должен, а на наше зерно глядеть – только глаза портить себе.
Пастухов медленно поднялся, ткнув окурком в настольное стекло. Встали и члены правления.
– Вон ты как! – приподнял брови Пастухов, берясь за шляпу. – Ну что ж, поговорим в другом месте. Поговорить нам есть о чем.
Он, не прощаясь, неторопливо прошел к двери и скрылся за нею.
Никто не сказал ни слова, все стояли, прислушивались к тому, как хлопнула дверца, как зарокотал мотор, как машина прошумела возле окна.
– Вот это номер, – хохотнул не ко времени Кобельков.
Уфимцев подошел к столу, смахнул со стекла окурок на пол. Молчавший до сих пор Юшков тоже подошел к столу и положил на него исписанный тетрадный листок бумаги.
– Что это? – спросил Уфимцев и взял листок в руки.
Листок оказался заявлением Гурьяна Юшкова об уходе из колхоза на производство. Видимо, написал он его еще дома, но вначале не отдал, а вот теперь, когда Пастухов пообещал отобрать хлеб, решился.
– Ты что, Гурьян Терентьевич, – нервно усмехнулся Уфимцев, – не хочешь от своих баб отставать? Или впрямь Пастухова испугался? Напрасно! Хлеб наш, без нашего согласия никто его взять не может. А нашего согласия на это нет.
Гурьян помялся, поглядел с надеждой на Уфимцева:
– Я это понимаю, оно так... конечно. А вдруг вас Пастухов с работы снимет?
– Это еще вопрос... Одним словом, Гурьян Терентьевич, вот твое заявление, поезжай домой, жди меня. Завтра я утром подскочу в Шалаши, а мы вместе поговорим с колхозниками. Уверен, что все уладятся... Ну, будь здоров, до завтра!
Он отдал Гурьяну заявление, пожал руку, и тот, все еще находясь в сомнении, вытащил из-за пояса кепку, надел ее и молча пошел из кабинета.
