Текст книги "Андрей Ярославич"
Автор книги: Ирина Горская
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
Однажды брат потихоньку показал ему серебряную чарочку. Они оба понимали, как много это значило. Это было напоминание о том, кто Андрей на самом деле; и не надо было, нельзя было забывать об этом. Брат улыбнулся. Андрей посмотрел серьезно на него, обнял одной рукой за плечи. Прижались друг к другу худенькими косточками под рубашонками грубыми и грязными. Андрей ведь был правитель, жемчужная туча, и долг его был – ободрить и защитить своего первого, самого верного подданного…
Большие возвращались вечером. Дети спускались с печи, совали тонкие ножки в темные валенки больших, напяливали, натягивали овчинные полушубки больших и медленно, сгибаясь под тяжестью зимней взрослой одежды, тянулись во двор. Медленно передвигались по снегу, будто сказочные карлики. Вдыхали морозный воздух, закидывали головы и видели темное-темное звездное холодное небо…
После опять сделалась весна. Еды было совсем мало. Ели траву, варенную в воде. Теперь не надо было все дни сидеть на печке, стали играть во дворе. Андрею вдруг захотелось играть с одной девочкой, чуть постарше его. Он сам не знал, почему именно с ней, чем она отличалась от других детей, кажется, была такая же чумазая, худенькая и светлоголовая. Помнил, что сам себе задавал этот вопрос: почему? Но никому, даже брату, не повторил бы этот вопрос… Отнимал у других чурочки и тряпицы и отдавал ей. Она принималась громко смеяться, закидывала головку на тонкой шейке, встряхивала всклокоченными светлыми волосами. Он чувствовал странные тревожность и удовольствие. Кажется, она была побойчее других детей. Брат, неизменный прежний товарищ его игр, стал казаться ему докучным. Почему-то все время следовал за Андреем и этой девочкой, хотел играть с ними. Девочка смотрела на мальчиков и гримасничала с какой-то странной насмешкой, кривлялась. Андрей стал сердиться на брата.
– Мы будем прятаться, а ты ищи! – приказывал.
Брат закрывал глаза ладонями. Но чуть раздвигал пальцы и подглядывал.
«Он не слушается меня, – думал Андрей. – Это из-за нее…»
– Беги! – говорил девочке. Хватал ее за руку и дергал. Она бежала за ним к зарослям какой-то высокой травы у плетня. Но перед этим нарочно вскрикивала громко. Брат отбрасывал тотчас ладони от лица и бежал следом за ними…
Андрей понимал, что все это нехорошо для него. Слова «унизительно» он еще не знал. Не было и открытых ясных рассуждений в его детском сознании, все происходило как-то смутно.
Однако решение пришло. Хотя он и не смог бы высказать словами это решение.
Однажды на дворе он взял девочку за руку. Ручка тонкая ее напряглась. Но девочка посмотрела на него и вдруг смирилась и пошла за ним. Он ощутил желание сильно сжать ее руку, чтобы ей было больно. Но он подумал, что это плохое желание, и подавил его. Подвел девочку к брату и сказал:
– Возьми!
Снова захотелось сделать ей больно и плохо (он еще не знал, что захотелось унизить). Захотелось больно дернуть ее за руку, так, чтобы она упала на землю. И снова подавил такое желание. Стало хорошо ему, когда ушло это желание… Вот так прежде отдал брату чарочку. И тоже стало хорошо тогда.
Брат поклонился Андрею. И девочка тоже поклонилась. Теперь они оба сделались – его подданные. И другие стали играть в эту новую игру. Из бревнышек соорудили Андрею трон. Андрей сидел на троне. Поочередно подходили к нему и подносили дары: чурочки, тряпицы, траву. Мальчики подводили девочек и отдавали правителю, ставили у трона. После он приказывал брату отдарить верных приближенных. Снова все подходили, и брат раздавал тряпицы, чурочки, траву. Девочки были служанки, мели двор пучками травы…
Стало совсем тепло, лето сделалось. Их теперь отпускали в луга. Девочки собирали цветы, плели венки, заплетали в косички длинные, гибкие стебли. Мальчики играли в походы воинские, уводили девочек в плен. Андрею хотелось самому драться, но брат сказал, что правитель только смотрит, а дерется полководец, а полководец был он сам. На лугу устраивали Андрею травяной трон, вели пленниц и несли добычу. Жужжание, стрекот и сладкий запах цветочный пологом повисали над лугами…
Летом еды было побольше. Ягоды были. Но после осень пришла. Холодно стало. Снова загнали детей на печку. Еды все меньше становилось. Голова стала кружиться, хотелось лежать. Брата сняли с печи, совсем тихого, и положили на пол. Анка стала плакать над ним и ломала руки свои. Андрей, вспомнил ярко, как лежал мертвый большой воин, ее муж… Но брат не мог быть мертвый! Не должно было быть такого! Андрей хотел спуститься с печи, он был совсем слабый, не было сил. Голова не поднималась с жесткой свалявшейся овчины.
– Анка! – позвал. – Анка!
И впервые пестунья-кормилица его не откликнулась, не отозвалась на его зов. Плакала над своим сыном.
И Андрей тоже заплакал тихо. В пальцах что-то было твердое. Охватил – серебряная чарочка это была.
– Анка! – позвал: из последних сил.
Теперь-то она должна услышать. Ведь он теперь не для себя зовет, а для брата!
Она подняла к нему заплаканное лицо. Он свесил тонкую детскую руку, протягивал ей чарочку:
– Возьми!.. Дай ему!.. Это его!..
Усилие было слишком велико, он потерял сознание…
Но успел подумать, что ведь это – эта чарочка серебряная– это очень важно! Это не какие-то деревяшки и тряпицы, это настоящий дар его, то, что он подданному своему поднес. Самому верному своему, лучшему подданному!.. И это должно всегда оставаться у брата, даже если… мертвый!..
И пестунья поняла это. В одежду мертвого спрятала дар его господина, положила в гроб маленький… В землю вместе с первым его подданным ушел первый дар Андрея…
После Андрею снова полегчало. И зима стала проходить. Он тянулся к Анке, но она ласкала его холодно и даже отстраняла порою. Впервые он почувствовал сиротство и одиночество. Он сделался мрачным и сердитым. Другие дети досаждали ему своим глупым шумом. Однажды он лежал на печи, отворотившись, когда взобрался на печь другой мальчик и принялся шуршать тряпицами и сухими травками. И вдруг Андрей сам не знал, что это с ним сделалось, но приподнял голову и крикнул тонко и отчаянно:
– Ступай прочь!
И мальчик послушался, покорно и даже торопливо слез с печи. А потом вдруг забралась на печь Анка. Взяла Андрея на колени, прижала к этой знакомой теплоте своего тела. И, не открывая глаз, он заплакал…
Но неужели все время должно было быть так – скудно, тесно, грязно? Почему? Ведь он на самом деле правитель – жемчужная туча! Он должен жить среди всего красивого. Почему же все не так? Почему все неправильно, как не должно быть?..
Феодосия, венчанная супруга князя Феодора Димитриевича, а по-княжому – Ярослава Всеволодовича, сидела в своей уборной горнице перед зеркалом. Зеркало это, бронзовое, полированное, на серебряной подводке, прислал ей с другими предсвадебными дарами князь-жених. И теперь казалось, давным-давно это было. И откуда явилось оно в лесном краю, в Переяславле-Залесском, зеркало это? Вытянутые тела серебряных чешуйчатых драконов окаймляли гладкую золотистую поверхность, и словно бы из глубины выплывало ее лицо. Она сидела одна. И это было ее лицо.
С той поры, как Ярослав занял киевский стол, он лишь наезжал в Переяславль, самое верное свое владение. Княгиню он в Киев не взял и жил там, как предки его живали, до крещения еще, в пиршествах проводил время, в терему наложниц. Но она чувствовала, что в одном соперниц ей не нашлось: в понимании его. Лишь она одна понимала его так, как это ему было нужно.
Сегодня ей принесли весть: княжий поезд близится. Из окна башенного видать верховых. И его, все еще стройного всадника на высоком коне. Вьется на ветру алый плащ…
Посмотрелась в зеркало. Чуть туже стянула повязку головную белую из гладкой ткани. Пусть лицо будет глаже, пусть лицо ее увидится ему светлее…
Ей уже принесли эту весть. Радостную для него, конечно. А к нему явились с вестью этой? Поспели? Если нет, она промолчит, пока не поспеют. Но она чует: поспели. И он едет к ней! Он, конечно, уже принял решение. Но он желает знать, как она поймет его. Она должна верно понять его. И даже и не для себя, нет. Хорошо быть властной хозяйкой Переяславля, но не эта власть дорога ей, дорога судьба сыновей. Особенно старший, любимый, Александр. После смерти Феодора он – старший наследник отца… О, она все поймет как надо… А любовь, странная та любовь, от которой одна лишь боль сердцу… Что ж, стало быть, не судьба!..
Трапезовала вместе с ним в столовой своей горнице. Когда кравчая боярыня поднесла жареную курицу, будто молодоженам, князь улыбнулся княгине открыто и весело. Она ответила ему такою же улыбкой и чуть – с этим женским лукавством, столь привлекательным для мужских сердец…
А сама поняла: он получил весть, он принял решение…
Говорили вечером в ее спальном покое. Здесь, в одних рубахах, пусть по-прежнему величавые, пусть оба – старого рода, но все же – супруги, готовые к плотскому единению. И потому она знала, какою должна быть: понимающей, но доброй; для мужчины невиданная добродетель женская – доброта. Выдумка мужская мучительская! Собака, защищая щенков, кусает врага. Лошадь лягает врага, защищая жеребенка. С чего же матери человеческих детенышей быть доброй! Но она сегодня будет доброй; она будет такою, какой должно быть женщине по их мужским выдумкам…
Конечно, он сказал ей то, что она уже знала от своих верных людей. Нашелся его сын, его Андрей!..
Феодосия с живою радостью схватила супруга своего за руки порывисто.
Нет, она не будет задавать ему вопросов, пусть он все скажет сам.
Он сказал, что возьмет наконец-то мальчика к себе. Давно следовало бы сделать это. Сделай он это раньше, и Феодор… Да, Феодор был бы в живых… Княгиня положила руку на плечо мужа. Пусть он чувствует, что на нем нет вины. Одна лишь судьба виновна…
Он сказал ей, что еще не решил, куда ему везти мальчика. В Киев или в Переяславль-Залесский, в свою верную вотчину, еще отцом данную.
Она, подумав немного, заговорила разумно и ясно. Сказала, что ведь Андрей – внук мордовского князя и сын князя русского. Именем этого мальчика может с полным правом двинуться мордва на Нижний и далее, на русские земли. Опасно оставлять его на воспитание мордовским родичам. А где жить ему? Она полагает, лучше бы с братьями, здесь в Переяславле. Пусть узнает с детства братьев своих, ведь с ними придется владеть ему уделами Русской земли. И мордовский его удел пусть достанется ему как русскому князю, а не как мордовскому правителю…
Все выходило так хорошо, ясно. Она говорила и сама верила. И только в самой душевной глуби – нет, не верила в эту ясность, темное прозревала и в себе и во всем…
– Стало быть, я могу положиться на тебя? – Он улыбнулся ей не любовно – дружески.
В этой дружественности вместо любви – обида была ей. Но не показала. Отвечала серьезно?
– Да, я буду заботиться о твоем сыне, как подобает старшей, венчанной супруге и хозяйке теремов заботиться о семейных мужа своего…
…После Анка даже сама себе дивилась. Ведь не спросила об отце, и сердце ее не дрогнуло, и будто и не помнилось о прежнем… А он, Михаил? И его сердце не дрогнуло, и он не вспомнил?.. Верные приближенные своих господ, они говорили только о мальчике, о ее питомце… Наутро Михаил тихо унесет его. Анка приведет маленького Андрея на условленное место, где береза большая сухая… А дальше… Будут снова места родные, увидит отца… Настоящей пестуньей княжича сделается она, не простая будет ее жизнь… Хмурила брови, гнала прочь горькие мысли об утратах невозвратимых…
Тепло, ехать будет хорошо…
Но заря еще не брезжила, когда тихо вошли в бедный дом незнакомцы, неведомые люди. Прокрались тенями. Руки протянулись на печь, где она спала чутко, прижав к себе мальчика. Тотчас проснулась. Хотела закричать. Свет луны бледнеющей упал на эти руки протянутые темные. Она обмерла от ужаса. То волчьи лапы были!..
Не в силах была кричать, звать на помощь. И разве пришла бы помощь?
Прежде она не верила… Неужто правда? Неужто возможно обращение это в зверей? И тайные служители мордовского бога-волка и сами обращаются в страшных волков?.. Крестик нательный поднесла к губам… Руки-лапы бережно взяли спящего ребенка, унесли… Исчезло все… Куда? Зачем? Где искать ей маленького ее Андрея? Зачем ей жить? Что утишит ее отчаяние и тоску? Грех накладывать на себя руки… Монастырь?..
Бежать к Михаилу… сказать… А если стерегут ее?.. Что сделают с мальчиком? Ужели принесут в жертву богу-волку? Ужели выйдет из чащобы страшное существо, разорвет в своей безмерной жестокости светлое детское тело, обглодает нежные косточки?… Нет, не стерегли ее… Опустело бедное жилище… Куда увели всех? Как тихо сотворили это… Спящих унесли… Отчего бросили ее?..
Спрыгнула с печи проворно. Заря разгорелась. Кинулась к двери – не отворить – приперто снаружи. Окошко крохотное, бычьим пузырем затянуто – не вылезешь в окошко… Села на пол, на овчину, – заплакала…
Плакала долго. Ослабела, уснула…
Проснулась от яркого солнца. В окошко вошел свет яркий дневной, и бычий пузырь – не преграда ему. И вместе с этим светом солнечным явился громкий уверенный стук… В дверь стучали… Но кто? Она побоялась ответить. Сжалась на овчине… Что-то будет с ней?..
– Анка! – закричал-позвал сильный голос знакомый. – Анка! Здесь ли ты, Анка?..
Голос Михаила!..
Вскочила легко на ноги. Сама закричала:
– Дверь отворите! Выпустите меня!
Шумно вошли воины… Знакомые с детства шлемы и кольчуги… Заплакала снова… Худо было, а все же – радость!.. Свои!..
Сбивчиво рассказала Михаилу о похищении мальчика…
– Нет, – сказал один из воинов, – то не были волки и не были люди, обратившиеся в волков. То были всего лишь служители бога-волка, одетые в звериные шкуры. Надо в эти дни отыскать место большого молебствия. Там нарекут мальчика мордовским князем, чтобы именем его совершать походы и ширить владения…
Анка поглядела на говорившего. Глаза у него чуть скошенные, карие, светлые, и смотрят добродушно, хотя слова его – слова человека решительного и сильного. Но сам он худой и невысокий. Плешь проглядывает сквозь рыжие редкие тонкие волосы. И бородка острая тонкая, рыжая, с краснинкой… Чем-то напомнил ей мужа, Ушмана Байку… Странно, ведь Ушман Байка рослый был… А этот… Но вот напомнил… После она узнала его имя – Лев. Это был один из дружинников Ярослава, крещеный болгарин с Идыла, с Волги, пошедший на службу к русскому князю. В его родном городе, в Болгаре Великом, тяготело над ним какое-то обвинение. Не любил он об этом говорить, но проведали, что убил в ссоре важного человека и ответить должен был своей смертью. И тогда бежал и сменил веру и имя. Прежнее его болгарское имя было – Бисер – «жемчуг»…
На большой поляне в березняке человек в большом уборе из птичьих перьев, черных и белых, держал Андрея на руках, подняв над землей высоко.
Горел костер. Было много людей. Почти все были в белой одежде. На ветках берез висели пестрые тряпицы и лепешки. Что-то пахнущее вкусно варилось в большом котле.
Человек в уборе из птичьих перьев говорил непонятные слова. Но Андрей уже понял, что самое важное лицо здесь – он сам, хоть он и маленький еще. Наверное, теперь все будут обходиться с ним, как должно обходиться с настоящим правителем. У него будет все самое красивое, золотое и серебряное. Он будет – жемчужная туча…
Крестильный крестик выпростался и закачался поверх чистой рубашонки, недавно надетой на мальчика…
Совсем недавно он проснулся среди этих незнакомых людей, но они были с ним ласковы и обещали, что скоро приведут Анку…
Русские воины не очень удивились бы этому мордовскому молебну на открытой круглой площадке. Не так уж много времени миновало с той поры, как предки их молились в круглых языческих капищах Триглаве, Стрибогу и Яровиту…
Но сейчас никто и не подумал об этом…
Вихрем вынесло на поляну всадников. Люди в белой одежде закричали. Всадники давили конями и убивали мечами тех, что собрались на поляне. Собравшиеся кинулись бежать…
Какой-то рыжий, почти красноволосый, краснобородый человек-всадник выхватил Андрея из рук человека в птичьем уборе. Андрей подумал, что сейчас убьют этого человека в птичьем уборе, и сильно зажмурил глаза. Он не боялся. Но все же чем-то страшно было убийство; он и сам не мог бы объяснить чем…
Снова Анка с ним была. Снова ехали. Красноволосый вез его на своем седле, держал перед собой. Анка ехала на другом коне, рядом. Перед тем как сели все на коней, она целовала Андрея, обнимала и говорила, что он едет к отцу и будет теперь всегда жить как настоящий сын правителя, богатого и знатного, а после вырастет и сам будет богатым и знатным правителем.
Анка смотрела на красноволосого. Еще один воин был приметный, глядел на Анку…
– Этот красноволосый, который везет меня, он теперь твой новый муж? – громко спросил мальчик.
Воины засмеялись. Анка прикрыла лицо рукавом…
Когда спешились и отдыхали, Андрей тихо спросил ее:
– А тот, вон тот, он тоже был твой муж?
Красноволосый, сидевший неподалеку, услышал, повел головой и ухмыльнулся; чувствовалось, что он восхищается и гордится умом мальчика. Андрею это нравилось.
– Нет, – сказала Анка просто, – он не был мой муж, но мог бы и быть моим мужем, только это давно все миновало. А тот, кого ты красноволосым зовешь, он и вправду будет моим мужем. В церкви обвенчаемся, по закону.
Развели костерок и жарили зайца.
– Они охотники? – спросил мальчик.
– Они – воины твоего отца, – отвечала пестунья.
– Теперь всегда будем говорить по-русски? – Андрей глянул на нее испытующе.
– Всегда, – отвечала она коротко. Притянула его к себе, прижала к груди и вздохнула легко…
«Не ощущаемое нами движение»
хали в хорошей повозке. Сначала были на конях, потом появилась хорошая повозка. Откуда-то взялась. Устлали повозку соломой и еще сверху – коврами. Анка устроилась в повозке по-хозяйски и Андрея, питомца своего, хорошо усадила, и все спрашивала, не тряско ли ему.
– Нет, – отвечал мальчик рассеянно.
Ему хотелось получше рассмотреть ковры, но они ведь на коврах сидели. Он наклонялся и водил пальцем по жестким узорам. Анка сказала, что в доме его отца ковры еще красивее, а эти что, эти простые, грубые.
Он спросил, большой ли у отца дом.
Анка заговорила с удовольствием, что у его отца дом очень большой, и весь город принадлежит его отцу, и она, Анка, родилась и росла в этом городе… И не один город принадлежит его отцу – много городов. И в том городе, куда они едут, Андрей увидит своих братьев… Голос ее дрогнул. Андрей подумал, что о своем сыне, о его первом брате и подданном вспомнила она.
– Я тебя никогда не оставлю, – сказал Андрей своей пестунье, – всегда буду с тобой!
Она привычно погладила его по голове, по выгоревшему светлому ежику…
Долго ехали.
Сначала останавливались в лесу, на полянах лесных. После – в деревнях. В деревнях уже говорили по-русски. Воины его отца говорили с людьми в деревнях властно и даже били их. В деревенских домах ему и Анке отдавали самую лучшую еду, в горнице стелили им постели, а сами хозяева уходили спать во двор, в какие-то дворовые постройки. Деревенские жители говорили с его Анкой почтительно. А она держалась гордо, голову вскидывала. На голове ее был повязан простой черный плат.
Было лето, и было тепло. Анна сказала, что здесь, на ее родине, всегда летом тепло и зимой не так холодно…
Ехали переяславльскими владениями князя Феодора-Ярослава. Земля здесь хороша была – чернозем с подзолом…
Красноволосый Лев подъехал близко к Михаилу, теперь их кони шли рядом, почти голова в голову.
Лев спросил Михаила, будет ли он в это лето нанимать работников – урожай снимать с огорода, или обойдется своими слугами и холопами. Смысл вопроса был простой – желание примирения с прежним женихом Анки. Михаил был женат, имел детей, но засаднило, когда Анка будто и не помнила прежнего, прошлого, такая сделалась… И больно скоро сладилось у нее дело с этим болгарином… Но примиряться надо было…
И Михаил отвечал своему дружиннику, что нет, нанимать никого не будет…
Анка прислушивалась к разговору. Ехали они совсем рядом с повозкой; ей хотелось, чтобы они друг с другом ладили. Михаил ведь начальствует над ее мужем теперь… Она и вправду не могла ярко вспомнить прежних своих чувств к Михаилу; слишком много, должно быть, вынесла за это время ее женская душа…
Она поняла, что ссоры не будет, и обрадовалась. Заговорила весело с Андрейкой, стала говорить ему, как хорошо летом на огороде; она его поведет, все ему покажет, будет он горох лущить и репку грызть, – весело ему будет… А земля здесь хорошая-хорошая! Все родится – ячмень, рожь, овес, лен. В лесах белки, волки, лисицы. Шубку на беличьем меху сделают ему, красивую…
Он вспомнил, как ловили и жарили рыбу, варили уху, и спросил:
– А рыба здесь тоже есть?
– Есть и рыба! – Она говорила радостно и чуть нараспев, будто сказку рассказывала. – В Плещеевой озере живет рыба, а красную рыбу – с Волги привезут…
– Красная – вкуснее?
Она засмеялась и снова погладила его по голове.
Ростово-Суздальская земля… А далее – пограничье со степью – печенеги, тороки, половцы… От стародавних полян ведут свой корень насельники переяславльских владений, а те, поляне, те – от совсем уж стародавних, прозывавшихся алано-сарматами…
Теперь ехали по неровной болотистой местности, мимо стены темных дремучих лесов. Поэтому и прозывается этот Переяславль – Залесским. А то ведь есть еще и Южный Переяславль, и Переяславль Рязанский. Сын князя киевского, Владимира Мономаха, Юрий, прозванный Долгоруким, ширил владения свои с юга на север, но Южную Русь в названиях возрождал, отсюда и все Переяславли…
Заболоченной дороги Анка побаивалась, но виду не показывала; нельзя было пугать мальчика своим страхом.
– Река! Река! – вскрикнул он.
Вспомнил ту, оставшуюся далеко, длинную, большую, серебряно играющую на солнце… А эта – нет, не такая…
– Это река Трубеж, – сказал красноволосый, наклоняясь с коня.
Верх к повозке только в дождь прилаживали, а так без верха ехали, и было все кругом видно.
Вот земляной высокий вал показался. Холм – и река вьется, течет вокруг холма. А с другой стороны – большой ров с водой, глубокая-глубокая яма, и вода в ней стоячая.
– А купаться здесь, что ли, или в той реке? – спросил Андрей.
Теперь он обращался не к одной Анке, а будто и ко Льву, и к Михаилу.
– В реке будешь купаться, княжич, – отвечал Михаил.
Андрей вдруг задумался. Кажется, прежде его «княжичем» не звали. Важность была в этом названии…
На валу открылся глазам деревянный рубленый город. Стена двойная, двенадцать башен деревянных.
Любопытство ко всему новому, окружающему, пересилило задумчивость мальчика.
– А как мы въедем?
Анка жадно вглядывалась. С детства все знакомое…
– По дороге вверх, – снова отвечал ему Михаил, – а там – через ворота. Трое ворот в нашем городе – Спасские, Никольские и Рождественские.
– А больше, чем трое ворот, бывает в городах?
– Не знаю. – Михаил усмехнулся.
И Михаил, и Лев, и Анка невольно думали об одном? об остроте ума и смышлености этого мальчика, которого уже все они ощущали своим питомцем. Анка подумала с тревогой, каким соперником будет ее Андрей другим сыновьям Ярослава… Мал ведь он еще, беречь его надо, растить…
– А из города по реке Трубеж проведен подземный тайный ход… – рассказывал мальчику Лев.
– А вы все откуда про него знаете, если он – тайный?
И снова засмеялись трое, гордясь этим мальчиком.
– Наверное, для врагов тот ход – тайный, – сказал Михаил.
– Все знают, что проложен подземный ход, но никто не знает, где он, как войти в него, куда он ведет, – вступила Анка.
– И отец не знает?
Мальчик впервые спросил об отце. Анка уловила робость в голосе своего питомца.
– Отец твой знает о подземном ходе, – заговорила она, обнимая маленького Андрея. – Многое знает отец твой. Он умный. И добрый он, будет любить тебя…
Конечно же князь будет любить мальчика, ведь как любил мать его! Но об этой любви Анка молчала. Но знала сердцем, отец полюбит сына…
– А церковь ты видал когда-нибудь? – спросил Михаил. Он увидел, что мальчик сделался робким и снова задумался. И Михаил пытался отвлечь его…
Андрей понял, что этот взрослый отвлекает его от мыслей, потому что думает: а не печальны ли мысли мальчика… Надо отблагодарить Михаила за такую заботу. Но как? Только показав, что Андрею интересна беседа с ним.
– Нет, я прежде не видал церквей, но Анка мне о них рассказывала.
– А теперь и повидаешь! Красивую соборную церковь Преображения Господня! Еще князь Юрий Долгорукий, твой прадед, выстроил ее…
– Надежную крепость строил здесь князь Юрий, – сказал Лев.
– А твой дед Всеволод еще укрепил город, – Михаил посмотрел на мальчика и на этот раз увидел, что Андрей снова задумывается.
Разговор об укрепленной крепости вызвал в памяти маленького Андрея картины жизни в крепостце Пуреша. Смутно запомнились и пожар, и разорение Пурешева городка… Но кто были те воины, разорители его родных мест? Похожи были на этих? Он вспоминал напряженно… Кажется… похожи…
Кто же ему враги и кто для него – свои? Он был пленником Пуреша? Его отец – враг Пуреша? А тот человек в уборе из перьев хотел ведь, чтобы Андрей сделался правителем… Того человека убили? Эти воины? Но они добры к Андрею, и Михаил, и этот красноволосый Лев. И Анка радуется и говорит, что Андрею будет хорошо у отца… Но ведь самое важное – другое… Надо потихоньку спросить ее, чтобы никто не слышал…
Андрей обнял свою пестунью за шею, охватил обеими руками, прошептал ей на ухо:
– Анка! Здесь, в городе отца, я вырасту настоящим правителем? Это все – мое настоящее, без обмана? Скажи мне правду!..
И, не разнимая его теплых тонких рук, она тоже прошептала ему на ушко:
– Твое, Андрейка! Все здесь твое, настоящее, истинное, без обмана! Правда! Святым крестом клянусь!
Она бережно разняла детские ручки и перекрестилась.
Он смотрел на нее пристально, во все глаза…
– Когда я вырасту, я буду править этим городом? – тихо спросил он.
Нет, нелегко отвечать на вопросы этой умной головки. Анка покосилась на Льва и Михаила. Ей не хотелось, чтобы они слышали.
Потянула мальчика к себе на колени. Теперь они сидели тесно прижавшись друг к дружке, так у них водилось.
– У тебя много братьев, Андрейка мой, – шептала пестунья. – Самый старший из них – Александр. Старше его Феодор был, но Господь прибрал его… – Она хотела говорить мальчику об участии Феодора в мордовском походе. Пусть не знает пока, что родной его старший брат с дружиной приходил воевать землю его матери… – Переяславль-Залесский всегда старшему в роду идет, – говорила она. – Был бы Феодор в живых, Феодору достался бы в удел этот город. Но Феодора уже нет в живых, и город отойдет Александру. А тебе в удел пойдут другие города. У отца твоего много сыновей, твоих братьев, но и городов много у него. Никто из сыновей-наследников не останется в обиде… – Андрей слушал. Теперь и Анка хотела отвлечь его. Слишком серьезным представлялся ей этот внезапный разговор. И ведь и шести лет еще не минуло ее Андрейке! Что же дальше-то будет? – Мне отец рассказывал, – перевела она речь свою совсем на иное, – отец мне рассказывал, будто в нашем городе давно когда-то жил молодой богатырь-кожемяка. Змей страшный похитил красавицу княжну, а кожемяка этот одолел змея страшного…
– И сделался князем? – спросил быстро мальчик. – И женился на красавице? А какой был змей?
– Змей был огромный, и было у него три головы, «три пасти выдыхали дым и огонь…
– А как же он не обжегся, этот кожемяка?
– Щит у него был…
– А щит почему не сгорел?
– Ой, Андрейка, не ведаю и не знаю! – Она развела руками.
– Стало быть, и ничего не было, и князем он не стал, и на красавице не женился. Ведь князьями не становятся, князьями только рождаются, правда?
– Должно быть, правда…
Незаметно, за разговорами, въехали в ворота. Сторожевые воины пропустили их. Один из стражей сказал Михаилу, что сейчас жена проведает о его приезде и кинется встречать его. Андрей заметил, как ухмыльнулся Лев, услышав эти слова; а Михаил словно бы смутился. Но, заметив, позабыл тотчас. О своем задумался. Как встретит его отец?..
Увидел большие деревянные дома. Высоко возносились округлые и треугольные кровли. Мимо домов, высоких и низких, люди ходили. Стали кланяться повозке. Мужчины были в перепоясанных рубахах до колен, в узких штанах, заправленных в сапоги или присобранных у лаптей; на головах – круглые темные шапки. Женщины повязаны были пестрыми платками. Но почти так же одевались люди и в местах, где он родился…
Вот въехали на княжеский двор. Это был словно бы город в городе. Торг шумел, гомонил. Толкались вокруг палаток, прилавков и лотков…
Много служителей было на княжеском дворе. И поварня обширная, и мыльня, и кузницы были здесь. И сокольники, и ткачи, и рыбари. И прочие разные служители– не счесть. И семейства дружинников, и рабы бессемейные в избах с нарами… И свободные земледельцы окрестные являлись в город…
Шумно было…
И совсем близко сделался деревянный, очень большой дом – дворец.
Повозка остановилась у ограды. Всадники спешились. Анка слезла, Лев снял Андрея, поставил на землю. Анка принялась одергивать рубашечку на мальчике, оправлять платок свой… После взяла Андрея за руку… Пошли…
В те далекие времена было так, что прозвания «отец», «мать», «сын», «дочь», «дети» означали не только и даже и не столько родство по крови. Все подданные являлись детьми правителя. «Сыновьями» и «племянниками» именовались знатные заложники, которые жили и воспитывались при дворе. Старшая жена князя почиталась матерью всем детям, которых он признавал своими…
И маленький Андрей уже знал, что теперь у него будет мать – жена его отца. Но отец его был ему и по крови отцом…
Однако эту жену отца он увидел прежде, нежели самого отца увидел.
И даже и не лицо ее увидел, а шапку. Занятная была шапка, пестрая. После Анка ему сказала, что шапка эта зовется «кокошником». Он голубой был, этот кокошник, и весь в золотой вышивке. И подвески свешивались с этого кокошника – золотые шарики на цепочках. А с ушей княгини свешивались серьги – большие серебряные кольца, каждое – с тремя золотыми бусинами. Волосы на голове тоже были видны – темные и расчесанные на пробор прямой. А по груди парчовой расстилалось ожерелье в несколько рядов…
Княгиня сидела на троне – и встала, сошла вниз по ступенькам, улыбнулась Андрею и коснулась его головы. Пальцы у нее были холодные. Невольно он чуть отклонил голову… Она снова улыбнулась… Он смутился в от смущения принялся оглядывать большую палату дворцовую. Стены были ярко разрисованы. Солнца с человеческими ликами были нарисованы и хвостатые большие звезды…
Он подумал, какие холодные руки у этой жены его отца! Сердитая она? Должен он слушаться ее? Там, в Пурешевом городке, он был правитель, пусть это была игра, но все равно он был важнее всех. А здесь над ним будет вот эта жена его отца, и еще какие-то братья у него… И совсем не нужны ему братья! У него был один брат, умер; и другие не нужны… А отец?.. Где же отец? Анка сказала, отец будет любить его… Анка!.. Где она?