Текст книги "Андрей Ярославич"

Автор книги: Ирина Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Однако не погибли, воротились. Принеслись стремглав. Дурные вести принесли. Алексич не пробрался в Галич, дорогу отрезало войско ордынского воеводы Куремсы. Но следом за Алексичем возвратился долгожданный, давно посланный гонец, едва удалось ему вырваться из города. Он привез письмо от Даниила, тот писал кратко, что придется ему отбиваться от ордынцев и потому не сможет помочь Андрею и советует Андрею, не выжидая более, бежать, бежать на Север, пробираться в свейские земли, к противникам Александра… Сначала это короткое письмо произвело на Андрея мучительное впечатление. Но Андрей был совсем уже взрослый человек и быстро понял, отчего это впечатление возникло. Конечно же, оттого что Даниил ничего не написал ему о будущем, не строил никаких планов, не подбадривал его, даже и о дочери своей ничего не спрашивал. Но и зачем спрашивать? Разве Андрей сможет отослать ответ? И зачем ободрять Андрея, будто малого ребенка, Андрею двадцать два года минуло. И если уж пришла беда, надо встретить беду прямо и спокойно, и сухо даже… Но если бежать на Север, значит, в Псков сначала… Новое чувство самостоятельности заставило Андрея задать себе несколько важных вопросов. Действительно ли надо бежать? Даниил ведь издали смотрит, все ли увидел хорошо? Ведь появление ордынца у своих границ не предусмотрел Даниил! И если бежать, то как же Танас? Ведь он союзник Андрея! Следует предупредить его. И все люди владимирские, все, что поддерживали Андрея… Он должен предупредить их, он не должен бежать тайно!.. Но сначала дать знать Танасу о письме тестя… Андрей отправился снова к брату. Эти поездки давали иллюзию действия. Андрей понимал, что это всего лишь иллюзия, но такая иллюзия нужна была ему. Танас воспринял дурные вести по-своему – решил перевезти жену и детей в Переяславль-Залесский, город хорошо укреплен, и тайный подземный ход есть… Андрею дальнее детство вмиг вспомнилось, как везли его в Переяславль; Анка, Лев, Михаил, отец, маленький Танас на дворе… Как давно Андрей в Переяславле не бывал…

Дома, во Владимире, ждали Андрея вести еще более неладные и подтверждавшие совет тестя – бежать. Вернулся Андрей Василькович. Оказалось, Александр жаловался Сартаку на Андрея… Жаловался?.. Будто Александр и Сартак не знают друг друга?..

– Кто это сказал, будто он жаловался на меня? И на что же он мог жаловаться?..

В становище Сартака говорили, будто жаловался Александр на непочтение Андрея к нему, Александру, к старшему брату… Андрей усмехнулся, плечи приподнялись и опустились… Но помимо жалоб на это самое «непочтение», Александр обратил внимание Сартака на то, что Андрей не выплатил хану «дани» и «выходы» – обязательные княжеские денежные подношения. Но ведь Андрей и не должен был ничего платить, ярлык, данный ему Огул-Гаймиш, освобождал его, он мог почитать себя независимым и от Сарая на Волге, и от Каракорума… Но Огул-Гаймиш давно уже не существует. И что теперь могут значить данные ею права? Один ветер!.. И одно право теперь – право сильного!.. Но и это право должно подкрепляться чем-то. Сартак вручил Александру подобное подкрепление – ярлык на великое княжение владимирское, власть над всей Русью Северо-Восточной. Да, Андрей Боголюбский был не Андреевым прародичем – Александровым. Александр воплотил его мечту. Александр теперь являлся на Русь почти что самодержцем, над ним стояла лишь тартарская власть, но она стояла и за ним, и он мог за нею укрываться, опираться на нее… Александр чувствовал себя в своем праве. Он был сильнее Андрея и умнее цепким практическим умом, устремленным к цели, четко определенной. Василькович привез известие и вовсе страшное: по указу Сартака снаряжается войско, но куда направят это войско, покамест содержится в тайне…

Андрей покривил, растянул губы… Александр более не хочет играть в шахматы ни с ним, ни с Даниилом. Игральная доска опрокинута, фигуры сброшены. Александр выиграл, потому что вместо изощренных шахматных ходов он теперь будет рассыпать простые, грубые я прямые удары…

Андрей подошел к Васильковичу, после – к Алексичу, обнял каждого и сказал так:

– Милые мои товарищи в несчастье моем, нечем одарить мне вас за вашу храбрость безмерную, за вашу службу верную! Теперь нам одно остается: положиться на милость Господню и бежать в чужие земли. Согласны ли вы делить со мною и далее судьбу свою?

И когда они выразили согласие, он попросил их предупредить всех, кто опасается власти и мести Александра и потому желает бежать.

– Решите сами, кого следует известить. Говорите открыто. Пусть узнают все! Я не тайно покидаю мой город!..

Андрея, казалось, утомили эти высокие и немного путаные речи. Он опустился на лавку и спросил Васильковича уже попросту:

– Расскажи, друг, что они еще говорили обо мне, что ты слыхал?..

Василькович снова заговорил, и трое молодых людей принялись иронизировать и даже посмеиваться над Александром, хотя понимали, что их положение– крайне дурное и близко смерти. Но они были молоды, надеялись вопреки всем обстоятельствам, которые оборачивались против них, и большую нужду имели в том, чтобы посмеяться порою и не впадать в тоску совсем уж черную…

Александр указывал Сартаку на то, что управление при Андрее идет – хуже некуда, сам Андрей только и делает, что пирует да прохлаждается на охоте, окружил себя людьми низкородными и разбойными да боярами младоумными… Тут все трое расхохотались. Ясно было, что Александр имел в виду Темера, Тимку и Алексича с Васильковичем…

Но, конечно, если уж зашла речь об управлении городами и землями, то ни Александр, ни Андрей не думали ни о каких хозяйственных реформах. Оба не сомневались в своем праве на власть, и борьба за эту самую власть и составляла их жизнь. Андрей мечтал о богатом независимом княжестве, таком, как у Даниила, мечтал о замках и храмах белокаменных, о том, как соберутся во Владимир лучшие мастера. Но для того чтобы все это начать, надо было опять же сначала укрепить свою власть… И в глубине души Андрей чувствовал верно – у него никогда не будет власти, такой, как у Даниила, и княжества такого не будет; и после него не останется ни храмов белокаменных, изукрашенных искусными мастерами, ни замков-кремлей, ни стен крепостных зубчатых… Но все равно он чувствовал, что жизнь его – не напрасна!.. Что-то, что-то останется…

Так было с Андреем.

Что же до Александра, то он уже понимал, какая она бывает, большая власть, он применялся к ней, он служил ей, но уже и примеривал на себя, как примеривают на голову державный венец, примеривают те, кому он впору придется…

Александр еще не воротился от Сартака, а на земли русские уже двинулась великая рать, огромное войско, ведомое полководцами, которых летописи русские назвали Неврюем и «храбрым Олабугой». В те далекие времена еще плохо была ведома ненависть к врагам и за храбрость почитали и врагов и союзников…

Алексич и Василькович начали собирать всех, кто надумал бежать с Андреем. Андрей еще успел съездить в Переяславль, где уже сидел Танас с женою и малыми детьми, а воеводе Жидиславу – «славному силой» – уже было все ведомо, и он еще укреплял город и готовил оборону и дружину. Говорить было не о чем. Братья простились, понимая, что, быть может, прощаются навсегда. Андрей почувствовал холодность Танаса. Тот выглядел таким унылым, угнетенным. Андрей понял ясно, что тревожит брата: участь любимой семьи…

– Послушай! – Андрей схватил брата за обе руки. – Я виновен! Тебе не надо было поддерживать меня. Но ведь еще не поздно. Для тебя еще не поздно. Покорись Александру. Ему не о чем спорить с тобой, он не станет отнимать у тебя твой удел, тебе много не надо. Покорись, скажи, что поддержал меня по глупости, ошибкой! Он простит. Не иди на крайность, оставь Переяславль. Сохрани жену и детей…

Ярослав, нахохлившись, слушал. Затем резко прервал взволнованную Андрееву речь:

– Сказал бы я тебе, Андрей, что глуп ты, да поздно уже, и не глуп ты вовсе, а умен, только ум твой – бессчастный! Ну да ты сам это знаешь… – Ярослав резко высвободил руки. – Александр не простит меня. Ты, должно быть, позабыл, что такое Александр! И я ведь не хуже тебя, и я – сын великого князя Феодора-Ярослава и недаром отцово княжое прозвание взял. И ты ошибаешься, когда полагаешь, будто я удовольствуюсь властью Александровой и собственной покорностью!.. Ты вспомни лучше тот день давний из детства дальнего… Ты вспомни!..

Ярослав смотрит прямо в глаза Андреевы. И вспоминается – широкий двор, два маленьких мальчика, Александр, походя замученная стрекоза… Александр…

– Да… – тихо произносит Андрей.

– То-то! – хмуро подтверждает Ярослав. – Он простит! Как оборвет крыльца да лапки, так простит…

Во Владимир вернулся Андрей к полудню, усталый, ночь не спал, проговорил с братом. Прилег, не раздеваясь, на лавку, но уснуть не мог… Александр – угроза самая страшная, Александр – смерть! Надо бежать и уводить всех, кому грозит власть Александрова, всех, кто поддерживал Андрея… Не мог спать, нет. Взял книгу. Раскрыл житие Андрея Стратилата, воина… Но и читать не мог, буквицы сливались перед глазами… То ли от бессонницы, то ли просто от всего того, что происходило, но он чувствовал, как возбуждение лихорадочное овладевает им, заставляет подняться, отложить книгу… Он стал ходить по комнате, от стены к стене, и даже не сразу приметил, что сильно размахивает руками… Внезапно – и будто ударило его по нервам возбужденным – зазвонили колокола… И не ко времени вовсе… Колокольный звон всегда любил Андрей. Любил перезвон в день Воздвижения Креста Господня, и мерные удары благовеста, и трезвоны всенощного бдения и литургии. Но сейчас раздавался звон частый, всполошный, набатный – звон беды и тревоги. Людской гомон достиг до спального покоя. Андрей не знал, что происходит… Наверное, надо позвать, узнать… Ничего хорошего он не ждал. Вошел Петр и сказал, что люди собрались, ждут князя. Андрей понимал, что надо показаться людям, горожанам… А зачем? Разве ему есть что сказать? Продолжался частый звон. Прежде никогда ему не ведомое чувство испытал Андрей – он подумал вдруг, что люди погибнут и очень много будет погибших… А прежде никогда… Или нет, кажется, было, когда-то, в детстве… Или не было?.. И все было с ним как в лихорадке, с быстротой отчаяния… Мелькнула странная внезапная мысль о том, что, быть может, следовало послать на Волгу, к мордве, к материнским его родам и племенам… Но как бы они могли поддержать его? Крепко держит их Орда. И разве есть у них воины, хорошо обученные?..

Петр хотел накинуть ему на плечо княжой плащ, но Андрей повел плечом и рукою – не нужно. Пошел без плаща, в свите, только шапку надел.

У переднего высокого дворцового крыльца собрались горожане. Много их было. Колокола смолкли, когда вышел на крыльцо Андрей. Уже стояли на крыльце Алексич и Василькович. Остальных своих ближних Андрей не видел. Он понял, что Константин, Темер и Тимка благоразумно не показываются народу, ведь они – всего лишь милостники княжие, а Василькович и Алексич все же бояре природные.

Увидев Андрея, люди загомонили. Василькович стоял рядом, совсем близко, что-то тихонько говорил ему. Андрей, взволнованный, измученный, все равно гляделся красивым и милым – светлый юноша – жемчужная туча. Андрей сделал над собой усилие и вслушался в тихие слова стоявшего близко Васильковича. Тот говорил, что горожане, узнав обо всем, не хотят отпускать своего Андрея Ярославича, хотят оборонять город…

Общий людской гомон стал складываться для Андреева слуха в ясные возгласы и выкрики. Люди кричали, что готовы умереть за него! Конечно, они успела привыкнуть к нему. Они боялись Александра и потому предпочитали Андрея. И еще – они просто полюбили его, как-то привязались к нему… Но эта их готовность защищать его, умереть за него пугала Андрея. Не захотелось этого! Давний разговор в Новгороде припомнился, когда Александр говорил мальчику Андрею о несметном войске. Нет, нет, Андрею не надобно, чтобы неведомые люди умирали за него, этого не надобно…

Он выступил вперед на крыльце и заговорил с этими людьми уверенным звонким голосом. Он сам не знал, как вышло это сейчас у него, такого растерянного, истерзанного всеми этими мыслями, не приводящими к действиям. Или ожило с внезапной силой во всем его существе духовное наследие предков-правителей – природное стремление и умение покорять… Андрей говорил внятно и с этой силой звонкой, что он благодарен горожанам за их преданность, но теперь он хочет от них лить достаточного разума; все знают, что ни один город, ни на Руси, ни в иных землях, не выдержал приступа войска тартарского, потому что войско это – особенное, каких не бывало прежде; он, князь Андрей Ярославич, не хочет обрекать город на гибель заведомую…

– Брат мой коварством и хитростью отнимает у меня великий стол владимирский! Но пусть Господь судит брата моего! Те же из вас, коим очень страшна грядущая власть моего брата Александра, пусть сбираются и бегут вместе со мною. Это решительное мое слово!..

Люди слушали в молчании. А при последних словах Андрея вновь загомонили, теперь, тут же, не отходя от крыльца, обсуждали, стоит ли бежать и куда бежать… Андрей расслышал.

– Бежать мне придется в дальние земли заморские! И нелегка участь беглеца. Вернусь ли – один Господь ведает! Помыслите, прежде чем решитесь бежать со мною…

Андрей повернулся и ушел с крыльца. Алексич и Василькович остались, их окружили, поднимались на крыльцо, говорилось о сборах и бегстве. А большая толпа медленно раздавалась, расходилась по домам своим…

Андрей подумал, что надо ведь снова заехать в Переяславль к Танасу. Надо ведь и Танасу бежать, спасать жену и детей. Дожидаться тартарского войска и Александра даже за самыми крепкими стенами – безумие, самоубийство!.. И подумав о семье Танаса, Андрей вдруг вспомнил о своей юной жене, о непростых отношениях с нею. Во все эти тревожные мучительные дни он будто забыл ее и не был у нее ни разу. Он обязан спасти ее, не подвергать опасности, в этом его долг перед ее отцом. Теперь он не думал о том, любит ли ее и что это за любовь, думал только о ее спасении, о ее безопасности. Было бы хорошо отослать ее к отцу, там она была бы под защитой верной отца и братьев, Даниил сумеет отбить ордынцев, не допустит их в свои города. Но пробраться к нему, соединить свои дружины с его войском сейчас невозможно. Сейчас открыт лишь путь на Север, и то надо спешить – Бог весть! – не закроется ли для Андрея и эта последняя дорога… Он приказал Петру позвать Константина. Пришлось ждать. Константин вошел, запыхавшись. Андрей не стал спрашивать, почему не скоро пришел, не до того сейчас. Константин с порога заговорил о сборах, о том, что набирается большое число оружных людей, но собрались люди и с женами, и с малыми детьми… И вдруг то, о чем Андрей раздумывал, как бы это сказать, сказалось просто…

– Передай Маргарите, чтоб собирала княгиню. Женщины с детьми поедут следом за оружными, как за войском едет обоз…

По выражению лица Константина он понял, что все решает верно…

…Теперь она часто ловила себя на том, что вдруг произносит про себя свое имя, и не с привычной мягкостью, как произносил отец, а как произносит он, Андрей, – Марина…

Она не знала в точности, что произошло. Общая суматоха затронула и ее покои, но она все еще не могла понять, не могла представить себе… Маргарита еще в Галиче держалась с ней почтительно, но все равно как старшая, взрослая. Маргарита была властная, но умела сдерживать себя. И теперь, когда Маргарита все ей объяснила о брате Андрея и сказала, что Андрей должен покинуть город и ей, и Маргарите, и Константину тоже придется бежать; и тогда она испугалась, она подумала, что Андрей отсылает ее к отцу… Сердце сильно забилось.

– К отцу? – как напряженно прозвучал ее голос… Она не хочет, чтобы Андрей отсылал ее. Когда он вот так, не приходит много дней, она не скучает, нет; но она не хочет, чтобы он отсылал ее к отцу. Она любит отца, но она хочет остаться здесь… или где-то… куда придется бежать… Она не совсем хорошо понимала, как это – «бежать»… Но только бы Маргарита не догадалась, как ей не хочется, не хочется…

– Я еще не знаю, – отвечала Маргарита.

И тогда она увидела озабоченность Маргариты, поняла, что Маргарита думает о своей судьбе, о своей жизни; и вовсе и не пытается Маргарита угадать, чего хочется и не хочется ее госпоже. Но это было хорошо. А плохо было то, что она поедет к отцу…

И когда Маргарита ушла, она сидела одна и думала. И сначала только обида тревожная и болезненная билась. Он отсылает ее! Но почему? Опасность? Его брат? Нет, это всего лишь предлог, а на самом деле он просто не любит ее! Он не любит ее!.. А что она скажет отцу? Отец велел ей беречь Андрея… Почему отец не поможет Андрею? Отец должен ему помочь… Или теперь, когда Андрей отсылает ее, отец тоже полагает себя свободным от всех своих обещаний и от всех договоров?..

Мысли о том, как не будет Андрея, сделались отчетливы. Не будет Андрея. Не будет неловких рук сильных, неловко обхвативших ее… тогда… Руки были твердые-твердые… все тело его было твердое, жесткое… И снова она будет жить в отцовом дворце, в своих покоях, будет вышивать, гулять в саду, раскрывать на мозаичной столешнице книги в красивых переплетах, в шахматы играть с прислужницами ближними… Теперь уже и не было обидно и больно, как будто душа ее уже умерла и ничего более не чувствовала, не могла испытать ни боли, ни обиды…

Снова пришла Маргарита, попросила дозволения сесть рядом с ней. Она позволила. Сейчас Маргарита скажет что-нибудь плохое, скажет о возвращении к отцу… Но Маргарита осторожно обняла ее, и она сразу почувствовала себя совсем худенькой. Маргарита сказала, что вести дурные и надо потому быть сильными и терпеливыми. Сказала, что земли ее отца – в тартарской осаде и не пробраться туда! И потому дорога их бегства ляжет на Север, в края совсем дальние…

Она поняла, что ее не разлучат с Андреем, Андрей не отсылает ее… И тотчас поняла, что угрожает опасность отцу, ее любимому отцу! А она даже и не сразу подумала о нем сейчас! И вот она заплакала. И Маргарита утешала ее, как маленькую девочку, и утирала ее мокрые от слез щеки тонким легким платом…

Надо было спешить. Люди из окрестных деревень уже искали убежища во Владимире. Тартарское войско двигалось вперед. Люди боялись.

Это было особенное войско. Нападая, ударяло тучей стрел, и под прикрытием этих многих стрел бросались в битву несметные пешцы с короткими мечами-ножами. Не надо было тратиться на их вооружение и легко заменить убитых живыми, такими же. Это был народ-войско, предвестник великой войсковой державы. И все были воинами – юноши, девицы, мужчины. И мужчины совокуплялись с женщинами, чтобы зачинать воинов, и женщины рожали воинов. Такое это было войско…

Андрей вновь на крыльцо вышел, к народу своего города. И сказал, что для Владимира опасности нет, потому что он, Андрей, покидает город, уступает город Александру. Александр пощадит жителей, не отдаст на разграбление стольный град, в коем сам же и сесть намерен…

И когда Андрей говорил, как покинет скоро этот город, старые женщины в толпе заплакали, будто теряли сына милого…

Ярослав-Танас увидел, сколько оружных людей следует за Андреем, не считая дружины Андреевой, и воинов Алексича и Васильковича, и тех воинов, что оставил тесть Андреев со своим человеком при зяте, с Константином…

– Эка полков с тобой! Глядишь, и одолеем!..

Андрей горячо принялся звать его с собою, доказывал, что невозможно покамест одолеть тартарские войска, ни у кого нет полков, наученных этому, разве что у тестя его, у короля Галицкого. Андрей убеждал брата, что сейчас биться с тартарами равносильно убийству своих же воинов! Ярослав спорить пытался. И тогда Андрей приводил самый сильный довод – вновь и вновь напоминал, говорил Танасу о жене и детях. Ярослав замолкал, но Андрей все равно чувствовал, что брат не оставляет мысли о борьбе с тартарами…

Андрей не хотел задерживаться в Переяславле. Танас – возрастный зрелый муж, его не потащишь с собою силком, не повлечешь. Женщины и дети Андреевых людей двигались под охраной малого числа воинов Константиновых подале от самих людей оружных. Андрей полагал, что так будет лучше, ведь отряды передовые тартарского войска могут напасть, а так выходит, будто женщины и дети никакого отношения к дружинам Андреевым и не имеют, и движутся подале, в стороне, и всегда можно их укрыть в лесу или в деревне сторонней от войскового пути. Но все-таки он тревожился. Его жена и Маргарита были среди других женщин. Константина он также отправил с обозом, хотя тому было явно не по душе такое приказание.

– Нет, иначе и быть не может, – сказал Андрей, – это мой долг перед князем Даниилом. Он тебя оставил охранять свою дочь!..

И Константин покорился и сопровождал женщин и детей вместо того, чтобы с дружинами идти, как ему бы хотелось…

И так и не уговорив Ярослава, Андрей со своими людьми покинул Переяславль. Он понимал, что теперь Александр достанет его на Руси везде, но все же мысль о том, чтобы покинуть Русь и сделаться изгнанником, безземельным, безудельным гостем при дворах чужих правителей, была ему страшна. Разумеется, Даниилов совет был верный, единственно верный совет. Но все же… А если Даниил отразит ордынцев, если сумеет прийти на помощь Андрею?.. Надо ли так торопиться бежать из русских земель? А если попытаться переждать, выждать время… хотя бы немного… Андрей посоветовался со своими ближними. Василькович и Алексич не возражали против того, чтобы переждать. Их тоже страшила участь изгнанников. Но Темер и Тимка стояли на том, чтобы двигаться в свейские земли тотчас и самой короткой дорогой. К Северному морю – и в свейские земли, к противникам Александра! И все же Андрей принял решение отправиться в Псков и попытаться переждать… Он выбрал Псков, потому что известна была супротивность Пскова Александру, уже пытались псковитяне отдаваться под покровительство немецких орденцев, но Александр тогда взял верх над немцами… Андрей потратил много очень логичных и горячих слов, доказывая Темеру и Тимке, что выждать в Пскове малое время – возможно и не помешает дальнейшему бегству за море. В конце концов упрямые старики согласились, то есть говорили Андрею откровенно, что попросту не в силах спорить с ним, что это он упрям, а вовсе не они…

Обоз двигался стороной. Иногда Андрей на самое краткое время задумывался о Марине и успокаивал себя мыслями о ее полной безопасности…

Но не удалось даже выбраться на дорогу к Пскову. Первые отряды войска Олабуги и Неврюя встали на пути. И все прибывали и прибывали несметные пешцы. И половодье это захлестывало Андреевы дружины…

Орда пошла на Андрея, о чем летописи говорили немного различно, а в сущности, одно и то же…

Ордынцы…

«…под Владимиром бродиша Клязьму… поидоша к граду Переяславлю таящеся… Встретил их великий князь Андрей со своими полками, и сразились обои поляки, и была сеча великая…»

«Иде Олександр князь Новгородская в татары и отпустиша и с честью великою, давше ему старшинство во всей братьи его. В то же лето здума Андреи с своими бояры бегати нежели царям служити и побеже на неведому землю с княгинею своею и с бояры своими и погнаша татарове в след его и постигоша и оу города Переяславля…»

Андрей понимал, что все безнадежно. И уклониться от битвы нельзя было никак. Оставалось только прорываться с боем через тартарское войско.

Он уже знал себя и потому не впал в панический ужас, когда битва увиделась ему хаотической страшной навалицей отчаянно дерущихся людей и храпящих коней. Да, он так и не научился понимать битву, как она складывается, выстраивается. Но только бы не растерялись Темер и Тимка! Нет, они растеряться не могут, не должны. Ведь кто-то должен понимать всю битву, как делается битва! Иначе люди будут гибнуть понапрасну, его люди, люди, которые пошли с ним… Это было бы невыносимо… И чтобы не думать об этом, надо было самому броситься в самую гущу битвы, в самую сечу… И когда под ним убили коня, его золотистого Злата, было больно душе… Но когда высвободился целый и невредимый, и ясно вдруг воскресли в сознании уроки Льва, и сознание не затмилось – действовало… тогда энергически двигался и полегчало душе… И вращал мечом, Полканом своим, как Лев учил когда-то… И уже чувствовал, как эта сила вражеских душ переходит к нему, на него… И понял, что за ним должны двигаться его воины, за ним, чтобы прорваться, спастись… И закричал отчаянно, до боли в горле саднящей:

– Держитесь меня! Держитесь меня-а!..

Пожалуй, с детства для Андрея человеческая насильственная смерть была не столько убийством, сколько простой жизненной обыденностью, просто жизнью. И сейчас – крики, отчаянные возгласы, громкие прерывистые стоны, кряхтенье, брань дикая, вопли предсмертные, хрипы, хруст страшный перерубленных костей, и все эти удары, все это разрубание, пронзание, громкое раздавливание – все это так и должно было быть…

Сейчас он был сильный. Он все делал верно, как Лев его учил. Все его существо, оно верно и умно воспроизводило уроки давнего пестуна. И сила врагов переходила к Андрею! И потому он отчаянно звал за собой Своих воинов… чтобы спасти их!..

Яркая жалость к этому множеству людей, доверившихся ему, озаряла его сознание. Жалость не за то, что были они достойны, хороши, добры, умны, достоинствами украшены, а просто потому, что их было так много и судьбы их зависели от его решений и действий… Он уже и не думал, что ведь и от Александровых решений и действий, и Ярослава, и других, имеющих власть… Нет, он брал все на себя. Это был его грех. Это он не смог разгадать намерения Александра, и потому теперь гибнут людские души – много… И мгновенно вспомнился старец Приам, умоляющий отдать мертвое тело сына… Ефросиния за книжным налоем… Его жена Марина… Даниил… подаст ли помощь?..

Людям Андрея все же удалось прорваться, хотя и потеряли многих. Константин прискакал со своими воинами и тоже участвовал в битве. И вот уже войско Неврюя и Олабуги словно бы сомкнулось за спиною Андреева войска и двинулось вперед, на Переяславль.

Оружные люди Андреевы сначала двинулись врассыпную, опасались, не кинутся ли их преследовать тартарские отряды. Но не было преследования, а то просто добили, перебили бы всех. Константин представлял себе, как тартары прошли мимо Владимира, как пошли сейчас на Переяславль… Константину было совершенно ясно, что Ярослав-Афанасий обречен и сопротивление его окажется бессмысленным и трагическим. Но Константин уже довольно понимал жизнь и потому не полагал Ярослава глупым упрямцем. Константин понимал, что смотрит на происходящее с князем Ярославом как бы со стороны, Ярослав же обретается внутри своего происходящего и потому и не может видеть далеко, видит все слишком близко и действует соответственно…

Люди Андрея подобрали раненых. Схоронить убитых не было возможности. Наконец снова соединились, сошлись вместе, в лесу. Где-то не так далеко остановились женщины и дети. Константин с несколькими воинами отправился, чтобы проводить женщин и детей к отцам, братьям и мужьям. Воины устали, раненые нуждались хотя бы в самом малом уходе. Константин досадливо думал о плаче женском и отчаянии… ведь столько убитых… Из ближних людей Андрея лишились Темера. Это была потеря, о которой сожалели непритворно. Потеряли человека истинно близкого, опытного и умного, ведающего жизнь и воинское ремесло-искусство… Тело его, разрубленное почти надвое, Константин решил похоронить как надобно. Отвезли погибшего в село, стороннее от битвы и дороги, и погребли на кладбище при церкви. Константин просил сельчан подобрать и других мертвых и похоронить в общей могиле – в скудельнице… Но было еще важное, что ему предстояло решать. С Алексичем и Васильковичем, с Тимкой он еще не успел переговорить; измученные, они крепко спали…

Константин ехал медленно и, чтобы не думать о том горестном и мучительном, что его ждало впереди, думал об участи Переяславля. Конечно, Олабуга и Неврюйі должны вознаградить своих воинов; и страшно подумать, как будут разграблены город и окрестности, я Суздальская земля, и Владимирская… Но почему, почему все так обернулось? Чего не предусмотрел князь Даниил Романович? Такого вероломства Александрова? На брата, по отцу родного, чужое войско двинуть… А чужое ли оно Александру? Да нет, если глазами Александра глядеть, это всего лишь карательное войско царя, которому и Александр подчинен, царя, у которого есть право поддержать князя, подвластного, и покарать княжеского врага… В чем упрекать Александра? В том, что он вдруг не передвинул очередную фигуру на доске игральной, а ударил противника ножом и не предупредил заранее? Но нет, не так! Игра все шла. И в ней главным был – Сартак, сын Батыя, он показал Александру свою власть и подчинил себе Александра. Но и Александру выигрыш – теперь Александр самый сильный из князей русских северо-восточных, едва ли не самодержец… Что толку во всех этих рассуждениях!.. Константин должен сейчас обдумать свои действия, должен решить! Князь оставил его во Владимире для бережения дочери своей. Константин прежде всего – человек своего князя… Подумалось об отце… Что предпринял бы отец, прославленный воевода, водитель полков Данииловых, дворский Андрей…

Женщины и дети владимирских беглецов расположились на опушке. Выпрягли лошадей, сами устроились на трех повозках и вокруг. Молодой княгине и ее ближним прислужницам отдана была заброшенная избушка, единственная здесь. Должно быть, охотники или бортники живали в этой избушке…

Только что миновала гроза, внезапно налетевшая, когда все укрывались как могли. И теперь похолодало, моросило…

Женщины сбегались к промокшим до нитки воинам Константина. Маргарита выбежала из избушки и бегом кинулась к мужу. И, несмотря на все свои тяготы и потери, Константин не мог не улыбнуться с радостью невольной, потянулся к ней с коня, быстро спешился и обнял ее. А она прижималась к нему и целовала его обветренное лицо и жесткую шею…

Марина сидела на лавке, ничем не застланной, у стола дощатого. Шум частых дождевых струй, налетевший внезапно, уже смолк. Она сидела, подпершись кулачком правой руки, а тонкая левая в большом суконном рукаве лежала на коленях, и пальчики невольно сжимались и разжимались. Константин, войдя, поклонился; Маргарита держалась за его спиной, будто робела. Молодая княгиня поднялась ему навстречу. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Константин проговорил быстро, что сейчас отвезет ее к Андрею, сейчас женщины и дети двинутся к воинам, к своим отцам, братьям, мужьям… Снаружи донесся плач, нестройные причитания… Константин поморщился…