Текст книги "Гамсун. Мечтатель и завоеватель"

Автор книги: Ингар Коллоен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

Янсон увидел в судьбе молодого соотечественника, поселившегося у него на Николетт-авеню в Миннеаполисе, в доме № 2419, много общего со своей. В этом с ним была согласна и жена Кристофера, Друде.

Гамсун прожил в доме супругов Янсон несколько лет. Друде являлась его квартирной хозяйкой, а хозяин дома – работодателем. Друде была страстной натурой. Когда они с Кнутом оказывались наедине, она ясно показывала ему, что полна неудовлетворенных желаний.

Янсон часто бывал в разъездах. В его отсутствие Кнут и Друде подолгу беседовали и все больше открывались друг другу [29]29
  Гамсун рассказывает в своем письме Тверосу от 11.04.1884 о тех доверительных отношениях, которые у него сложились с Друде Янсон.


[Закрыть].

Янсон и его помощник прекрасно ладили между собой. Гамсун помогал вести переписку, а также в организации богослужений, читал лекции, немного переводил. Его познания в грамматике английского языка оставляли желать лучшего, а словарный запас был весьма скромным, так что из-под его пера выходили иногда чудовищные фразы.

Дни напролет он проводил в библиотеке Янсона. Домашние часто видели его там и удивлялись его особому методу изучения книг. Редко можно было видеть его сидящим и внимательно читающим книгу. Вместо этого он мог часами стоять у книжных полок, доставая книгу за книгой и бегло просматривая. Когда Янсон и другие спрашивали его, нет ли у него желания более глубоко изучить текст, то он объяснял, что обладает особым даром немедленно схватывать содержание книги и проникать в замысел писателя.

Для писателя-священника Янсона главным в книгах было идеалистическое, возвышенное содержание, а для Гамсуна, который искал в книгах знания, расширения своих горизонтов, – совсем иное. И он как никто другой был способен воспринимать их эмоциональное содержание.

Его понимала Друде Янсон.

Она тоже работала одновременно над несколькими рукописями, при этом, как и он, ставя перед собой задачу передать эмоциональные состояния. Они так сблизились, что читали рукописи друг друга. Написанное Гамсуном произвело на нее неизгладимое впечатление: красочность описаний, чувство прекрасного – такого, по ее словам, она ни у кого не встречала. В то же время она советовала ему повременить и не публиковать книгу, пока она не будет целиком закончена. Он последовал ее совету. Еще никогда в своей жизни он не встречал женщины, подобной Друде Янсон.

Дом на Николетт-авеню часто бывал полон гостей. В его комнатах играли на музыкальных инструментах, велись беседы, дискуссии. Новичок сразу же обрел здесь подобающее ему место и стал центром всеобщего внимания.

Сам он жил весьма насыщенной жизнью. В течение целого дня – секретарь и помощник священника. Лектор. Душа компании, пользующийся все большей и большей популярностью. Много общается с Друде. Пишет по ночам. Начинает страдать от постоянных простуд, его мучает кашель, часто бросает в жар…

Однажды, июньским вечером 1884 года, Гамсун вел аукцион на благотворительном базаре, во время которого он буквально корчился в приступах кашля. Кашель надрывал ему грудь. На носовом платке была видна кровь.

Друде Янсон настояла на том, чтобы его осмотрел врач. Когда, поправляя постельное белье, она наклонялась над ним, он ощущал ее женский запах, видел ее шею. Ее налитые груди касались его, ее взгляд сводил с ума… Он лежал под одеялом почти обнаженный и чувствовал сильное возбуждение [30]30
  Гамсун описывает свое сексуальное возбуждение, а также и дальнейшее развитие своих отношений с Друде Янсон в письме к Эрику Скраму от 26.12.1888 [10: 431–435].


[Закрыть].

В свои двадцать четыре года он еще не испытал близости с женщиной. Мысль о том, что он умрет девственником, не давала ему покоя.

В городе был публичный дом, но Гамсун держался подальше от его обитательниц – у него не было ни желания, ни средств на продажную любовь. От разврата его удерживал также страх перед сифилисом. Теперь необходимости сдерживаться уже не было – ради чего?

Ему хотелось пойти в бордель, кричать от восторга, испустить дух во время любовного акта!

Кнут доверил свое последнее желание Друде. Она сказала, что понимает его. Ему удалось через посредника продать свои часы. Для поездки в бордель было необходимо заказать экипаж, так как Гамсун был слишком слаб, чтобы дойти туда. Но в назначенное утро экипажа он так и не дождался. К нему в комнату вошла Друде и сообщила, что отпустила экипаж…

Наступил вечер, а потом и ночь. Тридцатисемилетняя Друде, мать шестерых детей, все это время ухаживала за ним. В то утро, согласно письму Гамсуна его другу Эрику Скраму, написанному четырьмя годами позднее, у него появилась возможность совершить грехопадение. Предложение было получено абсолютно недвусмысленное.

Но он не захотел. «Если бы она не сама предложила себя, а я бы умолял ее об этом, то сложно было бы ручаться за то, что могло произойти», – доверительно поведал он товарищу.

Был Иванов день, и Гамсун попросил Друде Янсон раздвинуть шторы, зажечь лампы, много ламп. Она сказала, что совершенно не понимает его, и спросила, не сошел ли он с ума. Он сказал ей, что любит свет…

«Однажды ночью я поджег гардины», – признался Гамсун своему товарищу Эрику Скраму.

Творчество ценой жизни

В конце июля 1884 года Гамсун возвращается в Норвегию через Нью-Йорк, Белфаст, Ливерпуль и Гуль. Добрая душа Кристофер Янсон приложил все усилия для того, чтобы собрать необходимую сумму денег на это длинное путешествие. Гамсуну исполнилось двадцать пять лет. Если ему суждено вскоре умереть, то лучше уж умереть, занимаясь творчеством у себя на родине.

В Кристиании его обследовали. Известный врач не сомневался, что он вполне может пережить зиму, а вот весна как раз может стать роковой. Доктор советовал пациенту воздерживаться от работы, избегать физических и интеллектуальных нагрузок, хорошо питаться, глубоко вдыхать сухой воздух, много отдыхать. Врач порекомендовал несколько хороших санаториев, где многим удавалось успешно избавляться от легочных хворей.

Но у Гамсуна не было средств. А некоторые из этих санаториев находились в Вальдресе, неподалеку от тех гористых мест, где он родился. И он решил отправиться именно туда.

Правда, отдыхать ему не придется, ему необходимо работать, иначе не на что будет жить и он умрет от голода или от холода.

Если же он будет усердно работать, то, возможно, ему удастся скопить достаточно крон, чтобы встретить опасную весну подготовленным, – тогда, по крайней мере, он сможет позволить себе хоть немного отдохнуть.

В столице он обошел редакции многих газет и журналов, – на этот раз редакторы некоторых из них хоть что-то слышали о нем, в противоположность тому времени, когда он вернулся из Америки в 1880 году и пробыл в Кристиании часть зимы и весну. Интерес они проявляли главным образом к его статьям, касающимся пребывания в Америке, а не к стихам и новеллам.

Поселившись в Вальдресе у одной вдовы, Гамсун самозабвенно погрузился в творчество, тратя на это все свои силы, полностью и без остатка, вполне отдавая себе отчет, что это может приблизить смерть. Врачи объяснили ему, что если туберкулез перейдет в закрытую форму, то он сможет выиграть месяцы и даже годы. Но всякий раз, когда он кашлял, становилось ясно, что открытая форма сохраняется. Он никак не мог избавиться от этого. Когда его охватывала волна вдохновения, он работал вплоть до того, что потом падал от изнеможения лицом на свои рукописи, совершенно измученный или, еще хуже того, весь в холодном поту, ознобе, корчился от приступов кашля.

Гамсун переработал тексты прочитанных им лекций и отредактировал свои американские записки. Кроме того, написал статьи о Сенеке, святом Павле, Кристофере Янсоне, особом ритме огромного города Нью-Йорка, об изобретателе сборника псалмов с электрическими буквами, который беспардонно его надул, о своих встречах с индейцем Косая Сажень, который явился на свет в результате того, что французский художник изнасиловал дочь великого вождя племени индейцев.

Больших усилий написание этих статей не требовало. За неделю он мог сотворить несколько подобных сочинений. Не дописав, он сгребал их в кучу, экономя время, и продолжал писать и писать дальше.

Он теперь был недоволен собой и своим творчеством. Стал весьма самокритичным после того, как пять лет назад написанное им вызвало насмешки в Копенгагене и Кристиании. Он отдавал себе отчет, что никогда не сможет догнать пишущую братию из буржуазных семейств, поскольку навсегда был лишен того, что было у них: он не сдавал экзаменов за среднюю школу, ему не довелось сидеть в университетских аудиториях, у него не было возможности для систематического чтения, он не мог черпать познания из домашних разговоров, с ранней юности посещать музеи, театры, концертные и оперные залы. Наверное, он никогда не сможет держаться так же независимо, как они, у него не будет печати благородства, которой они отмечены; у него нет той защищенности, которой обладают они от рождения.

Он пришел к выводу, что для того, чтобы превзойти их, он должен писать так, как еще никто на свете не писал до него.

Он мечтал, что создаст нечто великое, которое мгновенно, подобно вспышке молнии, вызовет всеобщее восхищение, что над ним засияют небеса, а он сам будет опьянен нарастающим торжеством, до тех пор, пока его гений не проявит себя в новом творении, а изумленная толпа не станет вопрошать: «Кто же это такой на самом деле?»

Он постоянно воображал всякие невероятные события, которые должны были случиться, если он выживет. Ведь он обладает поистине дьявольскими способностями, как он однажды поведал своему другу: «Для меня нет ничего непостижимого. То, что другие постигают с помощью каких-то теоретических подходов, все это я воспринимаю мгновенно, оно само как бы раскрывается передо мной. Именно эти вспышки озарения порой дают предчувствие того, что должно случиться» [31]31
  Гамсун – Фрейсланду от 27.10.1884.


[Закрыть].

Гамсун корчился от приступов мучительного кашля, и ему все труднее и труднее было ощутить разницу между подлинными событиями и воображаемым миром. Он написал новеллу о смертельно больном человеке, который пытается убедить себя, сколь смехотворно цепляться за этот жалкий фарс, который именуется жизнью.

Когда редактор «Дагбладет» наконец перед самым Рождеством отдал в печать текст новеллы «Фрагмент одной жизни» и написал Гамсуну в письме, что он талантливый писатель, то это невероятно ободрило его [32]32
  Новелла Гамсуна «Фрагмент одной жизни» была опубликована в «Дагбладет» 12.12.1884.


[Закрыть]. Неужели он уже стоял на пороге признания? Может быть, теперь вся буржуазная публика: писатели, редакторы газет и журналов, а также и издатели – гадает, кто же скрывается за подписью «Неизвестный писатель»? Теперь уже не стоит прятаться в горной долине – скоро он будет знаменит. Ему следует показаться.

И он немедленно отправляется в Кристианию. Чтобы убедиться, что ничего не изменилось.

В жизни ему несколько раз доводилось проводить нерадостное Рождество, но это Рождество 1884 года было, пожалуй, самое горькое. Городской воздух был вреден для его легких, но у Кнута не было денег на обратный путь в горную долину. В конце концов ему пришлось униженно обращаться с просьбой о деньгах к тем, кто помог ему, когда он в прошлый раз был в столице.

Ему хотелось показать жене аптекаря Нине Таулов и другим представителям буржуазных кругов, на что способна талантливая творческая личность, несмотря на то что у него нет ни воспитания, ни образования, которыми обладают они.

Герою своей новеллы он дал прекрасный богатый родительский дом и заботливую мать. Именно такая мать и была у управляющего спичечной фабрикой и его брата, их мать настолько прониклась симпатией к этому необычному дорожному рабочему, что одолжила Кнуту денег на поездку в Америку.

Муки творчества, которые он испытывал, чтобы соединить реальность и беллетристику, были столь сильны, что во время написания новеллы он облегчил душу следующим признанием: «Ну вот… о, твоя мать! О боже, какой это человек! Если бы у меня была такая мать, Николай, тогда мои способности, утраченные в результате моего несчастливого воспитания, позволили бы мне сделать что-то значительное в жизни. Я не сомневаюсь в этом».

В это время в жизни Кнута Гамсуна появилась еще одна женщина, которая в чем-то заменила ему мать. Кари Фрюделунд, вдова, жительница Вальдреса, владела гостиницей и постоялым двором, где меняли лошадей.

Именно в ее доме двадцатипятилетний Гамсун много писал, отдавая все силы творчеству, пытаясь пережить ту весну, которая, по словам доктора, могла стать для него последней.

Гамсуну было приблизительно двадцать четыре с половиной года, когда с конца февраля – начала января 1884 года он начинает подписывать свои письма именем Кнут Гамсун.

Вырабатывая свой стиль, он преобразовывает язык, а заодно убирает из своей фамилии последнюю букву «д», чтобы стать уникальным, с именем, как ни у кого другого в целом мире. Постепенно страх смерти отпускает его, и он начинает писать так, как никто еще до него не писал, теперь он носит и новое имя.

Имя, которое не привязано к какому-то определенному географическому месту, как усадьба Гамсунд. Имя, которое будет заполнено лишь энергией его гения.

В течение осени 1885 года, отложив работу над статьями, он полностью погружается в работу над рукописью романа, который должен был решительно изменить его жизнь. Он отдавал роману все свои силы. Нервы были совсем расстроены, его мучает депрессия, его одолевают воспоминания детства и мрачные мысли о том, что он никто и никогда ничего не добьется. И вновь он раскрывает душу своему другу: «Ты говорил обо мне со своей матерью, какого мнения она обо мне? Боже, помоги мне! В какой среде я был рожден и какое воспитание я получил, все это не способствовало формированию душевной гармонии! Потому и совершает человек безумные поступки, а потом вынужден страстно раскаиваться. Но бывает, что уже поздно. Шаг за шагом я старался образовывать себя, я не шел по жизни, а всегда карабкался вверх. Поэтому постоянно оказывался в таком положении, что мне всегда было в чем раскаиваться. Теперь голова моя переполнена идеями, которые помогут сбыться моим мечтам, разрешат некоторые мои затруднения, но, кажется, сейчас убийственно поздно осуществлять эти идеи» [33]33
  Гамсун – Фрейсланду от 27.10.1984.


[Закрыть].

Теперь он пишет не о крестьянской жизни, которую так хорошо знает, но о городской. Эту жизнь, не принадлежа к ней и не будучи ее частью, он описывает, исходя из своего прежнего опыта и сложившихся представлений. Он описывает коллизии этой жизни, исходя из своего противостояния ей, – вот как он пишет об этом своему другу: «Моя книга будет о представителях богемы, это будет трагическая история о том, как человек опускается на дно, и здесь для меня как автора важно возвыситься над материалом. Бывает, что в один какой-то день все ясно предстает передо мной, я чувствую в себе способности, дар выражения, слова так и устремляются ко мне, я чувствую сюжетный нерв, а на другой день меня охватывает уныние, потому что я не могу найти выразительные художественные средства. Кажется, что я работаю напрасно, работаю ценой своей жизни» [34]34
  Гамсун – Фрейсланду от 19.01.1886.


[Закрыть].

Непризнанный гений

К весне 1885 года деньги у Гамсуна кончились. Кроме того, двадцатишестилетнего Гамсуна охватило беспокойство, к тому времени он уже пробыл в горной долине в общей сложности около года. То и дело по разным поводам он выступал перед жителями Вальдреса с лекциями, он рассказывал им о писателях, которых сам открыл для себя за последнюю пару лет: Бальзак, Флобер, Гюго и Золя, Бьёрнсон и Ибсен. Многие считали, что ему стоит отправиться в лекционное турне. Он подготовил новые лекции: об Александре Хьелланне ^{9} и о шведе Августе Стриндберге ^{10} .

Начало было многообещающим.

Первая лекция состоялась 8 мая 1886 года в помещении школы в маленьком селении в горной долине. Пришло много людей. Следующим местом был городок Йёвик на озере Мьёса, где пять лет назад Гамсун работал на строительстве дороги. Здесь пришло всего пять человек.

В других городках на берегах фьорда вблизи Кристиании ему удавалось собирать немногим больше слушателей, и потому он решил прекратить эту деятельность.

В самой Кристиании он решил на какое-то время спрятаться от всех.

В течение последующих восьми лет он сочинял бесконечное количество версий своего романа, который должен будет перевернуть его жизнь. Несмотря на неудачи, Гамсун не терял присущего ему чувства юмора, себя он описывал как «молодого гения, чье имя настолько неизвестно, что ни один редактор не способен даже правильно написать его, и услышав его, никто точно не может вспомнить, что читал что-либо подписанное им». Кое о чем умолчав, при этом кое-что добавив и чудовищно преувеличив – ведь он основательно изучил ораторскую технику Марка Твена, – он написал новеллу «Лекционное турне» о том, как ездил по разным городам с лекциями [35]35
  Новелла Гамсуна «Лекционное турне» была опубликована в «Дагбладет» 4.07.1886 и 5.07.1886. См. «На гастролях» [1; II: 461].


[Закрыть].

Теперь Гамсун был готов к решительному штурму литературного Олимпа. Ему не нужно больше скрываться за вымышленными персонажами или отражаться в них. Он разрабатывал такую писательскую технику, которая позволила бы ему воплотить в своем творчестве противоречивую, неврастеническую личность. Технику, характерная особенность которой состоит в том, что авторское «я» дробится и звучит в нескольких голосах, которые спорят между собой, и одновременно повествует, размышляет, наблюдает и комментирует происходящее.

Другой характерной чертой этой техники является многообразие настроений, импульсивность, резко сменяющие друг друга движения души. В голосе повествователя звучала ирония, и Бог свидетель, как он громко смеялся над состраданием к самому себе.

В первой половине лета 1886 года Гамсун ощущал воодушевление, казалось, что-то необыкновенное, въедающееся должно вот-вот вдруг открыться для всех. Увы, отклики были удручающими. Никто не распознал в двадцатисемилетнем рассказчике в новелле «Лекционное турне» «уже окончательно сформировавшегося» писателя, автора будущего прославленного романа «Голод».

Получив несколько отказов в публикации от газетчиков, он обратился к одному из уважаемых представителей младшего поколения, Арне Гарборгу. Коллега, который был на восемь лет старше Гамсуна, пообещал прочесть рассказ «Лекционное турне», но лишь спустя несколько дней. Гамсун, который находился на грани душевного кризиса, был просто сражен. Он не смог сдержать своего негодования и на следующий день вынужден был извиниться: «Уже в течение пяти лет мне постоянно говорят „приходите завтра“ – целых пять лет. Я так устал. Мне так надоело это „Приходите завтра“» [36]36
  Гамсун – Гарборгу от 13.06.1886. Туре Гамсун описывает негативную реакцию Гарборга на «Лекционное турне» в книге «Кнут Гамсун – мой отец».


[Закрыть]. Он доверительно признавался, что окрылен надеждой услышать вместо избитых фраз что-то новое, искреннее, что часто редакторская правка буквально убивает его, когда тот или иной редактор возвращает ему рукописи со своими замечаниями. В письме Гамсун приводил пример такой правки: один редактор увещевал его, что нельзя употреблять выражение «грязный ветер». Для того чтобы подчеркнуть, насколько для него важно услышать мнение старшего коллеги, он, можно сказать, кладет свою голову на плаху: «Я обращаюсь к Вам за окончательным приговором. Я жду его именно от Вас. Я осознаю, как рискованно заниматься деятельностью, к которой я испытываю подлинную страсть, но которая оборачивается лишь какой-то детской забавой. Если приговор Ваш будет таков, что более мне не следует писать, то я и не буду писать».

Гарборг выразил мнение, что манера письма в рассказе «Лекционное турне» заимствованная, весьма непривычная и что, скорее всего, Гамсун подражал Достоевскому или какому-то другому русскому писателю. Сначала это мнение вызвало у Гамсуна протест, потом обиду, а потом он понял, что это следует расценивать как комплимент и одобрение. Ведь Гарборг сравнивал его с прославленными русскими писателями, хотя на тот момент Гамсун еще не читал их.

Роман, над которым он работал все это время, никак не давался ему. Он слишком быстро уставал, ощущал какую-то опустошенность, слова не шли к нему, волна вдохновения отступила.

С наступлением лета, когда редакционные портфели опустели, «Дагбладет» наконец напечатала рассказ «Лекционное турне». Но той реакции, на которую Гамсун рассчитывал, не последовало. Никто не восклицал, что на литературном горизонте появился гениальный писатель. Те немногие, кто откликнулся на публикацию, сетовали на то, что он так неосторожно разоблачил себя.

В крестьянской среде возвышение или падение происходит постепенно, на это уходит целая жизнь или даже жизнь нескольких поколений. В городе такое может произойти в течение нескольких недель и даже дней. В третий раз, совершенно изможденный, Гамсун устремляется в норвежскую столицу.

И опять ничего. Он жаловался, что горожане его не оценили.

Теперь у него уже не было денег даже на то, чтобы платить за квартиру. Ему исполнилось двадцать семь лет, но у него не было никакой литературной репутации, жизнь была такой жестокой. Он совсем пал духом, но писать не бросил.

Гамсун был зарегистрирован в качестве бездомного, и ему были предоставлены для ночлега нары в камере одного полицейского участка.

Но, несмотря ни на что, он продолжал писать. Гамсун понял, что в Кристиании у него нет никаких перспектив.

19 августа 1886 года Гамсун стоял на борту «Гейзера», судна, отплывавшего в Америку. Взмокший от пота и обессилевший, смотрел он на родную норвежскую столицу, которая так ярко светилась всеми окнами и которая не желала признавать его.

Два с половиной года назад он уже отплывал в Америку с большими ожиданиями. Теперь он вновь ехал в Америку, расставшись с чем-то большим, нежели последняя буква в фамилии. У него уже не было никаких иллюзий относительно того, что кто-то из скандинавских эмигрантов или кто-то еще в Новом Свете ждет его сочинений. Но ведь и в Норвегии они были никому не нужны.

Он прибыл в Чикаго – на этот раз он не собирался ехать дальше, в глубь страны. Он решил, что заработает некоторую сумму, чтобы оплатить все свои долги, а потом, накопив денег, вернется в Норвегию. Кроме того, он был уверен, что в его багаже будет рукопись книги, которая перевернет его жизнь. «О да, мы еще встретимся. В действительности я не оставляю надежду закончить свою книгу», – поверял он свои мысли товарищу [9; 354] [37]37
  Гамсун – Фрюделунду от 20.08.1886.


[Закрыть].

Его не оставляли мысли о будущей книге и об отданных в заклад его книгах в Вальдресе, которые, как он опасался, дядя его товарища может распродать. Он непрестанно размышлял обо всем этом, перетаскивая шпалы, цемент и тяжелые ящики с болтами.

Трамвайная сеть в Чикаго постоянно расширялась. Гамсун работал, как вьючное животное, при сорокаградусной жаре за 1,75 доллара в день, мечтая, что сможет стать резервным кондуктором. Эту должность ему удалось занять позднее, чем он рассчитывал, сначала ему пришлось поработать на конке, которая тогда уже была устаревшим видом транспорта ультрасовременного Чикаго.

Пришли рождественские дни, он работал по ночам, было холодно, из-за недостатка одежды утеплялся газетами, прокладывая их слоями между рубашками, свитером и пиджаком. Лошади двигались достаточно медленно, так что он вполне успевал прочитать таблички с названиями улиц. Таким образом, он мог всегда точно выкрикивать названия остановок. Потом ради более высокой зарплаты он стал добиваться места кондуктора на маршруте в район «Коттедж», и его взяли. Этот маршрут был проложен в респектабельной части города, пассажирами здесь часто оказывались представители буржуазии, и конечно, здесь ходил самый новый и по последнему слову техники оснащенный трамвай. Его тянули не лошади, а электрическая энергия, которая шла по проложенному в земле кабелю.

Однако вскоре Гамсун потерял это место.

На этом маршруте надо было работать особенно тщательно. В обязанности кондуктора входило давать сдачу, знать названия всех улиц, громко выкрикивать остановки. Случалось, что в темноте или в тумане он ошибался и высаживал пассажиров слишком рано или слишком поздно. Ужасно трудно работать кондуктором, когда страдаешь близорукостью из-за того, что годами приходилось много читать при плохом освещении. И сосредоточиться порой ему бывало нелегко.

Небольшие скопленные им средства быстро закончились. Ему доводилось читать о некоронованном короле, властителе скотобоен Филиппе Арморе. Он решил посетить его контору. Вот как он это описывает: «Это было огромное убогое помещение, внешне походившее на сарай, в котором было полно конторских служащих. У входа стоял молодой человек, исполняющий обязанности вахтера, он взял мое письмо и направился с ним на середину комнаты, где на возвышении сидел какой-то человек и работал с бумагами. Это и был Армор. Я стоял, не смея поднять на него глаза, меня мучил стыд, я боялся получить недвусмысленный отказ. С быстротой молнии вахтер вернулся обратно, протягивая мне двадцать пять долларов. Я не успел опомниться и по-идиотски спросил: „Это мне?“ – „Да!“ – улыбнулся молодой человек. „Что он сказал?“ – спросил я. „Your letter was worth it“» ^{11} [9: 343] [38]38
  Гамсун в статье «Festina lente», опубликована в «Афтенпостен» 12.12.1928, а также в ряде зарубежных газет [9: 337–348].


[Закрыть].

На деньги, полученные им от некоронованного короля скотобоен, Гамсун купил себе билет на поезд до Миннеаполиса. Там он снова собирался начать поиски работы.

Вот как он рассказывает об этом в письме к Кристоферу Янсону: «В Миннеаполисе мы нанялись на строительство железной дороги. На рассвете нас высадили посреди бескрайних прерий. Здесь не было ничего, кроме стоящих неподалеку трех брезентовых палаток. Решив, что это не для нас, мы, взвалив вещи на спину, пешком отправились в сторону ближайшего поселка. Оттуда поездом до следующего села, где мы пытались получить работу на ферме. Безуспешно. Затем мы добрались до Фарго, где ночевали в оставленном на рельсах пустом вагоне. Поутру я брился, стоя на мосту, ведущем в Морхед, стараясь не замечать пристального насмешливого взгляда старой прачки, полощущей в реке белье. Мы покинули Фарго, не солоно хлебавши. Затем мы отправились в городок Касселтон в Дакоте, где пристанищем для нас вновь послужил брошенный вагон. Тем временем наступило четвертое июля. Мы вовсю веселились, распивая единственную бутылку пива и закусывая большой буханкой ржаного хлеба. Пятого июля мы снова двинулись в путь, пройдя 6 миль, нанялись на так называемую большую ферму, откуда, однако, нас выгнали уже через два дня за то, что мы должным образом ответили на грубость. И вновь на юг в Касселтон, снова 6 миль, но в обратном направлении, и, наконец найдя работу, мы находимся здесь и по сей день» [9: 355] [39]39
  Гамсун – Янсону от 16.06.1887.


[Закрыть].

В течение трех месяцев он работал на гигантской ферме, которой владел городской акционер. Гамсун вырос в маленькой крестьянской усадьбе, ему доводилось наниматься на сезонные работы в такие же небольшие хозяйства, где наемные работники спасают своим трудом эти едва сводящие концы с концами хозяйства с их многочисленными семействами и где многие недоверчиво относятся к машинам. В Америке Гамсун увидел, как самостоятельный крестьянин, независимо ведущий свое хозяйство, вытесняется богатыми инвесторами, управляющими гигантскими фермами из своих кабинетов в Чикаго, Нью-Йорке и других больших городах. Сельскохозяйственный капитализм – разве такое возможно? Земледелие существует для того, чтобы поддерживать существование человека, а не заниматься акциями. Железные кони способны вспахать до двадцати двух борозд одновременно на площади в целую четверть гектара, способны намолотить столько зерна, сколько в Норвегии намолачивают за неделю. В прериях полно разных машин. С ними невозможно разговаривать, как с лошадьми, и они шаг за шагом все больше властвуют над землей.

Гигантские фермы с нанятыми акционерами-управляющими совершенно лишили отдельного работника личной ответственности. Вековая взаимосвязь между человеком и землей оказалась разорванной, все многообразие человеческих отношений свелось к переговорам о заработной плате, бездельники стали чувствовать себя как рыба в воде. Те, кто пытался сохранить прежние патриархальные отношения, оказались затоптанными. В конце концов он напишет о всех тех, кто работал вместе с ним, об Эвансе, который всегда ходил в шелковой рубашке, о Хантли, которому изменяла жена, о коке Полли, который подал на обед своему врагу его собственный палец, о себе самом как о сочинителе… [9: 405].

Туман рассеялся

Постепенно критические настроения Гамсуна по отношению к американскому обществу усиливались. Он оказался связанным с делом чикагских анархистов, которое осенью 1887 года достигло своего апогея. За месяц до того, как Гамсун начал свою неудачную трудовую деятельность в Чикаго, семь рабочих лидеров были приговорены к смертной казни. Это случилось после того, как по всей Америке прошли акции в защиту требований восьмичасового рабочего дня. Чикагская полиция расстреляла четырех демонстрантов, несколько человек было ранено. Во время другой акции протеста в месте сосредоточения стражей порядка взорвалась бомба, в результате чего погибло семеро полицейских, несколько было ранено. Когда полицейские машины въехали в толпу, много демонстрантов погибло. 11 ноября шесть анархистов были повешены.

В ту пятницу Гамсун, с черным бантом в петлице в знак скорби, оказался в числе многих участников акции протеста против действий властей. Гамсуновское восхищение демократией Соединенных Штатов, которое он выражал в своих статьях во время своего пребывания здесь три года назад, сменилось глубоким недоверием к царящим в США порядкам и тому, что он назвал «невыносимым деспотизмом свободы».

После наступления Рождества 1888 года Гамсун продолжал неустанно обличать тех, кого называл «демократическим сбродом Нового Света», особенно когда у него были заинтересованные слушатели. Оставаясь один, он любил бродить в окрестностях Миннеаполиса, постоянно приобретая книги, чаще всего старые издания, всемирно известных писателей. Он понял, насколько ему это необходимо, после того как прочел серию лекций о европейской литературе.

Впервые он начинает задумываться о необходимости приведения в систему своего, по сути, случайного чтения, знакомства с разными авторами в течение последних двенадцати лет. Много книг он берет в центральной городской библиотеке Миннеаполиса.

Именно в эти недели Гамсун укрепляется в мысли, что и сам способен писать. В своих одиннадцати лекциях он рассматривает писателей одного за другим: прежде всего французов – Бальзака, который, по его мнению, пишет совсем по-иному, нежели предшественники, Флобера, который является связующим звеном между Бальзаком и Золя. Последних он с невероятным апломбом прямо-таки разбирает по косточкам. Кроме того, не обходит стороной и своих прославленных соотечественников: Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Юнаса Ли, Александра Хьелланна и Хенрика Ибсена.

Бьёрнстьерне Бьёрнсона он назвал знаменосцем идей, но моралистом. Юнас Ли – это, по его мнению, бытописатель, любитель описывать семейные отношения, никак не цезарь, но все же благородный рыцарь в литературном королевстве. Хьелланн зажат между этикой и эстетикой. Ибсена он называет вечно сомневающимся, одержимым тягой к загадкам. Что касается шведа Стриндберга, то его, по мнению Гамсуна, отличает мистическое проникновение в языковую стихию. Потом он прочел лекцию о литературной критике, заключительной стала лекция об импрессионизме, смысл которой сводился к тому, что творец должен быть психологом и создавать свои произведения субъективно, не имея заданной цели, и тогда они обретут подлинность.