Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

решился назвать его в своих очерках стариком? В разговорах называют, в

очерках – нет. Не могу и я приложить к нему это вовсе и не обидное слово. И

не потому не могу, что Терентий Семенович может обидеться. Нет, он сам себя

часто так именует. Однако же не могу, и все. Да и не подходит оно ему.

Написал, что «по двору сам управляется, как и все деревенские старики», что

в селе «не отличить его от односельчан, вышедших на пенсию колхозников». Но

все время чувствовал, не то написал, не те слова. Отличается он от них, и

отличается чем-то неуловимым.

Нет, не тем, что многие, и не сверстники даже, а кто на добрых два

десятка лет моложе его, давно вышли на пенсию и теперь посиживают на

скамеечках, дальше двора не отлучаясь. Не тем, что они сидят, а он и на

восемьдесят пятом году все еще работает и, уверен, будет работать, будет

думать и беспокоиться – иначе он не может. Не тем, что всюду успевает: в

Курган ли надо, в Москву или Ленинград – у него и разговоров нет, едет,

летит. Чаще летает. На поезде долго, а хочется скорее, времени-то не хватает

Скажете достаточно и этого, чтобы отличаться. И все же нет, не этим. Чем

же тогда?..

Однако беседа шла своим ходом. Ученые спросили: уверен ли он, что закон

возрастающего плодородия существует в природе, или это только предположение?

– Степень истинности наших знаний о том или ином законе природы, —

ответил Мальцев, – проверяется степенью успеха в хозяйственной практике.

Закон возрастающего плодородия выдержал такую проверку. А вы знаете, что

практическая деятельность людей увенчивается успехом лишь в той мере, в

какой она строится на познании законов природы. Будь идея ложной, неверной,

противоречащей объективной диалектике, потерпели бы неудачу и мы, и академик

Александр Иванович Бараев, разработавший на основе этого же закона

почвозащитную систему земледелия для районов Казахстана. Подсчитано, что

только в целинных районах Северного Казахстана и Западной Сибири

безотвальная обработка почвы обеспечивает ежегодный дополнительный сбор

пяти-шести миллионов тонн зерна. Выходит, выводы наши правильные, закон

возрастающего плодородия в природе существует. А Владимир Ильич, как вы

помните, утверждал: «...То, что подтверждает наша практика, есть

единственная последняя объективная истина»

– Почему, в таком случае, он не действует сам по себе, независимо от

действий человека?

– Закон может действовать лишь в определенных условиях. Он действует сам

по себе на целинных, не тронутых человеческой деятельностью землях.

Действует и на освоенных землях, где человек поступает в согласии с природой

и вверх ногами не переворачивает плодородный горизонт. А не действует в

пустыне, где нет никакой растительности, как и на строительных площадках, на

отвалах у шахт и заводов, да на перевернутой плугом пашне—тут нет у природы

под рукой ничего, ни лаборатории, ни материала, из которого она творит

перегной, мы переворачиваем все это и закапываем, да еще поглубже норовим

упрятать, тем самым прекращаем и действие закона. Прекращаем действие, но

закон мы не уничтожаем, так как закон не уничтожается, а лишь теряет силу.

Он может снова начать действовать, если восстановим условия, на базе которых

он действовал. Значит, мы должны научиться хозяйствовать на земле так, чтобы

не очень мешать природе. Если раньше крестьянин переводил старопахотные

земли в залежь, давая возможность природе «поработать» над восстановлением

плодородия, то теперь мы способны предложить ей ту же работу и на

обрабатываемых землях. При этом можем постоянно наращивать плодородие, и

наращивать гораздо быстрее, чем на залежи, – ведь мы удобрять можем, навоз

вносить, возвращать земле те органические вещества, которые увезли с поля

вместе с урожаем.

– Но мы можем создавать плодородие и искусственно, за счет тех же

минеральных удобрений...

– Можем создавать и искусственно, на время. Но есть возможность делать

это и естественным путем, натурально. Можем и то и другое использовать. И

надо использовать, надо вносить, надо возвращать. Для этого парующие земли

нужны, а при безотвальной обработке почвы без них и работать нельзя. Почему,

спросите? Потому что, к примеру, никак нельзя сеять по взлущенной стерне,

если земля сильно запыреена. Если и посеем, то загубим посевы. Только под

пар эти поля, так как никакой зяблевой вспашкой, ни глубокой, ни мелкой, ни

отвальной, ни безотвальной, пырей не уничтожить. А вот когда такие земли я

под пар отвожу, то даже радуюсь, – в пару корневища пырея за одно лето

превратятся в перегной и тем самым обогатят почву. То есть и в пару почва

будет накапливать какое-то количество гумуса естественным путем. Так что при

достаточном количестве хорошего пара не нужны будут и ядохимикаты, и без них

с сорняками, с вредителями справимся. И с хлебушком будем.

– Вы против ядохимикатов?

– Куда же деваться, если поля запущены. А если правильно вести

земледелие, то можно и без них обходиться. Нужно обходиться, потому что не

всякое зло сразу выказывает себя злом. У меня возникает все чаще мысль, что

в нашем хлеборобском деле пользы от ядохимикатов меньше, чем вреда. Стараясь

изменить в своих интересах природные процессы, мы вступаем в конфликт с

силами естественной саморегуляции, нарушаем равновесие в природе. Однако у

иного агронома только на химию и надежда. Другой возможности справиться с

вредной растительностью он и не видит. И тем самым лишаем наших пернатых

друзей здоровой пищи, травим их. Пенье жаворонка теперь не только горожанин,

но и сельский житель забыл. Нет его нынче в наших местах. И перепелки

повывелись, те, что «поть-полоть» зовут и «спать пора». Тихо в наших полях и

лугах. А тишина такая опасна и должна насторожить нас. Пока не поздно.

Наверно, и почвенные бактерии несут ощутимый урон, те бактерии, которые

активно участвуют в круговороте веществ, орудуя на «кухне», готовя пищу

растениям и пополняя почву питательными веществами.

И тут не надо быть очень догадливым, чтобы сказать: а ведь без них,

невидимых глазу тружеников, естественное плодородие почвы долго

поддерживаться не сможет, без них почвообразовательные процессы прекратятся

вовсе, прекратятся только потому, что мы вырываем из экологического цикла

какие-то очень важные звенья, которые ни увидеть простым глазом, ни услышать

нашим человеческим ухом мы не можем.

Так что ученым сегодня надо больше думать не о том, как лучше применять

те или иные ядохимикаты, а что и как надо делать, чтобы без них обходиться.

А обходиться без них можно. Но, конечно, при очень высокой культуре

земледелия, при такой системе земледелия, в которой пары займут положенное

им место.

Думается, пора поставить так: присвоили хозяйству звание высокой культуры

земледелия – значит, на полях ядохимикатов не должно быть. Постепенно, на

передовиков глядя, и другие будут привыкать обходиться без гербицидов и

больше будут налегать на агротехнические приемы, на содержание полей в

чистоте.

Конечно, делать это надо постепенно, потому что разом отказаться от

ядохимикатов никак нельзя, тогда мы действительно зарастем сорняками и

вынуждены будем снова применять гербициды. Но в любом случае мы должны

заявить: применение ядохимикатов подрывает производительные силы природы, и

что мы, исповедующие законы диалектического мышления избираем иное

направление, соответствующее законам природы, а не нарушающее их.

– Нужны иные препараты, безвредные для животного мира.

– Не знаю, – задумчиво откликнулся Мальцев. – Придумать менее вредные для

животного мира препараты, наверное, можно. Но они же и понизят бдительность

нашу при их применении. А долголетняя агрономическая практика убеждает: нет

и едва ли могут быть созданы химические средства защиты, которые были бы

совершенно безвредными для животного мира и убийственными для определенного

вида вредителей и растений.

Все ядохимикаты, применяемые в сельском хозяйстве, ядовиты как для

животных, так и для человека. Различие только в том, что одни очень токсичны

и действуют быстрее, действие же других проявляется постепенно, по мере их

накопления в организме. Но разве от снарядов и мин замедленного действия

меньше вреда, чем от тех, что взрываются сразу?

Проблема серьезнее, чем многие думают. Природа сурово мстит тем, кто

беспечен, кого интересует лишь сегодняшний день, кто не соизмеряет цели и

средства.

А решим мы все эти проблемы, так мне думается, когда на основе

диалектических законов сформулируем основные принципы и направления

сельскохозяйственной науки.

Не годится нам, материалистам, забывать, что без философии естественные

науки неизбежно теряются в бездне фактов. Только она способна снять логикой

субъективные взгляды на эти факты и вывести научную мысль на правильный

путь. Значит – и хозяйствовать будем без шараханий из одной крайности в

другую, не как привыкли, не как прикажут из района, а в согласии с законами

природы.

Вспомним, еще Владимир Ильич Ленин в своей глубочайшей по содержанию

книге «Материализм и эмпириокритицизм» писал, что «пока мы не знаем закона

природы, он, существуя и действуя помимо, вне нашего познания, делает нас

рабами «слепой необходимости». Раз мы узнали этот закон, действующий (как

тысячи раз повторял Маркс) независимо от нашей воли и от нашего сознания, —

мы господа природы».

Призывая своих слушателей вспомнить эту ленинскую мысль, Мальцев передал

ее, подумалось мне тогда, не дословно, а в вольном своем изложении. Нет,

кажется, так и сказал, слово в слово. Потом добавил:

– Не будем при этом забывать, что у «слепой необходимости» есть великие

силы, которые, если они не познаны или если мы не считаемся с ними, способны

действовать, и разрушительно.

И еще вот что я хочу сказать. Мы не можем управлять погодой, но

подладиться под нее можем, с некоторой степенью риска, конечно. Можем

подладиться к погодным условиям, составляющим климат местности, не только

сроками сева, но и структурой посевных площадей. Чем она рациональнее, тем

меньше мы будем зависимы от погоды...

Однако нам, гордым людям, не хочется подлаживаться. Нам управлять погодой

хочется. И когда-нибудь, познав законы природы, мы научимся этому, – такова

давняя мечта земледельца. Однажды я высказал ее Мальцеву.

– Может, и научимся. Только не знаю, сумеем ли управлять как следует, на

великую пользу себе и природе, – ответил Мальцев задумчиво, глядя на

сложенные на коленях руки. – Ведь сейчас, когда мы говорим про управление

погодой, то имеем в виду интересы одного сельского хозяйства. Но когда

научимся это делать, то неминуемы будут споры и согласования между самыми

разными ведомствами. Возьмем простейший пример: на время проведения тех же

летних Олимпийских игр и зрители, и спортсмены, и другие заинтересованные

стороны захотят иметь сухую безоблачную погоду, а в это время хлебная нива,

луга и пастбища нуждаются в хороших дождях. И я не уверен, что земледелец в

этом споре сторон одержит верх. Словом, все будет, как и сегодня: крестьянин

радуется летнему дождю – дождь урожай поит живительной влагой, а горожанин

клянет этот самый живительный для нивы дождь – он нарушает все его планы, с

берега реки прогнал или с лесной ягодной поляны. Сейчас мы миримся с этим,

вынуждены приспосабливаться к погоде, а когда управление окажется в наших

руках, каждый потребует учитывать и его интересы...

Потом я раскрыл «Письма из деревни» Энгельгардта и среди подчеркнутых

Мальцевым строк нашел такое: «Если бы хозяину дать власть над погодой, чтобы

по его мановению шел дождь или делалось вёдро, словом, чтобы в его руках

были все атмосферические изменения, то, я уверен, не найдется хозяина,

который, командуя погодой, сумел бы так все подладить, чтобы у него был

наивысший урожай, наибольший доход. Увлекся бы, например, уборкой сена,

напустил бы безмерно звонкую погоду и в то же время позабыл бы холодком

ударить на какую-нибудь бабочку или муху. Ан у него червяк либо лен, либо

хлеб пожрал бы или скот от язвы подох бы».

На встрече в Тимирязевке Мальцев не мечтал управлять погодой. Он говорил

о том, как лучше подладиться к ней.

Слушали его ученые с интересом. И мне показалось, они слушают человека,

впервые рассказывающего о новой теории земледелия.

Вот я и подумал: а осознали мы всю значимость того, что сделал Мальцев в

агрономической науке? Мы хорошо знаем и часто говорим лишь об одном: он

предложил «не пахать». Нет, он на практике отверг и разрушил теорию

убывающего плодородия, возведенную в закон природы. Говорите, разрушить еще

недостаточно? Он дорогу другим проложил – обосновал закон возрастающего

плодородия почвы и научился управлять им. Сам научился и нас этому учит. И

предупреждает: будущая жизнь на Земле, благополучие человечества во многом

зависят и от того, как нам удастся сохранить почву и умножить ее плодородие.

Движимый этой благороднейшей заботой, он отыскал в природе диалектические

законы и на их основе разработал систему земледелия, при которой растения

сами «работают» над улучшением плодородия используемых человеком земель.

Именно Мальцев явился творцом новой земледельческой истории нашей державы.

А мы говорим: он предложил «не пахать». Приняв эту систему, мало кто

обратил внимание на научную основу – на философию земледелия. А ведь именно

знание объективной диалектики и позволило ему «вывести теорию и практику из

длительного застоя», как о том в один голос говорили четверть века назад.

Об ученом, о его месте в науке, мы часто судим по тому, сколько было у

него учеников, последователей, какую школу он создал. Это ученики напоминают

нам о нем, возвеличивая и дело, и имя ученого, потому что и они, ученики,

получают отраженную славу и от дела, и от имени.

Мальцев не в институте, не в окружении ученых создавал свое учение, а на

колхозном поле, поэтому ни учеников у него нет, ни школы. У него есть

хорошие последователи, которые смело пошли по дороге, проложенной Мальцевым.

Но они, как говорится, и сами с усами. Они, приезжавшие к нему поучиться,

теперь заявляют: «Смешно и досадно, когда в печати утверждают, что мы

повторяем разработки Терентия Мальцева». Думается, не на пользу такие

заявления, такое отречение и забвение того, что сделано Мальцевым во славу

науки нашей и отечества.

Виноваты и мы, писатели, журналисты, кинематографисты. Мы видим в его

жизни пример нравственного служения долгу, земле и призванию. Мы наш идеал в

нем видим. Он – совесть народа нашего. Одно в наших рассказах плохо – не

ученый у нас выступает, а только много повидавший на своем веку хлебороб,

которому конечно же есть что сказать молодежи.

Да, он хлебороб, но и ученый, ученый со славным именем. Он живет не

одними интересами науки. Его, великого российского земледельца, волнует и

нравственная сторона нашего бытия.

Вспоминается мне один разговор, случившийся после посещения сельского

клуба, где «показывали себя» пьяные парни. Признаться, я бы не обратил на

них никакого внимания (где их нет, пьяных), если бы не увидел, как изменился

в лице Терентий Семенович. Наверно, вид чертей не поразил бы так верующего,

как пьянь эта подействовала на Мальцева. Только что он увлеченно говорил о

законах природы, к познанию которых человечество всегда стремилось и будет

стремиться. И вдруг словно споткнулся, сник – пьяных увидел. Они, окончившие

десять классов и имея все возможности тренировать ум свой, ядом его убивают.

– Жалко мне все же тупоголовых людей этих, – признался Мальцев, когда

домой к нему мы вернулись.– Зачем, спрашивается, их десять лет в школе

учили? Так, если не спохватятся вовремя, и свою жизнь впустую проживут,

ничего доброго не сделав, и чужую заедят.

Сказав это, он подошел к книжному шкафу, снял с полки книгу.

– Сейчас прочитаю вам одно хорошее высказывание Энгельса... Вот,

послушайте: «Общественные силы, подобно силам природы, действуют слепо,

насильственно, разрушительно, пока мы не познали их и не считаемся с ними.

Но раз мы познали их, поняли их действие, направление и влияние, то только

от нас самих зависит подчинять их все более и более нашей воле и с их

помощью достигать наших целей».

– Так вот, – продолжал Мальцев, – когда земледелец действует так, будто

никаких естественных сил природы не существует, когда не считается с ее

законами, то он расплачивается за это не только недобором урожая, но еще и

урон природе наносит, нарушает экологическое равновесие, что оборачивается

многими бедами, порой непредсказуемыми. Наверное, то же самое и в обществе?

Думаю, не надо бы нам делать вид, будто все идет хорошо. Да и нельзя не

считаться с теми явлениями, которые все ощутимее беспокоят общество, а не

только нас с вами. Уклоняться от прямого ответа и действия – значит

позволять этим явлениям разрастаться. Сами посудите: бурьян, сорняк в поле

вреден, но он не делает наши культурные растения сорняком. А всякая дрянь и

пьянь в человеческом обществе может делать такой же дрянью и пьянью вполне

хороших людей. И, к сожалению, делает...

Так что, могу подтвердить, нравственная сторона нашего бытия волнует

Мальцева все сильнее. Волнует, потому что он знает: даже идеальная система

земледелия не даст желаемого эффекта, если исполнять замысел будет пьяный

тракторист.

Все это так, но упускаем мы часто, не говорим, что именно он продвинул

науку вперед, а значит, и человечество. Он, будучи свободным от заученных

догм, проник пытливым взором в таинство сотворения почвы и ее плодородия, в

те процессы, знание которых делает человека еще сильнее. Не силой сильного,

а разумом. Вовсе не собираясь укорить философов и аграрников, он первым

применил один из законов природы, научился пользоваться этим законом в

интересах общества. Диалектический метод исследования природы, доказал

Мальцев, открывает громадный простор для новых поисков и открытий. Только

знание общих закономерностей направляет умы людей по правильному пути

исследования и практической деятельности. И не случайно, завершая встречу с

учеными, Терентий Семенович Мальцев, обращаясь к представителям

сельскохозяйственной и философской науки, сказал:

– У Герцена, в его «Письмах об изучении природы», есть одна очень

правильная мысль. Он писал: «Философия и естествоведение должны или вместе

стоять, или вместе идти». Давайте же, чтобы идти вместе, а не стоять,

объединим наши усилия во имя общего блага. – И добавил: – Каждый агроном,

если он хочет стать естествоиспытателем, должен быть и философом, потому что

дело он имеет с живой, вечно изменяющейся природой, а философ-агроном, – он

должен знать природу и ее законы. Потому что вся человеческая практика есть

не что иное, как сознательное или бессознательное использование объективных

законов природы и общества. Сами понимаете, лучше использовать их

сознательно: и нам будет больше пользы, и природе вреда меньше. К сожалению,

смею это утверждать, в большой нашей науке этого единства философии и

земледелия пока не чувствуется. Можно сказать так: мы занимаемся земледелием

без основательного знания диалектического содержания объективных законов

земледелия...

Не потому ли лишь немногие догадываются, представляют себе, что сделано

Мальцевым – опытником, естествоиспытателем, ученым?

Не потому ли предложенную им систему земледелия мы рассматриваем порой

как упрощенную? Нет, это не упрощенная система, а самая сложная, хотя и

кажется на первый взгляд простой. Ведь сеять по непаханой стерне можно лишь

на хорошо обработанных и очищенных от сорняков полях – иначе доброго урожая

не получить. Нет, не на поверхностное отношение к делу эта система

побуждает, а на творчество. На творчество человека, познавшего законы

природы и умело использующего их в своей деятельности на земле. На земле

Сибири и Казахстана, Украины и Нечерноземья. Да, и на земле Нечерноземья,

убежден Мальцев. Именно здесь, в Нечерноземье, как и всюду на подзолах,

солонцах, суглинках и супесях, где плодородный слой очень мал, первейшей

целью агроприемов должно быть постепенное углубление пахотного горизонта —

без этого нечего и говорить о повышении плодородия почвы.

Но именно здесь, в районах с подзолистыми почвами, где тонкий пахотный

горизонт, углубление пахотного слоя отвальным плугом очень опасно.

Посмотрите на пашню российского Нечерноземья – и вы увидите: то тут, то там

вывернуты плугом глины или пески. Здесь и летом, когда зазеленеют,

заколосятся хлеба, видны пролысины, потому что плодородная почва на глубину

запахана, а наружу вывернуты бесплодные минерализованные грунты. И так раз

за разом, из года в год, сами того не желая, мы подрываем плодородие почвы,

перемешиваем с глиной и песком саму почву. Так что только безотвальная

пахота позволит и пахотный слой углубить, и почву сберечь от истощения, и

умножить ее плодородие. То есть поможем природе в ее работе, создав для

этого необходимые условия.

Добавить к этому хочу – и себя избавим от многих бед. А имею я в виду вот

что.

Никто, пожалуй, не припомнит такого мокрого лета, какое выдалось в этой

зоне в 1980 году. Мокрое и холодное. И закапризничала погода уже с весны,

долго не давая земледельцу отсеяться. Уже май кончался, начался июнь, а ко

многим полям не подступиться было. Многие поля походили на трясину,

набрякшую водой. Приходилось пахать и сеять выборочно. Не поля выбирали, а

клочки на полях, где повыше и посуше. Случалось, одно поле целый месяц

засевали: то один лоскуток, то другой на высоком месте уже всходы появились,

а в низинке еще буксовал трактор с сеялкой.

Глядя на эти муки, я вспомнил фразу, мимоходом сказанную Мальцевым, —

рассказывал об одной встрече с писателем Валентином Овечкиным. В 1950 году

дело было. Вот эта фраза:

– Май в тот год выдался на редкость сырым, – вспоминал он. – По пахоте ни

один трактор с сеялкой пройти не может, – тонут, а по непаханой, где только

продисковали, там хоть бы что, как по асфальту бегут. То же самое и на жатве

повторилось. На одном поле без помех идут, а на другом, через дорогу, —

пережидать пришлось, когда распогодится и земля подсохнет. Как раз в эту

пору и заехал к нам Валентин Овечкин, видел, как шла уборка и на том поле и

на этом.

То было начало безотвальной обработки почвы. В 1950 году Мальцев посеял

по непаханому клину 400 гектаров. Тогда это было – аж 400! И поэтому так

памятно ему все, что было в тот счастливый для него год. Пройдет немного

времени – и отвальный плуг на мальцевских полях будет вытеснен окончательно,

потому и примет подобных не будет, не с чем теперь сравнивать, ни тракторы

не тонут, ни комбайны не буксуют.

Итак, на пашне тонут, по непаханой бегут. Это и понятно, на пахоте земля

не уплотнившаяся, даже под ногой «расступается», не держит, а на участке,

где только верхний слой дисками порыхлили – там не загрузнешь, там твердая

«подошва» держит. На вспаханном плугами поле почва переувлажнена, потому что

структура ее нарушена, потому что все поры заилились и как бы

зацементировались, лишняя влага ни испариться не может, ни на глубину

просочиться (а избыточное увлажнение, характеризующее Нечерноземную зону,

как раз тем и вызывается, что количество осадков выпадает здесь больше, чем

испаряется и уносится с грунтовыми водами). На поле, обработанном без

оборота пласта, структура почвы не нарушена, не распылена, она, по выражению

Мальцева, «как творог», лишнюю влагу и вниз отдает, и в воздух, да и плотная

– не увязнешь ни на весеннем севе, ни на уборке, ни на севе озимых.

Кстати, ученые утверждают, что озимые часто вымерзают не оттого, что

холодов не выдерживают. Нет, в другом тут причина: влага, накопившаяся с

осени в разрыхленной и не успевшей уплотниться почве, превращается в

кристаллы льда, от которых трескается почва, разрываются корни озимых, что и

приводит к их гибели. Этого не происходит там, где почва уплотненная, то

есть на невспаханных полях, на обработанных без оборота пласта.

Вот от какого числа бед освобождает нас безотвальная обработка почвы! Вот

сколько ощутимых выгод приносит она нам!

– Пахать без отвала можно везде, но как пахать, на какую глубину – надо

определить на месте, – говорил Мальцев еще в 1954 году.

Однако в хозяйствах Нечерноземья безотвальную обработку почвы и сегодня

увидишь не часто. Слышал, в Ивановской области начали применять, в

Московской пробовали, но чтобы сыскать и увидеть эти «капли в море», нужно

днем с огнем искать...

Словом, трудная выдалась весна 1980 года. Пока отсеялись – намучились

все, да и колдобин на полях понаделали немало.

Какой же жатва будет? Одно можно было уверенно сказать, будет она точным

повторением весеннего сева. На каждое поле придется по нескольку раз

заезжать комбайнами, чтобы убрать сначала те лоскутки, что на высоком месте,

а потом на низинки вернуться. А это лишние перегоны, дополнительные затраты,

потери времени. Это даже при хорошей погоде внимания да внимания потребует

от всех служб, напряжения всех сил.

Но погожими днями природа побаловала земледельца лишь в конце июля и

самых первых числах августа. Как потом окажется – их было двенадцать, всего

двенадцать погожих дней за все лето. Скоро едва механизаторы заведут моторы

своих комбайнов, чтобы в поле выехать, снова зарядят долгие обложные дожди.

На полях стояла вода, не впитываясь больше и не испаряясь

Что только не придумывали механизаторы, чтобы комбайны могли пройти по

ниве: и дополнительные колеса на переднем ведущем мосту устанавливали, и

давление в шинах меняли, и гусеницы прилаживали Но порой и эти ухищрения не

помогали. Тогда шли на помощь комбайнам гусеничные тракторы. А чтобы и при

такой тяге комбайны не увязали, даже специальные лыжи мастерили, на которых

и «скользили» комбайны

И тут же рядом, где уборка многолетних трав шла, редко-редко где

буксовали машины. Никакой там избыточной сырости, разве только в низинках. А

ведь травы эти, как и хлеба, высеяны были на пашне. Да, на пашне, но пашня,

травами занятая, уже два-три года не видела плуга, не перемешивалась. И

бежали по ней машины как по асфальту.

Знаю, мешала не только та сырость, что в земле копилась, но и та, что с

неба лилась беспрестанно. Согласен, тяжело, очень тяжко доставался каждый

центнер зерна, каждый сноп льна, каждый мешок картошки. И если какую-то

часть урожая не добрали, не запаслись кормами, то есть на то причины – шли

дожди.

Однако вспомним еще раз вот эти строки:

«Я слышу, как часто у нас... обвиняют то землю в бесплодии, то климат в

давней и губительной для урожаев неравномерности... Я уверен, что эти

причины далеко отстоят от истины... Я думаю поэтому, что дело не в небесном

гневе, а скорее в нашей собственной вине», – так утверждал римский агроном и

писатель Колумелла.

Мальцев, соглашаясь с этим утверждением, говорил:

– Вот и мы – и земельку нашу поругиваем, и климат виним, тогда как

виноваты сами. Не в том, разумеется, виноваты, что дожди не ко времени или

засуха случается, а в том, что климат данной местности зачастую не

учитываем. Не учитываем его как при выборе направления для хозяйства, так и

при определении структуры посевных площадей. Сеем, не соизмеряя свои

возможности с природными условиями, и тем самым ставим себя в постоянную

зависимость от погоды.

Признаться, на зауральской ниве, зреющей под жарким небом (там сухое лето

куда привычнее дождливого), слова эти не очень затронули меня. Видимо, так

всегда, – чтобы понять и осознать какое-то явление, надо увидеть это явление

в критическом его проявлении. Увидеть и боль испытать. Не почувствовать, как

болит душа у земледельца, когда он не в силах убрать сполна урожай, а чтобы

и твоя душа заболела, чтобы боль сдавила тебя, заставила задуматься и понять

слова, удивительно совпавшие с теми, что Мальцев говорил.

– Валить все грехи на погоду нечего. Хороший хозяин должен

приспосабливаться к тем условиям, которые и составляют климат. А он у нас

всегда был избыточно увлажненным.

Услышал я эти слова в Костромской области. И сказал их человек, которому,

в случае спада производства, удобнее всего на дожди сослаться как на

стихийное бедствие. Сказал первый секретарь Красносельского райкома партии

Анатолий Алексеевич Смирнов. И добавил:

– Хороший хозяин, чтобы не обрекать себя на муки, не будет сеять всего

понемногу, он чего-то больше посеет, чего-то меньше, а от чего-то и вовсе

откажется. А посмотрите на поля наших хозяйств, чего только не сеем – почти

все культуры, какие в Нечерноземье выращиваются. При такой пестрой

структуре, как ни старайся, обязательно где-то да потеряешь. Не на льне, так

на зерне, на картошке потеряешь или трав не доберешь.

– В такой ненастный год? – уточнил я.

– В любой, даже при хорошей погоде. Потому что ни возможности хозяйства

не учитываются, ни традиции, ни климатические условия в расчет не

принимаются. Распишут, сколько чего посеять, – и будь добр, выполняй этот

план в гектарах...

Не учитывать погодные условия, доказал Мальцев на практике, значит

действовать вслепую, сидеть за шахматной доской с завязанными глазами и

играть свою до элементарности простую партию, не обращая внимания на сложную

игру партнера. А партнер у земледельца – сама Природа, ее не понудишь

действовать по-твоему, к тебе подлаживаясь. Если выиграть у нее хочешь, то

подлаживайся к ней ты.

Просматривая и листая книги, собранные в рубленом деревенском доме, я

подумал вот о чем.

Мы хорошо знаем Мальцева. Не очень хорошо, но знаем, чем велик ученый

Мальцев, какие проблемы его волнуют, против чего он борется и что

отстаивает. Начинаем постигать и ту философию земледелия, которую исповедует

он, опираясь на диалектические законы природы. А если бы, представим такое,

мы не знали его? Смогли бы потомки узнать, что в наше с вами время жил и

работал талантливый ученый? Думаю, что, перелистав и перечитав книги,

которые он читал с карандашом в руках, статьи и книги, которые он написал

сам, потомки наши вполне могли бы представить его облик, очертить круг

волновавших его проблем. И многому поучиться.

Признаюсь, до встречи с Терентием Семеновичем Мальцевым мне не доводилось

проникать в мысли и чувства своих собеседников и таким вот способом – листая

книги, ими прочитанные. Но никогда, ни с каким другим собеседником не

оказывался я и в том неловком положении, когда вынужден был признаваться,

что не читал ту или иную книгу, не знаю того или иного автора, а если и

читал, то ничего не сохранил в памяти, ни одной мысли в прочитанной книге

никак для себя не отметил, не перечитывал, не возвращался к ней, утешая и

обманывая себя тем, что некогда.

Именно он, Терентий Семенович Мальцев, заново открыл для меня многих

знакомых авторов, обратил мое внимание на те произведения, которые