Текст книги "Любовь и золото"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Глава 14. Паж

На второе утро по прибытии в Лондон за Дрейком прислали из дворца. Приехал какой-то чопорный франт, разодетый, как тот индейский царек, которого сэр Френсис видел в Америке. Он влетел в гостиную и прямо с порога объявил:

– Вас немедленно требует к себе Ее Величество королева.

Дрейк, читавший книгу, даже не поднял глаз.

– Я к вам обращаюсь! – повысил голос франт. – Извольте отвечать!

Джон, находящийся в той же комнате, с интересом наблюдал за происходящим.

– Вы слышите меня или нет?! – Гонец аж кипел от негодования.

– Ох, ну что ты будешь делать с этими невежами! – вздохнул сэр Френсис, нехотя отложил книгу, встал, подошел к франту, схватил его и, приподняв два раза, швырнул с лестницы.

– Я не верю, – крикнул он вслед катящемуся вверх тормашками юнцу, – что на службе у королевы могут находиться такие грубияны! Извольте подняться еще раз и разговаривать со мной, как подобает разговаривать с дворянином, а не со скотиной!

Ко двору он прибыл через час. Гордо прошествовал по приемному залу, где толпились придворные, отпихнул гвардейца, который вознамерился было преградить ему путь, и открыл дверь.

– Сэр Френсис Дрейк! – выкрикнул он сам вместо камердинера.

Елизавета с самого утра пребывала в волнении. Весть о том, что Дрейк благополучно достиг берегов туманного Альбиона, не давала ей покоя.

– Ну где же вы так долго пропадали? – Она сама поднялась ему навстречу. – Мой дорогой пират, без вас нам было скучно. Садитесь вот здесь и рассказывайте. Эй, кто-нибудь, принесите нам вина.

Фрейлины засуетились, забегали, и на столе появился поднос с вином и фруктами.

– Позвольте мне сначала преподнести вам небольшой подарок в знак моего почтения. – Дрейк хлопнул в ладоши, и в зал вошел Джон с подносом, накрытым куском красного бархата.

– Что это? Как интересно! – Елизавета встала и сдернула шелк. – Ах!..

На подносе стояла корона из чистого золота, сплошь усыпанная рубинами, самый большой из которых был величиной с голубиное яйцо да еще обработан каким-то особенным способом. Королева, приняв ее, бросилась к зеркалу и стала примерять, вертя на голове то так, то эдак. По части моды и всяческих украшений все женщины на свете одинаковы, будь то дикарка Нового Света или английская королева.

– Это чудесно, сэр Френсис, – щебетала она, – это просто великолепно.

– Но и это еще не все. Сегодня, я слышал, у Вашего Величества во дворце бал. К балу я привез вам цветы, которых нет не только в Англии, не только в Европе и в Азии, но даже и в Африке. Вот они. – И Дрейк протянул королеве довольно миленькие бело-голубые цветочки.

– А что это за цветы? Они так красивы. – Елизавета с интересом рассматривала букет.

– Это цветы растения, которое местные жители Америки потребляют в пищу. Оно довольно приятно на вкус, его можно и варить, и жарить. Я привез несколько мешков клубней этого растения и хочу подарить вашему садовнику.

– Какие миленькие, – еще раз повторила королева. – Я непременно приколю их к своему платью сегодня вечером, все просто умрут от зависти. И прикажу садовнику засадить ими весь сад. Как они называются?

– Местные жители называют их «потейто». – Дрейк поклонился.

Потом он рассказывал Елизавете о том, что господство испанцев в Америке не так уж сильно, как они утверждают, о том, что в Магеллановом проливе вовсе нет никого сильного течения, не позволяющего кораблям возвращаться, что им были присоединены к Короне новые земли, которым было дано название «Новый Альбион», что тернатский султан Баабула готов торговать с англичанами и согласен на то, чтоб они построили на острове свой форт. Но все это мало интересовало Елизавету. Она больше спрашивала, какие в Америке носят платья и правда ли, что там золото валяется прямо под ногами. Много небылиц Дрейк опроверг, но рассказал такую, над которой королева смеялась целых пять минут – оказывается, в южном полушарии летом бывает холодно, а зимой жарко. Она готова была поверить многому, но только не в эту сказку.

А вечером давали бал. Была приглашена вся лондонская знать, все иностранные послы, все придворные. Сэр Френсис Дрейк, хоть и не имел никакого сановного титула, получил приглашение в числе первых.

Елизавета блистала своей красотой. В новом белоснежном платье и с букетом диковинных цветов, приколотым к лацкану, она была неотразима. Дрейк всюду следовал за ней, она представляла его каждому как самого отважного человека в королевстве.

Наконец очередь дошла до посла Испании.

– Хочу представить вам своего друга, сэра Френсиса Дрейка, отважного мореплавателя, который целых два года совершал путешествие только для того, чтобы привезти мне этот красивый букет, – произнесла Елизавета.

Посол покраснел, потом побледнел, лицо его вытянулось.

– Я бы охарактеризовал этого человека несколько иначе, – процедил он сквозь зубы. – Я бы сказал, что это самый главный вор Англии, который, пользуясь вашим доверием, творил страшные злодеяния в наших владениях.

– Весьма благодарен за столь лестный отзыв. – Дрейк насмешливо улыбнулся и слегка поклонился.

Королева просто сияла от удовольствия. Не часто ей удавалось так больно уколоть посла державы, с которой они находились в довольно натянутых отношениях.

Танцевать Дрейк не мог из-за своей хромоты и поэтому только наблюдал за всем происходящим со стороны. Все дела с пайщиками были улажены, деньги были возвращены не только с процентами, но и с внушительной премией сверх того. Теперь сэр Френсис с удовольствием наблюдал, как его паж Джон заигрывает с хорошенькой фрейлиной, что-то страстно рассказывая про свои похождения. Фрейлина с восхищением взирала на массивную золотую цепь, весом не менее двух фунтов, украшавшую грудь пажа (когда-то сам Дрейк подарил ее Джону). А паж, небось, приписал себе все подвиги, какие только были совершены за два года, да еще, небось, и прибавил столько же.

А под утро, после танцев и пышного фейерверка, когда все уже расходились и Дрейк собирался ехать домой, чтобы хорошенько выспаться, к нему опять подошел тот самый франт, которого он спустил с лестницы. Но отнюдь не так развязно, а на полусогнутых ногах, подобострастно выгнув спинку.

– Прошу простить меня, сэр Френсис, – залепетал он ангельским голоском, – но Ее Величество просит вас остаться еще на некоторое время. Она хотела бы перекинуться с вами парой слов.

– Ну, конечно, что за вопрос, дружище! – Дрейк по-приятельски хлопнул франта по спине, отчего тот пошатнулся. – Где она?

– Ее Величество в зимнем саду.

Королева сидела на скамейке и задумчиво смотрела на воду маленького пруда, когда Дрейк подошел к ней.

– Вы звали меня, Ваше Величество?

– Садитесь вот тут. – Тон ее был не таким приветливым, как давеча. – Скажите, сэр Френсис, сколько драгоценностей вы привезли из этого похода? Ходят слухи, что вы стали обладателем не только короны и этих цветочков. А ведь между нами был уговор, что все, приобретенное во время путешествия, вы сдаете в казну и получаете половину прибыли.

Дрейк на секунду растерялся. Но только на секунду.

– Ну вот, – нашелся он наконец, – кто-то своим длинным языком испортил самый главный сюрприз, который я хотел вам преподнести. Из Плимута сюда идет «Золотая лань». Идет она очень медленно, потому что трюмы ее полны серебряных слитков. Она нагружена так сильно, что, того и гляди, может перевернуться.

– Правда? – удивленно воскликнула Елизавета.

– А вы могли подумать, что я решил обмануть свою королеву? – обиделся Дрейк.

– Но… – Елизавета запнулась. – Но поговаривают, что вместе с «Золотой ланью» вели на буксире еще один корабль, испанский галеон, на котором тоже было полно добра. Это так?

Дрейк искренне рассмеялся.

– Простите меня за мое веселье, – сказал он, успокоившись, – но эту историю вам рассказала одна из ваших фрейлин, ведь так?

– Да, так.

– А ей эту небылицу поведал мой паж Джон, который ухлестывал за ней весь вечер. Наплел про несметные богатства, которые он захватил в боях с кровожадными испанцами. Да, мы действительно тянули на буксире галеон, лишь потому, что за два года путешествия «Золотая лань» сильно обветшала и могла пойти ко дну. Но, по счастью, этого не случилось, а вот галеон затонул в первый же шторм, поскольку сильно пострадал при нашем нападении. Простите моему пажу его молодость и привычку несколько преувеличивать наши подвиги.

– Это правда? – спросила Елизавета.

– Готов поклясться на распятии, Ваше Величество, – искренне произнес Дрейк.

– Ах, Френсис, вы так много сделали для меня, для Королевства, что я хочу присвоить вам звание адмирала. Пусть ваши подчиненные называют вас так по праву, – сказала она и протянула руку для поцелуя, давая понять, что аудиенция закончена.

Домой Дрейк приехал, просто зеленый от злости. Влетел в гостиную и прямо с порога крикнул швейцару:

– Позвать мне сюда этого сосунка Джона!

– Но он еще не возвращался, – испуганно пробормотал старик.

– Как это?! Почему?!

– Не знаю…

– Должен знать, старый башмак! – От увесистого удара, кулаком в лоб старик повалился на землю и быстро пополз прочь, спеша поскорее укрыться от гнева хозяина.

Джон вернулся только к обеду. Глаза у него были красные, сразу было видно, что он не спал. Дрейк встретил его в библиотеке.

– Как провел время, мой мальчик? – приветливо спросил он. – Бьюсь об заклад, что тебе не давала уснуть та прелестная фрейлина, вокруг которой ты весь вечер крутился вчера на балу.

Джон покраснел и стыдливо опустил глаза.

– Простите, сэр, но я думал, что вы проспите до вечера, поэтому позволил себе вернуться так поздно.

– Ничего страшного, дружище. – Дрейк встал и похлопал его по плечу. – В молодости всегда тянет погулять в обществе красивых дам. Только к моим годам начинаешь понимать, что все это не так уж и интересно. Утром наш корабль прибыл в Лондон. Предлагаю тебе прогуляться и посмотреть, как проходит разгрузка. Я понимаю, что с гораздо большим удовольствием ты завалился бы сейчас в постель, но служба превыше всего.

– Да, конечно, сэр, я готов.

Разгрузка шла полным ходом. Серебро перекладывали на телеги и в сопровождении охраны доставляли прямо во дворец. При этом присутствовал сам казначей королевы. Завидев карету Дрейка, он поспешил к нему.

– Рад приветствовать вас! – закричал он еще издали. – Простите, что разгрузка началась до вашего приезда, но Ее Величеству уж очень нс терпелось подержать в руках хоть один серебряный слиток, привезенный вами.

– Ничего не имею против, – ответил Дрейк и поднялся на борт вместе с пажом. Матросы тут же побросали работу и замерли, обнажив головы. Работу продолжили только после того, как адмирал со своим пажом проследовали в каюту.

Дрейк занялся какими-то документами, а Джон стоял рядом и ждал, не понимая, зачем адмирал потащил его на корабль.

– Скажи, мой мальчик, что ты наплел своей подружке про тот галеон, который мы тащили на буксире? – спросил он, наконец оторвавшись от бумаг.

– Ничего, сэр. Только правду, и больше ничего.

– Ну, и какую же правду ты рассказал? – Дрейк улыбнулся.

От этой улыбки у Джона по спине побежали мурашки. Он хотел было ответить, но поперхнулся и закашлялся.

– Успокойся, не нервничай. Я тебя совсем не ругаю, просто хочу знать, что ты ей наговорил.

– Ну, я рассказал, как мы гнались за ним целых два месяца, как они подумали, что мы тоже испанцы и подпустили нас близко, как храбро вы сражались и что вас чуть не убили.

– А потом?

– Потом я рассказал, что на галеоне оказалось столько добра, что мы бы пошли ко дну три раза, если бы вздумали перегрузить все в наши трюмы.

– Мальчик мой, разве я не учил тебя держать язык за зубами? – Сэр Френсис укоризненно покачал головой. – Ты даже не представляешь, в какое дурацкое положение ты меня вчера поставил.

– Простите, сэр, я даже не думал, что… – испуганно залепетал юноша.

– А ты должен думать всегда. Я хотел сделать своей королеве сюрприз, а ты все испортил. Получилось, будто я хотел присвоить добро, а меня вывели на чистую воду. Не желаю тебе когда-нибудь оказаться в подобном положении. И впредь никогда…

Тут в дверь постучали, и в комнату вошел юнга.

– Прошу прощения, адмирал, там казначей просил…

– Подожди, Питер, не перебивай, – сказал Дрейк, встал из-за стола, подошел к Джону и обнял его за плечи. – Так ты меня понял, мой мальчик?

– Да, сэр, я все понял! – с волнением воскликнул паж.

– Вот и отлично. Нехорошо умирать, так ничего и не поняв в этой жизни. – С этими словами адмирал выдернул из ножен узкий кинжал и вонзил Джону прямо в сердце. Юноша рухнул на пол, как подкошенный.

– Вот так-то лучше. – Дрейк вытер с кинжала кровь и спрятал его обратно в ножны. Взгляд его упал на юнгу. Бедный Питер едва стоял на ногах, готовый вот-вот упасть в обморок.

– Успокойся, мальчик. – Дрейк ласково улыбнулся. – Чем быстрее ты привыкнешь к виду крови, тем большего добьешься в этой жизни…

На следующий день в королевском дворце состоялась церемония посвящения сэра Френсиса Дрейка в рыцари Ее Величества королевы Англии. Елизавета была в новой короне, которую ей подарил новоявленный адмирал. Она коснулась мечом плеча Дрейка, и он произнес торжественную клятву.

После церемонии королева спросила:

– Сэр Френсис, а где же ваш врунишка-паж? Моя фрейлина уже несколько раз просила узнать, почему он не с вами.

Дрейк удрученно вздохнул и развел руками.

– Джон попросил отпустить его со службы. Он хотел съездить домой в Кент и навестить родителей. Но я уже подобрал себе нового пажа, и он нисколько не хуже прежнего, к тому же совершенно не умеет сочинять сказки. Уверяю вас, вашей фрейлине он понравится. Эй, Питер, где ты?

Питер подбежал к своему господину и низко поклонился королеве. На груди у него красовалась массивная золотая цепь, весившая по крайней мере фунта два…

Глава 15. Социалисты

Вообще-то Никита был довольно равнодушен к женскому полу. Он никогда не ходил на разные вечеринки и балы, устраиваемые родителями его сверстниц, чтобы подыскать дочерям подходящую партию. Занятия его любимой историей доставляли ему гораздо большее удовольствие. И пока его однокашники влюблялись, писали друг другу страстные послания и переживали душевные драмы, Никита штудировал Тацита, Плутарха и Иосифа Флавия. Правда, иной раз он чувствовал на себе томные взгляды прохожих барышень, и жаркие взгляды эти вызывали в душе его ответный трепет, но он тут же забывал о них, уходя в мир античных героев, римских императоров и средневековых рыцарей.

Однажды, правда, Палашке, бойкой прачке с заднего двора, удалось-таки заманить его в баньку.

Выйдя оттуда, Никита еще долго вспоминал распаренное, облепленное мокрыми волосами, тело Палашки, ее поцелуи и ласковые объятия. Однако, как ни странно, этот опыт не пробудил в нем сколько-нибудь существенного интереса к женщинам. Скорее, он рассматривал этот случай как своего рода научный эксперимент.

Анализируя же свои мысли за прошедший день Никита с удивлением обнаружил, что в основном они адресовались прекрасной незнакомке. Более того, они рождали в нем какое-то новое, доселе неизведанное чувство. Будь Никита хоть немного поопытней, он сразу бы смекнул, что к чему…

Наутро он умылся, аккуратно причесался и, прихватив книгу, отправился на Пречистенку. Доходный дом Солодовникова удалось отыскать без труда. Поднявшись на третий этаж, он подошел к двери с медной табличкой, на которой было выгравировано: «Профессор А. И. Рождественский». Нажав на электрический звонок, Никита невольно прислушался к странным звукам, доносившимся из-за двери. Громкий мужской бас перемежался односложными женскими восклицаниями. Внезапно дверь распахнулась, и на Никиту прямо-таки наскочил тот самый мужчина с бородкой, которого он видел вчера в обществе незнакомки.

– Ага! – закричал он, хватая Никиту за плечи. – Вот и он!

– Ну я же вам говорила, Александр Иванович, что сегодня кто-нибудь да появится, – послышался из глубины квартиры женский голос.

– Прекрасно, – загремел профессор Рождественский, рассматривая Никиту. – Высокий лоб. Глаза с признаками интеллекта. Как раз то, что нужно. Вы ко мне?

– Д-да, – промямлил Никита.

– Хорошо, хорошо, милости просим, молодой человек!

Профессор схватил Никиту за грудки и, втащив за порог, поволок через всю квартиру, пока они не очутились в небольшой комнате, уставленной шкафами с бесчисленными папками и большим письменным столом, заваленным бумагами.

– Вот, – сказал профессор, указывая пальцем на стол. – Видите? И это всего за неделю. Так что приступайте к работе немедленно. Письма от ученых, академиков и из университетов – в одну кучку. Из-за границы – отдельно. Циркуляры из министерства просвещения – в мусорную корзину. Приглашения и просьбы о консультации – сюда. Как вас зовут?

– Никита. – Он не понимал ровным счетом ничего.

– Очень хорошо. Так вот, Никита. Это – мои ответы. Их надобно вложить в конверты, надписать адреса и отправить по почте. Все ясно?

– Да, но…

– Что? Вас интересуют условия? Так в объявлении же все указано. 25 рублей жалованья в месяц и полный пансион. Лариса покажет вам вашу комнату. Вы студент?

– Нет пока.

– Ну, ничего, ничего. Осваивайтесь, а я пошел на ученый совет.

И он умчался, оставив Никиту одного в комнате. «Ну и дела, – подумал он. – Видимо, профессор принял меня за пришедшего по объявлению».

За спиной послышался шорох. Никита обернулся и… В дверях стояла та самая незнакомка.

– Здравствуйте, – произнесла она звонким голосом. – А вы наш новый письмоводитель?

– Ну… в общем… да.

Она переступила порог и подошла к Никите.

– Я – Катя Рождественская. – Она протянула ему руку.

– Никита Назаров, – ответил он, с опаской принимая ее ладонь – прохладную и очень нежную.

– А почему вы такой красный? Волнуетесь? Не надо. Папа только с виду такой строгий, а вообще-то он очень добрый. Главное – это чтобы письма были в порядке. А то бывший письмоводитель уехал в провинцию, а Лариса, служанка наша, вовремя объявление не дала. Вот он и раскричался. Ой! – всплеснула она руками, заметив в руках Никиты свою книжку. – Где вы ее нашли?

– В парке…

– Так я и знала. Представляете – сижу я в беседке, и вдруг ко мне приближается страшный бродяга с повязкой на голове. Волосы – во все стороны, борода до пояса, одноглазый. Мне даже показалось, что у него в руках был нож! Да-да, вот такой широкий клинок. Я, конечно, пустилась наутек. А вы, наверное, позже там были и нашли книжку.

– Да… – Никита был настолько поражен красочным описанием собственной внешности, что, конечно же, не рискнул рассказать девушке, кто был в действительности этот страшный бродяга. «Почему одноглазый?» – лишь подумал он.

К тому же девушка переключилась на другие темы. Она говорила без умолку, не давая Никите вымолвить ни слова. Потом она потащила его пить чай.

«В конце концов, почему бы и нет? – размышлял Никита, слушая бесконечные рассказы профессорской дочки о том, сколько их Мурка родила котят и как на прошлой неделе рядом с их домом перевернулся тарантас. – Раз уж так сложилось, почему бы не остаться? Профессор, судя по всему, человек хороший, жить есть где. А отцу я письмо напишу».

Но главная причина того, что Никита остался, была в другом. И вряд ли Никита даже самому себе признался бы в ее существовании. Особенно сейчас, когда так близко, на расстоянии вытянутой руки, искрились голубые глаза Кати Рождественской…

Прошло три месяца. Никита сидел в черном студенческом сюртучке за письменным столом в своей комнате и, глядя на веселые огоньки в топке большой, выложенной расписными изразцами, голландской печки, сочинял письмо Степану Афанасьевичу.

«Дорогой папенька! Простите великодушно за долгое молчание, но обстоятельства складывались так, что написать все было недосуг. С радостью сообщаю вам, что я поступил в университет! Правда, не в Санкт-Петербургский, а в Московский, что, как мне кажется, не так уж и важно. Кроме того, я служу письмоводителем у профессора Рождественского, ученого-историка с мировым именем, который и оказал мне неоценимую услугу при поступлении в университет, так как я опоздал ко вступительным экзаменам и потребовалась небольшая протекция, чтобы я смог сдать их позже.

Живу я хорошо, на полном пансионе, ни в чем не нуждаюсь. Правда, работы бывает иной раз много – у профессора большая переписка, и каждый день приходит по почте целая гора писем…»

Написав еще несколько строк, Никита в задумчивости погрыз перо, затем вложил листок в конверт, запечатал сургучом и крупным почерком надписал адрес.

Он не рискнул написать, что, вопреки воле отца, поступил на исторический факультет. Не рассказал он и о своих злоключениях в подземелье. И конечно, в письме не было ни строчки о том, что Никита приобрел нового друга, а возможно (он очень надеялся на это) – невесту. Конечно же, ею была Катенька Рождественская.

За прошедшие месяцы молодые люди весьма привязались друг к другу. Уже были и длинные прогулки по бульварам и Нескучному саду, легкие касания краями одежды, как будто случайные встречи рук в сумерках, бесконечные разговоры по ночам, когда весь дом уже давно спал. И даже радость первого, пьянящего поцелуя испытали они. Надо сказать, что профессор Рождественский, который ценил в людях превыше всего интеллект, весьма благосклонно относился к своему новому, умному и старательному, письмоводителю. И перспектива иметь его в качестве жениха своей дочери, видимо, его вполне устраивала.

Катя росла без матери, которая умерла при родах ее. Воспитываемая отцом, она унаследовала от него легкость характера и веселый, жизнерадостный нрав. Александр Иванович был ярым сторонником женского просвещения, и поэтому на следующий год Катя должна была поступать в институт. Она была образованной девушкой и тоже интересовалась историей. Они частенько сиживали за столом голова к голове, читая рассказы из античной истории и представляя себя легендарными героями Спарты или римскими патрициями времен триумвирата… Катя, затаив дыхание, слушала рассказы Никиты о знаменитых правителях и полководцах, обо всем том, что он узнавал на блестящих лекциях Владимира Осиповича Ключевского. Когда же она узнала, что на глубине двух саженей от поверхности земли почти вся Москва пронизана сетью подземных катакомб, у Катеньки в глазах появился яркий блеск. Надо ли говорить, что и она без ума влюбилась в высокого, статного Никиту, который, к тому же, оказался покорителем таинственных подземелий…

Никита был совершенно счастлив. Его жизнь в Москве была интересной и наполненной, в отличие от однообразного существования в Спасске. Общение с Катей, учеба в университете, разбор профессорской почты, долгие разговоры с ним за чаем о той или иной исторической проблеме занимали почти все его время. И все-таки вскоре в жизни Никиты появился еще один интерес…

Как-то раз, на перемене после коллоквиума по древней истории, к Никите подошел низкорослый, тщедушный человечек с черными, как смоль, кучерявыми волосами, реденькой бородкой и черными же бегающими глазками.

– Да, – сказал он безо всякого вступления. – Здорово вы их!

– Кого это «их»? – не понял Никита.

– Ну, этих. Эксплуататоров трудового народа. Слышал я, как вы о восстании Спартака рассказывали. Сколько пафоса и негодования! Особенно мне понравилась вот эта ваша фраза: «Спартак был первым революционером, сделавшим попытку сбросить с себя гнет абсолютизма». Это сильно! Я сразу понял, что вы – наш человек.

– Вообще-то я такого не говорил вовсе, – попробовал возразить Никита. – И потом, чей это «наш»?

– Не говорили – значит подразумевали, – безапелляционно заявил чернявый. – А «наш»… – Он огляделся по сторонам, придвинулся поближе к Никите и стал на цыпочки, чтобы достать до его уха. – «Наш», – прошептал он, – это входящий в славную когорту верных сынов России, стремящихся вырвать ее из лап самодержавия и векового рабства царизма. Я хочу сказать, что вы близки по духу нам, тем, которые хотят изменить существующий государственный строй, когда люди труда получают копейки, а кучка дворян и помещиков во главе с царем богатеют на людских костях. Сергея Нечаева читали, надеюсь? «Катехизис революционера»?

Произнеся эту тираду, человечек с облегчением опустился на полную ступню и устремил на Никиту пронзительный взгляд.

Вообще-то Никита уже не раз слышал о том, что в студенческой среде существуют тайные социалистические кружки, на заседаниях которых звучат призывы к свержению существующей власти и даже ко всеобщему террору. О них говорили вполголоса, членов этих кружков окружал романтический ореол. В печати то и дело сообщали о покушениях на министров, градоначальников и даже придворных. Ходили слухи, что это дело рук именно марксистов. Никиту всегда тянуло ко всяким приключениям, и поэтому он заинтересовался странными речами чернявого.

– И как вы собираетесь изменить существующий порядок?

Незнакомец снова встал на цыпочки и зашептал на ухо Никите:

– Путем пролетарской революции. Как вас зовут?

– Никитой.

– Я – Зиновий Синявский. Не слышали? Можно просто Зяма. Я вижу, товарищ, что на вас можно положиться. Держите.

Он незаметно сунул Никите в руку пару каких-то брошюр.

– Завтра, Никита, – продолжал Синявский, – приходите в шесть часов вечера на Сухаревку. Я вас там встречу у башни. Состоится заседание нашего кружка. Придете?

Никита помялся, но в итоге согласно кивнул. Зяма Синявский облегченно вздохнул.

– Вот и отлично! Да, чуть не забыл. Если вы пожертвуете три рубля на нужды борцов с самодержавием, революция вас не забудет. – И, сделав небольшую паузу, он добавил: – Брошюрки, знаете ли, из-за границы доставлять приходится. Контрабандой-с!

Никита вручил деньги, и Зяма долго тряс ему руку, повторяя:

– О нашем разговоре – никому ни слова. Запомните – полная конспирация.

И он пошел по коридору, поминутно оборачиваясь и прижимая указательный палец к губам.

Придя домой, Никита внимательно рассмотрел брошюрки, которые ему всучил Зяма Синявский. Первая была очень тонкая и называлась «Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов». Автором был некий Ильин. Вторая была чуть потолще. «Манифест Коммунистической партии» – стояло на обложке. Она содержала довольно невразумительный текст, начинающийся с весьма странной фразы: «Призрак бродит по Европе…»

Остаток вечера и весь следующий день Никита размышлял над тем, идти ему на собрание социалистического кружка или нет. И все-таки любопытство взяло верх, и на следующий день он стоял у Сухаревской башни.

Домой Никита вернулся поздно и в глубокой задумчивости. Вдохновенные речи ораторов произвели на него сильное впечатление. Особенно ему запомнился один – седой, в шрамах, поминутно перебивающий выступающих.

– Резать вас всех – буржуи!

Или:

– Студентов мы в социальную революцию не пустим!

А одного из них даже обозвал «политической проституткой».

Никто ему ничего возразить не смел. Видимо, это был авторитет.

«А что? – думал Никита после посещения кружка. – Может, и впрямь Россия изнывает в оковах самовластия? Или, как там говорили, «под гнетом царизма»? Они ж хотят людям свободу дать. А свобода – она завсегда всем нужна…»

Никита пошел и на следующее заседание кружка. А потом вообще стал постоянным его членом. Пропагандисты типа Зямы Синявского свое дело знали, и вскоре скромный, порядочный и к тому же влюбленный студент университета превратился в пламенного борца за права рабочих масс. Катенька очень удивлялась, замечая в его глазах нездоровый блеск. И даже иногда обижалась. Но Никита этого не чувствовал. Теперь он боролся с ее «политической несознательностью».