Текст книги "Гамсун. Мечтатель и завоеватель"

Автор книги: Ингар Коллоен

Вот Гамсун и мстил.

Во всех ситуациях в романе чистыми и незапятнанными остаются лишь два торговца. За последние пятнадцать лет ему доводилось встречать таких. В своей новой книге Гамсун рассказал, как художники, пользуясь благотворительностью богатых коммерсантов, платят им за их доброту тем, что заводят романы с их женщинами. Он, который всегда писал неторопливо, теперь строчил страницу за страницей.

Когда он наконец отослал заключительную часть романа в Копенгаген в октябре 1893 года, на него вновь обрушилась с нападками «Моргенбладет». Норвежская консервативная газета назвала его апостолом обмана в норвежской литературе, ярким воплощением пустоты, прорехи в норвежской цивилизации [111]111
  Нильс Вогт в «Моргенбладет» от 27.10.1893.


[Закрыть].

Когда Гамсун был чем-то взволнован, у него начинала трястись правая рука. Прочитав тогда написанное в «Моргенбладет», он лег на диван и в течение нескольких часов приходил в себя, пока не успокоился настолько, чтобы быть в состоянии написать письмо своему верному другу Болетте Павелс Ларсен из Бергена.

Доводилось ли ей когда-либо слышать, чтобы кто-то подвергался подобной обструкции в своей собственной стране?

Он никак не мог примириться с этим: «Каждая глава написана кровью моего сердца, сколькими летними ночами сидел я, страдал и плакал вместе с моими героями. Точно так же, когда я писал „Мистерии“ и „Редактора Люнге“» [112]112
  Гамсун – Болетте Ларсен от 30.10.1893.


[Закрыть]. Было ли все это следствием того, что он не втирался в доверие к разного рода критикам и рецензентам, как это делали разного рода паразитирующие личности из его романа «Новь»? У него была масса примеров, подтверждавших, что его намеренно преследуют. Он отчетливо видел, как это делалось, как по единому шаблону о нем запускалась очередная невероятная ложь. Он заклинал Болетте Павелс Ларсен оказать влияние на редакторов в Норвегии и Дании, чтобы эту ложь опровергнуть.

Многие пытались успокоить его, доказывая, что вряд ли подобная ложь вообще имеет место. Это было нелегко. Впрочем, самому ему удалось убедить Болетте Павелс Ларсен, что он является жертвой высокомерия интеллектуальных буржуазных кругов с их снобизмом по отношению к человеку, который не имеет аттестата зрелости.

«Ведь я самоучка. И с этим ничего нельзя поделать, но когда я состарюсь, писать, сочинять что-либо уже буду не в состоянии и у меня будет невероятно много денег, то тогда я и сдам этот экзамен.

Но ведь никто не верит, что я смогу сдать подобный экзамен, но все это такой вздор» [113]113
  Гамсун – Болетте и Уле Юхану Ларсенам от 31.10 и 5.11.1893; Адольфу Паулю, ноябрь 1893; Биргеру Мёрнеру от 1.11.1893; Бьёрнсону от 18.11.1893; Нильсону от 1.11.1893.


[Закрыть].

То обстоятельство, что «Верденс Ганг» и «Дагбладет» поместили положительные отклики, не смогло сгладить впечатление, что его третируют.

Воспрянуть духом ему позволило другое. Он познакомился с Альбертом Лангеном, сыном владельца сахарной фабрики в Кёльне. В декабре 1893 года двадцатичетырехлетний Альберт Ланген основал в Мюнхене издательство с отделениями в Париже и Кёльне. Он давно вынашивал эту идею, и толчком к ее реализации послужило яркое впечатление от прочитанного им романа «Голод» в переводе на немецкий язык. Он слышал также об обвинениях Гамсуна в плагиате, выдвинутых Самуэлем Фишером и другими немецкими издателями, а также и о бойкоте, объявленном роману «Мистерии». Так что Ланген увидел перед собой поле для деятельности. Была достигнута договоренность, что Ланген получит исключительное право на переводы произведений Гамсуна на немецкий и французский языки. Взамен новоиспеченный издатель давал обязательство открыть на имя Гамсуна банковский счет со значительной первоначальной суммой, на который в дальнейшем будут перечисляться авансы всех будущих гонораров.

В то же самое время объявилась свободно изъясняющаяся по-норвежски польская дама, которая предложила перевести романы «Редактор Люнге» и «Новь» на польский язык. Роман «Голод» был переведен на польский еще в 1892 году.

При этом все попытки добиться перевода своих произведений на английский язык оказывались для Гамсуна безуспешными.

Тоска по Эдварде

В это тяжелое время, поздней осенью 1893 года, Гамсун начал писать роман «Пан», который он охарактеризовал как пламенную любовную историю. По дороге на юг он вынашивал идею создания романа о Нурланне. Именно жизнь северян была ему особенно близка, он знал ее совсем по-иному и гораздо более глубоко, нежели Юнас Ли, признание к которому пришло именно в связи с описанием природы Нурланна и его жителей. Юнас Ли жил тогда в Париже и царил в скандинавской колонии писателей и художников, когда там не было Бьёрнсона.

Когда в Париже Гамсун заметил на авеню де ла Гранд-Арме Юнаса Ли и его жену Томазину, то постарался избежать встречи с ними. Ведь еще в Копенгагене ему намекнули, что после его той характеристики, которую он дал Юнасу Ли как писателю, супруга писателя занесла его в черный список.

В ноябре 1893 года скандинавская колония устроила большой праздник в честь шестидесятилетия Юнаса Ли. Гамсун там не присутствовал, у него, знаете ли, были более важные дела: «Всевышнему ведомо, какую чудесную и глубокую книгу я намереваюсь создать, я прямо-таки заворожен ею <…> есть, есть нечто такое у меня в голове! Да, дорогая моя Болетте Ларсен, Господь меня разрази, скоро я удивлю Вас свой книжкой о Нурланне. Это будет очень красивая любовная история» [114]114
  Гамсун – Болетте и Уле Юхану Ларсенам 12.11.1893.


[Закрыть].

Гамсун написал кое-что об Августе Стриндберге в сборнике статей о нем, который готовился к изданию в связи с его сорокапятилетним юбилеем, где сравнивал Стриндберга с прирученным зверем, существом из мира природы, которое хочет уйти от цивилизации.

Гамсун все больше и больше сам ощущал нечто подобное, находясь в свой комнате в Париже, напротив ухоженного парка с подстриженным кустарником. В «Мистериях» он уже пытался показать свое стремление к единению с природой. И вот теперь он намерен выразить эту тягу к природе в полной мере.

Заметок и набросков было много, но у него не получалось привести их в порядок в соответствии со своим замыслом. Прошло восемь недель, а были готовы лишь полторы страницы. Две предыдущие книги были написаны со сжатыми кулаками, а теперь он только слегка постукивал по столу пальцами. Этот новый роман должен быть написан без всякой жесткости. Ему необходимо было погрузиться в пейзажи своего детства, для того чтобы вновь ощутить тот же самый настрой, то давнее ощущение неразрывной связи с природой.

Он заперся в доме, не отвечал на письма, выбрасывал написанное, бросался с рыданиями на диван. Перед ним стояла трудная задача: описать такое сложное любовное состояние, когда мужчина одновременно и сгорает от страсти и трепещет от нежности. Он вспоминал слова, которые он шептал все эти годы многим женщинам, к которым испытывал страсть, на которую некоторые из них ответили. Потом он, правда, раскаивался.

Свою героиню Гамсун назвал Эдвардой. Вот какой нарисовал он ее: загорелое лицо, загорелая шея, фартук, сдвинутый слегка к низу живота, чтобы сделать талию более высокой. Чувственный рот. Губы Эдварды так опасно пылают…

Дочка местного богатея. В этом облике проступают и черты Лауры с острова Транёй, первой любви Гамсуна. Хотя за последние двадцать лет его любовный опыт значительно обогатился.

Ему хотелось уехать из Парижа, но усилием воли он заставлял себя оставаться.

Здесь ему не хватало вдохновения для создания романа о жизни в Нурланне. Как и ранее, он искал поддержки у своей бергенской приятельницы. «Дорогая моя, молите Бога, чтобы он сделал меня способным написать эту книгу!» [115]115
  Гамсун – Болетте и Уле Юхану Ларсенам 12.05.1894.


[Закрыть]

О том, какие небесные или земные силы сподвигли Гамсуна на возвращение в Норвегию, история умалчивает. Но не прошло еще и двух недель нового 1894 года, как он покинул Париж и направился на родину. При этом вид у него был элегантный, он принарядился за счет своего издателя Альберта Лангена.

В его планы и на этот раз не входило навестить своих престарелых родителей в Нурланне. Страдая от морской болезни, он сошел на берег в Кристиансунне. Он хорошо знал эти места на южном побережье Норвегии. Путешествие пробудило в нем трепетные воспоминания, давние ощущения, которые он сумел запечатлеть, и они стали частью его романа: «Из сторожки я видел сумятицу островов и шхер, кусочек моря, синие вершины, а за сторожкой лежал лес, бескрайний лес. Как я радовался запаху корней и листвы, запаху жирной сосновой смолы, только в лесу все во мне затихало, я чувствовал себя сильным, здоровым, и ничто не омрачало душу» [1; II: 6]. В свои южные впечатления Гамсун вплетает нурланнские воспоминания о торговце Вальсё с острова Транёй, посещении Эразма на Хьеррингёе, неподалеку от Будё, и других торговцев на нурланнском побережье, с которыми встречался в двадцатилетием возрасте. В своем романе он описывает, как одинокий охотник, лейтенант Глан, обозревает из своей лесной хижины белые здания, мосты, лавку. Вот к нему в сторожку заходит Эдварда: «…у нее тонкие красивые ноги, они обрызганы грязью». Вот Глан в гостях у торговца Мака, он беседует с дамами, когда к нему подбегает Эдварда, бросается ему на шею и несколько раз целует в губы. Она говорит что-то Глану, но он ее не слышит, он лишь видит, как горят ее глаза, видит ее высокие брови, которые изгибаются высокими дугами, и маленькую вздымающуюся грудь.

В «Пане» можно ощутить сам дух Нурланна – здесь саамы, загадочные происшествия, незакатное солнце и отношения с нурланнской девушкой в стиле Руссо. В светлые летние ночи на южном побережье Норвегии Гамсун описывал еще более светлые ночи на севере: «Ночи совсем не стало, солнце только ныряло в море и тут же выкатывалось опять, красное, свежее, будто вдоволь напилось глубокой воды. По ночам со мной творилось небывалое. Никто бы, никто мне не поверил. Не Пан ли сидел на дереве, выслеживал меня?» [1; II: 19].

Эдварде мерещится, что когда Глан смотрит на нее, то как будто до нее дотрагивается. Она приходит к нему по ночам. Гамсун позволяет одному из персонажей поделиться с Гланом своим мнением об Эдварде. Доктор говорит, что она «девчонка, и бить ее некому, и взрослая причудница. Она преуменьшает свой возраст, слишком упрямая, чтобы плакать, неразумная и расчетливая одновременно. Ее следует воспитывать».

По мере развития повествования летние ночи становятся все менее и менее волшебными, а положение Глана все более драматическим. Из вольного охотника он превращается в игрушку в руках Эдварды.

Действие романа происходит в 1855 году, и рассказчик восстанавливает в памяти, вновь переживает все то, что произошло два года назад. Данный прием был явной попыткой со стороны Гамсуна приглушить новые газетные спекуляции по поводу того, что он был способен писать только о себе самом.

Ему это вполне удалось.

Пятнадцатого октября Гамсун отослал рукопись издателю.

С мокрыми от слез глазами взошел он на судно, которое взяло курс на Копенгаген, откуда он намеревался поездом вернуться в Париж.

Критика в целом, за некоторыми исключениями, была одобрительной.

Правда, «Верденс Ганг» пыталась найти в «Пане» все те же черты дешевой подделки, которые были характерны, по мнению рецензента, и для других сочинений Гамсуна. Консервативная газета «Моргенбладет», издававшаяся в Кристиании, объявила ему бойкот. А потом один за другим стали появляться хвалебные отклики. «Дагбладет» поместила статью известного критика, которая занимала несколько колонок. Затем хлынул целый поток хвалебных рецензий в норвежских и датских газетах [116]116
  Рецензии на роман «Пан» в датской «Политикен» от 14.12.1894 и норвежских «Бергене Тиденде» от 14.12.1894, «Верденс Ганг» от 7.12.1894 и «Дагбладет» от 13.12.1894.


[Закрыть].

Копенгагенский издатель Филипсен должен был заказать новый тираж. Новый интернациональный издатель Гамсуна Альберт Ланген выпустил «Пана» на немецком и французском языках. Роман «Новь» был переведен на русский язык, а «Мистерии» – на голландский. Поворот судьбы был очевиден. Гамсун радовался этому втайне, он не хотел делиться радостью с другими. Один норвежский коллега упрекал Гамсуна в его желании ощущать себя изгоем, он напомнил ему о доброжелательных рецензиях на его роман: «Ты уже больше не преследуемая дичь, пора это осознать» [117]117
  Эдвард Бейер «Ханс Кинк» и Кинк в письме к Гамсуну от 22.12.1894, NBO.


[Закрыть].

Призыв был тщетным. Это было в его духе – постоянно чувствовать себя аутсайдером; невзирая на то, что книга хорошо продавалась и получила прекрасные критические отзывы в 1895 году, он обратился с проникновенной просьбой к копенгагенскому издателю: пусть Филипсен каким-то образом убедит норвежские газеты опубликовать сообщение о том, что вышел новый тираж «Пана». Ведь ему казалось, что разного рода газетные недруги пытаются убить интерес к его книге ее систематическим замалчиванием. А истина состояла в том, что лишь одна крупная газета не обратила внимания на его роман «Пан».

Я уничтожу Ибсена

К этому времени Гамсун испробовал разные литературные жанры, он писал стихи, новеллы, романы, публицистику, статьи, он читал лекции. Он не писал только пьес. Театр манил его, хотя часто Гамсун высказывался о сценическом искусстве с отвращением. В своих книгах он теперь все большее и большее внимание уделял диалогу.

При этом у него была тайная мечта превзойти Ибсена. По возвращении в Париж у него возник замысел большого драматического произведения, именно в это время он познакомился со шведским писателем и драматургом, которого он ставил гораздо выше Ибсена и всех остальных. Это был Август Стриндберг. Этот швед стремился к полному обновлению театральной эстетики. В последующие недели они проводили много времени вместе. Многие из скандинавской колонии, кому приходилось иметь дело и с этим непредсказуемым шведом, и с весьма эксцентричным норвежцем, предсказывали, что между двумя такими личностями не могут не возникнуть трения.

В новом 1895 году Гамсун приступил к созданию пьесы в четырех актах о человеке с несгибаемой волей. Замысел его, как всегда, был масштабен, его пьеса должна была стать началом истории о взлете и падении главного героя Ивара Карено.

Создавалось впечатление, что он нагнетал свою агрессию по отношению к Ибсену, которая постепенно стала походить на самую настоящую ненависть. Ибсену, как он полагал, уже давно следовало бы замолчать и не позорить свое творчество бездарной старческой стряпней, так писал он в одном из своих писем. На этот раз произведением, позорящим, по мнению Гамсуна, великого драматурга, стала новая пьеса «Маленький Эйолф». Когда именно в это время был опубликован весьма хвалебный отклик на «Голод» в парижском «Ле Журналь», датский издатель Гамсуна получил следующее послание: «Теперь я подлинная величина в Париже. Ибсен обречен на смерть. Можете его похоронить» [118]118
  Гамсун – Элизе Филипсен от 26.12.1894, Гамсун – Густаву Филипсену от 28.02.1895.


[Закрыть].

Этой весной, весной 1895 года, у Августа Стриндберга особенно разыгралась неврастения, и его положили в больницу. И тут во всех скандинавских газетах был брошен клич о необходимости финансовой помощи Стриндбергу и содействия его возвращению домой в Швецию.

Инициатором этой акции явился Кнут Гамсун. Подобная кампания развернулась и в Германии. На Стриндберга обрушился поток денежных пожертвований и предложений о помощи.

И тут для Гамсуна начался подлинный кошмар. Стриндберг, человек с больными нервами, поместил в газетах свой протест. Он заявил, что акция Гамсуна не имеет к нему никакого отношения, она началась без его ведома и что в целом он не нуждается в деньгах.

Это явилось новым аргументом для тех, кто считал, что эта история связана прежде всего с шумной саморекламой Гамсуна. В отчаянии Гамсун пытался поправить ситуацию, то и дело объясняя, что действовал целиком и полностью с ведома Стриндберга. Это не помогало. Несчастный Стриндберг выставил на посмешище своего спасителя, который от огорчения погрузился в депрессию и слег [119]119
  Призыв Гамсуна помочь Стриндбергу опубликовали многие скандинавские газеты, в том числе «Дагбладет» от 11.03.1895. Во многих письмах Гамсуна говорится об акции организации помощи Стриндбергу и о разрыве отношений между двумя писателями, в том числе в письмах: Гамсун – Лангену от 31.03.1895 и 4.04.1895, Гамсун – Филипсену от 5.04.1895 и 10.04.1895. Об этом же свидетельствуют письма: Гамсун – Кинку от 16.04.1895, а также письма Стриндберга к Гамсуну.


[Закрыть].

Для успокоения нервов Ланген убеждал Гамсуна поехать в Германию. Подобная попытка уже была предпринята на Рождество. В тот раз Гамсун передумал на вокзале, и теперь Лангену не удалось уговорить его.

Но и в Париже он уже не мог оставаться.

В конце мая 1895 года Гамсун покинул город, где он провел в общей сложности 70 недель. Если пользу от путешествий с целью самообразования оценивать по степени усвоения иностранных языков, то в таком случае его пребывание в Париже следует считать совершенно бесполезным. Зато с того момента, как он покинул Копенгаген весной 1893 года и направился на юг, он сумел написать два романа: «Новь» и «Пан» – и приступил к драме, которую ему предстояло закончить на родине.

Со взвинченными нервами он вернулся в Норвегию и поселился в пансионе в Лиллехаммере. Последние десять лет в этом городке стало появляться все больше и больше отелей, разного рода пансионов, гостевых домиков. И все кругом говорили о благоприятном влиянии атмосферы города на душу и тело.

В Лиллехаммере находился санаторий для нервнобольных доктора Торпа. И вот как-то в воскресенье Гамсуну нанес визит один из тамошних пациентов, Густав Фрёдинг. Ранее они никогда не встречались, но швед рассказал, что его поразили попытки ниспровергнуть Ибсена. В своей рецензии на «Строителя Сольнеса» Фрёдинг отметил, что пьеса является достойным ответом на те обвинения, которые молодой Гамсун обрушил на Ибсена. И вот представился случай поближе познакомиться с этим отчаянным норвежцем, который нападал на Ибсена. Он похвалил боевой настрой Гамсуна и ту типично норвежскую решимость, с которым тот ополчился на Ибсена. Он также высказал мнение, что Гамсун в чем-то похож на религиозного проповедника [120]120
  Фрёдинг о «Строителе Сольнесе» в шведской «Карлстадс Тиднинге» от 4.02.1893. Высказывания Фрёдинга о встрече в Лиллехаммере воспроизводятся в книге Шюлерюд «Жизнь художников».


[Закрыть].

В это время Гамсун работал над второй частью трилогии об Иваре Карено, философе и писателе. Когда вышла первая часть, которую Гамсун назвал «У врат царства», пьеса прозвучала весьма политически актуально. Из-за угрозы шведского военного вторжения летом 1895 года стортинг стал требовать переговоров по поводу учреждения самостоятельной консульской службы. Впоследствии этот курс на конфронтацию был пересмотрен, так как и Гамсун, и многие другие протестовали. В драме «У врат царства» Кнут Гамсун восстает против тех, кто предает идеалы своей юности. Двадцатидевятилетний философ Ивар Карено не отказывается от них, независимо от того, насколько они соотносятся с веяниями времени и какую цену приходится платить за верность им. Карено провозглашает такие непопулярные «этические принципы», как месть и ненависть. Мир между народами – не обязательно нечто положительное. Вот какова ключевая реплика, которую Гамсун вкладывает в уста своего героя: «Пусть будет война, зачем сохранять эти неисчислимые жизни? Источник жизни неиссякаем, бездонен. Нет, надо в каждом человеке сохранить гордого человека» [3; III: 201].

Гамсун вкладывает в уста Карено свои собственные идеи, которые он высказал своему норвежскому другу весной 1888 года, он писал ему, что не доверяет выборам, демократии и парламентаризму. Карено говорит: «Я верю в прирожденного господина, естественного тирана, повелителя, которого не выбирают, но сам он своею волей делается предводителем земных орд. Я верю, я жду лишь одного – второго пришествия, великого террориста, Человека с большой буквы».

Лучший друг Карено предает свои идеалы. А его собственная жена Элина позволяет себя соблазнить и вступает в связь с Бондесеном, журналистом оппортунистического толка, напоминающего персонажа из «Редактора Люнге». Карено же тверд в своих взглядах, как и сам Гамсун.

Неприязнь Гамсуна по отношению к слабым, мечущимся политикам постепенно усиливалась. На Рождество 1893 года в Париже он пишет стихотворение:

 
Я вижу и чувствую ночью и днем,
Что всех нас стригут под одну гребенку,
Ровняют с землею, а мы и рады <…>
А там, внизу, в жужжащем улье всего человечества,
Дремлют неведомые великие силы,
Они ждут исторического момента, чтобы пробудиться, —
Таланты, о которых никто не ведает,
Ждущие, чтобы их позвали страна и народ,
О блистательные дарования, гении! ^{33} [121]121
  Стихотворение «Мир деградирует» опубликовано в сборнике стихов Гамсуна «Звуки флейты в моей крови».


[Закрыть]
 

Сразу же после своего дня рождения (Гамсуну исполнилось тридцать шесть лет) он отправился в пансион, расположенный в целой миле к югу от столицы, где была создана вторая часть трилогии о несгибаемом Иваре Карено.

Осенью 1895 года у Гамсуна начался роман с замужней женщиной. Ей нужно было в Вену, а он отправился за ней в Мюнхен, чтобы быть неподалеку. Собственно говоря, вместе они объехали Швецию, Данию и большую часть Германии.

Двенадцать лет тому назад Гамсун был так сердечно принят судовладельцем в Гамбурге, что воспоминание об этом сохранилось у него на всю жизнь. Альберту Лангену он так прямо и заявил, что считает себя исключительно германцем по духу, отнюдь не приверженцем романской культуры, и когда он жил во Франции, это чувство только окрепло [122]122
  Гамсун – Лангену от 10.02.1894.


[Закрыть].

Набирающий силу издатель Альберт Ланген открыл двери своего дома для Гамсуна, когда тот на какое-то время поселился в Мюнхене. Он постоянно приглашал Гамсуна к себе, в частности в связи с двойным бракосочетанием, состоявшимся в баварской столице. Издатель и его сестра Элизабет сочетались браком с Дагни и Эйнаром, детьми Бьёрнсона. После окончания торжеств издатель ввел Гамсуна в круги, связанные со своим издательством и журналом «Симплициссимус» [123]123
  Бьёрнсон в издании Крингшо, подшивка 8, 1896. Туре Гамсун описывает эпизоды мюнхенской жизни в книге «Кнут Гамсун – мой отец» и почти наверняка передает их со слов самого Гамсуна.


[Закрыть].

Тесть Лангена, Бьёрнсон, все еще оставался в городе. Двадцать лет тому назад, далеко на норвежском севере, за полярным кругом, Гамсун с восторгом вчитывался в каждую строчку его крестьянских повестей, надеясь, что когда-нибудь сможет писать так же, как и он. Теперь они с Бьёрнсоном обменялись комплиментами у подножья Альп. Прошло немало лет с тех пор, как им довелось беседовать между собой. Младший из них двоих порой оскорблял публично старшего, оскорблял не один раз, а потом писал покаянные письма.

Сейчас Гамсун буквально превозносил до небес новую пьесу Бьёрнсона «Свыше наших сил», ее вторую часть. Теперь-то он намного лучше понимал, насколько трудно написать хорошее драматическое произведение. У Бьёрнсона было что показать Гамсуну. Он написал статью о современной норвежской литературе, которую собирались публиковать не только в Норвегии, но и в Америке и Германии. О некоторых моментах в творчестве Гамсуна он говорил сдержанно, но далее следовало: «За всем этим мы различаем хитроватую, добродушную физиономию автора и уже не можем оторвать от нее взгляда. В его последних произведениях главной движущей силой сюжета является совесть и честность». «Мистерии» Бьёрнсон назвал одним из величайших литературных произведений, ошеломляющим как снежная буря. Описания природы в «Пане», по его мнению, принадлежат к самым потрясающим в норвежской литературе.

Когда они появлялись где-то вместе, то всем своим видом Бьёрнсон демонстрировал, что его молодой коллега стоит рядом с ним, что он ему ровня. В его поведении сквозила гордость, как будто бы Бьёрнсон хотел сказать: «Смотрите, вот кого я выпестовал!»

Бьёрнсон вернулся домой, в Норвегию, а Гамсун оставался в Мюнхене, в кругу своих поклонников. Это были влиятельные люди, не только у себя на родине, но и в других странах. Мюнхен был таким же культурным центром в Европе, как и Копенгаген в Скандинавии. Отсюда вели пути и связи в газеты, журналы, издательства, театры – как немецкие, так и иностранные. Статья Бьёрнсона, опубликованная в норвежской газете «Крингшо», была одновременно опубликована в весьма уважаемом немецком журнале «Цукунфт» и нью-йоркской газете «Форум».

Уже переведенные ранее на другие языки книги Гамсуна, его новеллы и статьи стали объектом интереса прессы и критиков. Писатель Артур Холитшер написал о нем серьезную статью в венской газете «Нойе фрайе прессе».

Но тут произошло следующее: по дороге домой Бьёрнсону в руки попал журнал «Баста», норвежская версия издаваемого в Мюнхене Лангеном «Симплициссимуса». На обложке была изображена смелая картинка: молодая женщина стоит на пороге комнаты рядом со своим возлюбленным, а на заднем плане стоит гроб, в котором лежит покойник. Со второй страницы выпуска шел текст новеллы «Голос жизни». Вскоре любовник понимает, что покойник, лежащий в гробу в соседней комнате, – это муж женщины, и комментирует это так: «Я долго сидел и размышлял: она моложе его на тридцать лет, потом он заболел затяжной болезнью, и вот его уже нет. А юная вдова свободна» [4: 256] [124]124
  Новелла «Голос жизни», опубликована в сборнике «Подлесок» [4: 250–256].


[Закрыть].

Автором этой новеллы был Кнут Гамсун. Прочитав историю темпераментной вдовы, Бьёрнсон написал возмущенное письмо издателю, своему собственному зятю. В нем говорилось, что тот опорочил самого себя и своего тестя. Рассказ – настоящая порнография! Издатель должен поместить опровержение, иначе Бьёрнсон подаст на него в суд [125]125
  Ср. Алдо Кеель «Бьёрнстьерне Бьёрнсон».


[Закрыть].

Находившийся в Мюнхене Гамсун узнал о мнении Бьёрнсона через Лангена. Для него было оскорбительным не только мнение о новелле, но и то, что Бьёрнсону не понравилась вторая часть драматической трилогии об Иваре Карено, «Игра жизни», которая только что вышла в свет.

Ученик настойчиво просил мастера еще раз прочесть его пьесу: «Ведь Вы ничего не поняли, и неужели Вы пойдете на то, чтобы препятствовать ее выходу на немецком языке? Это самое глубокое из написанного мной. И смею Вас уверить – это плод моих глубоких размышлений» [126]126
  Гамсун – Бьёрнсону от 8.06.1896.


[Закрыть]. Бьёрнсон также узнал, что автор пьесы писал ее так, что у него перехватывало дыхание: «…я вполне осознаю значительность написанного. Для этой пьесы время еще придет».

В это же время стали появляться и рецензии. Реакция «Дагбладет» была убийственной: пьеса ничтожная, примитивный, вульгарный балаган. В то время как, по мнению «Верденс Ганг», в ней было много глубины, прекрасных сценических эффектов, ярких картин, острых парадоксов и причудливых перемен настроения [127]127
  Рецензия на пьесу «Игра жизни» в «Дагбладет» от 3.05.1896 и «Верденс Ганг» от 10.06.1896.


[Закрыть].

В «Игре жизни» герой Гамсуна Ивар Карено вновь возвращается в родные края на севере, где он был домашним учителем. Прошло десять лет с того момента, как его жена ушла от него к журналисту Бундесену. Он все так же несгибаем и все свое свободное время посвящает строительству башни, где с помощью хитроумных приборов, призм и стекол намеревается исследовать сокровенные тайны солнечного света. Вскоре его от научных занятий начинает отвлекать любовная история.

Для красавицы Тереситы характерно такое же двойственное отношение к мужчинам, которое встречает Глан в Эдварде. Обе эти женщины более увлечены эротической игрой, нежели стремлением к гармоничному завершению отношений. Последствия этого для Карено столь же фатальны, как и для Глана.

Подобно Ибсену, у которого были очень хорошие связи в Германии, у Гамсуна были все условия для того, чтобы какое-то время неплохо пожить в Мюнхене.

Но покоя не было. Он нашел принцессу. Но он не знал, завоевал ли он ее.

В середине лета 1896 года он вернулся в Норвегию, незадолго до своего тридцать седьмого дня рождения.

Большая ложь

Писатель, то и дело выступавший с лекциями, во время которых просвещал слушателей в отношении необычных душевных состояний, писал романы и новеллы о неуравновешенных отчаянных личностях, способных на отчаянные поступки, и сам привлекал к себе эксцентричных людей. Как раз одна такая личность становилась все более и более навязчивой.

С Анной Мунк он познакомился во время своего лекционного турне в 1891 году. Эта писательница появлялась и в Копенгагене, и в Кристиании, когда там находился Гамсун, а также и в Париже. Всеми силами он старался избежать общения с ней. Она появилась и в пансионате в Лиллехаммере, когда он там жил. Дама вообразила, что они с Гамсуном предназначены друг другу судьбой, и в своих письмах к нему была назойлива.

Многие находили ее внешность довольно странной: лицо, наполовину закрытое вуалью, пенсне. В правой руке она постоянно крепко сжимала маленькое круглое зеркальце.

Теперь, в Кристиании, она поселилась в том же пансионе, что и он.

Вновь и вновь она тщетно пыталась вступить с ним в контакт.

В своих романах и новеллах Гамсун вызывал к жизни персонажей с весьма причудливой духовной жизнью, самыми безумными представлениями, склонных к иррациональным поступкам, персонажей, которые преследуют кого-то и их самих преследуют. Своими персонажами он вполне способен управлять. А вот над Анной Мунк он был не властен, ею двигала собственная одержимость, которая осенью 1896 года несколько изменила свое направление, когда она своими глазами увидела, как в пансионе, в котором они оба одновременно проживали, он ухаживает за замужней женщиной. Друзья и знакомые Гамсуна вдруг начали получать анонимные письма, а вскоре такие письма стали приходить и к другим обитателям пансиона, сотрудникам газет и журналов, театральным деятелям, книготорговцам, владельцам ресторанов. Автор предостерегал, что Гамсун использует людей, всякого, кто имеет с ним дело, особенно женщин, которых он лишает и чести, и денег.

Во время своего первого визита в Париж он умолял своих друзей рассказать ему все, что они знают о той большой лжи, которая якобы окружает его. Тогда друзьям нечего было рассказать, ничего подобного не было. Теперь же клевета была налицо, она нарастала, и казалось, что его чувствительная нервная система уже два года назад предчувствовала, что его ждет впереди.

И вот началось. Как раз в эти дни Гамсун впервые в своей жизни написал письмо, где употребил местоимение «мы». Он никогда никого не пускал в свою жизнь, а теперь задумался о том, что готов оставшуюся часть жизни разделить с какой-нибудь женщиной. Если ему удастся завоевать ее.

История новой возлюбленной тронула его до глубины души. Она была дочерью процветающего капитана корабля и исследователя.

Ей было восемнадцать лет, когда на хельгеланнское побережье приехал некий австриец, чтобы поохотиться. Она гостила здесь у родни по материнской линии, которая жила в небольшом приморском поселке. В отличие от Глана, австрийцу удалось завоевать нурланнскую красавицу, они поженились, и она родила ему дочь. Ее нарекли Марией-Берлиот, но молодая мама звала ее просто Малышкой. Теперь их дом был в Вене.

Новоиспеченная супруга вскоре обнаружила, что охотничьи инстинкты мужа охватывают все сферы, в том числе и женщин. Когда ее мать серьезно заболела, она уехала в Кристианию, чтобы ухаживать за ней. Мать жила в то время в загородном пансионе, где и скончалась всего 52 лет от роду.

Именно при этих обстоятельствах и познакомились Берлиот Бек-Гопферт и Кнут Гамсун.

Он был знаменит, умен и вполне мог бы стать ее повелителем. Она была молода, красива, богата и принадлежала другому. Он испытывал к ней такую страсть, которую никогда не испытывал ранее: вожделение и одновременно невероятную нежность, ему хотелось целиком и полностью властвовать над нею.

Вскоре она стала бывать в Кристиании гораздо чаще, чем в Вене, ее раздирали противоречивые чувства: неприязнь к супругу, от которого ей хотелось бежать, стремление жертвовать собой ради овдовевшего отца и страсть к любовнику. Женщина и трое мужчин, каждый по-своему сильный.

Но один из них имел такую власть над ней, что было невозможно не подчиниться.

Ее очень занимало, что же в его произведениях было выдумкой, а что – описанием событий его собственной жизни. Она подробно рассказывала ему и свою жизненную историю. Чем больше она ему рассказывала, тем больше он хотел услышать. Он хотел знать все о ней и ее муже, которого он начал называть не иначе как австрийским псом. Она была похищенная принцесса, а он должен был ее освободить.