Текст книги "Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Ирина Тигиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Не сводя с него дразнящего взгляда, я нарочито медленно потянулась к часам. И, уже сняв их с запястья, но ещё держа ремешок кончиками пальцев, шутливо нахмурилась:

– А вообще откуда мне знать, что ты расскажешь всё, а не только про этих киттиев, или как их там? Тебе всегда удаётся меня отвлечь, и я забываю обо…

Я немного переиграла, слишком сильно дёрнув рукой. Ремешок выскользнул из пальцев, и губы Доминика тут же заставили меня замолчать…

Но, хотя и не сразу, обещание ввести меня в курс дела он всё же выполнил. Привычно замерев, я ловила каждое слово о событиях доисторической давности, способных повлиять на развитие недалёкого будущего…

Не знающие соперников, носящиеся по всем мирам бессмертные привыкли смотреть свысока на прочие порождения как мира людей, так и своего собственного. Но происшествия последних месяцев показали, что исключительность вовсе не означает выживание, когда противник превосходит численностью во много раз. Сообщение Доминика о готовности людей оказать в борьбе посильную помощь вызвало лишь смех, пока один из древнейших бессмертных, Илку, не положил конец веселью одним веским доводом: гордыня – не самое полезное качество на пороге уничтожения. Бессмертных слишком мало для того, чтобы пренебрегать помощью от кого бы то ни было. Против этого никто возразить не мог, и на том же совете было решено привлечь на свою сторону союзников, неважно какого происхождения, но желающих и способных защитить своё место в мире, который демоны собираются обратить в черепки. Илку подал пример, пообещав обратиться к киттиям – древним существам, когда-то сражавшимся на стороне демонов, но жестоко ими преданных.

По словам Илку, война за власть между благоволящими людям силами и демонами не закончилась с заточением последних. Самые могущественные из демонов, на которых ни оковы, ни заклинания не действовали, продолжали сеять распри в мире людей. Уроженец шумерского Вавилона[1], Илку хорошо помнил бесконечные войны, сотрясавшие берега Тигра и Евфрата. Кровавый след развязанных демонами междоусобиц прошёлся по всем землям древнего Востока от Урарту до Страны Кедров[2]. Не имея возможности лично участвовать в битвах, демоны привлекли на свою сторону существ, не связанных договором, и до того остававшихся нейтральными.

Соблазнённые посулами, не слишком умные существа приняли самое активное участие в битвах людей, быстро заработав в среде последних статус божеств. Но, когда локальные войны переросли в конфликт мирового масшатаба, древний мир потрясла глобальная катастрофа, сопровождавшаяся извержениями вулканов, землетрясениями, цунами, крушением Египетской империи, Троянского царства и прочими бедствиями. В мифах этот период считается концом Золотого века, в истории он знаменует переход человечества из бронзового века в железный, на самом деле это была очередная стычка извечных врагов, в которой демоны снова потерпели поражение.

Их союзников постигла печальная участь. Вроде бы они пытались воззвать к помощи своих покровителей, но демоны равнодушно отдали их на милость победителей. Как следствие, многие кланы существ были либо уничтожены либо изгнанны, потеряв былую неприкосновенность. Именно к ним и советовал обратиться Илку – киттии были лишь одними из многих. Наученные горьким опытом, теперь эти существа опасались участвовать в открытом вооружённом столкновении. Но надежда реабилитироваться и вернуть себе утраченный статус всё же должна была привлечь на нашу сторону хотя бы некоторых из них. А за первыми пойдут остальные, и ряды бессмертных пополнятся ценными врагами наших врагов…

Закончив рассказ, Доминик нетерпеливо привлёк меня к себе.

– На этом моя часть соглашения выполнена. Теперь перейдём к пункту, в котором оговаривалось, что всю эту неделю ты отдана мне и моим прихо…

Прижавшись к губам, я не дала ему договорить, но на этом тема не была для меня исчерпана. Борьба за выживание достигла следующего витка спирали, и теперь, когда Доминик должен был скитаться по мирам в поисках союзников, я просто не могла и дальше оставаться в стороне, мирно коротая ночи в монастыре. Правда, объяснение я отложила: всю следующую неделю то носилась наперегонки с Домиником по глухим уголкам мира людей, то бросалась в его объятия в нашем мире. Но вот момент возвращения к реальности наступил, и я осторожно начала задуманные переговоры. По мере того, как я излагала свои соображения, Доминик мрачнел всё больше. Не произнося ни слова, он смотрел на меня так, будто я сообщила о намерении совершить ритуальное самоубийство. Под конец, не выдержав, я кинулась ему на шею и, чередуя слова с поцелуями, пробормотала:

– Доминик… я обещаю, клянусь, что не буду выплясывать джигу[3] на острие бритвы… Должен же ты доверять мне хотя бы немного…

Доминик сильнее прижал меня к груди.

– Неужели ты не понимаешь, что во всей этой суете я участвую только ради тебя? Но заботиться о какой-то битве, пока ты неизвестно где…

– Ты будешь знать о каждом моём шаге!

Доминик покачал головой и, стиснув в ладонях моё лицо, прошептал:

– После ночи, когда думал, что больше тебя не увижу, я поклялся себе, что никогда не позволю подобному повториться. Что, если ты снова окажешься в опасности, я буду по крайней мере рядом, чтобы её отвратить…

– Не всякую опасность можно отвратить. Мы связаны с этими мирами и погибнем, если погибнут они…

– …но хотя бы не раньше, как это едва не произошло с тобой.

Подогнув под себя ноги, я откинула со лба волосы и выпрямилась, так что мои глаза оказались на одном уровне с глазами сидевшего рядом Доминика.

– Я сильнее, чем может показаться. Бессмертные не могут меня коснуться, заклинания демонов на меня не действуют. Да, я вернулась, чтобы выручить Эдреда. Он бы погиб, а мне не грозило ничего.

Доминик молчал, сдвинув брови, и вдруг улыбнулся нежной всепрощающей улыбкой.

– Я едва не забыл, какая фурия таится за хрупким обликом голубки. Голубку можно запереть в клетке, но что делать с фурией? Пообещай, что хотя бы попытаешься держать её под контролем…

Обвив руки вокруг его шеи, я горячо поклялась, что буду бежать без оглядки от малейшей опасности и подробно сообщать обо всех своих перемещениях.

– И куда же собираешься отправиться?

И я, не задумываясь, ответила:

– К Акеми.

[1] Вавилон – древний город Месопотамии на берегах реки Евфрат возникший в III тыс. до н. э., родина знаменитого царя Хамураппи. В 689 г. до н. э. был разрушен ассирийским царём Синаххерибом. Не путать с «халдейским» Вавилоном, возникшим в период Нововавилонского царства (626–538 до н. э.) и завоёванного персидским царём Киром в 539 году до н. э.

[2] Страна Кедров – Ливан.

[3] Джига (англ. jig) – быстрый британский танец кельтского происхождения.

* * *

Удивительно, насколько садик Акеми преображался с каждым временем года. Сейчас здесь во всю цвели тюлпаны: ярко-жёлтые, нежно-розовые, огненно-красные… В траве стрекотали насекомые. Над входом в дом свисали пышные грозди глицинии. Но толком осмотреться я не успела. Почти невидимые среди зелени, фонари-торо вруг вспыхнули золотистым светом, и рядом со мной возникла изящная фигурка Акеми.

– Тшш, тихо, не вспугни его, – таинственно прошептала она.

– Кого?..

– В саду появился соловей, и Лодовико решил его поймать.

– Зачем?..

– Для меня.

Я вспомнила, как Доминик ловил для меня светлячков, и улыбнулась.

– Что-то случилось? – спросила Акеми.

– Скорее всего, вы оба слышали о последних событиях. Если нет, могу рассказать…

– Ты пришла за этим?

– Нет, – честно призналась я. – На самом деле я хотела говорить с тобой о корейском клане.

Яростно сверкнув глазами, Акеми демонстративно повернулась ко мне спиной и направилась в сторону дома, но я мгновенно оказалась между ней и входом.

– Прошу тебя, Акеми. Неужели ты не видишь, насколько это серьёзно? Они знают заклинания, способные обратить нас в живые камни, и уничтожат нас, всех до одного! Семнадцать нам подобных уже были принесены в жертву, осталось семь. Последние семь месяцев! Потом наше существование перейдёт в разряд мифов, рассказывать которые будет некому. Почему ты не хочешь хотя бы попытаться этому помешать?

– Потому что не могу! Они всё равно не поверят…

– Проведи меня к ним. Я смогу убедить их в том, что угроза реальна.

– Даже не проси, нет! – Акеми дёрнула головой, взметнув волну густых волос. – Ты никогда не задумывалась, где тот, кто меня обратил?

– Задумывалась, но…

– Его больше нет, потому что он выдал их тайну – мне. Они убили его на моих глазах в назидание, и, клянусь, я хорошо усвоила урок!

Из нахлынувшего потока вопросов я постаралась выделить самый значимый:

– Почему они не убили тебя?

– Посчитали, что на мне вины нет.

– То есть, о здравом смысле они всё же слышали.

– Я должна была принести клятву, что не выдам их местонахождения, иначе меня будет ждать участь Кагэтоки…

– Нас всех будет ждать участь Кагэтоки, если они не станут на нашу сторону!

Где-то в верхушках деревьев послышалось пение соловья, настолько нежное, настолько неподходящее для этого момента, что мы обе, как по команде, подняли головы вверх. Но пение длилось недолго. Среди веток послышалась возня и с дерева спрыгнул Лодовико. В ладонях он держал серо-коричневую птичку, с ужасом взиравшую на нас чёрными выпуклыми глазками. Акеми просияла, и, уже не глядя на меня, нетерпеливо повторила:

– Я не сделаю этого, не проси.

– Не сделаешь чего, amore? – ласково обратился к ней Лодовико.

Он осторожно протянул ей пленённого соловья, но я молнией метнулась между ними. Одно движение – и крылышки птицы уже трепетали в моих ладонях.

– Верни его! Что за наглость? – возмутился Лодовико.

Погладив соловья по крошечной головке, я посмотрела на Акеми.

– Видишь, как легко лишиться того, что было почти у тебя в руках. Гибель грозит нам всем, так или иначе. Но ты можешь увеличить наши шансы на выживание, – я кивнула на Лодовико. – Его в том числе.

Лицо Акеми окаменело, Лодовико угрожающе двинулся в мою сторону.

– Теперь понятно, опять ты с этой бредовой идеей! Оставь её, наконец, в покое! Если не терпится отправиться в небытие, отправляйся туда в одиночестве!

– А ты, Лодовико? Разве не согласился бы рискнуть своим бессмертием, если бы это могло спасти её?

В глазах Акеми читалось смятение, и Лодовико это заметил.

– У тебя в самом деле жало вместо языка, – прошипел он. – А ты разве позволила бы своему Доминику рисковать ради себя?

– Он бы не стал меня спрашивать. Как и я его.

Подойдя к Акеми, я протянула ей соловья. После едва заметного колебания, её пальчики устремились к беспомощно задёргавшейся птице – и лишь скользнули по контуру моих рук. Она непонимающе уставилась на меня. Разжав ладони, я выпустила соловья. Вспорхнув, он тут же растворился в темноте.

– Освящённая земля, – ответила я на непроизнесённый Акеми вопрос.

Лодовико, уже успевший выдать с десяток итальянских ругательств при виде улизнувшего соловья, замолчал.

– Ты хотел знать, что скрывает меня от Арента, – повернулась я к нему. – Моя способность носить на себе освящённую землю. В какой-то мере благодаря ей, я смогла вырваться из западни, которая иначе стоила бы мне жизни. Это же остановит и твоих корейцев, Акеми, хотя бы настолько, чтобы дать им время задуматься.

Глава 18

Когда-то очень давно один свободомыслящий небесный дух по имени Хванин решил порвать с традициями своего рода и поселиться среди людей. Против ожиданий, отца Хванина подобная оригинальность не озадачила, а, наоборот, нашла у него самую горячую поддержку. В результате Хванин спустился на землю, правда, не ниже вершины самой высокой горы, и построил там «Город Духов», из которого управлял силами природы, ростом злаков, судьбами людей, добром, злом и прочими ответственными вещами. А венцом его деятельности оказалось благоволение к одной медведице, зачем-то пожелавшей стать человеком. Хванин не только исполнил её просьбу, превратив из зверя в девушку, но и, опять-таки следуя желанию новоиспечённой красотки, взял её в жёны. Плодом необычного брака стал ребёнок, которого назвали Тангун. Возмужав, сын небесного духа и бывшей медведицы основал столицу в крепости Пхеньян, а государство вокруг неё назвал Чосон – «Утренняя свежесть». Так появилась удивительная страна, богатая золотом, серебром и шёлком, страна, «ослепительная, как красивая женщина» – Корея.

За пару часов, остававшихся до встречи с Акеми, я попыталась углубить поверхностные, граничившие с полным невежеством знания об этом чуде. Но всё, чем успела обогатить свою эрудицию, свелось к краткому экскурсу в историю древнего Чосона, нескольким восторженным отзывам туристов и подборке довольно странных легенд. Под конец я решила во всём уповать на Акеми и её опыт общения с корейскими бессмертными, закрыла ноутбук и понеслась на Японские острова.

В окнах домика Акеми мелькали оранжевые отблески. Дверь отворил Лодовико. Я так и застыла с полураздвинутыми в улыбке губами, увидев его лицо. Сказать, что оно излучало враждебность, было бы преуменьшением.

– Ты… – прошипел он.

– Позволь нашей гостье войти, милый, – послышался голосок Акеми.

Лодовико нехотя отодвинулся. Знакомая обстановка гостиной вроде бы осталась прежней, но что-то было не так… Мне бросилось в глаза подобие алтаря – миниатюрное похожее на тории сооружение на прикреплённой к стене деревянной полке[1]. Перед ним – несколько белых керамических сосудов, две пиалы, наполненные одна рисом с вертикально воткнутыми палочками, другая водой, свечи в чёрных металлических подсвечниках и ветки растений с широкими ярко-зелёными листьями. Комната была погружена в полумрак. Единственным источником света были горящие перед алтарём свечи и курильница, слабо тлевшая на низком столике.

За столиком, подогнув под себя ноги и сложив руки на коленях, сидела Акеми. Не знаю, что поразило меня больше: усыпавшие столик белые хризантемы, цвести которым вроде бы совсем не время, ширма с журавлями, почему-то перевёрнутая основанием вверх, или облик Акеми. На ней было белое кимоно, расшитое узором из нежно-розовых цветков вишни и широкий пояс-оби[2]. Высокую причёску тоже украшали гирлянды искусственных цветов вишни и нити крупного жемчуга. На фарфоровом личике с исчезнувшими под слоем белил бровями алым пятном выделялся маленький рот. Порхающим движением Акеми зажгла курительную палочку и подняла глаза на меня. Взгляд пробежал по моей узкой юбке, тонкой, словно паутина, тунике, открывавшей одно плечо, и невидимые брови озабоченно сошлись над переносицей:

– Нет, в таком виде ты им показаться не можешь. Подожди здесь.

Не успела Акеми исчезнуть, а я поставить на пол сосуд с освящённой землёй, который прихватила с собой, как Лодовико подлетел ко мне вихрем. Ладони устремились к моим плечам, но, сжав воздух, тут же бессильно опустились. На подвижном лице мелькнуло умоляющее выражение:

– Ради всего, что тебе дорого, piccolina! Откажись от задуманного, прошу тебя! Не вынуждай её вести тебя к ним!

– Лодовико, я…

– Она не вернётся и знает это! Посмотри сама, – он нервно дёрнул рукой вглубь комнаты. – Перевёрнутая ширма, белые хризантемы, палочки, воткнутые в пиалу с рисом, жемчуг[3]… Всё это знаки траура! Цветы сакуры – символ преждевременной смерти! Она погибнет!..

Вот что я не смогла определить, когда преступила порог: витавшие в комнате грусть и тоску, призрачные тени прощального привета…

– Она вернётся к тебе, – с уверенностью, которую совсем не испытывала, возразила я. – Обещаю.

Лодовико издал глухой стон и стиснул руки в кулаки. Но уже в следующее мгновение искажённое от ярости лицо итальянца приняло более мягкое выражение – в нескольких шагах от нас стояла Акеми.

– Примерь это, – она положила на спинку дивана длинное одеяние из белого атласа. Не говоря ни слова, я исчезла с ним за ширмой. Плотно облегавшее фигуру платье было скроено по принципу китайского ципао[4]: с маленьким стоячим воротничком и крупными обшитыми голубым атласом застёжками на груди. Рукава тесно обхватывали предплечья и, расширяясь от локтей, спускались чуть не до пола. Акеми одобрительно кивнула, когда я выступила из-за ширмы.

– Спасибо, оно очень красивое, – вежливо поблагодарила я.

– В любом случае, более подходящее, – Акеми скользнула глазами по моим рассыпавшимся по плечам волосам. – Волосы тоже не следует оставлять так.

Не обращая внимания на ненавидящий взгляд Лодовико, я подскочила к высокому зеркалу в глубине комнаты, быстро перебирая пальцами, заплела косу, и повернулась к Акеми. Та снова кивнула.

– Теперь ты готова. Осталось подготовиться мне.

Остановившись возле алтаря, она сделала один маленький поклон, затем два низких и, опустившись на колени, несколько секунд оставалась безмолвна и неподвижна. Потом грациозно поднялась на ноги, дважды хлопнула в ладоши[5], ещё раз низко поклонилась и мгновенно оказалась возле Лодовико. Тот вцепился в неё мёртвой хваткой и что-то горячо зашептал по-итальянски. Потупившись, я отступила к стене, где оставила сосуд с освящённой землёй. Но полная страстной нежности перепалка между Акеми и Лодовико продолжалась недолго. Спустя пару минут Акеми уже стояла рядом со мной, протягивая длинную шёлковую ленту.

– Нам пора.

Ухватившись за конец ленты, я покосилась на Лодовико. Отвернувшись, он до крови прикусил губу…

[1] Переносные домашние алтари камидана получили распространение в период Эдо. Обычно они устанавливались лишь на время каких-то церемоний. Керамические сосуды, обычно белого цвета, палочки, вертикально стоящие в пиале с рисом, ветки вечнозелёных растений обычно ставили перед алтарём в знак траура.

[2] Оби – тип японского пояса, носимого как мужчинами, так и женщинами поверх кимоно.

[3] Согласно японским обычаям, на женщине в трауре не должно быть никаких украшений, кроме жемчуга.

[4] Ципао – традиционно, широкое платье, полностью скрывавшее фигуру и оставлявшее видимыми только голову, ладони и носки обуви. В XX веке в Шанхае появилась новая форма ципао. Оно сильно облегало фигуру, а для того, чтобы позволить ногам двигаться свободно по бокам платья делались высокие разрезы.

[5] Ритуал моления перед камидана включает в себя поклоны и хлопки в ладоши для привлечения духов – ками.

* * *

Место, куда перенесла меня Акеми, было одновременно завораживающим и внушающим трепет. Мы стояли на широком выступе скалы, подножие которой тонуло в тумане, настолько плотном, что, казалось, само Небытие клубится у наших ног. Вокруг возвышались горные вершины, покрытые хвойным лесом. Акеми остановилась перед грудой камней, в которой я со второго взгляда рассмотрела очертания полуфантастических существ. Грубо вытесанные лапы тигра обнимали огромную сову, хвост переплетался с извилистым хвостом твари, походившей то ли на гигантскую сороконожку, то ли на дракона. Тело твари обвилось вокруг человеческой фигуры, державшей в вытянутых руках плоскую каменную чашу. У подножия странной композиции густо разрослась трава, из которой выглядывали небесно-голубые, похожие на звёзды цветы.

– Где мы?

– Близко. Они существуют на границе миров – между существованием и небытием…

– А как же освящённая земля?.. Наш мир остаётся для меня закрытым, пока она на мне…

– Разве я говорила, что мы направляемся в наш мир? Ты меня не слышишь? Но, так или иначе, не слишком полагайся на защитную силу твоей святыни.

Опустившись на колени, Акеми сорвала звездоподобный цветок и собрала в его чашечку несколько капель росы.

– Ты обещала Лодовико моё безопасное возвращение, – она качнула головой, и цветки вишни в её причёске задрожали, словно от ветра. – Самонадеянность отличала тебя, и когда ты была человеком. Но всё же – спасибо, что попыталась его утешить и убедить в благополучном исходе. Мне это так и не удалось…

– Но он ведь позволил тебе уйти.

– А как бы он мог мне помешать?

– Ты прибегла к своей власти обратившей…

– …впервые за всё время его существования, – Акеми поднялась с колен. – Я не хотела его мучить, поэтому всё, что должна, скажу тебе здесь. Мы направляемся во владения очень древнего и очень могущественного клана – некоторые из его членов существовали ещё до начала истории Кореи, как государства. Смертные называли их "чхачхаун", то есть "шаман", за искусность в магии и ворожбе. Не знаю, кто из них обрёл бессмертие первым. Знаю лишь, что остальные были обращены не сразу, а в течение нескольких поколений. Став правящей династией в Силла[1], они подчинили себе соседние королевства, объединив весь корейский полуостров под своим господством. Однако со временем власть над суетными человеческими созданиями начала их тяготить, и они сложили с себя это бремя, уступив титул правителей смертным королям. Ещё несколько веков после этого они оставались в мире людей. Но жизнь вокруг изменялась слишком быстро. Династии и эпохи сменяли одна другую, королевства объединялись и распадались, войны за власть искажали лицо Кореи до неузнаваемости. И тогда древнейшие члены клана пошли на крайность. Желая сохранить свои традиции и устои, которые в переменчивом, непрочном мире смертных рассыпались прахом, они с помощью магии создали собственную реальность – на границе миров. Окружённая невидимым кольцом заклинаний, эта реальность уже несколько столетий служит убежищем трём поколениям царского рода, их жёнам, наложницамим, слугам, министрам, охране, придворным танцовщицам и прислужницам-кисэн[2]…

– Сколько же их всего?

– Думаешь, они предоставили мне список? Их мир – тайна, и делиться ею они не стремятся ни с кем.

– Ну а как они питаются? Выходят на охоту по очереди?

– Жизнь в их мире остановилась несколько столетий назад. Покидать его не позволено никому, за исключением немногих избранных – самых верных и испытанных. Эти избранные хорошо ориентируются в мире людей и даже ведут со смертными дела, благодаря чему клан, как и прежде, процветает. Они же заботятся о свежей крови для всех.

– Таскают туда смертных? Разве люди могут находиться в их мире?

– Почему нет? Этот мир – часть человеческой реальности, хотя и существует вне её. В нём так же растут деревья, порхают птицы и распускаются цветы, так же дует ветер, капает дождь и падает снег. Лишь никогда не бывает ни рассвета, ни заката – ночь всегда сменяет ночь.

– Мечта любого бессмертного, – улыбнулась я.

Акеми опустила цветок в каменную чашу. Капельки росы скатились с лепестков на шероховатую поверхность. В кукольных ручках Акеми сверкнула серебряная свирель, голос стал жёстким:

– Хорошенько запомни: там, куда мы сейчас отправимся, царят свои законы. Ты слишком далека от этой культуры и легко можешь оскорбить её носителей. Поэтому следуй за мной во всём. Если я остановилась, остановись и ты, если поклонилась – делай то же. Не разглядывай их, избегай смотреть им в глаза – это может быть воспринято как вызов. Не улыбайся, держись от них как можно дальше. Даже соприкосновение рукавами для них – неслыханная грубость. Не заговаривай первой, жди, пока они обратятся к тебе сами. И не вздумай перечить никому, особенно вану[3].

– Вану?

– Королю.

– Он будет решать, помогать ли нам в войне против демонов?

– Все дела решаются с благословения совета, в который входят избранные члены клана. Постановлению совета не может воспротивиться даже король. Но он – их формальный правитель. Неуважение к нему не останется безнаказанным.

– Одно мне непонятно. Лодовико ведь связан с тобой кровью. Так неужели он не может последовать за тобой и узнать, где они находятся?

– Нет. В их мире теряется любой след. Ни кровь, никакая другая связь не могут преодолеть силу магических чар.

Я недоверчиво огляделась.

– Разве мы уже…

– Да. Осталось лишь объявить о нашем присутствии.

Красивая печальная мелодия нарушила царившую вокруг тишину, когда Акеми поднесла свирель к губам. И, словно в такт звукам, капли росы на дне чаши задрожали и одна за другой начали подниматься вверх. Сверкая и переливаясь, они плавно кружились вокруг нас. Постепенно их становилось всё больше, они уже не просто кружились, а сливались в непрерывный причудливый узор… В какой-то момент я с удивлением заметила, что Акеми не играет на свирели, хотя музыка продолжала звучать – звуки как будто носились вокруг нас вместе с каплями росы… Лицо Акеми вдруг утратило привычную невозмутимость, губы задрожали.

– Я знаю, что больше не покину этот мир, – прошептала она. – И всё же, вопреки здравому смыслу, надеюсь, что ошибаюсь… Но, если я права, передай мои слова Лодовико. Попроси его простить меня и понять… Миры, дающие ему жизнь, не должны перестать существовать. Ради этого мне не жаль ничего…

Капли росы окружили нас сплошной пеленой и рассыпались, словно кристаллы, разлетелись по полу серебристой пылью… Мы стояли посреди просторного зала, стены покрывали яркие узоры в виде причудливых растений и животных, ноги утопали в мягком ковре. Прямо перед нами возвышалось покрытое резьбой деревянное сооружение – скорее всего трон, к нему вели обитые шёлком ступени. На стене за троном красовались огромные расшитые золотом драконы на насыщенно-пурпурном фоне…

– Перестань оглядываться, – прошипела Акеми. – И запомни: что бы ни случилось, не спорь с ними. Иначе и тебе не выбраться отсюда живой.

Поставив сосуд с освящённой землёй, я постаралась скопировать её полную смиренного достоинства позу. Голова слегка наклонена, локти расслаблены, ладонь одной руки обхватывает пальцы другой…

– Не поднимай глаз, пока они не заговорят.

Послушно уставившись на ковровый узор, я скорее почувствовала, чем увидела, что мы уже не одни. Зал наполнился приглушёнными голосами и шелестом шёлковых одежд. Я собрала всю силу воли, чтобы не отрывать взгляд от ковра, по которому мелькали тени – словно сотни бесплотных фей слетелись с гор на общий праздник. Несколько мгновений – и всё вокруг замерло, в наступившей тишине прозвучал мужской голос. Говоривший размеренно произнёс несколько фраз на незнакомом языке. Акеми изящно поклонилась и тихо обратилась к присутствующим на том же языке. Её слова, судя по всему, нашли отклик: по залу пронёсся неуверенный шёпот.

Стараясь держать голову наклонённой, я всё же украдкой пыталась осмотреться. Собравшиеся расположились рядами вдоль стен, словно в амфитеатре – десятки неподвижных фигур с бесстрастными лицами фарфоровых кукол, блестящие чёрные волосы, обилие золотых украшений… В глазах рябило от пестроты их нарядов – белое кимоно Акеми и моё ципао странно выделялись на фоне этого многоцветия. Женщины стояли отдельно от мужчин. Их позы со сложенными на животе руками, затерявшимися в складках рукавов, и склонёнными головами сильно напоминали полную смирения позу Акеми. Я обратила внимание на одну из девушек, на вид не страше пятнадцати лет. Её глаза не были опущены долу, а лицо, в отличие от других, совершенно равнодушных, выражало живой интерес. На мгновение наши взаимно любопытные взгляды встретились, и пухлые губки девушки раздвинулись в едва заметной улыбке.

Как только Акеми замолчала, суровый мужской голос раздался снова, и мне показалось, что в нём зазвучала угроза. Потом к нему присоединился другой, за ним третий.

– О чём они?.. – прошептала я.

Словно окаменев, Акеми смотрела перед собой.

– Они не считают причину, по которой я нарушила клятву, достаточной и выносят мне приговор.

Я дёрнулась всем телом.

– Не смей, – приказала она. – Иначе всё погубишь.

Обладатель сурового голоса заговорил опять, и Акеми, поклонившись в сторону трона, повернулась ко мне:

– Они готовы тебя выслушать.

Тут же забыв обо всех предостережениях, я резко выпрямилась и уставилась на восседавших на троне. Король и королева, на головах – громозкие золотые уборы. Вокруг трона ещё около десятка бессмертных, одетых с подавляющей роскошью…

– Надеюсь, вы меня понимаете… Если нет… Акеми, можешь перевести?

– Мы понимаем.

Ни одна из фигур ни на троне, ни вокруг него не шелохнулась – я так и не поняла, кто мне ответил. И я начала. Стоявший возле трона бессмертный в тёмно-малиновой одежде и причудливом головном уборе, напоминавшем уши Микки Мауса, всё же переводил мои слова тем, кто английским, очевидно, не владел. В очередной раз я рассказала о знамениях приближающегося конца, останавливаясь на самых драматичных деталях, вроде ежемесячных жертвоприношений, способности демонов нас обездвижить и срочных поисков союзников. Но ни слова, ни выразительность, с какой я их произносила, не произвели на царственных корейцев никакого видимого впечатления. Король вообще сидел с закрытыми глазами и сильно смахивал на дремлющую сову. Но вот я замолчала, и его удлинённые веки поднялись.

– Какое значение это имеет для нас?

Он говорил по-английски с сильным акцентом, и я узнала суровый голос, приветствовавший нас, а потом грозивший Акеми неведомыми карами.

– Какое значение? Вы ведь тоже часть этих миров и погибнете, если погибнут они.

– Если бы миры погибали с такой лёгкостью, это бы уже произошло несчётное количество раз.

Фигуры вокруг трона закивали. Борясь с раздражением, я смотрела на скуластое лицо вана, иссиня чёрные волосы, длинными прядями струившиеся по расшитой золотом одежде…

– Вы совсем меня не слушали? Это происходило, разве что разрушение было не таким тотальным, как грозит оказаться сейчас.

– Слухи, – презрительно фыркнул он.

– Факты! – резко бросила я.

На покрытом белилами личике Акеми отразилась тревога, глаза предостерегающе сверкнули, но ван уже как будто забыл о моём существовании. Выпрямившись под массивным золотым убором, он обратился к присутствующим на языке, который я не понимала. Фигурка Акеми поникла.

– Что это значит? – шёпотом спросила я.

– Они не верят, что угроза настолько серьёзна, как мы пытаемся представить. Возможно, несколько бессмертных и стали жертвами токкэби[4], но это не доказательство, что опасность грозит всем. Я не имела права нарушать клятву из-за пустых пересудов. Меня ждёт смерть. Твою участь решит совет…

Словно в ответ на её слова, перед нами выросли две опоясанные мечами фигуры в лиловых одеждах. Одинаково рослые и широкоплечие, с расшитыми золотом повязками на головах и волосами, собранными на темени в пучок, они казались близнецами. Но, не успели стражники – наверняка это были воины из личной охраны короля, сделать движение в сторону Акеми, как я подхватила с пола сосуд с освящённой землёй. Одно движение – и защитное кольцо сомкнулось вокруг Акеми и меня. Стражники замерли у самой черты, на лицах тенью мелькнуло удивление.

– Это христианская святыня, – я кивнула на полосу земли. – Бессмертные не могут ни прикоснуться к ней, ни переступить очерченную ею границу.

Нарочито перешагнув через линию круга, я оказалась за его пределами. Брови вана слегка нахмурились, губы дрогнули – он явно собирался отдать какой-то приказ, но я его опередила: