Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

ритмами, а птичьим гомоном: соловьи, щеглы, малиновки. Из библиотеки ли

выйдешь, или из магазина, из амбулатории или колхозного музея – прямо у

дороги, у пешеходной тропы, у калитки гнездовья птиц, обычно осторожных,

предпочитающих прятаться в густых, закрапивленных зарослях где-нибудь в

овраге.

Погода выдалась хмурая. Дожди текли на сады, на дома, на асфальтированные

улицы и тропинки. И, обмывая, только чище их делали. Яркая и звонкая чистота

эта нигде не была заезжена колесами, не исполосована гусеницами, не захожена

ногами, словно ограждена была невидимой оградой.

Что-то похожее я видел и в поле, на ферме, на машинном дворе – чисто,

аккуратно, по-хозяйски ладно, ничего «забытого», где попало брошенного, как

попало поставленного.

По вечерам, когда все тридцать две колхозные машины соберутся на ночевку

в просторный гараж под одну крышу, кажется, – хозяйство приготовилось к

смотру, который назначен на утро, и поэтому все так выправлено, вычищено,

выкрашено, будто перед этим машины неделю в рейс не выходили, под дождем

будто не мокли и раскисшие проселки не преодолевали с рыком, воем и стоном.

А колхозные шоферы! Будто никогда и не приходилось им лежать в грязи под

машиной, пришли поутру, – вовсе и не колхозные шоферы, пусть и не при

галстуках, но и не в промасленных ватниках. Разошлись по машинам, ногу на

стартер – и поехали! Потому что в гараже (не гараж – ангар!) в любую стужу

зимнюю тепло и даже воду на ночь сливать не надо.

Спросил я у шофера, молодого парня, не успевшего еще снять солдатскую

гимнастерку, как живится-работается.

– У нас можно работать, – ответил он гордо. – У нас получше, чем в

автохозяйствах, все организованно.

Он не выбирал между городом и родной деревней. Он пришел из армии, увидел

и остался. Но механизаторы старшего поколения, кого ни спроси, или уезжали,

а потом вернулись, или думали уехать, да остались «на время», поверив на

слово председателю, что и здесь, в Лучесе, будут человеческие условия.

– Это теперь так, – рассказывал мне шофер, один из тех, кто когда-то

хотел в город «умотать», – вроде бы и без натуги люди работают, а так, между

прочим. Пятнадцать дней – и нет зерновых, убрали до колоса. За восемь —

десять дней со льном управляемся, а его у нас полтыщи гектаров. Две недели —

и картошка вся выкопана, хоть и не шутка – двести двадцать пять гектаров ее.

С кормами тоже... и солому, и сено подборщик в кирпичики прессует и

связывает. Зимой не надо ни дергать, ни резать тот стог – бери с краю

сколько надо кирпичиков и – вся забота. Или силос тот же... На улице вон

дожди льют, а нам и горя мало, косим да возим, потому что дороги есть. А на

ферме?.. Как на заводе хорошем – чистота и порядок, с любым образованием

идти туда не стыдно. Наоборот, гордятся люди: в тепле, по часам, без авралов

и сверхурочных. А было... в грязи и день и ночь, и конца-края, просвета не

видно...

Он вспоминал, как надумал от этой беспросветности в края иные податься,

как к председателю за справкой пошел, а я пытался понять: что же положило

предел этому уходу? Что привлекает молодежь сейчас? Ведь в колхозе, этом

типично нечерноземном хозяйстве, давно забывшем о шефской помощи горожан

(сами помогают соседям!), сегодня нет нужды ни в механизаторах, ни в

животноводах, ни в полеводах – хватает! И хватает не с горем пополам, а, как

говорится, есть столько, сколько нужно. При этом работают не старички (хотя

и они в страду без дела не сидят), а молодой и здоровый народ, которому

выходить на пенсию не раньше как к концу нынешнего века.

А мучили меня эти вопросы вот почему. Совсем недавно я был в «Красном

добровольце», в хозяйстве, известном далеко за пределами Смоленщины. И

известность эта вполне заслуженная. По большинству производственных

показателей колхоз не просто опередил многих, в том числе и Лучесу, он

достиг почти предельных на сегодняшний день высот. Но вместе с этим, как ни

странно и горько, и другой предел четко наметился. Завтра, если даже не все,

а половина колхозников пенсионного возраста не выйдут в поле и на ферму —

закричит председатель «караул»: коровы останутся недоенными, нива окажется

без хозяйских рук.

Знает это председатель. Знает и все мучительнее задумывается: что, где,

когда он упустил?

Со стороны пока еще не замечают этой тревоги в председательской душе:

мол, о чем тревожиться, если хозяйство в зените славы. Но от этого еще горше

ему. Не мог и я успокоиться: ведь не в плохом хозяйстве, не у председателя-

недотепы или грубияна все это случилось.

Вот и поехал в Лучесу, где совсем иная картина. Сидим с Сергеем

Ивановичем. Он в прошлое мыслями перенесся: оттуда, из прошлого, надо

начинать, потому что вдруг ничего не делается, а уж успех наскоком и вовсе

не достигается.

– Во-первых, мы не опоздали с благоустройством села. И не ждали, когда

нам кто-то что-то сделает, – свою строительную бригаду сколотили. Пусть и

немного, но десять – двенадцать домиков в год она нам ставила и сегодня

продолжает ставить. Неплохо, правда же? А понадейся мы на дядю-подрядчика,

может быть, тоже без молодежи остались бы...

– А может, первенствующую роль тут все же сыграли производственные

условия? Когда упорядочен труд и отдых человека, когда работа ему нравится,

то уж с бытовыми неудобствами он легче мирится, да и устранить их в его

силах: дом свой он сам сделает, построит или перестроит...

– Я говорю не только о доме. Мы начинали с жилья и всего того, что в

деревне нужно: детский сад, школа с интернатом, магазин, а чтобы на улицах в

грязи не утопать, дороги прокладывали... Но одновременно с этим и

производство устраивали: сначала на машинном дворе избавились от грязи, на

фермах порядок навели, к производственным участкам повели дороги. Это

повышало нам и эффективность производства, и его культуру. А главное,

человеку легче работалось, а значит, и жилось все веселее. Сделали это —

наметили и сделали другое.

– Всюду так, в любом хозяйстве что-то делается, улучшается, – нарочно

обобщал я, чтобы не догадался председатель, о каком колхозе речь веду. Не

хотелось, чтобы тут что-то личное примешивалось, да и ни к чему собеседника

в неловкое положение ставить, понуждать его на сравнение своего хозяйства с

хозяйством коллеги и товарища.

– Конечно, и делается, и улучшается... – Сергей Иванович задумался.

Посмотрел на меня: мол, и я тебя изучаю, друг ты мой заезжий, в суть дела

хочешь вникнуть или ждешь, чтобы я в поддавки с тобой поиграл? И такие

встречаются среди вашего брата...

И отшутился:

– Значит, скоро в передовые все вырвутся.

– Без молодых-то сил?

Согнал улыбку председатель, пошел по кабинету к двери и обратно.

– Дело не в постройках... – Продумано, все у него было продумано. – У

одного моего коллеги и гараж такой же, и фермы посовременнее. А пока через

двор к тому гаражу или к ферме человек пройдет-проедет – матюгами изойдет. В

хорошем гараже – грязь, холод, ворота расшибли. Винит шоферов. А виноват-то

он: затратил сотни тысяч рублей, а на рубль недоделал – и все тысячи

насмарку.

«Так и есть, грязь непролазная у гаража», – думал я.

– Да и от комплекса того животноводческого один разлад и в хозяйстве, и в

людях, потому что и в комплексе коровы не научились еще без корма

обходиться. А кормовой-то базы и нет, будет только лет через пять...

«Да, кормовая база неважная, но кормов пока хватает, не бедствуют пока».

– Значит, людей будет лихорадить еще дольше. А без радости на душе, —

какая уж тут радость, если никакого порядка, да еще и коровы ревут —

оставаться энтузиастом ой как трудно. Вот и рассуждай теперь, что надо было

вперед сделать, а что на потом оставлять.

Не помню где, то ли на фасаде фермы, какой, или на гараже, я увидел

выложенный кирпичом по кирпичу автограф: «Колхозу им. В. И. Ленина от

студентов-медиков». В Учесе что ни строение (кроме жилья), то студентами

Смоленского медицинского института поставлено. Поставлено быстро, добротно,

красиво.

– Как два месяца – так коровник новый, так гараж под ключ, кормоцех или

баня с бассейном,– с гордостью и похвалой говорил Сергей Иванович, показывая

свое хозяйство.

– А строители из Межколхозстроя сколько времени это же самое ставили бы?

Я задал этот вопрос с умыслом. Дело в том, что в «Красном добровольце»

межколхозная строительная организация мурыжит такие же объекты по нескольку

лет.

Сергей Иванович не поддался на уловку, ответил рассудительно:

– В некоторых хозяйствах и студенты, бывает, годами ставят, если то

одного, то другого нет. А чтобы за два месяца они управились, мы к этому год

готовимся. Приезжают студенты, а у нас уже все, до последнего кирпичика,

припасено, лежит на месте... Конечно, межколхозстроевцы помедленнее

работают. Но виноват в этом и председатель колхоза. Он как на них смотрит?

Вы – организация, я плачу деньги, вот и не подходите ко мне с нуждами

своими. А в организации этой полтора человека, да и те смотрят в кусты. Но

ведь ему же строят, и почему бы людьми, машинами не подсобить, о материалах

не позаботиться заранее?

– Из принципа, наверное,– сказал я, хотя знал: дело тут посложнее.

– Недавно, – лукаво усмехнулся Сергей Иванович,– из принципа одного

товарища на работу в село отправили, хозяйством руководить. Вот он теперь

хозяйствует там, а живет в городе и переселяться не собирается. Так и

курсирует туда-сюда. Как по-вашему, о чем у него душа болит и думы о чем?..

А люди о чем думают, когда он зовет их в селе оставаться? О чем они по

вечерам думают, когда без хозяина остается село, хозяйство? О том же,

наверное, о чем и в семье, где отец – приходящий...

Мне показалось, что Сергей Иванович все же догадался, о ком я разговор

веду. Да, Васильев живет не в селе, в городе живет, из города на работу чуть

свет ездит. Так уж сложились семейные условия, о чем он и сам жалеет,

понимает, что это не совсем удобно, однако поделать ничего не может.

Но тревога моя была напрасной. Другого человека имел в виду Бизунов.

Положил председатель руки на стол, склонился на них, уставившись в одну

точку. В такие минуты человек остается наедине с собой и неловко вторгаться

в его думы. Но Сергей Иванович сам выдал их.

– Может, и плох тот солдат, который генералом не мечтает стать... А

гражданский человек к чему должен стремиться? Где она, его генеральская

должность?..

Нет, не со мной он сейчас разговаривал, не мне вопросы задавал – себя

спрашивал.

– Когда у меня умерла мать,– не меняя позы, проговорил Сергей Иванович,—

я привез ее хоронить в Лучесу. После похорон говорю: «А вот тут, рядом, не

занимайте место, для меня оставьте». Сказал и забыл, а слова-то эти люди

запомнили и вывод сделали: «Не собирается, значит, наш председатель ни в

район, ни в область перебираться». И знаете, доверительнее ко мне стали,

душевнее. И добросовестнее...

Мне показалось, передо мной распахнулось сердце человеческое и стучит,

стучит, стучит, пересиливая собственные боли и горести, – сигналы людям

подает: тут, тут я.

– Вот и думаю, хорошим хозяйством становится только то, во главе которого

стоит человек, для которого его должность и есть генеральская, с которой он

– никуда. Он – хозяин, голова большой семьи. Другому человеку передать эту

семью – может, и не сладится дело. Да настоящий хозяин и не передаст.

Председательский пост для него не ступенька, с которой он в район, а то и в

область прыгнуть норовит.

Стал я припоминать знакомых председателей. И обнаружил: все они «призыва»

1953—1954 годов, все они, возглавляющие передовые хозяйства, а среди них и

Федор Степанович Васильев, действительно никогда не помышляли (а когда им

предлагали – категорически отказывались) оставить председательский пост и

занять кресло повыше. А значит, и отношения с начальством не боялись

испортить правдивым словом. Когда нужно было, отстаивали интересы хозяйства

и на авантюры не пускались.

* * *

Шли мы по деревне и любовались. Я – мастерством рук крестьянских, Сергей

Иванович Бизунов – хозяин всей колхозной усадьбы, примечал то, чего я не

видел. Тут же на улице остановил молодого специалиста, спросил:

– Уезжать, что ли, от нас собираешься?

Тот растерялся, начал оправдываться, что это наговор.

– Не в наговоре дело, – возразил Бизунов. – Во дворе твоем что-то пусто:

ни собаки, ни животины какой; да и огород как та несжатая полоска..

Я заступился за него: мол, у специалиста и без того забот хватает, к тому

же один живет.

– Вот и пусть семьей обзаводится, – с добродушной улыбкой ответил Сергей

Иванович, когда мы одни остались, – пусть корни пускает. – И добавил: —

Человек, вырастивший сад, в другое место не уедет. Как говорится, есть к

чему душу приткнуть.

Признаться, тогда, а было это задолго до признания личного подсобного

хозяйства, меня поразило такое отношение председателя одного из лучших на

Смоленщине колхозов к этому самому личному подсобному хозяйству. Потому что

встречать доводилось и таких руководителей, которые не только не

подталкивали на обзаведение домашней живностью, садом и огородом, но открыто

чинили всяческие препятствия и сложности, чтобы человека «ничто не отвлекало

от общественного производства». Но больше встречал таких, которые относились

к этому по принципу: есть – хорошо, а нет – еще лучше.

Спросил у Бизунова: мол, неужели в таком богатом колхозе нет возможности

снабжать своих работников необходимыми продуктами питания, чтобы освободить

их от лишних хлопот в огороде, в саду, в сарае?

– И мясо, и молоко каждый может купить, – откликнулся председатель. – И

покупают, кому надо. Но все же лучше, когда человек сам себя кормит. Однако

дело не только в этом...

Оказалось, корову здесь держат в каждом втором дворе. Там, где нет

коровы, есть теленок или поросенок, есть овцы и козы. И, конечно, огороды у

всех; у многих – с поливом.

Что ни говори, а хлопотное это дело – с хозяйством управляться. Ни зимой,

ни летом, ни в будни, ни в праздники не отпускает оно человека «в отгул».

Мычит, хрюкает, блеет – присмотра требует и ласки, как все живое. И во

многих местах все реже живность встретишь во дворе, все малочисленнее стадо

за околицей, а то и вовсе стада нет – две-три коровы в деревне. Трудно с

хозяйством. И под этими трудностями мы привыкли понимать лишь заботы по

уходу: рано надо вставать, попозже лечь. Но на самом деле трудности в

другом.

Недавно поехал я в родные места. Смотрю, стадо за околицей ходит, не

стадо, а так, отбившийся от прежнего стада табунок. Пастух моим другом

детства оказался. Сели мы на каменистый пригорок среди лысого, до черноты

вытоптанного выгона и стали вспоминать прежние выпаса, по которым и мне

доводилось стадо водить.

Оказалось, нет давно тех выпасов, распаханы. Остались лишь вот эти

каменистые неудоби, на которых корове и ущипнуть нечего. Значит, из стада

домой вернется нагулявшейся, но голодной – даже летом надо иметь во дворе

каждодневный запас зеленой подкормки. А ее кто-то приготовить должен, где-то

накосить ее надо. А где? Только на огороде что-нибудь можно нарвать или на

обочинах дорог, так как сенокосов прежних тоже нет. А если и есть, то кто ж

разрешит трогать их? Вот и сокращается с каждым годом стадо. И чем меньше

оно, тем труднее корову держать, потому хотя бы, что пастуха найти сложнее,

а то и вовсе невозможно. По очереди приходится пасти, что не каждый может. К

тому же и выгнать бывает некуда, разве что водить в поводу по окрайкам

полей, по межам.

Заехал я минувшей осенью в подмосковную деревеньку на высоком косогоре.

Простор кругом и красота. Издали смотришь, кажется: выше деревеньки только

небо. Однако не выйти, не выбежать на простор этот. Нет пути за околицу,

потому что по самые дворы распаханы и выгон, и даже площадка под дубами, где

испокон веку молодежь по вечерам собиралась и где еще свисали с дерева

качели. Издали поглядывают на них мальчишки, а дойти не могут, у дворов

маются, сидят на обочине оживленной шоссейки, краем деревни пролегшей, из

тесноты этой, в простор умчаться по ней мечтают. Старики у калиток часами

простаивают, с прохожими молчаливыми кивками обмениваются. Им, старикам

этим, ой как хотелось не в обузу людям быть и лишними себя не чувствовать,

дело какое-нибудь ладить, внукам умение свое передавать, чтобы руки у них к

труду привыкали, но дела-то и нет, как нет и живности. Одна коровенка на всю

деревню – на привязи в огороде помыкивает – да две козы к изгороди веревкой

накоротко привязаны. И показалось мне, что в тракторах, опахивавших

деревеньку, крылась какая-то неподвластная человеку сила, действующая помимо

его воли и разума. Сама по себе ковыряет и ковыряет ту землю, которая

никогда не пахалась, которая до нынешних дней служила деревне не только

выгоном, но и местом, где в праздники собирались все ее жители на гулянье,

где хороводы водили и игры на воле устраивали. Тесно и скучно сделалось в

деревеньке на высоком косогоре. Хоть и нет никакой ограды по-за дворами, но

вроде бы и есть – пашня, рыхлая и пыльная, как зола.

Так что наблюдений хватало. Поэтому я и спросил у Сергея Ивановича: как с

сенокосом, с выпасом люди обходятся? И вот тут ответ его поразил меня еще

больше. Каждую весну колхоз выделяет не только выпас, но и пастуха

назначает, выдает ему, как и всем животноводам, спецовку. А чтобы потом, при

начислении пенсии, это лето не выпадало из трудовой его биографии, он в том

же рабочем табеле значится, что и колхозники, занятые в общественном

производстве. Они – на производстве, он выполняет один из видов бытовых

услуг. И, как всякую услугу, её оплачивает заказчик, в данном случае —

владельцы скота. А чтобы хозяйкам и вовсе удобно было, чтобы на дойку не

ходили далеко, не тратили много сил и времени, выпас выделяется не какой-

нибудь бросовый, дальний, а ухоженный луг рядом с селом и колхозным

пастбищем.

С заготовкой сена тоже хлопот не знают колхозники.

Хоть и просил меня Бизунов «не доводить этот факт до сведения начальства»,

но, думается, ситуация теперь изменилась, и я не причиню вреда, если скажу:

сено для личного скота колхозники запасают не урывками, не тайком, а

организованно, быстро, в считанные дни, не дожидаясь завершения заготовки

кормов для колхозного стада.

– Чем меньше у человека хлопот, тем он лучше работает, на душе у него

спокойнее,– считает председатель.

И давным-давно забыто время, когда на колхозном дворе не хватало кормов.

При самых трудных погодных условиях, при самой затяжной зимовке – и сена, и

силоса, и сенажа досыта. Еще и соседей частенько выручают, колхозникам

продают у кого нужда есть или кто коровой обзавелся после сенокосной поры.

С кем бы ни говорил я в Лучесе о трудностях ведения хозяйства, отвечают:

да ничего трудного, если присмотреть есть кому, если старики в доме есть или

ребятишки.

– Не трудно, когда люди не знают забот с выпасом, когда снята с их плеч

главная трудность – канитель с заготовкой сена на зиму, – уточнил Бизунов.

Важное уточнение. Потому что в некоторых селах человек должен сначала

накосить три – пять тонн сена для колхоза или совхоза, а уж потом только —

для своей коровенки. И сделать это надо в свободные от работы минуты. А

минут таких в жаркую летнюю пору мало, особенно у механизаторов. Тут-то и

начинается разлад, тут-то и сталкиваются интересы личные и общественные, что

позволяет противникам личного скота и приусадебных участков утверждать:

подсобное хозяйство несовместимо с общественным. Мол, нельзя ждать от

человека хорошей работы на производстве, если он дома с утра пораньше

наработается, да и вечером не отдыхает.

Клянет свое хозяйство и сам человек и исподволь избавляется от него,

потому что помимо физических трудностей оно еще и морально угнетает, оно

ссорит его с соседями, с теми, кто половчее оказался, с местными

руководителями. В коллективе смотрят на него как на куркуля, озабоченного

лишь собой, и порицают. А заодно порицают и личный двор с садом и огородом.

Поэтому, когда мы говорим, что молодые семьи не хотят вести подсобное

хозяйство, то уточнять бы надо: преодолевать все эти препятствия не хотят.

Там, где нет всех этих сложностей с выпасами и сенокосами, они ведут его,

и даже охотно. В том числе и молодые специалисты, как в той же Лучесе, к

примеру.

– Однако выставляют часто и такой довод: мол, для прокорма живности не

только сено нужно, но и зерно, которое на огороде не выращивают.

– Ну да, понятно. Мол, тянут из колхоза или хлеб несут из магазина,—

житейски просто расшифровал этот довод Бизунов.– А знают они, что многие

колхозники получают за работу не только деньги, но и зерно, да сверх того и

купить в хозяйстве по дешевой цене могут? Наверно, знают, только хитрят...

И все же, надо сказать, вести собственное хозяйство – дело не престижное,

несмотря на целый ряд недавних постановлений партии и правительства в его

защиту. Мы словно бы стыдимся его, забываем, что оно – неотъемлемая часть

нашего быта, а животные потому и зовутся домашними, что живут при доме,

рядом с человеком.

Вспоминая детство, я не могу припомнить счастливее минут, когда всей

семьей ожидали появления на свет теленка. Отец и мать были ласковее, добрее,

чем в будничной жизни, и казалось нам, они чуда ожидают. Ждали его и мы,

ребята, уснуть не решаясь. И вот оно являлось! Почему-то всегда среди ночи.

Его вносили из сарая на мешковине. Чудо в образе мокрого, беспомощного,

живого теленочка, который скоро начнет устраивать для нас «концерты» и

щекотно дышать нам в лицо, руки лизать шершавым языком.

И жаль, что в детских передачах по радио и телевидению, в фильмах и

книгах, призванных воспитывать чувство любви к животным и трудолюбие, не

решаемся (а может, забываем) рассказывать о таком добрейшем существе, как

теленок, об уходе за домашними животными. Пусть не в домашнем хозяйстве,

пусть на ферме! Нет, в почете оказались почему-то собаки да львы, живущие в

квартирах. Держать их и холить заботливее, чем ребенка, стало даже

престижно. И уже без стыда (с гордостью даже!) выбирают женщины в магазине

самое свежее мясо, котлеты и сосиски – для собаки!

Нет, чувства наши к теленку были несравнимы с теми, что испытывали к

собаке, хоть и была она верным стражем двора и неизменным участником всех

наших походов в дальний лес, на речку, где много раз выручала – на дорогу к

дому выводила. Совсем разные чувства испытывали мы к этим животным, хоть и

были с малых лет воспитаны в презрении ко всякому виду личной собственности.

На людях нам было стыдно за родителей, никак не желавших избавиться от

коровы, от огорода, а что еще хуже – от привычки продавать, вовсе не ради

наживы, кое-какие продукты на базаре. Не знаю, чем бы мы питались в те

голодные годы войны, не будь этой самой коровы и огорода. Мы не думали об

этом. Одно твердо знали: наших родителей надо перевоспитывать.

И все же мы любили те счастливые минуты, когда ожидался приплод в этом

отживающем хозяйстве. Только потом, через многие годы, отчетливо поняли: да

это же в заботах о живности, в работе на огороде, на сенокосе формировались

и крепли наши души, наши руки получали первые трудовые навыки. И до чего же

был мудрым тот далекий предок, который посоветовал другому предку: «Держи

гусей, чтобы и малым детям была забота». Совет этот, как нравственную

заповедь, народ записал в пословицы. Потому что понимал: одними словами

трудолюбия не привить, оно зарождается в посильном труде с малых лет на

благо семьи и общества, на свое личное благо.

* * *

Не буду перечислять здесь экономические показатели хозяйства в Лучесе.

Лишь оговорюсь, все отрасли в нем – прибыльные. Каждый работник, занятый в

сельском хозяйстве, в среднем производит сейчас за год на семь с лишним

тысяч рублей продукции, что на три тысячи больше, чем пять лет назад. В этом

– рост урожайности всех без исключения культур и продуктивности

животноводства. В этом – повышение производительности труда за счет

внедрения механизации и совершенствования производства. Нет, не числом здесь

берут, а действительно умением.

В хозяйстве произошло значительное омоложение, но не увеличение

численности трудоспособных колхозников. Численность-то как раз с каждым

годом уменьшается, и довольно заметно. Но не подумайте, что в город уезжают,

нет, на пенсию выходят, а замещать их нет надобности – механизмы за них

работают.

– Наверно, есть все же и такие, кто продал дом и уехал из села? – решил я

уточнить, не поверив отчетным данным.

Посмотрел Сергей Иванович на специалистов колхозных, которые при

разговоре присутствовали, спросил:

– Ну-ка, кто вспомнит, когда последний такой случай был у нас?..

Оказалось, давным-давно. Несколько лет назад бабуся одна к сыну снялась.

Ладно, поважнее вопрос не забыть бы задать.

– Численность трудоспособных колхозников уменьшается, их на сегодняшний

день всего 307 человек. Это в хозяйстве, имеющем пять с лишним тысяч

гектаров угодий, 1800 голов крупного рогатого скота, 1650 свиней, 2500 уток.

Так?

– Так, – утвердительно кивнул председатель.

– Со всем этим вы управляетесь своими и только своими силами, даже в

страду. Еще и соседям помогаете. Не за счет ли перегрузок все это, все той

же работы от зари до зари?

– Нет, – категорически отверг председатель,– у нас рост производства

продукции при одновременном уменьшении численности трудоспособных

колхозников достигается не потом и кровью. Наоборот, с каждым годом труд

наших колхозников все более облегчается, а зачастую он нормирован.

Нормирован в любое время года, как, к примеру, у всех без исключения

животноводов. Так что не городским типом строительства стирали мы различие

между городом и селом, а условия труда стремимся сделать такими же. Ну, а за

счет чего – вы видели уже. Внедрение новой технологии, – если она хорошая,

конечно, и подходит для данных условий, – обязательно ведет пусть не к

уменьшению численности работников, то к облегчению их труда. На сколько в

прошлом году у нас стало меньше трудоспособных? – обратился председатель к

экономистам. – На пятнадцать человек. А только в животноводстве сколько мы

высвободили одним заходом? Тридцать четыре человека... Выходит, мы

правильную политику ведем? – Сергей Иванович был явно доволен доводами, а

еще больше – «правильной политикой», в основе которой научно-технический

прогресс, а уж потом уменьшение численности работников.

– Значит, оттока у вас нет?

Тут уж и специалисты не смогли промолчать, доказывать начали:

– Кто ж уедет, если...– И с азартным прищелком стали загибаться пальцы,—

если работа – по часам; если дом с удобствами; если в каждом дворе свое

хозяйство; если в детском саду ребятишки бесплатно содержатся и питаются

бесплатно; если интернатских школьников три раза в день бесплатно кормят, а

домашние, чтобы родители не беспокоились, обедают бесплатно в колхозной

столовой, да и едят не что останется, а специально для них приготовленное.

Я спросил:

– В интернате есть ребята и из соседних колхозов, они тоже на вашем

содержании? Или родители, хозяйства за них платят?

Покачал головой председатель, отрицая.

– Нет, детей мы на своих и чужих не делим. Кто у нас, тот и наш.

Я спросил:

– Однако после школы ребята и у вас далеко не все остаются в селе?

– А разве в других местах уже нет нужды в рабочей силе? – вскинул голову

председатель. – Зачем же мы их будем звать всем классом в колхоз, когда у

нас надобности такой нет?..

Разговорился я с рядовой колхозницей. А она вдруг:

– А что это вы так допытываетесь? Или село наше не понравилось?

Вынужден был объясниться, село похвалить. Заулыбалась женщина:

– Хорошо у нас, особенно летом! А ребятишкам и вовсе рай, целыми днями в

пруду. Это вам не в бассейне, тут ни хлорки, ни другой дезинфекции, тут

родниковая водичка.

– Однако жалуются ребята, что плавательного бассейна в деревне нет, —

вспомнил я слова председателя.

– Да тю-ю, – всплеснула она руками. – И кому он тут нужен? – Я промолчал.

– Не иначе, лентяю какому-нибудь.

С одного на другое, о личном хозяйстве заговорили. Я уже ослабил внимание и

поэтому лишь краем уха уловил, что она сравнила своего поросенка с

колхозным, какой-то из них чище и круглее. Подумал, что своим хозяйством

выхвалиться не утерпела. Ведь именно так и в фильмах, и в книгах многих

подается, чтобы частнособственнические замашки обличить. Поэтому заступиться

решил за колхоз: там тысяча шестьсот голов все же, а у нее один ненаглядный,

хлебом, должно быть, кормленный.

– Хоть и тысяча шестьсот, а ни один домашний такого не видит, – стояла на

своем женщина.

– Выходит, колхозные лучше?

– Я о чем и говорю, лежат чистенькие да кругленькие, прямо поросятки! А

на коров посмотрите...

Все это было сказано с гордостью за свой колхоз, за все то, что и как

делается в общественном хозяйстве.

Итак, я ехал сюда, в Лучесу, чтобы найти ответ на мучившие меня вопросы.

Почему, почему, почему в одних селах (а речь, как помните, я вел о селе

хорошем, благоустроенном, где крепкое хозяйство, где, казалось бы, решены

все проблемы) молодежь садится на автобусы – и все до одного в город?

Надеялся же колхоз на что-то, когда воздвигал из кирпича просторную среднюю

школу с интернатом, новый клуб, быткомбинат, ясли и сад, когда ставили

благоустроенные дома и асфальтировали улицы. Почему в Лучесе все иначе?

Хотелось, очень хотелось мне услышать от Сергея Ивановича ясный и четкий

ответ: мол, вот и вот чем мы взяли. А он мне:

– Поехал я недавно отдыхать в санаторий. Хороший санаторий. Да ведь

сидеть безвыходно в нем не будешь. Пошел я в одну сторону, до сельского

магазина дотопал. Захожу, а в витрине коровья голова. Глаза у нее открыты, и

прямо на меня смотрит. И рога вот текущие торчат... – председатель вскинул

над головой обе руки, показал. – Не виноват я вроде, а все же неловко мне

стало.

Перестал в ту сторону ходить. В другую пошел. Вижу, комплекс

животноводческий начинали строить, а потом, не достроив, бросили. Все

полынью поросло. Тоскливо и пусто мне сделалось, вернулся в хороший

санаторий, собрал чемодан и домой уехал. Почему раньше времени? —

опрашивают. А я и ответить-то толком не могу...

4. ПЛАН РАЗВИТИЯ

Шли не по-летнему затяжные дожди. Такие дожди творят

беду не только на сенокосах, но и на сельских проселках

– ни проехать, ни пройти. А я-то надеялся не только в

Лучесе побывать, но и по всему Починковскому району, по ближним и дальним

хозяйствам поездить.

– А куда хотите, туда и проедем,– вдруг ответил секретарь райкома, едва я

высказал свои пожелания. Обычно в таких случаях собеседник долго раздумывал,

улыбался виновато: мол, и рады бы показать, да только не проехать туда,

сухой погоды надо ждать. Поэтому и спросил:

– На вездеходе?

– Нет, на легковой машине. В любое хозяйство...