Текст книги "И одной любви достаточно (СИ)"

Автор книги: Иван Цветков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– Да, помню. Я в парке всё скажу. Сейчас просто надо подумать.

Всё это странно. С ней такое если и происходит, то очень редко. Что заставило её так сильно переживать и нервничать? О чём она думает? Может что-то в семье случилось? Чёрт, сколько вопросов, но ответы я получу только от Маши. А значит надо дать ей время подумать. И надо будет не забыть сказать о разговоре с её отцом. Наконец мы пришли в парк. Никого. Совсем никого.

– Сядем на скамейку? – предложил я.

– Нет, не стоит. На самом деле я хотела сказать тебе что-то очень важное, Вань.

– Что, всё-таки беременная? – спросил я и вновь улыбнулся. Ну может хоть сейчас она улыбнётся? – Тогда знай, что с тобой всегда и навеки. Я буду хорошим отцом. За кошкой я хорошо заботился.

– Вань, хватит паясничать. Я не беременна.

– Тогда что? – спросил я серьёзно.

– Вань, между нами всё кончено, – сказала Маша и тишина начала сдавливать мне уши. Я ждал продолжения. Ждал того момента, когда она не сможет далее сдерживаться и рассмеётся. Рассмеётся, и скажет, что всё это розыгрыш. Скажет, что видел бы я сейчас своё лицо. Но этого не происходило. Но всё же действительно не смогла дальше сдерживаться. Но она не рассмеялась, а заплакала горькими слезами.

– Слушай, Маш, шутка затянулась. Всё, я уже испугался, честно. Где съёмочная группа?

– Я серьёзно. Между нами всё кончено. Нет больше нас. Есть только ты и я. Всё.

– Маша, что ты чёрт подери такое несёшь?! О чём ты?

– Я о том, что люблю другого. И всегда любила. Помнишь Даню из моего класса? О, я с ним не только танцевала. Ты думаешь почему я в начале августа сорвалась в Питер? С кем я, по-твоему, переписывалась всё лето? Думаешь с папой? Ха, ничуть. Я обсуждала с Даней тебя. А потом, в августе, мы вдвоём здорово порезвились в кровати. Да, член может у тебя и больше, но это, пожалуй, единственное твоё достоинство перед ним.

– Маш, это говоришь не ты. Не ты!

– Да? А откуда тебе знать?

– Почему ты тогда плачешь?! Если тебе всё равно на меня, то почему плачешь?

– Потому что это эмоциональный момент, придурок! Скажи честно, я хоть иногда интересовала тебя как девушка, как человек, а не как мелкая девочка, с которой было бы неплохо переспать?

– Что ты несёшь? – потерянным голосом сказал я. Голова всё сильнее кружилась. Что происходит?

– Что слышал. Думаешь я поверю в то, что ты действительно меня любил? Да ты же грязный педофил, который и хотел только выебать меня, и всё! А теперь всё, с девственницей переспал, так что можно и на других переключиться, да? На Настю, например. Ну как, уже вчера сколько раз в неё кончил?

– Замолчи! – крикнул я.

– Нет, не замолчу! Я скажу всё! Я ненавижу тебя. И посмотри на себя, ты ведь ничтожество. А если бы не я, то и был бы разлагающимся ничтожеством. Абсолютный ноль. Без целей, без амбиций, без работы. Просто ноль.

– Если я такое ничтожество, то почему начала встречаться со мной? Почему к отношениям стремилась ты, а не я?

– Да потому что у меня тогда не было парня, а у всех подруг были. И я хотела выпендриться перед ними. Что у меня не просто парень, а ещё и студент. Всё было сделано для того, чтобы подружки завидовали. Мы же девочки любим посплетничать и пообсуждать парней. А с тобой как с прицепом я выглядела выигрышно на фоне остальных девок.

– А подарки? Зачем вообще это всё? Зачем было меня встречать тогда на вокзале? Зачем нужно было бросаться мне на шею? Зачем нужно было заботиться обо мне, когда я болел после больницы? Зачем всё это?!

– Чтобы ты не соскочил с крючка.

– Так я же, по-твоему, педофил! Как бы я соскочил с крючка, если единственная моя цель – выебать тебя, а?!

– Я… Я не знаю! Но что ты хочешь от маленькой глупой девочки? Я же не ты.

– Маша, ты ведь сама не веришь в то, что говоришь. Ты весь разговор плачешь! Пожалуйста, скажи мне правду. Пока не поздно, скажи мне правду. Пожалуйста, – сказал я и протянул Маше руку.

– Нет. Поздно. Я надеюсь, что когда-нибудь ты поймёшь. И не иди за мной. Если пойдёшь, я закричу, – сказала Маша, пытаясь сдержать слёзы. – Прощай.

Она развернулась и ушла, прикрывая лицо руками. Я остался стоять как вкопанный.

– До встречи, – сказал я тишине и упал на колени. – Пожалуйста, не уходи. Не покидай меня. Ведь ты не можешь оставить меня… Мы вместе навеки… У нас есть вечная бесконечность… Всего этого не может быть. Не может этого быть! Не может этого блядь быть!

– Так, тебе надо успокоиться. Успокоиться, понимаешь?

– Успокоиться? Ты издеваешься? Нет, этого не может быть.

Ладно, надо встать. Так, одна нога, другая. Мощный удар в сердце и долгое падение лицом на бетонную плитку.

– Да, так мне и надо. Так и надо! – закричал я, поднося руки к носу, из которого уже побежала алая струйка. – Да, вот так! Мордой в пол!

– Как и подобает ничтожеству…

Я перевернулся на спину, хлюпая носом свою кровь. Только тёмное сентябрьское небо и я. Только я и Ничто. Беззвёздное небо обволакивает меня, и как мама накрывает меня своим одеялом.

– Спасибо, мамочка, – тихо сказал я, – дай только удобнее устроюсь.

Приложив максимум усилий, я заполз на скамейку.

– А, что? Лечь на живот? Да, ты права, – сказал я и подчинился совету.

Вот и всё. Теперь я могу забыться. Теперь у меня есть защита. Если что, то я до конца боролся за свою жизнь. Так и напишите на могильной плите. Боже, пускай всё это будет сном.

Часть 3. … И смерть

Глава 15

Темнота и оцепенение. Как будто я снова окунулся в ледяную воду. Мерзкое шуршание листьев. Всё, вы отсохли, вы сдохли, так не мешайте! Какие-то глухие и медленные шаги. Кто-то уже пришёл на мои поминки?

– Молодой человек, Вы живы? – спросил голос, тряся меня за плечо.

– А? Что такое? – спросил я, открывая глаза. – Где я? Кто Вы?

– Ох, слава Богу, Вы живы! – воскликнула пожилая дама в изношенном, сапдеповском пальто и толстыми очками.

– А? Жив? А с чего мне умирать? А с другой стороны, жив ли я? Ведь для смерти вовсе не обязательно, чтобы перестало биться сердце.

– Как тебя так угораздило? Вроде приличный с виду молодой человек, а тут такое. Вроде и не пахнет от тебя алкоголем. А лежишь тут на скамейке, нос разбит. Избили?

– Да, наверное, – сказал задумчиво я и посмотрел вниз под скамейку. Там оказалось маленькое красное пятно. Странно, видимо кто-то разлил вино. Но почему прямо передо мной? А может оно уже было здесь, когда я пришёл? Так, стоп. А когда я пришёл? И что я здесь делал?

– А кто избил? Бандиты какие-то? – спросила бабулька, выводя меня из раздумий.

– Чо? Какие ещё нахрен бандиты? Понятия не имею, – послал я пожилую даму и встав со скамейки, пошёл в сторону.

– И даже спасибо не сказать. Тьфу, молодёжь пошла!

– А за что спасибо? Ты же ничего не сделала, – сказал и пошёл подальше от неё.

Вот пристала. Я ей что, за то, что она меня разбудила должен спасибо сказать? Обойдётся. Странно. Давно я себя так не чувствовал. Так озлобленно. Так… Одиноко. Но почему? Ни черта не помню. Я встретился с Настей, на следующий день с Машей. И всё. Офигеть. Такое бывает? У меня амнезия, или что? И почему так болит голова и нос? Сколько вопросов. Ладно, надо прийти домой и разобраться во всем. Так, ну хоть свой адрес я помню, да и ключи на месте. А вот и он, дом.

– Ваня? – услышал я обеспокоенный голос, едва зайдя в квартиру. – Ты где был?

– А, Миша, это ты, – устало сказал я.

– Чёрт, что случилось? Что с тобой произошло?

– Понятия не имею. А что?

– Да тебя твоя мама потеряла. Вчера не могла дозвониться. Сегодня написала мне, а я сам не знаю где ты ночевал и где был.

– А она так сильно волнуется? – равнодушно спросил я.

– Чего? Конечно волнуется! Да ты и себя видел?

– Эм, нет.

– Тогда глянь в зеркало, – посоветовал мне друг, а я так и сделал.

Уставшее выражение лица. Опущенные уголки губ. Чуть прикрытые веки. Мешки под глазами. И красное пятно под носом. Совсем как то пятно у скамейки.

– А что у меня с носом? Кто-то пролил на меня красное вино? – спросил я.

– Эм, я не эксперт, но, по-моему, это кровь. На вас с Машей напали?

– Напали? Не знаю. Может быть. Не помню. Так, погоди, на нас действительно могли напасть. Вот и связь. Красное пятно под скамейкой – это кровь из моего носа. Да, на нас напали! Чёрт, Маша! Нужно срочно узнать, что с ней!

– Твою мать, – сокрушённо сказал Миша, – получается тебя вырубили и уложили на скамейку, а Машу…

– Нет-нет-нет! Она в порядке! Она убежала. Она у меня девочка быстрая, – говорил я, набирая её номер на телефоне. – Чёрт, сбрасывает. Её… Её похитили и теперь её телефон у них. Мрази! Сволочи!

– Надо в полицию идти. И срочно! – сказал друг, пока я раз за разом набирал Машу, а на другом конце раз за разом сбрасывали.

– Да, пошли. Хотя подожди, она что-то написала. Может ей позволили отправить сообщение о выкупе, – сказал я разблокировав телефон и начав читать сообщение.

– Ну? Что там? Сколько просят? – спросил Миша. – Читай, пожалуйста. Ты чего завис? Вань, ты чего плачешь? Всё настолько плохо?

– Да… Плохо, – сказал я и без сил упал на колени, склонив голову и уронив телефон на пол.

– Боже… Она… Умерла?

– Нет. Не она, – сказал я, рухнув на пол. Миша же поднял мой телефон.

– «Ваня, я всё тебе вчера сказала. Не звони мне. И не пиши. Впрочем, я все равно кину тебя в чс. Я всё сказала. Между нами всё кончено. Ты мне больше не нужен. Я использовала тебя и выкинула как тряпичную куклу. Ведь на большее ты и не способен. Ничтожество. И ты там это, не выпиливайся, хорошо? У меня родители конечно со связями, но все эти разбирательства в суде и прочая чушь мне не нужны. Ну знаешь, нам с Даней будет не до этого. Всё, пока грязь из-под ногтей», – прочитал Миша и рухнул на диван не в силах что-либо сказать.

– Забавно, ко мне вернулась память, – сказал я, хлюпая соплями и слезами. – Да, вернулась память. Как она втоптала меня в грязь. Как тот человек, который клялся мне в вечной любви назвал меня педофилом и извращенцем. Как тот человек, в любви которому клялся я, сказал, что весь год отношений был холодным расчётом. А я… А я дурак поверил, что встретил ту единственную. Поверил, что вот оно, моё счастье, что я больше не буду разочаровываться в отношениях.

– Да как?! – воскликнул Миша, вскочив с дивана. – Ну как? У вас ведь всё было так замечательно. Такая сильная и крепкая любовь. Огонёчек счастья в глазах у обоих. Как она могла так поступить? Ну как?!

– Я не знаю. Видимо она тварь. А я купился. Ну а она использовала меня, – сказал я, вставая с пола. Мой взор упал на рабочий стол, на котором стояла рамка с нашей фотографией. Мы у Лахты. Чудесное время. Мы улыбаемся. Ещё друзья. Неужели и эта улыбка фальшивая? Неужели она тогда думала о том, как превратить дружбу в отношения, чтобы хвастаться перед подругами?

– Вань, я сегодня в универ не иду. Я понимаю, что тебе возможно хочется побыть одному, но я не могу тебя бросить. Если хочешь уединиться, то я просто буду на кухне. Хорошо? – спросил меня Миша, положив руку на плечо.

– НЕНАВИЖУ!!! – заорал я, швырнув рамку в стену.

Комната тут же наполнилась десятками мелких осколков стекла. Да, прямо как моё сердце. Я подскочил к разбитой рамке и стал рвать фотографию.

– Ненавижу! Ненавижу! – продолжал кричать и рвать фотографию на сотни клочков. – Почему? Почему ты так поступила? За что? За что?

– Вань, я сейчас уберу, – тихо сказал Миша.

– Да съебись ты уже на кухню или куда ты там хотел! Оставь меня! Да, а ещё лучше брось. Предай, как она. Скажи, что все 13 лет якобы дружбы ты на самом деле презираешь и ненавидишь меня. Давай, скажи. Лучше сейчас, чем потом, – говорил я, не то крича, не плача.

– Ваня, ты мой лучший друг. Я никогда тебя не предам.

– Она… Тоже так говорила, – сказал я уже рыдая.

– Да, знаю. Знаю, – сказал Миша и обнял меня. – Знаю. Знаю.

– Я любил её. Любил! Она была всем для меня. А она… Почему? Почему?! – говорил я, рыдая, уткнувшись в друга. – Господи, почему я не умер тогда, в ледяной воде?

***

Мерзость. Грязь. Люди. И люди ли? Животные. Хищники, стервятники, которые хотят использовать тебя и унизить. Вот всё, чего они хотят. Раздавить меня? Не дождутся суки!

Я решил сесть на больничный. Сил моих нет смотреть на все эти морды. Типичная поликлиника. Та самая. Лучше бы она ногу сломала, а не подвернула.

– Молодой человек, разрешите пройти? Мне только справку взять, – вывела меня из размышлений какая-то бабулька, на которую мне даже взглянуть было лень.

– А что мне за это будет?

– Что будет? Ну, я не знаю… Н-ничего…

– А почему я должен Вам уступать за просто так?

– Я ведь быстро. Только справку взять и всё.

– А очереди для кого?

– Но ведь народу очень много. После Вас ещё человек пять.

– Да, представляю. Когда я пришёл, передо мной было как раз столько же человек. Пришлось час отсидеть свою очередь. И Вы хотите сказать, что теперь я должен Вам уступить?

– Нет, не должны, но я думала…

– В Вашем возрасте вредно думать. Идите и смотрите дома телевизор.

– Но я тороплюсь… Внука ещё забрать надо со школы.

– А меня это как касается?

– Женщина, давайте Вы зайдёте передо мной. Нечего с этим хамом разговаривать, – сказало какое-то тело справа. Видимо следующий в очереди. – Мелкий испорченный говнюк.

– Если Вы хотели меня задеть, то у Вас не вышло, – сказал я и широко растянул губы. – Мне похуй на всех Вас и на Ваши проблемы, и на Ваши слова.

Над дверью кабинета загорелась лампа, и я зашёл в кабинет. Забавная ситуация. Меня спрашивают о том, есть ли температура. 37,2. Честно-честно. А потом мне выдают градусник. 35,9. Заебись. Но больничный мне всё равно выдали, так что похеру. Отлично, теперь у меня есть неделя отдыха. Неделя, чтобы никуда не ходить и сидеть дома, смотреть фильмы, сериалы. Круто. Осталось только добраться до хаты и путём. Однако автобус оказался занятым. Класс, даже стоя нормально не уместиться. Зато какая-то жируха заняла целых два сидячих места. Хм, есть кое-какая идейка.

– Извините, пожалуйста, – сказал я, обращаясь к этой свиноматке, – я проверяющий, так что не могли бы Вы показать мне свой билет.

– Эм, показать билет? У меня проездной.

– Ага, тогда тем более. А за второй билет Вы заплатили?

– За какой второй билет? Я еду одна.

– Одна? А я думал вдвоём: Ваша левая и правая части.

– Что? О чём Вы?

– Эх, – громко выдохнул я, – я о том, что Ваша двухсоткилограммовая туша занимает два места.

В автобусе повисла немая тишина. Хотя какой ещё блядь может тишина?! Жируха с четырьмя подбородками разинула рот, не в силах что-либо сказать. Что, неужели до меня ей никто не говорил очевидные вещи? Зовите меня правдоруб. Часть автобуса, в которой я ехал, тоже замолчала. Все обернулись на нас. Ух, что сейчас будет. О, самое прикольное, если рядом стоит её муж. Вот хохма будет.

– Что Вы сказали? – спросила жируха, видимо полагая, что ей послышалось.

– Нет, Вам не послушалось. Я сказал, что Вы, жирная корова, занимаете два места, хотя заплатили за одно.

– Да я… Да ты у меня…, – говорила кабаниха, жадно проглатывая воздух.

– Что? Может тебе руку подать, чтобы ты хотя бы подняться смогла?

– Слушай ты, мелкий засранец, – сказал какой-то мужик, схватив меня за плечо, – не смей так разговаривать с женщинами. Извинись. Живо!

– О, да у нас защитник угнетённых нашёлся? Ну, во-первых, живо убрал свои культяпки от меня. Во-вторых, откуда ты знаешь, что это женщина? Там же наверняка даже пизды не видно! И извиняться за что? За правду? Мораль мне друг, но истина дороже.

– Ты… Ты ублюдок! Падаль. Выметайся из автобуса!

– Не, не подумаю. Мне выходить только через две остановки.

– Отлично, тогда и поговорим, – сказал мужик и отпустил меня.

Давно не дрался. Ещё с начальной школы. Мужик на сантиметров пять меня выше, и тяжелее где-то на десяток кило. Ну и ладно. Зато я быстрее и более ловкий. Хотя… Какая к чёрту разница? Я всё равно не буду драться. Ударит меня? Отлично! Напишу заяву в мусарню, а потом потребую с него несколько сотен тысяч рублей за возмещение ущерба. Наконец моя остановочка. Я выхожу, и оборачиваясь не вижу того мужика. Стою и жду. Ну где он там? Ага, показался в проходе и… Махнул рукой? Перед закрывающейся дверью?

– Ебать ты ссыкло! – крикнул я, пока автобус не отъехал.

Да, вот и весь гонор. Герой. Тоже мне. Вот я герой. У меня даже грамота от правительства есть. А этот мужик так, типичный подпивкович. Только пиздеть и может. Жалкое ничтожество. Хотя за такую бабу я бы тоже не стал заступаться! Эх, а так хотелось острых ощущений.

Добравшись до дома, я стал осуществлять свои планы. Моральное и физическое разложение. Тонны скучных сериалов с газировкой и чипсами.

– Вань, пока погода хорошая может в футбол сходим? Ты хоть развеешься, – сказал однажды Миша, заставив поставить сериал на паузу.

– В футбол? Ну а хули нет, погнали, – сказал я и Миша стал собирать нашу компанию.

Через пару часов мы уже были на футбольном поле. Где уже были мелкие школьники, лет 14–15.

– Блин, они уже играют. Что делать будем? – спросил Костя.

– Вань, ты, как всегда, договоришься? – спросил меня Миша.

– Ха, да, без «б». Я и забыл, кто тут главный решала из нас всех, – сказал я и к моим ногам прикатился мяч.

– Пните, пожалуйста, – сказали мелкие пацаны. Я же, взглянув на мяч, спокойно пошёл по направлению к этим мелким.

– В футбол играете? На всё поле? Это хорошо, молодцы. Но теперь большие дяденьки пришли играть.

– Ну нам немного осталось. К тому же мы раньше пришли. А ещё нас больше, – говорили пацаны, дополняя друг друга.

– Да мне похуй, сколько вам осталось, кого больше, и кто раньше пришёл. Я вам просто и по факту говорю: съебались нахуй с поля.

– Эй, парни, – сказал Серёжа, подойдя к нам, – может это, компромисс? Поделимся на две команды и поиграем. Поля ведь на всех хватит.

– Соглашайтесь, пока хороший коп предлагает такой вариант, – сказал я.

– Хорошо-хорошо, – загалдели ребята.

– Вань, что за херня с тобой? Ты обычно у нас дипломатичен. Ты уже у нас решала не потому что всех посылаешь, а потому что можешь договориться.

– Да забей. Давайте уже играть.

Спустя несколько минут, когда все переобулись и размялись, мы разделились на две команды и начали играть. Чёрт, эта мелкая школота явно занималась футболом. Они шустрые, техничные, юркие. А у меня игра совсем не идёт. Пасы не туда, удары мимо или по штангам. А ещё эти мелкие без труда меня обводят. Чёрт, вот и теперь я оказался последний защитником и меня обошёл пацан и несётся прямо к воротам. Но ничего, я ведь быстрее. Хочешь забить гол? А вот хер тебе! Я почти догнал пацана, и понимая, что не дотягиваюсь до мяча, стелюсь в красивом подкате сзади и срубаю пацана по ногам. Тот летит, хватается за ногу и корчится от боли.

– Ваня, ты какого хуя творишь?! – крикнул подскочивший ко мне Влад, который как раз и стоял на воротах.

– Что я сделал? Сфолил. К тому же перед штрафной, а это значит, что не пенальти.

– Ты пацану чуть ногу не оторвал!

– Но не оторвал ведь, – сказал я и глянул на лежащего пацана. Тот уже плакал.

– Ваня! – крикнул Миша, подскочив ко мне и толкнув меня. – Ты совсем больной? Ты совсем ебанутый?!

– Это обычный игровой момент, – сухо говорил я. – Тактический фол.

– Твою мать, Ваня, это не большой футбол, – сказал Серёжа. – Ты пацану возможно ногу сломал.

– Ну, в жизни всякое бывает. Футбол – контактный вид спорта.

– Иди и живо извинись перед ним. И не надо мне закатывать глаза! – крикнул Миша.

– Ладно-ладно, мне вообще поебать, – сказал я и подошёл к пацану, которому помогали подняться его друзья. На ногу вроде опираться может, значит не перелом. Наверное. – Сори.

– Сори? И всё? – недоумевая спросил меня Костя.

– Да. А что ещё?

– Это даже не извини. Тебе было лень произнести на один слог больше? – поражаясь спрашивал Миша.

– Сори является привычным эквивалентом слова «извини».

– Слушай ты, привычный эквивалент, если тебя бросила Маша, то это не значит, что ты теперь должен срывать свою злобу на окружающих, ясно?!

– Что? Бросила Маша? – начали спрашивать друзья.

– Так, ну-ка захлопнули хлеборезки! Это, во-первых. Во-вторых, это имя отныне табуировано. И, в-третьих, – сказал я и взял небольшую паузу, – мне похуй. Просто похуй. Погнали уже отсюда.

И вскоре мы ушли с поля. Мои друзья ещё раз извинились перед парнем. Не знаю за что они извинялись. За повреждение или за моё поведение? Впрочем, это неважно. Меня уже всё заебало.

*** 

– Вань, привет. Как дела? Как здоровье? – спросила Нина за обедом в столовке в нашей привычной студенческой компании.

– А? Здоровье? Нормально, – вяло ответил я.

– Всё точно нормально? Просто ты какой-то, ну, не знаю, не такой, как всегда.

– Да устал и всё. Ну и болел. У вас как дела?

– Да тоже нормально. Хотела вот сходить с Машей на аниме-сходку, вроде договорились, а потом обнаружила себя в чёрном списке. Ты что-нибудь знаешь об этом? – спросила Рината.

– Хм, пожалуй, знаю, – сказал я, подняв глаза.

– Мы все если что оказались в чс, – сказала Соня.

– Вы не поверите, но я тоже.

– Да? А что так? Поссорились?

– Ну типа, – ответил я.

– Ну ничего. Она ещё молодая, горячая, скоро одумается. Ты только не переживай. Я тоже такую херню творила в её возрасте. Так что послать любимого человека в чс – это ещё цветочки. Но опять же, ты не переживай, Маша любит тебя. Не накручивай себе, – сказала Нина.

– Ага, любит меня. Как же. Мы не поссорились. Мы расстались.

– Расстались? Что, прям совсем?

– Да. Совсем. Навсегда.

– Бля, это хуёво, – сказала Нина. – Это странно, ведь у вас всё было хорошо.

– Мне тоже так казалось. Но только казалось. Правда же не так приятна, нежели наши надежды, – сказал я и сделал паузу. Нет смысла скрывать от них прям всё, – она меня предала. Всё это время она пользовалась мной. Её нужен был парень-прицеп, чтобы возвыситься в глазах подруг. Социальный лифт, так сказать. Ах да, чуть не забыл, ещё она мне изменяла летом, как уехала в Питер. Якобы к отцу. Вот и конец романтической сказке. Не будет ни жили они долго и счастливо, ни двух ребятишек. Ничего не будет.

– Твою мать, Вань, нам очень жаль, – сказали девочки, и встав из-за стола обняли меня.

– Это паршиво. Очень.

– Да господи, что я сделал не так? Ну что? Не надо было помогать ей тогда подняться, не надо было везти в поликлинику, не надо было её ждать, не надо было проходить в гости, не надо было соглашаться на этот чёртов концерт, не надо было идти на её др. А самое главное не надо было признаваться в своих чувствах в новый год. У меня ведь была девушка. Прям почти. Но я отшил её в пользу этой стервы, – говорил я чуть не плача.

– Вань, ты сделал всё это. И сделал бы это вновь. Ведь ты полюбил её. В том, что она сделала нет твоей вины, – сказала Рината.

– Тебе надо забыть её. Да, я понимаю, что советовать в такой ситуации легко. Ты и сейчас, наверное, думаешь, что её хрен забудешь. Но её надо забыть. Вычеркнуть из своей жизни.

– Да, Генри Миллер, например, говорил, что лучший способ забыть девушку – написать о ней роман, – сказала Рина.

– Ага, я прям вот сейчас возьму и сяду писать чёртов роман. Я кто по-вашему, графоман? Тем более я писать нихера не умею. Сочинения всегда были между тройкой и четвёркой.

– Да это я как пример вспомнила.

– Да, я понимаю. Извините, что повысил голос. Просто это всё…

– Да, всё хорошо, мы понимаем, – сказала Рината. – Тебе сейчас нужно выговариваться.

– Спасибо девочки. Надеюсь хоть вы меня не предадите.

– Что? Что ты такое говоришь?

– Да блин, это опять я чушь несу. Просто теперь иногда кажется, что кто угодно может меня обмануть, предать, вонзить нож в спину.

– Не все люди такие Вань, не все.

***

Волк, решивший выть на Солнце на Луну. Интересно, что она действительно задумывала этим сказать? Может быть я Луна, а она волк. Ну а тот Даня типа Солнце. Она выла сначала на меня, а потом нашла не тусклую, пассивную и безжизненную Луну, а яркое Солнце в виде Дани. А выла сначала на Луну, чтобы быть как все в стае. Раз все воют на стаю, то есть у всех есть парни, то и я буду выть. Вау, какие всё-таки другие грани открываются, когда узнаёшь всю подоплёку создания.

– Ха, а я думал, что волк – это я. Что я выл на Луну, читай поклонялся злу, серости, а теперь вою на Солнце, то есть выбрал путь энергии, добра. Какая же чушь. Чушь! – крикнул я и кинул эспандер, который сжимал в руке, в картину. Рамка разбилась и десятки осколков стекла словно дождь упали на пол, – эх, опять стекло собирать. Достав полотно из рамки, мне хотелось одного разорвать всё это в клочья, как сделал я недавно с фотографией. Руки уже плотно схватились за центр картины, чтобы изничтожить это гнусное творение. Но… Но разве всё это имеет смысл? Уничтожение памяти о нашей жизни. Разве это что-то изменит? Разве это заглушит боль в моём сердце? Разве от этого мне перестанет хотеться покончить с собой? Нет, не думаю. Да и что дальше? Отправлять кольцо на переплавку? Часы сдавать в ломбард? «Моё счастье связано с тобой. Навеки.» Навеки… С тобой… Боже. Боже, если ты есть, то я больше не хочу. Не хочу любить. Забери у меня возможность любить, забери у меня эту боль. Ведь я верил в это. Я верил в то, что наше счастье связано друг с другом! Но всё это лишь игра, жестокая шутка. Розыгрыш от самой жизни. Ну что же, я надеюсь вам смешно. Сейчас она поди сидит с этим Даней, и они ржут надо мной как гиены. Что ж, имеют право. Кто запрещает им смеяться над хроническим неудачником и лузером, об которого все вытирают ноги? Правильно, пускай смеются. Ведь так мир и живёт. Всегда есть шуты, которые развлекают господ. И развлекают не всегда шутками, а порой и тем, что испытывают боль. Вот и я сейчас не более чем шут, над страданиями которого смеются. Смеются рыцарь и принцесса… Ну что за дурацкая хрень? Что за рыцарь с принцем? Эти поцелуи при комплиментах и обнимашки при хороших мыслях друг о друге… Господи, какая же эта жестокая игра! Неужели это и есть одна из тех игр, в которые играют люди? Игра на моральное уничтожение человека. Ладно, кольцо пускай отправляется в коробку из-под чайника. А картина обратно в тубус. Что у нас ещё? Куча фотографий, которые Маша решила распечатать, чтобы они остались на память. Лахта, каток, какой-то ресторан, масленица, которую мы праздновали у её мамы. Ха, Маша вся в муке. Кривляется. 15-ти летний ребёнок. Но мало кто способен посоперничать в жестокости с детьми. Дальше фотки с выпускного, дачи. Несколько десятков штук. Сжечь. Предать огню, как она поступила с моими чувствами и моим сердцем. Но вместо этого я бросаю пачку фотографий на дно коробки из-под микроволновки. Там им самое место. На дне коробки памяти.

От дальнейшего пребывания в рефлексирующей меланхолии меня отвлёк звонок в дверь.

– Кто? – вяло спросил я, подойдя к двери.

– Почта. Вам посылка, – сказал мужчина по ту сторону дверного глазка.

– А? От кого? – спросил я, открывая дверь.

– Вы ведь Иван Евгеньевич? Вам просили передать вот это, – сказал почтальон, вручив мне нечто средних габаритов, обернутое в подарочную бумагу.

– Так от кого? – спросил я, а почтальон уже скрылся.

– Ладно, плевать, – подумал я вслух и закрыл дверь.

Итак, главные вопросы: от кого и что? Пора отвечать на эти вопросы, и куда проще ответить на второй вопрос. Так, отлично, бумага хорошо рвётся, и это… Блять. Нет. Это всё специально? Как она так подгадала время? Ёбаный фотоальбом. Вернула. Ну правильно, нахер он ей нужен? А мне? Мне-то он зачем? Ещё и в подарочную бумагу упаковала. Небось хотела, чтобы я при виде посылки обрадовался, что мне кто-то что-то подарил. А потом я вскрываю посылку, а там… Да, видимо ради этого. Сука. Тварь. Пошла в пизду. И ты, альбом, иди в пизду. То есть туда же, в коробку памяти. Даже открывать не буду. Что у нас там ещё осталось? А, да, наконец часы. Последний подарок в предпоследнюю встречу. Нахер мне часы? Зачем она их подарила? При чём за несколько дней до того, как сказала правду. Ни черта не понимаю. Ещё и эта надпись: «Жизнь не я, она ждать не будет». Ну вот что это за чушь? Аааа, я понял! Эврика! Она ждала лоха, которого можно развести и уничтожить, а жизнь не будет, она и так меня разведёт и уничтожить. Офигеть она приколистка. Такая мелкая, а уже смотри что делает, подарки со скрытым смыслом. Чтобы ещё сильнее поиздеваться после расставания. Вот же змея! Вроде мелкая и тупая, но в коварстве ей не занимать. Ведь она знала, что после расставания я буду анализировать смысл этой надписи. Ха, я даже уже начинаю восхищаться коварством этой суки. Да, восхищаюсь и ненавижу. Ненавижу… А всего пару недель назад было только люблю. Люблю навеки. Люблю… Но я больше не хочу любить…

*** 

Постепенно всё начало приходить в норму. Ну как в норму, нормой я считаю то, что я начал редко улыбаться краем губ. И даже смеяться. Впрочем, мне не раз говорили, что смех у меня страшный. Сами они не могли объяснить в чём дело, и почему им порой некомфортно. Возможно потому, что я не хотел смеяться. Но смеялся, чтобы не быть белой вороной в коллективе. Начал возвращаться аппетит. За три недели после так называемого «разрыва», я похудел на десять килограмм. От прежнего крепкого парня не осталось и следа. Синяки под глазами, атрофированные руки и худые ноги. Ну, возможно друзья и преувеличивали, когда так описывали мои изменения, при этом заставляя меня питаться нормально, но мне как-то плевать. Разве это важно? Разве хоть что-то в жизни важно? Да если так на то уж пошло, то разве жизнь важна? Вот сигану я под поезд и всё, боли не будет, страха не будет. Ничего не будет. А радости и счастья… И без поезда ни того, ни другого не будет. А боль… Она останется навсегда. А так подумаешь, ну поскорбят немного друзья и родственники, ну поплачут. Делов-то. Потом ещё и спасибо скажут, что больше не увидят мою тусклую отвратительную рожу.

В конце концов не всем ведь быть первыми. Если все будут первыми, то кто будет вторым? Не всем же быть успешными и счастливыми, довольными жизнью. Должны быть и такие, как я. Неудачники, обречённые на несчастье, страдания и боль. Ну подумаешь сдохну в 70 лет, будучи закоренелым холостяком, прожив всю жизнь без девушек, без отношений. Подумаешь…

Ведь мы пыль. Все станут ею. Ну а я и сейчас. Какая разница, каких червей я буду кормить, тех, которые живут сейчас, или тех, что будут жить через полвека? Суть не меняется. Какая разница, сколько тебе лет на момент смерти? Суть ведь в том, чтобы жить. А «жить» не значит праздновать десятки дней рождения, нет. Ведь жизнь как пьеса, не важно, короткая она или длинная, важно лишь то, как она сыграна. А я сыграл в жизнь очень посредственно. И эту роль не изменить. Всё, выдал мне сияющий Шекспир роль неудачника и я её играю. Хотя получается играю я хорошо. У меня ведь отлично выходит!