Текст книги "Андрей Ярославич"

Автор книги: Ирина Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Лето близилось к концу. Решения о праве Александра на великий стол Сартак не вынес. Братья жили у него гостями, должны были проводить с ним время и разделять его развлечения, между коими особенное место было охоте. Андрей начал унывать. Эти охоты вовсе не нравились ему. Множество степных волков и лисиц сгоняли на одно малое место, и выходила и не борьба со зверем, не состязание в силе и ловкости, а простое убийство.

И вот после одной из таких шумных убийственных охот Сартак вызвал братьев. Александр подметил для себя очень многое. Охота с этим всем своим шумом и гамом только что закончилась. Доехали до места, где кравчие приготовили пищу. Подъезжали уже. Сам хан ехал позади, окруженный небольшим отрядом самых ближних людей. Андрей и Александр были– без своих дружинников, так положено было. Держались чуть поодаль от ханского отряда. Вдруг подскакал к ним один из приближенных Сартака и передал, что хан просит их к себе. Александр заметил, что хан не приостановился, поджидая их. Это можно было расценить и как пренебрежение и как некое проявление дружественности, когда в отношениях с близкими пренебрегают этикетом. И это, конечно, было нарочно. Александр и Андрей догнали Сартака, подъехали совсем близко. Хан дружески задал Александру какие-то вопросы об охоте. Андрея, как всегда, ни о чем не спрашивал, не обращался к нему вовсе. Затем, как бы мимоходом, как что-то обыденное, сказал, уже обращаясь к обоим братьям:

– Пришли вести к нам из Каракорума. Вы для решения ваших дел должны ехать туда, к великому хану. Завтра можете выехать, дозволительный ярлык вам поутру вручат…

И снова заговорил об охоте, вовлекая в беседу приближенных…

Андрей сначала просто обрадовался по-детски этой открывшейся возможности переменить жизнь снова. Ему захотелось предаться новой дороге. Но Александр смотрел на все иначе. Он и прежде не ждал никакой легкости в отношениях своих с Ордой, а теперь понял всю трудность… Вести!.. Какие?.. Здесь, в широкой открытой степи, он очутился отрезанным от всего мира, замкнутым похуже, чем в темничной высокой башне. Он ничего не может узнать, ему ничего не скажут… А с виду – простор, езжай, куда просит душа! А на деле-то нет… Неведомые вести, после которых надо отослать его и Андрея как послушных подданных в тяжелый путь осенний, зимний… Путь в неизвестное… Для них – в неизвестное! Но не для Сартака… И ослушаться нельзя… И это все – «вы», «вам», «ваших дел»… Уже и не скрывается от Александра, что и Андрей – в игре… А каково Александру с Андреем, который странен и непослушен… И что же станется?.. Александр подумал, что есть одно верное – убийство Андрея… Но неужели не миновать этой страшной боли для себя, для своей души? Или эта боль – законная плата за величие и власть? Или Сартак нарочно ведет его к этому решению об убийстве? Зачем ведет?.. Нет, Александру следует повременить…

Наутро им вручили ярлык-дозволение на проезд через владения хана. Проститься их не позвали.

До Каракорума ехали долго-долго. Всю долгую осень, когда ветер степной едва не сшибал наземь. Всю зиму холодную, когда лицо и руки леденели, немели больно. Уже стало ясно, что на своих лошадях не одолеть подобного пути. В одном из ямов оставили они коней под присмотром нескольких своих дружинников, в том числе и того, который был назначен беречь Андреева дареного сокола. Можно было надеяться, что ни с людьми, ни с конями ничего дурного не случится – люди и кони ханских гостей, а на возвратном пути вновь соединятся со своими людьми и конями. Александр про себя похвалил подобный порядок, но вслух ничего Андрею не сказал. Тот был огорчен, расставшись со своим золотистым Златом.

Теперь они ехали на низкорослых выносливых монгольских лошадях, которых сменяли два-три раза в сутки. Не будь ямов, куда труднее была бы дорога. Хлеба не было. Ужинали кониной. Утрами ели пшено, сваренное в горячем молоке.

Андрей не смог бы объяснить этого пути. Для Александра это была определенная дорога, ведущая в определенное место. Пусть извилистая, трудная, вовсе незнакомая, но все же совершенно определенная. Для Андрея – сказочный путь в неведомое.

Дружина братьев еще уменьшилась, теперь они ехали, сопровождаемые вовсе малым числом людей. Двигались от Волги до Яика. Вокруг царило безлюдье. То самое, то одичалое безлюдье земель, по которым прошло великое войско, завоевывая их для великой державы.

Александр знал, что едут землями половцев и печенегов, сказал Андрею. Сказал, что где-то там должно быть море. Но вряд ли мог определить, едут ли они севернее Каспия. Никаких следов кочевий и оседлого жилья. Изредка замечали всадников немногих – в маленьких круглых половецких шапках. Но всадники явно не желали встречи с вооруженным отрядом – скрывались, пуская рысью лошадей, в степи, которая была им родным домом. Холодный осенний ветер обвивал, окутывал неровным, прерывистым своим дыханием одинокие фигуры – половецких каменных баб. И, подъехав ближе, Андрей видел с изумлением, что эти высокие каменные фигуры изображают бородатых мужиков в кольчугах и шлемах, но с грудями женскими, видимо выступающими под кольчугой.

«Вот настоящие идолы языческие…» – подумал.

Каменные изображения смотрели уныло, все вокруг было в унынии.

Ехали степями, мимо Аральского моря и Сырдарьи. Из общего безлюдья возник темный, в плохой одежде всадник на некрасивой, но сильной лошади. Этот всадник не испугался отряда, подъехал к Александру, сразу определив в нем самое важное лицо, и предложил свои услуги, вызвался быть проводником. Говорил понятно, хотя и не совсем так, как говорили в Сарае. Попросил плату серебром. И Александр дал ему уговоренное, когда они добрались до горы, которую всадник назвал Черной горой – Каратау. Он сказал, как лучше ехать дальше, и они снова поехали одни.

Запустение, безлюдье… И вместо жилья людского – ям…

Было холодно. Когда шла дорога песчаная, проводник рассказал, что пески плачут и стонут, когда по ним идут караваны. Но теперь караванов нет. Рассказал, как движутся друг за другом лошади и груженые верблюды, купцы везут для продажи товары, стражники охраняют их. И разбойники могут напасть. И снег лавинами рушится с гор и погребает всех. А тропинки в горах узки и вьются над пропастями. А в жару нет воды и жажда мучит, донимает; и дорогу к колодцу находят по костям людей, лошадей и верблюдов… Александр подумал, что у Сартака мог быть самый простой расчет – на то, что они просто-напросто не доберутся…

Проводник заунывно напевал:

 
Остановите караван…
А-а…
Мою любимую увозят навсегда…
 

Он сказал, что это старинная караванная песня.

– Ну уж если иметь любимую и возить ее, то лучше морского пути не сыщешь дороги, – чуть насмешливо заметил Александр.

– Женщина неужели может вынести подобные тяготы караванного пути? – спросил Андрей. И вспомнил женщин в летнем становище Сартака. Такие выдержат любой путь, самый тяжелый…

– Караванами везли из страны Хань принцесс, которых отдавали в замужество князьям кочевых племен, – сказал проводник…

Андрей удивился, как велика земля человеческая, сколько в ней разного всего; но человек сам всячески затрудняет свои пути…

Надо было поспешить пробраться через горный проход. Скоро пойдет снег, снежные бури загудят в горах. Тогда не пробраться.

Когда они остановились в малом яме на ночевку, их предупредили, что дорога пройдет через гору, где нет ущелий для прохода, придется взобраться и спуститься по веревкам. Веревки им дали, а лошадей они оставили, не взяв других на смену.

– Ни лошадь, ни верблюд, ни мул не проберутся там, – сказали им.

Теперь надо было идти пешком и снова брать лошадей, уже других, после этого опасного участка дороги.

Но карабкаться и спускаться по веревке не было страшно Андрею. В таких простых делах, требующих простой телесной силы и удали, ему делалось весело и хорошо. Все было понятно, все искренне берегли друг друга, друг другу помогали, не сердились на слабость, а силу свою употребляли только в помощь другому, спутнику своему…

Так вышли в долину реки Талас. Недолгое время ехали на лошадях, после опять пошли через горы. Вышли в долину реки, которую встретившиеся немногие местные жители назвали Чу. Дальше снова одолели гору. Ветер был холодный и мокрый.

– Ветер с большой воды, – сказал Александр.

Но озера Иссык-Куль они так и не увидели, оно осталось к северо-западу.

И снова двигались через горы – Заилийский Алатау, Выбрались в долину реки Или и двинулись к озеру Балхаш.

Наконец-то раскинулась плодородная равнина и явились людские поселения – между отрогами Тянь-Шаня и озером Балхаш. То была земля черных китаев, управляемая правителем Сыбином. Несколько дней братья провели в его городе у озера Кызыл-Баш. Город назывался Омыл. Впрочем, походил этот город более на становище кочевое, где юрты окружают дворец правителя. Утомленные путники отдохнули и получили новых лошадей. Правитель не говорил с ними много. Язык местных жителей сильно отличался от сарайского наречия, и понимать слова Сыбина не было так легко. Да он и не стремился расспрашивать. Путешествие братьев из далекой, неведомой ему земли не имело к его делам никакого отношения. В новой державе опасны были излишние расспросы.

Доехали до озера Алакуль. Впрочем, все эти большие озера братья называли морями, а названий гор и долин порою и вовсе не узнавали. Горный проход, именуемый Джунгарскими воротами, вывел их в долину Черного Иртыша.

Зима уходила, и весна уже дышала простором и свежестью. Внезапно Андрей совершенно укрепился в одном намерении. Он ведь уже знал, что Александр желает получить в Каракоруме то, чего не получил в Сарае, – дозволение – ярлык на великое княжение. И если он добьется, получит, и вот тогда… тогда… Андрей вырвет у него из рук этот свернутый в трубку шелк, запечатанный ханской печатью; вырвет и бросит к ногам хана. Потому что Андрею уже обрыдло жить в этих кознях и ссорах. Это душит его. Он решится на открытый и смелый поступок…

Вдруг целых три горных, обросших коричневой висячей шерстью козла показались один над другим на больших камнях над тропой. Рога их были красиво загнутые, уступчатые и большие. Завидев людей, животные тотчас исчезли быстрыми прыжками. Андрей загорелся и стал просить Александра, чтобы им побыть в этом месте для охоты. Александр согласился, но сам охотиться с ним не стал. Андрей пошел с несколькими дружинниками, прыгал с камня на камень, затаивался. И наконец подстрелил из лука одно животное. С веселым охотничьим торжеством притащили козла на место привала.

Освежевали ножами и тотчас зажарили мясо. От подобной пищи ныне заболели бы и самые сильные желудки, но наши путешественники были привычные и насыщались с большим удовольствием…

Долго не было ни одного яма. Въехали в монгольскую расцветшую весну. Ехали огромными лугами. Трава и цветы весенние уже вымахали до пояса. Голубое небо, высокое и чистое, сияло яркостью. Андрей спешился и пошел, пропадая в колыхании травы цветущей, наслаждаясь ощущением бескрайности и свободности. Хотелось оттолкнуться от земли, полететь легко-легко… Александр видел, как раскидываются и летят кверху Андреевы руки… Он заставлял себя увидать Андрея словно бы со стороны, чужими, сторонними глазами. Это не было легко, он слишком привык к брату… Видел, что тот за время пути похудел и немного вытянулся, выстройнился; лицо потемнело, обветрилось; глаза все те же – с этим детским выражением и небесной солнечностью… Но то необычайное впечатление, о котором так прямо сказал ханский летописец, сохранилось ли оно… Александр не улавливал, но это ничего не значило, ведь и тогда, и прежде не мог уловить… Они приближались к цели своего путешествия, и Александр понимал, что пока обдумывать нечего; нужно сначала понять, с кем предстоит борьба. Вот в том, что предстоит борьба, он не сомневался…

В степи цветущей они увидели огромную каменную черепаху. Город приближался. Андрей обогнал своих спутников, подбежал к черепахе и разглядывал, склонив голову. Они уже видали черепах, но неужели могли существовать и такие огромные черепахи?.. Андрей вскарабкался на панцирь каменного чудища и замер, скрестив руки на груди и затворив глаза, на лице его было веселое детское выражение. Александр почувствовал свое раздражение этим ребячеством, но ничего не говорил и даже не нахмурился. Он догадался, что Андрей пытается изобразить каменную половецкую степную фигуру. Александр подъехал близко и окликнул Андрея дружески, но серьезно. Андрей раскрыл глаза и спрыгнул на землю, детски наслаждаясь прыжком. Его сейчас все радовало и веселило. Томительный путь завершился, впереди – снова – что-то совсем неведомое и, должно быть, занятное. И решение он уже принял… А там поглядит и надумает, как быть дальше…

Каракорум, город Хара-Хорин у восточного подножия Ханчайских гор в верхнем течении реки Орхон, открылся братьям и их спутникам. В сущности, и это был всего лишь дворец в окружении войлочных шатров, однако здесь были и кварталы каменных жилищ. У городских ворот встретили их огромные каменные черепахи, такие, как та, в степи. Стражники пропустили их в город по ярлыку Сартака.

Дворец высился над городом, выстроенный из гранита; кровли из поливной черепицы восходили уступами.

Но и здесь, похоже, намеревались принимать их таким же манером, как и в Сарае. Когда они въехали в ворота, им велели пождать, и пришлось волей-неволей подчиниться. Но ждали недолго. Вскоре подошел к ним воин в хорошем панцире, но без шлема, в шапке войлочной, отороченной мехом, и сказал, что во дворце уже извещены об их прибытии, а пока они могут приискать себе место для ночлега. Александр не показал, обиды и ни о чем спрашивать не стал. Только отвечал с достоинством, что они будут ждать приглашения во дворец. Воин поклонился и ушел.

– Поедем искать жилище, – сказал Андрей. Теперь он думал об отце. Отец был в этом городе. Здесь отец был убит… Но теперь Андрей не поделился бы с Александром своей печалью внезапной. Снова он чувствовал брата отдалившимся.

– Погодим ехать, – отвечал Александр на его слова. – Быть может, ночлег сам явится за нами. Вспомни, как было в Сарае…

Александр подумал, что, вполне возможно, все это подстраивается с умыслом. Знатные гости ханов должны вначале испытать ощущение как бы заброшенности…

Предположение Александра тотчас оправдалось. Совсем-совсем скоро к ним приблизился еще один человек, судя по одежде, слуга, но не из бедного дома. И на короткое время они забыли обо всем, кроме радости, потому что этот человек заговорил с ними по-русски, на родном языке! Он сказал, что он слуга золотых дел мастера Козмы, слава о котором идет от Сарая до самых дальних стран. Это ведь Козма из Русской земли сделал для Бату печать и прекрасный трон. Он и другой мастер, Гильом Буше из земли франков, весьма почитаемы во дворце. Гости еще увидят великолепный серебряный фонтан, сделанный Гильомом. Но, увы, Гильом сейчас тяжело болен… Этот слуга еще говорил и сказал, что Козма счастлив был бы видеть знатных гостей из родной Русской земли в своем скромном жилище.

В любом городе на Руси такое предложение князю остановиться в доме ремесленника было бы оскорбительно. Однако здесь все было иначе, и они последовали за слугой Козмы. Здесь все было иначе. И хотя кварталы христиан, китаев и тех, что звали себя людьми правой веры, еще были отделены один от другого, однако і люди разных наречий и вероисповеданий много встречались, говорили и даже роднились. И, быть может, это и не было так худо… Отец говаривал, что в Киеве самый разный народ живал – хазары, болгары, мадьяры…

Но Андрей не успел еще о чем-либо помыслить, потому что добрались до жилища Козмы. Он жил в большом каменном доме с большим двором и воротами. Он сам, его жена и сыновья вышли с почтением навстречу знатным гостям и низко кланялись. Андрей шел через двор, поглядывая на ухоженные хозяйственные постройки поодаль. Овца выбралась из хлева – погреться на солнышке предзакатном. Маленький белоногий ягненок ткнулся головкой под живот ей – сосал. Андрей улыбнулся и почему-то подумал, что ягненок – хороший знак…

В доме убранство было на русский манер. Дружинникам накрыли на стол в пристройке большой. Братьям приготовили угощение в горнице. Было так приятно есть свежеиспеченный хлеб и сидеть на лавке за высоким столом. Сами хозяева служили им.

После еды Александр сказал Козме, что желает побеседовать с ним. Александр вовсе не ожидал, что золотых дел мастер поведает ему некие тайны Каракорума, но просто надеялся узнать чуть раньше то, что ему все равно предстоит скоро узнать. Андрея Александр не позвал, но тот и не просился. Один из слуг Козмы отвел Андрея в маленький спальный покой и почтительно помог снять верхнее платье. Это было очень хорошо. Ведь уже давно Андрей спал не раздеваясь или раздевался сам. И хорошо было спать одному на хорошей постели, как он привык в Переяславле и во Владимире…

Александр осторожно спросил Козму о великом хане Гуюке; и когда золотых дел мастер ответил, что Гуюк скончался, Александр понял, какие вести получил Сартак, и отругал себя мысленно: ведь следовало сразу догадаться. Но самое важное было – кто на месте великого хана. Однако Александр, не дожидаясь, покамест Козма что-то скажет сам, спросил о ханше Туракине, матери Гуюка, старшей из вдов хана Угэдэя. Почему именно о ней? Об этом Андрей мог бы задуматься, но Андрей спокойно спал… А Козма отвечал о ханше Туракине, что и она скончалась… Человек, внимательно изучивший повадки Александра, непременно подметил бы, что Александр сделал над собою усилие и не нахмурился, не сощурился, не покривил губы; оставался спокойным. Но такого человека здесь не было… Козма сказал, что великой правительницей объявлена Огул-Гаймиш, вдова Гуюка… Оставаясь внешне спокойным, Александр напряженно пытался понять, почему, узнав все эти вести, Сартак погнал в Каракорум его и Андрея… Андрея, Андрея… Вот что следует понять как можно скорее… Козма принялся рассказывать о нынешних гостях Каракорума. Одновременно с братьями находились здесь посланцы италийских правителей – доминиканский монах Асцеллин и знатный боярин именем Мауро Орсини. Также находится в Каракоруме и посол франкского короля Людовика IX, францисканский монах Андрэ Лонжюмо…

В дверь затворенную робко постучались. Козма посмотрел на Александрами тот кивнул. Козма дозволил войти. Это была его жена. Поклонившись князю, она сказала, что во дворе ожидают люди, желающие видеть правителей русских земель и поклониться им. То, что речь велась не о нем одном, конечно, не ускользнуло от Александра. Но в этом еще не было ничего тревожного, все так и обстояло: оба они были княжеского рода…

– Прикажи слуге разбудить моего брата Андрея. – Александр поднялся…

Двор освещен был факелами. Андрей стоял рядом с ним и улыбался детской, еще полусонной улыбкой. Александр подметил, что улыбается и кое-кто из пришедших, но трудно было понять, что эти улыбки значили. Пришедшие кланялись им и поднесли подарки – это были блюда с едой – лепешки, жареное мясо. Двор заполнился народом. Должно быть, привело сюда людей простое любопытство. Александр внезапно, совсем неожиданно для себя, приметил молодую женщину в хорошем платье и высокой белой головной повязке. Она была полнотелая, волосы видно было, что светлые, и серые глаза чуть навыкате. Александр тихо попросил стоявшего близко к нему слугу Козмы назвать кое-кого из пришедших. И в числе других тот назвал и женщину, сказав, что это Пакетта, она из франкской земли, и замужем за одним из воинов ханской ближней стражи. Александру эта женщина напомнила его жену, которую он так давно не видел и по-своему даже и любил. Он вдруг понял, как соскучился по женщине, по этой упругой теплоте женского тела. В тот же вечер он осторожно намекнул Козме о Пакетте и очень обрадовался, когда узнал, что это можно будет устроить. И уже на другой день ему удалось встретиться с женщиной и получить удовольствие. Он подарил ей золотое кольцо с дорогим красным камнем. После они встречались еще несколько раз. Предполагалось, что об их встречах никто не знает. Но Александр полагал справедливо, что даже если и дойдет до ханши, то никак ему не повредит…

Седмица миновала. В Каракоруме братья пользовались большей свободой, нежели в Сарае. Они осматривали город, который, впрочем, не был очень уж большим. Андрей узнал от слуг золотых дел мастера о силе местных языческих жрецов, именуемых шаманами. О шаманах говорили и в Сарае, но повидать их так и не довелось. Слуга предложил сопроводить Андрея к такому шаману. Но когда Андрей сказал об этом Александру, тот не велел – не след, мол, православному христианину… Это была Александрова логика – есть конину и кланяться хану – след, а сходить поглядеть на местного чародея самым безобидным манером – конечно, не след! Но Андрей решил не супротивничать. И Александр, как будто в знак довольства своего таким покорством Андреевым, сказал, что скоро они и без того увидят шаманов, потому что скоро их позовут во дворец и при входе шаманы эти станут очищать их огнем…

Наконец пришло приглашение из дворца. То есть, в сущности, им приказывали явиться.

И в самое утро назначенного дня, когда они уже были готовы, Александр вдруг – наконец-то – сумел увидеть Андрея как бы со стороны и тревожно отметил про себя, что впечатление необычайности – оно есть! Никакой новой, особо дорогой или красивой одежды на Андрее не было – рубаха, порты, плащ, и на голове – круглая русская шапочка с оторочкой меховой. Но лишь глянув на эту простую и детски веселую красоту, хотелось улыбаться, так было красно, радостно. Рубаха лазоревая была, а плащ – алый, а серьга в ухе – тонкая, серебряная, разузоренная тонко. И шло все это к его округлым плечам и круглому лицу-яблоку и глазам этим голубым с таким светом солнечным… Но что теперь-то было раздумывать Александру, теперь оставалось лишь применяться к обстоятельствам, какие будут складываться…

Подъехали ко двору на хороших конях, но без своих дружинников, как здесь велось для гостей. У ворот горели на небольшом расстоянии друг от друга два костра. И у каждого костра стояло по шаману в одежде, словно бы из птичьих перьев, в головном уборе тоже из перьев и жемчуга. В одной руке каждый шаман держал бубен, в другой – маленькую деревянную чашку с кумысом. Едва Александр и Андрей поравнялись с кострами, шаманы вылили содержимое чашек в костры и застучали донышками чашек о бубны…

Андрей и Александр прошли меж костров…

Почему-то вид этих людей в одеяниях из перьев вызвал у Андрея сердцебиение. Он видел, видел такого жреца-волшебника в том дальнем детстве, которое таким дальним было, будто и вовсе не было. И, стало быть, вот почему тянуло увидеть вновь… И, взволнованный этим ощущением, в легком смятении, шел, ступал до того легко ногами, обутыми в кожаные сапоги с красным по коричневой коже узором, ступал, будто летел…

Шли мимо многочисленной стражи. Через галереи и внутренние дворы. Наконец вступили во двор, где установлен был знаменитый серебряный фонтан Гильома Буше. На серебряном дереве, на самой верхушке, раскинул крылья серебряный же ангел с трубой; и четыре серебряных тигра изрыгали из раскрытых пастей пенистый кумыс в большую серебряную чашу…

Раскрылись створки высокой двери. Двое слуг в одежде воинов вынесли золотой трон. Вышли девушки – свита правительницы – в длинных, шитых золотыми узорами пестрых платьях, волосы были подобраны под шапочки-колпачки, немного напоминавшие своей формой шлемы. Эти шапочки украшены были золотыми круглыми венчиками и пучками закрепленных на венчиках павлиньих перьев, отчего делался у девушек такой задорный вид. Выстроились девушки рядами по обеим сторонам золотого трона.

Вышла правительница Огул-Гаймиш. Должно быть, она была немногим старше Александра, поболее тридцати лет ей было. Платье на ней было белое, яркое, и виделось праздничным, перепоясано было темным кожаным поясом. На груди – узкое золотое ожерелье. Она была женщина полная, но легкая в движениях. Выступающие щеки делали ее глаза темные совсем маленькими, но глядела она зорко. На ее круглой, с гладко причесанными черными волосами голове горделиво сидела высокая корона, унизанная драгоценными камнями и увенчанная павлиньими перьями переливчатыми. Ханша приподняла пухлые руки с небольшими плотными пальцами и хлопнула в ладош и. Тотчас девушка, стоявшая у самого трона, склонилась изящно и подала правительнице маленькое черное шелковое опахало. Ханша принялась обмахиваться и заговорила грудным голосом, обращаясь к кому-то, стоявшему неподалеку от братьев. Только сейчас они заметили этих людей, которых сопровождали местные толмачи. Александр понял, что это о них говорил Козма. Один из них был в короткой одежде, поверх которой был накинут короткий же плащ, и в пышной шляпе, ноги его были обтянуты плотными чулками, а длинные носки башмаков чуть загибались. Примерно так же одет был и второй. Одежда третьего напоминала монашескую. На четвертом надет был длинный плащ-нарамник, а шляпа была круглая темная – круглая тулья и круглые поля. Лицо у него было– гладко выбритое лицо уже не такого молодого, но здорового и внимательного ко всему окружающему человека. То был посол франкского короля Андрэ Лонжюмо. Сейчас он незаметно перевел взгляд с ханши, которую он видел не первый раз, на впервые явившихся русских принцев. Он быстро припомнил историю брака короля Анри с русской принцессой Анной; кажется, она сбежала от старого пьяницы еще при его жизни… или уже после его смерти?.. А сын их Филипп так и не сумел закрепить за Французским королевством завоеванные земли Британии…

– Посол короля франков, – обратилась ханша к Андрэ Лонжюмо, – видишь, мне нравится твой подарок! – Она не улыбнулась и махнула еще раз опахалом.

Толмач перевел ее слова. Андрэ Лонжюмо поклонился. Снова посмотрел на русских принцев. Теперь младший произвел на него то необычайное впечатление, какое и должен был произвести. Лицо франкского посла оживилось. Ханша, будто проследив его взгляд, тоже посмотрела на братьев. Андрей хмурился и замкнулся. Александр опустил глаза.

– Подайте мне грамоту Сартака, – обратилась Огул-Гаймиш к братьям. Голос ее был немного угрожающим, хотя, казалось бы, ей незачем было грозить этим молодым людям.

Андрей заметил для себя, что с франкским послом она не говорила с такой угрозой и с таким уверенным пренебрежением. Но он был здесь послом своего короля, Александр же и Андрей были подданными ханской державы…

– Пусть толмач переведет им… – Ханша чуть повернула голову, корона колыхнулась.

К братьям направлялся толмач. Александр выступил вперед и поклонился ханше.

– Нет нужды в толмаче, – произнес он каким-то неожиданно для Андрея мягким голосом.

Но то, что этот человек заговорил на ее языке, вовсе не обрадовало ханшу. На ее лице, смуглом, с торчащими, выступающими щеками мясистыми, явилось какое-то сосредоточенно-тупое выражение, будто она столкнулась с чем-то непонятным для нее и пугающим. Она посмотрела на Александра почти злобно. Он поклонился еще ниже и протянул ей шелковый сверток с печатью – ханский ярлык, предназначенный Сартаком для передачи ей…

Андрей понял, что низкий поклон брата скрывает на деле бесстрашие и спокойствие. Он почувствовал гордость за брата. И, поглядев на ханшу, снова подумал о том, что власть получает не самый умный и не тот, кто самим своим рождением назначен к власти, а самый сильный. У этой женщины была эта сила для власти, и потому уже не имели никакой важности ее самоуверенная тупость и, возможно, не такое уж высокое происхождение…

Она не протянула руки за свертком. Сверток взял человек в светло-синем халате и с маленькой белой шапкой на седоватой, коротко остриженной голове…

Человек сломал печать…

Сколько раз за это нелегкое время их пути Александр хотел узнать, что написано в ханской грамоте по указанию Сартака. Но невозможно было развернуть свиток, не повредив печать. А если бы и было возможно, ни Андрей, ни Александр не смогли бы прочитать. Александр просто не умел, Андрей начал было учиться у летописателя, но теми знаками, которые тот показал Андрею, ханские грамоты не писались, какими-то другими значками писались, и почему-то Рашид ад-Дин об этом сказал…

Письмоводитель ханши громко огласил написанное. Толмачи тихонько переводили чужеземным гостям. В грамоте своей Сартак обращался к великой ханше Огул-Гаймиш, от его имени было сказано, что он посылает к ней князя из Русской земли, Андрея, для того, чтобы она своей властью наделила бы его подобающим ему уделом из наследства его отца, князя Феодора-Ярослава; а также посылает к ней Сартак Андреева брата, князя Александра, пусть великая ханша узаконит и его права на его долю отцовских владений…

Впервые в своей жизни Александр был настолько унижен, опозорен. Сартак не просто обыграл его в несколько дальновидных ходов, но еще и словно бы отволок от игральной доски за шкирку, будто щенка, с этим своим высокомерный презрением… В их разговорах и речи не было об Андрее, о том, что Андрей остался безземельным, безудельным; и Сартак прекрасно знал, что Александр – старший из сыновей покойного Ярослава… И вот теперь Сартак показывает Александру, что знает все! И то, о чем умолчал Александр, тоже ведомо Сартаку… И Андрея, младшего, Сартак унизительно для Александра ставит наперед… И Туракина и Гуюк мертвы… И что еще, тайное, не подлежащее громкоголосому оглашению, написано в этой шелковой грамоте? Какая игра затеяна Сартаком?.. Александр с душою, охваченной гневом, не намеревался прощать. Нет, Сартак не ведает, что такое гнев Александра! О! Ударами этого гнева еще долго будут преемники Александровы убивать и унижать потомков ханских…

Но сейчас всему причиной был Андрей… Андрей был причиной нынешнему унижению Александра. Андрей был невинен, но был всему причиной. И никогда Александр не простил Андрея до конца. И ясное осознание невиновности, невинности Андрея только сильнее распаляло. Гнев на невинного – самый сильный гнев…

И только одно ощущение могло хоть немного утешить сейчас Александра – да, Сартак унизил его, но играть Сартак будет с ним, более не с кем. Он и Сартак – за одной доской, прочие все – Андрей, ханша – фигуры игральные, и не более того…

Андрей вовсе не обрадовался прочитанному письмоводителем. Андрей понял, что Александр унижен, опозорен. И этот позор брата Андрей воспринял как позор и унижение себе. Казалось бы, захотели соблюсти в отношении его некую справедливость, но сделали это так унизительно для него, для его брата, для Русской земли, которую он и Александр представляют здесь, в дальнем краю…