Текст книги "Гамсун. Мечтатель и завоеватель"
Автор книги: Ингар Коллоен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
На мгновение он представил себе, как было бы эффектно, если бы рядом с ним стояла его дочь Виктория.
Потом был слышен звон бокалов. Все устремились чокнуться с ним: придворные, статские советники, духовные лица, промышленники и ученые, а также несколько «духовных скитальцев», каковые были здесь в явном меньшинстве. На этом нобелевском торжестве Гамсун снова оказался в центре внимания, как это уже было в Копенгагене на рубеже веков. Красивые женщины роились вокруг него. Официанты едва успевали наполнять бокалы и рюмки, стоящие рядом с ним.
Мария пыталась каким-то образом ограничить его, она призывала его подумать о насыщенной программе на завтрашний день, напоминала, насколько изможденным и больным он почувствует себя после таких ночей, уговаривала его пойти отдохнуть в гостиничный номер.
Он только отмахивался.
Все более и более обеспокоенная, она пыталась обратиться за помощью к Альберту Энгстрёму и Эрику Карлфельдту, сначала устно, а потом даже написала Карлфельдту записку: «Я ушла в свою комнату, № 317. Не могли бы Вы вместе с Энгстрёмом каким-то образом заманить туда и моего мужа? Ради завтрашнего дня, ради всего этого события!» [284]284
Записка хранится в архиве Королевской библиотеки Стокгольма.
[Закрыть]
Ее просьба была блестяще сформулирована, но почти невыполнима. Ничто не могло остановить пьянеющего лауреата. Он не хотел упустить ничего и никого.
Беспокойство Марии по поводу происходящего было совершенно оправданно. Поздно ночью Гамсун дружески похлопал по плечу члена академии Хенрика Шюка и сообщил ему, что тот – весьма симпатичный еврей.
Его первая реплика на следующее утро была гораздо более удачной – когда ему, проснувшемуся в состоянии похмелья и проспавшему всю ночь в парадной одежде, удалось обезоружить воинственно настроенную жену. Она упрекала его за то, что он не стал раздеваться, когда Энгстрём вместе с кельнером буквально притащили его в номер.
– О Боже, я всю ночь проспал без бабочки!
Итак, официальное торжество закончилось.
«Свенска Дагбладет» медлила со статьей по поводу выхода «Женщин у колодца». В пятницу 11 декабря 1920 года те, кто ранее резко критиковал Гамсуна, могли только сквозь зубы приветствовать нобелевского лауреата. Но теперь всякая критика была уже бесполезной. Гамсун продолжал праздновать. Они провели в Стокгольме три дня. И тут наконец Мария смогла покрасоваться рядом с ним, в своем новом платье в стиле рококо, лиф которого был расшит бисером и которое она потом, не без чувства горечи, упаковывала в чемодан.
Это платье она приглядела себе в Кристиании, в Доме шелка. Возвратившись в Нёрхольм, она с радостью и гордостью показала мужу образец материала, из которого было сшито платье. Сын портного кивнул с пониманием, совершенно не интересуясь ценой. Не каждый день у него бывает возможность продемонстрировать шведской знати, какая у него красивая жена.
С восторгом она приобрела приглянувшееся ей платье [285]285
См. «Радугу», где Мария Гамсун описывает реакцию своего мужа на ее новое модное платье, пошитое в связи с поездкой в Стокгольм.
[Закрыть].
Самое красивое платье, которое ей довелось надевать в течение всех своих 39 лет. По правде сказать, самое лучшее платье, которое она видела в своей жизни. Подол был из тафты в сборку. Сияющая Мария поворачивалась перед Гамсуном до тех пор, пока не заметила страшную ярость на его лице.
Как будто бы он сам не участвовал в покупке этого платья!
Неужели она в самом деле намерена появиться в таком глубоком декольте в Стокгольме? Ведь, по правде говоря, и демонстрировать-то нечего, разве если только что-то может выпасть…
Она пыталась объяснить ему, что это просто модный фасон. И вырез, может быть, лишь чуточку излишне глубок.
А почему она считает допустимым, чтобы вырез был таким глубоким, то есть непристойным?
И вот теперь в роскошном номере стокгольмского отеля «Гранд Рояль», после состоявшегося празднования, Мария спрятала подальше свое модное платье, которое стоило больше, чем месячное жалованье рабочего. Платье, которое переделал по своему усмотрению сын портного, после того как она привезла дополнительно купленную в Гримстаде материю – темный тюль. В нем она стала похожа на глупышку, после того как Гамсун трясущейся правой рукой подшил кусок тюля, подобрав пальцами материал, и, уменьшив вырез, приколол внизу большую алую розу.
Но она надела это платье, скорее из-за гордого самоуничижения, нежели из-за послушания.
Перед Новым годом Мария получила привет и рисунок на память о последней встрече от Альберта Энгстрёма: на нем мужчина, который с тоской смотрит на рюмку со спиртным, а рядом с ним – мощная фигура домашнего тирана, Марии.
Отодвинуть старость
Кнут Гамсун вернулся в Нёрхольм к своему письменному столу только перед самым Рождеством 1920 года. Возможно, на какое-то мгновение он и в самом деле вообразил, что сможет сдержать обещание, данное им в письме Марии, что «Женщины у колодца» будут его последней книгой. Теперь это было уже невозможно. Если бы он закончил писать после получения Нобелевской премии, то это стало бы подтверждением его собственного тезиса, что воздаяние почестей старикам – это преклонение перед смертью. И посему у него не оставалось иного выхода, кроме как продолжать писать.
В начале своего творчества он высмеивал старость. Потом кокетничал по поводу того, что состарился сам. В «Местечке Сегельфосс» он изобразил старость безобразной как никогда ранее. А все для того, чтобы отогнать собственную мысль о смерти.
И вот теперь писатель, которому уже шел шестьдесят первый год, задумал новую книгу, где намеревался защитить право смерти на свою жатву. А сам он рассчитывал на долгую жизнь.
С нарастающим интересом следил Кнут Гамсун за деятельностью врача Эжена Стейнаха {63} . Этот австрийский врач проводил весьма масштабные исследования влияния половых гормонов на процесс старения. Он утверждал, что нашел метод, благодаря которому процесс старения можно замедлить, а в некоторых случаях даже обратить вспять. Из статей, которые Гамсун получил, в том числе и от Кристиана Кёнига, работавшего в норвежском филиале «Гюльдендаля», ему стало известно, что врач предлагает своим пациентам для борьбы со старостью несложную и почти безболезненную операцию. После такого оперативного вмешательства, согласно мнению врача, пациент становится стерильным, бесплодным, однако половые гормоны будут продолжать вырабатываться и поступать в кровь.
Для Гамсуна стать бесплодным было положительным фактором, так как у него было уже вполне достаточно детей, и тем более облегчением для Марии: она родила четверых детей менее чем за шесть лет.
Дрожание правой руки у него усилилось. Могла ли операция помочь и в этом отношении? Со времен юности он привык считать, что эта дрожь связана с перенапряжением. Ведь он так много писал, а в порыве вдохновения – зверски много, и при этом он слишком сильно давил на карандаш, почти всю свою жизнь он писал исключительно карандашом. Постепенно он выработал особую технологию письма, поддерживая правую руку левой. Он приспособился также удерживать лист бумаги на месте, когда обе руки заняты. Он надевал на карандаш некое подобие металлического набалдашника, чтобы сделать его тяжелее, и все равно ему приходилось поддерживать правую руку левой. Таким образом он выводил строчку за строчкой, передвигая обе руки одну за другой вниз.
В конце 1921 года Гамсун под вымышленным именем поселился в одном из столичных отелей. Тех, с кем он в это время переписывался, он настоятельно просил сжигать все полученные от него письма и хранить молчание относительно факта его пребывания в городе. Он объяснял это тем, что болен и ему не нужна никакая шумиха вокруг его имени.
Правда заключалась в том, что никто не должен был знать о том, что он решился на весьма своеобразную операцию.
Перед самым Новым годом он приехал в Кристианию, а потом направился далее в Данию. Первоначально он намеревался лечь в клинику Стейнаха в Вене, но убоялся слишком долгого путешествия и остановился в Копенгагене. Здесь практиковал один из учеников Стейнаха. Врачу предстояло, в соответствии с методикой своего учителя, зашить семенной канатик пациента.
18 января Гамсуна положили в Муниципальный госпиталь Копенгагена. На другой день его прооперировали [286]286
См. пометки на календаре, сделанные Гамсуном за 1921 год, ААА. Гамсун – Марии Гамсун от 16.09.1930.
[Закрыть].
Через несколько дней он на пароходе приплыл в Кристианию и потом какое-то время жил в отеле, окончательно приходя в себя.
Все это было предпринято, чтобы отдалить старость.
На рубеже 1920–1921 годов Гамсун произвел самые приятные подсчеты в своей жизни.
Прохладное отношение некоторых рецензентов никак не повлияло на объем продаж романа «Женщины у колодца». Менее чем за две недели после его выхода было продано 24 000 экземпляров. Доходы от продаж только в Норвегии превысили сумму в 110 000 крон. Это соответствовало годовому жалованью двух десятков высокооплачиваемых чиновников.
Находящееся в Нью-Йорке издательство «Альфред Кнопф» сообщило, что «Плоды земли» вызвали такой интерес в Америке, что теперь здесь готовы издать большинство его произведений. Со всего мира в Нёрхольм поступали экземпляры книг Гамсуна, переведенные на разные языки. Из Стокгольма пришло известие, что его Нобелевская премия составила 179 023,86 кроны.
Из Мюнхена пришло сообщение, что немцы буквально не могут насытиться его книгами. Они так чествовали, так поздравляли Гамсуна, как будто он был их соотечественник. Из Дармштадта и Брюннена пришли сообщения об успехе «Царицы Тамары». Ожидались и новые проекты. Издательство «Ланген» планировало новое издание собрания сочинений в 14 томах. Уже весной должна была начаться рекламная кампания. «Просто невероятно, совершенно непостижимо, – благодарил он и добавлял: – и это в то время, когда Антанта пытается уничтожить всю жизнь, все существующие ценности в Вашей стране» [287]287
Гамсун – Хольму в издательство «Ланген Ферлаг» от 18.11.1920.
[Закрыть].
Вскоре он узнал, какой именно счет предъявили Германии страны-победительницы: 132 миллиарда золотых марок плюс ежегодные проценты, равные 2 миллиардам. Германия обязана выплатить эту сумму до 1960 года. Весь немецкий экспорт облагался штрафной пошлиной в 26 % от стоимости товара. Но наибольшую горечь у немцев вызвала статья 231 мирного договора. Выходило, что вся ответственность за развязывание Первой мировой войны лежит исключительно на Германии.
Возмущение Кнута Гамсуна не знало границ. Гамсун был обижен за немецкий народ.
Такой чувствительный и такой властный
В конце весны – начале лета 1921 года Гамсун пытался настроиться на создание нового романа, что было весьма важно для него после получения Нобелевской премии. Он ходил по комнате между стопками заметок и ворохом бумаг для новой книги, обдумывал ее в своей писательской хижине, то прогуливаясь по лесу, то сидя в номерах отелей близлежащих городков. Управлять своими героями становилось все труднее. И тем не менее легче, нежели управлять собственной жизнью.
Он, например, расстраивался из-за того, что накричал на младшего сына Арилда, который не закрыл за собой дверь в столовую как раз в тот момент, когда отец собрался уйти из дома. «Нельзя мне быть таким уж чересчур ранимым по отношению ко всем вам», – сетовал он в письме к Марии [288]288
Гамсун – Марии Гамсун от 26.08.1921.
[Закрыть].
Правда, его раскаяние было не очень уж глубоким: оно не пошло далее совета Марии следить за тем, чтобы подобные коллизии не возникали. Она должна приучить семилетнего Арилда тихо вести себя, когда отец дома.
Этой осенью Арилд стал школьником. После того как Туре в течение двух лет ходил в школу, скептическое отношение Гамсуна к книжному знанию усилилось. Свои размышления он высказал в новой книге «Последняя глава». Вот какие слова произносит самоубийца Леонард Магнус: «Жизнь так коротка, что нельзя ее растрачивать на попугайский труд <…>. Что такое настоящая школа? Это ежедневное воспитание матери, ежедневное обучение отца. А школа, опирающаяся на книги, – это некое учреждение, специально созданное, чтобы усложнять жизнь, чтобы сделать ее тяжелой для человека, начиная с детства, с шести лет и до самой смерти» [3; V: 151–152].
У Гамсуна возник с конфликт крестьянами по поводу того, сколько он должен платить за доставку молока на молокозавод ближайшего городка Гримстада. Ему не хотелось больше иметь с ними дело, и он решил, что сам, на своем автомобиле, будет отвозить молоко. Идея купить автомобиль давно увлекала его. И вот теперь у него будет повод сделать это. Он рассылает письма в различные фирмы, торгующие автомобилями, начинает изучать рекламные проспекты, оценивая достоинства и недостатки машин различных марок, техническую оснащенность, цены. «Конечно же, автомобиль мне просто необходим, в наше время он есть у многих, кто живет в сельской местности и кому до ближайшего городка добираться целую милю» [289]289
Гамсун – Гуннару Гундерсену от 11.10.1921.
[Закрыть]. При этом Гамсун сравнивал себя отнюдь не с кем попало. В стране было тогда всего пять тысяч автомобилей. Автомобиль вдохновил его на совершенно новый строительный проект, который он стал осуществлять. Ведь автомобили, как и лошади, не должны простаивать без дела на дворе усадьбы.
Средства на покупку автомобиля у Гамсуна были. Советоваться по этому поводу ему ни с кем не хотелось. Включая американского издателя Альфреда Кнопфа, который совершал путешествие по Европе и был в высшей степени заинтересован во встрече с писателем, в издание произведений которого он вложил немало средств. Гамсун отказался, сославшись на расстроенные нервы. После этого сон его улучшился. Ничто не успокаивает нервы так, как решительное «нет», сказанное могущественным людям, которые отнюдь не привыкли к отказам.
Дети росли и все больше спотыкались о натянутые, как струна, нервы своего отца. Весной 1922 года Туре исполнилось десять, Арилду – восемь, а Сесилии – пять лет, в то время как Эллинор осенью должно было исполниться семь.
Своего первого ребенка, Викторию, он оставил, когда она еще неуверенно ступала по жизни, ей шел третий год. В прошлом году он отправил ее учиться во Францию – такое образование ему в свое время было недоступно. Он возлагал на нее большие надежды. Виктория выросла и превратилась в красивую молодую девушку. Она унаследовала материнскую наивность и мягкость, а также невероятную отцовскую стойкость и выдержку, которую уже тогда она весьма умело использовала.
В течение всего детства и отрочества Виктория была чрезмерно опекаема острожной и мнительной матерью, а с другой стороны – отцом, который пичкал ее советами на расстоянии, при этом очень редко бывал доволен ею. Нетрудно было бы предположить, что, оказавшись во Франции, Виктория либо пустится во все тяжкие, либо найдет себе человека, к которому крепко привяжется. С ней произошло последнее.
Поначалу отец, несмотря на весь свой опыт, на то, что был знатоком любовных коллизий, не догадывался о происходящем. Она не отваживалась сообщить ему правду. Сначала она просто находила все новые и новые предлоги, чтобы не уезжать из Онфлёра {64} и не переезжать в Париж, но постепенно он начал догадываться. Он пытался ей объяснить: у него большие связи, он вполне обеспечит ей протекцию в Париже, а потом и в Нью-Йорке, многие влиятельные люди с радостью окажут ему подобную услугу, бахвалился он. Его дочь всегда будет занимать высокое положение. Она никогда не испытает тех унижений, которые выпали на его долю. Взамен он требовал только одного – безграничного послушания. В разгар лета Гамсун получил от нее письмо, которое он расценил как акт капитуляции. Виктория обещала поехать в Париж. Он наградил ее за послушание двумя тысячами франков, еще не зная, что вслед за этим она уже послала ему другое письмо.
И вот он получил его: она помолвлена.
Она даже не соизволила спросить своего могущественного отца.
И вот он узнал, какого замечательного зятя должен обрести. Дочь в полной мере обнаружила, что ей совершенно неведомы антибританские взгляды и настроения Гамсуна. Ее женихом оказался Дидрик Чарльссон, сын британского консула во Франции. Во время Первой мировой войны он был офицером английской армии. Ему 27 лет, и кроме стажировки в качестве управляющего в одной английской усадьбе, у него не было ни опыта работы, ни образования, он по большей части занимался охотой и рыбалкой. Виктория полушутя-полусерьезно предложила отцу сделать их управляющими Нёрхольма, послав при этом фото своего жениха в военной форме. Она надеялась, что он понравится и отец даст согласие на их помолвку.
Через несколько дней она узнала о его реакции. Она даже не могла себе представить, каким бессердечным может быть ее отец.
Он полностью разрывал отношения со своей дочерью. В очень холодном тоне он написал ей, что ее неискренность и притворство сделали абсолютно невозможным продолжение их отношений, что он вынужден порвать с ней, так как она предпочла семью свекра.
В свое оправдание Виктория написала отцу множество писем в течение последующих недель, месяцев, лет.
Он не ответил ни на одно из них [290]290
Виктория Гамсун (в замужестве Чарльссон) – Гамсуну от 19.08.1921. До 24.11.1922 ею были отправлены еще 18 писем, после чего она прекратила писать ему. Сохранились письма и черновики к ним, HPA-NBO. Виктория писала также открытки своим сводным братьям и сестрам: Туре, Арилду, Эллинор и Сесилии. Очевидно, что Гамсун позаботился о том, чтобы они не достигли адресатов, так как они как были обнаружены в невскрытых конвертах автором биографии в частном архиве Гамсуна и впервые вскрыты в 2001 году. HPA-NBO.
[Закрыть].
В качестве демонстрации своего творческого потенциала Гамсун поставил себе целью написать новую книгу не более чем через два года после получения Нобелевской премии и выхода в свет «Женщин у колодца».
У него было о чем поведать читателю.
Летом 1922 года он оставил эти планы. Операция, которая должна была усилить поступление половых гормонов в кровь, не имела того эффекта, на который он рассчитывал.
Мария была моложе мужа на 23 года. В один прекрасный день и она выступила на литературном поприще. Стихи, сочиненные ею в процессе общения с собственными детьми, она записала и выпустила в виде сборника «Стишки». Один из самых видных норвежских критиков выступил с весьма одобрительной рецензией. «Ее дебют достоин ее великого имени», – таков был его вывод [291]291
Карл Неруп в норвежской «Тиденс Тейн», май 1922 года.
[Закрыть].
Супруг всячески ободрял ее и помог в окончательной редакции перед сдачей рукописи в издательство. Он убедил Кристиана Кёнига, работавшего в филиале «Гюльдендаля» в Осло, немедленно объявить о выходе сборника в газетах, установить низкую цену и в избытке снабдить этим сборником книжные магазины по всей стране. Следовало также направить экземпляры в датские газеты, сопроводив их соответствующими рекламными объявлениями [292]292
Гамсун – Кристиану Кёнигу от 18.05.1922.
[Закрыть].
Все эти меры принесли свои плоды: ситуация с выходом книги была благоприятной, как ни для какого иного дебютанта. И уже вскоре и издательство, и автор, и супруг автора могли с радостью констатировать, что книга с самым неприметным названием, какое только можно себе представить, должна выйти новым тиражом.
Писательская чета отметила это событие с подлинным размахом. Они отправились на пароходе в Кристианию и вернулись обратно с подарком для самих себя. Небольшой «кадиллак», слегка подержанный, ценой в 12 000 крон (годовое жалованье двух профессоров). Конечно же, этот автомобиль совершенно не отвечал заявленному вначале назначению покупки – перевозить бидоны с молоком на молокозавод. Когда местные представители власти хотели воспользоваться этим автомобилем для военных маневров, Гамсун просто выставил их за дверь. Нет уж, это не тот автомобиль, который он готов доверить какому-то шалопаю-новобранцу, это ведь не просто машина – это целый дом на колесах.
Всегда прилежная и сообразительная, Мария поступает на курсы вождения. Что касается основного владельца, то он только видел, как управляет автомобилем шофер такси, как он жмет на педали, использует ручной тормоз, жмет на газ и гудит в клаксон. Однако, слегка ознакомившись с соответствующими брошюрами, он решает сесть за руль. Один-единственный раз. На дворе собственной усадьбы. Лишь находчивость и быстрая реакция Марии позволили предотвратить несчастье.
«Кадиллак» получил номерной знак «1–465».
Весной 1922 года Гамсун, сидя в своем «кадиллаке», с гордостью встречал на пристани старинного друга Эрика Фрюделунда, роль шофера играла фру Гамсун. Ее муж решил, что пришло время обновить старые дружеские связи. «Таково свойство обыденной жизни, постепенно на ней оседает пыль, и в конце концов все обрастает грязью и убожеством, но разве такими потускневшими мы должны быть в сознании старых друзей?» [293]293
Гамсун – Эрику Фрюделунду от 8.05.1922.
[Закрыть]
Они не виделись с Фрюделундом с той поры, когда Гамсун писал свой роман «Виктория», живя в горной долине Вальдрес летом 1898 года. Их встреча была поистине грандиозной.
И все же было невозможно не писать даже в такой великий день. После завтрака он отправился в свою писательскую хижину, избушку, которая находилась в непосредственной близости от Нёрхольма. Здесь он работал ровно до четырех. Обед ему принесла одна из горничных. В своем новом романе он создал образы двух мальчиков в возрасте Туре и Арилда и высмеял их отца, директора школы, который воспитывал их методом муштры и дрессировки. В романе «Последняя глава» он пытается доказать, почему мальчики должны иметь свою собственную, свободную от вмешательства взрослых жизнь. Но в реальной жизни это не очень-то удавалось Гамсуну, особенно в отношении Арилда.
Дети росли, и с каждым месяцем им требовалось все больше пространства. Мальчикам скоро исполнится столько лет, сколько было ему самому, когда его отправили к дяде.
В разгар лета 1922 года он отправился в Арендал, где пытался совместить лечение зубов с написанием книги. Он страдал от постоянного ощущения тревоги, порой он проводил целый день за закрытой дверью, испытывая страх перед всем и перед всеми. Он признался Марии, что, пожалуй, ему нужна нянька или сиделка. Он жаловался, что ощущает себя идиотом, и говорил о плохой перспективе для Марии, которая моложе его на целую женскую жизнь. «Я, конечно, могу сдаться, но мне кажется, что и ты хочешь, чтобы я закончил новую книгу, а это займет время, и одному Богу известно, сколько именно времени это займет» [294]294
Гамсун – Марии Гамсун от 13.08.1922, 15.10.1922 и 28.10.1922.
[Закрыть].
Работа над рукописью постоянно заставляла его бежать из дома. В очередном гостиничном номере, исполненный тревожных ожиданий, он таким образом охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Вот теперь-то мы увидим, на что я гожусь: жизнь, или смерть, или же медленное разложение». Через пять дней он уже с восторгом сообщал Марии: «Господь Всемогущий знает, что я еще не совсем идиот, Мария» [295]295
Гамсун – Марии Гамсун от 21.01.1923 и 26.01.1923.
[Закрыть].
Даже десятилетний Туре получил от отца предостережение о том, какая трудная и неспокойная жизнь у писателя: «Поверь, Туре, вот теперь, в шестьдесят три, мне совсем не легко написать новую книгу, многие в этом возрасте уже умирают» [296]296
Гамсун – Туре Гамсуну от 27.02.1923, Гамсун – Марии Гамсун от 18.10.1922.
[Закрыть].
Этим он хотел утешить сына, который мог остаться сиротой, и самого себя, хотя, конечно, если повезет, он доживет и до девяноста. Он заверил Туре, что постоянно думает о нем, его брате и сестрах, но такой уж у него характер, он скучает по ним и беспокоится о них вдали, но не может быть вместе с ними постоянно.
Искусство сохранять равновесие в семье
В пятницу вечером, в начале февраля 1923 года, он начал письмо к Марии в необычайно оптимистичном тоне: все идет хорошо, каждый день работа понемногу продвигается, экзема на носу стала намного лучше, после того как он прекратил ее смазывать. Кроме того, он шутливо высказался по поводу зубных протезов, сделанных по его заказу в Арендале: он думал, что, может быть, не стоит ими пользоваться, так как ему кажется, что его собственные зубы могут снова вырасти.
Но даже и хорошее настроение давало ему повод для беспокойства: «Много раз мне казалось, что нам предстоит пережить какую-то катастрофу, нам сейчас уж чересчур хорошо», – предрекал он [297]297
Гамсун – Марии Гамсун от 2.02.1923.
[Закрыть].
Учитывая, что Мария не претендовала на интимные отношения с ним и не докучала ему сообщениями о домашних заботах и неурядицах, у него крепла надежда на то, что он сумеет написать еще одну книгу. Он признавался Марии, что после получения Нобелевской премии очень в этом сомневался.
А Мария и не думала сомневаться.
Она досконально знала все фазы его психологических состояний, связанных с творчеством, знала, что стоит за его требованием, чтобы она и дети никоим образом не беспокоили его. В такие периоды ничто не должно раздражать его, беспокоить, утомлять, пугать или, напротив, вызывать бурную радость. Перед ней стояла невыполнимая задача. К тому же он хотел, чтобы она регулярно посещала его в номере отеля, который он снимал в одном из близлежащих городов. Ведь для того, чтобы операция в области брюшной полости была эффективной, его организму необходимо было вырабатывать половые гормоны.
Весной 1923 года он сделал попытку заниматься творчеством дома, в Нёрхольме. Чтобы подчеркнуть серьезность предстоящей творческой работы, Гамсун предупредил Марию, что обращаться с ним надо будет так же осторожно, как с тухлым яйцом. Подобное предупреждение, конечно же, было совершенно излишним.
Почти сразу после возвращения домой его нервная система пережила страшный стресс и потребовала от семьи кровавой жертвы. Утро всегда было самым опасным временем. Отнюдь не всегда удавалось ему спокойно проследовать в свою творческую избушку после завтрака, который он вкушал в величественном одиночестве. Для этого Мария каждое утро специально выходила из дома, чтобы тщательно обследовать тот путь, по которому должен был проследовать ее прославленный супруг, и удалить все то, что каким-то образом могло помешать ему. Опасный участок, неконтролируемая реальность, который ему предстояло преодолеть, прежде чем он засядет за письменный стол и станет богом в той создаваемой реальности, которую он мог полностью контролировать.
Однажды произошло следующее: не успела входная дверь захлопнуться за Гамсуном, как Мария была вынуждена броситься к окну из-за внезапно донесшегося до нее шума со двора. И тут она увидела, что явилось причиной громких воплей супруга и испуганного кудахтанья. Молодая белая курочка итальянской породы отчаянно убегала, пытаясь спасти свою жизнь, от человека, ее мужа, который гонялся за ней с палкой. Он предугадал, что она вернется на то же место, откуда убегала, заманил ее в открытую калитку изгороди, затаился, а потом прикончил одним точным ударом [298]298
Мария Гамсун «Радуга».
[Закрыть].
Поработав таким образом в своей творческой избушке пару месяцев, Гамсун осенью 1923 года сбежал в очередной отель. Однако начало пребывания в этом отеле не предвещало ничего хорошего. Он никак не мог дождаться утра, чтобы написать письмо Марии и пожаловаться на то, как ужасно он провел ночь.
В два часа ночи он проснулся со страшным сердцебиением из-за того кошмара, который привиделся ему во сне. А приснилось ему, что к ним в дом пришел молодой цыган и похитил одно из колец Марии. Потом пришелец разбил дорогую хрустальную вазу. А Мария, несмотря ни на что, была с ним приветлива, даже посадила его с ними за стол, Мария и цыган были совершенно поглощены друг другом. Он был поражен происходящим, решил уйти, пошел в хлев и увидел, что коровы разбежались. Он вернулся и сообщил им об этом. Ни Мария, ни цыган не обратили внимание на его слова. Он вышел из дома, зашел в курятник и увидел, что там нет кур, все они также разбежались. Войдя в дом, он увидел, что Мария и цыган сближаются все больше и больше. Потом все трое оказались на дворе усадьбы. Он решил вернуться в дом. Из окна он увидел, как цыган обнял Марию и как они оба убегают со двора усадьбы. «Ты ничего не говорила, ты не кричала, ты позволяла ему увлекать тебя. И я тоже ничего не предпринимал, просто стоял и смотрел. Но я думал о том, что неизбежно произойдет, когда ты вернешься» [299]299
Гамсун – Марии Гамсун от 27.06.1923. Гамсун – Марии Гамсун, июнь/июль 1923. Мария Гамсун «Радуга».
[Закрыть].
В письме он также рассказывал, что один из его новых зубов развалился на кусочки, когда он стискивал зубы перед тем, как заснуть. По поводу всего этого у хозяйки Нёрхольма были свои соображения. Честно говоря, она, мать четырех детей, даже в самой глубине души не была польщена его ревностью, его тайными опасениями, что для нее могут оказаться привлекательными молодые игривые мужчины, хотя бы даже и во снах супруга. Собственно, это у нее были основания для ревности, ведь это он месяцами жил по отелям и пансионам. Любой женщине казалось лестным пофлиртовать с самим Кнутом Гамсуном!
Всякий раз, когда она пыталась поговорить с ним на эту тему, она слышала одно и то же: она ведь прекрасно знает его характер и образ жизни, где бы он ни находился, дома или в ином месте. Он – человек чувствительный, человек «без кожи», который не переносит, чтобы кто бы то ни было слишком близко соприкасался с ним. Он всегда был застенчив с посторонними, а в последнее время это переросло в фобию. Вплоть до того, что в отелях он часто ел не в то время, что остальные гости, чтобы не встречаться с ними взглядами во время общих трапез. Он отдает всю свою энергию и время исключительно своим листочкам и заметкам и работе над рукописями.
Мария как будто бы с этим соглашается. Но ей известно и нечто другое. Порой в нем как будто прорывалась плотина, он вдруг становился необычайно общительным, мог перегнуться через стол и искоса посмотреть на какую-то женщину «опасным взглядом». Мог говорить ей такие слова, которые заставляли ее воображать себя героиней нескончаемого гамсуновского романа…
Мария огорчалась, когда он собирал вещи к отъезду, огорчалась, когда получала известие, что он собирается вернуться. Когда он был дома, то заполнял собой все пространство Нёрхольма, все комнаты в доме, все строения и территорию вокруг. Когда он уезжал, приходило чувство облегчения, как после грозы. Но потом в голову Марии начинали лезть разные мысли о том, как супруг может себя вести, когда ее нет рядом. Ее ревность постоянно угрожала нарушить существующее семейное равновесие.
Что касается самого Гамсуна, то ему отнюдь не было присуще стремление к равновесию. Он обрек дочь Викторию на пожизненное изгнание, потому что она связала свою жизнь с англичанином. Он подал в суд на брата и племянника.
Летом 1923 года он пытался оказать на них жесткое давление, чтобы они не использовали больше фамилию Гамсун. Вот уже два года длился судебный процесс. По мнению Гамсуна, они порочили его имя. Прочитав сообщение о съемках фильма «Плоды земли», которые происходили в Нурланне, Гамсун пришел в ярость. Речь шла не только об экранизации его романа: оказалось, что фамилия одного из актеров тоже была Гамсун. Это был его легкомысленный племянник, пройдоха Альмар, сын одного из его братьев, и он должен был исполнять роль одного из двух сыновей Исаака – Элисеуса. Гамсун пытался заставить брата и племянника отказаться от фамилии Гамсун, грозя разоблачением, поскольку в его распоряжении были компрометирующие сведения о некоторых поступках Альмара – тех поступках, которые можно было рассматривать как полукриминальные. Племянник требовал 8000 крон – в четыре раза больше того, что предлагал Гамсун.
Зачастую, даже будучи не прав, он готов был идти на все. Он попробовал даже привлечь на свою сторону премьер-министра. Эта попытка закончилась столь же неудачно, как и та, что он предпринял на рубеже столетий, обратившись к премьер-министру и президенту стортинга, когда ему докучали анонимные письма и сплетни, которые роились вокруг него. Ему пришел запрос о том, каким образом он сам получил право использовать фамилию Гамсун. «Неужели я, имя которого прекрасно известно в 25 странах и написано на языках этих стран, в своей собственной стране, принадлежа ее народу, должен буду обращаться в высшие инстанции за разрешением называться Кнут Гамсун?» – с язвительной насмешкой парировал он [300]300
Гамсун – Хенрику Лунду от 23.01.1923. Гамсун – Вильхельму Крагу от 10.03.1923. Телеграмма Альмара Гамсуна – Марии Гамсун, точной даты нет, осень 1922, HPA-NBO. Гамсун в норвежскую «Нашунен» от 13.10.1921. Обстоятельства дела, связанного с правом обладания фамилией Гамсун, нашли подробное отражение в переписке между адвокатом Сэмом Йонсоном и Марией Гамсун в период 1921–1923 годов, письмах Ханса Педерсена Гамсуну в 1922. Переписка с другими людьми, так или иначе связанными с этим делом, кроме того, показания самого Гамсуна в суде – все эти материалы находятся в HPA-NBO.
[Закрыть].