Текст книги "Любовь и золото"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава 8. Добыча

Два дня шли на полных парусах, даже не заглянув в трюмы захваченного галеона.

Это были трудные два дня – мало кто спал на «Золотой лани». Под всякими предлогами моряки тянулись к корме, чтобы убедиться, что трофей послушно следует за кораблем.

Тем временем адмирал принимал испанских офицеров в своей каюте как самых дорогих гостей, будто и забыл, что совсем недавно готов был снести голову каждому из них. О грузе, который перевозил талион, не было произнесено ни единого слова. Говорили о чем угодно – о моде, о ценах на пряности на индийском побережье, о возможности заключения мирного соглашения между испанским и английским монархами. В каюте адмирала целый день играл оркестр из трех человек, и господа могли часами наслаждаться музыкой.

Наутро третьего дня Дрейк собрал испанцев у себя в каюте и спросил:

– Господа, не желаете ли совершить небольшую экскурсию? Я со своим экипажем намереваюсь обыскать галеон, вот и подумал – может быть, вам захочется отправиться туда, захватить что-нибудь из личных вещей.

Ни один из пленных не проронил ни слова, своим молчанием давая понять, что все будет зависеть от желания адмирала.

– Ну вот и отлично, – заулыбался Дрейк. – Я рад, что вы согласились меня сопровождать. До сих пор вы были моими гостями, а теперь я буду вашим.

– Мы не гости тут, негодяй, а пленники, – злобно прошептал кто-то.

Адмирал еле заметно вздрогнул, но, не подав виду, что что-то слышал, встал и молча вышел из каюты.

Призовая команда для похода на галеон была уже готова. Всю ночь матросы разыгрывали в кости места в этой команде, всем хотелось порыскать по кораблю и набить карманы добычей – привилегия первых, помимо общей доли.

Быстро погрузились в шлюпки и отчалили.

– Как только поднимемся на борт, сразу взять пленных под стражу и отправить в трюм к матросам, – тихо прошептал адмирал на ухо одному из офицеров.

– Будет сделано, сэр.

Палуба была черна от крови. Ее не успели смыть водой, поэтому по всему кораблю расползалось жуткое зловоние, вечный спутник смерти.

Как только испанцы ступили на свой корабль, их тут же окружили матросы с мушкетами.

– А теперь, господа, я думаю, вам пора навестить своих подчиненных, – сказал Дрейк и весело засмеялся. Матросы дружно подхватили его смех.

– Сволочь, подлец, ты еще поплатишься за свои злодейства! – закричал один из испанцев, молодой идальго, почти еще мальчик. – И нечего было корчить из себя великодушного человека!

Лицо Дрейка перекосилось от злобы, он выхватил меч, подскочил к испанцу и с размаху снес ему голову. Алая кровь брызнула на камзол адмирала. Все остальные пленные в испуге шарахнулись в стороны.

– Кто-нибудь из вас еще хочет попрощаться со мной? – Дрейк с неприкрытой злобой посмотрел на пленников. – Тогда делайте это сейчас, больше у вас не будет такого шанса.

Все молчали.

– Увести их.

Потом начался грабеж. Матросы бросились в трюмы и по каютам. То и дело из разных концов галеона доносились радостные вопли:

– Золото! Золото! Серебро!

Дрейк пошел в каюту капитана и сам начал рыться в его сундуках. Сколько раз давал себе обещание не делать этого самому, но никогда не мог удержаться. Вот и теперь отыскал связку ключей и стал быстро, по очереди, отпирать сундуки.

Галеон оказался настоящей сокровищницей. В одной только каюте капитана хранилось четыре сундука, наполненных золотом и драгоценными камнями. Таких причудливых украшений сэр Френсис никогда раньше не видел. Он и представить не мог, что дикари Нового Света способны так искусно обрабатывать золото и драгоценные камни. Диковинные маски и амулеты просто поражали своим совершенством. В одном сундуке на самом верху лежала серебряная чаша, инкрустированная рубинами. Она была так красива, что Дрейк невольно взял ее в руки и залюбовался. Вдруг дверь распахнулась, и в каюту ввалился матрос.

– Адмирал! Там… – закричал было он, но тут взгляд матроса наткнулся на раскрытые сундуки и он невольно замолчал.

Дрейк подошел к нему, посмотрел прямо в глаза и приветливо спросил:

– Тебя, кажется, зовут Питер?

– Так точно, мой адмирал, – чеканно ответил матрос.

– Вот что, Питер. – Адмирал положил руку ему на плечо. – Скажи, тебе нравится эта чаша?

– Так точно, сэр. – У Питера от страха вмиг пересохло в горле.

– Ты получишь ее, если никому не скажешь о том, что здесь видел.

Питер молчал и ошарашенно пялился на своего адмирала.

– Ты меня хорошо понял?

– Да, сэр. Я никому не скажу.

– Вот и отлично. – Дрейк запер сундуки и спрятал ключи в карман. – А теперь докладывай, что там у вас случилось.

– Там… Вам лучше самому посмотреть, сэр. Там столько серебра, что мы не сможем взять его на борт…

Никогда в своей жизни Дрейку не приходилось видеть столько сокровищ в одном месте. Два трюма были до самого верха наполнены серебряными слитками, а в третьем они обнаружили сундуки с золотом и драгоценными камнями. В самом углу стояло массивное золотое распятие, усыпанное огромными изумрудами, самый большой из которых был величиной с голубиное яйцо. Распятие было так велико, что его не смогли бы поднять и три человека. Если все это погрузить на «Золотую лань», она тотчас пойдет ко дну.

– Что нам делать со всем этим? – спросил офицер, тяжело дыша.

Дрейк долго не мог ничего ответить. Смотрел на распятие, как заколдованный. Потом очнулся и спросил:

– Что на остальных трюмах?

– Пряности.

– Золото и серебро, сколько влезет, перегрузить к нам. Все лишнее из наших трюмов – за борт. Галеон потянем на буксире.

– Но, сэр…

– Сундуки из каюты капитана в мою каюту, там ценные навигационные карты. Из съестных припасов оставить только солонину и хлеб, – продолжал адмирал. – Снасти заменить, старые выбросить. Пушек оставить только половину, ядер и пороха тоже.

Офицер даже открыл рот от удивления.

– Выполнять. Приказать, чтоб подняли паруса. Часть команды отправить сюда, починить снасти и тоже поднять паруса. Мы отправляемся в Англию.

Все вокруг радостно заулыбались.

– А что делать с пленными? – спросил офицер.

– Я же сказал – все лишнее за борт. Дать им шлюпку и запас воды на неделю. Весла со шлюпки снять…

Вечером на построении Дрейк лично раздавал матросам причитающуюся им долю. Каждому по полной чаше серебряных монет. В качестве меры была та самая чаша, из капитанского сундука. Он медленно продвигался вдоль строя, ни на секунду не переставая говорить.

– Завтра мы отправляемся домой, в Англию. Мы хорошо поплавали в морях, немало пользы принесли нашему отечеству. Мы открыли новые земли и присоединили их к английским колониям, мы показали испанцам, что недолго им осталось хозяйничать тут и грабить бедных дикарей, которые еще не вкусили всех благ цивилизации. Скоро мы обогнем Землю, а это мало кому удавалось до сих пор. Мы везем столько трофеев, сколько не привозил ни один воин со времен Славного короля Артура. Но захватить трофей – не главное. Главное – доставить его в целости. Поэтому все вино будет вылито за борт, а вахты удвоены. Каждый из вас сегодня получит свою законную долю трофея, и я желаю вам, чтоб каждый благополучно довез ее до дома. Все! – Высыпав последнюю меру, Дрейк отдал чашу юнге. – Отнеси ее ко мне.

– Ур-ра адмиралу! – дружно закричали моряки.

Вечером Дрейк позвал пажа и приказал вызвать матроса по имени Питер.

– Вот твоя чаша, Питер, как я и обещал. – Он протянул ее матросу. – Ты никому ничего не сказал?

– Нет, сэр. Не знаю, как вас и благодарить за такой подарок. – Питер вертел изысканную вещь в своих огрубевших руках, любуясь ею и боясь ненароком испортить.

– Не стоит благодарности, я только выполняю обещание. Можешь идти. И позови юнгу.

– Есть, сэр! – рявкнул матрос и стремглав вылетел из каюты.

Через минуту тихонько постучали, и вошел юнга.

– Вы меня вызывали, сэр?

Дрейк долго молчал и сурово смотрел на парнишку, отчего тот сначала покраснел, а потом стал белым, как простыня.

– Днем на построении я отдал тебе серебряную чашу и приказал отнести в мою каюту. Ты выполнил приказ?

– Да, выполнил, – еле выговорил юнга.

– Ну и где же она?

Парнишка обвел каюту взглядом, боясь пошевелиться, и тихо сказал:

– Не знаю, сэр. Но я точно принес ее сюда и поставил на стол, клянусь Богом.

– Успокойся, я тебе верю. – Дрейк приветливо улыбнулся. – Но чаши, как видишь, нет. Куда же она могла подеваться?

– Не знаю, сэр.

Юнга был готов потерять сознание.

– Может, ее украли?

– Может быть, сэр.

Дрейк встал, прошелся по каюте в раздумий и наконец сказал:

– Передай мой приказ вахтенному офицеру и боцману обыскать всех. Ты держал чашу в руках и легко сможешь ее опознать. Если обнаружится, что ее действительно украли, виновного вздернуть на рее. Ты меня хорошо понял?

– Так точно, сэр.

– Тогда иди.

На следующее утро была казнь. Казнили за воровство третьего канонира Питера О’Нила. Чашу нашли у него. Нашли почти сразу, потому что этот глупый матрос и не думал ее прятать, а напротив, уверял, что ему подарил ее сам адмирал за верную службу. О’Нил был немало удивлен тем, что его схватили, и все отрицал до самого конца.

Казнили его перед строем, в назидание всем остальным. Воровство на кораблях во все времена наказывалось очень сурово. Матроса исповедовал корабельный священник, а потом под бой барабанов его повесили на рее, где он проболтался до первого шторма.

А после второго месяца пути на «Золотой лани» началась цинга. От одной солонины у матросов выпадали зубы, кровоточили десны, а потом они умирали. Так продолжалось до тех пор, пока не причалили к острову Тернате в Индийском океане, где смогли пополнить запасы. Отойдя от этого острова через несколько дней, они причалили к другому, необитаемому, острову, где вытащили «Золотую лань» на берег и в последний раз перед возвращением занялись ремонтом…

Глава 9. Спирька

«…Огромный зал, освещенный пылающими смоляными факелами, был полон. За продолговатым столом сидели два десятка рыцарей в железных латах. Еще столько же стояли за их спинами. По стенам на небольших скамеечках сидели несколько дам. Головы всех присутствующих были повернуты в одну сторону – в направлении большого камина, в котором на вертеле поджаривалась туша быка. Сбоку, рядом с замершими на месте собаками, примостилась парочка трубадуров. Все неотрывно смотрели на постепенно покрывающееся золотистой корочкой мясо, на жир» с шипением капающий в огонь.

Вдруг в зал вошел король. Зубчатая золотая корона на голове и горностаевая мантия не оставляли никакого сомнения в том, что это был действительно он. Вместо скипетра король держал в руках большую вилку с двумя длинными зубцами.

Подойдя к камину, он несколько раз ткнул вилкой в разные места туши. Затем, повернув голову к залу, громогласно объявил:

– Не откажите в любезности откушать, чем Бог послал!

Что тут началось! Рыцари повскакали со своих мест и, расталкивая друг друга, ринулись к камину. Пытаясь оторвать от туши куски, они падали, образовав грандиозную свалку. Другие, пытаясь залезть по чужим спинам, съезжали вниз, производя при этом страшный грохот своими тяжелыми доспехами…»

Никита открыл глаза. Металлический грохот не прекращался. Время от времени затихая, он сменялся новым, еще более сильным.

Ужасно болела голова.

Приподнявшись на локте, Никита огляделся вокруг. Он находился в маленькой комнате без окон, выложенной большими, грубо отесанными камнями. В углу чернел небольшой дверной проем. Единственным источником света была открытая дверца железной печки, в которой, потрескивая, горели поленья. Печка была снабжена уходящим в стену дымоходом. Света было совсем немного, однако Никита сумел разглядеть человека, склоненного над печкой. Это был одетый в лохмотья старик. Длинные седые волосы и борода едва не касались раскаленной печки. Сидя на корточках, старик что-то помешивал в большой чугунной сковороде. Судя по запаху, это было мясо.

Услышав шевеленье в углу, старик повернул голову к Никите:

– Ну что, очнулся, бедолага?

– Где я? – встревоженно спросил Никита. Снова откуда-то сверху послышался страшный грохот.

– Хе-хе, – продолжая помешивать свою стряпню, ухмыльнулся старик. – В подземелье, где же еще. Или бандюги, что тебе по башке настучали, еще и память отшибли? Забыл, как орал тут на всю Ивановскую: «Люди! Люди!..» Вот эти «люди» и пришли…

Никита ощупал свое тело. Голова была перевязана какой-то тряпицей. Все остальное вроде было цело Вот только…

– А где же моя одежда? – Никита лежал на старом соломенном матраце босой, в одной нижней рубахе и подштанниках…

Старик снова хихикнул:

– Чудак человек! Одежонка твоя давно на Хитровке продана. Сапоги, небось, новые были? Ну, поминай как звали. На-ка, надень пока.

И он кинул Никите старые, перевязанные веревками опорки. Сев на матрасе, Никита натянул их на босые ноги.

– И давно я тут?

– Да уж вторые сутки пошли, как я тебя подобрал. Кровищи было!.. Ну ничего, вроде жив. Пододвигайся, жрать будем.

Предложение было как нельзя кстати. Никита живо поднялся и подсел к печке.

– Держи. – Старик протянул ему старую, видавшую виды деревянную ложку. – Хлебай!

Вид у пищи, приготовленной стариком, был весьма неаппетитный. Несколько кусочков черного мяса плавали в мутной жиже, состоящей из распаренного хлеба, гороха и пшена. Заметив недоумение Никиты, старик пробурчал:

– Давай-давай. Объедки – высший сорт. Вчера в одном приличном трактире разжился.

С трудом проглотив первую ложку, Никита уже не мог остановиться и через минуту уплетал за обе щеки. Старик только посмеивался.

– И каким это ветром тебя занесло сюда? Человек ты, я вижу, нездешний. Студент, что ль?

Жадно глотая куски пищи, Никита поведал своему спасителю, как опоздал на поезд, как залез в подвал незнакомого дома. Старик только покачивал головой.

– Да, заблудиться здесь немудрено. Бывали случаи, что так и умирали от голода.

– А вы что, живете здесь?

– Живу. – Старик смастерил «козью ножку», и воздух наполнился запахом дешевой махорки. – А чего? Квартирную плату никто не требует. Тепло. Вот печку справил. Иногда, правда, заходят всякие. Вишь, воры тут часто краденое прячут. Глубоко, конечно, не забираются, это им ни к чему. Сложат вещички в углу, а я оттуда и беру кое-что. Так и перебиваюсь.

Оглядев жалкий костюм Никиты, а вернее его отсутствие, он заметил:

– Приодеться тебе неплохо было бы.

Он подошел к сваленной в углу куче тряпья и, покопавшись в ней, извлек потертые солдатские галифе, бумажную косоворотку неопределенного цвета и очень мятое, зато почти новое, темно-синее пальто.

– Хотел себе оставить, – сказал он о последнем. – Да давеча зипун хороший обнаружил. Ханурики тут рядом бросили.

Одевшись, Никита почувствовал себя увереннее. Кроме того, он незаметно от старика ощупал подкладку рубахи. Деньги были на месте.

– Как зовут-то тебя?

– Никита Назаров.

– Из купцов, значит. А я Спиридон Иваныч. Приказчики просто Спирькой кличут. Ну и что, купчик дальше делать-то будешь? Пачпорт был у тебя?

– Был…

– Да сплыл. А без пачпорта сейчас никуда. Даже на поезд не сядешь. Так что оставайся-ка ты, Никита, у меня. Вдвоем как-нибудь, авось, проживем.

Так Никита поселился в подземелье. Через несколько дней он вполне привык и к темноте, и к грохоту над головой – это, оказывается, на поверхности, по улице, проезжала карета или конка. Спиридон Иваныч добывал еду, а Никита сидел внизу, так как его разбитое лицо и отсутствие паспорта сразу бы вызвали подозрение у городовых. Конечно, он не скрыл от старика чудом сохранившихся денег и отпустил ему рублей семь на прокорм.

Сидя в темном подземелье, Никита не терял времени даром. Порасспросив старика об устройстве ходов, он почти все время посвящал разведке ближайших коридоров. А вскоре, совершенно освоившись, пускался в длительные подземные путешествия. Во время одного их них он набрел на собственный картуз, валяющийся в двух шагах от лестницы, по которой он впервые спустился под землю. «И как это я не нашел ее тогда?» – усмехался Никита, постепенно забывая то леденящее чувство страха, которое охватило его той злосчастной ночью.

А как-то раз в одном из ходов он заметил на земляном полу что-то блестящее. Подойдя поближе, он вскрикнул от радости. Это была его бронзовая иконка. А неподалеку валялся – видимо, тоже в спешке обороненный грабителями – паспорт.

– Ну и слава Богу, – сказал Спиридон Иваныч, когда Никита показал ему свои находки. – В наше время без пачпорта – считай, нет человека. А есть – милости просим, куда хошь. Хоть в трактир, хоть на постоялый двор.

За время своего вынужденного затворничества Никита научился неплохо ориентироваться в подземелье. И все-таки многое ему было непонятно.

– Спиридон Иваныч, – спрашивал он у старика во время нехитрой вечерней трапезы, – скажите, а вот зачем люди столько ходов под землей выкопали?

– А кто его знает, – хитро прищурившись, отвечал тот, затягиваясь «козьей ножкой». – Поначалу просто подвалы рыли, чтоб от врагов укрываться. Москву-то сколько раз приступом брали. Потом соединять подвалы начали. Вот при Иоанне Грозном, говорят, много ходов вырыли. Из любого старого дома лаз прокопан. Большинство, конечно, засыпали. Но кой-где они сохранились. Опричники очень подземелья жаловали. Шкилеты видал в кандалах? Их рук дело. Своих же и сажали. Вот что там среди костей было.

Он порылся в холщовом мешке, достал оттуда круглую бронзовую бляху и протянул ее Никите. На ней была грубо выбита собачья голова.

– Это был знак опричников, – продолжал старик. – Так что, подземелья не просто так рыли. Гляди-ка, что я давеча нашел. – Он извлек из мешка продолговатый предмет из тусклого металла.

– Ого! – изумился Никита. – Это же серебряная гривна!

– Вот-вот, о чем я и толкую.

– 1520 год, – прочитал Никита дату, выбитую на серебре. – Неужели почти четыреста лет этому подземелью?

– Даже больше. Москва-то когда была основана? Вот, считай, первые ходы тогда и вырыли. А еще, – старик понизил голос, – есть другая причина.

– ??

– Клады, – глухо прозвучал голос старика.

Никита почувствовал, что кровь приливает у него к голове. «Вот оно!»

Ведь не просто так поселился он в этом подземелье – авантюрная жилка играла в нем всегда.

– Сокровища несметные были тут в земле зарыты. Правда, думаю, что почти все уже растащили, но кое-кому везет и до сих пор. Вот в прошлом году один мазурик здесь шлялся, краденое прятал. Как-то раз от нечего делать взял и в стену ногой пнул. Кирпичи и обвалились. А там! Мать честная! Целый сундук золотых червонцев. Так теперь он фабрикантом заделался. Дом купил на Сретенке, собственный выезд держит. Как говорится, дуракам везет. А я мимо этого места триста раз ходил… Э-э, – махнул он рукой, – чего уж там говорить.

– А может, где-нибудь еще клады есть, – попытался успокоить его Никита. – Получше поискать – и найти можно.

Да нет, Никитушка. Клад – он всякому в руки не дается. Он сам владельца выбирает. Правда, непонятно как. Но есть поверье, что клады иногда опускаются в земле, а иногда поднимаются. И если тебя клад выберет, то сразу к поверхности ближе станет. А то и уголком наружу покажется. Вот так-то.

– А как же сделать так, чтобы он именно тебя выбрал?

– Э-э, брат. Это наука сложная. Хитрая наука. Однако кое-что и я знаю…

Глава 10. Учитель истории

Первое сентября семьдесят восьмого года прошло в спасской средней школе номер два как обычно – построение классов на расчерченном мелом асфальте, торжественная линейка, приветствия директора и завуча, трогательные слова недавних выпускников, напутствия ветеранов войны.

Стояла теплая, солнечная, располагающая к лени погода, и ученики седьмого «А» класса тосковали. Кому охота париться в душном классе вместо того, чтобы купаться до одури в городском пруду или играть в казаки-разбойники! Три летних месяца пробежали незаметно, впереди маячили скучнейшие школьные будни…

Первый урок – история СССР. Училка – омерзительная тетка, считавшая, что ее предмет самый главный, что без него невозможно жить. Занятия превращались в мученическую пытку. Оценивая скудные знания своих подопечных, она не знала жалости. Прошлый год больше половины учеников седьмого «А» закончили, имея по истории «пары», и пыхтели чуть ли не весь июнь, вытягивая «троечку».

Терпение класса лопнуло. Жестокая месть была намечена на первый день нового учебного года. В ход были пущены все методы психического воздействия – на учительском стуле покоилась канцелярская кнопка, классный журнал был натерт чесноком, мел источал запах мази Вишневского.

Но юных мстителей неожиданно постигло разочарование. Вслед за историчкой в кабинет вошел стеснительный молодой человек в сером костюмчике и со стареньким портфельчиком в руке. Его тяжелый подбородок обрамляла жиденькая, но аккуратно подстриженная бородка. Он посмотрел на учеников сквозь толстые линзы очков, прокашлялся и тихо сказал:

– Здрасьте, дети.

Дети молчали.

– Здравствуйте! – требовательно взвизгнула историчка. – С кем здороваются? Разве не с вами? Все вместе, по моей команде! И-и-и! – она взмахнула рукой.

– Здрась-те!!! – гаркнул класс.

– Вот такой у нас контингент… – шепнула историчка молодому человеку. – Противостояние по любому поводу… Все из-под палки…

– Да, я понимаю… – ответил одними губами тот.

– Бывает…

– Я хочу представить вам нового учителя истории! – громко и торжественно произнесла она. – Николай Иванович Бобров! Поступил к нам по распределению из Москвы! Прошу любить и жаловать.

Николай Иванович застенчиво поклонился.

– Можете радоваться, – продолжала историчка, – я от вас ухожу. Но знайте! Я буду рядом!

– В каком смысле? – поинтересовались с дальней парты.

– Кротов, опять ты? – Учительница бросила на мальчишку гневный взгляд. – Опять ты со своими неуместными вопросами? Что ты не понял?

– Странно получается… – Мальчик поднялся из-за парты. – Вроде вы от нас уходите… И вроде будете рядом…

– Объясняю для тупых: я буду преподавать в младших классах. Но с вас глаз не спущу! Я попросила Николая Ивановича, чтобы он лично сообщал мне об отстающих. Кстати, Кротов, я что-то твоего брата не вижу.

– Вадим болеет – ОРЗ. Всю прошедшую ночь я провел у его кровати, делая искусственное дыхание.

– Сядь, умник, – приказала историчка. – Без твоих шуточек как-нибудь обойдемся. – Пройдя в самый конец класса и тяжело плюхнувшись рядом с ненавистным Витей Кротовым, она обратилась к Николаю Ивановичу: – Прошу вас, начинайте. С вашего позволения, я поприсутствую. Мешать не буду.

– Пожалуйста-пожалуйста… – зарделся молодой человек. Он аккуратно положил портфель на учительский стол, тщательно протер очки кусочком замши, хрустнул костяшками пальцев, раздумывая, с чего бы начать.

– Вот… – наконец многозначительно изрек он. – Давайте знакомиться. Я буду называть фамилии, а вы будете вставать… Нет, поднимать руки… Хорошо?

Подобрав фалды пиджака, как это делают пианисты, он сел на стул, потянулся рукой к журналу, как вдруг… глаза его округлились. Сработала кнопка. По классу прокатился ехидный хохоток. Пусть оружие и перепутало жертву, но все равно – приятно.

– Ой! – Николай Иванович поморщился и поднес к близоруким глазам маленький кругляшок с хищно торчащим жалом. – Надо же…

– Кротов!!! – Историчка схватила Витю за мочку уха. – Твои штучки? Признавайся!

– А почему сразу «Кротов»? – стиснув зубы от боли, обиженно произнес мальчишка. – Что вы из меня все время крайнего делаете? Пустите! Вы не имеете права!

В это время Николай Иванович, открыв кондуит, громко чихнул. Затем еще раз. И еще.

Класс покатывался со смеху. Действие чеснока превзошло все ожидания.

– Чтоб завтра пришел отец… – угрожающе прошипела историчка, еще сильнее сжимая Витино ухо. – У нас с ним будет долгий разговор…

Когда Витя ввалился в дом и с раздосадованным криком: «Опять эта мудянка началась!» швырнул ранец на пол, Вадик лежал в своей кровати и в который уже раз перечитывал обожаемый им «Остров сокровищ». Его тонкая шея была укутана шерстяным платком, из-под мышки торчал градусник, а на тумбочке валялись таблетки и сопливый носовой платок. Окно было прикрыто – чтобы, не дай Бог, мальчика не продуло.

Кто бы мог подумать двенадцать лет назад, что из вечно плачущего, болезненного, диатезного Витеньки вырастет совершенно здоровый, розовощекий крепыш-непоседа! Чего нельзя сказать о Вадике. После тяжело перенесенной в первом классе кори мальчик умудрялся подхватить всякую, даже самую слабую и безобидную, инфекцию. У него был обязательный список болезней за год – четыре ангины, два воспаления легких, неисчислимое количество гриппов и простуд. Плюс ко всему он превратился в аллергика, врачи категорически запретили ему делать прививки.

Бабушка Анастасия Егоровна, или просто баба Настя, естественно, постарела, но держалась молодцом. Внуки души в ней не чаяли, обожали ее всем сердцем, особенно когда она пекла пироги со смородиной.

Витя сразу уловил знакомый и такой трепещущий в ноздрях запашок. Заглянул на кухню – так и есть, баба Настя возится у печи, гремит противнями. Ее лучше сейчас не отвлекать.

– Духотища у тебя, старик. – Витя распахнул окно, и в следующий миг комнатка Вадика наполнилась светом и щебетанием птиц.

– Ну, как там? – Болезненный братишка отложил книгу и кашлянул. – Что новенького?

– Учитель по истории новенький. – Витя уселся на подоконнике, выудил из кармашка форменного пиджачка папиросу, умело размял ее и закурил. При этом он глубоко (по-взрослому, как делает отец) затягивался.

– Да ты что! Быть не может… Шутишь, да?

– Очень надо. – Витя сплюнул через дырку между передними зубами. – Ты же шуток у нас не понимаешь. Николай Иванычем звать. Нормальный, вроде, мужик. Не то что эта… – Он вставил похабное словечко в адрес исторички. – Нехорошо получилось. Мы ж не знали, что он появится, вот и подложили на стул кнопку, да еще журнал чесноком измазали. Вот… Отца теперь вызывают…

– Что, Николай Иванович?

– Да нет. Эта… – Он подобрал другое, более удачное, на его взгляд, определение личности исторички.

– Отцу сегодня говорить нельзя. Сегодня получка – значит, пьяный будет.

– Очень я его испугался…

– Мало он тебе в прошлый раз всыпал?

– Ничего, шрамы украшают мужчину.

– Кстати, где ты берешь папиросы? – строго спросил Вадик. – Кто тебе дает?

– Секрет, – хитро сощурился Витя. – Выдашь еще, наябедничаешь…

– Когда это я ябедничал? – возмутился Вадик. – Когда я тебя выдавал? Скажи, когда?

– Все равно секрет… – и Витя дал понять брату, что тема исчерпана.

Отец, действительно, вернулся позже обычного и навеселе. За ужином Витя торжественно сообщил ему о случившемся в школе. Кротов-старший угрюмо посмотрел ему в глаза и начал вытаскивать брючный ремень. Анастасия Егоровна пыталась сдержать зятя, но безуспешно. Витя молча приспустил штаны, покорно улегся на деревянную лавку. Правосудие свершилось. Мальчишка не издал ни звука. Вадик даже не проснулся. Баба Настя плакала и причитала в своей комнатке.

– Спасибо тебе, батя, – тихо сказал Витя.

– Что мне с тобой делать? – Сергей обнял сына прижал его к груди. – Что мне с тобой делать? Бандюга ты мой ненаглядный…

Витя поморщился – от отца несло перегаром.

Вскоре Вадик поправился, пошел в школу и быстро наверстал упущенное. У него была замечательная черта – он не мог учиться плохо, даже если бы сильно захотел. Близнецы вновь сидели за одной партой. Странно, но в присутствии брата Витя менялся, он более не был классным заводилой и шутом, меньше проказничал и дрался на переменах, почти не хамил учителям и даже получал пятерки, будто Вадик сдерживал его бунтарские порывы своей добротой и меланхолической мягкостью.

Но за пределами школы мальчики вели совершенно разную жизнь. Витя никогда не делал домашние задания и вообще ни минуты не сидел на месте, часами где-то пропадал с компанией соседских мальчишек (один раз проболтался Вадику, что они втихаря от взрослых бренчат на гитаре, курят и даже выпивают, но точного места не назвал) и частенько возвращался домой весь в ссадинах, с «фонарем» под глазом и горделиво произносил, показывая распухший кулак:

– А как я ему весь хобот по морде размазал! Вадик же обожал читать про приключения и играть в солдатики. Целыми днями он мог не выходить из своей комнатки, разыгрывая грандиозные баталии, занимая вражеские города, в пух и прах разбивая армию противника. При этом он обычно озвучивал взрывы и выстрелы: «Ту-ду-ух! Бжды-ыч!» А пулемет строчил примерно так: «Ты-ды-ды-ды-ды! Фюить-фю-ить!»

Частенько от любимого занятия его отвлекала Наденька Осокина, ровесница Вадика. Ее отца, майора авиации, недавно перевели в Спасск и выделили ему квартиру в новой девятиэтажке, которую строили неподалеку, на месте снесенных старых бараков.

– Ты со мной дружишь? – спрашивала Наденька.

Вадик бросал солдатиков и шел с подружкой в огород играть в резиночку.

В редкие минуты, когда Витя не шлялся по окрестным дворам со своей компанией, он предлагал Вадику и Наденьке сразиться в войнушку. Для этого у него имелся целый склад огнестрельного оружия, выструганного из дерева. «Красноармейцы» Вадик и Наденька вели наступление на «фашиста» Витю. Как-то так получалось, что Наденьку всегда убивали первой, она не успевала сделать и двух выстрелов. Но что касается сохранения военной тайны – в этом у нее не было конкурентов. Недаром ее кумиром с самого раннего детства была Зоя Космодемьянская. Наденька молчала даже под пытками, которые ей устраивал изобретательный Витя, связывая девочке спереди руки и на несколько минут подвешивая ее под потолком коровника. А уж когда он сунул холодную скользкую лягушку Наденьке за пазуху, но она так и не ответила, где спрятала боевое знамя своего полка, мальчишка вынужден был признать:

– Во блин… Уважаю…

В одно из сентябрьских воскресений Вадик и Надя ползали на коленках по огороду, прокладывая магистраль для игрушечных машинок. Витька уже куда-то умчался со своими дружками, отец халтурил в автопарке, а баба Настя пекла пироги.

– Ой, страшный какой… – вдруг прошептала Наденька. Она боязливо покосилась на высокого бородатого мужчину, который стоял, оперевшись на изгородь и посматривая в сторону дома. – Кто это?

– Не знаю… – сразу испугался Вадик, но виду не подал. Он поднялся с колен, выпрямил спину и спросил нахально: – Дядя, а вам кого надо?

– Тебя как зовут, мальчик? – вопросом на вопрос ответил незнакомец.

– Вадик… Кротов…

– Зачем ты ему сказал? – Наденька потянула друга за штанину коротких брючек. – Зачем?

– Да ла-адно… – отмахнулся Вадик.

– А это твоя сестричка? – улыбнулся в бороду дядька.

– Не сестричка я! – вспыхнула Надя. – Не сестричка, понятно?

– А дома кто-нибудь есть? – продолжал странный допрос мужчина. – Или вы одни?

Надя начала медленно-медленно пятиться, а через секунду она уже бежала к крыльцу, крича во все горло: