Текст книги "Вампиры: Когда ночь сменяет ночь Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Тигиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
Остальных угроза уничтожения заинтересовала больше. Высказав несколько ответных угроз в адрес демонов, бессмертные решили объединить усилия в поисках недостающих фактов. Для обмена добытой информацией было решено встречаться раз в две недели, каждый раз в новом месте.
– Не проще было бы посылать друг другу электронные сообщения и встречаться только в случае необходимости? – проворчала я.
– Некоторые из этих бессмертных – старше египетстких пирамид. И ты, маленький желторотый птенец, ожидаешь, что они будут посылать друг другу электронные сообщения?
Закатив глаза, я в раздражении так передёрнула плечами, что чуть не свалилась с подлокотника – правда, быстро восстановила равновесие. Андроник, разумеется, не стал делать вид, что не заметил моих эквилибристичеких телодвижений и расхохотался. Я демонстративно закинула ногу на ногу.
– Тебе это не надоело? Если уж так, сколько лет тебе?
– Достаточно для того, чтобы каждый раз умиляться твоей самонадеянности.
– Насколько я помню, именно благодаря моей самонадеянности бессмертные узнали об угрозе – те, что старше египетских пирамид, в том числе.
– Ты, кажется, в самом деле думаешь, что битва уже выиграна, раз они об этом узнали, – усмехнулся Андроник. – Наивность юности.
– Я не думаю, что битва может быть выиграна вообще. Это противостояние закончиться в одном случае: когда наши миры перестанут существовать. Даже если мы выстоим в этот раз, через какое-то время демоны снова попытаются освободиться, и рано или поздно, пусть через сотни лет, но им это удастся. Поэтому, что бы мы сейчас ни делали – это всего лишь отсрочка.
Я почти не видела глаз Андроника за завесой ресниц. Когда я закончила свою тираду, ресницы взметнулись вверх.
– Наверное, тебе не понравится то, что я скажу, но с каждой встречей мой интерес к тебе только возрастает. Если бы ты и рассказала всё, что я хочу знать, моё любопытство бы это не утолило.
– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я приму это за комплимент.
– Ты ведь была со мной откровенна – хотя бы немного. Я просто отвечаю любезностью на любезность.
И, надо признать, это была не единственная "любезность", оказанная мне Андроником в ту ночь.
– "Послание" твоего возлюбленного достигло многих, но не всех, кого стоило бы привлечь на нашу сторону – если уж дело дойдёт до открытого столкновения. В течение многих веков в горах Южной Кореи обитает клан древней королевской династии. Они довольно многочисленны и, кроме бессмертия, владеют магией и искусством ведения боя. Большинство бессмертных считают их существование мифом. И они старательно заботятся, чтобы убежище их могли найти лишь немногие посвящённые.
– И где найти этих посвящённых? – тут же спросила я.
– Мне на ум приходит одно имя. Я слышал, оно неплохо знакомо и тебе. Акеми.
* * *
Решив отложить посещение отца Энтони, я тут же понеслась на японские острова в надежде ещё застать там и ночь и Акеми. Мне действительно повезло. Акеми и Лодовико были на месте, но, видимо, собирались на какое-то светское мероприятие. Акеми вертелась перед зеркалом, доводя до совершенства макияж. Лодовико, уже полностью одетый, открыл дверь и, увидев меня на пороге, нарочито округлил глаза:
– Piccolina? Уже почти светает.
Акеми мне вроде бы обрадовалась. Но, едва я изложила цель визита, её кукольное личико приняло ледяное выражение.
– Я ничего об этом не знаю. А тот, кто тебя послал, знает ещё меньше.
– Никто меня не посылал… – попыталась возразить я.
Акеми вдруг с такой силой отбросила тюбик, который держала в руке, что, ударившись о стену, он разлетелся вдребезги.
– Amore… – молниеносно оказавшись рядом, Лодовико заботливо обнял её за плечи и с суровым видом повернулся ко мне. – Видишь, что ты натворила?
Он кивнул на расползшееся по стене тёмное пятно. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с удивлением. Такую ярость в сочетании с Акеми я не могла даже представить, и уж точно не в ответ на мою казалось бы безобидную просьбу. Акеми тем временем уже овладела собой.
– Ты знаешь, я всегда рада тебя видеть. Но с тем, о чём говорила сейчас, больше не приходи.
Я попыталась удариться в драматизм:
– Ты предпочтёшь спокойно наблюдать, как этот мир обращается в пепел, лишь бы сохранить свои тайны?
Но на Акеми это не подействовало.
– Если судьба этого мира решена, раскрытие моих тайн его не спасёт.
И мне пришлось этим довольствоваться… Слегка раздосадованная, я покинула домик– игрушку, решив при первой же возможности расспросить обо всём Андроника. А ещё стало грустно при виде суетливых сборов Акеми и Лодовико. Я вспомнила наши выходы в свет с Домиником: вечеринки, ночные клубы, театры… Теперь всё это казалось другой реальностью. И вовсе не из-за грядущего апокалипсиса, а из-за угрозы другого рода: Арента. Какое удовольствие от оперы или театра, если все мысли о том, кто окажется среди зрителей? Кроме того, Доминик очень плохо переносил наличие на мне освящённой земли. Пребывание в ночном клубе – со мной, но без возможности ко мне прикоснуться, пожалуй, свело бы его с ума. Я тоскливо посмотрела на тёмное небо. То, что визит к Акеми получился коротким, имело своё преимущество – я ещё успевала к отцу Энтони. В какой-то мере хаотичные метания между соборами, монастырями и особняками бессмертных стали моими теперешнеми "развлечениями". Но я торжественно себе пообещала, что в следующем году, если он наступит, буду выплясывать самбу на одной из проезжающих по Самбодрому конструкций рядом с Диого.
Я нашла отца Энтони в одной из небольших рабочих комнат, закрытых для посетителей.
– Дитя моё…
Торопливо поднявшись из-за стола, он задел кипу бумаг. Я мгновенно собрала рассыпавшиеся по полу листы и протянула ему. Но преподобный отец, едва глянув на листы, горячо меня обнял.
– Мне не хотелось забрасывать вас сообщениями, но обычно вы появляетесь сразу… И теперь такое время…
Меня всегда трогала радость преподобного отца при каждом моём появлении. А неподдельная тревога сейчас толкнула на откровенность. Опустив глаза, я рассказала о маскараде, о встрече с Арентом и о паническом страхе, из-за которого боялась и думать о том, чтобы выйти на улицу в течении нескольких ночей. Отец Энтони выслушал мой рассказ, сдвинув брови. Кажется, когда мы говорили о конце света, лицо его не было таким мрачным.
– Я ничего не знал о ритуале. Но если он действует так, как вы говорите, и вы уверены, что этот дьявол готов его провести, я не хочу подвергать вас опасности. Вам больше не стоит сюда приходить.
– Пока ведь всё обходилось…
– Вы жили в этом городе, когда были человеком, и, конечно, могли найти друзей внутри этих стен. В какой-то мере меня удивляет, что ему до сих пор не пришла подобная мысль. Нет, здесь вы больше не в безопасности.
– Но где тогда?..
– Брат Клеомен говорил с аббатом Джозефом, и последний согласился на моё пребывание на территории монастыря. Я отправлюсь туда в конце месяца. До того времени мы можем связываться по телефону, а после вы сможете навещать меня там.
– Собираетесь заняться расшифровкой символов из видений маленького полудемона?
– Вы всё ещё не избавились от своего предубеждения, дочь моя, – с мягким укором посетовал отец Энтони. – А между тем именно о нём я хотел говорить.
– О Патрике?
– У него снова было видение.
– Какое по счёту? – усмехнулась я.
– Разве брат Клеомен не говорил, что видения Патрика повторяются с определённой частотой? Это происходит раз в месяц.
– В самом деле? – деталь была действительно интересной. – Всегда в определённый день?
– Нет, в разные, – отец Энтони бросил озадаченный взгляд на кипу листов, которую я только что подняла с пола. – Я не нахожу в этом никакой системы. Ни в датах, ни в символах…
Подойдя к столу, он разложил перед собой листы.
– С каждым разом видения становятся сумбурнее, и всё чаще появляются символы, к Христианству вроде бы никакого отношения не имеющие.
– Какие?
– Например, этот, – отец Энтони ткнул пальцем в изображение почти расчленённого тела. – Или столбы, обвитые змеями…
– Вход в другой мир?.. В древнем Вавилоне два столба символизировали дуальность – своего рода равновесие между мирами. Считалось, что, пройдя сквозь них, человек мог попасть в потусторонний мир. И змеи во многих древних религиях считались символом потустороннего мира…
– Мне это непонятно. В чём смысл этих посланий? Если предупредить, то о чём?
Я задумчиво перебирала листы.
– Один лист – одно видение, верно? Получается, образы растерзанных тел он "видит" каждый раз. В "Откровении" точно нет ничего, что можно было бы с этим связать?
Отец Энтони удручённо вздохнул.
– Разве что символическое изображение жертв бесконечных войн, которые должны последовать за появлением Красного Всадника…
Но большая часть реплики прошла мимо моего сознания, зацепилось единственное слово:
– Жертв…
Одни и те же символы на разных листах были изображены немного по-разному. На листе, что держала я, истерзанное тело было выведенно точнее, чем на остальных. Здесь оно не казалось расчленённым – вспорота была только грудь, а рядом с неестественно вывернутым плечом виднелся крошечный комочек.
– Что это?
Прищурившись, отец Энтони склонился над листом, и догадка вырвалась у нас одновременно:
– Сердце…
– Жертвоприношение, – пробормотала я. – Как у ацтеков и майя…
Меж бровей отца Энтони залегла складка.
– Я отправлюсь в монастырь раньше, чем собирался. Если в этом месяце видение Патрика повторится, я хочу быть при этом.
– Пожалуй, я тоже сделаю копиии с этих листов, – решила я. – И, наверное, составлю вам компанию за расшифровкой символов… Конечно, если мне будет позволено остаться на территории монастыря.
– Можно поговорить с аббатом. Не думаю, что он будет против. Вы ведь сможете появляться так, чтобы остальные братья не знали о вашем присутствии?
– Я привыкла ходить между дождевыми каплями, – улыбнулась я.
[1] «Dom» от латинского «dominus» (господин), традиционное название монаха-бенидиктица.
Глава 15
Отложив очередной свиток, я откинулась на спинку кресла и прислушалась. В монастыре царил покой. Ни шороха сандалий преподобных братьев, ни шелеста одежд, ни пения псалмов… Впрочем, это ненадолго. Через пару часов зазвонят к заутрене, и братия потянется на общую молитву, словно стая больших сонных птиц. Я не раз наблюдала за ними, притаившись в тени цветущих яблонь.
Аббат Джозеф взял с меня торжественное обещание, что моё присутствие на территории монастыря никоим образом не нарушит покоя не посвящённых в тайну братьев. Выполнить это обещание не составляло труда. Братья были слишком заняты мыслями о божественном и не замечали лёгкую тень, иногда скользившую за ними по мрачным коридорам. Отец Энтони только укоризненно качал головой:
– Что за ребячество, дочь моя? Разве мы здесь для этого? Что если вас увидят?
Но мне было любопытно взглянуть ближе на эту жизнь, полную смирения и покоя, на людей, добровольно отказавшихся от радостей и суеты мирского существования. Ежедневный распорядок братьев определялся уставом св. Бенедикта, составленным ещё в шестом веке для тех, кто решил посвятить себя монашеской жизни. Молитвенное правило по шесть раз в день и обязательный физический труд дополняло "summum silencium" или "великое безмолвие", царившее в монастыре с предпоследней службы вечером до полудня следующего дня. В это время братья погружались в "духовную купель молчания, чтобы расслабить мышцы своей души", как объяснил аббат Джозеф. Отец Энтони и я были освобождены от необходимости совершать это погружение, а вместе с нами из "купели молчания" время от времени выныривали аббат Джозеф, брат Клеомен и иногда брат Томас. Монастырская библиотека оказалась достойной уважения – такого скопления старинных книг и рукописей в одном месте я ещё не видела. Но иногда я всё же наведывалась в оставшийся без присмотра архив отца Фредерика и к профессору Вэнсу. В остальном я торчала в монастыре почти безвылазно – к крайнему неудовольствию Доминика.
Вот уже более двух недель мы ломали головы над символами из видений маленького полудемона. Разгадать некоторые было легко, с другими приходилось повозиться, но общий смысл посланий оставался за пределами нашего понимания. Я считала, что никакого "общего смысла" нет вовсе, а сами "послания" – хитроумная уловка враждебных сил запутать ничего не значащими символами. Но моего мнения никто не разделял. Вера братьев в благую весть, исходившую от отпрыска демона, была абсолютной. Отец Энтони, поначалу только сочувствовавший мальчику, очень скоро проникся к нему не меньшим доверием, чем почтенные братья. Меня демонёныш настораживал как никогда.
Я наткнулась на него в первую же ночь пребывания в монастыре. Брат Клеомен вызвался показать мне окрестности. Любезный жест, целью которого, скорее всего, было ненавязчиво дать понять, в каких частях монашеских владений моё появление допустимо, а в каких нежелательно. Мы прошлись по монастырскому кладбищу вдоль крестов с надписью "Dom"[1] перед именем каждого усопшего. Прогулялись к живописному пруду, заросшему листьями кувшинок, и к старой часовне, сильно пострадавшей во время войны, которую король Генрих[2] объявил монастырям в середине 16 века. Остатки стен оплели побеги жимолости и дикого винограда, а в глубине одной из полуразрушенных ниш покоилась на удивление хорошо сохранившаяся статуя Девы Марии. Руки с непропорционально длинными пальцами обнимали младенца Иисуса, сидевшего на её коленях. Лицо младенца было очень взрослым, взгляд, как и у матери, устремлён в никуда. Высеченные из чёрного камня, они странно контрастировали с венчавшими их головы золотыми коронами и бело-мраморным фоном ниши.
– Необычное распределение цветов, – прокомментировала я. – Разве лики Богоматери и Христа не должны излучать свет, а не сливаться с мраком ночи?
– Во времена Средневековья Деву Марию, а вместе с ней и Младенца Христа, часто изображали темноликими. Чёрный цвет с незапамятных времён считается символом пустоты и потустороннего мира. В Марселе, например, статуя темноликой Девы Марии хранится в крипте. Чёрную Мадонну Шартрского собора именуют "Подземной Богородицей". В средние века образ Чёрной Мадонны ассоциировался с великим знанием, её изображениям приписывались магические свойства. Современные исследователи видят в ней продолжение культа языческой Богини-Матери – египетской Исиды, греческой Кибеллы, индийской Кали. Но истинный символизм, скрывающийся за чёрным ликом Мадонны, пока остаётся неразгаданным.
– Символизм, – раздражённо буркнула я. – Если послания, заключённые в символах, должны помочь, а не сбить с толку окончательно, почему нельзя передать их простыми словами?
– Имеете в виду видения Патрика? Вы правы, религиозные тексты, картины, религиозное искусство вообще, пронизаны аллегориями и иносказаниями. Но судьбы мира не могут уложиться в обычные словесные формулы, и пророчества о них можно передать только символическим языком. Поэтому и то, что открывается Патрику, "простыми словами" быть выражено не может. Но не отчаивайтесь, дочь моя, я убеждён, что рано или поздно, истина нам откроется. А сейчас я оставлю вас. Отложим продолжение нашего разговора до следующей ночи.
Распрощавшись с преподобным братом, я подошла к одной из уцелевших стен. Покрывавшие её фрески сильно пострадали от времени, но ещё можно было различить фигуры четырёх апостолов-евангелистов: Матфея, Иоанна, Марка и Луки, державших в руках свитки Евангелия. Над каждым парило одно из апокалиптических существ. В новозаветной религиозной традиции эти существа – лев, орёл, человек и телец – считались символами евангелистов и часто изображались либо рядом с ними, либо как их символическое воплощение. Ещё одна "аллегория". Усмехнувшись, я отвернулась от стены и замерла на месте. В нескольких шагах от нишы со статуей Девы Марии стоял Патрик, глядя на меня так, будто видел перед собой голову Медузы Горгоны. Подавив раздражение, я улыбнулась и приветливо махнула ему рукой. Но демонёныш в ужасе попятился, стук его сердца почти заглушил шелест листвы, глаза едва умещались на лице – казалось, он сейчас грохнется в обморок. Ещё секунда, судорожный вздох – и он быстрее лани унёсся напролом через кусты.
В последовавшие ночи подобные сцены стали привычными. Патрик шарахался от меня, как от прокажённой, всякий раз пугаясь всё больше. И в то же время я натыкалась на него постоянно, как если бы демонёныш тщательно отслеживал мои передвижения в надежде избежать возможной встречи, но в последний момент не успевал это сделать. Устав в конце концов от вида его побелевшего лица и расширенных зрачков, я в разговоре с братом Клеоменом невзначай удивилась, что такому юному созданию разрешено шататься по территории монастыря в столь поздние часы. Преподобного брата эта новость явно поразила и огорчила. Не знаю, какие последствия моё ябедничество имело для демонёныша, но уловка удалась: вот уже пару ночей он не появлялся. Вообще последние ночи, включая настоящую, я ворошила свитки и рукописи в одиночестве. Смерть старинного друга заставила отца Энтони на время отложить изыскания и поспешить к гробу покойного. Братья были заняты подготовкой и проведением каких-то важных мероприятий в подведомственной им школе-интернате, находившейся тут же на территории монастыря. Брат Клеомен заглянул ко мне в библиотеку буквально на минуту – извиниться за своё вынужденное отсутствие.
…Подтянув к себе лист, испещрённый рисунками Патрика, я уже в сотый раз просмотрела знакомые символы: изображения апокалиптических животных, цифра 24, столбы, змеи и тело с вырванным сердцем… А кроме них, птица с длинной изогнутой шеей, разветвлённое дерево, похожее на трёхрожковый канделябр, и какие-то закорючки, не то волны моря, не то песчаные дюны пустыни – "закодированное" послание последнего видения Патрика… Едва слышный даже для моего слуха шорох вывел из раздумья, и только тогда я обратила внимание на другой звук – тихое биение человеческого сердца. Я подняла глаза на приоткрытую дверь, уже догадываясь, кого увижу на пороге. Застыв, словно истукан, демонёныш судорожно сжимал в руках книгу. Если бы не совершенно неподходящее для посещения библиотеки время, можно было подумать, он завернул сюда, чтобы просто почитать в тишине. Я кивнула на диван в углу.
– Располагайся, раз уж пришёл.
Но демонёныш повёл себя, как обычно. Лицо его побледнело, и он торопливо попятился прочь. Испытывая сильное желание его придушить, я снова уставилась на лист с рисунками и холодно проговорила:
– Думаешь, если бы я хотела тебя прикончить, ты успел бы сейчас убежать?
Мальчик застыл на пороге, я слышала его учащённое дыхание.
– Брат Клеомен сказал, ты совсем не убиваешь людей. Это правда?
Я с удивлением воззрилась на него. Впервые этот демонический отпрыск отважился со мной заговорить.
– Тебе-то какая разница?
Демонёнок шире отворил дверь и даже сделал шаг в мою сторону.
– Он сказал, подобные тебе несут зло, но ты, помогая нам, надеешься на прощение грехов.
Не удержавшись, я расхохоталась, мальчик вздрогнул.
– Я помогаю не вам, а себе и не ради прощения грехов, а потому что иначе не получается.
Патрик внимательно рассматривал меня, и на какой-то момент мне показалось, в его глазах мелькнула печаль.
– Значит, ты – всё-таки зло…
– Скажи мне ты, юный проповедник. Я согласилась на проклятие ради того, чтобы быть рядом с уже проклятым существом. Я не убиваю – не потому что мне жаль смертных, а потому что это даёт преимущества. Я причиняю людям меньше вреда, чем они подчас причиняют друг другу, и всё же мою душу опалило демоническое пламя, спасение для меня невозможно. Так на какой я стороне: добра или зла?
Демонёныш смотрел на меня, не мигая, и с рассудительностью, совершенно несвойственной его возрасту, заявил:
– Думаю, ты сама ещё не решила. Так же, как и я…
Прогремевший звон монастырского колокола заставил его вздрогнуть.
– Matins…[3]– едва слышно прошептал он и, не добавив больше ни слова, унёсся в начинавшую светлеть темноту.
Скорее всего реакция на этот сигнал была следствием недавней взбучки от брата Клеомена и запрета покидать свою комнату в ночное время. Быть застигнутым вне её пределов в этот ранний час означало бы дальнейшие неприятности. Но я не понимала мотивов демонёныша. Возможно, он и до моего появления имел обыкновение бродить по территории монастыря ночью, а чтение в библиотеке в предрассветные часы было его любимым занятием. Но, если он так меня боялся, зачем было тащиться сюда сейчас, зная, что столкнётся со мной лицом к лицу? Я была уверена, что он следил за мной, но с какой целью? Может, породивший его был всё же ближе к своему отпрыску, чем мы думали, и демонёнок действовал по его наущению? Или же маленькому отродью просто нравилось щекотать нервы, и встречи со мной были для него чем-то вроде экстрима… Наскоро убрав свитки, я закружилась в вихре. Нужно было утолить жажду. После меня ждала встреча с Акеми: сэннины наконец пробудились от спячки, и я очень надеялась, что Акеми удалось получить от них какую-то информацию.
[1] «Dom» от латинского «dominus» (господин), традиционное название монаха-бенидиктица.
[2] Генрих VIII Тюдор провёл церковную реформу в Англии в 1534–1539 гг. В результате король был провозглашён главой англиканской церкви, монастыри были закрыты, их имущество конфисковано, брытия изгнана.
[3] Matins (англ.) утреня – монастырская ночная литургия, заканчивается на рассвете.
* * *
мои надежды не оправдались, и виноват в этом был Лодовико. Уступив уговорам, Акеми позволила ему сопровождать себя, и Лодовико жестоко оскорбил мудрецов.
– Теперь они отказываются говорить, – призналась Акеми. – Должно пройти время, пока они забудут.
– Что нужно было сделать, чтобы настолько вывести их из себя? – набросилась я на Лодовико. – И это сейчас, когда нам так нужна их помощь!
– Вывести из себя? Их счастье, что не вышел из себя я! Это развратные сатиры, а не мудрецы. И mi amore ещё хотела отправиться к ним без сопровождения!..
Видимо, исчерпав запас подходящих для ситуации слов на английском, Лодовико завершил тираду страстными итальянскими ругательствами. Слегка сбитая с толку, я недоумевающе повернулась к Акеми. Та лишь пожала плечиком.
– Знаешь, почему сейчас они обитают в горах, а не в воздушном чертоге, как и положено мудрецам? – снова перешёл на английский Лодовико. – Они были изгнаны после того, как один из них сорвался со своей небесной колесницы, засмотревшись на водное отражение смертной девушки.
– Сэннины почитают женскую красоту, – согласилась Акеми. – Но их поведение всегда безупречно.
– Безупречно? Эти полусонные твари таращились на тебя даже сквозь опущенные веки!
– Я не одобряю твоей вспыльчивости, дорогой. И не нахожу оправдания грубости, которую ты позволил себе в общении с мудрыми.
– Ревновать к еле живым сонным старцам, – фыркнула я. – По-моему, это слишком даже для твоего темперамента.
Лодовико состроил желчную гримасу.
– Какие ещё старцы? Они юны, как зарождающийся день!
– Медитативный сон в пору, когда всё живое умирает прежде чем возродиться вновь, возвращает мудрецам молодость, – пояснила Акеми.
– Как змеи, меняющие кожу, – прошипел Лодовико. – Недаром обитают в пещере…
Укоризненно сверкнув на него глазами, Акеми обратилась ко мне:
– Прости, что не могу сообщить ничего полезного.
– Почему же нет? Ты могла бы, например, сообщить, где их найти. Обещаю, что меня во время визита к ним сопровождать никто не будет.
– А вот это глупо, – тут же вмешался Лодовико.
Акеми раздражённо тряхнула чёлкой.
– Нет, не могла бы. И не настаивай.
– Для чего тебе все эти тайны, Акеми? Собираешься забрать их с собой в небытие, куда, не исключено, все мы отправимся очень скоро? Я ведь спрашиваю не из любопытства…
– А меня, признаться, оно так и разбирает, – неожиданно перебил Лодовико. – Ты появляешься здесь раз за разом, когда тебе нужны сведения. Мы же не знаем о тебе ничего – даже имени того, кто тебя обратил. Ты молчишь о своих тайнах, так почему требуешь откровенности от других?
– Имя того, кто меня обратил, не поможет предотвратить апокалипсис.
– Всё дело в доверии. Почему мы должны верить тебе, если ты не готова верить нам?
Я покосилась на Акеми – её лицо было безразличным. Лодовико говорил от себя, и руководило им, конечно, любопытство, а не обида за недостаток доверия. Но чем я на самом деле рисковала? Судя по всему, эти двое существовали друг для друга, просто наслаждаясь этим и не вступая ни в какие посторонние дрязги. Возможно, моё признание ничего не даст, а, может, всё же убедит их обоих в том, насколько тайны и попытки их сохранить бессмысленны на пороге надвигающегося Конца.
– Меня обратил Арент.
– Madonna mia! – выпалил Лодовико. – Этого я не ожидал! Арент?.. Какими травами ты опоила этого изверга, чтобы он настолько забылся?
Акеми хлопнула его по руке, я с трудом сдержала улыбку, но Лодовико на этом не успокоился:
– Теперь понятно, почему ты не боишься Эдреда, poverina[1]. Честное слово, с поклонниками тебе не везёт. Но всё же – Эдред? Неужели не нашлось никого более вменяемого?
До сих пор я не опровергала предположений Лодовико о том, что Эдред – мой избранник, но сейчас решила включить в счёт откровенности и этот пункт:
– Нет, не Эдред. Доминик. Ради него я согласилась на бессмертие, которое всегда считала проклятием. Оно и не было ничем другим, пока рядом находился Арент. Мне удалось бежать, но каждое мгновение моего существования с тех пор пронизано страхом, что рано или поздно он меня найдёт. Если это произойдёт, я первая буду молить о конце света. Но мне непонятно, почему ваши попытки предотвратить его настолько слабы.
Видимо, Лодовико был действительно ошарашен, потому что, против своего обыкновения, даже не перебил на полуслове, а дождался, пока я закончу:
– И каким образом тебе удаётся скрываться от своего padroncino[2], piccolina? Я думал, это невозможно…
Удлинённые веки Акеми вдруг взлетели вверх, словно она очнулась ото сна.
– Сэннины не будут с тобой говорить, даже если я скажу, где их найти. Но обещаю дать знать, как только сама решусь показаться им на глаза. Ты будешь меня сопровождать и сможешь спросить их обо всём.
Лодовико собрался было возмутиться, но изящные пальчики Акеми легко опустились на его губы.
– Спасибо, – кивнула я. – Ну а до того – как насчёт корейского клана? Или и они знакомы с твоим милым, и им тоже не стоит показываться на глаза?
Фарфоровое личико Акеми стало холоднее зимнего дня.
– Не думай, что отвести тебя к сэннинам я согласилась в благодарность на твою откровенность. Меня восхищает твоё мужество. Но не проси большего, чем я могу тебе открыть.
Едва речь заходила о таинственном клане, Акеми будто подменяли: от мягкости и деликатности не оставалось и следа. Я уже спрашивала Андроника о возможных причинах подобной реакции, но он лишь неопределённо повёл бровью:
– Ярость часто скрывает за собой страх.
– То есть она боится этих корейцев больше, чем Судного Дня?
– Кто знает.
После разговора с Акеми моё желание выяснить про загадочный клан начало здорово смахивать на одержимость. Доминик не мог сказать о нём ничего конкретного. Профессор Вэнс пообещал обратиться к коллегам, специализирующимся на корейской истории и культуре – возможно, они смогут дать какую-то информацию. Но надежды на это было мало: уж если для бессмертных существование клана окутано тайной, каким образом люди могли знать о нём? Пару раз я задумалась о том, чтобы всё же начать поиски озера, дающего ответ на любой вопрос. Но в одиночку бы я далеко не продвинулась, а Доминик был занят своей одержимостью – поисками первых бессмертных. Кроме того, он и Винсент регулярно встречались с другими нам подобными, чтобы быть в курсе всего, что происходило в нашем бессмертном обществе. Я испытывала сильное искушение обратиться за помощью к Эдреду, но, верная данному Доминику обещанию, полуофициально распрощалась с ним вскоре после маскарада. Не знаю, дошла ли до Эдреда цель моего визита, но пока найти меня в нашем мире он не пытался.
В монастыре я не появлялась уже несколько ночей. Хотя, если бы поддалась уговорам Доминика, отсутствие затянулось бы на дольше.
– Чёртов монастырь! – возмущался он. – Кто бы мог подумать, что однажды моими соперниками станут унылые монахи!
– У меня ведь тоже есть "соперницы". Или, может, напомнить, что, разыскивая первых бессмертных, ты прежде всего ищешь обратившую Толлака?
Доминик рассмеялся и опрокинул меня на кровать.
– Ты никогда не говорила, что тебя это беспокоит.
– А ты теперь хочешь сказать, что должно?
Доминик снова рассмеялся и, наклоняясь ко мне, довольно прошептал:
– Ревность тебе идёт. Даже притворная…
Монастырь встретил меня обычным безмятежным спокойствием. Я немного послонялась среди развалин часовни, послушала пение соловья и неторопливо направилась в библиотеку. Отец Энтони ещё оставался с семьёй почившего друга – для вдовы усопшего произошедшее было тяжким ударом, и преподобный отец всячески старался поддержать несчастную женщину. Как только он вернётся, я, пожалуй, отложу религиозные тексты и символы, и всё же займусь сбором сведений о Корее. Может, мне попадётся хотя бы какое-нибудь упоминание об этом дурацком клане… Я резко остановилась на пороге библиотеки – она была освещена. С дивана неуверенно поднялась худая фигурка, и на меня уставились светлые, привычно испуганные глаза демонёныша. Не показав удивления, я подошла к столу, за которым обычно сидела, и не слишком дружелюбно поинтересовалась:
– Что ты здесь делаешь?
Он судорожно сглотнул и пробормотал:
– У нас завтра тест, я должен подготовиться… Брат Клеомен разрешил…
– В самоме деле?
Демонёныш торопливо кивнул. Уже не обращая на него внимания, я разложила перед собой манускрипты. Задержавшись возле часовни, я появилась в библиотеке позже, чем обычно. Скорее всего, преподобный брат решил, что этой ночью я не приду совсем, и позволил своему воспитаннику остаться здесь, сколько тот пожелает. Мальчик снова опустился на диван и раскрыл какие-то тетради. Наступила тишина, нарушаемая только биением его сердца. Не знаю, насколько важной была подготовка, но демонёнок таращился больше на меня, чем в свои записи. Под конец мне это надоело, и я довольно резко заявила:
– Ответы на завтрашний тест на моей коже не проступят, как бы долго ты ни смотрел.
Демонёныш смутился, лицо залилось краской, и он поспешно уткнулся в учебник. Однако его смущения хватило ненадолго. Ещё не раз в продолжении ночи я чувствовала на себе его взгляд. Он смотрел украдкой и быстро отводил глаза, по всей видимости надеясь, что я ничего не замечу. Я же была слишком занята расшифровкой рукописей, чтобы его разубеждать. Мы так и не обменялись больше ни словом. Уже перед самым рассветом я поднялась из-за стола, мальчик на диване тоже зашевелился.
