Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

армии, приезжают на постоянное жительство из западных трудоизбыточных

областей. Есть каждый год пополнение, и немалое. Но я бы пошел против

истины, если бы добавил к этому фразу, которая так и просится: мол, никто из

села не уезжает и не думает уезжать. Уезжают, и не только на учебу, не

только после школы, и переселенцы не все оседают, хотя и дают им ключи от

отдельного дома в день приезда: приехал – поселяйся, живи, работай. Работы

хватает, заработки хорошие. Но нет свободной минуты для отдыха, особенно у

животноводов. Труд «от зари до зари» утомляет людей, даже влюбленных в свое

село.

Вот и собеседница моя, увлеченно рассказывавшая о родной своей Чулаковке,

вдруг вздохнула, словно что-то неприятное вспомнила, и сказала:

– Жизнь-то нынче хорошая. А вот, видно, дурная такая натура: наелись,

напились, теперь и понежиться захотелось. Хочется пожить так, как в городе,

чтобы работать по часам, чтобы отработал свое и – бултых в море.– И

попросила меня: – Так что при случае, если встретишься с каким большим

начальником, который планы утверждает, то скажи ему: по-городскому, мол, им

дюже жить хочется. И еще скажи, что дома в планах своих может оставлять

деревенские, но чтобы в них не только на ночлег люди возвертались.

Не тут ли, не в условиях ли труда кроется главная причина продолжающегося

оттока? Спросил об этом у председателя, которому только что два заявления о

приеме в колхоз супруги вручили. Правда, едва супруги за порог, вошла другая

пара – с заявлением об уходе из колхоза.

– Так оно и есть, – проговорил задумчиво председатель,– чем меньше

людей, тем больше у них нагрузка. А чем больше нагрузка, тем меньше

согласных нести ее. Стараемся переложить тяжесть на плечи машин и

механизмов, да все как-то неловко получается. То вовремя переложить не

успеваем, то механизмы капризничают: одно не так спроектировали, другое не

так смонтировали, третье вовсе противоречит той технологии, какая

предусмотрена проектом. И на всех фермах, введенных в строй всего лишь год-

два назад, можно видеть, как местные умельцы что-нибудь переделывают,

выламывают, упрощают, иначе доярки отказываются работать, а коровы – давать

молоко.

В поездке по району я всюду натыкался на «демонтаж» привязного устройства на

фермах. Не знаю, как его назвали конструкторы и проектировщики. Это своего

рода автоматические клешни, охватывающие коровью шею наподобие хомутов,

выполненных из металла. По идее они должны работать так: когда надо

выпустить коров на прогулку или выпас, доярка нажимает кнопку – и все эти

клешни раздвинутся, коровы освобождены. А как их «привязать», когда они с

прогулки вернутся? По той же идее все стадо должно разойтись по стойлам,

каждая корова сунуть голову в эти клешни – и доярке остается лишь нажать

кнопку, чтобы все хомуты «засупонились». Но так как сами коровы не снабжены

пока еще автоматическим устройством, то исполнение вроде бы несложных

движений проходит без должного автоматизма, а то и вовсе отказываются

исполнять. И приходится не всех разом, а каждую корову в отдельности

понуждать в клешню голову сунуть, потом засупонить, но уже не с помощью

кнопки, а обрывком проволоки. Однако операция эта не под силу женским рукам,

надо на открутку и закрутку звать мужчин, у которых тоже не очень проворно

это дело получается.

Надоело животноводам вот так «запрягать» и «распрягать» коров, развернули

повсюду борьбу за ликвидацию привязного автоматического устройства. И я уже

знал: где с фермы доносятся громкие выражения в адрес «шибко ученых людей»,

там идет реконструкция – оборудуют стойла обычными привязными цепочками.

Несколько раз и мне доставалось: мол, одни изобретают и диссертации на этом

защищают, другие пишут и хвалят, не имея должного понятия о том, что хвалят.

Поэтому обстоятельного разговора на фермах не получалось.

Почти в каждом хозяйстве реконструируются или строятся новые фермы. И всюду,

как ни странно, проектировщики «ведут поиск», всюду строят и гадают:

получится или не получится? Чаще всего – не получается.

По этому поводу один председатель колхоза спрашивал:

– Скажите, зачем в каждом хозяйстве выдумывать велосипед? Сейчас ведь

как: сколько новых комплексов, столько и разных технологий...

– Я слышал другое: сколько ученых, столько и технологий.

– Так оно и есть... Однако колхозы – не опытный полигон. Спрашивается,

почему бы не унифицировать и сами комплексы, и их оснастку? С поправками,

конечно, на толщину стен для холодных и южных зон...

Помолчал председатель, вздохнул, добавил:

– Думаю, можно. А что нужно, так в том и сомнений нет. И тогда

изготовление и начинку комплексов можно поставить на поток. Прекратятся

великие мучения хозяйственников. Собирай – и только. Надо уму-разуму

поучиться?– поезжай к соседу, у которого комплекс уже действует. А то сейчас

и поучиться не знаешь куда кинуться, у всех все по-разному. У всех —

уникальное, в единственном роде. Одно только роднит всех – продуктивность и

производительность труда не хотят повышаться. Повышаются убытки и

себестоимость...

А все это происходит потому, что уникальное, сложное оборудование, каким

ныне начиняются громоздкие животноводческие строения из железа и бетона,

напоминающие ангары в аэропортах, ведет к повышению стоимости объекта. И

делается это не без умысла. Как известно, чем дороже объект, тем большую

мзду получает проектная организация на положенные ей проценты от общей

стоимости данного сооружения.

– Не только проектная организация, – поправил меня председатель. – Мы

ломаем голову над тем, чтобы оборудование на ферме поставить проще, дешевле.

У Сельхозтехники обратная выгода – чем дороже и сложнее оборудование, тем

больше можно взять денег с хозяйства за монтаж, а потом и за эксплуатацию.

Вывод здесь напрашивается один. Чтобы не появлялись громоздкие

животноводческие фермы с сложным уникальным оборудованием, чтобы

проектировщики и подрядчики не стремились к удорожанию, а были

заинтересованы в экономичных решениях, кто-то должен в корне изменить и

оплату. А одновременно не лишним было бы установить (именно для

проектировщиков!) и предельные лимиты расхода металла, цемента и других

материалов на одно скотоместо. Слишком уж дорого обходится оно сейчас и все

дорожает.

Дело осложняется еще и тем, что ни проектировщики, ни утверждавшие проект не

несут никакой ответственности за работу своего изделия, которое, как

выразился тот же председатель, «не летит». Построили, сдали – и все, можно

за диссертацию садиться. А доводить до ума вынуждены сами животноводы.

Доводят годами.

И везде слышал: мол, у Бизунова и в этом лучше всех. Не стал мудрить, за

модой гнаться. Строит себе обычные коровники на 200 голов каждый, оснащает

их проверенным оборудованием, а в целом – тот же крупный комплекс получился.

Да еще какой комплекс!

Согласен. Однако думается, еще лучше сделали в другом, тоже знаменитом

смоленском колхозе имени Радищева, где председательствует (четверть века!)

Иван Антонович Денисенков. Множество хозяйств объехал он «в поисках

простоты», как выразился председатель, по крупицам собирая лучшее, что

видел. Собирал и думал: по какому пути пойти? Строить новый комплекс или

реконструировать существующие помещения? Надо сказать, в колхозной кассе

денег хватило бы и на новое строительство. Находился и подрядчик, готовый

взяться за сооружение комплекса. Однако колхозные специалисты склонились к

реконструкции. Во-первых, если многие скотные дворы и устарели, то не сами

помещения, а технология, принятая в них. Во-вторых, на новое строительство

потребуется несколько лет, тогда как реконструкцию можно провести

значительно быстрее, с меньшими затратами сил и средств.

Так решили, так и сделали. Сделали за два пастбищных периода: коровы – на

выпас, строители – за реконструкцию ферм, чтобы успеть до возвращения скота

в стойла. И успели. Все шестнадцать дворов (коровников и телятников) были

полностью реконструированы за два лета.

Все работы по реконструкции выполняли своими силами, затратив на это всего

200 тысяч рублей. Расходы небольшие, посильные любому хозяйству, а эффект

получили значительный. На фермах, где раньше содержалось 1400 коров, теперь

размещается 2000. Было занято 70 доярок, сейчас, при увеличившемся

поголовье, работают 30. Никаких других обязанностей, кроме доения, у них

теперь нет. Как нет на фермах и ручных работ.

Что же было сделано в ходе реконструкции? Все коровники оборудовали

комбинированными боксами – это позволило увеличить вместимость ферм. Коров в

боксах не привязывают, потому что выйти из стойла они могут лишь пятясь

назад. Значит, вполне достаточно перекрыть за ней стойло веревкой или

цепочкой с крючочком на конце. Минутное дело – и все стойла «на замке».

Открываются они с такой же быстротой, без всяких осложнений. И, что

немаловажно, в стойлах этих, несмотря на плотность содержания, коровы не

беспокоят друг друга ни во время отдыха, ни при кормлении.

Доение на крупных фермах производится в доильном зале или в молокопровод. В

небольших коровниках – в передвижной, установленный на тележке герметичный

бак, к которому с помощью шлангов подключаются сразу несколько доильных

аппаратов. Так что и на малых фермах от доярки если и требуются какие-то

дополнительные физические усилия, то лишь на перемещение бака по проходу и

на весы, которые установлены в этом же помещении.

И всюду, на всех без исключения фермах, навоз удаляют бульдозером,

навешенным на трактор Т-25. Просто и надежно. И все скребковые транспортеры,

которые раньше не успевали ремонтировать, из помещений убрали. Лотки, по

которым двигались транспортеры, расширили на ширину тракторной колеи. Теперь

один механизатор удаляет навоз за пределы фермы, тут же грузит его на

тележку и отвозит на поле в бурты. Он же доставляет и солому для подстилки.

Чисто на фермах, чисто вокруг ферм, весь навоз на полях, где по весне и

осенью разбрасывают его и запахивают.

Вот и получается: фермы активно «работают» на повышение плодородия пашни. И

с уборкой навоза никаких проблем, из-за которых мучаются, головы ломают во

многих хозяйствах. (Как говорится, не было проблемы, так создали ее. А

создав, годами бьемся над ее решением, часто – безуспешно).

Приехали как-то ученые в Никольское – на центральную усадьбу колхоза имени

Радищева. Походили по фермам и сказали строго:

– Тракторное удаление навоза имеет огромный недостаток...

Колхозные специалисты удивились: который год применяют эту технологию, а

недостатка не замечали.

– Фермы загазовываются выхлопными газами, – закончили мысль свою ученые

люди, занимающиеся проектированием животноводческих помещений.

Не шутят ли? Нет, ученые не шутили, говорили вполне серьезно. Тогда им

показали на вытяжные отдушины в крышах, на входные двери, которые

открываются при выталкивании навоза, сказали, что трактор работает в

коровнике не постоянно, а всего лишь несколько минут (долго ли ему выгрести

навоз по гладкому зацементированному лотку). Нет, гости стояли на своем.

Тогда Иван Антонович, нарушив закон гостеприимства, показал им на дверь: «Не

придумывайте ерунды».

А через некоторое время колхоз заказал проект, теперь уже на новый комплекс

– два коровника по 600 голов в каждом. И в задании на проектирование

заложил, естественно, технологию, проверенную на практике и хорошо себя

зарекомендовавшую (содержание коров в комбинированных боксах, раздача кормов

кормораздатчиками, удаление навоза бульдозерами). Однако проектировщики

ответили категорическим отказом. Пришлось председателю «пробивать», ходить

по различным инстанциям. И все для того, чтобы новый комплекс обошелся

дешевле, а работать в нем было бы удобнее, легче.

«Простота», которую упорно искал и нашел Денисенков, обернулась высокой

эффективностью.

Но что же мешает добиваться этого другим?

Конечно, колхоз имени Радищева – хозяйство крепкое. Здесь своими силами

могут построить что угодно: и денег хватает, и рабочих рук. В Лучесе, как

уже говорилось, тоже неплохо приноровились. Приехал студенческий

строительный отряд, за месяц-полтора поставил еще один коровник – и до

следующего лета, до следующего приезда. Ну, а как быть тем хозяйствам, где

нет такой прочной базы, а объекты заложены крупные, которые не завершить ни

за лето, ни за год?

Нужно сказать, в Починковском районе хорошо подготовились к строительству на

селе, к освоению тех средств, которые выделило государство на развитие

Нечерноземья. Есть межколхозная ПМК, есть и ПМК управления

Смоленсксельстрой. И все же только с дорожным строительством хозяйства не

знают особых забот: дорожники прокладывают новые трассы, они же и

ремонтируют их. А вот животноводческие помещения и жилье колхозы и совхозы

вынуждены частенько возводить хозяйственным способом. И это при наличии в

районе двух строительных организаций.

Мне довелось присутствовать на районной планерке строителей. Все районное

руководство было на ней, из областных строительных организаций приехали

ответственные работники. Сдерживались поначалу в выражениях, – не хотелось

при постороннем человеке изливать все свои беды, нужды, недостатки. Но когда

речь о кирпиче зашла – грянул самый настоящий бой между районными и

областными руководителями. Районщики грозились применить власть и запретить

вывоз кирпича за пределы района («Завод-то наш!»). Представитель области

упрекал их в местничестве («Не только вам кирпич нужен»), но никакой добавки

не обещал. На этой «линии огня» стоял директор местного кирпичного завода и,

склонив голову, просил дать ему пять человек. Ну, не пять, а хотя бы троих

здоровых ребят, которые согласились бы поработать на выгрузке кирпича из

печи и получать за это не менее трехсот рублей в месяц. Только троих – и

завод увеличит сменное производство на несколько тысяч штук кирпича,

недостающих району. Договорились (а на планерке присутствовали и

представители студенческих строительных отрядов), что к печам станут

студенты.

Вот и выходит, району недостает всего трех человек, чтобы полнее

обеспечивать строительство в колхозах кирпичом. Завод есть, сырья сколько

угодно, но уходят от печей на пенсию старые кадры, а желающих занять их

действительно горячее место нет. Я имею в виду не только место у печей

кирпичного завода. Такая же картина и на многих других строительных

предприятиях, во всех строительных организациях.

А может, замена заменой, но надо скорее реконструировать сельские заводики,

совершенствовать производство того же кирпича битума, столярных изделий и

прочего?

Спросите любого хозяйственника: в чем он нуждается сегодня больше всего? В

строительных материалах и в строителях, скажет он в первую очередь. И тут же

пожалуется, как это сделал один мой собеседник.

– Что-нибудь дельное задумаешь, пойдешь по начальству. «О, хорошо!

Делай!» – «Но как, чем, где достать?» Улыбаются: мол, достанешь – будешь

молодцом, не достанешь – тоже ладно...

Ну, а что ему мешает, нашему хозяйственнику? Надо сказать, хозяйственник

ныне опытный, хорошо знающий свое дело – как правило, институт окончил. Так

что и руководить умеет, и считать, и наперед загадывать.

А мешает опять же излишнее администрирование. В плане развития сельского

хозяйства района, например, записано: «Ежегодно увеличивать число

высокопородных коров на 6%. Интенсивно выбраковывать низкопородное и

малопродуктивное поголовье». И хозяйства выбраковывают. Но сдать на

мясокомбинат не могут. Это не во власти председателя колхоза и директора

совхоза. Не может распорядиться даже районное руководство. Вот и критикуй

после этого «районщиков».

Мне показывали акты выбраковки тех коров, которые по старости или болезни

давно перестали доиться. Показывали на Смоленщине, в Башкирии, в Сибири. Чем

же примечательны эти акты, составленные специалистами хозяйства? Печатью.

Она красовалась рядом с подписью руководящего работника областного

управления сельского хозяйства, начертавшего одно-единственное слово:

«Разрешаю». Это значило, что область разрешила хозяйству, после долгих

хождений и просьб, сдать «поименно» указанных в акте выбракованных коров на

мясокомбинат, а мясокомбинат получил право принять их. Если же акт вернется

из области без этой печати и подписи, то хозяйство будет кормить недойных

коров еще несколько месяцев. А не разрешили сдать их потому, что кроме плана

производства и продажи молока существует еще и план поголовья скота, который

и понуждает областных руководителей вмешиваться в деятельность хозяйств,

понимая, конечно, что такое вмешательство сдерживает рост продуктивности

стада.

И набирается таких жирующих коровушек где полторы, а где и две тысячи на

район. Не единицы, не сотни, а тысячи! Месяцами стоит это огромное стадо на

фермах: пьют, едят, требуют ухода, а молока – ни литра. Выполняют

единственную роль – числятся в поголовье, снижать которое нельзя. Смотришь

на такое и диву даешься: до чего же живуч формализм! Для него существует

лишь один резон – внешнее благополучие.

Вот и вернулся к тому, с чего начал, – к планированию. Вернее,

собеседники каждый раз возвращали меня. И их доводы чуть не дословно

совпадали с размышлениями, изложенными в письме, которое лежало у меня в

портфеле и, казалось мне, все время «говорило». Пришло оно от Александра

Васильевича Перевалова, председателя сибирского колхоза, проработавшего на

этой труднейшей должности более четверти века. Тоже с 53-го!

Рассказывал председатель, что поля колхоза «Путь Ленина» сплошь у тайги

отвоеваны не в такие уж давние времена, а некоторые – и совсем недавно. И

хотя отступила тайга, покорившись человеку, однако и после отступления все

еще «леший камнями в отместку кидается». Их столько бывает тут накидано, что

пашни не видно. Вот и приходится каждый год снова и снова выходить, всем

миром на сбор выпаханных камней, иначе не заделать семена в почву, не

получить хорошего урожая. Горы камней высятся по кромке каждого поля, тысячи

тонн. Так что есть чем дороги бутить, не жалко и с соседями поделиться.

И вот на такой пашне, к тому же на пашне с вечно мерзлой основой, где «июнь

– еще не лето, июль – уже не лето», получают в среднем по 20 центнеров

пшеницы с гектара, а в благоприятные годы – и по 32 центнера. Урожаи если не

рекордные, то на уровне передовых хозяйств области, находящихся в несравнимо

лучших климатических условиях. С этой же пашни ежегодно получают такое

количество кормов, какого хватает для долгой зимовки 2650 голов крупного

рогатого скота, в том числе более 800 коров, от которых надаивают в среднем

по 2400 килограммов молока, а молодняк каждые сутки нагуливает по 534 грамма

мяса.

И все же достижения эти (так считает сам председатель!) ниже собственных

возможностей. Почему? Отвечая на этот вопрос, Перевалов пишет:

«Не должно быть такого положения, когда район дает указание хозяйству (а

району – область), сколько сеять, и когда начинать сев, когда к уборке

приступать, сколько иметь скота, кормов и какова должна быть продуктивность.

При таком положении, противоречащем решениям партии, разрушается инициатива

снизу. Руководители, специалисты и колхозники превращаются из творческих

работников в исполнителей, не всегда старательных. Однако спроса с них за

провал учинить нельзя – они не сами творили, они выполняли «рекомендации».

Если же все-таки спрашивают, то на столе появляется заявление об уходе».

И предлагает доводить до хозяйств на каждый год план производства товарной

продукции не от достигнутого уровня в хозяйстве, а на гектар условной пашни,

исходя из ее экономической оценки. Там, где еще нет земельного кадастра,

определять эту величину по средним показателям, достигнутым хозяйствами зоны

или района за минувшее пятилетие.

Отсюда и минеральные удобрения распределять бы не поровну всем хозяйствам, а

по фактическому количеству товарной продукции с гектара условной пашни.

Продал больше продукции – получил удобрений больше. В этом случае

государство (интересы которого надо учитывать в первую очередь) дает

столько, сколько оно получило, а хозяйство получает столько удобрений,

сколько необходимо на восстановление затраченного плодородия почвы.

«Да и подоходный налог надо бы брать не так, как он берется сегодня: чем

больше производишь продукции, чем выше рентабельность, тем больше подоходный

налог. Получается что-то вроде штрафа за хорошую работу. Хозяйства,

работающие плохо, имеющие небольшие доходы, не платят государству ни

копейки, они освобождены от этого налога. Нет, колхозам и совхозам

государство дало землю, за землю и должно взыскивать, тем самым понуждать

нас, хозяйственников, более эффективно использовать каждый гектар пашни...»

С этим предложением А. В. Перевалов обращался в Министерство финансов СССР.

Ответ, поступивший ему, председатель приложил к письму. Вот он:

«Размер доходов колхозов зависит от целого ряда факторов. В значительной

мере уровень доходности определяется квалификацией руководящих кадров, их

умением организовать производство. Однако нельзя забывать и о таких важных

факторах, как почвенно-климатические условия, техническая вооруженность,

специализация производства, различный уровень товарности хозяйства».

Читал я эти доводы и подмывало меня сказать товарищу, подписавшему ответ:

да, забывать о почвенно-климатических условиях никак нельзя хотя бы потому,

что ответ этот адресовался специалистам, работающим не на Кубани, а в зоне

вечной мерзлоты, и ссылка на благоприятные природные условия не улыбку у них

вызовет, а досаду и сомнения. Тут уж каждый подумает: да, в начислении

налогов что-то, видно, не так. Пожалуй, прав Перевалов: величина налога, как

и плана производства, должна определяться плодородием земли.

Однако вернусь к письму председателя.

«Все это повысит творческую активность и заинтересованность в дальнейшем

развитии хозяйства каждого его работника. Это поможет изыскать новые резервы

имеющихся возможностей роста производства продукции. Это подтянет отстающих,

заинтересует передовиков, поможет добиться общего подъема сельского

хозяйства. Гектар земли раскроет свои потенциальные возможности сполна,

хотя, как видите, капитальные вложения при этом могут и не возрастать».

– Правильно председатель мыслит, – согласились в Починковском районном

управлении сельского хозяйства. Услышал я это согласие и обрадовался: где

как, а тут, в Починке, где разработан такой обстоятельный план социально-

экономического развития, дело доведут до конца и будут планировать

производство товарной продукции, а не гектары. Обрадовался и не уловил

какой-то отрешенной иронии в голосе.

– Однако, скажите, нам-то как быть, районщикам?.. Говорите,

руководить?... Помогать хозяйствам словом и; делом?.. Все правильно. А вы

когда-нибудь были в нашем здании во время составления планов? Почти каждый

председатель того же самого требует. Он нам: «Мне скот надо обеспечить

кормами, поэтому площадь зерновых уменьшайте». Мы ему: «Не можем». Он нам:

«Я же вам говорю, план по производству товарной продукции мы принимаем и

выполним его за счет повышения урожайности». Мы ему: «Что хочешь делай, а

посевная площадь должна быть вот такой». Он нам: «Хорошо, я отчитаюсь, а

посею меньше». Хлопнешь его по плечу: иди. Иди, дорогой наш хозяин земли, ты

же знаешь, что и нам, району, точно так же погектарный план доводят, вот мы

и разверстываем его...

Спрашивал я у многих председателей: мол, и как же выкручиваетесь? Улыбаются

в ответ...

5. НИ В СЕЛЕ СЕЛИФАН…

Показывая Лучесу, Сергей Иванович Бизунов проронил

однажды такую фразу:

– Как видишь, нечем нам похвалиться. Нет ни одной

многоэтажки.

Сказал он это вовсе не для того, чтобы в

«отсталости» своей признаться или отослать меня в те

хозяйства, где есть эти модные ныне деревенские многоэтажки. Скорее, чтобы в

споре с человеком, видевшим многие экспериментальные села, проверить самого

себя, свою «линию». Так оно и оказалось. Признался председатель, что отстоял

Лучесу от нашествия многоэтажек не без сомнений. Да это и понятно. Будучи

расчетливым хозяином, Бизунов не мог не прислушаться к доводам сторонников

многоквартирной застройки: жилье в таких домах обходится дешевле. А это

такой туз, против которого и выставить-то нечего.

Нельзя сбрасывать со счетов и такую силу, как общественное мнение.

Помните, с каким восторгом отзывались еще недавно о деревенских

многоэтажках? Едва заходила речь о застройке села, тут же на первый план

выступали многоэтажные дома. Именно они преобладали в проектах, они

красовались на газетных и журнальных снимках, в кадрах телевизионных

передач, олицетворяя собой не только новь села, но и его будущее. Эта линия

поддерживалась и пропагандировалась в первую очередь специалистами, я имею в

виду проектировщиков, архитекторов и строителей.

Хорошо, мол, что в домах этих полное благоустройство – как в городе. Да,

с этим спорить не приходится – конечно, хорошо, когда быт человека

благоустроен.

Хорошо, дескать, что ради этого пошли на скученность домов и теперь в

селе нет ни сараев, ни приусадебных участков – чисто. Но... в этом можно бы

и усомниться, людей поспрашивать, да и самому подумать, а для этого надо

было забыть хоть на время, что ты горожанин и посмотреть на это с точки

зрения сельского жителя.

Хорошо, утверждали, что крестьянин отказался от живности и заниматься ею

не хочет. Но тут авторам следовало бы уточнить: не хочет или не может?

Авторы не сомневались, поэтому уточнять, спрашивать не собирались, так как

именно это и выбило бы их из проторенной колеи, а значит, потребовало бы от

них добросовестного анализа, физических и нравственных усилий. Нет уж,

хорошо, да и все тут. К чему, мол, сомнения и осложнения. Очень хотелось им,

чтобы не было сомнений и у жителей этих самых сел, перестроенных на

городской лад: живут люди в селе, но ничего сельского нет. Однако это тоже

вроде бы хорошо: все, различие ликвидировано.

Радовались и сами новоселы: ни забот, ни хлопот в таком доме, не надо ни

топливо заготавливать, ни по хозяйству хлопотать. Как в городе! Отработал в

поле или на ферме, вернулся домой и – отдыхай, в телевизор глядючи. Радость

эта была понятна – переселялись в дома городского типа не из палат каменных

– из завалюх, да и, как правило, не местные жители, а приезжие из дальних

деревень, отрезанных бездорожьем, из дальних областей. Так что для них это

переселение – ближе к городу, к центру, на пути к которому оказалось не

просто свободное жилье, а жилье городского типа, и дают его без всяких там

очередей. Нет ни сарая, ни огорода при доме? Ну и что? Зачем на новом-то

месте закабалять себя хозяйством? Ну его. Человеку, оторвавшемуся от родной

земли и отчего дома, утратившему родственные и соседские связи, не хотелось

обретать какие-то новые привязанности. Да и зачем ему, при казенной-то

квартире, пускать корни, рвать которые, он это знает по себе, все же

тяжко...

И стоят многоквартирные дома – ни кустика, ни былинки вокруг. Как на

выгоне, все вытолочено.

Подобную картину я наблюдал во многих селах, где многоэтажки стоят, а в

них обитают жильцы, освобожденные от личных забот-хлопот по дому и

хозяйству. Словно нет ни рук у людей, ни души, ни свойственной человеку тяги

в земле покопаться, весной деревце посадить, чтобы дом свой, двор украсить.

Чем же занимаются они в свободное время?

– А кто чем, – ответила учительница, с которой я разговорился, стоя у

многоэтажки. – Мужчины в домино рубятся, женщины – в карты. Дети без всякого

дела ходят-бродят по двору-пустырю, оглушенные ревом магнитофонным и криками

из окон. Скучно всем и тяжко, особенно старикам и детям, когда нет никакого

дела, когда у ребят целыми днями лишь беготня, у стариков – пересуды да

ругань, до того налаются, что аж жалко и стыдно за род человеческий.

Мальчишкам тоже хочется чего-нибудь такого, что освежит ощущения, взбодрит

обмякшие мышцы души и тела. Они не научились созиданию (ни грядку не

довелось вскопать, ни дерево вырастить, ни дом, калитку вместе с отцом

починить), их тянет к разрушению всего, что поддается ломке: игровых

площадок, для них же построенных, перил в подъездах, деревьев, колхозом

высаженных, чтобы им же было где в тень спрятаться...

Заговорил я об отдыхе с председателем, с согласия которого настроили в

селе многоэтажки. А он мне:

– С этим отдыхом прямо беда какая-то. Что ни сделаешь – тут же поломают

все, покорежат. Аж смотреть страшно. Да что же это такое с ними делается?

Неужели это безделье и праздность вытворяют с ними такое? Наверно. Других

причин не вижу. Да это и понятно, при сплошном отдыхе кто же не заскучает? А

нахулиганит – и вроде бы порыв души проявил...

Был май, и поэтому я спросил юного жителя деревенской многоэтажки:

– Ты слышал, как поют соловьи?

– У нас их нет, а по радио слышал...

Ушам своим не поверил я, у другого спросил. Он то же самое ответил. Да

как же так?! В ста шагах от домов, в зарослях за околицей всю ночь

заливались соловьи, а мальчишки их только по радио слышали?

– Да ведь им теперь нужды нет ни поздно ложиться, ни на заре вставать —

вот и просыпают все на свете, – объяснила учительница.

На заре действительно вставать им нет нужды, спят. Однако по вечерам,

успел заметить я, расходиться с улицы не торопятся, до позднего поздна у

подъездов горланят.

Соловьи за околицей уже вовсю пели, заливались, перекликались. Правда,

иногда словно бы вздрагивали от ребячьих вскриков, сбивались с лада и

голоса. Нет, не могли их услышать ребята в этом гаме. Да они и не

прислушивались. Они были глухи ко всему, что происходило в природе.

Спросил я Василия Макаровича Чердинцева, знаменитого оренбургского

комбайнера, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии

СССР, какие картины детства воскрешает он в памяти чаще всего.

– Ранние утренники, туман, сизая от росы трава – и мы, босоногие

мальчишки, выгоняем коров за околицу. Идешь, а за тобой след по росной

траве...

– Вспоминается как тяжкая обязанность?

– В десять лет обязанность действительно нелегкая. Но хорошо, что она

была. Иначе многое не увидел бы, не узнал, не услышал. – Помолчал, потом

добавил: – И сейчас люблю вставать на зорьке, по двору похожу, по саду, а уж

потом – в поле.

По двору, по саду Василий Макарович не бесцельно ходит, а дело какое-

нибудь делает. Все здесь, в оренбургском селе Сакмара: и дом, и сад, и

надворные постройки – он своими руками поставил, благоустроил, выходил. Так

что забот и самому и детям хватает, особенно когда все бытовые удобства, как

говорится, во дворе.

Зачем ему, занятому человеку, эти хлопоты-заботы? Зачем ему, при его-то

заработках, личное подсобное хозяйство? Пора бы уже и отдохнуть, пожить в