Текст книги "Одаренные проклятием (СИ)"

Автор книги: Инна Щербакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

  – Дара, ведь когда Аня вернулась домой, тебя дома не было, – негромко произнес Валера.

  – За хлебом выскочила, – машинально соврала я. – За углом круглосуточный...

  – Тогда почему ты так уверена, что...

  – Валер, я ни в чем не уверена, – вздохнула я. – И сама мало что понимаю.

  Сосед вздохнул и выплеснул остывший кофе в раковину.

  – Дара, это очень странно и малопонятно, но и это еще не все. На следующий день вновь увидел ту коробейницу. Угадай где? В банке, том самом, где Павел работает. Зашел по кредиту заплатить – я банкоматам не доверяю. Подхожу я, значит, к банку и вижу: она на крыльце курит. Увидела меня, глаза выпучила, побледнела – я думал, сигарету проглотит – и как поскачет в здание, чуть туфли на лестнице не оставила. Золушка, блин. И поняла ведь, что я ее узнал. А я потом, когда дела все сделал, уборщицу куревом угостил, и сведения про деваху ту из нее вытянул. Они, уборщицы, всегда все про всех знают.

  – И что она тебе сказала? – нетерпеливо заерзала на табуретке я.

  – Что девица эта, Лена Рябова, работает под началом у Павла, – выдержав театральную паузу, объявил Валера. – Он ее невероятно облагодетельствовал, взяв на работу, и она предана ему, как собака. Готова с пятнадцатого этажа сигануть, если Пашенька попросит. Понимаешь, к чему я это?

  Я кивнула. Значит, Аня – средство давления на меня. Да, эта версия больше всего похожа на правду. И я только что получила косвенное подтверждение сговора Павла с адептом Пятого.

  – Потом по городу, задрав хвост, носился, еще накопал кой-чего. А сегодня утром звонок в дверь, опять в шесть утра, – со злостью прорычал Валера – открываю, там тетка стоит, непонятная какая-то. Вроде бы не старая, и на вид ничего, но... Уж поверь, я не один год на 'скорой' отъездил, тех, кто не жилец, сразу вижу. И тетка эта из таких. Говорит, мол, сердце прихватило, помоги, ты же врач. И все, больше ничего не помню, чернота со всех сторон навалилась и... А потом открываю глаза, тебя с Шерлоком вижу, выясняется, что сижу в комнате, в кресле. Дар, я, часом, умом не тронулся?

  Я горячо заверила его, что на сумасшедшего он не похож. Валера кисло улыбнулся и предположил, что у меня по части общения с психами большой опыт. Я демонстративно фыркнула и выразительно зевнула, воспитанно прикрыв рот ладошкой. Валера махнул рукой и предложит подкрепиться пельменями. А мне и так за свое обжорство стыдно! Поэтому я отказалась, сосед равнодушно пожал плечами, а у меня появилась возможность задать волнующий меня вопрос.

  – Валер, а ты раньше ту тетку видел?

  – Нет, никогда, – не раздумывая, ответил медик. – И я все голову ломаю: в нашем доме она точно не живет. Я всех здесь знаю, по крайней мере, в лицо. Люди на работу идут – я Шерлока выгуливаю, идут с работы – а я опять Шерлока выгуливаю. Так вот, откуда она знала, что я врач? Не понятно. Так вот я думаю, стоит свои догадки полиционерам изложить. Если они, конечно, слушать станут. Вернее, меня одного, скорей всего, пошлют по всем известному адресу. А если ты, сестра потерпевшей, со мной пойдешь, может и послушают. Ты как? Понимаю, идиотская затея, но вдруг сработает?

  Я подумала с минуту и решила, что некое рациональное зерно в его предложении есть. Однако, как я уже успела понять, там, где есть магия и все, что с ней связано, рациональному отведена скромная роль второго плана.

  – Не сейчас, – решила я. – То, что ты мне рассказал, несомненно, важно. Но для начала я хотела бы посоветоваться с одним моим знакомым. Он, м-м-м, в таких вещах разбирается лучше, чем мы с тобой вместе взятые. А там видно будет, хорошо?

  Валера, чуть помедлив, согласно кивнул. Наверное, было в моем облике что-то ну очень убедительное.

  – Тогда я пойду звонить? – я встала с табуретки и еще раз мельком глянула на кактус. Валера кивнул еще раз. – И не выходи из дома, по крайней мере, до вечера. Думаю, тебе есть чем заняться, уборкой, например? Та тетка уже попыталась устранить случайного свидетеля. Боюсь, она может попытаться еще снова.

  Валера упрямо вскинул подбородок, но спорить не стал.

  – Стучи, если помощь нужна будет. И если кому в морду дать понадобится – только свистни, – усмехнулся сосед. – А Павлу распрекрасному я пятак и без твоего одобрения начищу, так и знай. И будь осторожна, хорошо.

  Я признала, что про Павла он хорошо придумал, и всячески его поддерживаю, поблагодарила Валеру за угощение, потрепала Шерлока за ухом и ушла к себе. Но по пути велела псу хозяина до вечера из дома не выпускать. В умных собачьих глазах мелькнуло понимание. Что ж, до вечера за Валеру можно не беспокоиться. А дальше видно будет.

  Плотные шторы на окнах создавали иллюзию ночной мглы, однако, по мере приближения солнца к зениту, мгла становилась все прозрачнее, и, когда малая стрелка часов подобралась к отметке 'два' в длинной комнате, заставленной всевозможными алхимическими колбами, склянками и еще неизвестно чем, воцарился полумрак. Однако Ворона это не беспокоило, он уже успел выяснить с помощью ингредиентов – как простых, так и откровенно магических – все, что интересовало... нет, ставило в тупик его, могущественного мага. Он задумчиво вертел в руках пробирку с тягучей жидкостью, искрящейся серебром, и постукивал по столу пальцами в такт мерно падающим из змеевика за его спиной красноватым каплям.

  Чуть слышно скрипнула тяжелая дверь.

  – Входи, Гаврила, – позвал маг, нехотя отставив пробирку в сторону и скосив глаза на почти полную колбу с зельем цвета красного вина пятидесятилетней выдержки. Еще одна такая же колба, доверху наполненная тем же зельем, с плотно притертой пробкой, уже стояла в большом холодильнике в дальнем углу импровизированной лаборатории.

  Домовой неодобрительно покачал головой, но вошел и примостился на краешке старого дивана.

  – В больницу к сестре девочки сходил, – будничным голосом доложил он – все, как я и предполагал: колдовской сон. Заговор на вино. Уж не знаю, кому это надо, но по мне, так кто-то перемудрил.

  – Скорей, неподрассчитал, – хмыкнул Ворон, но тут же посерьезнел – или, что более вероятно, когда первая попытка не увенчалась успехом, этот кто-то мог вспомнить и о шантаже. Жизнь девочки в обмен на жизнь ее сестры, причем – уверен – родители того, что их младшая дочь уже не Дара, не заметили бы. Про знакомых я вообще молчу. А знаешь, что самое противное? Не встреть она меня, согласилась бы, не раздумывая.

  – Еще одна причина разметать в лоскуты всю эту шайку-лейку? – насмешливо поинтересовался домовой, поправляя очки на носу. – Что, решился-таки стать учителем?

  – Решился, – коротко ответил маг.

  Гаврила Мефодьевич одобрительно улыбнулся в бороду.

  – Ты уж с ней помягче – протянул домовой – девочка все-таки, свою спекц... спецк?.. особенности свои, в общем, имеет.

  Ворон ответил, что постарается, и продемонстрировал другу пробирку с серебристой жидкостью.

  – И что это? – насторожился Гаврила, требовательно протягивая раскрытую ладонь, – да это же кровь!

  – Кровь Дары, – подтвердил маг. – После обработки, гм... неважно чем. Я и сам такого не ожидал, честно.

  Гаврила Мефодьевич покачал пробирку в ладонях, но чутье домового ничего непонятного в образце крови ученицы мага не обнаружило, о чем он не преминул сообщить человеку. Разве только цвет непривычный. Но от них, магов, особенно юных девушек, никогда не знаешь, чего ожидать – это многоопытный в делах юных ведьмочек домовой мог утверждать наверняка. Однако слишком уж многозначителен был взгляд Ворона.

  – Что? – понизив голос спросил домовой – ох, любишь же ты в загадки поиграть, натерпится от тебя девочка... Не томи, ирод!

  – У нас таких называют 'адлари' – загадочно ответил Ворон – большая редкость в моем родно мире, а здесь вообще не встречаются. Вернее, не встречались до субботы.

  Гаврила Мефодьевич, которому слово 'адлари' ни о чем не говорило, заинтригованный и настороженный, переместился за стол и, испытующе поглядывая на подопечного, попросил его выражаться понятным ему языком. И пообещал, что в противном случае разговаривать с ним будет только по-старославянски.

  – 'Испивший из каждой реки' – с едва заметной усмешкой ответил маг – примерно так можно перевести 'адлари' на русский язык. Помнишь, я как-то рассказывал об ограничениях для магов? Это про то, что мне, например, неподвластно целительство, магическое лечение, но боевая магия у меня в крови.

  – Это ж всего две сотни лет назад было! – недовольно буркнул Гаврила. – Конечно, помню. Я, знаешь ли, вообще на память не жалуюсь.

  – А для Дары никаких ограничений в плане магии не существует, – продолжил Ворон, пропустив ворчливую реплику друга-опекуна-надзирателя мимо ушей, – таких магов и называют 'адлари'.

  Гаврила снял очки, дохнул на стекла и протер их рукавом рубахи, потом почесал кончик носа и водрузил окуляры обратно.

  – Но тогда ты не сможешь обучить ее так, чтобы, м-м-м, раскрыть все таланты девочки, – нараспев произнес домовой, неотрывно глядя на пробирку в руке Ворона, – невозможно отдать то, чего сам не имеешь.

  Ворон кивнул и развел руками. Этим он показал, что признает правоту домового и сам думает точно так же.

  – Пока что буду учить ее тому, что знаю сам. А дальше видно будет. Единственный человек, которому я доверил бы ее обучение, покинул мир живых почти семьдесят лет назад. Жаль, великолепный целитель был, – с неподдельным сожалением протянул маг. – Хотя и гад преизрядный. Нет, все-таки не доверил бы.

  Домовой пожал сухонькими плечами, но напоминать Ворону, кто именно помог целителю с мерзкой душонкой перейти в мир иной, не стал, и маг был ему за это благодарен. Было время – Ворон считал того целителя чуть ли не другом. А потом... Еще одна черная страница в обширной биографии проклятого мага.

  – А еще она прошла Изменение, – будничным голосом, будто рассказывая о погоде на завтра, поведал Ворон, – и, что самое удивительное, давно. Ориентировочно, в возрасте до года.

  – Ну-ка, ну-ка, давай с подробностями, – на морщинистом лице Гаврилы Мефодьевича появился неподдельный интерес вперемешку с сожалением. – Где ж то видано, чтобы младенцев нерожденных заветниковской дрянью поить?!

  Домовой искренне сочувствовал Ворону и другим, никогда не виданным магам-заветникам, потому что в силу природы своей не мог представить себе ни счастья, ни хотя бы умиротворения без топанья маленьких ножек и звонкого детского смеха. И на Дару Гаврила теперь будет смотреть с плохо скрываемой грустью. Ведь для женщины оно вдвойне тяжело.

  – Жаль девочку, – горестно вздохнул домовой, словно подслушав мысли Ворона, – молоденькая совсем, еще жить да жить, а уже...

  – Гаврила, только при ней такого не скажи, – мягко перебил Ворон – ей и так нелегко.

  – Да понял уж, понял, – проворчал домовой. – Но все равно самое грязное дело – младенцев травить!

  Ворон с тяжелым вздохом достал из ящика еще одну пробирку, на дне которой лениво покачивалась вязкая темная субстанция, которую и жидкостью-то можно было назвать с очень большой натяжкой. Более всего это вещество походило на деготь.

  – Мертвая кровь, – определил Гаврила Мефодьевич. За долгие пять веков, проведенных бок о бок с магом-заветником, ему многое довелось повидать, в частности, научиться с одного взгляда распознавать алхимические ингредиенты. Потому что часть из них представляла нешуточную опасность даже для обитателя тонкого мира.

  Ворон кивнул и, выдержав эффектную паузу, влил малую толику серебристой жидкости в 'деготь', и едва заметное глазу зеленоватое сияние осветило пробирку изнутри, но минуту спустя погасло. А в пробирке осталась самая обыкновенная человеческая кровь, темно-красная и... живая!

  – Но... как?! – пораженно выдохнул домовой.

  – Мертвая кровь, искусственно синтезированное путем... ну, неважно... вещество. В живой природе встречается только в виде сырья, а именно человеческой крови не менее чем двухсотлетней давности при соответствующих условиях хранения, – менторским тоном провозгласил Ворон, а в ледяных глазах его появились искорки злости. – И обращению в изначальное состояние не подлежит, так как не помнит, что такое жизнь и как это – быть живой. Вернее, осуществить данный процесс посредством природных материалов, а именно – человеческой крови – невозможно. Пусть даже образец для эксперимента был взят у мага-заветника, измененного в возрасте тринадцати лет. Иными словами, повторить реакцию контрольного образца – для краткости будем называть его 'Дара' – с так называемой мертвой кровью у моей крови, при всех ее врожденных и приобретенных в течение жизни свойствах, не получилось.

  Гаврила, раскрыв рот и сдвинув на лоб очки, растерянно хлопал белесыми ресницами.

  – Как известно, материалы мира живых в основе своей не содержат компонентов, способных пробудить к жизни мертвую кровь и подобные ей субстанции, – ледяным тоном продолжил маг, а его пальцы, побелевшие от напряжения, вцепились в край столешницы. – То есть, для претворения в жизнь эффекта оживления, только что экспериментально зафиксированного, необходимо воздействие материалов, чуждых миру живых...

  – Говори по-человечески, – взмолился домовой, лихорадочно соображая, как бы хоть немного унять бушующую в сердце подопечного злость.

  Если Ворон начинал вещать, обильно пересыпая речь научными и псевдонаучными терминами, самое время объявлять военное положение.

  Край столешницы с громким треском остался в руках Ворона. Маг выругался сквозь зубы, отшвырнул ставшую бесполезной деревяшку в угол, и пришел в себя.

  – Извини, Гаврила, – смутился он, понимая, что перегнул палку. Маг оперся локтями на то, что осталось от столешницы, и на миг спрятал лицо в ладонях. – Я просто... просто не понимаю, кому и, главное, зачем это было нужно.

  – Да чего уж там, – пробормотал домовой, не сводя с подопечного настороженного взгляда.

  Его опыт жизни в мире людей насчитывал не одну тысячу лет, и иногда, знал Гаврила Мефодьевич, люди теряют рассудок. И это страшно. Сейчас, глядя на Ворона, домовой думал, что, будь ты хоть величайшим магом в истории планеты Земля, прежде всего ты остаешься человеком со всеми человеческими слабостями... а магия вовсе не панацея от безумия. Сейчас, глядя в отрешенные глаза заветника, домовой понимал это особенно хорошо.

  – До момента рождения человек чужд для мира живых, – на первый взгляд голос мага был холоден и бесстрастен, но сверхчеловеческим чутьем домовой все еще улавливал злость и боль, подобную расплавленному металлу. – То есть, по всему выходит, кто-то изменил Дару еще до рождения, бесповоротно обрек ее на судьбу мага. В моем родном мире такого не бывало! Даже там, где магия необходима как воздух, человек имеет право выбирать свой путь. А до рождения...

  Гаврила тяжело вздохнул, зло дернул себя за бороду и выругался сквозь зубы, как и его друг-подопечный две минуты назад.

  Кривая ухмылка до неузнаваемости преобразила лицо Ворона, но тут же пропала без следа.

  – Уже ничего поделать нельзя, – с тоской подвел итог Гаврила, которому тоже стало неудобно за несдержанность. – Жаль, но ты сам говорил, что Изменение нельзя поворотить вспять.

  – Нельзя... – эхом повторил Ворон – что ж, выбор сделан за нее. Но если я найду эту тварь, то... Шкуру спущу точно, а там что-нибудь веселенькое придумаю.

  Домовой нахмурил кустистые брови и уже открыл рот, намереваясь устроить магу суровую отповедь, однако тот предостерегающе поднял руку.

  – Дара мне как дочь, Гаврила, – негромко произнес Ворон. – И играть ее судьбой я не позволю никому. Ни людям, ни каким-либо порождениям иных миров. И уж тем более уничтожу того, кто желает ей смерти.

  Домовой по-птичьи склонил голову набок и с одобрением смотрел на заветника.

  – Вот таким ты нравишься мне больше, – довольно произнес он, потирая руки. – А то последние пять десятков лет на себя не похож был.

  Ворон равнодушно пожал плечами.

  – Я, кстати, из-за ученицы твоей и пришел! – хлопнул себя по лбу домовой. – Она звонила, просила о встрече. Вроде опять что-то случилось у нее, посоветоваться хочет. Я ей сказал, чтоб далеко от телефона не отходила.

  – Хорошо, – на миг задумался Ворон. – Тогда скажи ей, чтобы вечером, когда родители уснут, ждала меня во дворе. А то слишком много любопытных глаз прячется за глазками соседних квартир.

  Домовой согласно кивнул и покинул лабораторию. Он уже не видел, как Ворон открыл ящик стола и достал оттуда что-то круглое и прозрачное. На гладко отполированной поверхности ярким пятнышком отразился огонек первой за это утро сигареты.

  Несмотря на поздний час – была половина двенадцатого – я, оставив в квартире мирно спящих родителей, бесшумно выскользнула из подъезда и устроилась на скамейке в тени старого вяза. Было довольно прохладно, небо вновь затянули тучи, и ущербная луна испуганно взирала на землю сквозь узкий просвет между ними. Наглядное подтверждение тому, что природе плевать на календарь.

  Двор и детская площадка были пусты, даже вездесущие дворовые кошки предпочли спать в теплых подвалах, а не рыскать под готовым вот-вот расплакаться небом.

  Я их понимаю, и сама бы с радостью вернулась домой, в теплую постель, но не могу. На этот раз мой учитель выбрал для беседы именно это место и, хочется верить, у него была веская причина для этого. Вряд ли Ворон просто хотел полюбоваться на звезды сквозь раскидистую крону старого вяза. Тем более что звезд сегодня не видно. Вместо них – освещенные прямоугольники окон в окружающих двор десятиэтажках. Там жизнь, которая теперь казалась мне простой и понятной. Мерцание телевизионных экранов, цветы в горшках на подоконниках, лениво умывающийся кот, целующаяся у окна парочка... А я сижу в опустевшем дворе в надежной тени вяза и чувствую себя одинокой как никогда, словно что-то острое и холодное медленно раздирает грудную клетку изнутри. Никогда бы не подумала, что одиночество – это так больно... и жутко. Я изо всех сил обхватила себя руками и уткнулась лицом в колени. От боли в груди темнело в глазах, на миг я перестала чувствовать свое тело. Наверное, я умираю, подумалось мне. Но сердце, пусть и скованное болью, судорожными толчками гнало жизнь по сосудам. Нет, не в этот раз.

  – Ну и как оно, в облаках? – услышала я насмешливый голос Ворона. – Ветер попутный? А погода летная?

  Я торопливо подняла на него глаза, очень надеясь, что успела стереть с лица намеки на недавние переживания, если не все, то хотя бы самые явные.

  – Я с тобой уже три раза здоровался, – все тем же тоном произнес Ворон, но глаза его были холодны и непроницаемы.

  – Извини, задумалась – торопливо выпалила я.

  Ворон не поверил. Его ладони опустились мне на плечи, и я невольно отстранилась. Такое чувство, будто я оказалась зажата между двух чугунных сковородок, на которых только что жарились блины.

  – Ты просто ледяная, – лицо Ворона потемнело, а в глазах на миг мелькнула тень страха. – Совсем плохо, да?

  Я ответила, что еще не совсем. Маг покачал головой, но спорить не стал. Он просто набросил мне на плечи свою куртку, и передо мной прямо в воздухе затрепетали розовые языки пламени. Я благодарно улыбнулась, с ногами забралась на скамейку и, лукаво прищурившись, поинтересовалась, почему огонь именно розовый.

  – Хочешь, сделаю голубой? – пожал плечами маг, вертя в руках пачку сигарет, – Или пурпурный? Или лучше разноцветный?

  Я немного подумала и решила, что уютнее всего в темном безлюдном дворе будет розовое пламя. Оно, теплое и неяркое, озарило все вокруг мягким волшебным светом, отчего старый вяз стал похож на сказочное дерево с корой из червленого серебра и пышной кроной из настоящего золота, прекрасное настолько, что не поднимется рука сорвать самый маленький листик.

  Отсветы волшебного огня развеяли вязкую тоску и вековую усталость, легким флером залегшие на лбу и под глазами Ворона, и лицо его вновь стало таким же, как им было, наверное, пять сотен лет назад, за миг до встречи с дымчатым силуэтом загадочной волшебницы. А темные окна нижних этажей отразили часть магического пламени и понесли волшебство дальше, туда, где испуганно сжалась в кольце черных туч луна.

  – Ты хотела что-то рассказать мне? – голос Ворона, глухой и, по обыкновению, бесстрастный, показался мне раскатом грома.

  Я вздрогнула, и красивая иллюзия волшебного света мгновенно растаяла, как снежинка на горячей ладони. Все стало как прежде. Я с сожалением вздохнула и, спрятав руки в карманы куртки, вкратце изложила Ворону историю с Валерой, Шерлоком, шприцом бабы Магды, Павлом и его коллегой, а потом рассказала о расследовании, предпринятом соседом. А маг, в свою очередь, поведал мне о результатах исследования моей крови и остатков злополучного вина, которым отравили мою сестру.

  – Можно с уверенностью сказать, что это было не зелье, – вещал Ворон, отрешенно глядя в огонь, в то время как я все еще пыталась прийти в себя от известия о моем, мягко выражаясь, неестественно раннем Изменении. – Само по себе вино, хоть и далеко не самого лучшего качества, чужеродных субстанций не содержит. Однако магический след чувствуется очень хорошо. Его даже не пытались скрыть. И, если коротко, то твою сестру действительно хотели отравить, но не насмерть.

  – И, кто б это не был, своей цели он достиг, – мрачно закончила я – с этим все ясно. Что мне делать дальше, Ворон? Я просто не представляю...

  – Для начала восстановиться, хотя бы частично и как можно быстрее – сухо ответил маг, ледяные глаза его нехорошо блеснули, – иначе ты не выдержишь следующего удара. А он будет, следующий удар, не сомневайся, девочка.

  – А потом? – я упрямо сжала губы и выпятила подбородок, показывая, что сдаваться не собираюсь. – Что дальше?

  – Сложный вопрос, авэ, – нахмурился Ворон, и сигарета в его руке вспыхнула сама собой – дальше... Мы вместе будем думать, как разрушить заклятие, удерживающее твою сестру на границе миров.

  – Разве ты не знаешь, как помочь Ане? – поразилась я, чувствуя, как предательски кольнуло в груди. – Но ты же маг...

  – Вот именно, маг, – не стал спорить Ворон – не провидец и не целитель. И для работы мне нужно больше сведений. А с зельем все же было бы гораздо проще.

  – Понятно, – вздохнула я, пытаясь скрыть разочарование. Наверное, он прав, как обычно... Неужели ему не надоело быть правым всегда и во всем?!

  – Эй, твоя сестра не вернется в мир живых, если я один раз хлопну в ладоши, – усмехнулся маг.

  Я закивала. Хоть мне и довелось на собственном опыте понять, что магия не такая уж простая и приятная штука, я все равно пребываю в заблуждении относительно всемогущества моего учителя. Что ж, с другой стороны, маг – прежде всего человек.

  Какое-то время мы оба смотрели на огонь и думали о чем-то своем. Потом я, наконец, решилась сообщить Ворону еще одну новость.

  – Я уезжаю завтра, – бесстрастно произнесла я, подражая манере учителя. Зря, получилось жалко. Голос дрожал и то и дело срывался на скулеж новорожденного щенка. – Мама с папой мне путевку в какой-то дом отдыха достали. Не помню названия, но это в области, довольно далеко от города. Родители боятся, что и со мной что-нибудь случиться, я чувствую. Но я не хочу никуда ехать! А вдруг и с ними случится что-нибудь? Что-нибудь страшное, как с Аней!

  Как не старалась, я не смогла удержать рвущиеся из груди всхлипы. Выкрикнув последнее слово, я уткнулась лбом в колени, пряча лицо, и часто-часто задышала, силясь не разрыдаться.

  Ворон ласково погладил меня по голове, но говорить ничего не стал, наверное, ждал, пока я успокоюсь. А успокоилась я на удивление быстро, буквально в течение нескольких минут. Подняла голову и уже нормальным голосом попросила совета, как убедить родителей оставить меня дома. Но Ворон меня не поддержал.

  – А что, езжай, – маг, изображая недоумение, собрал лоб складками. – Отдохнешь, наберешься сил, отоспишься всласть. О твоих родителях я позабочусь, тем более, Гаврила им в одежду обереги зашил.

  – А мне он про это ничего не сказал, – протянула я, немного обидевшись.

  – Наверное, забыл, – пожал плечами Ворон. – Дара, не упрямься, не тот случай. Съезди, отдохни. Пусть адептишка терзается вопросом, куда же в самый неподходящий момент пропала жертва. Первый шаг к серьезной ошибке – расшатанные нервы. И это не только магов касается.

  – А если адептишка только и ждет, чтобы я оказалась подальше от тебя? – хмуро спросила я. – Ведь тогда я окажусь совершенно беззащитной. Лови – не хочу.

  Ворон задумчиво потер лоб, но всерьез этой проблемой, похоже, не озаботился. Он протянул к огню раскрытую ладонь, и на ней, ловя отблески розового пламени, появился круглый прозрачный предмет. Кажется, это шар. Точно шар. Уж не хрустальный ли?

  – Шар хрустальный, искривленный, – тоном титулованного профессора за университетской кафедрой произнес Ворон – да-да, и не делай недоверчивое лицо, у тебя это плохо получается. Так вот, это своего рода линза, увеличительное стекло для твоего дара. Направив силу сквозь него, можно увеличить мощь заклятия в два-три раза, но к этому быстро привыкаешь, и потом становится трудно трезво оценить возможности собственного дара. Признаюсь, я не хотел давать тебе его, но раз уж ты уезжаешь... На первых порах сей артефакт значительно облегчит тебе жизнь, девочка, но имей в виду, я заберу его, когда сочту нужным.

  Я не стала спорить и послушно взяла шар с ладони мага.

  Гладкий, тяжелый, холодный на ощупь – и это при том, что Ворон во время своей профессорской речи держал его в сантиметре от огня! Больше моей ладони, так что удерживать его пришлось, растопыривая пальцы. Не так красиво, как получалось у учителя, зато надежно – не упадет, не разобьется. Кстати, может ли разбиться цельный кусок хрусталя, если его уронить, скажем, с высоты моего роста?

  – Он холодный, если неактивен, – продолжал тем временем маг – при использовании медленно нагревается. Если станет невозможно держать его в руках, это будет означать одно: ты зашла слишком далеко, и неизвестно, сможешь ли повернуть обратно. Поэтому осторожнее с ним, авэ.

  – Ворон, если ты не хотел давать мне этот шарик, то почему принес его с собой? – проявила любопытство я.

  – Я колебался до последнего, – чуть улыбнулся учитель – такое объяснение тебя удовлетворит?

  Я пожала плечами. Не хочет говорить – не буду настаивать. От любопытства не умирают.

  – Если ты пристально всмотришься в глубину шарика, увидишь, что центр его немного смещен вбок. Поэтому он и называется искривленный.

  Я поднесла артефакт к лицу, но, как ни старалась, ничего необычного разглядеть не смогла. Потом догадалась поднести шар к огню, и к удивлению своему увидела, что очертания языков розового пламени почти не искажены. Ну, может, немного смещены вправо. А так... Будто я смотрю на огонь через обыкновенное стекло.

  – Искривление придает этому шару еще одно свойство, для артефактов подобного рода нетипичное – сказал Ворон, с непроницаемым взглядом наблюдая за моими действиями, – а именно защиту от прямого заклятия. То есть, если адепт Пятого вознамерится нанести новый удар, большая часть его уйдет по искривлению в сторону, но для этого ты должна постоянно носить его с собой в кармане или сумке. Тяжело, конечно, но в твоем положении можно и потерпеть.

  Я кивнула, мысленно прикидывая, влезет ли артефакт в мою сумку. По всему выходило, что нет. Но ведь у меня еще и рюкзачок есть!

  – Хочешь испытать? – в глазах учителя мелькнули лукавые огоньки.

  – Как это? – вскинула брови я, от неожиданности едва не уронив шарик. – Прямо здесь, во дворе? А последствия спишем на то, что запускали фейерверки?

  Ворон не ответил, а ночная мгла, прежде неподвижная, вдруг со всех сторон бросилась на меня, обволакивая мягким бархатным маревом. Пальцы сами собой изо всех вцепились в шар, но не успела я толком испугаться, как тьма рассеялась, явив взгляду унылое бесцветное небо.

  Скамейка исчезла, словно растворилась в черноте, и я, лишенная поддержки, повалилась на спину. Но шарик из рук так и не выпустила, наверное, уже поверила в его защиту. Я с минуту неподвижно лежала на спине, крепко зажмурившись и вся обратившись в чувства, с ужасом ожидая, что сейчас опора подо мной растворится бесследно, и сила, у которой нет имени, вновь потащит меня куда-то сквозь ткань пространства. Но нет, все спокойно. Холодный затхлый воздух обжигал горло, холод разливался подо мной, забирался под одежду. Холод... Не знаю, можно ли назвать его неживым, но, сообразно моим ощущениям, так оно и было. Неживой холод в неживом воздухе. Что это за место?

  Я открыла глаза и неловко встала, отряхнулась. Бесцветное небо без признаков солнца и облаков низко нависало над головой. Безбрежное море высохшей охряной травы, колышущееся на неощутимом ветру, простиралось до зыбкой линии горизонта. Черные искривленные деревья с облетевшей листвой безнадежно и страшно тянулись к безжизненному небу. И мертвенный холод от желто-серой земли колол ступни сквозь подошвы кроссовок. И ни души. Жуткое место! Все вокруг напоено унынием и безысходностью. Это место... оно есть, и его нет. Оно как пустая оболочка, покинутая жизнью, но все еще – из упрямства или по привычке – сохраняющая свой облик. Или, по крайней мере, то, что от него осталось. Страшно. И ветер, раскачивающий траву, отчего-то не обращает никакого внимания на мои волосы и одежду. Почему? И где Ворон? Неужели он опять решил испытать ученицу на прочность? Так или иначе, я здесь одна. И все, что у меня есть – хрустальный шар. Как знать, может, это все, что мне сейчас нужно.

  У ближайшего дерева мелькнуло темное пятно, имеющее человеческие очертания, и я, не раздумывая, со всех ног бросилась туда. Бежать было тяжело, будто сама мертвая земля цеплялась за ноги. И нужное дерево приближалось медленно, слишком медленно. Но приближалось! И когда я поравнялась с ним и, задыхаясь, обхватила руками корявый черный ствол, никого там уже не было. Едва сдерживая злые слезы, я озиралась по сторонам и, наконец, увидела Ворона. Он стоял, опираясь на колено, шагах в десяти от меня и сосредоточенно искал что-то в траве. Я, едва сдерживая радостный вопль, побежала к нему, дважды чуть не растянувшись по дороге – в траве попадались камни.

  – Дара! – судя по голосу, маг тоже был рад меня видеть. – Хорошо, что ты меня нашла. Тяжело здесь в одиночку, давит. Вдвоем здесь все-таки легче.

  Я молча смотрела на учителя, борясь с желанием высказать ему все, что думаю и об этом месте, и о перемещениях, и о нем самом, причем далеко не в парламентских выражениях. Потом мамино воспитание победило, и, выражая недовольство, я обиженно надула губы и отвернулась. Пусть мои нервы останутся на совести мага! Однако долго изображать смертельную обиду я не смогла: помешало любопытство. Интересно же, чем занят Ворон, раз не обращает внимания на проявление моих оскорбленных чувств (не говоря уже об испачканной во время приземления одежде)? Нет, не буду смотреть, я решила! Решимости моей хватило примерно минуты на полторы, потом я, вытянув шею, заглянула Ворону через плечо.