Текст книги "Любовь и золото"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Глава 27. «Старик»

Дорога в Англию заняла около трех недель. Для Никиты, который еще не видел моря, все было в диковинку. Он целые дни проводил на верхней палубе, закутавшись в толстый матросский бушлат и глядя в бесконечную голубую даль моря. Иногда на горизонте появлялись очертания земли, и тогда Никита радовался, как ребенок, чувствуя себя чуть ли не первооткрывателем.

Маленький пароходик, на котором плыл Никита, кроме пассажиров, развозил еще и почту, поэтому заходил во все крупные порты – Штеттин, Копенгаген, Амстердам. Никиту поражало все – необычные костюмы иностранцев, чужие наречия, совершенно ему непонятные. Относительно сносно Никита мог объясняться только по-английски, все же остальные языки были для него китайской грамотой.

И вот, наконец, пароход вошел в устье Темзы, по которой и должен был доплыть до самого Лондона. Вначале чистые деревушки и живописные рощицы по берегам реки радовали глаз, но чем дальше кораблик удалялся в глубь страны, тем пейзаж становился мрачнее.

На пути стали появляться огромные черные баржи, дожидавшиеся разгрузки у товарных причалов. Их становилось все больше и больше, и, наконец, берегов вовсе не стало видно. Соответственно увеличивалось и количество пристаней, на шатких дощатых мостках которых сновали чумазые грузчики, перенося мешки с товаром на большие грузовые подводы.

Кое-где баржи стояли в два, а то и в три ряда, так что пароходу приходилось буквально протискиваться через узкий проход, а иногда даже становиться в очередь из катеров и небольших судов.

Вода за бортом становилась по мере приближения к Лондону все более грязной. Щепки, бумажки, обломки деревянных ящиков были разбросаны тут и там по всей ширине реки. Прозрачная и чистая поначалу вода Темзы стала черной, тонкий слой мазута покрывал всю ее поверхность.

Время от времени мимо проносился быстроходный паровой баркас, извергающий из длинной черной трубы своей клубы густого дыма и гари, которая оседала на лице и волосах, так что Никита счел за благо скрыться в кают-компании и наблюдать вокруг из окошка. Сквозь грязное стекло иллюминатора пейзаж казался еще более безрадостным. Вскоре по берегам потянулись большие многоэтажные здания с закопченными фасадами. Никита смотрел на немытые окна, веревки с сохнущим бельем, на которое то и дело садились летающие в воздухе хлопья сажи, на дырявые обноски Детей, играющих в заваленных мусором дворах, и сердце его наполнялось беспокойством. Да, не так он представлял себе овеянный легендами туманный Альбион!

«А может быть, я зря сюда приехал? С того времени, когда Френсис Дрейк зарыл свой клад, прошло около трехсот лет. Сомнительно, что за это время никто не догадался проштудировать его дневники. А может быть, и клад уже найден?»

Однако Никита успокаивал себя тем, что если бы кто-то нашел то несметное золото, что Дрейк сокрыл в тайнике, об этом уже давным-давно было бы известно.

Ступив, наконец, на английскую землю, Никита первым делом выяснил, где находится Британская Королевская библиотека, а потом уж устроился в небольшой гостинице неподалеку.

Центр Лондона представлял собой полную противоположность тому, что он видел на берегах Темзы. Чистые улицы, аккуратно одетые денди, дамы в кружевных чепцах. Наняв извозчика, или, как говорят англичане, «кэб», Никита проехался по городу и нашел, что он ничуть не менее красив, чем Москва или Санкт-Петербург.

В гостинице Никита напился чаю, который в Англии, как и в России, весьма жалуют, и уснул крепким сном.

На следующее утро спозаранку он пошел в библиотеку. Выписав все книги, в которых хоть как-то мог упоминаться знаменитый пират, он погрузился в чтение.

Работа подвигалась медленно. Познания Никиты в английском языке были весьма скромными, и ему то и дело приходилось заглядывать в словарь. Это настолько затягивало процесс чтения, что за четыре часа ему удалось прочесть всего десять страниц старинного фолианта. Нужен был кто-нибудь, кто бы ему помог. Однако, где было найти в Лондоне человека, который взялся бы перевести текст на русский язык?

Никита огляделся. Читальный зал библиотеки был полон. Студенты готовились к экзаменам, а ученого вида люди делали выписки из толстых томов. К кому обратиться?

И вдруг Никита увидел знакомое лицо. Это был тот самый седой «авторитет», с лицом в шрамах, которого он как-то раз видел на заседании социалистического кружка. Никита очень обрадовался и сразу же направился к нему.

Седой сидел за одним из столиков под включенной настольной лампой и что-то торопливо строчил.

– Простите… – начал Никита, усаживаясь рядом.

Седой вздрогнул и быстро повернул голову в сторону Никиты. Рука с пером застыла в воздухе.

– Вы кто? – спросил он, сощурив глаза.

– Я… Никита Назаров.

– Так-так. – Он забарабанил пальцами по столу. – Что-то я вас не припоминаю.

– А мы с вами всего только раз и виделись. На собрании кружка в Москве. Два года назад, помните? Вы еще выступали.

– Хм-м. Что-то припоминаю, – нервно передернул лицом Седой. – Значит, вы из России?

– Да.

– С заданием?

– Ну… в некотором роде.

– Хорошо, хорошо. – Глаза Седого забегали. – Ну, будем знакомы, товарищ Никита. Меня зовут Николаем.

Он протянул Никите ладонь.

– Чем обязан?

– Вы не посоветуете, Николай…

– Егорович.

– Где мне можно переводчика найти?

– А какая проблема?

– Я тут читаю записки одного мореплавателя…

– А-а, понимаю. Это у вас легенда такая, да? Приехал-де исследователь, мореплавателями интересуется… Прокламацией возите или «Искру»?

Никита замялся. Ему не хотелось рассказывать об истинной цели своего приезда.

– Кстати, – продолжал тот, – вы твердый искровец или колеблющийся? Мы всех колеблющихся гоним.

Он чуть наклонил голову и исподлобья посмотрел на Никиту.

– Твердый, твердый, по глазам вижу. Большевик? Эсэр? Впрочем, что это я спрашиваю? Конечно, большевик.

– Д-да, – неуверенно ответил Никита.

– Ну вот что, товарищ. Вот вам пять соверенов… Не отказывайтесь. Мы тут недавно провели экспроприацию одного экспроприатора в пользу революции, так что не стесняйтесь пожалуйста. Вам за эти деньги что хотите переведут. А сами занимайтесь делами партии, а не всякой ерундой.

Никита смущенно взял деньги.

– И не уходите пока. Сейчас сюда «Старик» придет, у него к вам наверняка вопросы будут. Надеюсь вы «Старика» знаете?

Никита почему-то вспомнил про Спирьку.

– Кажется, знаю.

– Так и подождите его.

– Простите, Николай Егорович, а «Старик» это имя или фамилия? Или, извините, кличка? – спросил Никита.

– Кличка, конечно, – с легким недоумением ответил Седой.

– Как у воров?

Седой вскинул побелевшие глаза на Никиту.

– Что ты сказал?

– То и сказал, – спокойно ответил Никита. – Это ворье всякое и мошенники клички носят. Приличному человеку не годится. Впрочем, не уверен, что ваш «Старик» – приличный человек.

Он бросил перед Седым на стол пять соверенов, на каблуках развернулся и вышел из зала.

Уже в дверях он столкнулся с краснолицым, лысым, с рыжей редкой бороденкой, юрким человечком.

Человечек по-бабьи взвизгнул и, картавя, прошипел по-русски:

– Придурок английский.

Глава 28. Занятый человек

Вадим тяжело переживал развод с Ольгой. Он и сейчас, по истечении длительного времени, продолжал любить ее. Но не получилось. Как говорится, не сошлись характерами. Разными они были созданиями, но в отношениях между мужчиной и женщиной плюс с минусом не всегда притягиваются. Интеллигентные люди и расстаются интеллигентно, без громких скандалов и битья посуды. И все же в душе Вадима остался неприятный, горестный осадок. Хорошо хоть детьми не обзавелись, тогда бы ситуация действительно приняла трагический оборот.

Перед пятым курсом Ольга неожиданно перевелась на другой факультет, и теперь бывшие супруги встречались редко, а если и встречались, то не говорили друг другу ни слова. Им нечего было сказать.

Каждую неделю Вадим отправлял брату письмо, где просил у него прощения за свой глупый и необдуманный поступок и рассказывал о своей жизни, делился внутренними переживаниями. Он искренне веровал, что это было все что угодно, но только не предательство.

Виктор ответил один раз, в самом начале своей «отсидки». Он ни в чем не обвинял Вадима, не грозил ему, но дал понять, что отныне у него больше нет родного брата.

«Я люблю тебя, но вычеркиваю из своей памяти», – так и написал.

Вадим находил забвение в учебе. Он и так всегда был первым учеником в группе, но к середине пятого курса о нем заговорили как о «выдающемся явлении». Он был старостой курса. Он был комсоргом. Его работы зачитывались вслух студентам, как пример того, чего можно достичь, если полностью посвятить себя учебе. Вадима посылали на всесоюзные комсомольские съезды и конференции. Он был ленинским стипендиатом.

Любой другой на его месте уже давно бы зарвался, почувствовав свою исключительность и всячески пользуясь ею, но Вадим умудрился остаться таким, каким он был всегда – скромным, покладистым и чрезмерно стеснительным. Видно, по складу характера и генетическому коду он просто не мог быть пошлым карьеристом.

В первое время Вадиму во всем старался помогать Альберт Григорьевич. Но в конце первого курса он получил ответственную должность в министерстве образования и оставил преподавательскую практику.

– Колька в тебе не ошибся: из тебя выйдет толк, – сказал он на прощание. – Если вдруг возникнут какие-либо трудности, знай – я тот человек, который никогда не оставит тебя в беде.

Но трудности в учебе у Вадима никогда не возникали, а потому он практически потерял контакт с Альбертом Григорьевичем и даже был этому очень рад – однокурсники сразу же перестали перешептываться за его спиной, называя «жополизом».

Последний курс пролетел незаметно. Был жаркий июньский день восемьдесят шестого года – выпускники получали дипломы. В торжественной обстановке ректор вручил Вадиму красную картонную книжицу и объявил в микрофон:

– Сожалею, что не существует оценки выше «отлично», полученной вами за дипломную работу. Но прислушайтесь к моему совету – у вас в кармане самая настоящая кандидатская диссертация, вам осталось только защитить ее!

Что началось в зале после этих слов! Все без исключения, даже самые уважаемые педагоги, профессора, доктора наук и академики, аплодировали Вадиму стоя. Это повлияло на провинциальную психику Вадима так, как и должно было повлиять, – юноша расплакался от нахлынувших на него чувств и, закрыв лицо руками, убежал со сцены, обронив по дороге свой новенький красный диплом.

Наконец Вадим мог осуществить свою давнишнюю мечту – стать учителем истории в старших классах. Перспектива быть бумажным червем и протирать штаны в каком-нибудь исследовательском институте его не прельщала. И он совсем не волновался, когда стучался в кабинет директора московской средней школы номер шесть, что находилась неподалеку от ВДНХ. Эту школу Кротов выбрал не случайно. Именно здесь, по его мнению и по словам сведущих людей, собрался сильнейший в столице преподавательский состав, который был способен дать детям отличное образование. Если уж начинать, то начинать с большого.

Однако, вопреки ожиданиям, директор, миловидная женщина лет тридцати, с милой улыбкой на губах сказала, что в услугах Вадима ее школа не нуждается.

– Но, позвольте… – растерянно произнес Кротов. – У меня же направление к вам! Красный диплом! Характеристика…

– Да, характеристика у вас, действительно, что надо… – промурлыкала директор. – И все же… У нас нет вакансий. Приходите позже.

– А когда наступит это «позже»?

– Не знаю, – пожала плечами милашка. – Во всяком случае, не раньше, чем через год.

Для Вадима это был удар, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы выдержать его. Но и в следующей школе ему тоже дали «от ворот поворот», объясняя свое решение все той же причиной – отсутствием свободных вакансий. Примерно тот же диалог произошел и в кабинете директора школы вечерней молодежи, куда Вадим заскочил шутки ради…

Минул месяц, до начала учебного года оставались считанные дни, а Вадим Кротов все еще оставался безработным. Денег – ноль. Хорошо хоть комендант студенческого общежития не требовал «освободить помещение», иначе пришлось бы совсем туго.

Вадим сидел в просторной приемной одного из кабинетов министерства образования. Это было стыдно и унизительно, больше всего в жизни парень не любил кого-либо о чем-либо просить, но другого варианта выйти из создавшейся ситуации не наклевывалось.

Рабочий день подходил к концу. Смазливая секретарша с упоением делала себе маникюр, изредка бросая на одинокого посетителя неодобрительные взгляды.

– Девушка… – не выдержав столь длительного ожидания, обратился к ней Вадим. – Мне надо срочно повидаться с Альбертом Григорьевичем… Узнайте у него пожалуйста, а?

– Хорошо… – С явным нежеланием секретарша отложила пилочку для ногтей, процокала высокими каблучками по начищенному паркету и скрылась за массивной дверью. Спустя несколько секунд она Вновь появилась в приемной и, как-то виновато опустив голову, сказала:

– Альберт Григорьевич не сможет вас сегодня принять…

– Да как же так! – Вадим аж подскочил на стуле от негодования. – Вы точно назвали ему мою фамилию? Кротов! Он сам мне говорил, чтобы я в любой момент!..

– Он очень занят.

– Ну, хорошо, хорошо… – Вадим взял себя в руки, немного успокоился. – Когда мне прийти?

И в следующий момент произошло то, чего Вадим никак не мог ожидать. Секретарша с опаской покосилась на дверь, после чего на цыпочках подошла к нему и прошептала на ухо:

– Альберт Григорьевич не хочет вас принимать…

– Как не хочет? – опешил Вадим.

– Он сейчас совершенно свободен… – продолжала нашептывать девушка. – Но сказал, чтобы я вас на порог не пускала… Уходите, пожалуйста… Не устраивайте скандала, прошу вас, иначе мне влетит…

– Не понимаю… – Вадим тоже непроизвольно перешел на шепот. – Мы же с ним… Он же…

– Все дело в вашем брате… – Секретарша обдала его ухо горячим дыханием. – Альберт Григорьевич боится, что его репутация… Ну, вы понимаете, о чем я…

– Кажется, начинаю понимать…

Сердце Виктора замирало и тоскливо ныло, когда он шел вдоль по улочке, на которой провел все свое детство. Еще несколько шагов, и он увидит родной дом. И не узнает его…

Окна и двери заколочены досками. Крест-накрест. Крыша потеряла свой прежний зеленый оттенок – теперь она темно-серая, с оранжевыми подтеками ржавчины. Крошечный лоскуток огорода порос метровыми сорняками. Тихо вокруг. Мертвенно-тихо…

Он провел в колонии усиленного режима четыре года и пять месяцев. В первое время приходилось тяжело. Итог борьбы за выживание в «зоне» – сломанное ребро, сильное сотрясение мозга и шрам от левой лопатки до правого плеча, оставшийся в результате Драки на ножах… Но он заявил о себе. И его зауважали. И дали спокойно жить.

За примерное поведение Виктора выпустили раньше срока, оплатили проезд до Налимска и вручили специальную справку. Отныне бывший заключенный Кротов должен был еженедельно отмечаться в отделении милиции по месту жительства.

– С прибытием, Кротов. – Знакомый с детских лет участковый как-то виновато отвел взгляд, когда Виктор переступил порог его кабинета. – Прими мои искренние соболезнования…

– Когда это случилось? – тихо спросил Виктор.

– Недели три как уже… – Участковый вытряхнул из пачки папиросу, закурил и предложил Кротову.

– Почему ж не сообщили?

– Я послал телеграмму, да, видать, не дошла. Бывает такое… Жаль Анастасию Егоровну, хорошая она была… Вот только в больницу отказывалась ложиться, хотя врачи настаивали. Сердце, знаешь ли…

– Знаю, – кивнул Виктор. – Могилу покажешь?

– Прямо сейчас? Пошли… – Милиционер перекинул через плечо портупею, выпустил из кабинета Виктора, вышел сам и долго копошился ключом в замочной скважине, прежде чем сумел закрыть дверь. – Значит, с братом еще не повстречался?

– Что?.. – растерянно переспросил Кротов. – Вадим здесь?

– А где ж ему еще быть? Правда, раньше он хотел в Москве остаться, да вернулся. И говорит, что навсегда. Не понравилось ему в столице. Вот, детишек теперь в родной школе обучает. – И после небольшой паузы, уже очутившись на улице, участковый добавил: – Патриот, твою мать…

– А почему дом заколочен?..

– Так ведь братец твой на первое время у Николая Ивановича, директора школы, поселился.

– Бобров стал директором?..

– Ну да! И квартиру отдельную в новом доме получил. Да ты как с другой планеты свалился! – Участковый удивленно уставился на Виктора. – Что, Вадька ничего в письмах не писал?

Кротов отрицательно покачал головой. Не отвечать же, что все письма брата он, не читая, рвал в клочки и жег.

– У-у-у, дружище, у нас тут такие дела творятся! – совсем не весело усмехнулся милиционер. – Времена настали – туши свет! Лобова помнишь? Он первым секретарем горкома был… Застрелился! Пулю себе в лоб пустил!

– Чего это он?

– А хрен его разберет, – пожал плечами участковый. – Кто-то говорит, что проворовался и испугался ареста, а кто-то… что Ромке дорогу перебежал…

– Кому-кому? – насторожился Кротов.

– Тому самому, в правильном направлении мыслишь. Уж не знаю, как ему это удалось… Чуть ли не всю область в руках держит.

– Как это?

– А вот так! – прицокнул языком милиционер, и лицо его вдруг сделалось сумрачным. Помнится, ты с ним дружбу водил…

– Было дело. Как мне его найти?

– Этого никто не знает. В Спасске он больше не живет. Появляется иногда… На белом «мерседесе», с охраной… Народным депутатом теперь хочет быть, листовок по городу понаклеил… Счастье людям обещает…

– Ни хера себе… – Виктор задумчиво провел ладонью по бритому затылку. – Сукин кот…

– Ты потише… – Участковый опасливо огляделся по сторонам. – Ромка не любит, когда его так называют.

– Так ты тоже на него пашешь?

– А что делать? – беспомощно развел руками милиционер. – Жить как-то надо.

…Витя стоял над маленьким холмиком, усыпанным свежими цветами. Впервые за последние четыре года он плакал. А с черно-белой фотографии на него смотрела баба Настя, молоденькая, красивая, с веселыми искринками в глазах. Она была самым дорогим для Виктора человеком. А он даже не мог проводить ее в последний путь…

– Прости меня… – размазывая слезы по щекам, скулил он. – Если бы не я, ты бы была жива… Прости меня, если сможешь…

Виктор решил остаться в Спасске, честно жить и честно работать. Он свое наказание понес. Теперь он вновь стал полноправным членом общества.

С кладбища он отправился в автопарк, где уже успел потрудиться помощником механика и где много лет работал его отец. В отделе кадров долго рассматривали справку об освобождении и, в конце концов, дали «добро» – автопарку давно уже требовались шоферы.

Вечером того же дня Виктор отодрал с окон и дверей доски, проветрил комнаты, подмел пол, стер с мебели накопившуюся за последние три недели пыль. Но дом не ожил. Он более не был таким, каким его помнил Виктор. Со смертью бабы Насти из него ушло согревающее душу тепло, улетучился добрый свет. Невыносимо трудно было обитать в этом доме, но иного выхода не оставалось. К тому же Виктор надеялся, что со временем он привыкнет, смирится с тем, что любимой бабушки, которая посвятила ему весь остаток своей тяжкой жизни, больше нет рядом…

На следующее утро Виктор проснулся от того, что кто-то настойчиво стучал в дверь. Он посмотрел на часы – ровно семь. На работу к девяти. Какая-то гадина не дала поспать лишний часок. Впрочем, Виктор догадывался, кто бы это мог быть… И догадка его подтвердилась, когда он открыл дверь.

– Здравствуй… – сказал Вадим. Он стоял на верхней ступеньке крыльца, прижимая к груди старенький портфельчик, и как-то затравленно улыбался. – Мне участковый сказал, что ты уже… Вот, зашел повидаться…

– Проваливай… – грозно прорычал Виктор.

– Я так и знал… – грустно понурил голову Вадим. – Ты до сих пор ненавидишь меня…

– А ты что хотел? – зло усмехнулся Виктор.

– Ты прав, ты прав… – Вадим невольно попятился. – Я понимаю, это тяжело простить… И я полностью признаю свою ошибку…

– Не нужны мне твои раскаяния. Иди в свою Школу, учи детишек доброте и честности. И не забудь им напомнить, что нехорошо предавать…

– Я не предавал тебя! – вскричал Вадим. Поверь мне, не предавал! Это была именно ошибка! Глупая, идиотская ошибка! Я испугался! Испугался за твое будущее! Тебя бы все равно поймали и тогда уж влепили бы на полную катушку! Витька, я же люблю тебя! У меня же никого на целом свете не осталось!

– Хватит… – брезгливо поморщился Виктор. – Мне на работу, а ты задерживаешь… Вали отсюда, как-нибудь встретимся… Бывай…

Дверь с грохотом захлопнулась. Вадим хотел было постучать вновь, но передумал. Не было в этом смысла, Витьку не переубедишь. Быть может, со временем все обиды сами собой забудутся, все острые углы в их напряженных отношениях сгладятся. Когда? Не скоро, в этом Вадим твердо убедился…

Виктор гнал старенький, только что вышедший из ремонта грузовичок по давно не чиненной трассе в сторону Налимска – там нужно было подхватить какой-то груз. Машина подпрыгивала на ухабах и надрывно дребезжала всем своим железным естеством.

– Благодетель, блин, – процедил он сквозь зубы, втапливая педаль газа до предела. – Здравствуйте, я ваша тетя…

Виктор все еще не мог успокоиться, прийти в себя после утренней встречи с братом. Как же ему хотелось обнять Вадима, крепко прижать его к груди!.. Он должен был простить Вадьку, но он не смог этого сделать. Гордыня не позволила, где-то в глубине души вдруг взбунтовалось упрямство… Назло всем! Назло самому себе!

«И что теперь?.. – с тоской размышлял Виктор. – Быть врагами до конца жизни?.. С кем?.. С единственным родным человеком?.. Глупость какая… С этим надо кончать раз и навсегда… Надо переломить себя…»

Но придумать, как поступить в создавшейся ситуации, чтобы примириться с братом, но и не унизиться перед ним, Виктор не успел. Ход его мыслей нарушило странное поведение автомобиля, двигавшегося по встречной полосе.

Черная «Волга» с вращающейся синей «мигалкой» вдруг резко вильнула и, перегородив собой трассу, остановилась.

Виктор едва успел среагировать. Он ударил по тормозам и невольно зажмурился в ожидании страшного удара. Он даже представил себе во всех красках, как вылетит через лобовое стекло, как распластается в неуклюжей позе на асфальте… Нелепый конец никчемной жизни…

Но столкновения все-таки удалось избежать – буфер грузовика замер в каких-нибудь нескольких сантиметрах от правого крыла «Волги». Виктор разлепил глаза и почувствовал, как его пальцы, намертво вцепившиеся в рулевое колесо, свело судорогой, а где-то в низу живота больно защекотало… Не было сил пошевелиться, от пережитого шока все тело будто разбило параличом.

Тем временем из «Волги» неторопливо вылез незнакомый мужчина, оправил фалды темного костюма приблизившись к кабине грузовика, заглянул в окошко.

– Следуйте за нами, – приказным тоном сказал он.

– С какой стати?! – взорвался Виктор. – Кто вы такие, мать вашу?!

– Майор Иванов, областная прокуратура, – представился незнакомец, прикладывая ладонь к непокрытой голове. – Товарищ Наливайко изъявил желание встретиться с вами. Он очень занятой человек, так что прошу вас поторопиться.

– Да пошли вы все на хер со своим занятым!.. – Виктор осекся на полуслове, увидев направленный на него ствол пистолета.

– Будьте благоразумны. – Майор щелкнул предохранителем. – Не делайте того, о чем позже придется пожалеть.

Минут через двадцать вооруженный охранник открыл огромные, украшенные замысловатыми узорами ворота, и «Волга» въехала во двор, обнесенный со всех сторон высоким бетонным забором. Посреди двора возвышался стройный двухэтажный особняк с черепичной крышей, чуть поодаль отражала осеннее солнце бирюзовая гладь бассейна, у самого входа в настороженных позах замерли три немецкие овчарки.

Шикарность обстановки потрясла парня, такого он прежде никогда не видел.

– Много воды утекло… – пробормотал он, когда майор и водитель «Волги» проконвоировали его в просторную комнату. Это и был кабинет Романа Макаровича Наливайко, кандидата в народные депутаты СССР.

Хозяин кабинета стоял у окна, заложив руки за спину. Когда Виктора усадили в глубокое кожаное кресло, Роман, не оборачиваясь, тихо произнес:

– Оставьте нас наедине.

Мужчины быстро обыскали Виктора и, не обнаружив никакого оружия, бесшумно удалились, плотно прикрыв за собой дверь.

Даже со спины Виктор заметил, что его давнишний кореш сильно переменился за последнее время. Он теперь сутулился, вжимая голову в плечи и чуть наклоняя ее набок, волосы поредели и покрылись седым инеем, голос стал хриплым и надрывным.

А еще через мгновение он увидел и лицо Романа. Тонкие губы растянулись в пренебрежительной улыбке, колючий, хитрый взгляд.

– Я рад, что ты вернулся. – Наливайко протянул руку. – Честное слово, рад.

– Постарел ты, братец. – Виктор крепко сжал запястье Романа в своей ладони, ему даже послышался звук, напоминающий хруст. – Морщинки появились, глаз потух.

– Жизнь тяжелая. – Роман подошел к стеклянному шкафу, вынул из него бутылку настоящего французского шампанского, откупорил ее и разлил шипящую жидкость в хрустальные бокалы. – Ну, давай пригубим. За тебя, за нашу дружбу, за твое второе пришествие.

– Спасибо, я не пью, – учтиво отстранил свой бокал Виктор.

– Неужели завязал?

– Категорически и бесповоротно!

– Кончай ваньку валять! – шутливо сердился Роман. – До дна, родимый! До последней капелюшечки!

– Я не пью, – упрямо повторил Виктор. – И тебе не советую. На мозги дурно влияет.

– Как знаешь… – Наливайко сделал несколько маленьких глотков, после чего с размаху хлопнул бокал об пол. – На счастье!

– Да уж… Его-то как раз и не хватает… – заметил Виктор. – Одни несчастья, мать их за ногу. Будто кто-то меня по самое горло дерьмом затопил.

– На кладбище был?

– Вчера…

– Я уже заказал памятник. – Роман присел на подлокотник кресла и приятельски обнял Виктора за плечи. – Точнее, обелиск из черного мрамора. Красивы-ый! Через пару дней будет готов.

– Ты?! – опешил Виктор. – Зачем? Кто тебя просил?

– Никто… Я любил Анастасию Егоровну, да и она неплохо ко мне относилась… Нет, не нужно произносить слова благодарности. Лучше молчи… Я вспомнил тут, как лет двадцать назад, я тогда совсем пацаном голопузым был, батяня твой мне на мороженое дал. Рубль! Я ему пообещал сдачи принести, да так и не принес… Вот теперь хоть расплачусь…

– Отмени заказ…

– Перестань, Крот. Не обижай меня, я не заслужил.

– Отмени заказ! – Виктор уже не просил. Он требовал. – Срал я на твою благотворительность! Я не позволю, чтобы ты… Это кощунство…

– Странный ты стал после «зоны». – Наливайко удивленно посмотрел на Крота. – Я никогда не слышал от тебя таких жестоких слов. Ты обвинил меня… Впрочем, я тебя прощаю.

– Срал я на твое прощение!

– В чем дело, Кроток? – усмехнулся Роман. – Тебя что, отпедерастили? Попка болит? Так ты скажи…

– Да пошел ты…

– Не будем ссориться. – Роман примирительно поднял руки. – Я понимаю, ты сейчас немного не в себе, охренел малость. Сел при Брежневе, вышел при Горбачеве… По существу, за границей оказался, страна-то совсем другая стала… Значит, в автопарк устроился? Сколько тебе положили?

– Сто сорок… Это поначалу…

– А не «поначалу»? Через год, скажем, через два? Сто пятьдесят? Смешно, Крот.

– Что ты предлагаешь?

– Пять кусков в месяц. – Роман перешел на серьезный деловой тон. – Плюс премиальные. В зависимости от качества выполненной работы.

– И в чем же заключается моя работа? – спросил Виктор безо всякой заинтересованности.

– Мне нужен надежный человек. Человек, которому бы я доверял, как самому себе, понимаешь? Я знаю тебя много лет, ты вырос на моих глазах. И я уверен в тебе.

– А поопределенней?

– Станешь моим телохранителем. Я поставлю тебя во главе команды безопасности. Только не думай, что ты будешь ходить за мной, как тень, и в случае покушения прикрывать меня грудью. Задача телохранителя – не допустить самой возможности покушения, заранее просчитать все выходы из возможной ситуации. Ты справишься.

– Это хорошо-о… – удовлетворенно протянул Виктор. – Можешь быть уверен, я тебя никогда своей грудью не прикрою. Кого угодно, но только не тебя.

Роман внимательно посмотрел на Крота. Парень явно не шутил, в его голосе не было и намека на иронию.

– Выкладывай… – после небольшой паузы произнес Наливайко. – Все выкладывай…

– Ты убил моего отца?

Это был не вопрос, а скорее утверждение. И Роману опять пришлось взять паузу, прежде чем найти, что ответить.

– Чушь собачья! Ты сам прекрасно знаешь – это полнейшая херня!

– Перед самой смертью Жека мне кое-что сказал… – таинственно проговорил Виктор.

– Жека всегда брехал! – Роман склонился над низким зеркальным столиком и заглянул Кроту в глаза. – Он был неисправимым, патологическим вруном! А что ты хотел? Чтоб он тебе описал во всех подробностях, как он дядю Сережу прикончил?

– Люди не могут врать, когда знают, что смерть неизбежна. И Жека не врал… Он действительно описал во всех подробностях… Все, что произошло после того, как вы повстречались с отцом. – Лицо Виктора побагровело, на скулах заходили желваки. – И как ты заставил Жеку выхватить самопал, и как ты держал его руку, и как спустил его пальцем курок, и как потом пригрозил, что прирежешь его, если он проговорится… Продолжать?

– Плюнь и разотри, – ухмыльнулся Роман. – Не верю. Ни единому твоему слову не верю! Давненько меня никто на понт не брал… Мальчишка, я же все твои штучки наперед знаю. Чего ты хочешь? Решил шантажировать меня? Думаешь, обосрусь от страха?

– Я убил невинного человека… – медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес Виктор. – Мои руки в крови…

– Чем раньше ты привыкнешь к виду крови, тем большего ты добьешься в этой жизни, – парировал Наливайко. – Руки у него в крови… Нашел чем удивить… У тебя всегда была склонность к жестокости. Ты всегда был психом неуравновешенным. Кто тебя заставлял чикать Жеку? Я? Что-то не припомню… И теперь ты хочешь оправдаться, обвинив меня в гибели твоего отца? Это самое низкое и подлое, что ты мог придумать…

– У меня нет доказательств, – Виктор поднялся с кресла и направился к двери, – но я уверен, что батю прикончил именно ты. Кроме того, что Жека был лгуном, он был еще и трусом. Он никогда бы не отважился убить. Это ведь страшно – убивать… Не мне тебе объяснять…

– Не уходи! – остановил его Роман. – Сядь и успокойся. К убийству дяди Сережи я не имею никакого отношения! Клянусь памятью матери! Вот тебе крест! – Он размашисто перекрестился. Мы можем договориться, мы можем работать вместе. Я тебе мало предложил? Сколько ты сам желаешь? Назови цену! Десять тысяч? Двадцать? Сколько?

– Подавись своими деньгами, сука… – обернулся на пороге Виктор. – Я докажу… И ты сядешь… Статья сто вторая, пункт «г» – убийство с отягчающими обстоятельствами. До пятнадцати лет лишения свободы или вышка. Придушить бы тебя сейчас, да руки неохота марать.