Текст книги "Одаренные проклятием (СИ)"

Автор книги: Инна Щербакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

  Казалось, время перестало существовать, и что я всю свою недолгую жизнь стояла на пороге и отчаянно цеплялась за дверной косяк, и пальцы неуловимо слабели, разжимаясь, и сжать их снова было не в моих силах. И не в моих силах было сделать шаг назад... или хотя бы обернуться...

  Внезапно сквозь ватное одеяло, опутавшее голову, раздался голос Валерия, и я почувствовала, как Шерлок лижет мою щеку мокрым шершавым языком:

  – Дара, а с чего ты взяла, что там кого-то убили?

  – Не знаю... я проснулась, показалось, будто на меня что-то капает... – голос предательски дрожал, а мысли в голове затеяли такую чехарду, что мне еле-еле удавалось различить где кончается одна и начинается другая – кровь... и на потолке тоже кровь... потолок красный и обои немножко тоже... мне и показалось, что Петр Сергеевич... семью свою...

  Петр Сергеевич взвился, словно конь, на дыбы:

  – Да как ты, дурища, вообще до такого додумалась!..

  – Молчать!!! – гаркнул Валера так, что я поневоле спряталась за мощную спину Шерлока, а пес снова завыл. – А ты выгляни из-за моего пса и продолжай. Чем скорее мы с этим разберемся, тем раньше разойдемся по домам. Я бы, кстати, тоже перетрухал, если б спросонья кровавое пятно над головой увидел!

  – У нас Катя Сашу часто на ночь оставляла... у вас по ночам какие-то крики... шум... возня – я перестала узнавать собственный голос, язык еле ворочался – я думала, Петр Сергеевич выпьет... и в драку лезет... тетя Катя пару раз... с синяком за сыном заходила... ну я как кровь увидела...

  Продолжить мне не дали:

  – Да муж мой закодированный! Давно в рот капли не брал! А гремели мы, потому что ремонт делали. Днем оба заняты, потому ночью. А ребенку при ремонте быть необязательно. На меня тогда ваза упала. Глиняная! Оттуда и синяк! И не твое собачье дело, что у нас в семье происходит! Еще раз подобное выкинешь – в 'обезьянник' поедешь с разбитой мордой! – тетя Катя была так похожа на толстую суетливую курицу, что я вновь захихикала.

  Мадам Копытенко говорила что-то, но я не разбирала слов. По спине ледяной волной растекся пот, голову сдавил стальной обруч, всполохи черного пламени заполонили все вокруг, и всем, что еще связывало меня с реальностью, тоненькой ниточкой, были пальцы правой руки, вцепившиеся в мощную песью шею. Еще мгновение – и они бессильно разжались. Все ощущения пропали...

  И вдруг все изменилось. Откуда-то сверху льется вода. Я сижу на каменном полу, привалившись к стене. Наверное, надо мной окно – сверху слышен шум дождя, и мне за шиворот льется вода. Бр-р, холодная.

  Поначалу мне показалось, что я ослепла – со всех сторон меня окружала темнота. Но вот за окном сверкнула молния, на мгновение осветившая каменный пол, что немного успокоило. Противоположная стена и потолок комнаты по-прежнему прятались во тьме, но теперь я, по крайней мере, знала, что они есть. Я попыталась встать. Тело, отзываясь болью, повиновалось с трудом. Стиснув зубы, я все же поднялась, и стояла, вцепившись в каменный подоконник.

  За окном тоже стояла тьма, но ее часто-часто разрывали яркие всполохи молний, шумел дождь. Странно. Почему я не слышу раскатов грома? Я оглохла? Щелкнула пальцами. Да нет, со слухом все в порядке. Так, надо бы осмотреться и понять, куда забросила меня судьба. Но, стоило мне отойти от окна, голова тут же закружилась, а желудок снова подпрыгнул к горлу. Уцепившись за подоконник, я подставила холодным каплям голову и плечи. Волосы и трикотажная кофточка с длинными рукавами мгновенно намокли, но стало легче. Боль ушла, вместе с ней и тошнота. Остался лишь холод, ну да ладно. Все лучше, чем прежде.

  Дождь, однако, быстро кончился, и в просвете туч появилась луна, озаряя длинную равнину, далекие вершины горной цепи и гигантскую фигуру на одной из них, показавшуюся смутно знакомой: человек в плаще с капюшоном простирал вперед левую руку, а правая лежала на рукояти длинного меча, острием, достающего подножие изваяния. Волшебство витало в воздухе. Истукан светился: из-под каменного плаща вырывались короткие белые лучи, взвивались в разящих ударах, словно бы пытаясь разорвать каменный чехол, вновь и вновь набрасываясь на него и тут же пропадая во тьме. Свет бывает разный: огненный, электрический, солнечный или лунный, но такой я ни разу не видела. Отчаянно яркий и, казалось, живой, пульсирующий, будто вырванное из груди сердце, он словно бы обладал собственной волей. Только мертвому камню от этих укусов было ни жарко, ни холодно. И все яростные попытки ожившего света разбить свой величественный саркофаг и вырваться на волю были тщетны.

  Новый приступ головокружения едва не заставил меня вывалиться из окна. Да что ж такое-то?!! Попытка удержаться стоила мне трех сломанных ногтей – ничтожно малая цена за жизнь. Ведь неизвестно, сколько лететь до земли, и есть ли вообще в этом странном месте земля. Тряхнув головой, я отошла от окна подальше, и замерла. Тихий свист донесся из темноты, а вслед за ним в зыбкое полукружье света вступило высокое полупрозрачное существо в длинной до пят хламиде, очень грязной и местами порванной. Призрак. Я невольно сделала шаг назад, а призрак с торжествующим шипением протянул ко мне костлявые руки с длинными черными когтями. Слабый, но, с некоторых пор, до содрогания знакомый запах – запах смерти – защекотал ноздри, усиливаясь с каждым вдохом. И вместе с ним вернулась тошнота. И еле различимый шелест ткани по каменным плитам пола: призрак медленно, смакуя мой испуг, приближался, а я уперлась спиной в подоконник и, не мигая, круглыми от ужаса глазами смотрела на него, туда, где по моим представлениям, должны были быть глаза. И взгляд, тяжелый, полный ненависти и неприкрытого ликования, прожигал меня насквозь, некуда было бежать или прятаться. Я покрепче уцепилась за корявый подоконник, пытаясь собрать в одну кучу остатки разума, все еще сопротивлявшегося страху. Еще один порыв ветра всколыхнул белую хламиду, и капюшон упал с головы призрака. Я хотела кричать, но не смогла: голос куда-то пропал, будто его и не было. Пустые глазницы полыхали безумным багровым огнем, мертвецкий оскал гнилых зубов, остатки кожи струпьями сползают с позеленевшего черепа. И это не призрак! Этот человек, если его еще можно назвать человеком, жив. Я слышу слабое биение его сердца. Что же удерживает твою душу в давно отжившем свое теле? И какие мучения приходится тебе выносить ради жалкого подобия жизни? Стоит ли оно того? Призрак, будто бы прочитав мои мысли, глухо зарычал, обдав меня зловонным дыханием, и потянулся высохшими руками к моей шее. Желудок, как скоростной лифт, взлетел к горлу, при мысли о том, что призрак сейчас коснется меня, но мне стало не до этого. Это последний шанс, сейчас или никогда. Не помня себя от ужаса, я бросилась в окно, а вслед мне несся полный ярости крик. Женский крик.

  Мокрые камни быстро приближались...

  – Я ж говорю, что у нее справка из психдиспансера! – услышала я из темноты голос Валеры.

  Странно, я помню, что падала из окна, но не помню самого удара о землю. Как мне удалось выжить? Ну, может быть, там невысоко было... Хотя летела я долго, даже замерзнуть успела. До сих пор трясусь и стучу зубами, но, что удивительно, страха нет. Я будто бы смотрела фильм в кинотеатре, вот только замерзла... и у меня вся спина мокрая! Но как это может быть? Значит, была башня, и было падение, и это не прошло для меня даром. Спасибо, жива осталась.

  – Дара, отпусти Шерлока, ты его задушишь, – негромко сказал Валера, склонившись ко мне, и чувствительно потрепал по плечу. – И хватит симулировать обморок, я же вижу, что ты очнулась. Ой, это что, теперь модно в среде продвинутой молодежи ходить в мокрой одежде?

  Я с огромной неохотой отпустила теплую песью шею, а Шерлок тяжело вздохнул, лизнул меня в нос и, настороженно оглядываясь, скрылся в темной прихожей Валериной квартиры.

  – Ну, ты даешь! Сидела себе спокойно, а потом ни с того, ни с сего захрипела и на Шерлока повалилась. Не скрою, очень удачно, Копытенков как ветром сдуло, даже мне не по себе стало, – откровенно веселился сосед, демонстрируя ярко-красную ссадину на запястье. – Я хотел как лучше, поднять тебя попытался, так ты вырываться начала и руку мне расцарапала. У тебя родни из семейства кошачьих, случаем, нет?

  Я в растерянности качала головой, мечтая лишь об одном: согреться.

  – Менты все порывались тебя за телефонное хулиганство в изолятор препроводить, я понял: спасать девчонку надо, раз уж она сама впала в прострацию. Пришлось импровизировать, сказать им, что ты психически ненормальная. Они поверили, чему твой обморок очень поспособствовал. Теперь участковый наш от тебя шарахаться будет!

  И Валера, довольный собой, расхохотался.

  – Я не хотела душить Шерлока, – слабо пискнула я, пытаясь осмыслить все сказанное соседом. – Вроде бы из окна прыгнула... Дальше не помню. Там статуя была, большая такая, примерно с десятиэтажный дом.

  – Н-да, – протянул Валера, внимательно глядя на меня. – Ты головой не ударялась? Может, тебе к врачу надо? А то черепно-мозговые травмы могут вызывать галлюцинации или еще что похуже.

  Я нашла в себе силы встать и не трястись слишком уж, так сказать, выразительно. Как будто на дворе не июнь, а январь!

  – Спасибо, Валера. Мороки тебе со мной! – благодарно улыбнулась я – извини, но я, наверное, пойду домой. Что-то мне действительно нехорошо. Но, все-таки, ты мог бы сказать что-нибудь другое, ну, например...

  – А какая разница! – вновь захохотал сосед. – Ты, если что, в стенку постучи, у Шерлока сон чуткий, он мигом меня разбудит. А то видок у тебя тот еще.

  В этом он был прав: самочувствие мое оставляло желать лучшего. К сильному ознобу добавилась ломота во всем теле, будто я и в самом деле прыгнула из окна. Странные мне сны, однако, в последнее время сняться...

  – Не надо, спасибо, я в порядке, – продолжала улыбаться я и одновременно пыталась как можно плотнее сжать зубы. – А разница в том, что от меня теперь не только участковый, но и весь подъезд сторониться будет. А уж про старушек на лавочке и говорить нечего: превращусь в местную легенду.

  – А тебе жалко, да? Знаешь что, – мигом посерьезнел Валерий, – иди-ка домой, выпей крепкого сладкого чаю и спать ложись. Организм наш к дневному бодрствованию больше адаптирован. А ты, балда, все по ночам не спишь, сидишь на подоконнике, а потом удивляешься, от чего в обморок падаешь.

  – А ты откуда знаешь?! – от удивления я даже про озноб забыла. Минуты на полторы.

  – Тоже мне, тайна за семью печатями! – хмыкнул сосед и тоже взялся за дверную ручку. – Если на одной лестничной клетке с тобой проживает Ленка, местное сарафанное радио, которое возвращается домой по ночам, так как обожает зависать в клубах, то шифроваться надо как контрразведчик. А, не бери в голову.

  – Ладно, спокойной ночи, – вздохнула я, только сейчас заметив, что в квартире 'сарафанного радио' горит свет, а за дверью явно кто-то переминается с ноги на ногу в сладостном предвкушении процесса создания из меня легендарной личности в масштабах двора. – Завтра вовремя не проснешься, опоздаешь на работу, а я опять виноватой окажусь...

  – Ну, Дара, ты вообще!.. Я сегодня со смены, завтра отдыхать буду! Спокойной ночи, если что – стучи в стенку. Пока!

  Валера, помахав с порога рукой, закрыл дверь. Из-за двери раздался обиженный собачий визг и растерянные извинения Валеры: кажется, он в темноте отдавил любимому псу лапу. И как можно не заметить огромного сенбернара в маленькой прихожей?

  Когда незнающий человек впервые видит Шерлока, у него сразу возникает сильное желание убраться от собачки подальше, например, забравшись на дерево. На песике ведь не написано, что он дружелюбен, миролюбив и, при этом, крайне флегматичен. То есть на кошку, сидящую у него прямо перед носом, Шерлок не обратил бы внимания.

  – Ты, детка, на моих-то не сердись, – чей-то скрипучий голосок заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

  Рядом со мной, согнувшись в три погибели, стояла древняя старушка в сером шерстяном платье до колен и в белой косынке. В руке она держала объемную потертую сумку.

  – Устают ведь на работе-то, да я тут нежданно-негаданно на голову свалилась, – прошамкала бабка, цепко ухватив меня за локоть артритными пальцами. – Мы только-только отдыхать легли, и тут – что за напасть! – милиция. Смех вспомнить-то: ворвались и спрашивают: 'Кого тут у вас убили?' – бабка скрипуче захихикала, щуря хитрые глазенки. – А то Славочка, мой праправнучек, лакомка, ночью за вареньем полез да банку уронил с полки. Да ты, детка, не бойся: мои-то пошумят чуток, да и утихнут, уж люди они такие... Я Петечке прабабкой прихожусь, Магдаленой Акимовной люди зовут. Можно просто баба Магда.

  – Дара, очень приятно, – запоздало отозвалась я – Вы надолго сюда? – голос против воли дрожал, а я усиленно пыталась понять, что может быть от меня нужно этой весьма и весьма пожилой женщине.

  – Навсегда, детка. Я раньше в деревне жила, в Новгородской области – теперь она так называется – а теперь халупа моя развалилась совсем, да и тяжело одной-то в моем возрасте, много лет все-таки. Скоро и помирать пора придет... – Бабка горестно вздохнула. – Это вы, молодые, жизнь не цените, а она, родимая, вон как быстро проходит, и так хочется хоть на минуточку задержаться... Да чтой-то понесло меня, ты, детка, устала, небось? На!

  Бабка, сопя от усердия, покопалась в своем ридикюле и вытащила из него маленькую стеклянную бутылочку. У нас таких бутыльков целая полка: мама, как понервничает, валерьянку литрами пить может.

  – Вот что, детка, сейчас домой иди да выпей – враз ломать перестанет. Я-то в травах разбираюсь – дай Бог каждому. Вот, помнится, в пятьдесят седьмом году у нас председателя колхоза скрутило...

  Я рассеянно слушала бабу Магду. Сказать по правде, я боролась с желанием просто захлопнуть дверь перед ее носом, однако воспитание, будь оно неладно, не позволяло. Мне оставалось только надеяться, что ностальгических порывов бабы Магды надолго не хватит. Сил хватало только одной рукой держаться за стену, другой рукой сжимать пузырек, и тупо смотреть в одну точку.

  – Баба Магда, а ну домой, живо! – раздался сверху нервный голос тети Кати. – Языком почесать ей, видите ли, приспичило! Мы ее по всей квартире ищем, а она тут с этой психованной воспоминаниями делится! Вот, погоди, эта чокнутая молчит-молчит, а чуть отвернешься – по башке чем-нибудь тяжелым получишь!

  – Иду, Катенька, иду, – залебезила бабка, поудобнее перехватив сумку, и быстро поковыляла к лестнице. – Да и ты, детка, домой иди, да про настойку не забудь! – Она не по-старушечьи резво припустила вверх, и уже на ходу спросила:

  – Кто ж тебя так назвал-то? Не христианское имечко-то.

  – Мама, – ответила я, втайне радуясь, что бабулька возвращается домой, но получилось немного виновато – вроде с этим именем какая-то история связана.

  Но баба Магда уже исчезла из поля моего зрения. И почему я вдруг начала оправдываться перед ней, совершенно незнакомым человеком, за свое имя. Я захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Перед глазами мельтешили красные пятна, от холода хотелось сжаться в маленький трясущийся комочек, но я каким-то чудом продолжала держаться на ногах. Воспаленное сознание выдернуло из общего роя бессвязных мыслей одну дельную: 'Мне надо в душ'. Я с трудом оторвалась от двери и, держась за стену, поплелась в ванную.

  Глянув на себя в зеркало в ванной, я увидела собственную зеленую физиономию с черными 'мешками' под глазами. Да, зрелище не для слабонервных! А, стало быть, и мне смотреть не стоит. Я включила воду, проверила, висит ли полотенце на крючке, и, только начав раздеваться, вспомнила, что все еще держу в руке пузырек с настойкой бабы Магды. Я осторожно открыла его и понюхала содержимое: спирт, хвоя еще что-то приторно-сладкое. Что с этим делать, не знаю. Мало ли какой джинн сидит в этой лампе. Пить это я не рискну, а значит, пусть стоит до лучших времен. Неожиданно рука дрогнула, и пузырек упал в раковину. Он не разбился, но добрая половина настойки вылилась. Значит, не судьба мне это пить.

  Поставив пузырек на полку под зеркалом, я разделась и встала под душ. Все-таки не зря воде издавна приписывали волшебные свойства. Горячие струи помогли согреться, приятно освежили, изгоняя дрожь и остатки страха, возвращая правильный, по моим меркам, ход мыслей. Ну и ночка! Слава Богу, закончилась она вполне безобидно: никого не убили, не посадили в 'обезьянник', меня, правда, отругали, но это не смертельно, да и мне не привыкать. Я очень рада, что соседи живы и здоровы. Сейчас еще постою под душем, потом вылезу, завернусь в теплый махровый халат, сяду перед телевизором с чашкой чая, затем лягу на свой диванчик и спокойно, без всяких сновидений просплю до полудня. Как хорошо, что завтра воскресенье... Стоп! Кажется, я нашла некие 'белые пятна' в фактах и их последствиях.

  Если Слава разбил банку с вареньем, то, во-первых, почему оно просочилось через пол и залило наш потолок, мою постель и меня вместе с ней. Во-вторых, варенье на вкус оказалось солоноватым и имело характерный запах, а стало быть, это действительно была кровь. И планировка нашей квартиры идентична квартире Копытенко. Странное место они выбрали для хранения банок – жилую комнату. Это одно.

  Чета Копытенко хором кричала, что им спать не дают, из кроватей вытряхнули. Если бы это действительно было так, они вышли бы в халатах. Ладно, я могу поверить, что Петр Сергеич вместо халата надел на пижаму, семейные трусы или что-то еще джинсы и футболку, но Катя-то! На ней был розовый костюм, макияж, туфли на каблуках, украшения и прическа. Довольно неудобно спать в таком обмундировании. Это другое.

  И, наконец, третье. Память услужливо подкинула фразу участкового: 'Все, за вычетом банки с вареньем, живы и здоровы: гражданин, гражданка и бабушка'. Вот именно, что не все: участковый Кваскин ни словом не обмолвился про Славика. Так, или у меня крыша вправду поехала, и я выдаю нежелаемое за действительное, или там действительно что-то нечисто. Можно, однако, предположить, что ребенка отправили куда-нибудь, в лагерь, например, ведь сейчас начало июня, и учебный год уже закончился. Но баба Магда ясно сказала, что банку с вареньем разбил Слава, а, стало быть, он должен быть дома. Чушь какая-то!

  И, надевая халат, я вдруг на мгновение замерла на месте, а потом опрометью бросилась из ванной, и ярко-розовый махровый шлейф, небрежно переброшенный через плечо, волочился за мной по полу. Меня озарило: ведь 'варенье' или что-нибудь еще по странной случайности залило мою постель! Едва не растянувшись на полу в прихожей, больно ударившись коленом об угол тумбочки и свалив на пол телефон, я, как маленький, но разрушительный смерч, влетела в свою спальню. Что-то громыхнуло в темноте, пока я шарила одной рукой по стене, а второй ловила сползавший с плеч халатик. Надеюсь, это была не керамическая ваза, которую Аня приобрела не так давно, ее, как она сама сказала, керамическая любовь с первого взгляда? А потом моя сестра добавила, что ее жених торжественно поклялся каждое утро ставить в эту вазу белые розы, только она почему-то так и не забрала ее...

  Нестерпимо яркий свет резанул глаза, заставил зажмуриться и отступить во мрак прихожей. И это от одной единственной горящей лампочки во всей люстре! Три другие перегорели, и я все никак не сподоблюсь заменить их. Ничего необычного, однако, я не заметила. Белый потолок в электрическом свете казался синеватым, обивка диванчика была такой же, как и всегда, и только на полу лежали бежево-коричневые осколки (все-таки ваза). Там, где час назад был кровавый водопад (я уже не сомневаюсь, что 'варенье' – это кровь), сейчас было стерильно чисто. Наверное, мне это все и вправду приснилось? Или, хуже того, начались галлюцинации? Может, стоит послушать Валеру и сходить на прием к психиатру? Скорее всего, стоит.

  Терзаемая невеселыми мыслями, я поплелась в кухню. Кухонное окно почему-то было открыто. Наверное, папа оставил перед отъездом к бабушке, он всегда открывает окно, когда курит дома. Я притворила створку и, открыв холодную воду, долго и жадно пила холодную, пахнущую почему-то абрикосами воду. Не сказать, что мучила сильная жажда, но как только губы коснулись ледяной струи, появилось такое чувство, будто я до этого неделю блуждала по пустыне. И мне опять стало холодно. Сначала я подумала, что это возвращается кошмарный сон, и внутренне сжалась в предчувствии чего-то поистине ужасающего. Но на этот раз быстро сообразила, что, озаренная внезапным открытием, вылетела из ванной в мокром халате. Странно, в высшей степени странно. И кому могло прийти в голову вешать мокрый халат на крючок в ванной, а не на балкон? Вполне возможно, что мне самой... Да, точно пора к психиатру. Но для начала надо одеться.

  Я вернулась в ванную, завернулась в полотенце, сгребла в охапку свою одежду, лежавшую на полу, и обомлела: с джинсами все было нормально, но маечка! На ней уже засохли большие бурые пятна. Это не варенье, это кровь! Ужас! Значит, убийство действительно было! Одно радует: галлюцинациями я пока что не страдаю. Тело мгновенно обмякло, к горлу подкатила тошнота, меня снова начало трясти, и я, кое-как добравшись до своей спальни, бессильно села прямо на пол. Боже мой, опять! Ладно, нужно успокоиться. Вдох-выдох, вдох-выдох.

  Получается, что некая сила – меня так и передернуло – очистила от крови потолок и мою постель, пока я мило беседовала с соседями и стражами закона, а после принимала душ, и при этом начисто забыла про мою одежду. Нет, я определенно схожу с ума. Подождав, пока кончится приступ непонятной болезни, я переоделась в пижаму – футболка с короткими рукавами и шортики – потом пошла на кухню, чтобы заварить чай.

  Над большим прозрачным чайником поднимался едва заметный парок, чаинки лениво кружились в танце, а я сидела на табуретке, поджав под себя ногу и подперев щеку рукой, и лихорадочно соображала, как поступить. Сначала у меня была мысль позвонить в милицию, но я ее отмела: по-моему, Медведь не шутил, когда обещал загрести в изолятор. Подняться наверх и поговорить с Копытенками духу не хватило. И спросить совета, как назло, не у кого. У меня даже доказательств преступления нет, кроме одного. Налив в большую кружку чай и бросив туда пять кусочков рафинада, я вернулась в ванную – майка лежала на стиральной машине, пятна были на месте. Повернувшись, я увидела пузырек, который дала мне баба Магда.

  Странная бабка, ей-богу: сама, вся из себя, Божий Одуванчик, незнамо в чем душа держится, а глаза хитрые, и голос вкрадчивый, противный какой-то. Бензопила на гвоздь наехала. Да и разговаривала со мной так, будто своих родственников оправдывала. Будто это они чем-то передо мной провинились, а не наоборот. И мой праведный гнев она пытается остудить! Опять непонятно.

  Сжимая пузырек в руке, я выпила большую кружку чая и вышла на балкон. Дождь кончился, и воздух был насквозь пропитан запахом мокрой земли. Деревья негромко шелестели молодой листвой, чирикали птицы, прохладный ночной ветерок шевелил волосы. По небу медленно плыли легкие облака, изредка заслоняя собой огромную полную луну – небесное око, свысока взирающее на спящие дома, пустые улицы, склоненные головы фонарей и на меня. По спине пробежала дрожь от необъяснимого восторга, словно я видела эту луну впервые. И звезды, сейчас необычайно яркие для умеренных широт, казались мне мириадами дверных глазков в другие миры. Тело стало легким-легким, словно за спиной выросли крылья, и захотелось взмахнуть ими, заново пробуя их силу, оторваться от земли и на бешеной скорости нестись навстречу неизвестности, такой волнующей и пугающей одновременно, раствориться без остатка в бездонной черной пустоте и вспыхнуть новой звездой на небосклоне под черными крыльями ночи. Да, романтичная я девушка...

  Желудок вновь оказался в горле, голова 'поплыла' вниз, и я едва успела ухватиться за балконные перила. В глазах снова запрыгали красные пятна, в ушах звенело, тело будто ватой набито. Вот сейчас и вправду летела бы в черную бездну, и приземлилась бы на мокрую траву в виде лепешки. И встать с нее было бы непросто: четвертый этаж, все-таки. Внезапно боль раскаленным гвоздем вонзилась в сердце, и я, судорожно хватая ртом воздух, упала на колени. Ну, все, хватит! Рука сама собой сорвала плотно притертую пробку с пузырька бабы Магды, и, чуть только почуяв запахи спирта и хвои, я залпом опустошила пузырек. Ох! Судя по ощущениям, проглотила раскаленный докрасна гвоздь! Дыхание перехватило, на глазах выступили слезы, горячая игла вонзилась в желудок, а потом и в мозг. 'Ну, все, конец пришел!' – пронеслось в голове.

  Но вдруг все прекратилось: тошнота, боли, головокружение. Осталась лишь слабость и ужасная усталость, будто я сутки до этого вагоны разгружала. Я поднялась и, медленно добредя до дивана в гостиной, повалилась на него и заснула мертвым сном.

  Я открыла глаза, когда часы показывали половину четвертого. Спала я немногим более трех часов, что по ночным меркам недолго. И, удивительно, спать больше не хотелось, я чувствовала себя свежей и отдохнувшей, и, что само по себе ничего хорошего не предвещало, проснулась тяга к свершениям: я сейчас готова даже окна во всей квартире вымыть! И еще очень захотелось есть, как медведю после зимней спячки. Я соскочила с дивана, надела тапочки в виде собачек и пошла к холодильнику. Надеюсь, там есть что-нибудь готовое, иначе я просто скончаюсь от голода.

  В кухне на столе стоял маленький букетик незабудок. Их аромат, прежде почти неощутимый, теперь заполонил собой все вокруг. Обоняние у меня, похоже, теперь тоже звериное, как, впрочем, и аппетит. Того и гляди, прежде, чем взойдет солнце, я обрасту густой шерстью, начну бегать на четвереньках и выть на луну. Вот будет весело-то! Может, стоит начать прямо сейчас, чтоб привычнее было? Лезет же в голову всякая чушь! Нет уж, если решила превратиться в волчицу или кого-нибудь еще и сбежать из дома, то неплохо было бы сначала хорошо поесть. Интересно, если я все-таки превращусь в лесного зверя, будут меня родители из мисочки кормить? И положат ли мне подстилку в прихожей? А впрочем, нет, сразу в зоопарк сдадут. В таком случае, лучше прямо сейчас в бега пуститься, в лес: на зайцев охотиться, прятаться в чаще от охотников, выть на луну сколько влезет. Вот только поем на дорожку.

  Но, открыв холодильник, я начисто позабыла и о еде, и о своем лесном будущем. Отвратительный запах заставил пулей метнуться в прихожую. Почему-то он напомнил мне запах гниющей плоти: наверное, в нашем холодильнике и впрямь кто-то отдал Богу душу. Мышка повесилась? Не смешно, да и не могла мама уехать, пусть даже только на выходные, не наготовив дочке еды на неделю вперед. Я поспешно зажала пальцами нос и, пригибаясь, будто под обстрелом, осторожно подошла к холодильнику. Нужно отыскать источник 'аромата' и выбросить его как можно скорее, причем не в мусорное ведро, а в мусоропровод. К горлу вновь медленно поднималась тошнота, но на этот раз я догадалась заглушить ее, набив рот мятными конфетами из вазочки на столе.

  Ага, пучок лука, противный даже на вид. Это он распространяет жуткие миазмы. Это ж сколько он пролежал в целлофановом мешке, развязывать который я не рискнула, чтобы стать похожим на кашу?! Вчера вроде бы был свежий... Фу! Зажав нос одной рукой и сжимая отвратительно вонючий кулек в другой, я потопала на лестницу. Но там меня ждало разочарование: кто-то забил мусоропровод огромным пакетом с пустыми бутылками, какими-то коробками и, судя по запаху, протухшей селедкой. Кошмар! Поняв, что к мусоропроводу мне не подойти, иначе я опять упаду в обморок (в обнимку с испортившимся луком), и что придется идти на улицу, к мусорным контейнерам, я едва не разрыдалась. Но все же вернулась в квартиру за ключами, набросила на плечи легкую курточку, заперла дверь и, хлюпая носом, вызвала лифт. Как оказалось, он опять не работает. Но ведь работал полчаса назад! И почему мне так не везет?! Единственный путь к избавлению от несчастного пучка лука – вниз по лестнице – тоже не внушал доверия. На нижних этажах царила тьма, и оттуда слышались какие-то подозрительные звуки. Но просто оставить 'ароматный' пакет на лестнице я не могла – вдруг амбре просочится через стены или в замочную скважину. И я, затаив дыхание и стараясь ступать бесшумно, побежала по ступеням в темноту.

  Из подъезда я вышла на подгибающихся, так и норовящих шагнуть в разные стороны, причем так, чтобы я шлепнулась на пятую точку, ногах. В голове царил сумбур, будто я была пьяна. Никогда не думала, что так опьянеть можно всего лишь от запаха! Помимо сгнившего лука еще курево, перегар, кошачья моча – все, чем может пахнуть в российских подъездах, и сегодня я как никогда в жизни ощутила весь этот букет и испытала на себе его действие. Увы и ах, это было еще не самое страшное! Поначалу, только выйдя из подъезда, я не могла надышаться прохладным воздухом ночи, я жадно вдыхала любимые запахи мокрого асфальта и свежей травы, но скоро они исчезли, бесследно растворились в 'аромате' помойки. Хотя, назвать ароматом такую вонищу язык не поворачивался. Пока я доплелась до мусорных контейнеров, прокляла все на свете. Пришлось очень осторожно пробираться по узкой дощечке, перекинутой через раскинувшееся между детской площадкой и мусорными контейнерами грязевое болото, где я оставила-таки одну кроссовку. Очень жаль, но вытащить ее не было никакой возможности. Пришлось идти дальше босой на одну ногу. И почему я не удивлена?! Уже с трудом держась на ногах, выбросила пакетик с луком, и едва ли не ползком добралась до лавочки под раскидистым вязом, тяжело опустилась на нее и поняла, что сил идти обратно у меня нет. Я с тоской смотрела на дверь подъезда. Нет, я не смогу туда вернуться, не сейчас. Сейчас посижу, передохну немного, соберусь с силами, а там посмотрим. Неожиданно меня со страшной силой стало клонить ко сну, и я чуть было не сверзилась со скамейки в лужу. Интересно, что можно подумать о девушке в легкой джинсовой курточке поверх ночной пижамы, спящей в широкой грязной луже у мусорных контейнеров? Уверена, мало хорошего. Но глаза закрывались помимо воли, и я, превозмогая себя, встала и пошла туда, куда несли ноги. Думай, Дара, думай: что поможет взбодриться и прийти в себя? Папа, мама и Аня каждое утро, чтобы проснуться окончательно, пьют кофе. Стало быть, он поможет и мне, вот только где б его достать в пятом часу утра. Да уж, задачка не из легких. Ах, да, здесь неподалеку, через дом, есть что-то вроде круглосуточного кафе, куда заходят перекусить школьники и студенты, а по ночам собираются местные маргиналы. Люди посолиднее предпочитают пить пиво в баре на соседней улице, но я-то к таким не отношусь: сегодня в кармане курточки звенит мелочь. Да и идти в тот бар подальше будет, не факт, что вообще дойду. Решено, иду в кафе с романтическим названием 'Розовый берег', которое не соответствует действительности. Называя вещи своими именами, забегаловка – она и в Африке забегаловка.