Текст книги "Стелла искушает судьбу"

Автор книги: Ирина Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Стелла заставила себя улыбнуться:

– Устала я, Кать. Понимаешь, как будто бежала, бежала куда-то, из сил выбилась, прибежала и… не знаю куда.

– Да брось ты. На дискотеку пойдем? Скоро начнется.

– Нет. Я к Косте.

– Не пустят уже, Стел. Поздно.

– Пустят. Я уговорю.

* * *

– Значит, уезжаешь? – хмуро спросил Костя.

– Да. – Стелла теребила в руках край халата, не решаясь посмотреть парню в глаза.

– Так и не расскажешь ничего в милиции?

Она отчаянно затрясла головой.

– Я о тебе был лучшего мнения.

– Костя, ты слово дал… – с мольбой в голосе произнесла девушка.

– А ты подумала, что они еще натворить могут, если их не остановить? О других людях подумала? Или тебе плевать?

– Костя… Я не могу… Не могу, понимаешь? Я боюсь. Их уже пытались взять. И ничего не вышло. Я боюсь. Боюсь!

Он молча отвернулся к стене.

Стелла встала со стула:

– Прости, что я оказалась… не такой, как ты думал…

Он не ответил.

Кусая губы, Стелла шла к автобусной остановке. Костя не понял ее. Осудил. А она, когда рассказала ему обо всем, что с ней случилось, взяла с него слово, что он будет молчать… Он, такой честный, такой благородный, из-за ее трусости вынужден, как он выразился, укрывать преступников… Господи, как это все ужасно! Но она не может, просто не может поступить так, как он хочет. У нее нет сил и смелости вступить в борьбу. Хотя она прекрасно понимает, что он прав. Неужели она такая жалкая трусиха? Стелла остановилась, чувствуя непреодолимое желание вернуться в больничную палату и сказать: «Я готова!» – и увидела на противоположной стороне улицы… Анжелу. Скобелева, перекрасившаяся на сей раз в жгучую брюнетку, шла неторопливой походкой прогуливающегося человека и явно кого-то высматривала. Возможно, она просто приехала на дискотеку, поскольку была уверена, что и Стелла, и Костя мертвы. Но она же узнает, что это не так?! Ей кто-нибудь скажет! И тогда…

Стелла буквально подпрыгнула на месте и бросилась в ближайший переулок. Петляя и сбиваясь с дороги, она пешком добралась до Катиного дома. Несказанно удивив Катину маму, Лидию Федоровну, девушка побросала подаренные ей, погорелице, вещи в спортивную сумку, пообещала обязательно написать и, не дожидаясь Кати, умчалась на автовокзал.

* * *

– Пляши, старуха! – В голосе Дмитрия слышалась неподдельная радость. – Я вычислил, где он прячется. Сейчас заеду за тобой.

Ирина положила трубку и стала собираться.

«Нет, в самом деле, этому поганцу надо преподать хороший урок, – размышляла она. – С какой стати я должна оплачивать его долги?»

Забежав на кухню, она положила в Баськину миску свежесваренной, стывшей на окне рыбы и вернулась в комнату.

Честно говоря, Ирина не надеялась, что Святослава удастся отыскать, но раз уж это произошло… Пусть не думает, что может безнаказанно грабить честных людей! Настроение Ирины постоянно менялось: то она хотела, чтобы вора поймали, хотела плюнуть в его бесстыжие глаза и сказать, что о нем думает, то ей казалось, что лучше бы его не нашли. Черт бы с ним! У него неприятностей и так хватает… С потерей вещей она смирилась. Только иногда в ней поднималась глухая обида: «За что?» Но это чувство гасил стыд; она не помнила, кто из великих сказал: «Стыд – эго гнев, обращенный на самого себя», однако теперь во всей полноте осознала справедливость этого высказывания.

Когда они подъехали к мрачной хрущобе, затерявшейся в переулках, неподалеку от Ваганьковского кладбища, Ира уже не радовалась тому, что вор найден. Настроение ее вновь изменилось. Они поднялись на четвертый этаж по грязной, запущенной лестнице, и Дмитрий нажал на кнопку дверного звонка, который, как сейчас же выяснилось, не работал.

«Как у меня», – усмехнулась про себя Ирина. Дмитрий стукнул в обшарпанную дверь, и она тотчас же со скрипом отворилась.

По спине Ирины пробежал холодок. Она подняла удивленные глаза на Дмитрия и увидела, что он удивлен не меньше. Вдруг лицо его стало напряженным.

– Ни к чему не притрагивайся! – тоном, не терпящим возражений, приказал он и шагнул в темноту прихожей.

В центре запущенной грязной комнаты на полу, неестественно изогнувшись, лежал Святослав. Руки его были скованы за спиной наручниками, а ноги плотно, от щиколоток до середины икр, замотаны клейкой лентой. Голову его облеплял закрепленный на шее целлофановый пакет. Рядом валялся электроутюг, ножницы и грязная тряпка, видимо заменявшая убийцам кляп. На обнаженном торсе Святослава виднелись множественные следы пыток. Ира замерла, когда взгляд ее упал на разъятый в беззвучном крике или в последней попытке втянуть хоть глоток воздуха рот убитого. Ее замутило.

Дмитрий схватил Ирину за руку и потащил прочь…

* * *

Из открытого окна автомобиля прямо в лицо Ирине била струя свежего воздуха, а она все никак не могла избавиться от мучительной дурноты.

– Вот что, Ирушка, – очень серьезно сказал Дмитрий. – Запомни: никакого Святослава Клебанова ты никогда в глаза не видела и, естественно, не знала. Ничего он у тебя не крал. И вообще никто ничего не крал. Ты все перепутала. Ошиблась. Поняла?

Ирина кивнула.

– Забудь об этом. Прими ванну, глотни коньячку и баиньки! Поняла?

На сей раз Ирине удалось разлепить пересохшие губы:

– Поняла, Дим. Кто его так?

– Не догадываешься? Это же ясно как белый день. Кредиторы отловили. А нам лучше в эти дела не соваться. Поняла?

– Неужели так можно? Из-за денег?

– Забудь об этом, – грустно улыбнулся Соловьев.

Распрощавшись с Дмитрием у своего дома, Ирина вошла в подъезд и медленно, будто совершенно лишилась сил и превратилась в тряпичную куклу, побрела по лестнице. На душе у нее было ужасно скверно…

Преодолевая последний пролет, она подняла глаза и увидела… Стеллу.

Девушка сидела на ступеньке, прислонившись к перилам, и умоляюще смотрела на Ирину своими сине-зелеными глазищами, будто боялась, что подруга ее не узнает.

– Стелка, милая!

Ирина буквально упала в объятия Стеллы, немедленно вскочившей на ноги и бросившейся навстречу. За дверью в квартире надрывно квакал похожий на лягушку телефон, истошно орала Баська, а они все стояли обнявшись, словно после долгих странствий в пустыне добрались наконец до вожделенного оазиса.

* * *

Рита повесила трубку. Ирины, очевидно, не было дома. Вздохнув, девушка отправилась в метро. Ей предстояло с Киевского вокзала добраться до Ярославского. Она никогда прежде не бывала в Москве. Только когда они с Владом летали в Грецию. Влад… Стоило ей уехать из сонной, спасительно-глухой деревни, как воспоминания о нем нахлынули с новой силой, вызывая острую, непереносимую боль. Рита старалась не вспоминать, но это ей плохо удавалось…

Поглазев на мозаичные картины «Киевской», а затем и «Комсомольской», Рита окунулась в суету Ярославского вокзала. В пригородных кассах она купила билет до Калининграда, выяснила, на какую электричку ей нужно садиться, и, подождав несколько минут, села в быстро наполнившийся вагон.

На сей раз путешествие показалось ей сравнительно недолгим. Электричка остановилась у узенького перрона, и девушка через темный подземный переход вышла на привокзальную площадь.

Старушки торговали первой зеленью, собранной, видимо, со своих огородов, бойкие лоточники продавали золотистые бананы, яркие оранжевые апельсины, краснобокие аппетитные яблоки, длинные парниковые огурцы и крупные сочные помидоры. Не удержавшись, Рита купила два банана и помидор.

«Помидоры и кактусы!» – пронеслось у нее в голове. Влад часто подшучивал над ней, даря цветы: «Будешь плохо себя вести, в следующий раз и правда колючий кактус подарю…»

«Не подарит уже никогда и ничего. И не пошутит. И не обнимет…» Усилием воли Рита отогнала мрачные мысли. Спросив у пожилой женщины, рядом с которой ехал на трехколесном велосипедике забавный курносый малыш, как попасть на нужную ей улицу, Рита сняла с банана шкурку и двинулась к автобусной остановке, жуя на ходу.

Прокатившись в переполненном, дребезжавшем автобусе, Рита с удовольствием вышла на воздух и сняла куртку, которую понесла, перебросив через руку. Она бы с удовольствием скинула и свитер, но стеснялась остаться в линялой ковбойке.

Рита почти не плутала, отыскивая улицу Толстого. Рядом с пятиэтажками, которые, на ее взгляд, располагались без какого-то видимого порядка, обнаружились и частные дома. Из них и состояла «улица толстого». Именно такое название прочитала удивленная Рита на первой же табличке, которую увидела. Оставалось лишь догадываться, в честь кого была названа улица – в честь Льва Николаевича Толстого, в честь Алексея Николаевича Толстого, в честь Алексея Константиновича, опять же Толстого, или в честь неведомого толстого человека, чем-то потрясшего воображение подлипкинских властей…

* * *

Лариса обрадовалась старой подружке. И как будто бы даже не удивилась переменам, произошедшим в ее внешности. А что? Жизнь идет, все меняется. Убедившись, что Ларисина мама, Нина Николаевна, вовсе не возражает, чтобы Рита некоторое время пожила у них, и напившись чаю, девушки ушли в сад.

Они уселись на скамейке перед вкопанным в землю столом возле небольшого, но уютного домика Куприяновых, совсем недавно выкрашенного ярко-зеленой краской, и принялись болтать.

Обрушив на Риту град вопросов, Лариса успела поведать ей, что «сбегала» замуж и развелась, что Подлипки – гнусное захолустье, от которого ее тошнит, что она озверела от опеки престарелых родителей, которые уже просто выжили из ума, что… Словом, рассказала обо всем на свете, успевая при этом сочувствовать подруге, «пережившей личную катастрофу», и возмущаться поведением начальника, решившего свалить на бедняжку ответственность за собственные махинации, – Рита не стала говорить о том, что произошло с ней на самом деле, а жулика начальника выдумала, чтобы объяснить, почему у нее липовый паспорт.

– А это даже хорошо! – заявила Лариса, узнав, что Рита теперь Фарида Мухамеджанова.

– Да чего ж хорошего? – удивилась та.

– Ну, вернемся, глядишь, во всем уже разберутся, шефа твоего посадят. Тогда слетаешь на Магадан и выправишь нормальный документ… Деньжищ заработаем! На всю жизнь хватит! Зато никто и знать не будет, что ты там побывала. Хотя с этим сейчас попроще, но чем черт не шутит? Лучше не попадаться.

– Да Господи! Где заработаем? Откуда вернемся?

– А я что, не сказала? – Остренький конопатый нос Ларисы забавно сморщился. – Мне в Грецию предложили ехать. Посудомойкой. Работа, конечно, тяжелая, зато заработок!.. Ух, закачаешься! Опять же замуж можно выйти… За какого-нибудь богача. Ведь есть шанс? А? Ты не думай, там еще люди нужны. Я тебя враз пристрою. И махнем мы с тобой за границу. Глядишь, вся жизнь переменится. А? Согласна?

– В Грецию… посудомойкой… – Рита схватилась за голову и расхохоталась.

Глядя на заходившуюся от смеха подругу, Лариса тоже неуверенно рассмеялась, хотя решительно не могла понять, что так развеселило Риту.

– Ну, так согласна?

Рита закивала и, продолжая давиться от хохота, несколько раз повторила:

– В Грецию… посудомойкой! В Грецию!

Часть третья
КРИВЫЕ ДОРОЖКИ

Стелла не верила в свое счастье, пока не оказалась в плацкартном вагоне поезда, стремительно мчавшегося на юг. С ней рядом разместились Ирина, гример Эльвира Мирзоева и звукооператор Юля. В следующем отсеке ехали Сиротины, Новиков и Романов. Еще дальше – Радкевич, Извекова и Лена Петрова с Клавдией Михайловной.

Несколько омрачало настроение Стеллы то, что в одной сцене ей предстояло сниматься обнаженной, однако, когда Виктория Викторовна объяснила, что ее практически забросают цветами, девушка несколько успокоилась.

Четыре дня назад в гримерной на «Мосфильме», Эля, ворча: «Заморили девчонку! А какая фигура была!» – подстригла и перекрасила Стелле волосы, и та действительно стала типажно напоминать Полину Загурскую. По крайней мере, когда Ирина привела к режиссеру преображенную девушку, он пробормотал что-то невразумительно-одобрительное, а Чекалина махнула рукой:

– Сойдет!

Стелла переживала из-за того, что похудела не на десять, а на девять с небольшим килограммов, и упорно сидела на диете, вызывая возмущение Ирины. «Скоро совсем ноги носить не будут!» – утверждала она, беспокоясь за упрямую девчонку.

Впрочем, у Ирины хватало своих проблем. Она ужасно злилась на себя, что, поддавшись на уговоры Чекалиной и Комовой, поехала в эту командировку, что называется, одна в четырех лицах. То есть «за себя», как ассистент по актерам и актриса, и «за того парня», то бишь за Светлану Ивановну, как временно исполняющая обязанности второго режиссера, и за помрежку – конопатенькая Таня Егорова, насмерть разругавшись со всеми, ушла из группы. Виктория Викторовна резонно объяснила, что брать на работу нового человека из-за пяти съемочных дней неразумно, и все, по выражению Ирины, «посмотрели на библиотекаршу». С тех пор как она вошла в состав съемочной группы, стало модно перекладывать на ее плечи обязанности, которые к ней в общем-то отношения не имели. Видя, что она безропотно переносит свинство вконец разленившейся Комовой, на нее начали покушаться буквально все, даже заместитель директора Алик Житков. Он умудрился отправить Ирину за билетами на поезд! Она утешала себя тем, что скоро этот идиотизм кончится, она уволится до озвучания, и пусть тогда сами разбираются… И терпела. У нее почему-то язык не поворачивался осадить нахалов, откровенно не желавших ничего делать и не скрывавших этого.

Теперь в ее дорожной сумке лежала деревянная хлопушка, и она вновь и вновь корила себя за то, что не смогла отказать Чекалиной. Светлана Ивановна не захотела ехать в сулившую массу хлопот поездку, бредовато ссылаясь на невозможность покинуть любимого кота Бенедикта, чем вызвала неуемную радость Победы Победителевны, которая немедленно заявила, что Ирина Леонидовна несомненно справится… Ира даже не стала заикаться о том, что у нее тоже наличествует кошка, впрочем, соседка Люда никогда не отказывалась позаботиться о Баське, а заявление Светланы Ивановны, что кот в ее отсутствие просто умрет с тоски, произвело на всех неизгладимое впечатление. Комову извели хохмочками о «любимом мужчине» в кошачьей шкуре и о том, что «любовь зла, полюбишь и кота, когда некого больше».

Поезд, стуча колесами на стыках рельсов, мчался на юг, а Ира самоедствовала.

Эля подмигнула Ирине и, наклонившись, начала шарить в сумке, которую не убрала под сиденье. Подозрительно зазвякало стекло, и Эльвира извлекла на свет Божий две бутылки шампанского.

– Понятно, – сказала Ира и встала. – Стелла, голубчик, достань там у нас…

– Успеется! – махнула рукой гримерша и скомандовала: – Народ! Присоединяйсь!!

Юля неопределенно хмыкнула, тем не менее подсела поближе.

Эльвира достала беленькие пластиковые стаканчики, вставленные один в другой, и ловко открыла бутылку, не потеряв ни единой капли драгоценной жидкости.

Как-то очень быстро образовалась компания – подошли Лена Петрова, Сиротины, Романов и Новиков. Мужчин загнали на верхние полки, так как усесться всем на нижних было просто невозможно. Чуть позже появился Радкевич, предусмотрительно сходивший в вагон-ресторан за шампанским. Не влилась в коллектив только Извекова, которая заявила, что у нее и так голова болит, и стеснительная Клавдия Михайловна. Впрочем, об их существовании скоро забыли.

Когда кончилась первая порция горючего, жаждущий народ откомандировал в вагон-ресторан Новикова и Сиротина.

Вдруг ни с того ни с сего Мирзоева забузила:

– Ир! Пошли к Вике! Я ей все скажу! Какого черта она в СВ едет, а нас в плацкартный загнала? Меня и тебя она не имела права…

– Эля, брось! Ведь все равно уже едем.

– Н-ну нет! – заявила Эльвира упрямо, встала и, слегка пошатываясь, направилась по вагону.

Ира пошла за ней. Ее удивила агрессивность Мирзоевой, и она надеялась остановить гримершу, пока та не устроила скандал.

Эля с трудом удерживала равновесие, только теперь Ирина поняла, насколько та пьяна. Вдруг гримерша остановилась и завопила на весь вагон:

– Товарищи пассажиры! Немедленно прекратите раскачивать состав, а то на ногах стоять невозможно!

На это отреагировали по-разному: люди, которые считали, что поезда для того и придуманы, чтобы в них надираться до зеленых чертей, развеселились, увидев вполне дошедшую до кондиции единомышленницу, другие, наивно полагавшие, что поезда существуют для того, чтобы в них ездить, выразили неодобрение, однако сделали это так тихо, что Эльвира просто ничего не заметила.

С Викторией Викторовной все обошлось на удивление мирно. Увидев Эльвиру и Ирину, она неожиданно проявила искреннюю радость и немедленно предложила им водки. Причина заключалась в том, что бухгалтер Танюша, с которой ехала Чекалина, уже вышла из строя и мирно почивала на своем месте, так что директриса просто заскучала в одиночестве.

Через час Ирина утащила Мирзоеву в свой вагон, поскольку Виктория Викторовна последовала примеру Тани и заснула.

* * *

Утро принесло окончание пути, холодный мелкий дождик и головную боль – одну на всех. Пожалуй, из предававшихся веселью представителей дружного коллектива не страдали только Ира, на которую, как заметила Стелла, алкоголь не оказывал столь пагубного влияния, и сама Стелла, которая проявляла разумную воздержанность.

Угрюмая Виктория Викторовна на чем свет стоит костерила Алика, которого отправили вперед, чтобы обеспечить гостиницу и транспорт. Ни Алика, ни транспорта не было. Киношники понуро скитались по быстро пустевшей привокзальной площади и лелеяли в душе надежду, что заместитель директора еще появится, что он не перепутал день приезда съемочной группы и вообще не забыл о нем…

К Ире и Стелле подошла бухгалтер Танюша и с заговорщическим видом поманила их за собой. Виктория Викторовна, увидев Ирину, по-приятельски замахала рукой.

Эльвира, оглянувшись по сторонам, протянула им по стаканчику пузырившегося шампанского.

«По утрам шампанское пьют только аристократы и дегенераты», – пронеслась в голове Стеллы крылатая фраза из старого фильма.

– В деревне, где живут одни одноногие, следует притворяться хотя бы хромым, – тихо сказала Ира, подтолкнув девушку. Холодное шампанское ударило в нос.

«Так не долго и спиться! – подумала Стелла, но от высказываний воздержалась. – Хромым так хромым!»

– Где этот чертов алканавт Алик? – вновь зарычала Чекалина, и точно в ответ на ее слова появился Житков.

На лице Александра Житкова, то есть Алика, читались следы безуспешной борьбы с похмельем.

– Это что у вас? Шампанское? – хриплым голосом поинтересовался он, и Танюша, в полной мере разделявшая его страдания, налила ему вина.

– Шампанское ему! – возмутилась Виктория Викторовна. – Совсем оборзел!

– Ой! – простонал Житков, зажимая уши. – Только не кричи! Я же все сделал… Пока Михаила из аэропорта в гостиницу отвез, пока то, пока се…

– Так он же вчера должен был прилететь? – удивилась Чекалина.

– Да? – покосился на нее мутным глазом Алик, и лицо его выразило напряженную работу мысли. – Наверное… – неуверенно протянул он и жалобно посмотрел на благодетельницу Танюшу.

Та поняла его без слов и потянулась за бутылкой, однако Чекалина пресекла ее милосердный порыв.

– Где транспорт? – угрожающим тоном спросила она.

– Да вон же стоит! – проныл Алик, указывая на покрытый слоем грязи «Москвич» и автобус – чудо довоенной техники. Именно на таком драндулете возил героического Жеглова шофер Копытин.

– О Боже! Какой рыдван! – вздохнула Чекалина. – Ну, поехали? Ирина, грузите актеров!

* * *

Гостиница «Приморская» красотой не блистала. Не поражала она и комфортом. Ванные комнаты в номерах попросту отсутствовали, а в некоторых – на одного человека – не имелось даже туалетов.

Радкевич, загнанный в крохотный пенальчик, где не нашлось места ни для телефона, ни для телевизора, ни для холодильника, улыбаясь с пониманием, посоветовал возмущенной Ирине «не принимать близко к сердцу».

– Ну нет у нас других номеров! Нет! – прижимая руки к сердцу, проникновенно твердила администраторша.

– Вы же мне народного артиста в крысоловку какую-то загнали!

– Зато у нас тараканов нет! – без всякой видимой связи заявила женщина, которой Ирина, видимо, действовала на нервы. – И вообще, обращайтесь к своему начальству. Какие они номера зарезервировали, такие я вам и даю!

– Черт! Черт! Черт! – ярилась Ирина у себя в номере. – Гадюшник какой-то!

Она сразу оговорила с Чекалиной, что хотела бы жить в одном номере со Стеллой, на что директриса ответила, что не возражает, но в таком случае Ирине придется поселиться в гостинице вместе с актерами, а не с администрацией. Только теперь до Иры дошла суть ее заявления.

Режиссер и оператор с семьями были размещены в шикарной гостинице в Ялте. Там же предстояло поселиться Огульникову и Кострову. Чекалина, бухгалтер, Лена Петрова и Эля Мирзоева получили номера в гостинице «Алушта», куда более престижной и дорогой, чем «Приморская», в которой обычно жили родители, привозившие на лечение детей.

Сорить деньгами для того, чтобы обеспечить приличные условия жизни актерам, никто не собирался…

Однако некоторые обстоятельства приходилось брать в расчет: Огульников на плохой номер просто не согласился бы и наверняка устроил бы скандал. Связываться с ним никто не хотел, а Кострова, с которым он дружил, автоматически невозможно было разместить в другом месте.

Ловкая Виктория Викторовна прекрасно справилась с поставленной перед ней задачей. Она, несомненно, разбиралась в людях и знала, что, например, интеллигентный Радкевич возражать не будет, Извекову она сумеет осадить, остальные же просто не посмеют рта раскрыть, а потому последовательно проводила в жизнь принципы экономии.

В номере Ирины стояли телевизор и телефон. Единственный на всю гостиницу! В других номерах такой роскоши не предполагалось. Следовательно, в «Приморской» Ира получила «президентские апартаменты». Это соображение несколько развеселило ее. А когда она по вызову Чекалиной пришла в гостиницу «Алушта» и увидела, что там просто стадами бегают непуганые тараканы, то не отказала себе в удовольствии слегка позлорадствовать.

– Пошли к морю! – восторженно предложила Стелла, когда Ирина освободилась.

– Ну пошли, – без особого энтузиазма согласилась та.

Вода была еще слишком холодной, чтобы купаться, и они просто побродили по пустынному пляжу. Стелла побросала в волны камешки. Впервые оказавшись на море, она от всего приходила в восторг, ее даже не смутила малосъедобная пища, которую им подали в находившейся неподалеку от гостиницы столовке.

Затем подруги отправились бродить по городу. Пока недовольная всем на свете Ирина ворчала и брюзжала, Стелла наслаждалась созерцанием красот южной природы, которая вызывала в ее воображении образ томной восточной красавицы, лениво возлежавшей на шелковых подушках. Правда, в женщине этой все было немного «слишком» – слишком черные волосы, слишком густые сросшиеся брови, слишком румяные щеки и слишком роскошные формы.

Ирину же несколько примирило с «кошмаррной» действительностью изобилие дешевых овощей и фруктов, которыми торговали буквально повсюду. Набрав даров природы и превратившись, по выражению Ирины, «в неких вьючных животных с завидущими глазами и полным отсутствием мозга», они вернулись в гостиницу.

Вечером в номере Ирины и Стеллы собрались все актеры. Пришла даже нелюдимка Извекова. Захватив овощи и фрукты, купленные во время прогулки по городу, и не съеденные в дороге припасы, они устроили импровизированный ужин под телевизор, который показывал только передачи первой программы, причем без звука.

* * *

Погрузившись рано утром в автобус, актеры под предводительством Ирины отправились на место, выбранное для съемок. Это было городское кладбище.

К моменту появления режиссера и оператора работа уже кипела вовсю.

Лена и Клавдия Михайловна роздали костюмы, и, превратив автобус в импровизированную переодевалку, актеры, разбившись на группы, по очереди приводили себя «в боевую готовность». Эльвира ничтоже сумняшеся накладывала грим прямо под открытым небом, наслаждаясь ярким по-южному солнцем.

Едва успевшая переодеться Ирина, которую Эльвира начала причесывать, услышала трубный глас режиссера и помчалась к нему. Платье доставляло ей массу неудобств. Ей приходилось семенить, передвигаясь мелкими шажками, или задирать подол до не могу и выше, кроме того, шлейф-крылья все время за что-то цеплялся. Поскольку в соответствии с великим замыслом режиссера им предстояло сниматься босиком, Ирина разулась и немедленно поняла, что ей совсем не нравится передвигаться подобным образом. Постоянно завязывать и развязывать шнурки кроссовок казалось ей обременительным, поэтому она сняла с Романова кроссовки сорок последнего размера, в которые могла просовывать ноги, не развязывая шнурков, и в таком виде предстала перед режиссером.

Она не сразу сообразила, почему, едва взглянув на нее, Михаил разразился гомерическим хохотом, однако, представив себе, как она смотрится со стороны: с начесанными только с одной стороны и торчащими дыбом волосами, в задранном почти до бедер платье, в огромных кроссовках на тонковатых ногах, с хлопушкой в одной руке и бамбуковыми «веригами» в другой, – веселья режиссера не разделила. Мрачно взглянув на него, она заявила:

– Нечего надо мной издеваться, Михаил Георгиевич. Я не по своей воле тут чучело огородное изображаю. Вы экономию наводите, а все шишки на меня! И смеетесь еще…

Напустив на себя серьезность, режиссер сказал:

– Попросите, пожалуйста, всех поторопиться. Оператор боится, что солнце уйдет.

Съемочная группа расположилась на взгорке, обнесенном невысоким, кое-где осыпавшимся каменным бордюром. Снизу, с дороги, их не было видно.

Освободившийся одним из первых Романов в белой хламиде, заменявшей ему костюм, с кучей образков и ладанок на шее, прихватив книжку, отправился бродить между крестами.

Он уходил все дальше и дальше, поднимаясь по склону вверх, и, точно забыв обо всем, время от времени взмахивая свободной рукой, декламировал Хайяма. Судя по всему, он спокойно переносил отсутствие кроссовок и не реагировал на попадавшие под ноги камушки, как неженка Ирина.

Она же подпрыгивала, стараясь не потерять Валерия из виду, чтобы не искать его потом по всему кладбищу, чем вызывала неудовольствие Эльвиры, трудившейся над ее прической.

Романова озаряло утреннее солнце, окружая его неким подобием ореола…

Вдруг снизу донеслись полные благоговейного восторга вопли:

– Святой!

– Христос!

Все услышавшие крик, и прежде всего Стелла, не занятая в первой сцене и решительно не знавшая, куда деваться от безделья среди царившей вокруг суеты, немедленно перегнулись через каменный бордюрчик, окружавший площадку, и увидели двух павших в пыль на колени старушек.

Богомольные бабули, молитвенно воздев руки, так и сияли от счастья, пялясь на Романова.

Хохот, грянувший точно с небес, отрезвил их. Сообразив, что корчившиеся от смеха и указывавшие на них пальцами люди никак не могут быть причислены к ангелам, старухи догадались о своей вызванной пылкостью религиозных чувств ошибке. Плюясь и ругаясь, они поднялись на ноги и, кипя от негодования, удалились.

Возвратившийся новоявленный «Христос» – Валера так и не понял причин охватившего всех безудержного веселья.

* * *

В следующей сцене снимался прибывший прямо с корабля на бал Огульников. В меру покапризничав, он отдал себя в руки Эли.

Режиссер расставил актеров по местам – они должны были стоять вдоль стен старинных домов и провожать взглядами героя и героиню, убегавших «навстречу своему счастью» по булыжной мостовой через витые чугунные ворота.

Уголок города, выбранный для съемок этой сцены, безусловно, поражал живописностью, но отнюдь не отличался пустынностью.

На актеров глазели любопытные прохожие.

– Ирина! Ира! – раздраженно заорал режиссер. – Невозможно работать! Уберите зевак!

– Простите, Михаил Георгиевич, я не совсем поняла: мне стоять на месте, готовить хлопушку или заниматься разгоном демонстрации? Меня не три штуки. Я у себя одна!

Мэтр беспомощно огляделся по сторонам – все были заняты делом: Эля трудилась над Огульниковым, за ее спиной стояла Клавдия Михайловна с костюмом в руках, Лена поправляла что-то в костюме Стеллы, которая, против ожиданий Ирины, зубами от страха не клацала, а казалась вполне спокойной и собранной; оператор занимался своими делами, Юля с трагическим выражением лица вертела ручки своего допотопного звукозаписывающего агрегата… А администрации и след простыл. Чекалина укатила, привезя Огульникова, а Алик и вовсе не появлялся.

Вдруг режиссер просиял:

– Вы, вот вы, в кепке!..

Невысокий пузатенький мужчина в джинсовом комбинезоне с нагрудничком, делавшим его похожим на Карлсона, и джинсовой же бейсболке слонялся вокруг покрикивавшего на него Егора и явно не знал, куда себя деть. Карманы его штанов оттопыривались, из каждого торчало по бутылке пива.

– Я? – удивился Карлсон.

– Вы, вы! Попросите любопытных разойтись! Перекройте улицу, что ли?..

Карлсон – он же помощник оператора Виктор Кваснин, а попросту Витек, – взялся за выполнение поставленной перед ним задачи с энтузиазмом, подошел к ее решению творчески. Зачем-то сняв «кепку», он пятерней пригладил свои реденькие бесцветные волосы и… бросился в бой. Подхватив стоявший рядом с ним полутораметровый штатив, Витек занес железяку над головой и с угрожающим воплем ринулся на любопытных прохожих, причем его несколько занесло, поскольку он, как всегда, был несколько на взводе. Одна из лап штатива едва не угодила в лицо деревенского вида дядьке. Тот, обругав чокнутого энтузиаста, ушел прочь, за ним последовали и другие, укрепившись во мнении, что в кино в основном работают крайне опасные психи.

Впрочем, на этом Витек не остановился. Отхлебнув из бутылки пива – подкрепившись, он извлек из машины, перевозившей технику оператора, еще один штатив и, разместив стойки на противоположных сторонах узкой улицы, протянул между ними ленту рулетки.

– Задание выполнено, – отрапортовал он, становясь навытяжку перед режиссером, который, честно говоря, не ожидал проявления подобной резвости и несколько растерялся.

– Знаете ли… э-э…

– Витя, – подсказал Карлсон.

– Н-да… Витя. Вы бы, Витя, поаккуратнее как-то… – неуверенно, что ему вовсе не было свойственно, посоветовал Михаил Георгиевич.

– Есть! – отозвался Витек, обдав режиссера волной стойкого многодневного перегара.

Относительно Стеллиного спокойствия Ира заблуждалась. Девушка прикладывала неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках. Она деревянно улыбалась гримировавшей ее Эле, машинально отвечала на вопросы и думала о том, что наконец-то настал долгожданный миг – сейчас она встанет «на исходную», прозвучит команда: «Мотор!», и оператор направит камеру на нее… Именно на нее, Стеллу! От этого где-то в груди холодело и щекотало, будто сотни маленьких нежных бабочек взмахивали крыльями, готовясь выпорхнуть на волю…