Текст книги "Стелла искушает судьбу"

Автор книги: Ирина Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Она решила, что вкалывать до седьмого пота – единственно разумное решение, особенно для нее, для человека, которому не следует привлекать к себе внимание, и договорилась с хозяином, что будет не только мыть посуду в ресторане, но и убирать гостиницу, естественно, за отдельную плату. Она рассчитывала на свое безусловно крепкое здоровье и оказалась права – сил хватало. Физических. Но не моральных. Мысли об униженном, бесправном положении, в котором она оказалась, лишали покоя и столь необходимого душевного равновесия. Очень странно и даже противно было ощущать себя компьютером, которым какой-то кретин пытается забивать гвозди. Или Шопеном, которого заставляют играть «чижик-пыжик». Причем с утра до вечера.

Она часто вспоминала, как приезжала в Грецию с Владом… Мысли о нем до сих пор причиняли нестерпимую боль, и этого уже было более чем достаточно, но кроме того, гордая Рита никак не могла смириться с тем, что из госпожи Богдановой – умной, красивой и всеми уважаемой – превратилась в жалкую, абсолютно бесправную Фариду, принужденную постоянно обороняться от отвратительных домогательств жирного мерзкого Хризопуло. Будь она прежней, разве посмел бы этот вонючий боров вломиться чуть ли не на третий день их пребывания в городе в восьмиметровую комнату, где, кроме Риты, ютились Лариса и Оля, и, гаденько ухмыляясь, позвать ее «провести веселый вечерок»?

Отвергнутый хозяин, делая вид, что ему совершенно безразлично презрение и нескрываемое отвращение наглой русской девки, которая просто не смеет противиться ему, придирался к ней, выискивая ничтожные поводы, и порой доводил до слез… Правда, он этих слез никогда не видел и оттого еще больше злобствовал, взбешенный ее показным безразличием к изощренным издевательствам, которым ее подвергал. И изобретал для нее с завидным упорством все новые и новые «казни египетские».

Легче не стало, даже когда Лариса, желая хоть как-то облегчить свою жизнь, сама добровольно начала ублажать хозяина. Ему нужна была не эта простоватая, на все готовая за каплю благ мирских девушка, а гордая Рита. Скорее всего он понимал, что такая женщина не стала бы наниматься в прислуги, не окажись она в крайне сложном или просто безвыходном положении, потому со злобным упорством так стремился сломать ее, подчинить эту незаурядную натуру. Хотя бы для того, чтобы доказать себе, что и он чего-то стоит.

Рита сняла фартук и вслед за Ларисой покинула душное помещение, воздух которого пропитывали едкие испарения горячей, жирной, смешанной с моющими средствами воды. Она часто вспоминала, что в одном из бараков фабрики, которую посетила когда-то с Владом и Иоанисом Рахатопулосом, был такой же едкий, тяжелый воздух. Как она тогда возмутилась! Разве могут люди работать в таких условиях? Оказалось – могут. Это было четыре месяца… Нет, четыре тысячи лет назад.

Девушки отправились в буфет при гостинице, где можно было быстро и недорого перекусить. Потом Лариса – более свободная в средствах по вполне понятным причинам – собиралась пройтись по магазинам. Рите же предстояло вновь гнуть спину все в той же гостинице.

Она глотала пищу машинально, не отдавая себе отчета в том, что ест. Ее голову занимал план, который она придумала давным-давно, однако реализовывать не спешила. Прежде всего стоило все как следует продумать, да и выходной девушки получали только раз в две недели.

Рита была уверена, что ей не следует искать встреч ни с Каролидисом, ни с Рахатопулосом, поскольку они наверняка продолжали сотрудничать с Барсуковым и, скорее всего, на ее появление прореагировали бы отрицательно. Да и гордость мешала ей предстать перед этими людьми в столь жалком виде. Но она очень хотела найти ту женщину-гречанку, которая предсказала ей судьбу и попыталась предостеречь. А если та женщина и в самом деле провидица? Почему не узнать у нее, что ждет Риту в жизни?

К сожалению, Рита понятия не имела, как называется поселок, рядом с которым располагалась фабрика. И почему она была столь нелюбопытна?

– Слушай, может, вместе прогуляемся? – предложила Лариса, и Рита вернулась к действительности.

– А? Вместе? Нет. – Лицо Риты исказило выражение брезгливости. – Ты же знаешь…

– Ну да! Ну да! Ты же у нас королева, я и забыла! – с раздражением бросила Лара и ушла.

Рита вздохнула. Она не любила болтаться по городку после случая, произошедшего буквально во время их первой прогулки. Девушки еще не осознали, на какую каторгу себя обрекли, и потому во время дневного перерыва, щебеча и радуясь жизни, ринулись «завоевывать мир». Конечно же их интересовали магазины, в которых они надеялись найти все чудеса вселенной, причем распродаваемые по весьма умеренным ценам. В одной из лавчонок Рита увидела крупного усатого смуглого мужчину, который явно прислушивался к их речи. Взгляд его ей не понравился, но она не придала этому особого значения. Как же она удивилась, когда турок – мужчина оказался именно турком, как сообщила познакомившаяся с ним впоследствии скромница Оля, – выйдя на улицу следом за ними, грубо схватил Риту за руку и, притянув к себе, залопотал ей на ухо:

– Наташа, Наташа… Пойдем, денга дам. Пойдем…

Рита закричала и припечатала к его потной роже свою пятерню. Турок оттолкнул ее, да так сильно, что она упала, и процедил сквозь зубы, словно выплюнул:

– С-сука! – Это слово прозвучало в его исполнении без малейшего акцента.

Потом они узнали, что здесь, особенно турки, называют всех русских девушек Наташами и считают шлюхами, приехавшими на заработки. Рита страшно оскорбилась за соотечественниц и после той истории даже через улицу, разделявшую ресторан и гостиницу, перебегала, опустив голову и пряча глаза, чтобы не привлекать к себе внимание.

К ее удивлению, Оля нисколько не возмутилась. Наоборот, она несколько дней подряд забегала в ту самую лавчонку, пока не познакомилась с поразившим ее воображение турком… Скромная, бесцветная, маленькая ростом девушка быстро лишилась неверного кавалера, которого гораздо больше интересовал вопрос, где найти ее приятельницу, чем сама Оля.

Рита же, бесспорно, привлекала внимание – она выкрасила волосы в естественный цвет, сбросила дурацкие очки, чуть похудела и стала настолько эффектной, что, совершенно очевидно, могла бы рассчитывать на куда более интересные знакомства, чем с навязчивыми продавцами из магазинов, в которые ей волей-неволей приходилось изредка заглядывать. Если бы ей это было нужно…

Ларису просто возмутил ее отказ «выйти в зал», то есть стать официанткой. Хризопуло справедливо рассчитал, что появление в ресторане хорошенькой молодой женщины привлечет клиентов. Кроме того, Рита, несмотря на недостаток времени и тяжелый труд, в отличие от подружек, удивительно быстро научилась кое-как изъясняться по-гречески, по крайней мере в тех ничтожных пределах, которые могли ей понадобиться. Работа, несомненно, была легче той, которую выполняла Рита, да и оплачивалась лучше, но она наотрез отказалась:

– Сейчас один мерзкий урод норовит за задницу схватить, а там что будет? Еще по башке кому-нибудь врежу подносом да под суд попаду… – заявила она, вызвав новую вспышку злобы у Хризопуло и разозлив подружек – им-то такого не предложили. А чем они хуже этой зазнайки?

– Тоже мне королева! – фыркнула Лариса.

– Подумаешь, какие мы гордые! – надула губки Оля.

В отношениях между девушками наметилась трещина, но Рита не придала этому большого значения. Какой смысл объяснять слепому от рождения, как выглядит солнце? Зачем доказывать свою правоту людям, лишенным чувства собственного достоинства?

Несмотря на то, что страшно уставала, Рита каждое утро убегала к морю и плавала там до изнеможения. Может быть, именно это и дало ей силы? Она была уверена, что если пропустит хотя бы одну «тренировку», то пойдет на поводу собственной лени и… утратит уверенность в себе. А главное – не выдержит эту каторгу.

Рита решила выяснить, где следует искать фабрику Каролидиса, и отправилась к немолодой сухощавой женщине – Стефании, которая в отсутствие хозяина решала в гостинице все вопросы. Стефания, происходившая из семьи польских эмигрантов, неизвестно каким ветром занесенных в Грецию, была неизменно резка и надменна со всеми, с лица ее не сходило кислое, недовольное выражение, ее все побаивались, однако Рита чувствовала, что вызывает у нее симпатию, и иногда ловила на себе одобрительный взгляд придирчивой, зловредной «дуэньи». Кто знает, не являлся ли причиной этого решительный отпор, которым Рита встретила домогательства Хризопуло?

Может быть, сорокалетняя Стефания, по слухам обладавшая кругленьким капитальцем, надеялась когда-нибудь стать его женой и полновластной хозяйкой гостиницы и ресторана? Возможно, так оно и было, однако вдовца Хризопуло интересовали гораздо более молодые представительницы противоположного пола. Женщина не подавала виду, что ее это хотя бы как-то задевает, однако презрительно поджимала губы, когда на ее пути возникала очередная пассия любвеобильного вдовца.

Рита не без робости поскреблась в дверь комнаты, которую занимала зловредная «дуэнья». В конце концов, с чего она решила, что женщина хорошо к ней относится? Не придирается? Не придумывает лишней работы? А если таково ее представление о справедливости? Ведь распекает она и в самом деле только бездельников и лентяев. Ну, иногда цепляется к Ларисе… Но этому вполне можно найти объяснение.

Дверь распахнулась, и возникшая на пороге Стефания – с головы до ног в черном – окинула Риту строгим взглядом:

– Что надо?

– Я хотела… Я только хотела спросить…

Стефания выглянула в коридор, усмехнулась и втащила Риту в комнату, поспешно захлопнув дверь.

– Я…

– Если ты хочешь удрать отсюда… – Женщина, говорившая с легким незаметным для Риты акцентом, прищурила глаза, в которых горела злобная радость. – Я попробую тебе помочь. Хотя бы затем, чтобы позлить этого жирного кастрата!

Рита не была уверена, что хорошо поняла ее, но на всякий случай покачала головой:

– Мне некуда идти… Нет. Не теперь…

Стефания фыркнула, откинула голову, увенчанную пучком бесцветно-белесых волос, и опустилась в кресло:

– Боишься?

– Мне некуда идти, – твердо повторила Рита. – Но я ищу одну женщину… И тогда…

– Ты со своей смазливой мордашкой могла бы заработать много денег. Зачем тебе надрываться в этой поганой дыре?

– Мне некуда идти.

– Заладила! – недовольно бросила Стефания, как холодной водой окатив ее презрением, выплеснувшимся из водянисто-голубых глаз.

Рита огляделась по сторонам. Комната, в которую никогда никто не решался заглядывать – даже убиралась мадам Стефания самостоятельно, – была похожа на келью монашенки. Узкая кровать под снежно-белым покрывалом, распятие над ней, небольшой шкаф, комод, стол, стул и кресло возле окна. На столе красовался молитвенник в кожаном переплете.

– Ну, так чего ты хочешь?

– Моя знакомая работает на фабрике… Шубы. Там шубы шьют. Фабрика на берегу моря. Больше я ничего не знаю… – Рита сокрушенно опустила голову. Действительно, было глупо надеяться, что Стефания ей поможет. Слишком мало сведений.

– Решила принарядиться? – Всегда кислое лицо «дуэньи» посетила улыбка, и Рита вдруг с отвращением отметила, что у этой еще не старой в общем-то женщины отвратительные, черные, гнилые зубы.

«Не удивительно, что она никогда не улыбается!» – подумала Рита.

Точно прочитав ее мысли, женщина брезгливо поджала губы и неприязненно сказала:

– Поезжай в Касторию. На озеро Аристида. Там полно фабрик. А теперь уходи и помни о моем предложении.

Рита машинально кивнула, поблагодарила и попрощалась, мысленно повторяя: «Кастория, Аристида. Кастория, Аристида».

Она боялась забыть незнакомые названия.

До выходного оставалось всего два дня.

* * *

В шесть утра Ирина спустилась к Алику Житкову, который жил на втором этаже гостиницы, и минут пять колотила в дверь его номера, пока не услышала хриплый надтреснутый голос:

– Что, у нас уже пожар?

– Алик, собирайся, Кострова пора встречать. Через пять минут ты должен выехать, – заявила Ирина, не дожидаясь, когда Житков ей откроет.

– A-а! Помню. Да я готов… почти.

– Ну тогда пока?

– Пока…

В какой же ужас пришла Ирина, когда, спустившись через час с лишним на стоянку перед гостиницей, она увидела, что рядом с автобусом стоит автомобиль, на котором должен был давным-давно уехать Житков! Водитель спокойно покуривал и, разумеется, абсолютно не нервничал – ему-то что?

Уже погрузившиеся в автобус Лена Петрова, Клавдия Михайловна и Эля болтали, ожидая отправки.

«Эля вернулась, – отметила про себя Ирина. – Может быть, и Стелка тоже?»

Впрочем, сейчас было не до выяснений. «Выпутывайся сама», – сказала Чекалина. И Ирина принялась выпутываться. Фурией ворвавшись в незапертый номер Алика, она увидела, что он – немолодой расплывшийся мужчина в одних ярко-красных с синими цветочками семейных трусах – стоит, замерев в неестественной позе, с подогнутой по-аистиному босой ногой, и, запрокинув голову, допивает прямо из горлышка последние капли шампанского. Рядом с ним на полу валялись еще две пустые бутылки.

– О-о, нет! – закричала Ирина и вырвала бутылку у Алика из рук.

– С-с-с ума с-с-сошла? – удивился Житков, падая на кровать. Судя по всему, его вовсе не волновало то, что он предстал перед женщиной, можно сказать, без штанов.

– Это ты спятил! Костров уже в аэропорту ждет!

– К… ик… Костров? – икнув, удивился Алик. – А почему?

Его вполне искреннее недоумение и абсолютно невинный вид вызвали в Ирине бурю эмоций.

– Ты, блин, коз-зел безмозглый! – рявкнула она. – Ты мне что час назад сказал?

– А я тебя видел?

– О-о! – только и простонала, разворачиваясь к выходу, Ирина, которая наконец поняла, что никакого толка от Алика не добьется.

– А я не п-против Кострова! – неслось ей вслед. – Когда д-душа п-поет – п-певец ей не п-помеха!

– Ну, мы еще с тобой споем! – проворчала себе под нос Ирина, вылетая из дверей гостиницы. – Следовать за мной! – бросила она на ходу водителю Алика.

– Но я… – попытался возразить тот.

– Следовать за мной! – еще жестче повторила Ирина, вскакивая на подножку автобуса.

Водитель пожал плечами и поспешил выполнить распоряжение озверевшей женщины.

Влетев через пять минут в вестибюль «Приморской», Ирина стремительно промчалась по лестнице и заколотила в дверь номера Сиротиных.

– А мы уже готовы, Ирочка! – Едва Вячеслав Григорьевич увидел выражение лица Львовой, улыбка слетела с его лица. – Что произошло? – ахнул он.

– Потом, – махнула рукой Ира. – Вячеслав Григорьевич, вы – за старшего. Собрать всех, без промедления погрузиться и – на съемочную площадку, в Ливадию! Шофер знает, я его проинструктировала.

– А вы-то куда? – крикнул ей вслед Сиротин, но она его уже не слышала.

Безумная гонка продолжалась. Подкатив к аэропорту, Ирина выпрыгнула из еще не совсем остановившейся машины и ринулась искать билетные кассы, где должен был ждать Алика Сергей Костров. Она опоздала почти на полтора часа и уже не надеялась увидеть барда. Однако тот смиренно стоял в уголке и читал газету.

Увидев Ирину, он обрадовался:

– А! Э-э… Здравствуйте. Я уж хотел сам в гостиницу добираться, искать Михаила Георгиевича. Только вы вчера сказали, что сразу надо будет в Ливадию ехать… Ну и к тому же я ведь сегодня и улетаю. Я решил так – до девяти подожду, а потом…

– До девяти?!! Да вы ангел! Меня Ирина зовут, – сообщила Ира, сообразив, что он не помнит ее имени. Она была готова просто на шею броситься великодушно дождавшемуся ее барду. Ее остановило лишь одно соображение – Сергей Костров не отличался высоким ростом, Ирина возвышалась над ним как каланча, и подобная сцена могла здорово насмешить окружающих.

Они прибыли на съемочную площадку, где уже ожидал автобус, раньше, чем появились режиссер, оператор и Виктория Викторовна. Стеллы среди актеров не было…

Чекалиной хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию. Она поздоровалась с Костровым и, перебросившись с ним несколькими словами, подошла к перенервничавшей, практически обессиленной Ирине, курившей на солнышке:

– Вот видите, я в вас не ошиблась! А Алика я взгрею по первое число.

– Да Бог бы с ним, – пробормотала Ирина, у которой вместе с силами пропала злость. – У него душа поет.

– Как интересно, – подняла соболиную бровь Чекалина. – И что у нее в репертуаре?

* * *

Очень скоро Ирине пришлось обрести второе дыхание.

Она, уже переодетая в костюм, металась по окрестностям дворца, сгоняя в кучку мгновенно отбившихся от рук актеров и пугая своим видом многочисленных туристов. Эля успела ее причесать, но загримировала только левый глаз, и теперь разъяренная Ира испытывала мстительное удовлетворение от мысли, что именно такой, можно сказать одноглазой, запечатлит ее камера Егора.

Когда наконец все собрались, прибежала возмущенная Эля и сообщила, что ее выгоняют с территории музея, куда самовольно вломилась съемочная группа. Ирина приготовилась бежать на разборку с местным начальством, но Чекалина остановила ее жестом.

– Работайте спокойно, я все улажу, – сказала она и неспешно удалилась. Однако жизнь внесла некоторые коррективы в планы директрисы и режиссера.

Когда толпа разодетых в белое актеров с топотом и с воплями: «Наш доктор жив!» – промчалась по фигурной клумбе, терпению администрации музея пришел конец. Несмотря на все старания дипломатичной и хитроумной Чекалиной, съемочная группа была с позором изгнана. Погрузив всех в автобус, Ирина было успокоилась, но тут заныла Извекова, сообщив, что ей необходимо попасть «в уединенное местечко», развыступался вечно голодный Новиков, начал жаловаться на головную боль Радкевич. А тут еще и Чекалина объявилась…

– Вот что, Ирина, – начала она, вызвав Иру из автобуса. – Я просто не знаю, что делать. Огульников и… э-э-э… ваша протеже опаздывают… Возьмите машину и поезжайте в гостиницу. Может, они еще не проснулись?

– Я?! Я, что ли, это все спровоцировала?

– Вы ассистент по актерам, – недобро прищурилась Виктория Викторовна. – И обязаны обеспечить стопроцентную явку!

– В чужие постели никогда носа не совала и не собираюсь! – отрезала Львова.

– Я скажу режиссеру, что вы сорвали съемку! Мы тут работаем, а не в бирюльки играем! И можете засунуть вашу идиотскую щепетильность себе в задницу!

– А я сейчас напишу заявление – по собственному желанию. Надоели вы мне все хуже горькой редьки.

– Не выйдет! По статье уволю, – взорвалась директриса.

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, за которой, выглядывая в окна автобуса, с интересом наблюдали актеры, если бы к месту «кипевшей битвы» не подкатила знакомая машина. Из нее вылез абсолютно пьяный Огульников и с распростертыми объятиями направился к переминавшемуся с ноги на ногу возле автомобиля режиссера Кострову.

– Сергей! Как я рад!

Виктория Викторовна облегченно вздохнула и совершенно иным тоном обратилась к Ирине:

– Давайте не будем ссориться и забудем наш маленький конфликт!

Львова презрительно фыркнула и пожала плечами.

Из машины, покинутой Огульниковым, на нее виноватыми глазами затравленно смотрела Стелла.

Ирина круто развернулась и двинулась к автобусу.

* * *

К месту съемок следующей сцены Костров с некоторым опозданием подъехал на машине, в которой возили Огульникова. Его несколько вытянутое лицо, обрамленное буйными кудрями, подозрительно раскраснелось, небольшие светлые глаза поблескивали, да и двигался он несколько неуверенно.

Заметивший столь очевидные признаки легкомысленного поведения барда режиссер лишь погрозил ему пальцем. Костров виновато развел руками.

Актеры в ожидании начала съемки отдыхали, рассевшись на камнях, будто рукой великана разбросанных среди редких деревьев.

– Пока Огульников, рубя воздух рукой, убеждал в чем-то режиссера, Стелла вышла из машины и с видом побитой собаки подошла к Ирине:

– Ир…

Женщина оглянулась.

– Ир, ты сердишься?

– На что мне сердиться, Стел? Твоя жизнь – это твоя жизнь… Видимо, и правда люди способны учиться только на собственных ошибках, – с грустью сказала Ира.

– Почему ошибках? Ты считаешь…

– Стеллочка, детка! – закричал Огульников, призывно взмахнув рукой.

– Иди, – спокойно произнесла Ира. Увидев, что к режиссеру и Огульникову подошли Костров и Чекалина, в руках которой была бутылка шампанского, она добавила с усмешкой: – Испей свою чашу до дна.

Стелла покорно побрела к продолжавшему звать ее Андрею.

Сидевший рядом Сиротин неодобрительно хмыкнул.

– Что? – взглянула на него Ира.

– Жалко девочку.

– Ничего. Может быть, это даже пойдет ей на пользу.

– Ей-богу, от вас, Ирочка, я такого цинизма не ожидал, – с горечью прошептал пожилой актер.

Групповку выстроили цепочкой на краю крутого обрыва. Внизу стоял Костров. Именно к нему и должны были спуститься «пациенты». Это символизировало, очевидно, новые, прогрессивные методы лечения, используемые Доктором: люди, которых привели к пропасти кошмары собственного подсознания, повинуясь воле всесильного целителя, преодолевают все препятствия и находят спасение во всепоглощающем покое. Вот только происходил «сеанс лечения» не в дебрях больного мозга, а на реальной, усыпанной разнообразными валунами, поросшей чахлым кустарником круче, и существовал вполне реальный шанс самым натуральным образом сломать себе шею.

Первой в цепочке стояла Стелла, за ней – Радкевич, затем – Извекова, дальше – Романов, Львова, Сиротин и Сиротина, замыкающим шел Новиков.

Видимо, нетвердо державшегося на ногах Огульникова режиссер не решился подвергать риску или же так и было задумано. В конце концов, он-то по сценарию психом не являлся. Отдыхавший герой-любовник о чем-то шушукался с Викторией Викторовной, которая время от времени бросала странные взгляды на Стеллу. Губы Чекалиной искривила недобрая усмешка, она кивнула собеседнику, поднялась и удалилась.

Эту немую сцену от начала до конца наблюдала Ирина. Сердце ее сжалось в недобром предчувствии.

– Богданова! Поменяйтесь местами с Извековой! – скомандовал режиссер. – И не слишком маячьте лицом.

– Что? Почему? – заволновалась Алла Владимировна. – Я первая не пойду! Я боюсь!

– Я вас поддержу, – попытался успокоить ее Радкевич.

– Тихо там! – прикрикнул Михаил Георгиевич. – И никто никого не держит. Каждый идет сам! Наведите порядок, Ирина!

– Михаил, Михаил, самый гнусный крокодил, – пропела Ирина, и все нервно засмеялись.

Неправильно истолковав веселье актеров, режиссер приказал:

– Начинаем! Репетиция.

Крутой спуск уходил из-под скользивших на камнях ног, колючие ветки цеплялись за костюмы, казалось, спуску не будет конца… Боявшаяся высоты Ирина двигалась как сомнамбула. Скорее всего она все-таки свалилась бы, если бы не страховавшие ее Романов и Сиротин. Вячеслав Григорьевич, не забывавший и о собственной жене, которая иногда повизгивала от страха, тихонько повторял:

– Спокойствие, девочки! Держитесь, дорогие!

Оказавшись внизу, на скалистом берегу, Ирина не сразу пришла в себя. Бледная, с трясущимися губами, она была не в состоянии вымолвить ни слова.

– Я больше не пойду! – истерично кричала Извекова.

– Мы вам не акробаты! – вторил ей Новиков, всегда готовый присоединиться к любому мятежу.

– Вы не акробаты! Вы актеры! – с пафосом провозгласил Михаил Георгиевич. – И должны с честью носить это гордое звание. Путь служения искусству не всегда усыпан розами, встречаются на нем и тернии! Разве вы забыли? Per aspera ad astra! Через тернии к звездам!

Новиков заржал, а Ирина, не желая слушать бредовые разглагольствования мэтра, вздохнула и начала карабкаться наверх – на исходную.

Сделали два дубля. Во время второго Ирина сначала, споткнувшись, едва не свалила Романова, потом Сиротин наступил ей на шлейф, то есть на повисшие крылья. Слава Богу, режиссер не вспомнил о них и не заставил бедную женщину ими махать.

Стелла шла в цепочке, время от времени хватая за белую блузу, чтобы удержать от падения ругавшегося сквозь зубы Радкевича – у него явно было плохо с чувством равновесия. Сама же девушка точно и не испытывала страха, настолько она была погружена в безрадостные размышления о странном поведении Андрея. Он почти перестал обращать на нее внимание и лишь иногда, словно спохватываясь, говорил:

– Не скучай, моя сладенькая кошечка! – но тотчас же снова забывал о ней… Он даже не заметил, что она ушла, даже не смотрит в ее сторону…

Когда съемка наконец завершилась, Ирина вообще утратила способность соображать. Однако испытания, выпавшие на ее долю в этот день, еще не кончились.

Режиссер отправил автобус с актерами в гостиницу – им предстояло утром отбыть в Москву. По этому поводу у Ирины несколько раньше состоялся с Викторией Викторовной не слишком приятный разговор.

– Зачем их отсылать? – недоумевала Ира. – Пусть сами оплатят гостиничные номера и чуть-чуть подышат морским воздухом. Те, кто хочет. А деньги на проезд можно просто выдать на руки…

– Вы, Ирина, печетесь об актерах, будто это ваши собственные дети. Нечего им тут путаться под ногами! И Юлечку к черту! В Москву! Пусть в картотеке шумы ищет, дура болтливая!

– Но вас-то это как касается? Они – в «Приморской», вы – в «Алуште». Вы же их больше не увидите, – не сдавалась Ирина. Она обратила внимание на слова Виктории Викторовны о Юле, но не стала ни о чем спрашивать. «Парижские тайны» «Мосфильма» ее не интересовали…

– Нечего потакать! Им слабину дай – на шею сядут. Знаю я эту актерскую братию, – отрезала Чекалина, словно бы напрочь забывая о том, что Ирина и сама относилась к так презираемой ею актерской братии.

Оставшиеся Огульников, Костров, Эля и Стелла уселись в машину, а Ирина в растерянности озиралась по сторонам. Она стояла с костюмами героя и героини в руках, которые ей вручила умчавшаяся со всеми Лена Петрова, – художнице по костюмам предстояло помочь уезжавшей с актерами Клавдии Михайловне упаковать остальные вещи, подлежавшие отправке, – и понятия не имела, что делать.

– В чем дело, Ирина? – раздраженно спросил Михаил Георгиевич, приоткрыв окно автомобиля.

– Да вот думаю, галопом за вами, что ли, пробежаться, разнообразия ради? Догоню или нет? Как считаете?

– О Господи! Я что, и об этом думать должен? Где Виктория Викторовна? A-а… Уехала. Ну сядьте к Огульникову. Или в операторскую.

– Хорошо. – Ирина некоторое время потопталась на месте, а потом решительным шагом направилась к микроавтобусу Егора Рубцова.

За ней наблюдал из окна автомобиля Огульников. Увидев, что она пошла к машине оператора, он процедил сквозь зубы:

– Мымра! – и откинулся на сиденье.

* * *

Сцену, в которой участвовали только герой и героиня, снимали в живописной скалистой бухточке. Выдав Стелле и Огульникову костюмы, Ирина уселась на валун и стала безучастно смотреть на накатывавшие на берег морские волны. Она так устала, что ее больше ничто не трогало и не волновало. Она не думала даже о том, как будет добираться до гостиницы – ведь все остальные по окончании работы должны были ехать в Ялту…

Эля, поправив грим Огульникову и Стелле, присела рядом и закурила.

Догорал закат. Последние лучи солнца озаряли героев, стоявших на соседних камнях, окруженных водой, и протягивавших друг другу руки. Романтическая, изысканно-лиричная картинка.

– Стоп! – крикнул режиссер, и Огульников, отчаянно зевая, опустился на валун, закатал штанины и зашлепал к берегу по мелководью, даже не подумав помочь Стелле спуститься со скалы, на которой она стояла.

– Ну что, Андрей? Решил? – спросил его режиссер, в голосе которого прозвучали заискивающие нотки. – Оставайтесь на месте, Богданова! – бросил он, оглянувшись, и вновь обратился к Огульникову: – Ну? Что?

– Ищи дурака. Сказал – не полезу в воду, значит, не полезу!

Эля фыркнула.

– Андрей, ты же актер… – начал свою волынку Михаил Георгиевич.

– Ой, только не надо вешать мне на уши тухлую лапшу! Я актер, а не самоубийца. И не морж.

– Вот! Вот!! Вот!!! – заорал режиссер, сбрасывая с себя одежду. Оставшись в одних плавках, коротконогий, покрытый буйной растительностью, он рысцой пробежался по берегу, смешно задирая ноги, и бросился в воду.

– Дурак! – пожал плечами Огульников и, встретившись глазами с Ириной, отвернулся, начав насвистывать какой-то мотивчик. Эля тихонько посмеивалась.

Стелла сидела на скале, сжавшись в комочек, и наблюдала за героическими потугами режиссера, безуспешно пытавшегося вдохновить Огульникова своим примером. Лично ее холодная вода не страшила, да и плавала она неплохо. Может быть, ей стоит поговорить с Андреем? Интересно, о какой Лене упоминал Костров? И почему Андрей так странно на него посмотрел?..

Егор, ухмыляясь, набросил на плечи вылезшего из воды и отряхивавшегося, как собака, режиссера махровое полотенце и протянул ему термос.

– С коньяком! – сказал он.

– Что? – не понял режиссер.

– Чай.

Михаил Георгиевич отхлебнул и поперхнулся:

– Это не чай с коньяком, а коньяк с чаем! Только загуби мне хоть кадр! – и отхлебнул еще.

– Увлекаться не надо, – веско сказал оператор и отобрал термос.

– Ну что, Андрей? Видел, как поступают настоящие мужчины? – Режиссер победоносно посмотрел на Огульникова.

– Настоящий мужчина с простатитом? – фыркнул тот.

– Какой простатит? Откуда простатит?

– А такой – тебе с твоей шерстью и в Северный Ледовитый не грех нырнуть, а я немедленно простатит заработаю.

– Э-эх! Кобель ты, Андрюша, – не то с осуждением, не то с завистью произнес режиссер.

– На том стоим, – самодовольно ухмыльнулся Огульников.

Эльвира усмехнулась и подмигнула ему.

– Стелла! – крикнул режиссер. – Вставай!

Забытая всеми девушка встрепенулась и мгновенно вскочила на ноги.

– Где удочка, Егор? – спросил Михаил Георгиевич.

– В машине, – равнодушно отозвался тот.

– Черт! Ирина, поднимитесь, пожалуйста, к машине и принесите удочку.

Ирина про себя обозвала режиссера последними словами, сообщила ему, опять же мысленно, что ее фамилия не Паниковский и на должность «прислуги за все» она не нанималась, и… полезла вверх, цепляясь за шаткие камни, к операторской машине, оставленной на дороге.

Она уже спускалась, взяв удочку, когда подкатила Виктория Викторовна. Чекалина заглянула в машину, где под бдительной охраной шофера дремал Костров, и крикнула Ирине:

– Огульников там?

– Да, – не оглядываясь, отозвалась та.

– Пусть поднимется.

– Хорошо.

– Ну наконец-то, – недовольно сказал режиссер, заметив приближавшуюся Ирину. – Так. Богданова! Готова?

Замерзшая Стелла, постукивая зубами, произнесла:

– Д-да! – и опять поднялась на ноги.

– Отлично! Быстренько, быстренько. Ирина, зацепите платье героини крючком и по команде тащите. Поняли?

– Нет. Я не рыболов-спортсмен. А если я ей в глаз крючком попаду?

– Черт возьми! – завопил режиссер. – Один не акробат, другой не морж, третий не рыболов! Я что, тут один за всех работать должен? Неужели непонятно? Подойдите к ней, зацепите крючок и вернитесь сюда.