Текст книги "Земные наши заботы"

Автор книги: Иван Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Николай Васильевич Жвац подвел меня к «Схеме дорожного строительства в

районе». Точно такую же я буду встречать потом во многих других кабинетах не

только в райкоме, но и в райисполкоме, в райсельхозуправлении. Утром будут

показывать мне наш предстоящий маршрут, а вечером – путь, проделанный нами

за день. И с гордостью будут добавлять:

– Вот эта дорога сократила время в пути от хозяйства до Починка на

несколько часов. Раньше за полдня с трудом добирались, теперь – полчаса на

автобусе... А когда соединим вот эту дорогу с этой, закольцуем их, то

хозяйство приблизится к райцентру сразу на тридцать километров. Сейчас вон

куда объезжать им приходится, а будет – вот, почти напрямую...

– И сколько вы всего построите дорог за пятилетку?– задал я вопрос

заместителю председателя райисполкома, который вызвался повозить меня по

району, хозяйства показать и дороги к ним. «А заодно и кое-какие дела решить

на месте»,– добавил Илья Самойлович Виткин.

– По нашим планам – 358 километров... Да почти столько же капитально

отремонтируем.

– Справитесь?

– Вполне. В минувшей Пятилетке у нас похуже строительная база была,

однако 263 километра дорог проложили. Из них 70 километров – с черным

покрытием. В первую очередь к центральным усадьбам вели. В нынешнем году

завершаем эту работу и переключаемся на внутрихозяйственную сеть.

– А как же вы координируете эту работу?

– У нас расписано все: где, когда и кто строит тот или иной объект.

Вот...

И Илья Самойлович выложил на стол сброшюрованный в толстую книгу

«Комплексный план развития сельского хозяйства района».

Документ этот как бы облек в плоть и кровь известное решение партии и

правительства по развитию Нечерноземья, «заземлил» его, указав перспективу

каждому конкретному хозяйству. И перспективу не декларированную, а

основывающуюся на материальных вложениях.

В документе этом обстоятельная «раскладка» тех 132,5 миллиона рублей,

которые выделяются району на пятилетку: на производственное и

непроизводственное строительство в колхозах и совхозах, в том числе на

возведение жилья, коммунальных и культурно-бытовых объектов.

В соответствии с этим всем предприятиям, обслуживающим сельское

хозяйство, выданы конкретные задания: в каком хозяйстве или селе, что и к

какому сроку сделать, что и когда должно сделать то или иное хозяйство

своими силами, за счет государственных и собственных средств.

Нет, это не «сумма благих пожеланий», за что подвергались критике многие

планы социально-экономического развития. И не сумма планов, разработанных в

хозяйствах района. Это хорошо скоординированный план развития всех хозяйств,

в разной степени нуждающихся в том или ином строительстве, в той или иной

специализации и концентрации производства.

Сама жизнь натолкнула починковцев на верную мысль: даже научно

обоснованные планы социально– экономического развития хозяйств страдают

многими недостатками, если они не являются составной частью общего плана

развития района. Дело в том, что многие вопросы, такие, как создание

дорожной сети, организация автобусного сообщения, передвижных форм торговли,

культурно-бытового обслуживания населения, можно решить только в масштабах

района. Иными словами, система культурно-бытового обслуживания, например,

может быть полноценной только лишь с учетом городской службы. Без этого, без

учета и объединения усилий, трудно добиться даже в экономически сильном

хозяйстве высокого уровня культурного и коммунально-бытового обслуживания

жителей как крупных, так и малых сел.

В самом деле, даже в крупном селе невозможно построить сразу всю необходимую

службу быта, автономную, обеспечивающую к тому же качественное обслуживание.

Не строить же, к примеру, везде и всюду свои химчистки или ателье по ремонту

электроаппаратуры, даже если речь идет о крупном селе. Для этого вполне

достаточно комплексного приемного пункта, работник которого примет любой

заказ, а службы, расположенные в городе, выполнят его и быстро и хорошо.

Если, конечно, есть дороги и транспорт. Да и как обеспечить всеми этими

услугами жителей малодворок, сселение которых завершится лишь через многие

годы?

Есть мудрое выражение: в основе всякого крупного и важного дела должен

лежать порядок. Во всех мелочах продуманный. Чтобы добиться именно такого

положения, и был разработан комплексный план социально-экономического

развития района.

Хочется здесь подчеркнуть, что в нем в первую очередь рассматриваются именно

вопросы совершенствования сельскохозяйственного производства, повышения его

эффективности. И это вполне правильно, это научно. Без развития производства

не могут улучшаться, да еще коренным образом, жизненные условия человека. И

не только в экономическом, материальном плане.

Нам долго казалось, да и сейчас еще частенько приходится слышать, что

молодежь уходит из села только потому, что нет хорошего клуба. Думали: вот

построим клуб – и проблема будет сразу же решена. Сейчас во многих селах

построены не клубы – дворцы! Однако отток продолжается.

Асфальтом покрыли многие сельские улицы, городские светильники поставили

вдоль тротуаров. В дома газ подвели и воду. Детские сады и ясли, просторные

школы поставили. Бытовое обслуживание организовали, чтобы сельский житель не

ездил за каждой мелочью в город. В хозяйствах Волновахского района Донецкой

области, например, ввели даже бесплатное автобусное сообщение между

бригадными селами и центральной усадьбой: в магазин, в школу, в контору – за

считанные минуты по хорошим-то дорогам.

Не везде, конечно, так. Но сел таких уже немало. Они есть и на Смоленщине (к

тому же и получше Лучесы), есть и в других районах и областях российского

Нечерноземья, на Кубани, в Сибири, на Украине. Таких сел, которые краше

городов-райцентров, не перечислить.

Да, именно так: и краше городов, и благоустроеннее своих местных «столиц» —

райцентров. Уже не селу надо поспешать за городом, а городу догонять впору

село, на что, конечно, в райцентрах обижаются. В ответ на эти обиды жители

села еще и масла в огонь подливают: а переносите, мол, центр района к нам.

Однако сельская молодежь все же тянется «в столицу», пусть менее

благоустроенную, пусть детские сады и школы там потеснее, и дворца такого

нет. Тянется молодежь в центры потому, что условия труда там иные. Там по

часам работа.

Но чтобы понять это, надо было все другие причины устранить, те причины,

которые, как говорится, лежали на поверхности. Надо было сначала село

перестроить. При этом лишь немногие хозяйственники сразу суть проблемы

распознали. Среди них могу уверенно назвать Сергея Ивановича Бизунова.

Перестраивая Лучесу, здесь и производство перестраивали, чтобы ручной труд

устранить с полей и ферм, чтобы можно было перейти на сменную работу по

часам.

Однако и в хорошем хозяйстве не все от хозяина зависит. Возьмем такой

пример. Какая культура не дает прибыли, а то и убыточна для хозяйства?

Любая, если она занимает малую площадь. Она не главная в структуре посевов,

не она дает и основные доходы, даже если дает их. А отсюда и внимания ей

меньше не только в хозяйстве, но и при распределении техники, удобрений.

Отсюда именно она требует больших затрат ручного труда. Поэтому починковцы,

к примеру, наметили сконцентрировать посевы льна в 12 колхозах и совхозах,

где они займут от 11 до 17 процентов пашни, тогда как сейчас лен выращивают

все 30 хозяйств района.

Для одних он стал до того прибыльным, что готовы только его и выращивать.

Совхоз «Плосковский», к примеру, уже который год подряд по 700 гектаров (17

процентов пашни) отводит под лен, и особой беды с ним не знает. Потому что

тут и техника, и специализированные звенья, и специалисты. В заботе лен. В

результате каждый льняной гектар приносит хозяйству 1100—1150 рублей дохода.

В Лучесе и того больше – 1300 рублей.

В других хозяйствах, где лен занимает каких-нибудь 80—100 гектаров, ни

техники нужной нет (почти все работы приходится выполнять вручную), да и

заинтересованности нет – основную прибыль ждут от других культур.

Такая же картина и с картофелем. Даже похуже, пожалуй. Все выращивают

понемногу, у всех урожайность его низкая. Даже в передовых хозяйствах не

превышает 155 центнеров с гектара. Значит, надо специализировать несколько

хозяйств на выращивании семенного материала и все плантации закрепить за

механизированными звеньями. Это позволит сажать только качественными

сортовыми семенами, значительно повысить урожайность, снизить трудовые

затраты и сократить сроки выкопки.

В комплексном плане так и записано.

Нужно сказать, что в правильно налаженном семеноводстве нуждаются не только

картофелеводы. Это один из важнейших резервов повышения урожайности всех без

исключения культур. Передовые хозяйства тем и берут, что имеют свои семенные

поля и свои племенные фермы. А все другие? По разным причинам они «не

доросли» до этого. К тому же и для передовых было бы лучше, если бы

существовало межхозяйственное объединение по семеноводству зерновых.

Именно по такому пути и пошли в Починке. Головное хозяйство объединения

выращивает семена, пять других размножают их и реализуют товарным

хозяйствам. Уже выращивают, размножают и реализуют, начиная с первого года

десятой пятилетки. Конечно, не все за счет семеноводства, но благодаря и ему

район намечает увеличить урожайность зерновых за пятилетие на 5-6 центнеров.

* * *

Машина быстро катилась от села к селу, шурша мокрой щебенкой.

– Вот эту дорожку в прошлом году закончили,– комментировал по ходу Илья

Самойлович. – А вот эту на днях сдали, поэтому обочины еще не успели

зарасти. А вон бульдозеры полотно насыпают... И хлеба, смотрите, какие хлеба

зреют!..

Да, урожай обещал быть хорошим. Густо и ярко цвел лен. Волновались на ветру

седеющие ячмени. Наливала колос пшеница. Густые травы ложились под косами в

тугие валки и пахли зеленью.

– Будем с хлебом! – с гордостью в голосе говорили земледельцы, лаская

взглядом отяжелевшие поля.

– И с кормами будем! – добавляли животноводы, имея уже солидный запасец

свежего, сочного силоса.

– А дожди? – спрашивал я. По всему было видно: год опять будет трудным.

– Дожди пока не помеха. До жатвы должно распогодиться. А сенаж, силос

можно и в дождь закладывать, научились. Лишь бы руки были...

А вот рук-то зачастую и не хватает. Не механизмов, нет, механизмов сейчас в

любом хозяйстве много всяких, даже часть из них простаивает на дворе.

Механизаторов мало...

В поездках по району я обратил внимание вот на какое явление. Школы, а они в

здешних селах почти все новые, с кабинетной системой обучения, имеют

укомплектованные штаты учителей. Учителей с соответствующим специальным

образованием. Нет нужды и в медицинских работниках даже в самых отдаленных

селах. В детских дошкольных учреждениях тоже все нянечки и воспитательницы

на месте. Большинство этих работников приехало сюда после училища, техникума

или института. Больше половины из них – вчерашние горожане, впервые

столкнувшиеся с сельским укладом жизни. И я привык уже слышать, что именно

эти молодые специалисты и не задерживаются подолгу в селе: отработали

положенный срок – и в город, на их место других присылают. Поэтому, хоть и

укомплектованы школы, медпункты и детские сады, я все же спросил про

текучесть, заранее предвидя ответ. Но ответ показался настолько для меня

неожиданным, что я переспросил:

– Не уезжают? Оседают и живут?

– Обзаводятся семьей, а некоторые и хозяйством, живут, и уезжать не

собираются...

При этом, в каком бы хозяйстве я ни спрашивал, говорили про хорошую школу,

про новый медпункт и просторный детский сад, старались показать то, и

другое, и третье. Действительно, все заново построенное, оснащенное

современным оборудованием, благоустроенное. Или же строилось, оснащалось,

благоустраивалось. Спрашивали с гордостью: можно в таких условиях работать?

Соглашался: можно. Говорили и про то, что и учителя, и медики тут же

обеспечиваются жильем: или отдельный дом с участком, или квартира в

благоустроенном доме. Жилье есть, условия работы хорошие – чего ж не

оставаться?

Все это: и просторные школы, и медпункты, и новые детские сады, и жилье для

специалистов – строится строго по плану социально-экономического развития, в

котором вся эта работа конкретизирована, расписана по хозяйствам и селам, по

срокам и исполнителям. Осуществление этого плана уже дает свои результаты:

текучки среди сельских учителей нет, люди с высшим педагогическим

образованием живут в деревне и покидать ее не собираются. Это уже

достижение. И немалое. Что и говорить, отличное подтверждение разумности

плана.

Но в связи с этим я вот о чем задумался.

Люди с высшим образованием приезжают из города и остаются. А механизаторы,

уроженцы здешних мест, покидают родную деревню, дом, в котором росли, поле,

на котором работали деды и прадеды.

– Да, свои уезжают,– подтверждали с горечью все, с кем довелось

встречаться.

Не странно ли? Может, для молодых специалистов – все блага, а молодым

механизаторам никакого внимания?

– Да вы что? Много ли квартир нужно для тех же учителей? А строим-то мы

теперь порядочно и даем в первую очередь тем, кто на тракторе, на ферме, в

поле работает.

Во многих хозяйствах я спрашивал: мол, вот сегодня переехала к вам на

жительство семья механизатора, когда вы сможете дать ей дом или квартиру?

– Сегодня и дадим.

– У вас есть свободное жилье?

– Есть.

– И подолгу пустует?

– Нет, оно не пустует. Приезжают – поселяем. А тем временем другой дом

уже готов. Свободное жилье всегда нужно. При этом стараемся, чтобы оно было

благоустроенным...

Только за пятилетие здесь намечается проложить, 186 километров

водопроводных линий, подключить к ним 1094 квартиры. И еще, к 1980 году

решено полностью завершить газификацию жилых домов на центральных усадьбах

колхозов и совхозов района. Полностью! Это значит, что газовый огонек

загорится почти в трех тысячах квартир, в которых пока еще не было газовых

плит.

– Все эти виды благоустройства, как и улучшение бытового обслуживания,

касаются жителей перспективных сел. А как чувствуют себя люди в малодворках?

– Я задал этот вопрос потому, что знаю немало примеров, когда объявили

деревню неперспективной – и забыли о ней. И люди, минуя центральную усадьбу

хозяйства, где нет для них жилья, переселяются прямиком в город. А старики,

которым некуда ехать, маются.

– Ясное дело, если на произвол судьбы их бросить,– согласился Илья

Самойлович. И предложил: – Можем в Лучесу заехать, с людьми по этому поводу

поговорить.

– В Лучесе я был.

– Можем в любом другом селе остановиться.

Заезжали, говорили. И всюду отвечали: ну как же стариков не переселять? И

ссылались на план сселения малодворок, который в каждом хозяйстве есть. План

этот – составная часть общего плана социально-экономического развития

района. Раскрыл я его. Так... За пятилетие намечено переселить 84

деревеньки, в которых 633 двора. Все малодворки названы в нем поименно,

какое хозяйство, куда и в каком году пятилетки переселить должно.

* * *

Смоленщина... Средняя полоса России. Всюду косогоры, перелески, сырые

низины, тихие ручейки и речушки, от которых наплывают серые туманы, омывая

сизыми росами нивы и деревни. Не увидишь на Смоленщине «удобных» земель:

чтобы ровное поле до горизонта.

Редко увидишь и большую деревню, чтобы дворов двести – триста в ней, чтобы

стояли они ровными улицами. По косогорам, излучинам и опушкам разбрелись

избы, что стадо без присмотра, то кучно, то вроссыпь, где два-три десятка

домов, а где и того меньше.

Так складывалось веками. Скудные суглинистые почвы, малые участки земли,

пригодные под пашню, издревле диктовали крестьянину и формы расселения.

Только малой деревней можно было прожить, прокормиться на этой земле:

гектар-полтора пахотного клина терялся среди перелесков, заболоченных низин

и прочих неудобий. Вот и селились «гнездами», за лесами, за болотами.

Когда «едоков» становилось больше, чем могла прокормить земля, часть семей

уходила осваивать новые территории, переселялась в другие края. Самые

решительные аж за Урал ехали. И опять зарождались хутора, деревеньки,

обживались ранее не обжитые земли. Каждый новый пункт представлял здесь

своего рода опорную точку, «аванпост» освоения обширных пространств

необжитого края. Так появлялись новые деревни на степных просторах

Оренбуржья, Алтая, Зауралья.

К переселению, а значит, и к постоянным изменениям расселения, побуждали и

более сложные причины, которые диктовались сменой общественных формаций,

развитием общественного строя и его производительных сил. Эти изменения

сказывались на величине поселений, их числе и людности. Вспомним хотя бы так

называемую столыпинскую аграрную реформу 1906 года, в ходе которой на

свободные земли окраинных районов из центральных губерний переселилось более

трех миллионов человек; около 1670 тысяч семей, вышедших из общин,

поселились на хуторах и отрубах. А это значит, что избы и хаты, стоявшие в

деревнях, вдруг сдвинулись с места, оторвались от соседских изгородей и

плетней, рассредоточились по надельным участкам, образовав на обширных наших

территориях сотни тысяч новых хуторов и крохотных деревенек.

Первые наиболее заметные изменения в доставшейся нам системе расселения

произошли в годы коллективизации. Коллективное хозяйствование на земле, в

отличие от единоличного, требовало концентрации сельского населения: жителей

хуторов и малодворок перевозили в места сосредоточения трудовых коллективов

– обратно в деревню.

В этот процесс жестоко вмешалась Великая Отечественная война. На Украине

фашисты разрушили и сожгли 28000 сел, в Белоруссии – 9200 деревень, на

территории оккупированных областей Российской Федерации гитлеровцы разорили

и разграбили свыше 52800 колхозов и 860 совхозов.

Мы с вами хорошо знаем, что на фронтах, в оккупированных районах и на

фашистской каторге погибло более двадцати миллионов человек. Знать-то знаем,

но не всегда видим последствия этих потерь. Чтобы понять их, надо вспомнить,

что на Смоленщине, например, численность населения за годы войны уменьшилась

наполовину, а в некоторых ее районах осталась лишь пятая часть жителей. Урон

ощущался не только там, где шли бои, но и в глубоком тылу. Из каждой деревни

ушли на войну десятки, сотни мужчин, а вернулись единицы. Рождаемость в эти

годы была очень низкой. В результате даже многолюдные деревни оказались

после войны малолюдными, а малые поселения и вовсе обезлюдели, не имея сил

на восстановление. И хотя человеку свойственно возвращаться на родное

подворье, пусть даже на его месте осталось лишь пепелище, и возрождать его,

однако война разбросала людей по разным краям, и поэтому многие хутора и

деревни не возродились. Оставшиеся в них жители переселились «ближе к

людям», в большие села, многие из которых, в результате разорения,

превратились в малодворки.

Ныне на Смоленщине насчитывается свыше шести тысяч сел и деревень. Многие из

них – малодворки, а то и однодворки, все больше стареющие, ветшающие. Люди

покидают их, потому что не хочется жить на отшибе, едут туда, где лучше

налажен труд и быт, где есть перспективы. Так что и будущее любого хозяйства

во многом зависит от этого процесса, в общем-то закономерного, так как

концентрация производства требует иного размещения поселений. Но этим

процессом еще надо научиться управлять, регулировать его.

Тихие милые моему сердцу деревеньки. Вот в такой же, деревянной,

разбежавшейся по зеленому склону, подпертой со всех сторон лесами и полями,

работал и я когда-то. И казалось мне тогда, что именно она, эта

немногодворная Лапышта, и есть центр мира, к ней леса приникли, поля к ее

порогу легли и все проселочные дороги. Давно это было...

И леса, и поля, и проселочные дороги, разбитые тракторами, словно бы

отстранились от деревеньки. А может это щербатая деревенька (там одного дома

нет, там целого порядка, лишь деревья остались, что под окнами когда-то

шумели), обиделась на все былое и теперь по-стариковски отрешенно смотрит на

окружающий мир, далеко проглядываемый отсюда, с холма. Вон трактор работает

в поле. Машина куда-то идет по проселку, переваливается, прогромыхивает на

ухабах, грязью хлещется. Вон на ферму зеленую массу повезли. Все отсюда

видно, хорошо видно. Только вот не узнает деревенька, кто там по проселку

идет, кто на поле, прилегающем к ней, работает. Не узнает, потому что поля

ее обрабатывать приезжают с центральной усадьбы, по ее проселкам и улицам

ездят механизаторы, живущие на центральной усадьбе.

Встретится тракторист взглядом с деревенькой, подумает: ишь расселась,

объезжай ее, вот зацеплю плугом и... Но, не додумав мысль свою, опять

выпустит дворы из поля зрения, как предмет вовсе посторонний, случайный, не

имеющий никакого отношения к его полю. Да, это его поле, за ним, за его

звеном, закреплено. Правда, далековато оно от центральной усадьбы.

Владения здешних хозяйств такой же причудливой формы, как и эти самые

поселения: то по реке узкой полосой петляют, копируя ее изгибы, то по

склонам холмов. Иначе и быть не могло, потому что складывались хозяйства за

счет слияния, присоединения то одной, то другой деревеньки с ее полями,

растопыренными в разные стороны. Не до выпрямления границ было, не до

компактности.

Вот и вытянулись нынешние владения того же «Красного добровольца» на 22

километра. Владения по нынешним меркам невелики, менее двух с половиной

тысяч гектаров. Это значит, что средняя ширина владений немногим более

километра. Ну, а в натуре и меньше бывает, а то и вовсе прерываются землями

другого хозяйства. В таком положении все колхозы зоны, что затрудняет

ведение хозяйства даже в крепких колхозах. Отсюда и опасения, что при

ликвидации малодворок дальние от усадьбы земли окажутся без внимания, без

ухода и будут заброшены. Опасения вполне обоснованные, если, конечно, и

дальше сохранятся нынешние границы землепользования.

Странное дело, районная планировка, которая определила перспективные и

неперспективные села, вовсе не коснулась той основы, без упорядочения

которой невозможно правильно планировать размещение сел внутри хозяйства и

района. Нет, частичным спрямлением землевладений дела тут не поправить.

Пряма ли полоска, или еще и с углами, она все равно остается полоской,

растянутой на 22 километра вдоль владений других хозяйств. А те точно так же

растянуты и разбросаны, но во встречном направлении: дальние земли одного

хозяйства находятся буквально под окнами у другого, вот и возят навстречу

друг другу удобрения, технику гоняют, людей перебрасывают. А в результате и

там и тут недосмотр, недобор, потери урожая, снижение эффективности труда.

Если еще несколько лет назад такая неупорядоченность как-то соответствовала

форме расселения, сложилась на ее основе и была терпима, то сейчас, при

нынешнем уровне развития хозяйств, все более склонных к специализации и

концентрации производства, к ликвидации малодворок, сосредоточению населения

на центральной усадьбе, подобное неудобство дает о себе знать все ощутимее,

и не только в хозяйственной деятельности. Если малые участки земли,

пригодные под пашню, издревле диктовали крестьянину-единоличнику и малые

формы расселения, то теперь иная зависимость: укрупняющиеся поселения,

слияние нескольких деревушек в одну большую требуют такого же укрупнения,

упорядочения земельных массивов, приближения их к центральному поселку.

* * *

– Итак, в плане записано: построить 467 квартир для семей из малодворок,

а переселить вы наметили побольше– 633 двора, – продолжал я изучать план

социально-экономического развития района.

– Спрашиваете, не брошен ли кто на произвол судьбы?– откликнулся Илья

Самойлович.– Нет, никто не брошен. А разница заключается в том, что 166

семей решили строить дома сами. С помощью колхоза или совхоза, конечно.

– А как воздействуете на руководителей хозяйств, отказывающихся стариков

переселять?

Посмотрел на меня заместитель председателя райисполкома, плечами пожал:

– Не сталкивался с таким случаем... А вот как за стариками ходят,

уговаривают переселиться – это слышал. Ведь жалобами донимают в основном из

малодворок. Товары им надо привезти? Надо, даже если там один-два дома.

Баллоны газовые?.. Телевизор починить?.. Значит, надо гнать машину, человека

снаряжать. А по пути, смотришь, застряла или поломалась – выбыла на день

машина, человек за день ничего не сделал. Так не лучше ли, прикидывает

руководитель, дом построить и переселить?.. По этому пути и пошли у нас все

хозяйства.

– И все же молодежь уходит.

– Некоторые остаются, и после армии возвращаются, но мало. Все еще

сказывается инерция.

– А может, все еще отстает культурное обслуживание?

– Нет, не это...

Планом социально-экономического развития района намечается построить за годы

пятилетки 10 домов культуры на 3070 мест, завершить централизацию

государственных массовых библиотек в районе и охватить библиотечным

обслуживанием 62 процента населения.

– Уже централизовали...

Здесь не названы еще искусственные пруды. Помните, как женщина в Лучесе

сказала? «А ребятишкам и вовсе рай, целыми днями в пруду. Это вам не в

бассейне, тут ни хлорки, ни другой дезинфекции, тут родниковая водичка». Да,

тут и спорт, и отдых, и красота. Тут искупаться можно и позагорать, на

берегу с удочкой посидеть и природой полюбоваться.

Что ни деревня здесь, то обязательно пруд, живописно огибающий деревню или

расплескавшийся внутри ее, у дороги или в луговой тишине за околицей, за

перелеском. А кое-где и вовсе каскад прудов. Приложил человек руки – и на

месте оврагов, заросших дурными травами да крапивой, заплескались озера,

окаймленные лугами и лесочками. В озерах карп жирует, а на камышовых

островках дикие утки, вовсе не дичащиеся: с посвистом проносятся прямо над

головой, озорно крякнув. Аисты по берегу погуливают, лягушек посматривают —

живут на больших липах среди деревни, а за добычей сюда летят. Говорят,

аисты в здешних местах поселились недавно, когда пруды построили. Одного я

увидел рядом со стадом, в нескольких шагах от пастуха. Казалось, протяни

пастух палку – и достанет. Но мысли такой у него не возникало и они стояли,

посматривая друг на друга, будто спрашивая что, брат, скучновато одному?

Потом пастух закурил, а аист начал прихорашиваться, намокшие перья чистить

да распрямлять их клювом.

– Один почему-то. Обычно парой они, – проговорил Илья Самойлович.

– Может, ребятня?..– Но не успел я договорить отчаянную мысль свою, как

увидел и второго. Он стоял на бугорке и без всякой опаски наблюдал за

мальчишками, что-то затеявшими на берегу пруда. Нет, он не остерегался их,

они не гоняли, не обижали его ни за деревней у пруда, ни у гнезда в деревне.

– На сегодняшний день у нас по району уже построено 67 таких водоемов, —

сообщил Илья Самойлович, работавший в этих краях сначала рядовым учителем,

потом директором сельской школы, заведующим роно, а теперь вот уже несколько

лет – заместителем председателя райисполкома. Поэтому знает район, как

председатель колхоза свои поля: где и что находится, где и что строится, да

и в каком состоянии стройка. И частенько мы не заезжали в правление, в

контору, не искали руководителей хозяйства («А зачем людей от дела

отвлекать?»), ехали сразу на ферму, на ту или иную стройку.

– В среднем если брать, – продолжал он, – то каждый пруд около четырех

гектаров занимает... Те, что в нынешней пятилетке построим, побольше будут —

еще 36 прудов, гектаров по десять каждый.

– И везде есть рыба?

– Почти что в каждом. Строим по проекту, одновременно с дорогой: где

через овраг – там насыпь одновременно и плотиной служит. Так что и без

затрат особых.

И действительно, наш путь много раз пролегал по насыпи вдоль пруда,

обсаженного ивами, мимо рыбаков и стаек домашних уток и гусей.

– А цель какая? – спросил я Илью Самойловича.

– Ну как тут сказать... Природа, рыба, красота. Как говорится, где вода,

там и жизнь.

– Не жалуются у вас подростки, у пруда сидя, что плавательных бассейнов

нет в деревне?

Засмеялся Илья Самойлович:

– Случается...

Однако вернусь к причинам ухода из деревни. О заработках поговорим. На

заработки в селе теперь разве только лентяй может пожаловаться. Но и он не

жалуется. При мне зашли к председателю колхоза молодые супруги, из города

приехавшие. Про квартиру спросили.

– Будет квартира, – ответил председатель.

Про заработки поинтересовались, если он слесарем пойдет, а она – дояркой.

Ответил председатель ей:

– Кто плохо работает, то рублей 150 получает, а кто хорошо, то и 300, и

500 в месяц.

Улыбнулись супруги: мол, ничего себе. И оба подали заявления о приеме в

члены колхоза.

Нет, председатель нисколько не «загнул», он назвал обычные средние

заработки. Через день я разговаривал с дояркой, которая, случается, и по 700

рублей в месяц получает. Но доит она 100 коров. И на ферме с 4 утра до 11

часов ночи. За это время руками переносит до полутора тонн молока. Переносит

пусть и не на большое расстояние, но все же и рукам и пояснице

чувствительно. И так изо дня в день, без выходных и отгулов.

– Все бы хорошо, да трудно,– заключила она свой рассказ.

Эти слова напомнили мне другую встречу и сходный разговор – на юге

Херсонской области, в Чулаковке. Давным-давно село это не пользуется шефской

помощью. Помощью не пользуется, но и выходных дней не знает: ни в поле, ни

на ферме. Туго и с отпусками.

Дело в том, что здесь интенсивное ведение хозяйства – на многих землях

научились получать по два-три урожая в год, и не только кормовых культур, но

и зерновых. Если в других местах вспахали по весне, посеяли, осенью убрали

урожай – и все, то тут одно и то же поле за лето несколько раз вспашут,

несколько раз посеют и уберут, чтобы осенью снова вспахать и посеять озимые.

Не только рядовые хлеборобы, но, случается, и опытные агрономы устают от

такой круговерти: то ли дело в северных районах, где один раз отсеялся – и

все, а тут пашут да сеют, пашут да сеют, словно в один год сразу три

втиснуты. Хоть до моря тридцать минут езды и у многих есть мотоциклы и

машины, однако за лето все, бывает, ни разу не искупается человек.

А село, надо сказать, красивое. Есть в нем все, что нужно человеку: и лучший

в районе Дом культуры с вращающейся сценой (так что и театральные коллективы

приезжают сюда частенько), и музыкальная школа, и просторная средняя школа,

и светлый детский комбинат, и не менее уютный Дом для престарелых, и филиал

службы быта, почти все улицы покрыты асфальтом, озеленены и освещены. Так

что нет вроде бы причин, которые обычно побуждают к миграции, к поискам

лучшего.

В Чулаковке остаются многие выпускники школы, в село возвращаются парни из