Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

учетом, конечно, всех материально-технических вложений в нее. Думается, в

этом случае хозяйства, если уж взяли у государства те же минеральные

удобрения или ядохимикаты, не будут бросать их где и как попало, а

используют строго по назначению, экономно, умело и эффективно.

Иными словами так: превысил «проектную мощность» гектара земли – честь

тебе и слава, меньше получил – плохой ты хозяин, не соблюдаешь культуру

земледелия, мало применил физических и умственных усилий, не используешь всю

ту материальную базу, на которую не поскупилось государство. И исчезнут

ситуации, когда хозяйство, производящее значительно меньше продукции, в

победителях оказывается, появится самый настоящий практический расчет

улучшать использование своей земли, увеличивать урожайность.

Обычно на последний этот довод о практическом расчете председателям

отвечают: мол, он и сейчас есть. Решил и я сказать то же Васильеву.

– Есть, конечно, – откликнулся председатель. – Однако при погектарном

планировании расчет все же не тот. Ну, засеял я запланированную мне площадь,

а много или мало собрал – дело вроде бы второстепенное. Если что и побуждает

меня стараться в рамках навязанных мне севооборотов, то лишь честь да разные

стимулы, не всегда правильно срабатывающие...

Потом я спросил председателя, про какие это он говорит стимулы, не всегда

срабатывающие?

– В жизни много разных ситуаций, – неохотно и неопределенно ответил он. И

ни слова больше. По всему было видно, надоело ему говорить и спорить об

этом. Так бывает: выговорился подчистую, весь запас энергий растратил, той

энергии, что не в мышцах, а в душе накапливается. Ладно, знал я по опыту,

болячка обязательно прорвется, нужно лишь подходящей ситуации дождаться.

Дело близилось к завершению жатвы. И вот когда было убрано последнее

поле, когда оказалось, что на круг намолочено по сорок центнеров с гектара,

председатель, принимая поздравления, проговорил:

– Подкузьмила, подвела погода...

– Да, могло быть и больше, – согласился я, потому что видел, какие потери

зерна допускались на поле.

– Нет, меньше надо было, – ответил он, чем вовсе обескуражил меня. Что с

ним? Что он говорит? Я знал его давно, знал и уважал как думающего,

заботливого хлебороба, многие годы мечтавшего добиться именно такого урожая

на своих когда-то бесплодных суглинках. И вот достиг! Достиг и теперь

сожалеет?

– Видишь ли, хлеборобы нашего колхоза при любых погодных условиях на

данном этапе могут гарантировать только тридцать пять центнеров, а пять

сверх этого – это уже дар природы, которого на следующий год может и не

быть.

– Значит, на следующий год по тридцать пять соберете, что тоже неплохо,

что тоже значительно выше, чем соседи собирают.

– Так-то так, и в этом случае у нас будет самая высокая урожайность в

районе. Однако почет уже не нам будет, потому что мы снижение по сравнению с

предыдущим годом допустили. Почет и честь будет тем, у кого прибавка, кто

сегодня по пятнадцать собрал, а завтра – по шестнадцать, кто к тому же пусть

и мало соберет, да управится быстрее, раньше других отчитается о завершении.

Поэтому середнячки и не мечтают о взлете, им выгоднее мелкими шажками

двигаться. Канители меньше...

Последние, сердито сказанные фразы показались мне абсурдными. Но именно

они и заставили меня припомнить весь ход той жатвы в районе. А чтобы лучше

припомнить, восстановить ее всю, в масштабе района, я раскрыл подшивку

местной газеты.

Та-ак, вот крупное и броское сообщение: «Есть 40 центнеров!» И на весь

разворот статья об этом успехе. В ней обо всем: о высокой культуре

земледелия, о правильной агротехнике, о лучших сроках. Дальше листаю... За

несколько дней перед этим хозяйство названо в числе отстающих на уборке, а

передовым, на которое равняться звала сводка и заметка под ней, было... Ну-

ка, взгляну в итоговую сводку, сколько намолочено в этом передовом в ту пору

колхозе. Не густо, всего 17 центнеров. Ну, а на севе кто впереди шел? Тоже

не из лучших, по 20 центнеров намолочено. Середнячок, значит. А пахоту кто

раньше всех завершил?.. Этот же самый середнячок. Он же и с почином

выступал: завершить весенние полевые работы за пять дней. На него и

равняться всех призывали.

И ни одного обстоятельного слова о хозяйстве, которому предстоит собрать

на круг по 40 центнеров зерна. Ни как, ни что в этом колхозе делается для

достижения на землях, еще недавно считавшихся худшими в районе, наивысшего

урожая. Нет, уточнить надо: наивысших урожаев, потому что это был вовсе не

случайный успех, колхоз вот уже пять лет подряд меньше тридцати центнеров

зерна с гектара не собирал. И все же была подана команда держать равнение не

на правофлангового, а на середняка.

А может, потому и ни одного обстоятельного слова, что председатель

колхоза заявил категорично: «Меня не надо торопить с жатвой. Меня чище

начальства график полевых работ торопит». И уж конечно потому, что в колхозе

этом не могли ни за пять дней вспахать и досрочно отсеяться, ни за десять

дней с жатвой управиться. Не могли по одной-единственной причине: собирались

вырастить не по пятнадцать—двадцать центнеров с гектара, а по тридцать пять.

Как оказалось, чуточку «перестарались», по сорок центнеров вырастили.

Урожай обнаружил несостоятельность тех действий, за которые одних

хвалили, поощряли, ставили в пример. Он же отмел укоры, упреки и случавшиеся

выговоры другим. Все поставил на свое место.

Отложил я подшивку, пошел к председателю, чтобы спросить: вдруг газета

исказила действительную расстановку сил в районе? Спрашиваю: мол, из года в

год его хозяйство лучшее в районе, а вот первым оно бывало когда-нибудь, на

пахоте, к примеру, «на севе или уборке?

Задумался председатель, припоминая, потом, сам поразившись этому,

проговорил:

– Вот первыми-то, кажется, и не доводилось бывать... Нет, не доводилось.

Да и как, сами подумайте, угнаться за теми, кого и половина нашего урожая

очень даже устраивает...

Да, чтобы получить высокий урожай, нужно не просто вспахать и посеять, а

вспахать и посеять качественно, удобрения внести загодя, выполнить много

других агротехнических требований. Тут не ринешься сломя голову, лишь бы

кого-то опередить, лишь бы первым прибежать. А в районе в это время каждый

день сводка публикуется: кто впереди, кто отстает. Куда журналисту съездить

посоветуют за «положительным» материалом? Да конечно же в хозяйство, которое

идет впереди. Кого пожурят? Плетущихся в хвосте этой сводки.

Поспели хлеба, началась уборка. Тучные хлеба, каждый это знает, труднее

убирать – не разгонишься, если потерять не хочешь. С плохими куда легче и

быстрее. Но сводке пока что дела нет до урожайности, в ней на первом плане

скошенные и обмолоченные гектары. И опять торопят тех, кто отстает, хвалят

тех, кто в сводке первый.

Понимаю человека, прямо не связанного с полем: он поторапливает, чтобы

завершилась работа быстрее, не всегда даже вникая в нее, а лишь плюсуя цифры

на бумаге. И хочется ему скорее до ста досчитать.

Понимаю, потому что меня тоже одолевало когда-то это азартное желание,

хоть и был я всего лишь руководителем среднего звена. Значит, напрямую был с

делом связан. Однако отлучишься с весеннего поля в контору, сядешь за отчеты

– тут-то и возникает оно, до того сильное и властное, что аж дух

захватывает, так и подмывает окончательный итог в отчете поставить и сказать

с облегчением и гордостью: «Все!» Именно в такие минуты, должно быть,

рождаются очковтиратели с липовыми сводками в руках: выполнили и даже

перевыполнили, и рекордный урожай обещаем!

Земледельцу тоже хочется выдохнуть это облегчающее слово: «Все!» Но перед

ним не бумага, перед ним поле и конкретное дело, за которым последует другое

дело, а то и множество дел. И выполнить их надо не как-нибудь не лишь бы

быстрее, а чтобы в итоге быть пусть и не с рекордным, но с хорошим урожаем.

И вот в конце года, когда урожай в закрома свезли и взвесили, оказалось,

что первые стали последними, а последних хвалить надо. И хвалят, но не очень

громко, словно произошла случайность, перепутавшая все карты.

– Нет, никакой случайности тут не произошло, – откликнулся председатель.

– Землю не обманешь, ей сколько отдашь, столько и получишь.

– Но, выходит, обмануть все же пытаются?

– То не землю, то нас, хлеборобов, хотят обдурить. Как говорится,

«вдарить под бока» норовят, чтобы мы вскачь пустились, чтобы отчитаться

быстрее. А для этого пример нужен. Тут-то как раз и выступают вперед те, кто

примером себя выставить согласен, есть такие любители. Понятное дело, пример

липовый. Однако он, как говорится, «в струю», он в отчеты и доклады

вставляется: работаем, мол, нацеливаем на скорейшее завершение. Мне тоже

хочется быстрее одолеть, да сдерживать себя приходится: не горячись, мол, не

на беговую дорожку вышел, тут на скорости не обскачешь, тут как в том

спортивном ориентировании на местности – и по сторонам надо глянуть, и на

карту, и про компас не забывай, иначе в спешке можно мимо цели махнуть.

– Но ведь спешат, о качестве забывая.

– Поэтому и топчутся кто на пятнадцати, кто на двадцати центнерах...

Помолчал председатель, потом подытожил:

– Тут, конечно, и наш брат председатель виноват Одни и хотели бы

самостоятельность свою отстоять, да не решаются, тем более при средненьких

урожаях. А другим и вовсе она не нужна, проще «волевую» команду исполнить —

и риска никакого, и ответственности меньше, и к тому же в любимчиках за

послушание ходят. Так оно, пожалуй, до тех пор и будет, пока правильный

критерий оценки не найдут, пока не скажут каждому хозяйству: твоя земля при

нынешнем ее состоянии и существующей агротехнике способна родить столько-то

центнеров зерна. Вот от нее, от этой цифры, как от нормы, и исходить потом:

превысил ее—молодец, не дотянул до нормы – плохой ты хозяин, не только не

улучшаешь землю свою но и ее возможности не

используешь. Вот тут председатель и подумал бы:

директив ему ждать из района или самому за дело

браться?..

2. И МАЛЫМ ДЕТЯМ ЗАБОТА

Осень в тот год выдалась прямо гибельная. В средней полосе России пришла она

после дождливого и холодного лета, задержавшего, созревание всех культур по

меньшей мере на месяц. Никогда еще не приходилось видеть мне на сбросившей

листья лещине недозревшие орехи: в начале октября они были еще молочными,

какими обычно бывают в июле. Не видел еще, чтобы дикие растения, лучше своих

окультуренных сородичей умеющие приноравливаться к погоде, так растерялись:

то цвести взялись под осень, то от листвы избавиться не подготовились, так и

замерзла зелень на ветках.

А уж с культурными растениями и вовсе беда. На месяц позже хлеб убирать

пришлось. В середине сентября еще цвела картошка и только начала

завязываться капуста. И на тебе: 29 сентября ударил десятиградусный мороз,

сковавший почву до самых клубней, не успевших постареть, заложить глазки.

Потом опять распогодилось. Да ненадолго – 10 октября снова заморозило и

выпал снег. Выпал и лег. «На день, на два», – говорили старики, повидавшие

на своем веку разные капризы погоды. Так и было всегда, первый снег не лежал

долго.

Ждали: вот-вот отпустит, растает. Но проходили дни томительного

ожидания, недели, кончился октябрь, ноябрь наступил – и ни одной оттепели. В

середине октября на полях появились снежные переметы и сугробы, будто в

разгар зимы. Снег на убранных полях и на неубранных. А убирать надо было,

пусть не сгодится что-то в пищу, на корм скоту пойдет.

Я сказал, ждали, что вот-вот растает. Но ожидая, не сидели. С утра до

вечера были в поле – добывали брюкву. Иного слова не подберешь, именно

добывали, выколупывая ее из мерзлой земли. С утра до ночи мотался Васильев

на газике – сам за шофера – по полям, по бригадам, где поговорит, а где и

станет на рядок. Хорошая, крупная брюква уродилась, только корешком в земле,

а сама вся сверху – будто шаров кто накатал целое поле. Быть бы до весны с

сочными кормами, да погода не позволила.

Мотался председатель по бригадам, скликал людей на разговор, который

длился не больше 10—15 минут. Рассказывал, сколько и чего осталось в поле,

что это означает для хозяйства и государства, как это отзовется в будущем

году при таком-то и таком-то исходе. Говорил не повышая голоса, не прибегая

ни к обещаниям, ни к угрозам. Говорил хозяин, глава большой семьи, который

за все в ответе. А так как семья еще не управилась с полевыми работами, то и

говорил озабоченно: что и как лучше сделать, чтобы быстрее управиться, куда

сложить, где забуртовать. В заключение лишь высказал надежду, что не

найдется ни одного человека, который просидит, в поле не выйдет.

– От нашего с вами старания, – сказал он, – будет зависеть питание

рабочих промышленности, жителей наших городов.

И люди не говорили речей с трибуны, не рассуждали, – некогда, – они в

один голос сказали: будем стараться. И видно было по сосредоточенным лицам,

что всю свою ответственность и без слов понимают, поэтому сделают все

возможное, чтобы спасти урожай.

– Да вашим людям цены нет, – сказал я председателю под впечатлением

увиденного.

– Бригадир вот только плох... Можно, конечно, снять его, да заменить

некем...

Возвращались мы в темноте, машину подбрасывало на колдобинах, заносило в

стороны. Федор Степанович вел газик и мучился: застарелый радикулит терзал

поясницу, заставлял напрягаться всем туловищем, а чтобы кочки меньше

отдавались в пояснице, выгибался в спине, будто какая-то невидимая сила,

затаившаяся под черным полушубком, покалывала его острием ножа. Временами

мне казалось: он беззвучно вскрикивает от боли. Отдохнуть бы ему,

полечиться, да где там, все некогда не до болячек.

А я сидел и думал: нет, не только умением хозяйствовать вывел он колхоз в

передовые, в правофланговые, но и умением с людьми говорить, людей

выслушивать. Ох как нелегко все это. Да, жилка хозяйственная должна быть,

без нее руководитель лишь вспять может, повести хозяйство или на месте в

середнячках годами топтаться. Но какая людям радость, если есть эта жилка,

если каждую копеечку в рубль умеет превратить, но лишь в этом и смысл жизни

видит, этому превращению подчиняет все: ни такта, ни чуткости, ни душевного

тепла. Неуютно становится в коллективе, в селе, потому что все, – и доброе и

плохое, – передается от одного к другому. Плохое разъединяет и разрушает,

доброе – создает.

Вспомнил, как кинулся я после экстренного правленческого заседания

председателя искать, а мне говорят: «Да он же членов правления, кто из

дальних деревень, по домам повез». Да его ли это дело, подумалось мне тогда.

Сейчас думаю: дело-то это пусть и не его, если исходить только из

должностных обязанностей. Но мог ли глава семейства, хозяин, допустить,

чтобы люди, с которыми он только что решал судьбу будущего урожая, от

которых в конечном счете все зависит, топали пешим ходом добрых десять

километров или попутный транспорт выжидали? Как-нибудь добрались бы,

конечно, однако с иным настроением.

Всего лишь незначительный эпизод из жизни, наполненной куда более важными

делами и свершениями, но когда суммируешь все, то и он какое-то место

занимает если не в делах, то в отношении к делу, в том крестьянском

старании, которым склонен объяснять успехи председатель.

В тот воскресный день мы вернулись в контору лишь в десятом часу вечера.

Сняв полушубок, умостив на батарею – пусть сушится – мохнатую шапку,

председатель начал кому-то названивать, по всей вероятности коллегам своим.

Интересовался: кто и что придумал, нет ли семенного картофеля, морозом не

подпорченного Разговор короткий, без обычных шуток. Тяжкий разговор. Потому

тяжкий, что мороз отнял часть урожая, в выращивание которого было вложено

немало сил. Но хуже этой беды была другая беда, которая пуще всего

беспокоила председателя: семенного картофеля нет, подморозило весь, сажать

нечем будет на следующий год.

Нажав на рычаг телефона, чтобы еще кому-то позвонить, председатель кивком

головы и взглядом указал Мне на радиоприемник, который гомонил о чем-то в

уголке. Я прислушался. Председатель дотянулся, усилил громкость и понуро

склонил голову: устал от забот и хлопот.

А по радио в этот вечерний час бодро рассказывали о воскресном отдыхе, о

«поездах здоровья» и походах, выражали радость по поводу раннего снега. Да и

как, мол, не радоваться, если на месяц раньше обычного начнется подготовка к

лыжным соревнованиям!

– Вот так, – устало проговорил Федор Степанович. – Будто цель всей нашей

жизни в том только и состоит, чтобы отдыхать да к спортивным соревнованиям

готовиться.

Больше председатель ничего не сказал, но мне казалось, что я слышу его

мысли. И они удивительным образом совпадали с моими. Мы думали:

«Как же можно так беззаботно радоваться тому, что причинило огромный

вред, исчисляемый миллионами тонн продукции? Честь и внимание тем, кто

отдыхал в этот трудный воскресный день? Да как же можно говорить о

туристских кострах и «поездах здоровья», когда вот тут, в нечерноземном

селе, люди, имея право на отдых и отпуск, почти не пользуются этим правом,

как не пользуется им и председатель – некогда, горячка, страда, нехватка

рук. Люди работали дотемна в холоде, в снегу, перемешанном с мерзлой грязью.

Половина сельского население страны в этот воскресный день добывала из-под

снега картошку и корнеплоды, а кое-где и зерно (по данным ЦСУ, на этот день

еще было не сжато пять процентов зернового клина). И вот ему, этому

населению, о «поездах здоровья» кто-то надумал рассказать. Будто там, в

городе, только и дела, что отдыхать, только и думают, как развлечь

утомленных бездельем».

Понимаю, все понимаю, и сам я по воскресным дням работой не загружен,

поэтому не сочтите меня ханжой. Я о другом. К примеру, половину из нас

позвали на воскресник, а другую половину по разным причинам освободили от

работы и сказали: гуляйте. Мне приходилось бывать в таких ситуациях, да и

каждому из нас, но, честное слово, если и гуляли, то тихо, чтобы не дразнить

работающих, – неловко все же. А уж рассказывать о своем отдыхе и вовсе не

придет в голову: при встрече первое слово тем, кто работал, а уж кто не

работал – тот помалкивай. Иначе получится, что отдых трудней труда.

– Получается, что трудней, – задумчиво проговорил Васильев. Хотел еще

кому-то позвонить, но не позвонил решил наболевшее высказать. – А все лето,

во время школьных каникул о чем говорят, о чем в газетах пишут? Может, о

трудовом воспитании? Или про тех ребят, кто в поле с отцом, с матерью

работает?

– Бывает, что и про таких пишем, – вынужден был оправдываться я за всех

своих коллег.

– Бывает... Однако все лето только и разговоров, что про отдых подростков

– и хвалят, и ругают, и жалуются, и требуют, чтобы развлекателя к ним

приставили и чтобы развлекатель тот под рученьки белые их взял и на стадион

свел, мячик к ногам положил да еще и показал, в какую сторону пнуть его,

иначе не пнет, а жалобу сядет писать. И пишет. Сидит на берегу широкого

пруда и жалуется, что плавательных бассейнов нет в деревне и

асфальтированного парка. Потом статью читаешь и диву даешься: не скучающего

бездельника отчитывают, а руководителей.

Начал было я возражать: мол, и отдыху надо учить людей, чтобы свободное

время не путали с бездельем, а председатель улыбнулся, с иронией уступил:

– Понимаю, каждый о том пишет, к чему собственная душа лежит... Недавно я

спрашиваю одного школяра: «Кем мечтаешь стать?» А он мне: «Отдыхающим». Так

что, думается, при такой ранней ориентации он освоит избранную профессию

основательно, тоже будет знатоком своего дела...

После этого разговора читаю в молодежной газете: комсомольцы Перми вот

уже несколько лет добиваются (письмами в разные редакции и постановлениями

на своих собраниях), чтобы местные власти расчистили речной берег от

кустарника, мешающего им, молодым и здоровым парням, купаться. Представляю,

сколько душевных сил потрачено на писание гневных посланий и протоколов, на

которые, к великому разочарованию молодежи, городские власти никак не

реагировали, – были и поважнее заботы. Но автор статьи в газете даже мысли

не допустил, что комсомольцы и сами могли бы взять в руки топоры, пойти на

берег, да и поработать – врубить тот кустарник, который мешает им купаться.

Нет, автор обрушился на руководителей местных организаций, проявивших

«невнимание к отдыху молодежи», которая поэтому вынуждена слоняться по

улицам, к бутылке прикладываться и от скуки развлекаться, как кому

вздумается.

Да в этом ли причина скуки?

Отвечая на этот вопрос, говорим: в селе тоже нужны детские площадки,

комнаты для занятий кружков, как это делается в городах.

Мне довелось жить в небольшом подмосковном городке, который тишиной и

уютом напоминал хорошо благоустроенный поселок. Нигде, ни в одном другом

месте, я не видел столько детских и спортивных площадок: хоккейных,

волейбольных, баскетбольных. На фабричных стадионах и в клубах каких только

нет секций и кружков. Не случайно именно здесь проводятся многие областные

соревнования: есть хорошая спортивная база, открытая для любого мальчишки,

любой девчонки.

Но многие мальчишки и девчонки толпятся у подъездов, от скуки по дворам

слоняются, обходя все эти площадки стороной. А тех немногих, кто на стадион,

на каток, в секцию ходит, громко осмеивают, даже тех, кто в хоккейной секции

занимается. Почему? Ведь смеющиеся тоже в хоккей играют?.. Да, они «играют»

у подъездов, где не требуется ни сноровки, ни мастерства, ни умения кататься

на коньках – швыряй шайбу, чтобы грохота было больше, когда она в дверь или

в забор ударяется, и ничего более. На каток, на настоящую хоккейную площадку

пойти им лень, там не они, там над ними, неумейками, будут смеяться.

Да, они ничего не умеют делать, даже играть. Им скучно. Им еще скучнее

оттого, что пожаловаться не на что: не вообще в городе, а во дворе, рядом с

домом есть все. Можно бы поломать эти спортивные площадки (и ломают!), но

все равно придут с фабрики рабочие (каждая детская или спортивная площадка

закреплена здесь за каким-нибудь трудовым коллективом) и тут, же починят,

отремонтируют, покрасят. О, скука!..

Хорошо там, где еще нет чего-то, где поломанное починить некому,– можно

жаловаться, можно требовать, чтобы было. Туда журналисты едут, оттуда жители

гневные письма пишут: ну как же, футбольные ворота местный Совет починить не

может, а поэтому, мол, и пребывают в скуке подростки юношеского возраста,

которым завтра в самостоятельную жизнь вступать.

Но редко, очень редко в этих гневных письмах, в речах на собраниях

промелькнет вопрос: а что же вы юноши, своими крепнущими силами, своими

рукам сделали? Да и гордое слово это «юноши» не часто услышишь. Оно словно

бы изжило себя, в прошлое ушло вместе с теми, кто к семнадцати годам имел

свои убеждения и умел их отстаивать, кто никакой работы не боялся. Теперь

иные слова в ходу: дети, подростки. Ну, а с детей какой же может быть спрос,

детей за ручку надо водить, забавлять их надо и развлекать!

Знаю, не всюду так. Я часто вспоминаю молодого улыбающегося парня,

кавалера многих орденов, лауреата премии Ленинского комсомола, Героя

Социалистического Труда. И все эти отличия, награды, звания заслужены

Ринатом Юсуповым еще в комсомольском возрасте.

– Еще неженатым был,– уточнил он.

Ринат – тракторист, пахарь и сеятель. Но однажды зимой выдалась короткая

передышка: все работы переделаны – снегозадержание закончено, навоз с ферм

на поля вывезен, солома с полей на фермы доставлена.

Можно и отдохнуть, погулять несколько дней. А Ринат зашел к председателю:

видел, что на ферме транспортер барахлит, с удалением навоза не ладится, так

что, если нет другой работы, можно бы починкой заняться. Пошел,

отремонтировал, а заодно и всю накопившуюся жижу выкачал.

– Не боялся, что не справишься с ремонтом? Не по профилю все же,– спросил

я.

– А всякое дело вроде бы привычное,– проговорил Ринат. – Наверное, так

всегда: когда одно дело умеешь делать, другое, то и третье кажется знакомым,

поэтому и не боишься.

Тогда я опросил Рината, что удержало его в родном селе. Он ответил:

– Не один я остался. Многие выпускники нашей школы сейчас в колхозе

работают.

Да, знал я, что на каждый трактор в колхозе два механизатора. Поэтому и

налажена так хорошо, без срывов, сбоев и авралов двухсменная работа. Знал,

что подавляющее большинство трактористов – молодые ребята, здесь родившиеся

и выросшие. Выросшие на этих склонах. Шоферы – тоже вчерашние школьники. Их

тоже хватает для двухсменной работы транспорта, что и практикуется здесь,

особенно в страду, на уборке и вывозке урожая.

– Почему же в соседних хозяйствах не то что на дни, на одну смену не хватает

механизаторов?

– Наверно, внимания уделяют мало,– ответил Ринат.

Мало строят? Об отдыхе не заботятся? Условия труда не улучшают? Нет, и

строят не меньше, и заботятся, и улучшают. Немало на земле хозяйств во

многих отношениях лучше колхоза имени Карла Маркса, в котором Ринат Юсупов

работает. Здесь, к примеру, все еще ручное доение на ферме, чего давно нет в

других. Да и село хоть и добротными домами застроено, однако в ту пору ни

асфальта на улицах еще не было, ни тротуаров.

И клуб вовсе не современной архитектуры. Так что село ничем особым

похвалиться не могло. Однако и после школы молодежь здесь остается, и после

армии сюда возвращаются. На поле, на фермах, в гараже – всюду парни и

девчата, всюду бойкая, напористая, работящая комсомолия.

– На школьников мало внимания обращают, к делу их не приучают,– уточнил

Ринат. И рассказал о себе и своих сверстниках. Такие рассказы я слышал

часто, но от людей, значительно старше моего собеседника, родившегося в 1947

году. От тех, главным образом, чье детство прошло в суровые, голодные годы

войны, кому выпало на долю стать к станку или к плугу вместо, ушедших на

фронт отцов и старших братьев. В ответ на такие рассказы слушатели обычно

откликаются одинаково: мол, такое выпало нам окаянное время, надо было. А

сейчас, слава богу, все сыты, одеты, обуты, живем хорошо, так что и

надобности нет работать подросткам, пусть побегают.

Не было такой надобности и у Рината. Однако послушаем его.

– В колхозе я начал работать после пятого класса. Во время летних

каникул, конечно. Сначала на заготовке силоса. Нет, не в составе ученической

бригады, сам по себе. Потом плугарем был. Был и помощником комбайнера. Какая

нужда заставляла? А без всякой нужды. Это же интересно – своими руками дело

какое-нибудь делать.

Напомню, совсем по другому поводу он сказал – повторить хочу его слова:

– Когда одно дело умеешь делать, другое, то и третье кажется знакомым,

поэтому и не боишься...

Это суждение я вспомнил в поле, на пологом склоне где шла «зеленая

жатва». Густая, сочная травяная масса непрерывным потоком текла в кузова

машин, в тракторные тележки. В кузовах ее поправляли вилами, чтобы ровнее,

плотнее ложилась, чтобы больше вошло. Делали это... мальчишки. В каждом

кузове, в каждой тележке по старателю. Натоптал, наполнил – и в кабину

быстрее, и вперед, шофер, к силосной траншее, к агрегату травяной муки. У

агрегата такие же мальчишки подхватывают привезенную массу – и на

транспортер ее, который, сколько ни подавай, уносит все в сушильную камеру.

Течет из агрегата горячим потоком травяная мука, в мешки сыплется, которые

мальчишки тут же за перегородку относят.

Спрашиваю ребят: мол, от школы на прорыв посланы?

– Нет,– отвечают. Сами попросились! Тут веселее.

Однако говорить долго некогда, подхватились – и кто по машинам, кто к

транспортеру – дело не ждет, дело торопит.

Тут-то и обратил я внимание, что на улицах села не встретил днем ни

одного мальчишки, слоняющегося от скуки.

– Так уж повелось у нас,– подтвердил мои наблюдения Ринат,– что без дела

неловко слоняться. Каждый работу себе ищет. Нет, никто не агитирует, ни

колхоз, ни школа. Я же говорю: в привычку вошло. Да и престиж у мальчишек

повышается, если умеют что лучше других делать.

Умеешь, не побоишься... Не побоишься дело делать.

– И в селе остаться не побоишься,– добавил Ринат.– Убежден в этом.

Думаю, он прав. Подтверждение тому – наблюдения в самых разных

хозяйствах. Нет, речь не о трудностях, не о каких-то там тяжелейших

условиях, которые преодолевать надо, речь о самой обычной работе. Если к ней

не приучен с детства, то человек действительно боится: вдруг не получится,

не сумею, а меня здесь знают все и все будут смеяться. Да и трудная,

говорят, эта работа... И человек уходит, даже из хорошего села, из хорошего

хозяйства. Уходит в поисках места, где, слышал он, лишь кнопки надо нажимать

Нет, неверно сказано, что ни школа, ни колхоз не побуждают ребят к

общественно полезному труду. Да, Понуждения нет, не просят, не зовут. Но

поощряют. Во-первых, каждому найдут посильную работу. Так их труд

организуют, чтобы наставник рядом был, однако и опеки чтобы не чувствовали.

На том же агрегате травяной мукой, к примеру, ребят работает много, а

возглавляет эту шумную бригаду один лишь механик. Кого похвалит, кого

подзадорит, подскажет, пальцем пригрозит. И, как говорится, пыль коромыслом

– с такой охотой делают взрослое дело мальчишки, зарабатывая до 120 рублей в

месяц.

– Уж не посидишь, смотри да смотри за ними,– с доброй улыбкой ответил на

мой вопрос механик. – Однако молодцы, хорошо работают.– И потом добавил: – И

с охотой...

Во-вторых, на первый школьный звонок обязательно – тоже в традицию вошло

– приходят руководители и лучшие люди колхоза: грамоты, премии мальчишкам и

девчонкам вручают, хвалят за работу, предварительно не поленившись

подсчитать, сколько сена, травяной муки, силоса ребята за лето заготовили,

сколько голов скота можно прокормить этим количеством. Честь и слава тем,

кто работал!

Вот и осенью 1978 года председатель сказал ученикам:

– Мокрым выдалось минувшее лето, однако спасибо ребятам, успели

выхватить из-под дождей сено в достаточном количестве, к тому же хорошего

качества, и сенаж, силос заложили в полном объеме. Да и управились с этой

работой к сроку, до главной страды – до уборки хлебов.

Словом, как в дружной работящей семье: даже если и не велика еще польза

от младших, но и они сложа руки не сидели, поэтому, чтобы поощрить их к

полезным занятиям, любовь к делу привить, родители каждому доброе слово

скажут, одного за одно, другого за другое похвалят.

Слушают все это ученики младших классов и повзрослеть торопятся. А

старшие, кому скоро в жизнь выходить, думают: вот окончу школу, СПТУ – и

буду как Ринат Шайхуллович Юсупов.

А Ринат Юсупов, бывший ученик школы, стоит рядом с председателем

колхоза, молодой, сильный, грудь в орденах, Герой, делегат XXV съезда партии