Текст книги "Любовь и золото"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Глава 22. Вся жизнь впереди

Отгуляв выпускной вечер, счастливый, веселый и пьяный, теперь уже бывший десятый «А» неслышно брел по предрассветному Спасску. Торопиться действительно было некуда, ведь позади – школа, а впереди – вся жизнь. Эта ночь была гранью между прошлым и будущим, когда дети превращаются во взрослых людей.

– Куда-а уе-ехал цирк? О-он был еще вчера-а.1 – разносилось по погруженным в глубокий сон улицам фальшивое многоголосье.

Виктор и Вадим шли рядом, чуть поодаль от остальных. Шли молча, обнявшись за плечи и опустив головы. Через несколько часов они должны будут расстаться. Расстаться, как минимум, на долгих пять лет. В кармане пиджака, доставшегося Вадиму в наследство от отца, уже лежал билет в плацкартный вагон поезда «Новгород-Москва», проходящего через Налимск. Отправление – в девять ноль-ноль. Стоянка три минуты…

Вадим был уверен, что он обязательно поступит в МГУ, на исторический. Он должен поступить. Он поклялся в этом на могиле отца.

А Виктор не уезжал из родного Спасска. Он и рад был бы за оставшийся до армии год рвануть куда-нибудь на Крайний Север подзаработать, но не мог, не имел права. Анастасия Егоровна после трагической гибели зятя почти не вставала с кровати, и за ней требовался постоянный уход. Витя устроился в автопарк помощником механика, и рядом постоянно находился Роман Наливайко, превратившийся из командира в верного и закадычного друга. Бабушка получала крохотную пенсию, и если б не Витькины деньги, семья бы просто умерла с голоду.

Но вот десятый «А» вышел к набережной Савранки. Сизый туман стелился над спокойной, ровной гладью, легкий ветерок шелестел камышом, откуда-то издалека доносился тоскливый собачий лай.

Песня про цирк оборвалась на полуслове, стало тихо и грустно. Кто-то из девчонок всхлипнул.

– Хорошо-то как. – Вадим потянул ноздрями пропитанный цветочным ароматом воздух и, подтянув на коленях штаны (так учил Николай Иванович), сел на каменный парапет. – И уезжать никуда не хочется…

– Это ты сейчас такой, – улыбнулся Виктор. – Потому что настроение у всех соответствующее. Прощаются, как будто навсегда. Можно подумать, что завтра война начнется, никто друг друга на улице не встретит. Как же…

– Нет, правда… – Вадим подобрал с земли камешек, швырнул его в реку, дождался, когда раздастся характерное бульканье. – Здесь мой дом… А там, в Москве… Кто знает, как все сложится?.. Боюсь я, Витька.

– Брось… Ерунда какая…

– Никуда я не поеду!.. – с несвойственной ему твердостью в голосе вдруг сказал Вадим. – Никуда!..

…Витя проводил брата до остановки. Автобус отъезжал через пять минут. Говорить было не о чем…

– Письма шли почаще… – Витя крепко обнял Вадима. Ему даже показалось, что у того хрустнуло где-то в спине. – У тебя это хорошо получается, гуманитарий…

– Позаботься о бабушке, – наставлял его Вадим. – Ухаживай за ней, очень тебя прошу… Цветы на могиле отца поливай… Что еще?.. – Он помедлил, прежде чем продолжить. – Смотри, не впутайся в какое-нибудь дерьмо.

– Ты ж меня знаешь, – засмеялся Виктор.

– Вот именно, – многозначительно сказал Вадим. – Я тебя знаю…

Автобус чихнул выхлопными газами и медленно двинулся по размытой дождями грунтовой дороге в сторону Налимска. Витя еще какое-то время шел следом с поднятой вверх рукой и в запыленном квадрате окна видел лицо брата. Ему показалось, что Вадим плакал…

– Хорошие новости, – раздался вдруг за его спиной знакомый голос.

Виктор резко обернулся. Перед ним, сунув руки в карманы и пожевывая дымящуюся папиросу, стоял Роман Наливайко и как-то загадочно улыбался.

– Хорошие новости, говорю, – повторил он. – Наш общий знакомый объявился.

– Где? – Глаза Виктора моментально налились кровью, кулаки непроизвольно сжались. – Где эта тварь?

– Боров мне из армии письмецо нацарапал… – Роман вынул из-за пазухи сложенный вчетверо конверт. – Конкретного адреса нет, но кое-какие намеки имеются.

– Думаешь, они тайно от нас переписываются?

– Все может быть… Не мешало бы проверить…

Поезд прибыл в столицу в начале седьмого утра, и у Вадима было достаточно времени для того, чтобы осуществить свою заветную мечту. Он спустился в метро и за два с половиной часа, остававшихся до открытия канцелярии университета, умудрился несколько раз проехать по кольцевой линии. Он выходил на каждой станции и подолгу стоял посреди просторных светлых вестибюлей, с восхищением рассматривая скульптуры революционных матросов и громадные люстры, свешивающиеся с украшенного мозаичными полотнами потолка. Посещение ВДНХ он решил отложить до вечера, так сказать, на десерт.

Вадиму пришлось выстоять длинный хвост, прежде чем он сдал в канцелярию документы. Оказалось, что первый экзамен должен был состояться на следующий день, но Кротов совсем не нервничал и даже не счел нужным открыть учебник, чтобы освежить в памяти некоторые особо сложные правила русского языка – он и так все знал. И вера в свои познания не была простой бравадой. Вадим получил железную «пятерку» и воспринял это как должное. Его литературное сочинение было так же оценено на «отлично».

Когда на экзамене по истории, самом важном из всех, абитуриент Кротов вытянул билет и вызвался отвечать без подготовки, экзаменатор, толстый лысоватый дядечка лет пятидесяти, заглянул в анкету, и лицо его расплылось в приветливой улыбке.

– Так это вы и есть, тот самый Вадим Кротов? – склонившись над столом, не очень громко, скорее даже шепотом, спросил он.

– Тот самый?.. – растерялся Вадим. – Вероятно, вы меня с кем-то спутали…

– Об этом не может быть и речи, – продолжал шептать экзаменатор. – Николай Иванович Бобров в своем последнем письме очень хорошо описал внешние особенности своего любимого ученика. Ба, да вы уже получили два высших балла! Весьма похвально… Впрочем, иного я и не ожидал.

– Ох, Николай Иванович… – Вадим покраснел, почувствовав спиной недоуменные взгляды абитуриентов, которым еще предстояло отвечать. – Я же просил его…

– Сбегай, пожалуйста, в ларек… – Дядечка протянул своему помощнику деньги. – Сигареты кончились, понимаешь…

Когда второкурсник вышел из аудитории и плотно закрыл за собой дверь, экзаменатор поманил к себе коротким пальчиком Вадима и сказал ему на ухо.

– Ставлю тебе «пять». Спустись в студенческую столовую и подожди меня там.

Они сидели за столиком для педагогов. В столовой было пусто – все-таки каникулы. Экзаменатор, а его звали Альбертом Григорьевичем, черпал из стакана жирную сметану.

– Я преподаю политэкономию, наверняка Колька тебе рассказывал. Так вот – попадешь в мою группу, сделаю из тебя человека, – запальчиво говорил Альберт Григорьевич. – Ты комсомолец?

– Да, конечно… – кивнул Вадим.

– Это хорошо. Станешь комсоргом курса, выберем тебя старостой. Нам такие люди, как ты, позарез нужны. – Он провел ребром ладони по горлу.

– Какие люди? – удивленно спросил Вадим.

– Из народа! – улыбнулся Альберт Григорьевич. – Тебя не смущает такая формулировка? Подходишь ты нам. По всем параметрам подходишь.

– Но ведь впереди еще один экзамен…

– Все у тебя будет в порядке, уж об этом я позабочусь. Чего же ты сразу меня не нашел?

– Я хотел сам… Я подготовился…

– Са-а-ам! – передразнил юношу экзаменатор. – Каждый год через мои руки, знаешь, сколько таких самородков проходят? А конкурс – двадцать шесть человек на место! Забудь о гордыне, мальчик… Другой бы на твоем месте радовался…

– Я не другой, – тихо сказал Вадим.

– Не сердись, Кротов. – Политэкономист опустил толстенькую ладошку на его плечо. – Знания – не всегда главный аргумент…

– В каком смысле?

– Как бы ты ни старался, – Альберт Григорьевич опять перешел на свой шипящий шепоток, – как бы ты из кожи вон ни лез, а «тройка» на последнем экзамене тебе была гарантирована. Ты понимаешь, о чем я?

– Не совсем…

– Счастливый ты человек, Кротов! – Педагог откинулся на спинку стула и с нескрываемым восхищением посмотрел на Вадима. – Тяжело тебе в жизни придется с таким счастьем… Ну да ладно… Как там Колька поживает? Возвращаться-то он собирается?

– Не знаю… – пожал плечами Вадим. – Вроде нет…

– Окрестьянился, значит?.. Жаль человека… Жаль… А ведь подавал большие надежды, имел множество интересных предложений… И в результате выбрал глухую провинцию…

– Каждому свое.

– Вот именно. А что с музеем? Он про какой-то музей в письме говорил.

– Все ремонт никак не закончим. Второй год уже. Экспонаты есть, а выставлять их негде…

– В общежитие вселился? – резко переменил тему Альберт Григорьевич. – Комната хорошая? Соседи не мешают?

– Все нормально. – Вадима уже начала настораживать странная опека, которую ему явно навязывал преподаватель политэкономии. Непривычно это, когда вот так… ни с того, ни с сего… И почему-то стыдно…

– Зачислишься, устрою тебя в отдельные апартаменты, чтоб барышень мог водить, заговорщицки подмигнул Альберт Григорьевич. – И никаких «но»! Все будет так, как я скажу. Будь умницей, и мы с тобой таких дел натворим!

– Мы с вами? – рассеянно переспросил Вадим.

– Мы с тобой, студент Кротов…

Грязный, помятый, в давно не стиранной гимнастерке, Боров чувствовал себя крайне неуютно в чистеньком и опрятном кафе под открытым небом. Но так уж получилось, что давнишний его кореш Витька Кротов специально приехал в воинскую часть, чтобы повидаться с ним. Сказал, что жутко соскучился, и терпеливо дожидался того дня, когда Борову дадут увольнительную.

И вот теперь, вдоволь нагулявшись по не отмеченному на географической карте маленькому городку, наговорившись на всю оставшуюся жизнь, они решили перекусить. Угощал, естественно, Крот.

Биточки с гречкой уже были съедены, компот выпит, когда лицо Виктора вдруг сделалось серьезным, взгляд потускнел.

– Ты же догадался, что я к тебе не просто так заскочил, – тихо сказал он. – Догадался ведь, Боров?

– Сколько раз просил… Не Боров я!

– Ну, хорошо, Александр… – Крот расстегнул ворот рубахи. – Скажи мне одну вещь… Где Жека?

– А я откуда знаю? – Боров опустил глаза. Врать он так и не научился.

– Знаешь, Саня, знаешь… Но почему-то скрываешь…

– Потому что ты его убьешь…

– А это тебя сильно колышет? – вскипел Виктор. – Жалко тебе его?

– Не жалко… как-то виновато пробормотал Боров. – Просто не хочу ввязываться в это дело.

– Придется ввязаться, – натянуто улыбнулся Крот. – Он батю моего грохнул. Сам понимаешь, я этого так не оставлю. Не бойся, в любом случае твоя репутация честного гражданина останется незапятнанной, клык на пидора даю! Кстати, уж не попками ли вы подружились? Откуда у тебя такая к нему привязанность, любовь и нежность?

– Брось, Крот… – скривился Боров. – Прости… Не могу я тебе сказать… Не могу…

– И после этого ты еще смеешь называть себя другом? – Виктор поднес зажженную спичку к дрожащему кончику сигареты. – Прям как в той песне… Друг, оставь покурить, а в ответ тишина… Не оставил друг. Все скурил сам… Санька, ты пойми… Я ж ни перед чем не остановлюсь…

– Именно этого я и боюсь… – шмыгнул носом Боров. – И Жеку порешишь, и себя погубишь.

– О себе я позабочусь… А тебя, если через секунду не назовешь адрес… Собственными руками, Санька… Поверь, собственными руками… И это все что угодно, но только не шутка… У меня бабка больная, я ее на соседа оставил. Не настроен я сейчас шутить…

– На конверте не было обратного адреса, – после небольшой задумчивой паузы промямлил Боров.

– Ох, врешь, Санька…

– Чем поклясться?

– О чем же он тебе писал?

– О том, что грузчиком устроился, что у тетки живет…

– Так у него есть тетка? – удивленно вскинул брови Крот. – Не знал, ёшкин кот… Но где эта чертова тетка? Где?

– В Налимске… У самого вокзала… Конкретней не знаю.

– Сучара!.. – Виктор с досады грохнул кулаком по столу. – Два года под самым боком, рядом совсем… Спасибо тебе, Саня. – Он приобнял Борова за плечи. – Ссыкло ты, конечно, редкостное… Мать родную продашь, лишь бы шкуру свою спасти… Но помог сильно. И я за это по гроб жизни тебе буду благодарен…

Глава 23. Мертвый корабль

А на следующее утро небо вдруг затянуло тучами и начался шторм. В общем-то для нормального корабля шторм был совсем небольшой – так, маленькая зыбь, способная вызвать у матросов лишь легкую тошноту. Но не для крошечного бота, на котором плыл Дрейк.

Суденышко бросало из стороны в сторону. Волны были так велики, что, того и гляди, могли накрыть бот каждую минуту. Ветер нес посудину куда-то ко всем чертям, морская пена хлестала адмиралу в лицо, попадала в рот, в легкие.

Дрейк то бросался к рулю, то хватал ковш и начинал вычерпывать со дна воду, которая все время перехлестывала через борта, то пытался выправить парус, готовый вот-вот треснуть по швам от сильного ветра.

Так продолжалось не день, не два, а целую неделю. Целую неделю адмирал не сомкнул глаз, не присел на лавку, чтобы перевести дух и подкрепиться. Все семь дней он находился в таком страшном напряжении, которое любой другой человек не смог бы выдержать в течение трех часов.

А потом шторм закончился. Закончился так же внезапно, как и начался. Как будто кто-то решил покарать адмирала за все, поиздевался над ним за его грехи да и успокоился.

Дрейк даже не сразу понял, что все кончилось. Просто вдруг заметил, что вода через борта не перехлестывает, что лодку не нужно держать носом к волнам и что парус уже не лопнет. К этому времени ему вдруг начинало казаться, что Питер плывет за лодкой с кинжалом в руке, то вдруг чудилось, что бот уже давно пошел ко дну и он вместе с ним медленно погружается в холодную темноту, то вдруг начинал кричать, отдавая команды своим матросам.

Когда все кончилось, он упал на колени, дрожащей рукой выдернул клепу из бочонка, долго и жадно глотал воду, а потом повалился на дно, залез под кусок парусины и провалился в забытье, отдав корабль на волю Господа.

Сколько адмирал проспал – не известно. Может, несколько часов, а может, несколько дней. Все это время бот был предоставлен только ветрам и течениям. Когда Дрейк очнулся и вылез из-под парусины, была ночь и на небе ярко светили звезды. Был штиль, и поверхность воды была гладкой, как зеркало.

– Неужели это и есть смерть? – тихо прошептал он и сел.

Звезды отражались в воде, и казалось, будто бот висит в небе.

Панический ужас вдруг охватил адмирала. Никогда раньше он так не боялся открытого пространства, как сейчас. Дрейк то казался себе букашкой, каким-то ничтожеством в этом бесконечном безмолвии, то вдруг начинал ощущать себя просто великаном, и если он поднимет руку, то может случайно задеть луну, и она свалится в море. От ужаса даже закружилась голова.

Дрейк зажмурился в страхе и просидел так некоторое время. Стало немного легче.

– Так недолго и свихнуться, – пробормотал он. Собственный голос казался каким-то слишком громким, резким и невозможно хриплым. У живых людей просто не может быть такого голоса.

И вдруг адмирал понял, что хочет есть. Хочет просто до рези в животе.

– Значит, я жив, – обрадованно вздохнул он и принялся искать какую-нибудь пищу.

Хлеб во время шторма размок и превратился в противную вязкую жижу. Пришлось выбросить его за борт. Остались только вяленое мясо и пресная вода. То, что мясо тоже было подпорчено морской водой, нисколько не смутило адмирала. Привыкший к изысканным блюдам, сегодня он готов был съесть самые жалкие отходы. Жадно отрывая зубами целые куски и совсем не пережевывая, он поглотил не меньше фунта. Запил водой и только теперь почувствовал себя относительно сытым.

После еды опять подступила слабость. Руки и ноги сделались ватными, голова закружилась, веки как будто налились свинцом. Дрейк опять свалился и тут же уснул.

Проснулся он от того, что яркие солнечные лучи бьют прямо в глаза. Солнце стояло в зените. Оно раскалило неподвижный воздух и нагрело поверхность воды до такой степени, что было противно умываться. Камзол был мокрым от пота, Дрейк снял его и бросил на дно бота. Из кармана, словно змея, выползла золотая цепь. Увидев ее, адмирал вспомнил все события на острове. Только теперь они показались ему очень далекими, словно происходили в прошлом году, если не раньше.

– Нужно ждать ночи, – пробормотал он, глядя на небо. – Сейчас все равно не сориентироваться.

Он даже не знал, в какую сторону его отнесло во время шторма. Можно было только определить по компасу, где север, а где юг, но это толком ничего не решало. Для того чтобы хоть куда-нибудь плыть, нужно знать расположение звезд, а для этого придется ждать до ночи. До захода солнца было еще далеко, и чтобы хоть как-то скоротать время, Дрейк решил сесть за весла. Не важно, в какую сторону грести, хоть по кругу, главное не бездействовать.

Он греб часа три, пока не набил волдыри. Весла впивались в гладь моря, киль резал его зеркальную поверхность, и от этого на душе становилось как-то легче, спокойнее.

– Что такое? – Дрейк мельком оглянулся и сначала даже не поверил своим глазам. Это было так неожиданно и так вовремя, что попросту не могло оказаться правдой. Далеко на горизонте показалось нечто. Какая-то точка.

– Нет, не может быть… – пробормотал Дрейк, всматриваясь в это чудо до рези в глазах. Он бросился к вещам, быстро отыскал подзорную трубу и не отрывался от нее минут пять. Потом резко отшвырнул в сторону, бросился к веслам и опять начал грести, бормоча под нос при каждом взмахе:

– Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе, Господи, за то, что услышал мои молитвы.

Он не обращал внимания на жгучую боль в ладонях, на солнце, бьющее прямо в затылок. Он работал так напряженно, как только мог. Сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Но точка на горизонте становилась все больше, постепенно приобретая очертания корабля.

– Эй, кто-нибудь! – закричал он, вскочив, и замахал руками. – Помогите! Я здесь, помогите!

Но на корабле никто не отзывался, наверное, не слышали. Скорее всего впередсмотрящий уснул в бочке на мачте от такой жары и просто не видит его. Тогда Дрейк опять налег на весла. Через десять минут снова вскочил и начал кричать, размахивая руками. И снова ему никто не ответил.

– Что за дьявол?! – выругался адмирал. – Если бы я был капитаном этого корабля, я протащил бы всех вахтенных под килем.

Но никто не отозвался даже тогда, когда Дрейк подплыл к судну и стал колотить веслом по борту, громко ругаясь.

– Эй, вы там, вы что, уснули все или умерли?! Отзовитесь хоть кто-нибудь!

Но с судна никто не отозвался. Это было так странно, что Дрейк даже на какое-то мгновение подумал, не чудится ли ему все это.

Наконец он нашел веревку, за которую смог ухватиться, быстро привязал бот и стал карабкаться на палубу.

На корабле царил страшный беспорядок. Повсюду валялись обрывки какой-то одежды, и нигде не было ни одной живой души.

– Эй, кто-нибудь, отзовитесь, – тихонько позвал адмирал и на всякий случай обнажил меч.

Корабль был совершенно исправен. Но Дрейк обшарил все каюты и никого не нашел. Никогда раньше в своей жизни ему не приходилось сталкиваться с такими странными и страшными вещами.

– Черт подери, что же тут все-таки произошло? – зайдя в капитанскую каюту и бессильно свалившись в кресло, пробормотал он. – Не могла же вся команда покинуть судно прямо в открытом море. И главное – зачем?

На столе капитана лежали какие-то бумаги. Дрейк взял их и начал читать. Корабль, судя по записям, оказался португальским. Больше ничего толком определить было нельзя.

– А вот это то, что мне сейчас больше всего необходимо! – радостно воскликнул Дрейк, заметив катающуюся по полу непочатую бутылку вина, приподнял ее, откупорил и сделал несколько глотков.

«Надо бы посмотреть, что у них в трюмах. Судя по посадке, это судно не пустое», – решил он.

В первом трюме оказалась материя для парусов и канаты для снастей. Груз этот стоил копейки, и Дрейк уже раздумал было спуститься во второй, но на всякий случай решил проверить.

Еще издали ему ударил в нос тошнотворный запах. Запах разлагающегося мяса. Дрейк с трудом отодвинул тяжелый железный засов и поднял массивную крышку люка. Преодолевая подступившую тошноту, адмирал заглянул внутрь. В трюме царила кромешная тьма. Дрейк уже хотел закрыть люк и забыть про эту жуткую вонь, как вдруг из глубины трюма до него донеслись слабые стоны.

– Кто здесь? – спросил Дрейк, подумывая, не отправиться ли ему все-таки на бот за мушкетами.

Но никто не ответил.

– Нет, это просто невозможно. Тут какая-то дьявольщина, – пробормотал он и стал осторожно спускаться по ступенькам, готовый в любой момент ретироваться.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и Дрейк стал различать очертания предметов.

От того, что он увидел в следующий момент, волосы зашевелились у него на голове. На полу в трюме сидели и лежали закованные в кандалы люди. Некоторые были уже мертвы, й тела их раздулись от жары и духоты. А от нескольких человек остались одни только обглоданные кости. Те, кто был жив, мало чем отличались от мертвецов. Они сидели без движения и безразлично смотрели на яркий квадрат люка. Изредка кто-нибудь из них вставал, звеня цепями, пошатываясь переходил на другое место и снова ложился.

Дрейк был так поражен, что не мог пошевельнуться. Наконец он пришел в себя и тихо спросил:

– Кто вы?

Все резко повернули головы в его сторону, но ему никто не ответил. Это были несколько самых ужасных мгновений в жизни адмирала. Даже во время самых жестоких морских сражений ему не было так страшно.

– А вы кто? – вдруг раздался голос из глубины трюма. – Вы не плыли на этом корабле.

– Где вся команда? – Дрейк обрадовался, что слышит от этих человекоподобных существ членораздельную речь.

– Мы пленные и рабы. – Один из этих людей встал и направился в сторону Дрейка. Адмирал на всякий случай попятился к выходу.

– Не бойтесь, я не сделаю вам ничего плохого. – Мужчина остановился в нерешительности. – Разрешите мне только выйти наружу и немного подышать свежим воздухом.

– Хорошо. Но не подходите ко мне слишком близко, иначе я заколю вас. – Для большей убедительности Дрейк потряс в воздухе мечом.

– Они все попрыгали за борт, – глухо пробормотал мужчина, щурясь от яркого солнца и удивленно оглядываясь по сторонам, как будто видит эту палубу впервые. – Все до одного.

– Почему? – спросил Дрейк, на всякий случай прикрыв трюм.

– Потому, что прилетал сатана…