Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

виду агрономов тех хозяйств, которые вполне могли бы опереться на

многолетний опыт своего знаменитого коллеги, однако продолжают сеять ранней

весной, вовсе не в лучшие для здешних мест агротехнические сроки, а в

худшие. Тем самым неминуемо обрекают себя на недобор урожая, и недобор

значительный.

Мальцев помолчал, полистал книгу, прочитал:

– Ум без смелости неподвижен, а смелость без ума опасна.

Подумаем об этом на досуге, а сейчас вспомним: даже специалисты считают,

что наилучшее время сева Мальцев определяет по приметам, лишь ему известным,

каким-то особым своим чутьем. («Жизнь-то у него вон какая за плечами! Вот и

накопил всяких наблюдений. При этом и память имеет удивительную, помнит, как

складывались те или иные условия в таком-то году, когда и нас-то еще на

свете не было, а как в таком-то»). При этом добавляют: а так как другие

агрономы такими навыками не располагают, то пусть уж лучше посеют раньше,

чем запоздают. Раньше посеют, раньше и уберут.

Будем же откровенны и договорим до точки: раньше и отчитаются о

завершении сева и уборки. Вот и выходит, что так говорят те, для кого куда

важнее бумагой отчитаться, а не продукцией. Хоть я и назвал их

специалистами, но это скорее специалисты скорых рапортов. Ни практический

опыт, ни научно обоснованные доказательства они и в грош не ставят, если они

досрочно отрапортовать им мешают. А чтобы опыт и доказательства никого не

смущали, всячески стараются и опыт принизить, и доказательства подвергнуть

сомнению.

* * *

Итак, о доказательствах и опыте.

– Земледельцу, как и шахматисту, много ходов вперед надо продумать. Если

он выиграть, конечно, хочет,– начал Мальцев свои доказательства. – А партнер

в его игре – сама природа. Каждый раз ведет она свою партию, то повторяя

наигранное, знакомое партнеру, то пробуя что-нибудь такое, чего давно не

было, испытывая памятливость земледельца. Вспомнишь – значит, правильный ход

сделаешь и выиграешь. Природа не разгневается, если ты не вопреки ее законам

следовал. Еще Гете писал: «Со всеми дружески ведет она игру, и чем больше у

ней выигрывают, тем больше она радуется»

Твой ход, земледелец! Нет, не в его силах управлять погодой. Не знает он,

каким будет год. И ни одна служба сказать ему об этом пока не может. Значит,

назад надо оглянуться, проанализировать погодные условия прошлых лет, или,

как советовал еще Вергилий, «обычай дедовский вызнать и нрав местности

каждой». Каких условий было больше в прошлом, таких же условий будет больше

и в будущем, – они-то и создают «нрав местности каждой». Вот на вероятности

повторения этих условий (наигранных ходов) и приходится строить свою тактику

земледельцу.

В районах Зауралья природа любит повторяться жарой в июне. Весь месяц

жара и иногда ни одной дождинки.

– Именно в июне и устраивали в старину крестные ходы, чтобы дождя у бога

вымолить. Тот поп, который понаблюдательнее, не торопился выводить своих

прихожан на молебен в поле, делал это к исходу июня. Предполагал, вот-вот

кончится сушь и пойдут дожди. Так чаще всего и случалось. И был за это чтим

всеми. А другой без понятия. Ему лишь бы службу справить: авось грянет! Вот

бог, ясное дело, и не слышал его. Зачем же мужикам такой поп нужен был?

Итак: губительница урожая – июньская засуха. Повторяется она довольно

часто, и никуда от нее не денешься. Она была, она будет напоминать о себе и

впредь.

«Мы не знаем необходимости природы в явлениях погоды, и постольку мы

неизбежно – рабы погоды. Но, не зная этой необходимости, мы знаем, что она

существует», – прочитал и подчеркнул Мальцев в книге В. И. Ленина

«Материализм и эмпириокритицизм».

И еще: «В природе... все эти враги нашего сельского хозяйства: ветры,

бури, засухи и суховеи, страшны нам лишь только потому, что мы не умеем

владеть ими. Они не зло, их только надо изучить и научиться управлять ими, и

тогда они же будут работать нам на пользу». Так утверждал на склоне лет

своих великий русский естествоиспытатель В. В. Докучаев.

То же самое и в данном случае: мы не знаем необходимости природы в

июньской засухе, но знаем, что она повторяется чуть ли не из года в год,

пагубно влияя на урожай. Значит, надо подумать, какой сделать ход, чтобы

губительница превратилась в создательницу урожая.

Чем она губит хлеба? Нехваткой влаги в почве и избытком тепла в воздухе.

Учитывая это, ученые говорили так: выход тут один – надо сеять как можно

раньше. Если рано посеешь, то растения лучше, с большей пользой для урожая

используют весеннюю влагу, которая в земле накопилась.

– Ошибаетесь, – ответил Мальцев. – В этом случае растения лишь раньше

израсходуют ее и потом долго будут жить без влаги, притом в самый

ответственный для них период роста и развития.

Июньская засуха тем как раз и губительна, что ранние посевы успевают к

этому времени «выпить» весь весенний запас влаги и теперь страдают,

преждевременно стареют, и так же преждевременно завязывают хилые колосья —

растения спешат завершить свой цикл жизни.

Но ведь тепло само по себе не враг, а друг растениям! Да, но лишь при

наличии влаги в почве.

– В июне 1979 года, наоборот, – было много дождей, но не было тепла – и

многие хозяйства доброго урожая не получили.

Ага, скажут, значит, не каждый год бывает засуха в июне? Да, не каждый, в

этом и сложность. В природе есть свои, не всегда нам ведомые правила, есть и

исключения. Однако с урожаем чаще будет тот, кто учитывает не только

правила, но и возможные исключения. Конечно, земледелец, как бы ни был он

искушен, все же не гарантирован от ошибок, но если он хорошо помнит прошлое,

то риска в его действиях все же будет меньше, а уверенности в успехе больше.

Так пришел Терентий Семенович к убеждению, что многие приемы земледелия,

за которые и наука заступалась, противоречат «нраву местности». Нельзя сеять

ни в конце апреля, ни даже в начале мая, какая бы ранняя весна ни выдалась.

Сеялки надо в поле выводить только и середине мая. В этом случае накопленной

в почве влаги (если в мае она не расходовалась и напрасно не терялась)

хватит всходам на весь жаркий июнь. Влага в почве есть, тепла в воздухе

достаточно, что и надо растениям для их хорошего роста и развития. В июле

пойдут живительные дожди, и именно в эту благодатную пору хлеба начнут

колоситься. Теперь уже ничто не помешает мм завязать крупный и полный колос.

Правоту свою Мальцев доказал не словами, а урожаями. Доказал, что

естественная сила, какой является июньская засуха, губительно действует на

урожай только тогда, когда с ней не считаются. Нет, сила эта может

обернуться благом, так как обилие тепла при наличии влаги в почве – это и

есть те благоприятные условия, которые позволяют получать богатые урожаи.

«Если вы вполне овладели причиной, вы становитесь господином положения».

Эту мысль Мальцев подчеркнул и первом томе сочинений советского ученого-

физиолога И. П. Павлова.

И еще:

«...То, что подтверждает наша практика, есть единственная, последняя,

объективная истина...» – писал Владимир Ильич Ленин, труды которого Мальцев

читал и с синим, и с красным, и с черным карандашом в руках.

Подумав, Терентий Семенович добавил:

– Даже если и не случится в июле дождей, то поздние посевы все равно

выигрывают, так как сорняков нет – их до сева успели спровоцировать и

уничтожить, чего при ранней посевной не сделаешь.

Как видите, интуицией тут и не пахнет. Нет нужды и землю в руках мять или

садиться на нее, чтобы определить – поспела земля для приема зерна или нет.

Есть разумное действие человека, один ход из многих в той сложной, из года в

год повторяющейся партии (но неповторимой!), которую предлагает ему еще и

еще раз сыграть великий партнер – Природа.

И все же ученые, будто и соглашаясь с Мальцевым, продолжали толковать его

выводы, его действия на старый лад. Вот что, к примеру, говорил академик Т.

Д. Лысенко на одном из совещаний в августе 1945 года:

– Может ли Мальцев быть за поздние посевы?..

Заметьте, не за ранние, а за поздние, которые как раз и исповедовал Мальцев.

Но послушаем доводы именитого ученого дальше.

– Будучи практиком сельского хозяйства, полеводом колхоза в течение

десятков лет, он отлично знает, сколь трудна уборка в условиях Зауралья и

Сибири в связи с затяжкой созревания сельскохозяйственных культур. Почему же

Мальцев выступал и, видимо, будет и впредь выступать в ряде случаев против

раннего посева? Потому, что рано посеять в данных условиях – значит посеять

и собрать не пшеницу, а овсюг... Можно не сомневаться, что Мальцеву и в

голову не придет отодвигать сев на более поздний срок, если участок

незасоренный, если в почве имеется достаточный запас пищи и влаги.

Как практик, Мальцев мог бы и удовлетвориться таким «согласием» с его

взглядами, но как естествоиспытатель – нет. И он, поднявшись на трибуну того

же совещания, сказал без каких-либо уступок:

– Из-за одного ли овсюга мы сеем скороспелые сорта в конце мая? Нет, не

из-за одного овсюга. Существует закономерность, что в большинстве случаев

июнь у нас бывает с недостатком влаги...

И в который уже раз вынужден был повторить свои доводы, что поступать так

диктует природа, и только она. В подтверждение своей мысли Мальцев привел

слова Энгельса о том, что силы природы «действуют слепо, насильственно,

разрушительно, пока мы не познали их и не считаемся с ними. Но раз мы

познали их, поняли их действие, направление и влияние, то только от нас

самих зависит подчинять их все более и более нашей воле и с их помощью

достигли наших целей».

– Но уборка действительно осложняется, когда созревание хлебов

запаздывает? – спросил я, перечитав стенограмму этих выступлений.

Мальцев, помедлив, ответил:

– Кто же говорит, что легко поздний хлеб дается? Трудно, конечно. И

времени мало остается, и дождить начинает. Тут и колхозники недовольны, и

самому тяжко. Однако подумаешь – не катастрофа, пусть и припозднились,

помучились малость, однако и корма есть, и зерно, пусть и не такое хорошее.

Куда хуже, когда ни того нет, ни другого, когда пусть и рано созреет, а

убирать нечего.

Да, управлять погодой мы не можем. Не можем с необходимой для сельского

хозяйства точностью предсказать, какими будут весна, лето, осень. Поэтому

рассчитывать на полную гарантию успеха земледельцу трудно. Однако это вовсе

не значит, что он не может добиться его, что нельзя вырастить хороший урожай

при любых погодных условиях.

– При любых – да. А независимо от погодных условий – нет. Однако часто

приходится слышать и читать именно такое бойкое утверждение: независимо!

Неправильно это, потому что погодные условия как раз и являются той средой,

в которой развиваются все растения. Конечно, условия эти бывают и

неблагоприятными. Однако земледелец может и их использовать на пользу урожаю

или хотя бы нейтрализовать соответствующими агротехническими приемами.

Как всегда в разговоре, с одной темы мы как-то незаметно переключились на

другую, вспомнили Мичурина и его знаменитую фразу о том, что не можем ждать

милостей от природы. Я сказал, что сегодня многие осмеивают эту мысль,

обвиняя Мичурина во всех бедах, причиненных нами природе, в лихом обращении

с ней.

– Но Мичурин никогда не звал к лихому обращению с природой. Он призывал к

познанию ее законов и разумному их использованию. Так что не он в том

виноват, что мы так нехорошо обошлись с природой и обходились, порой вовсе

не считаясь с законами природы. К слову сказать, великий русский публицист и

литературный критик Писарев тоже много раз говорил о господстве человека над

природой... Сейчас найду. – Мальцев взял том сочинений. – Вот, в статье

«Наша университетская наука», читайте вслух.

Читаю:

– «... все материальное благосостояние человечества зависит от его

господства над окружающей природой, и что это господство заключается только

в знании естественных сил и законов».

– А вот что он же писал в статье «Процесс жизни»:– «Умейте только

узнавать свойства природы и действительную физиономию вещей, и вы всегда

будете в состоянии воспользоваться этими свойствами по вашему

благоусмотрению; не переделывая природу по-своему, вы будете ее

повелителем». Слышите? Господство только в знании естественных сил и законов

И это правильно. Это единственно верный взгляд на природу, диалектический

взгляд. А мы порой не знаем этих сил, действуем вопреки им, и тогда или мы

наносим вред природе, или ее силы обрушивают на нас сокрушительные удары...

Рассуждая так, Мальцев потянулся за какой-то другой книгой. Раскрыл...

– Вот, читайте, что подчеркнуто, – говорит Терентий Семенович, отдавая

мне книгу. Я давно знаю, слушать он готов часами. Слушает и думает. Заметил

я, ему лучше думается, когда слышит голос. Мысль, давно высказанная, как бы

оживает, с нее спадает налет времени, и звучит она уже в устах современника,

даже собеседника, с которым можно и поспорить.

Читаю, что подчеркнуто:

– «Я слышу, как часто у нас первые люди в государстве обвиняют то землю в

бесплодии, то климат в давней и губительной для урожаев неравномерности.

Некоторые даже как бы смягчают эти жалобы ссылкой на определенный закон:

земля, по их мнению, усталая и истощенная роскошными урожаями старых времен,

не в силах с прежней щедростью доставлять людям пропитание. Я уверен... что

эти причины далеко отстоят от истины... Я думаю поэтому, что дело не в

небесном гневе, а скорее в нашей собственной вине».

– Там дальше тоже есть дельные мысли, – остановил меня Терентий

Семенович, когда я хотел закрыть книгу, чтобы посмотреть, кто написал ее.

Листаю дальше, ищу, где подчеркнуто. Вот...

– «С сельским хозяйством можно управиться без тонкостей, но оно не терпит

и глупости».

На следующей странице:

– «Знать, что следует делать, это самое главное в каждом деле, а особенно

в сельском хозяйстве».

– Так утверждал римский писатель и агроном Колумелла, живший в первом

веке новой эры, – проговорил Мальцев. И тут же спросил: – А как думаете,

устарели эти мысли сегодня или нет?.. Мне кажется, нет. И земельку нашу

поругиваем, и на убывание плодородия ссылаемся, и климат виним, тогда как

виноваты мы сами. Не в том, разумеется, виноваты, что дожди не ко времени

или засуха случится, а в том, что «нрав местности» не учитываем, не

соизмеряем свои возможности с природными условиями и тем самым ставим себя в

постоянную зависимость от погоды.

Читая эти строчки, я еще не знал, что вот эта самая книга, в которой

собраны размышления Катона, Варрона, Колумеллы и Плиния о сельском

хозяйстве, была издана у нас по инициативе и энергичному настоянию Терентия

Семеновича Мальцева. Издана давненько, в 1957 году и, к сожалению, снова

малым тиражом.

Не знал я тогда, что по его же инициативе переизданы были и знаменитые

«Письма из деревни» известного русского публициста и ученого А. Н.

Энгельгардта. И «Работы по сельскому хозяйству и лесоводству» Д. И.

Менделеева. По его же настоянию была впервые издана у нас книга

американского фермера Эдварда Фолкнера «Безумие пахаря» в переводе В. Н.

Энгельгардта – внука автора «Писем».

* * *

Недавно, на встрече с учеными Тимирязевки, на которую Терентий Семенович

пригласил и меня, он выразился так: «Я родился, вырос и состарился на парах.

Они, по глубокому моему убеждению, были, есть и будут основой правильного

ведения нашего земледелия. Именно они – лучшая гарантия не оказаться в беде

на случай засухи».

Ну вот, скажете, опять о парах, надоело. Согласен, не одно поколение

наших публицистов выросло на них. Не в прямом, конечно, смысле слова.

Отстаивали, убеждали, доказывали, что пары нашему сельскому хозяйству

необходимы. Однако...

Слушал я Мальцева и думал: как временами нелегко бывало ему отстоять свою

точку зрения. Случалось, клин, который он паровать оставлял, чуть ли не

силой засевали. И печатным словом со страниц газет Мальцева бичевали: мол,

«не в ладах с агротехникой». За все доставалось: и за поздний сев (даже

отстающие хозяйства уже отсеялись!), и за приверженность к парам (другие-то

отказались, и ничего!). На всех уровнях доставалось ему. А он стоял на

своем: будут пары, будет и хлеб – в любой год.

Ему говорили: да, в засушливый год пары выручают, но... засуха не каждое

же лето бывает.

Он отвечал и продолжает отвечать:

– Не каждое. Но мы не знаем, когда и в какой год она случится, поэтому,

чтобы засуха не застала нас врасплох, нужно быть готовыми к ней всегда.

Иными словами так: надейся на лучшее, но готовься к худшему.

Мальцев никогда не отрывался от земли и реальных забот на ней. Понимает,

не прихоть, а стремление иметь больше хлеба в стране побуждает ежегодно

расширять посевы зерновых. Это стремление подкрепляется планом – посеять как

можно больше. Под пар – что останется. В хозяйствах так и эдак прикидывают,

засеют заданную площадь зерновыми, кормовыми часть займут. А что же под пар

останется? А почти ничего.

Однако год выдался добрый, урожай всюду удался на славу и без паров,

собрали – сколько никогда не собирали. Хорошо, что посеяли много, в выигрыше

оказались. После этого и вовсе забываем про пар: мол, и без него одолеем

невзгоды, и без него умеем при любых погодных условиях...

Что-то подобное часто случалось и с орошаемыми землями: в благоприятные

годы успокаивались, забывали о них, дождевальное оборудование забрасывали, а

в засуху спохватывались, начинали срочно изыскивать насосы и трубы, чистить

запущенную сеть оросительных каналов, монтировать где только можно

передвижные насосные станции, чтобы спасти – чего бы это ни стоило!– урожай.

Тут же начинали разрабатывать на будущее и планы орошения. Но постепенно

засуха забывалась, забывали и про планы. До следующей беды. Так продолжалось

до тех пор, пока не сказали с трибуны партийного Пленума: надеяться на авось

нельзя, нужна научно обоснованная программа мелиорации земель. С тех пор

мелиорация (для засушливых районов – орошение, для районов с избыточным

увлажнением – осушение) и стала составной частью наших практических мер по

дальнейшему развитию сельского хозяйства. В результате уже сегодня миллионы

и миллионы гектаров земли не подвластны ни засухам, ни проливным дождям.

Случается, конечно, что и сейчас «забывают» включать дождевалки или

почистить дренажную сеть, но это лишь рецидивы бесхозяйственности, а не

правило.

К сожалению, взгляд на пары остался прежним: мы смотрим на них как на

земли, зря прогуливающие.

– Это только кажется, что земля под паром пустует. Нет, она силы

накапливает, которые отзовутся хорошими урожаями в последующие годы, – не

устает убеждать (моих слушателей Терентий Семенович Мальцев и в вольных

беседах, и с трибун.

Однажды, а было это в самом начале шестидесятых годов, когда гонение на

пары обрело особенно острые формы, Мальцев вышел на трибуну зонального

совещания, чтобы сказать ратовавшим за полную ликвидацию паров: «Вы

ошибаетесь, и ошибка ваша до добра не доведет». От него добивались отречения

от своих убеждений, всячески побуждали прислушаться к мнению других ученых.

Нельзя же, право, одному шагать не в ногу. На настойчивые требования эти,

которые продолжались битый час, Мальцев, оказавшийся в полном одиночестве,

упрямо и твердо повторял: «Вы ошибаетесь...»

Размышляя над этим поступком, продиктованным высоким чувством

гражданского долга, я вспомнил слова уже известно нам А. Н. Энгельгардта,

которого Мальцев чтит как одного из умнейших российских земледельцев. В

знаменитых «Письмах из деревни» Энгельградт высказал мысль, которая одним

покажется спорной, другим – верной от первого до последнего слова. Он писал:

«Мне все кажется, что профессор, который никогда сам не хозяйничал, который

с первых дней своей научной карьеры засел за книги и много, если видел, как

другие хозяйничают... который не жил хозяйственными интересами, не

волновался, видя находящую в разгар покоса тучу, не страдал, видя, как

забило дождем его посев, который не нес материальной и нравственной

ответственности за свои хозяйственные распоряжения, – мне кажется, что такой

профессор, хотя бы он и прочел все книги, никогда не будет чувствовать

живого интереса к хозяйству, не будет иметь хозяйственных убеждений,

смелости, уверенности в непреложности своих мнений, всего того, словом, что

дается только «делом».

Именно эта мысль и побудила меня вот на какие раздумья. Почему Мальцев на

протяжении всей своей жизни, а она была наполнена самыми разными, порою

драматическими событиями, ни разу не спасовал, не оробел, не отступил, ни

разу не шарахнулся из одной крайности в другую? Бывало, с ним не

соглашались, выводы его оспаривали, но он, убедившись в правильности своих

выводов, шел дальше. Что же укрепляло его волю? Уверенность в неминуемом

торжестве добытой истины? Должно быть, да. Иначе, читая Белинского, он не

подчеркнул бы вот эти строчки:

«Дурное, ошибочное понимание истины не уничтожает самой истины».

И еще:

«На чьей стороне истина, рассудит время – великий и непогрешимый судья

всех умственных и теоретических тяжб».

Или вот на что обратил внимание Терентий Семенович в сочинениях Ромена

Роллана:

«Чтобы видеть смысл в какой-нибудь деятельности и науке, надо видеть

смысл и в самой жизни».

И вдруг слышу от Мальцева:

– Я не на опытной делянке хозяйствовал. Я хозяйствовал на колхозном поле

и должен был крепко подумать, прежде чем отказаться от чего-то или

предлагать что-то. Любая ошибка тут же сказалась бы не только на моем

авторитете, а на благополучии всех колхозников, доверивших мне свое поле и

судьбу. Авторитет мой – шут с ним, куда страшнее оставить без урожая, без

хлеба весь колхоз и колхозников.

Напомню, Терентий Семенович Мальцев, почетный академик ВАСХНИЛ, ученый с

мировым именем, ни на один день не освобождал себя от должности колхозного

полевода, от ответственности за урожай на колхозном поле. Впрочем, в борьбе

за этот урожай, за повышение плодородия колхозного поля и рождался Мальцев

как ученый. Потому-то радости и горести земледельцев – это и его радости и

горести. Он не сторонний наблюдатель или советчик, он сам земледелец,

крестьянин, колхозник, на которого люди возложили заботу о земле.

Нет, я не призываю ученых последовать примеру Мальцева и переселиться в

село. Знаю, многие и без того работают в опытных хозяйствах, на опытных

станциях, то есть в селе, на земле. Правда, урожаи на полях, надои на фермах

этих хозяйств и станций зачастую не выше, чем в соседних колхозах и

совхозах. Не блещет и культура земледелия. Так что, видимо, не в условиях

дело, а в цели. Один человек счастлив той конкретной пользой, которую он

приносит людям, вовсе не думая соискать этим ученую степень себе. Другой,

работая на общую пользу, ни на один день не забывает, что эту работу он

делает временно, до тех пор, пока основательно не «остепенится», не

продвинется по службе, не получит желаемых благ и званий.

Но и тот, другой, может достичь высот познания, стать действительно

выдающимся ученым. Из этого следует, что великие люди неповторимы. Один

формируется и проявляет весь пытливый ум ученого только в таких условиях.

Другой в подобных же условиях загаснет, ему совсем иная база нужна, иное

окружение.

Так это или нет, однако из наших современников только Мальцев может

сказать с полным правом:

– Всю свою жизнь я был и остаюсь земледельцем. И никогда, ни единого раза

не усомнился в величии труда на земле, хоть труд этот и нелегкий.

Эти слова Терентий Семенович скажет на 85-м году жизни. Скажет с

гордостью. И тут же заговорит о земле, о привязанности к ней, которая, к

великому его огорчению, все больше утрачивается, и люди с легким сердцем

покидают родимую свою сторону.

– А помнишь, что ответил Григорий Мелехов Аксинье, когда та позвала его

из хутора в город уехать?– вдруг спросил Мальцев.

Я сказал, что помню: куда ж от земли, от двора своего он поедет, и за

предложение такое дурой обозвал Аксинью.

– Лучше давай прочитаем, – ответил Терентий Семенович, согласившись, что

Григорий примерно так и сказал, но с иным чувством, поэтому-то и хочется ему

прочитать эту сценку вслух. Извлек том «Тихого Дона», начал читать. Читал

так, словно это его, Терентия Мальцева, звали из деревни, а он никак не мог

покинуть ее, потому что тут вся жизнь его, все его радости и горести, тут

корень, без которого он и дня не проживет.

Потом я взял у него книгу и обнаружил: она с автографом.

«Дорогому Т. С. Мальцеву с глубоким уважением. М. Шолохов. Ст.

Вешенская».

– Вы бывали у Шолохова? – спросил я.

– Как же, три дня гостил. Признаться, звал он меня давно, однако

собраться и поехать все не решался – как я к такому человеку заявлюсь. А тут

получаю от Михаила Александровича телеграмму, накануне его шестидесятилетия.

Ну и решился, поехал. Посидели, поговорили, по полям с ним поездили. Нет, не

на машине – на лошадке, запряженной в ходок, а в последний день, когда

уезжал, Мария Александровна, жена-то его, мне и шепчет: «Вот, Терентий

Семенович, радость-то у нас какая в доме сегодня. Коровушка наша отелилась!»

Мне тоже хорошо сделалось от такой радости – радость-то какая хорошая,

крестьянская! От такой вот радости, кто ее испытает, и не уедешь из деревни.

– Вас тоже манили куда-нибудь? – спросил я.

– Как же, заманивали! – откликнулся Мальцев, откладывая книгу. – И в

институт, и в министерство приглашали. Нет, говорю, не место мне там,

потеряюсь. Я в деревне-то своей и то вот только на этом краю могу жить... —

И рассказал о том, как в тридцатые годы дали ему хорошую избу в другом краю

деревни – своя давно ремонта требовала, да и тесновата стала для семьи —

пятеро детей уже росло.

– Согласился я, переехали. Хорошо, просторно. Но вот беда – будто не в

своей я деревне, а где-то далеко от нее, в чужой, незнакомой мне стороне. Не

выдержал такой жизни, пошел к председателю: так и так, рассказал. А в те

годы колхоз домов еще не строил, однако выпал случай обменяться. Ну, я и

обменялся. Правда, изба поменьше той, зато на своей стороне.

Не поменьше, а намного меньше и похуже, постарее. Во всяком случае, жена

и дети были очень даже не согласны с ним и по доброй воле ни за что бы не

переехали...

Однако вернемся к парам. Терентий Семенович Мальцев мог бы с

удовлетворением сказать: все, я добился, чтобы колхоз «Заветы Ленина», чтобы

все хозяйства Шадринского района и даже всей Курганской области имели то

количество паров, какое нужно, – до 20 процентов пашни! Так он и сказал

поначалу. Но вскоре выяснилось, что соблюсти эту норму никак не удается.

Почему?

Задавшись этим вопросом, Мальцев докопался и до причины. Не в агрономах

было дело и не в «районщиках» – будем к ним объективны. Дело в существующем

порядке планирования. До сих пор водится так: прежде всего, будь добр,

запланированную площадь засей, а остальное можешь оставить под пар. Что под

него остается, мы уже говорили. Нет, считает Мальцев, для пользы дела надо

поступать наоборот: сначала отвести земли под пар, а потом размещать посевы.

И снова писал, добивался, убеждал.

– Нельзя забывать, что пар готовится для завтрашнего урожая, а завтрашний

день обязательно, станет днем сегодняшним, – говорил он тем, кто предпочитал

жить заботами сегодняшними. Ну, а что касается завтрашнего дня, то ах как

хочется нам думать, что завтра засухи все же не случится.

Что и говорить, заманчиво, конечно, собрать высокий урожай с большей

площади. И собираем, когда погода поблагоприятствует. Но очень горько и

трудно бывает, когда засуха обрушивается на широкие хлебные нивы и сбор

зерна резко падает.

– А еще Сократ говорил, что лучше каждый год иметь достаточное количество

хлеба, чем то его много, то слишком мало. Поэтому разумнее поступать так,

чтобы эта разница и эти колебания были как можно меньшими.

* * *

Мальцев не из тех, кто, заняв позу праведника, не хочет или не способен

видеть причины, побуждающие игнорировать пары. Да, благоприятные годы как бы

обезоруживают нас, мы начинаем думать, что и без них способны собирать

хорошие урожаи. Но дело не только в этом.

Вот один такой благоприятный год, случившийся еще в прошлом веке и

последствия которого Энгельгардт засвидетельствовал так: «Весна была такая

благодатная, какая может быть только в сто лет раз. Хлеб озимый родился

превосходно, и, чем хуже была унавожена земля, чем хуже обработана, чем реже

была зелень с осени, тем лучше уродилась рожь, потому что не полегла».

Не полегла... Именно в такие добрые годы, при достатке влаги и тепла,

посевы по паровавшей земле растут так бурно, что начинают полегать. И

полегают, как правило, еще в стадии колошения. Значит, не жди полноценного

урожая (на парах-то хваленых!). Ни количества не получишь, ни качества, так

как и зреть он будет долго, до осенней непогоды, и разными грибковыми

заболеваниями будет заражен.

Как видите, есть о чем задуматься. Выходит, начинают рассуждать в самых

разных ведомствах и планирующих органах, пятая часть пашни (пятая часть!),

отданная под пар в нынешнем году, не была занята посевами вообще. Отдыхала

или силы на будущее накапливала земля, но сегодня она пустовала, ни колоска

не было на ней. Однако и это еще не все. Посевы-то по паровому клину,

которые полегли, тоже не дали ожидаемого урожая. Что же получается, двойной

урон? Да нужно ли вообще иметь пары, когда и без них можно получать сносные

урожаи при хорошем качестве зерна?

Мальцев поставил вопрос иначе. Он, познавший суть явлений, не склонен

человеческие ошибки, недоработки человека вменять в вину природе. Да и как

можно жаловаться на почву, что она плодороднее стала и поэтому полегают

посевы – стебель не выдерживает? Значит, так и надо говорить: у нас нет, не

вывели мы таких сортов яровых пшениц, у которых был бы устойчивый стебель и

которые, высеянные по хорошим парам, не полегали бы и в самые дождливые

годы, а в засушливые не выгорали.

Вот что нужно! Вот где резервы роста урожаев!

Поездил, поездил Мальцев по стране – не нашел таких сортов.

– Что ж, если селекционеры не создали их, то сидеть и ждать нечего, надо

браться за это дело самим, – сказал однажды отец сыну.

Однако скоро только сказка сказывается, а дело делается долго. Новый сорт

вырастить, да еще со многими заданными качествами – годы нужны. Даже в

крупных селекционных институтах, в лабораториях которых никогда не бывает

зимы – где светит и греет искусственное солнце. Годы труда, удач и

поражений. Какую же нужно иметь неиссякаемую надежду на успех (а может быть,

ответственность перед людьми?), чтобы приступить к делу, завершится которое

лет через десять. Да и завершится, каждый селекционер на себе испытал эту

суровую истину, не обязательно успешно. Значит, чуть ли не сначала нужно

начинать, а это еще годы и годы надежды и кропотливой работы, которую не