Текст книги "Андрей Ярославич"

Автор книги: Ирина Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

Андрей понял, что зависит сейчас от Александра. Хватит ли у того благородства и доброты? Конечно, и в схватку можно вступить, и дружинники Андреевы наверняка его не бросят. Но их мало. И не все погонщики рискнут поддержать его. Но пусть Андрея убьют, он живым не дастся. Пусть убьют, если брат выдаст его…

Но Александр не выдал. И Андрей почувствовал благодарность. Он понял, что в нем самом начало проявляться ясно нечто, являющееся его сутью, и потому его любят, готовы защищать, готовы жизнь отдать за него… Это ощущение приподнимало и словно бы разнеживало… Неведомые всадники объезжали караван, вглядывались в лица. Рядом с одним из них медленно ехал Александр и тоже будто вглядывался и неспешно покачивал головой – нет, нет… Посмотрел и на Андрея, и будто не видел Андрея, смотрел – сквозь… Андрей не почувствовал страха, опустил руку – ладонь – на меч у пояса. Его Полкан при нем, и живым не возьмут Андрея на посрамление и унижение. И люди пойдут за Андрея, встанут за него…

Но Александр не выдал. И неведомые оружные всадники ускакали быстро – в степь, неведомо по какому пути…

Андрей не понял Александра и не догадался, кто были эти люди. Ему пришло в голову самое простое: это всего лишь разбойники были, ведь это не тайна была, что ему даны подарки дорогие. Ему, а не Александру. Оттого все…

Но Александр понял совсем иное. Понял, что эти люди были из Каракорума; но он и раньше понял, что не все там подвластно Огул-Гаймиш, а тихо строятся козни против нее, и надо полагать, с ведома Сартака. И скоро закончится правление Огул-Гаймиш, она что-то сделала не так, как надо, и заплатит за это. Что-то с Андреем сделала не как надо, слишком много позволила себе, не соразмерила свои деяния с действительностью власти своей. И за это заплатит… Но если бы люди из Каракорума нашли Андрея, кто бы встал на защиту Андрея? Дружинники его… Из погонщиков кто… Нет, Александр мог бы легко избавиться от Андрея, если бы тихо указал на него… И не такой ли исход предлагался Александру? И если – да, то, кажется, на этот раз Александр сыграл удачно. Сейчас даже если бы Андрея узнали, схватили без Александрова указания, все равно разошлись бы толки о юном благородном смельчаке, вот он правил бы справедливо, он был бы добрым и щедрым, а брат родной старший предал его и обрек на смерть позорную и мученическую… И еще долго вредили бы эти толки Александру… Может, и всегда вредили бы… и после того, как не будет Александра среди живых… Потому что бытие правителя, оно длится и послесмертно… И Александр не настолько глуп, чтобы об Андрее вспоминали как о невинно загубленном, а о нем, об Александре, как о губителе брата меньшого. Александр сумеет позаботиться и о памяти людской. Пусть сам не знает грамоты – монастырского занятия, но слова отцовы о летописании – помнит. Напишут, как он повелит!..

«Тянется! Тянется! Растягивается и все тянется…»

елыми с черными крапинами стволами берез, листвой светлой золотистой, густо-голубым небом погожей осени встретила земля самая любимая.

Александр повернул в Переяславль Залесский. Андрей поехал в Тверь, к брату Ярославу-Танасу. Предстояло объяснение с братом Михаилом, с которым Андрей никогда не был близок. Покорится ли Михаил каракорумскому ярлыку, отступится ли от великого стола? Александр, Танас, Михаил – сыновья Феодосии, родные друг другу и по отцу и по матери… Хотя бы поддержкой Танаса заручиться… И что предпримет Александр? А если с помощью Танаса перетянуть на свою сторону и Михаила удастся? Или это пустое Андрею вздумалось?..

Но первая рассказанная Танасом новость явилась для Андрея облегчением. Он знал, что положено опечалиться, но не мог себя принудить и только голову склонил к столешнице, к золотому кубку – трапезничали с братом вечерней малой трапезой.

Новость была – гибель Михаила в затеянном им тотчас по занятии великого стола литовском походе. Стало быть, во Владимире снова – дядя, отцов брат Святослав-Гавриил, не любимый всеми братьями Ярославичами. Это было для Андрея хорошо. Одно дело – размахивая своим ярлыком, гнать из Владимира никем не любимого дядю, и совсем другое было бы – сгонять с великого стола брата, за которого ведь и Танасу должно было бы вступиться, роднее Михаил приходился Танасу родного лишь по отцу брата Андрея… Но теперь легче Андрею. Он подумал, а дурно ли, что ему не жаль Михаила? Но ведь они близки не были. Да и Танас ведь не был с Михаилом близок… А ведь свое мыслил Михаил, прозванный Хоробритом, свои замыслы имел, останься в живых, кому в итоге стал бы подкрепой? Быть может, и Андрею – против Александра… Андрей вдруг оборвал течение этих мыслей своих и подумал, что вот прежде, пожалуй, и не бывало таких мыслей у него. Совсем возрастный, взрослый сделался…

Анка, пестунья, встретила его е какою-то новой для него почтительностью, даже робостью. Она постарела за время его путешествия, не расцеловала его в обе щеки, не назвала большеушим; робко как-то взяла его руку правую и поцеловала тыльную сторону ладони. Он тоже смутился и сказал ей, что вспоминал почасту в пути о ней, и о Льве вспоминал, все перенятое у Льва сгодилось ему… Но это не было совсем правдой, вспоминал он вовсе редко… Уголком плата головного отерла она большую светлую слезу, скатившуюся извилисто в морщинистой коже щеки худой, ввалившейся…

– Рученьки твои обветрились… – тихонько сказала.

– Сгладятся, – отвечал он, – я масла особенные привез, мягчительные…

Она закивала даже заискивающе как-то…

Она знала, что его рукам надо быть гладкими, он и сам теперь знал это и не спрашивал себя, зачем, почему; были такие знания, о которых себя спрашивать, пытать – в мыслях топких вязнуть понапрасну… А она много о нем знала, сказать не умела, а знала… Ей он мог довериться, себя доверить… Ему теперь надо было выбрать, сыскать себе немногих людей, коим себя доверить возможно было бы… Ей – возможно. Но ведь ему нужны люди для дел правления, вот каких сыскать нелегко… Он шутливо спросил ее, поедет ли она с ним во Владимир. Она посмотрела испуганно. Он понял – да ведь не знает еще. Сказал ей. На лице ее сморщенном явилась какая-то скривленная улыбка блаженного безумия. Она смотрела на него пристально и вдруг протянула, как малая девчонка:

– Не верю!.. Не-е…

– Смотри!.. – показал ей шелковый сверток с печатью – ярлык из Каракорума, ярлык на великое княжение…

Она закрестилась мелко, суетливо. И вдруг уронила руку книзу, снова остановила на его лице печальный взгляд…

– Усы у тебя… – улыбнулась неуверенно, – волосики… – протянула руку, но будто не решилась коснуться…

Он сказал ей, что во Владимире отдаст ей ключи от кладовых и сундуков, она будет хранительницей его дома, и пусть прислугу подберет по своему усмотрению…

А и вправду у него пробились усы. И волосы русые он пустил расти…

Танас вывел к нему свою жену. Она глядела и смущалась, как подобает. Как велел ей муж, поднесла Анд-рею чару с вином и поцеловала, но все же не в губы – в щеку. Приятно было ощутить прикосновение молодых губ. Она посматривала на Андрея. И он понял, что было в ее взгляде: она об Андрее и прежде слыхала, но не полагала, что он до того красив… Он теперь свою красоту знал твердо, и потому выдавалась красота его ярче прежнего, да и сделалась иною – возрастная, почти мужеская красота… Ярослав приказал и детей принести, двое совсем малых, крошечных у него уж было. Прислужницы внесли детей. Меньшой был совсем еще младенец. Старший – годовый. Андрей подошел к нему близко и, забавляя, повел пальцем перед его личиком. Мальчик потянулся ручками к тонкому кольцу с латинским именем отпущенного Андреева пленника. На короткое время Андрей отдал племяннику свою правую руку в полное владение, и тот всласть потеребил палец с кольцом. И уж надул щечки, когда Андрей осторожно отнял руку. Но заплакать маленький не успел, отец приказал унести детей.

Танас добрым был отцом и супругом, жену любил очень сильно, брак его был по любви, жена его была не княжеского рода, дочь боярина, и никаких выгод для правления не принес Ярославу этот брак. Но зато Ярослав был счастлив, наложницы ни одной не завел, жены одной было довольно ему.

Андрей понимал, что, выводя к нему жену и детей, Танас показывает свое к нему доверие, даже готовность подчиниться Андреевой власти, Андреевой воле. Ярослав знает, что воля Андреева злой не будет, власть не будет тяжкой…

Ярослав искренне радовался приезду Андрея…

– Ладно это, Андрейка, что тебя они предпочли, кановичи, перед Александром-то нашим…

Андрей, скупо отмеряя слова, что ему не свойственно было прежде, заговорил о том, как надо бы зажить – с Ордой не ссорясь, но и не касаясь, не заискивая… А там – как Бог даст!..

Но Ярослав показал внезапно, что вовсе не так прост…

– Ярлык-то у тебя ханский, дозволение на великое княжение…

Недоговорил, будто предлагал Андрею самому договорить.

Лицо Андрея приняло выражение обиды и от этого странно сделалось величавым и замкнутым.

– Ярлык не в Сарае мне даден, не в ордынской столице, что над нами власть взяла, а в Каракоруме, в монгольских степях, где ордынцам всем – родина и колыбель, где великого хана монгольского – престол…

Ярослав слушал с большим вниманием, не перебивал…

– Та монгольская земля, она далеко, а ярлык, повторяю, не властью ордынской даден, – завершил свою речь…

Но и сам понимал, что не особо убедительно речь его звучит. Вроде бы и складно, а натяжки – много… Ведь это Сартак, ордынский правитель, отослал Андрея и Александра в Монголию, Сартак повелел им ехать. И то, что ярлык на великое княжение дан в Монголии, правительницей всех монголов, разве он отменяет зависимость русских земель от Сарая?.. Ах, если бы возвратить прошлое, совсем недавнее!.. Если бы Андрей тогда понимал ясно, а не пребывал бы в растерянности и ошеломлении… Надо было просить Огул-Гаймиш, надо было ей сказать, чтобы в шелковой грамоте показана, писана была бы его свобода от Сарая, свобода великого княжества Владимирского… Да теперь что… Не повернешь время вспять, назад в монгольские земли не воротишься… А воротишься – и голову понапрасну сложить возможно…

Танас вызвал кравчего и приказал снова наполнить кубки. Перевел разговор на другое, спрашивал Андрея, как тот желает свой дом устроить, полушутливо заговорил о женитьбе. Но Андрей покачал головой – нет, жениться он покамест не хочет, Анка, пестунья, и одна управит его дом, без молодой хозяйки… Андрей улыбнулся…

– И то, – Ярослав захмелел и явно желал казаться чуть более хмельным, нежели был на деле, – и то, где сыщешь тебе под пару! Землю всю объедешь – не сыщешь раскрасавицы, разумницы такой!..

Когда она пришла, эта мысль? Когда кончали трапезничать или когда растянулся усталым телом молодым на пуховой перине в спальном покое…

Мысль пришла и не уходила, заняла сознание. И он удивлялся и досадовал на себя: почему раньше не подумалось о таком вовсе простом?..

Что писано в шелковой грамоте?

Он должен подать ярлык Святославу запечатанным, чтобы ясно было, что ярлык не подложный…

И, выходит, дело в самом ярлыке, в куске шелка с привешенной печатью… А вовсе не в том дело, что в грамоте этой писано… Так выходит?..

Он попытался представить себе Огул-Гаймиш… Но уже начал забывать ее и сейчас увидел смутно и совсем разной – на золотом троне, на пиру… Нет, эти воспоминания не помогали… И вдруг пришло верное – она сидит на кожаной подушке темной и поет протяжно, и колени охватила руками… она раскачивается взад и вперед… и поблескивающее гладкостью ткани темное синее платье делает ее, сидящую вот так, стройной… Нет, что-то ладное, хорошее и нужное для Андрея – в этой грамоте…

Забылся только под утро, приняв решение…

Это решение было очень рискованным. Когда сказал Танасу, тот лишь головой покачал:

– Да он!.. Да из-под его руки такого начитают!.. Но Андрей своего решения не переменил. И вскоре уже скакал в Переяславль гонец, к Александру, дружинник, наделенный хорошей памятью и верный – в пути всегда предан был Андрею. Скакал – передать Александру Андреевы слова.

Андрей приглашал старшего брата во Владимир, пусть Александр будет свидетелем того, что Андрей не беззаконно отнимает у Святослава-Гавриила великий стол. И пусть грамоту прочтет на голос толмач, избранный Александром, ведающий ордынские знаки…

Но это было еще не все.

Но во второй части его замысла не мог ему помочь Танас. Александр приедет; Андрей знал, что приедет. И толмача Александр сыщет… Но вот где и как самому Андрею сыскать толмача?..

Особо выбирать, думать – нечего было. Приказал седлать золотистого Злата. Взял с собой двух дружинников – отправился в Боголюбово. Торопился. И не видел, не приметил, как выехал со двора Ярославова еще один всадник…

В пути думал о том, чего уж быть не могло… Его пестун, Лев… Был бы в живых!.. Руками беду развел бы!.. А так… В сущности, Андрей вовсе не был уверен в том, что все уладится… Конечно, была внутренняя, душевная уверенность, но разумом сомневался…

Ведь все могло произойти… Умереть мог человек, убить могли…

Но Аксак-Тимка, устроитель охот, которого Андрей уже словно бы поставил в своих замыслах исполнять роль погибшего Льва, оказался жив и здоров. Как ни в чем не бывало, будто вчера лишь расстались, в амбаре пустом на боголюбовском запустелом дворе сидел, мастерил капкан волчий. Никого на дворе не было, один парнишка, Тимка в услужение взял его из деревни. Парнишка указал Андрею, где устроитель охот обретается. Тимка увидел Андрея, поднялся навстречу, осклабился радостно…

– Где дружинники? – спросил Андрей. – С тобой ведь оставил. Бросили, разбежались?

– Зачем? – спросил Тимка спокойно. Но не потому, что желал успокоить Андрея, а просто потому, что сам не беспокоился. И это-то и успокаивало получше всяких успокоений… – Зачем? – спросил. – Нет, не разбежались. Кого на охоту послал, кого – по селам. Уж прошел слух – князь Андрей приехал. Надо тебя принять, а в доме пусто. Вот разослал за припасами…

Андрей откинул резко плащ, спутавшийся в ногах. Сел на лавку, грубо сколоченную.

– Не до припасов мне!..

И как-то так легко вышло, что всю свою беду поведал человеку, в сущности, только за то, что тот знал покойного Льва…

– Толмач нужен мне. Толмач ордынских знаков! Александр, тот сыщет непременно, а вот сыщу ли я…

– Сыщешь! – уверенно сказал Тимка. – Я тебе сыщу. Ты устал? В седле еще удержишься?

– Я удержусь, а коня моего мне жаль!..

Поставили Злата на конюшню, парнишка привел из соседства коня другого. Уже все узнали в окрестностях, что весть о приезде Андрея – верная…

Вдвоем выехали со двора – Андрей и Аксак-Тимка.

– Ты отцовых ближних-то помнишь? – спросил охотник.

– Худо помню, – сознался Андрей. – Да ведь они сгибли, запропали, когда…

Ему не хотелось говорить о смерти отца.

– Кто сгиб, а кто и воротился. И одного я знаю. Капканы с ним ставили прошлую зиму. Добрый охотник…

– Кто же?

– А Темер, ближний князя Ярослава-Феодора, толмач… – Аксак-Тимка и теперь хотел говорить спокойно, однако торжества в голосе угасить, утишить не сумел…

Камень спал с Андреева сердца!

Он видал Темера в детстве и много слыхал ему похвал от отца. Тимка сказал, что Темер живет зажиточно, имотно, но одинок и нелюдим. Андрей подумал, что этому человеку, воротившемуся из Каракорума, есть о чем умалчивать…

К обеду добрались до Темеровой усадьбы. Андрею толмач увиделся вовсе старым, рыжие волосы выцвели совсем. Андрей предоставил говорить Аксаку-Тимке; боялся, чтобы Темер об отце не заговорил… Темер был там… наверняка все знал…

Но сначала не проявил Темер особого желания ехать во Владимир. И Андрей понял почему. Если уж человек от придворной, княжой жизни ушел, возвращаться его не приманишь. И чем было Андрею приманить? Почестями? Обещанием даров? Кто-кто, а Темер понимал всю нестойкость Андреевой власти. Да какой власти? Покамест лишь в грамоте шелковой стольный град Владимир принадлежал Андрею…

Но когда Тимка заговорил о том, что не столько Святославу-Гавриилу, сколько Александру надобно показать действительность Андреевой власти, Темер согласился. И для Андрея это не было неожиданностью, но подтверждением – Александр причастен к смерти отца… Причастен? Если не хуже!..

– Больно ли трудны ордынские знаки для прочтения? – спросил Андрей.

– Знаки все просты, – отвечал отцов ближний, – когда знаешь их устроение. А трудно в жизни только то бывает, в чем устроения нет. А в чем его нет? Стало быть, жизнь постичь возможно…

Андрей решил не возвращаться в Тверь, послать Ярославу гонца, чтобы во Владимир сбирался.

Приехали в Боголюбове. Там, на дворе старого замка, уже толпились люди из соседства. Завидев Андрея, отошли все в один конец, пригрудились. После поклонились. Однако держались немного настороженно, не говорили, не жаловались…

Трапеза собрана была в большой палате. Андрей посадил с собой Тимку и Темера.

Теперь надо было ждать вестей о прибытии Александра и Танаса. После обильной сытной еды Андрей наконец-то ощутил усталость. Он столько в седле был… Постлали на широкой лавке в одной из горниц… Но, как это часто случается, едва добрел до постели, думал – сейчас и уснет, но только лег – и сон бежал от глаз… Он был дома, на той земле, которую любил, где с детства привык… Вспомнились книги. Во Владимир он перевезет свой сундук заветный. А там разошлет посланцев по латинским странам, в италийские и франкские земли, в землю ромеев… сколько книг привезут ему!.. В Каракоруме посол франкского короля, монах, порассказал ему о книгах… Вот вся эта колготня завершится – и он устроит свою жизнь… Так все поведет, будто и нет никакой Орды… Владимир украсит не хуже деда Андрея, святого своего покровителя… Боголюбово обживет… А какие охоты заведет!.. Соколы какие будут у него… Вспомнил мордовского сокола… Но глаза уже слипались… Подумал сквозь сон о своем обещании родичам матери… Ведь обещал избавить их от ордынской власти… Обещал?.. Ну, не все зараз… В глазах сонно потемнело, и в темноте этой, уже во сне, возник человек в одежде меховой, волчьим мехом наружу; он держал бесстрашно на голой темной руке сокола вольного, не прикрытого клобучком, улыбнулся и сказал на непонятном языке, что у Андрея – глаза материнские… Андрей знал, что язык этот – непонятный, но почему-то все понимал…

…Андрей, Танас-Ярослав и Александр встали в большой приемной палате. Когда-то – и уже чудилось: давным-давно – привели сюда впервые маленького Андрея… Тогда отец сидел на троне и рядом с ним была его венчанная княгиня – Феодосия. И тоже – будто давным-давно были они в живых… Но ведь Святослав-Гавриил, брат отца, почти сверстник отцов, сидит теперь на троне в этой палате… Андрей попытался припомнить, а где отдавали его в князья новгородские… Да в этой же палате… В этой?..

Было странно, что Александр стоит рядом с ним, будто они помирились… Но нет, Андрей теперь понимает: примирение невозможно, хотя и стоят они перед Святославом, все трое, плечом к плечу…

Андрей показал Святославу ханский ярлык и громко объявил о нем; объявил, что по грамоте этой он отныне является великим князем, он, Андрей Ярославич!

Святослав слушал, нахохлившись. Андрей и думал, что так будет его слушать Святослав. А вот силы-то и нет у Святослава, а то бы вовсе не допустил Андрея во Владимир… И тогда… Что тогда?.. О, выходило одно: тогда – в Сарай за помощью… В Сарай! Монголия, она далеко… А помощь в захвате власти даром не дается. За такую помощь платят властью же… Вот и цена ханского ярлыка!.. Но Андрей еще поборется…

– Пусть всем нам ведомо будет писанное в ханской грамоте! – громко произнес Андрей и сломал печать… – Пусть брат мой Александр передаст грамоту самому верному толмачу для прочтения и толкования…

Прибывший с Александром человек взял из Андреевой руки ханскую грамоту. Андрей сразу этого человека для себя отметил. Рослый, статный, не старый еще, в строгом монашеском облачении, красиво смуглолицый, а прищуром глаз, умных и зорких, на Александра походит. Андрей спросил брата старшего, кто это.

– Всея Руси митрополит Кирилл, – отвечал Александр, весомо бросая слова. – Боярином-печатником был при князе Данииле Галицком. В Никее утвержден митрополитом…

Андрей вспомнил все, что слышал об этом человеке. Вспомнились планы отцовы об Андрее. Так скоро все забылось, будто века миновали… А вот он, Кирилл… Но некогда было сейчас раздумывать…

Кирилл начал читать и переводить грамоту. Александр и Андрей понимали. Андрей смотрел на Александра и вдруг ясно увидел, что тот едва сдерживает подергивания в лице. Конечно, была договоренность: если грамота содержит нечто такое, что не след узнавать ни Андрею, ни Святославу, пусть Кирилл не читает.

Но Кирилл – читал! И Александр еще не мог понять – почему Кирилл читает все!..

Грамота, данная великой правительницей всех монголов Огул-Гаймиш, отдавала Андрею и его потомкам во владение вечное Великое княжество Владимирское; объявлялась независимость Владимирского княжества от Сарая и Каракорума; своею волей великая правительница даровала Андрею свободу от монгольской власти. Братья его и прочие родичи не имели подобной свободы. Андрей же теперь был освобожден из-под власти пришельцев, именовавшихся во франкских землях «тартарами» – «выходцами из тьмы». Андрей был свободен от этой власти, как любой правитель франкских или италийских земель, как европейский государь…

Она и вправду его любила… Настолько, что давала ему свободу от всего, что было – она сама… Андрей не знал, что ведь это редкостно – чтобы женщина любила так… Но Александр – знал. Зависть не была свойственна его натуре. Но теперь – на одно лишь мгновение – он позавидовал Андрею. Потому что ни одна женщина так не любила Александра; и он знал, что и не полюбит его так ни одна женщина… И мгновенная гордость Андреем захватила душу. Его любимый брат, его противник дорогого стоил!..

И если прежде все знали, что самое важное в землях русских – борьба Рюриковичей с Новгородом, то теперь еще одно противостояние явилось: Александр – Андрей… И все это знали…

А Александр знал свое: такую свободу власти, какую получил Андрей, такую свободу нельзя получить в подарок, нет! Полученная в подарок, легко ускользнет она из рук твоих. Только силой берут свободу такую!..

Лицо Александрово успокоилось, мышцы более не подергивались…

– Верно ли прочтено? – с хрипом спросил Святослав. Было уже все равно, верно или неверно, но он хотел еще потянуть время; не хотелось бежать, поджав хвост, будто собака побитая…

– Пусть еще один толмач прочтет, – проговорил Андрей с этой свойственной ему естественной величавостью, – пусть прочтет Темер, ближний человек князя Феодора-Ярослава, лучший толмач! – Андрей хлопнул в ладоши. За дверью, среди его охранных дружинников, ожидал этого сигнала Темер.

Темер вошел. И митрополит Кирилл спокойно передал ему грамоту…

Вот теперь Александр понял, как прав был Кирилл, не исполнив их уговора. Но он не боялся этой прозорливости Кирилла. Кирилл умен и поймет, за кем стоит сила этого действительного хода жизни. Кирилл будет служить ему, Александру. И это неисполнение их уговора – это начало верной службы Кирилла… Но как же Александр сам не догадался, что Андрей выдумает что-нибудь этакое?.. Но ведь и Андрей умен, и в шахматы Андрей играет хорошо. А то, что сейчас здесь происходит, – настоящая шахматная игра, истинная, честная, открытая, без козней и подвохов. Но допускающая ловкие ходы… Не так с Александром играют в Сарае… В Сарае играют по жизни, а Чика по игре играет… Ну что ж!..

Темер заново прочел и перевел грамоту. Вышло то же, что и у Кирилла. И тогда Ярослав-Танас выступил вперед, к трону, и сказал, что и он привез толмача, и если Святослав желает, пусть грамоту ханскую огласит перед ним и третий толмач…

Но Святослав не желал. Сделал над собою усилие, чтобы не сжаться на троне, голову не опустить жалко. Заставил себя произнести спокойно, только голос сделался совсем хриплый.

– Не могу спорить с решениями кановичей, правителей великих! – произнес…

И тут Андрей почувствовал жалость к нему. Нет, он не хочет для Святослава излишнего унижения; не хочет, чтобы Святослав у всех на глазах уступал ему трон…

Андрей быстро повернулся и пошел прочь из палаты. И все повернулись и двинулись за ним, за великим князем, за свободным государем…

Ужин готовился пиршественный. Андрей переоделся, один из его дружинников служил ему. Андрей решил, что этот человек и будет ему прислуживать, заниматься бережением его платья, охранять спальный покой. Имя ему было – Петр.

– Спальником моим, охранным, доверенным слугою будешь, – объявил дружиннику Андрей.

Тот поклонился и поблагодарил за честь.

– Прежде, малым был когда, живал я в этих покоях. Теперь вели, чтобы жилые стояли, ночевать буду сюда ходить, ужинать здесь буду…

Андрей отдал распоряжение перенести сундук с книгами в эти покои.

– Или нет, пожди! Сам буду надзирать, как перенесут книги…

Петр снова поклонился…

– Ступай теперь, доложи князю Ярославу-Афанасию, что я жду его здесь. Пусть сейчас приходит…

Но тут же Андрей подумал, что не следует так сразу показывать свою власть по мелочам…

– Пожди!..

Петр, уже направившийся к двери, остановился.

– Нет, не зови князя Ярослава, сам пойду к нему.

Петр отошел от двери. Андрей заметил беглую улыбку на его обветренном, задубелом от многих горячих дней и холодных зим крупном лице.

Но Андрей не смутился этой улыбкой. Спросил просто и весело:

– Что, тяжко служить мне? Семь приказов отдаю зараз!..

Дружинник усмехнулся…

Андрей уже знал, что даже когда вот так свободно и просто говорит со своими подданными, со своими слугами и воинами, все равно остается величественным, каким и подобает быть правителю. Величие его – естественное величие, а не спесь и надутость…

Слуга одевал Ярослава в отведенных тверскому князю покоях. Увидев Андрея, пришедшего запросто, Танас обрадовался. Андрей понял, что поступил правильно, когда решил запросто прийти.

– Отпусти слугу, – попросил Андрей.

Слуга Ярослава одернул на господине новую свиту и вышел с поклоном.

– Ну, не терпится мне! – Андрей плотнее притворил дверь. – Ты сказывай скорее, где толмача добыл, кто он…

Танас нарочито зевнул, перекрестил рот и сел на лавку.

– Да ты говори! – торопил Андрей.

Но Танас улыбался и молчал.

– Ты вспомни, кто я теперь! – Андрей уже смеялся, предчувствуя что-то забавное…

– Я не знаю… – Танас давился смехом. – Не знаю… как и сказать тебе… Нет у меня толмача!.. Искал – не сыскал. Воевода мой Жидислав присоветовал: езжай без толмача, а занадобится, говори, что с тобой толмач; двум смертям не бывать все равно, а одной не минуешь!..

Андрей высоко взмахнул руками и опустился рядом с братом. Они хохотали громко, до слез, как мальчишки…

В общем, ясно было, что власть действительную берет сильнейший, а все эти грамоты да ярлыки, оно так… А все же они Александра обыграли ныне, обставили!.. И какие уж там шахматы; в жёстку, в мальчишечью дворовую жёстку обставили своего большого брата!..

Прошло еще несколько дней. Ярослав засобирался домой, в Тверь. Александр и Кирилл не уезжали. Что выходило? Будто они – гости Андрея? Что решить? Невозможно было просить их уехать. И ведь они и приехали по Андрееву приглашению. И домохозяйство Андрея еще не было устроен о, заведено. Дом во Владимире, княжий двор, бесхозяйский стоял. Собственно, запустение началось уже сразу по смерти Феодосии. Она-то хозяйкой была. И после – пока город переходил из рук в руки – от Святослава к Михаилу и снова к Святославу, – некому было домохозяйство уладить, оба холосты были. И теперь, в этом бесхозяйском доме, Александр не то чтобы распоряжался, но вел себя так, будто не в гостях жил, а у себя и будто митрополит Кирилл был его гостем. Андрей пытался понять, чего добивается Александр. Семья Александрова оставалась в Переяславле. В Киев Александр не собирался. Да что теперь Киев! Уже понятно было, что Русь сдвинулась с юга на восток, на север. А юг – оно другое будет. А что – неясно покамест. Но зато совсем ясно было, что нужно Александру: Владимир – великий стол – и Новгород…

Но не гнать же было Александра с митрополитом! И Андрей ломал себе голову, что делать, как справиться. Мелочным это ему казалось, но выхода не видел, не находил; и ужасно муторно делалось на душе. И поделиться этой своей заботой было не с кем. С Танасом простился тепло, но понимал, что не тот человек Ярослав, с которым можно делиться своими заботами и ждать советов по мелочам; хотя случись что серьезное, Танас поддержит его, союзником будет – это ясно! Но покамест надо было решать малые дела. Оставались Темер и Аксак-Тимка. И они, конечно, не выдадут Андрея. Но все же он не чувствует их совсем близкими. И оба они – неоткрытые какие-то, «в себе», замкнутые. Для Тимки жизнь – в охотах, в поединке со зверем, в углядывании повадок звериных. Андрею он помогает, но словно бы походя, не можешь припасть к нему открытой душой, будто робеешь. А Темер, пусть и расположен к Андрею, но ведь после смерти Ярослава и своего возвращения ушел от придворной, княжой жизни; и будет еще думать, а стоит ли вязаться с Андреем, стоит ли рисковать спокойной жизнью, когда и лет немало, и желаний особых не осталось. Да Андрей и сам понимает: некрепкая, нестойкая его, Андреева, власть. Чести много, да власти мало…

Но относительно Святослава-Гавриила все было ясно. Он должен покинуть город без промедления. То, что он здесь еще остается как ни в чем не бывало, и увивается вокруг Александра, и, нарочито опустив глаза, подходит под благословение к митрополиту, – это все наглость на самом деле, наглый вызов Андрею. И здесь никаких колебаний быть не может – пресечь!..

Андрей послал слугу за Святославом, звал в большую приемную палату. Сам пришел позже назначенного срока, ждать заставил. Вошел Андрей, будто наспех сбирался, но уже и по-княжому – двое слуг позади, двое – перед ним шли… И тогда Андрей впервые ощутил вдруг, что независимость и власть породили в душе его чувство глубокого, огромного одиночества. И в этом море одиночества, ближе к самому дну, колебал воды темные дракон неуверенности и рыба-страх проплывала, шевеля плавниками блескучими…

И от этой неуверенности Андрей держался с братом отцовым даже как-то задиристо, но и мрачно, и замкнуто; и говорил громко и строго. И вдруг почувствовал, что Святослав побаивается его. Тогда Андрею стало легче, заговорил спокойнее.

Но, кажется, и сразу взял верный тон. Сказал, что приказывает Святославу покинуть город; и не то чтобы Святослав должен уехать или Святославу надлежит уехать; а вот Андрей-приказывает ему… И сегодня же, еще до вечера. Пусть оставит не более троих слуг во Владимире, они могут вывезти имущество Святослава, но погружать будут на повозку под надзором Андреевых служителей.