Текст книги "Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)
– Ещё не спишь, – безо всякого выражения констатировала я.
Он осторожно встал с дивана, глядя на меня, как мне показалось, с опаской. Все, что я прочитала за эту ночь, было сплошным разочарованием – ничего, что хотя бы немного приблизило нас к цели. Меня это страшно злило, и боязливая настороженность маленького полудемона была сухой веточкой, подброшенной в тлеющие уголья.
– Какого дьявола ты торчишь здесь, если так меня боишься? – не сдержавшись, гаркнула я.
Мальчик вздрогнул, на лице мелькнула растерянность.
– Я не… я не боюсь…
Раздражённо закатив глаза, я унеслась прочь, утешая себя тем, что на следующую ночь демонёнок наверняка не появится. Но каково же было моё удивление, когда возникнув, как обычно, посреди библиотеки, я услышала тихий неуверенный голос:
– Привет…
– Вроде бы тест был сегодня, – вместо приветствия бросила я.
– По биологии – да… Но на этой неделе будет ещё два. По химии и истории…
Равнодушно дёрнув плечом, я в мгновение ока оказалась за столом. Демонёнок снова расположился на диване и, как и накануне, украдкой посматривал на меня. Правда, ближе к рассвету его всё же сморил сон. Перед тем как исчезнуть, я бесшумно приблизилась к дивану. Мальчик спал, свернувшись калачиком и тихо посапывая. Без гримасы страха на лице и расширенных зрачков он даже был довольно миленьким… и невероятно хрупким и беззащитным… Худенькое тело, бледная, почти прозрачная кожа. На лбу, шее и запястьях тонких рук бились голубые вены – точно мраморная статуэтка с тёмными прожилками. Чем дольше я смотрела на него, тем труднее мне было представить, что это создание в самом деле могло быть тем исчадием ада, морочащим нас бредовыми видениями, каким я считала его до сих пор. Мальчик тихо вздохнул, тело его сжалось, будто от холода. Повинуясь импульсу, я подхватила покрывало, которое часто спасало отца Энтони от прохладных ночей, и укрыла им демонёныша. Тут же закутавшись в покрывало, мальчик улыбнулся во сне.
[1] Poverina (итал.) – бедняжка.
[2] Padroncino (итал. пренебр.) – покровитель.
* * *
Странным образом я не испытала и тени враждебности, когда следующей ночью снова обнаружила его на диване. Торопливо поднявшись мне навстречу, Патрик прошептал приветствие и остался стоять, пока я не опустилась за стол. Я внутренне улыбнулась такому жесту.
– Как прошёл тест?
Мальчик смутился и едва слышно пробормотал:
– Хорошо…
Неудивительно, если ты готовился к нему день и ночь.
Патрик явно не знал, что на это ответить, но, прежде чем я успела прийти ему на выручку, дверь отворилась, и в библиотеку вошёл брат Клеомен. Патрик побледнел, лицо брата Клеомена при виде его тоже утратило обычное безмятежное выражение.
– Сын мой, – строго начал он. – Что ты делаешь здесь в такой час?
Бескровные губы Патрика сжались, и он молча уставился в пол.
– Один раз я разрешил тебе остаться в библиотеке после окончания вечерней литургии. Но это не значит, что теперь тебе позволено проводить здесь каждую ночь и при этом тревожить наших гостей.
– Он совсем меня не тревожит, – быстро возразила я.
Патрик бросил на меня вспыхнувший, словно искра, взгляд, в котором смешались удивление и восторг. Брат Клеомен нахмурился.
– Не сомневаюсь, что ваше заступничество продиктовано самыми благими намерениями. Но Патрик проявил непослушание и будет наказан.
– Прошу вас, какое непослушание, отец? – я поднялась из-за стола и мгновенно оказалась возле него. Преподобный брат чуть заметно вздрогнул.
– Мальчик лишь хотел лучше подготовиться к школьным занятиям, что в этом предосудительного? Кроме того, я действительно рада, что он здесь. Наши исследования зашли в тупик. Думаю, если бы Патрик мог подробнее описать, что и как он видит, это могло бы натолкнуть нас на какие-то мысли.
– Я не приветствую эту идею.
– Более трёх недель – и никаких результатов, – напомнила я.
– Патрик – ещё ребёнок, ночные бдения не могут быть полезны ему.
– Я и не имела в виду, что он должен оставаться здесь каждую ночь.
– Мне бы очень хотелось помочь, – вдруг подал голос Патрик. – Пожалуйста!
Брат Клеомен негодующе посмотрел на него и, с минуту подумав, покачал головой.
– Я поговорю с аббатом Джозефом. Сегодня можешь остаться здесь, но не думай, что наказание за непослушание тебя минует. Ты очень меня разочаровал, сын мой.
Патрик опустил голову, но, едва дверь за преподобным братом закрылась, вскинул на меня сияющие глаза.
– Моё заступничество не было бескорыстным, – одёрнула я его. – Теперь, может, скажешь, что делаешь здесь на самом деле?
Мальчик замялся и сконфуженно выдавил:
– Я надеялся застать тебя…
– Вот как. И для чего?
– Ты ведь приходишь из мира, который я иногда вижу… Я всегда думал, там живут только чудовища, и боялся. Но ты выглядишь совсем как человек…
– А ты чего ожидал? Что я буду светиться на солнце?
Патрик неожиданно рассмеялся, звонко и заливисто.
– Надо же, – я нарочито развела руками. – Оказывается, ты умеешь смеяться.
Патрик вспыхнул до корней волос.
– И краснеть тоже… Честное слово, в тебе открываются всё новые грани.
Патрик смутился окончательно, и мне стало его жаль. Присев на диван, я, уже мягко, попросила:
– Расскажи мне о чудовищах, которых видишь.
То, что рассказал Патрик, могло бы заставить побледнеть даже закалённого человека. Похожие на приступы видения, сопровождавшиеся сильной головной болью и тошнотой, после которых он болел ещё несколько дней, не были единственными "столкновениями" с другим миром. Страшные существа являлись Патрику в ночных кошмарах, он слышал стоны и вздохи умерших, видел их руки, отчаянно тянущиеся из-под земли.
– Они кричат так громко… Я не могу разобрать слов, но, по-моему, они жалуются, что уже оставили этот свет. Правда, есть и другие, которые молчат. Они как будто спят в сетке из тьмы. А потом вырываются из неё с визгом, от которого леденеет кровь…
– Проклятые души, – вполголоса проговорила я, вспомнив кокон, в котором покоилась ведьма. – Ты видишь измерения, так или иначе связанные с демонами. Они действительно полны чудовищ.
Патрик не сводил с меня широко раскрытых глаз. Наверное, и я так же смотрела и продолжаю смотреть на Доминика, когда он рассказывает о тайнах нашего мира.
– А есть измерения, где чудовищ не бывает?
Я улыбнулась, вспомнив завораживающие места, куда мы часто переносились с Домиником.
– Да. Мой мир иллюзорен. Но нереальная красота – его реальность. Это трудно выразить словами.
– То, что вижу я, – мрачное и серое, – грустно вздохнул Патрик. – Всё окутано туманом и тьмой. Чёрные деревья… и тропы мёртвых.
– Тропы мёртвых?
– Их очень много, ими исчёркана вся земля…
Молнией метнувшись к столу, я подхватила листок с рисунками из его видений. Странные линии, похожие на сетку, сплетённую свихнувшимся пауком, повторялись из одного видения в другое, и до сих пор я не находила им объяснения.
– Это они? – я ткнула пальцем в беспорядочный узор.
Патрик кивнул.
– Почему "тропы мёртвых"?
– Я вижу там души умерших. Они бродят вдоль линий, как в лабиринте, как будто там пойманы.
– Лабиринт призраков… Интересно, в каком он измерении…
– Мне кажется, это здесь, а не в потустороннем мире.
– Почему?
– Не знаю. Там очень много звёзд, они потоком несутся по небу.
– "Тропа уходящих духов", – вспомнила я название, которое дали Млечному Пути индейцы Запада. – Тропы мёртвых на земле, тропа уходящих духов на небе. Словно зеркальное отражение…
И вдруг меня осенило. Снова слетав к столу, я вернулась на диван с карандашом в руке.
– Древние исходили из принципа симметрии и представляли, что в подземном мире такое же количество уровней, как и на небе, – я торопливо начертила на обратной стороне листа линию, под ней другую, более короткую, под ней третью, и так далее, пока не получилась сужающаяся к низу трапеция из семи линий. – Семь уровней небес соответствуют семи уровням преисподней. Как зеркальное отражение.
Под последней самой короткой линией я начертила ещё семь – каждая последующая длиннее предыдущей, а пространство между двумя самыми короткими линиями обвела в круг.
– А между ними – центр, точка равновесия, место, где сходятся два мира. С незапамятных времён считалось, что ворота в потусторонний мир расположены в центре вселенной, а обозначением этих ворот служит лабиринт – символ мистического путешествия души…
Я вскинула на Патрика загоревшийся взгляд.
– Понимаешь? Здесь всё произойдёт! Они вырвутся из пекла через этот самый призрачный лабиринт, который ты видишь!
Но воодушевление тут же улеглось. Перевернув лист, я снова уставилась на рисунки и досадливо пробормотала:
– Знать бы ещё, где он находится.
– Я буду внимательнее в следующий раз, – горячо пообещал Патрик. – Обычно я хочу, чтобы это поскорее закончилось. Но сейчас я постараюсь, честное слово…
Улыбнувшись, я погладила его по густым рыжеватым волосам.
– Ты и так очень помог. Может, это всё же смягчит брата Клеомена, и он передумает тебя наказывать.
Лицо Патрика стало пунцовым. В предрассветной тишине раздался мерный звон колокола, и я легко поднялась с дивана.
– Передай брату Клеомену, что я хотела бы с ним поговорить. Скажи, это важно…
– Значит, ты придёшь следующей ночью? – выпалил Патрик.
Всё ещё пунцовый, он смотрел на меня блестящими светло-зелёными глазами, и я устыдилась своей недавней реакции на его присутствие и раздражения, которое вызывали во мне его робкие попытки приблизиться. Маленький отпрыск демона наверняка чувствовал свою непохожесть на других. Благодаря мне он узнал о причине этой непохожести, причём не самым щадящим образом. Но вместо того, чтобы испытывать злость и неприязнь в ответ на мою враждебность, Патрик, скорее всего, видел во мне существо, способное понять его лучше, чем окружавшие его люди. Ведь я приходила из мира, посылавшего ему мучительные видения, из того же мира, в котором обитал его "отец"… Я протянула ему исчёрканный линиями листок.
– Обязательно. А ты отправляйся спать, иначе следующей ночью придётся удерживать тебе веки пальцами.
Патрик засмеялся, и я удивилась, как вообще могла так долго считать его порождением тьмы?
Убравшись из монастыря, я подумала тут же отправиться к отцу Энтони. Беспокоить его лишний раз не хотелось, но в то же время мне не терпелось поделиться с ним открытием. Может, преподобный отец даже догадается, что это за место, отмеченное призрачным лабиринтом, где встречаются земля и небо… И я набрала его номер. Однако, не успела я произнести приветствие, как отец Энтони меня перебил:
– Я сам собирался вам звонить. Нам нужно поговорить, я буду ждать вас здесь, в саду, как только сядет солнце.
Сад, засаженный кустами дрока, раскинулся вокруг небольшого двухэтажного дома, в котором жила вдова. Я сразу увидела фигуру отца Энтони, почти скрытую за гроздьями жёлтых похожих на бабочек цветов. Расположившись на скамье, он перебирал какие-то записи и, заметив меня, поспешно поднялся на ноги.
– Простите, что так настаивал на немедленной встрече, но, то, что я хочу сообщить, очень важно. Число 24 – я, наконец, понял, что оно означает!
Он торопливо разложил листы.
– 24 старца с золотыми венцами на головах, окружающие Престол и славящие Господа нашего…
– 12 ветхозаветных пророков и 12 апостолов Нового Завета, символизирующие человечество, – кивнула я.
– Обратите внимание – число 24 в видениях Патрика всегда возникает рядом с принесённым в жертву телом и столбами, вокруг которых обвились змеи. Я долго не понимал этой очевидной связи: жертва, ворота в потусторонний мир и число, олицетворяющее человечество!
Словно вспышка молнии, догадка поразила и меня:
– 24 человеческие жертвы, чтобы открыть ворота и выпустить демонов в мир людей…
Отец Энтони порывисто тряхнул листами:
– 24 человеческих сердца, если верить этим изображениям.
– Но людей они тронуть не смеют. В отличие от мне подобных…
В глазах отца Энтони промелькнул вопрос, и я рассказала то единственное, что до сих пор от него утаивала:
– Когда в наши вены вместе с кровью вливается жизнь жертвы, сердце бессмертного начинает биться, как у живого. В этот момент нас можно убить – поразив в сердце. Или же просто вырвав его из груди… Вот для чего полудемоны охотятся за бессмертными. Им нужны наши сердца – 24 трепещущих, истекающих кровью сердца, которые дадут демонам возможность беспрепятственно проникнуть в этот мир, не причинив вреда ни одному человеку…
Лицо отца Энтони побледнело.
– Нужно выяснить, когда именно у Патрика начались видения. Уверен, что каждое видение – это очередное сердце, вырванное из груди вам подобного. Судя по всему, они приносят по одной жертве в месяц…
– Нужды это выяснять нет. Видения у Патрика начались чуть больше года назад, и я готова биться об заклад, что последняя 24-ая жертва будет принесена до ночи ноябрьского полнолуния этого года.
– Ноябрьское полнолуние? Но вы ведь не имеете в виду ночь Самейна? Самейн никода не выпадает на полнолуние.
– Нет, я не имею в виду Самейн. Он в сравнении с этим – забава, бал теней…
Я вспомнила мучительную неизвестность и лихорадочное чтение рукописей в компании отца Фредерика несколько месяцев назад, когда Доминик последовал за Диким Охотником и я не знала, увижу ли его вновь. Кто мог подумать, что приобретённое тогда знание пригодится мне сейчас…
– Ноябрьское полнолуние отмечает начало тёмной половины года в мире людей – время, когда ворота в потусторонний мир закрываются, и его обитатели остаются запертыми в нём до майского полнолуния. Недаром все праздники мёртвых отмечаются именно в светлую половину, с мая по ноябрь: Розалии[1] в Средневековой Европе, кельтский Самэйн, el Dеa de Muertos[2]… В эти месяцы духам разрешено ненадолго покидать свой мир и появляться в человеческом. Демоны остаются запертыми в своём измерении, но если до ночи ноябрьского полнолуния в жертву будет принесено последнее 24-ое сердце, ворота распахнуться и для них. Если в ночь полнолуния они вырвуться в мир людей и совершат массовое жертвоприношение – нас всех – то последняя сдерживающая их окова падёт, и они освободятся…
На несколько секунд воцарилась тишина, которую нарушил отец Энтони:
– Что мешает им вырваться в этот мир раньше, как только 24-ая жертва будет принесена? Почему вы уверены, что это произойдёт именно в ночь полнолуния?
– Потому что мрак гуще всего перед рассветом, – невесело усмехнулась я. – Ворота открываются в мае, но, судя по праздникам смертных, духи приходят в мир людей в разное время: Лемурии[3] в Древнем Риме проводили в мае, Обон[4] в Японии отмечают в августе, День Всех Святых – в конце октября… Но покинуть его они обязаны не позже полнолуния ноября. Именно тогда мириады духов, что бродят сейчас по земле, устремятся обратно в свой мир. Ни в одну другую ночь года ворота не будут распахнуты так широко, чтобы всех их принять… Если демоны освободятся в эту ночь, ворота больше не закроются – им будет просто нечего защищать…
Отец Энтони осторожно притронулся к моему плечу, будто утешая.
– Вы сами произнесли это слово, дочь моя: если. Времени мало, но оно есть. Ничего ещё не потеряно.
Я не уставала удивляться решимости и мужеству преподобного отца перед лицом катастрофы. Вспомнив фразу, однажды сказанную им, когда я ещё была человеком, я не удержалась от улыбки:
– Помните, вы как-то говорили, что были рождены не дубом, а тростником? Так вот, во время бури дуб падает, а тростник остаётся.
– Я уже пожил своё, дитя. Мои молитвы о том, чтобы бурю выстояли вы и те, кто вам дорог.
– Те, кто мне дорог, – повторила я. – Значит, в какой-то мере вы молитесь и о себе.
В глазах преподобного отца мелькнула растроганность, и он поспешно отвернулся.
– Всё хотел спросить вас: что стало с вашей семьёй?
– Они живут, как жили. Время от времени я звоню им. Но, по-моему, они чувствуют, что со мной что-то не так, поэтому я свела общение до минимума. Им незачем знать…
– И вы ни разу не видели их с тех пор, как… изменились?
– Один раз. После того, как сбежала от Арента. Я не хотела, чтобы он знал о них… И сейчас тоже – для них безопаснее, если я не буду вертеться у входа в дом.
Отец Энтони окинул взглядом пышные кусты, аккуратные островки, засаженные бледно-голубыми крокусами.
– Вы слышите эту тишину? Чувствуете это спокойствие? Я многое передумал здесь – обстановка к этому располагает. Вы ведь знаете, я рано лишился семьи и, выбрав путь, который выбрал, не мог обрести другую. Но в вас я вижу дочь, которой у меня не было и не может быть…
– Зачем вы это говорите?
– Мы счастливы, когда счастливы те, кого мы любим. Это самоотверженно, но и эгоистично одновременно. Поэтому не воспринимайте то, что я хочу предложить, как жертву с моей стороны. Я делаю это и ради собственного спокойствия.
Начиная что-то смутно понимать, я молча смотрела на осунувшееся от усталости сосредоточенное лицо преподобного отца.
– Я – "стоящий меж двух миров", – тихо произнёс он. – Моя кровь даст вам силу расправиться с дьяволом, который…
– Вы отдаёте себе отчёт в том, что мне предлагаете?
– Я предлагаю вам возможность раз и навсегда освободиться от страха…
– Осушив ваши вены, распотрошив грудь, как на одной из этих картинок, и вырвав трепещущее сердце из ещё живого тела?
Отец Энтони немного побледнел, но голос прозвучал решительно:
– Моя боль будет длиться несколько мгновений, ваша – столетия. По-моему, это несравнимо.
– И какого же ответа вы ожидаете от меня?
– Благоразумного.
Горько усмехнувшись, я отступила в тень. Усыпанные цветами ветви легко погладили меня по спине.
– Дитя моё, – прошептал отец Энтони. – Не смотрите так… Я ведь хочу вам добра…
Да, я это понимала. Но одно то, что он допускал мысль, что я могу пойти на подобную дикость, задевало меня за живое.
– Была рада повидать вас, отец. Доброй ночи.
Уже закружившись в вихре, я слышала его взволнованный голос, просивший остаться, позволить объяснить… Но в тот момент мне не хотелось ничего слышать. Даже не знаю, что именно меня разозлило. Возможно, то, что отец Энтони был единственным смертным, посвящённым во все мои тайны. Он знал меня человеком, был тем, кто, можно сказать, благословил на обращение… Рядом с ним, как ни с кем другим, я продолжала ощущать себя прежней. И вот он предлагает хладнокровно расправиться с ним… Предложение, которое он бы никогда не сделал человеческому существу… Я знала, что Доминик уже ждёт, но всё равно решила на несколько минут перенестись в наш мир, чтобы собраться с мыслями…
[1] Розалии или Розарии (латинск. Rosalia, Rosaria, Dies rosae – « день роз») – первоначально италийский, а затем широко распространившийся праздник чествования памяти умерших, отмечался и после принятия христианства. Во время Р. гробницы украшались венками из роз.
[2] El Dеa de Muertos (испанск.) – День Мёртвых. Празднуется 1 и 2 ноября в Мексике и некоторых странах Латинской Америки. Считается, что в эти дни души умерших посещают родной дом. Традиция восходит к ацтекам и майя, которые в дни поминовения усопших приносили дары богине смерти Миктлансиуатль и сооружали в её честь стены с изображением черепов.
[3] Лемурии (латинск. Lemuria) – праздники мертвых в Древнем Риме, проводились 9, 11 и 13 мая. Считалось, что в эти дни души блуждают по миру в виде призраков-вампиров, которых называли лемурами или ларвами.
[4] Обон или Бон – японский трёхдневный праздник поминовения усопших. В большей части Японии отмечается 13–15 августа. Считается, что в эти дни души усопших возвращаются к живым и посещают своих родных.
Глава 16
Стоя посреди призрачного пляжа, я смотрела на неясные очертания гор вдалеке, будто позолоченных мягким желтоватым светом. Казалось, за ними прячется солнце. По необычайно голубому небу проплывают алые облака… Таким я помню рассвет в мире людей. Но в этом мире всё иллюзия. Алые облака уплывают в чернильную темноту, над горизонтом нависает огромный диск луны, и тихо плещутся волны моря, в которое никогда не войдёт ни один пловец…
– Вот так удача! Всё же застал тебя одну!
Из поднимавшегося с моря серебристого тумана выступила высокая слегка сутулая фигура, и в меня тотчас вперились безумные глаза Эдреда.
– Какого дьявола ты здесь делаешь? – нахмурилась я.
Эдред скривил губы, в голосе послышался упрёк:
– Ты совсем про меня забыла.
– По-моему, это ты забыл: я предупреждала, что не смогу с тобой видеться.
– Не забыл – не воспринял это серьёзно. Ты ведь знаешь, каким соблазнам я подвергаюсь всякий раз, когда чувствую тебя в нашем мире. Противиться им тяжело, а поддаться…
Его руки оплели меня прежде, чем я успела отскочить в сторону. Губы, промахнувшись с поцелуем, когда я отдёрнула голову, впились в шею. Но я мгновенно вывернулась и, остановившись на почтительном расстоянии, предупредила:
– Оставайся там, где стоишь.
Эдред провёл пальцами по своим губам.
– Твоя кожа – словно лепесток лилии…
– Причина именно в этом, Эдред, – я потёрла шею в том месте, куда только что присосались его губы. – Я не хочу тебя мучить, поэтому…
– Не хочешь меня мучить? – неожиданно гаркнул он. – Когда это тебя волновало! Тебя передёргивает, стоит мне приблизиться! Даже рискуя быть разоблачённой, ты отказалась выпустить из рук освящённую землю, лишь бы я не смог к тебе притронуться! И теперь тебе вдруг меня жаль? Я перестал быть тебе полезен – поэтому ты исчезла, даже не оглянувшись!
В зелёных глазах полыхало бешенство, мертвенное лицо подёргивалось. Последний раз, когда я была свидетельницей подобного припадка, ярость Эдреда была направлена на Андроника, а сейчас её причиной была я…
– Эдред, – нарочито беззаботным тоном прощебетала я. – Ты что-нибудь слышал о центре вселенной, где небо полно звёзд, а земля исчёркана тропами мёртвых?
Кстати, от отца Энтони я унеслась, так и не поделившись с ним открытием о лабиринте призраков… Но манёвр не удался – выражение лица Эдреда не менялось.
– Я знаю, зачем полудемоны выслеживают нам подобных! – снова попыталась я его отвлечь. – Им нужны жертвы, чтобы открыть их прародителям ворота в мир людей…
Всё напрасно. Зубы Эдреда хищно оскалились, из горла вырвалось рычание. Мне оставалось одно – бежать! Но я замешкалась на мгновение дольше, чем следовало… Руки Эдреда клещами сомкнулись на моих плечах… и меня завертело в вихре…
Казалось, я снова стала человеком – слишком слабым, чтобы высвободиться из цепких объятий, отстраниться от жадных губ… Но я всё же вырвалась, при этом едва не вывихнув себе шею. Эдред бросился следом, я запустила в него какой-то вазой, подвернувшейся под руку. Она ударилась о стену, разлетелась на осколки у его ног, и только тогда я обратила внимание на пол… Никогда не видела ничего подобного. Он был из тёмно-синего полупрозрачного материала и создавал эффект трёхмерного изображения – я будто парила над морской бездной. Такими же полупрозрачными, затягивающими в пустоту были и стены, а с бездонного куполообразного потолка светили мириады звёзд. У меня закружилась голова, и я плавно опустилась в объятия Эдреда.
– Тебе нравится? – тихо спросил он. – Давно хотел тебе показатъ.
– Мы в мире людей, – в ужасе прошептала я. – Что ты сделал…
– Не бойся. Стены покрыты защитными знаками – их просто не видно.
Он осторожно провёл ладонью по моей щеке. Прикосновение было нежным, даже робким, но я тут же оттолкнула его. Эдред яростно пнул осколок вазы.
– Я никогда не перестану сходить с ума при виде тебя! Но мне легче владеть собой, когда ты появляешься чаще…
Несмотря на эту вспышку, он уже был вполне вменяемым. Меня же странная апатичность не оставляла… Руки и ноги были непривычно тяжёлыми – будто я в самом деле снова оказалась в смертном теле.
– Защитные знаки, – повторила я. – Только защитные?
Эдред потупился.
– Не только. Но сама видишь, они не очень-то действуют – лишь немного ослабляют. Ты всё равно уворачиваешься, как угорь…
– Почему тогда они не не ослабляют тебя?
Эдред уклончиво ухмыльнулся и снова подобрался ближе, пытаясь поймать мой взгляд.
– Другие комнаты ещё красивее. Пойдём, я покажу…
Я ничего не ответила. Странные химерические стены казались порталом в другой мир. Мне померещилось, что полупрозрачная поверхность затуманилась, как если бы что-то тёмное приближалось из глубины… Воздух стал плотным, почти прилипающим к коже, и у меня появилось навязчивое ощущение, что в комнате мы с Эдредом не одни.
– Думаю, нам лучше вернуться в наш мир.
Странно, но самостоятельно убраться отсюда я не могла. Видимо, у коварных знаков Эдреда было и побочное действие – они не просто ослабляли, но и держали в помещении, как в ловушке… Эдред молчал. Я раздражённо повернулась к нему и оторопела. Его лицо утратило всякое выражение, став совершенно безвольным, руки бессильно висели вдоль тела. Даже голову он удерживал в вертикальном положении с видимым трудом. Только глаза оставались живыми и настойчиво таращились на меня.
– Эдред…
Он не двинулся. Я растерянно смотрела на него, ничего не понимая и не предпринимая – состояние апатии сильно замедляло реакцию. И тогда, будто преодолевая неимоверное напряжение, Эдред поднял глаза к потолку. Я проследила за его взглядом. Искусственные звёзды продолжали мерцать призрачным светом, но их сияние потускнело, словно они светили сквозь густую паутину. Я отчётливо расслышала шёпот – кто-то невидимый произносил заклинание на непонятном языке… И паутина ожила: мягко отделилась от потолка, устремилась к нам и исчезла… Почему-то я вспомнила слова Патрика о душах, которые "спят в сетке из тьмы" в измерении проклятых…
По иллюзорной стене вдруг мелькнула скрюченная тень со стянутыми в локтях руками, и из полумрака выступила женская фигура. Нарочито покачивая бёдрами, девица подошла к нам. Короткие пепельно-розовые волосы, уложенные в стильную причёску, очень светлые голубые глаза, красивое, хотя и немного грубоватое лицо, розовый топ с рюшами и длинные ноги, затянутые в кожаные штаны. Забавное сочетание Хелло Китти и Терминатора.
– Невежливо исчезать, не попрощавшись, – она развязно шлёпнула Эдреда по щеке. – Тем более от дамы, у которой на тебя определённые виды.
И, звонко рассмеявшись собственной шутке, снисходительно покосилась на меня.
– Что ж. Теперь, по крайней мере, понятно, куда ты так торопился.
– Неужели у тебя появилась конкуренция, Колетт?
Ехидный голос произнёсшего эти слова был странно знакомым. И уже в следующее мгновение я ошарашенно смотрела на ухмыляющуюся наглую физиономию Чета. Он тоже меня узнал, удивление тут же растворилось в довольной улыбке.
– Вот так неожиданность! Я ведь говорил, мы ещё встретимся, крошка.
– Ты её знаешь? – изумилась девица. – И она ещё жива?
– Эта дрянь оказалась упрямой.
– Иными словами, тебя отшила. Так, так. Похоже, легенда, что от тебя якобы не ушёл ни один из них, только что перешла в разряд сказок.
– Тем весомее причина уступить её мне, сестричка, – Чет обратил на меня взгляд, суливший полное приключений путешествие по всем девяти кругам ада.
Я флегматично водила глазами с одного лица на другое. "Сестричка?" Просто выражение или они действительно были порождением одного "отца"?
Девица яростно тряхнула розовой чёлкой.
– Эти двое – моя добыча!
– Вот этот – твоя добыча, Колетт, – Чет махнул рукой в сторону Эдреда. – Не забывай, я всё время был поблизости и видел, на кого ты ведёшь охоту. Он пытался улизнуть, ты его поранила, и запах его крови привёл тебя сюда. Она – другое дело. Её ты не выслеживала.
Я рассмотрела уже начавший затягиваться порез на запястье Эдреда. Очевидно, он был неосторожен и повёлся на призывные взгляды девицы-полудемона, но потом почувствовал моё присутствие в нашем мире и ретировался. Однако она успела его поранить, чтобы иметь возможность снова напасть на след – перемещались они, судя по всему, так же быстро, как и мы. На моё присутствие девица не рассчитывала, но теперь видела во мне что-то вроде дополнительного бонуса за свои усилия. Демонстративно остановившись между Четом и мной, она ледяным тоном отчеканила:
– Убирайся к дьяволу. Не думай, что я буду потакать твоим извращённым капризам.
От её кокетливости не осталось и следа. Тело утратило женственность, превратившись в скопление мускулов, напрягшихся под легкомысленным топом. Но и Чет отступать не собирался. Его рука медленно поползла за спину, в голосе прозвучала угроза:
– Не бросай мне вызов, Колетт. Поверь, для тебя это не закончится ничем хорошим.
Его лицо вдруг исказилось, перестав походить на человеческое, из глаз вырвались язычки пламени. Тело Колетт напряглось сильнее, в руке невесть откуда появился маленький кинжал.
– Ты впустил в себя демона-разрушителя, – процедила она. – Идиот! Думаешь, он дарует тебе непобедимость, не потребовав ничего взамен? Это низшая тварь, паразит, существующий за счёт своего хозяина. Очень скоро из повелителя ты станешь его рабом!
– Возможно, – прошипел Чет. – Но ты этого уже не увидишь.
Я заторможенно соображала, что предпринять. Один из нас, или Эдред или я, должен стать следующей жертвой, чьё вырванное сердце приблизит демонов к их цели ещё на шаг. И, судя по настрою Чета, мне сильно повезёт, если этой жертвой стану я. Из-за слабости, вызванной знаками Эдреда, ни покинуть это место, ни привести в чувство самого Эдреда я не могла. Оставалось одно: подождать, чем закончится схватка стервятников и попытаться прикончить оставшегося в живых… Чет уже выхватил из-за спины что-то среднее между коротким копьём и длинным кинжалом. Девица пригнулась, точно готовящаяся к прыжку тигрица. Но в воздухе вдруг почувствовалось лёгкое движение, будто от слабого дуновения ветра, и рядом с девицей возникла затянутая в тёмное фигура. Мускулы Колетт тут же расслабились, губы растянулись в придурковато-счастливой улыбке.
– Mon amour[1],– проворковала она. – Наконец-то ты здесь.
Вернувший себе человеческий облик Чет зарычал и опустил оружие. Возлюбленный девицы ласково поцеловал подругу и, даже не удостоив Чета взглядом, воззрился на нас с Эдредом. Его лицо было белым и гладким, как мрамор, светящиеся глаза напоминали спокойную синеву небес… Я просто отказывалась верить тому, что видела: он был бессмертным – одним из нас… и возлюбленным… одной из них?.. И тут Чет окончательно смешал все карты, обратившись к нему по имени:
– Как это я забыл о твоём существовании, Бертран!
Бертран. С недавнего времени это имя будило во мне чувство благодарности – так звали друга юности Доминика. С его помощью Доминик когда-то бежал из собственного замка, ставшего ему тюрьмой по милости Арента. Совершенно автоматически я повторила имя вслух:
– Бертран…
Три пары глаз с удивлением уставились на меня.
– Бертран… де Бо? – не веря в собственное предположение, пробормотала я.
– Откуда она тебя знает? – рявкнула девица.
