Текст книги "Любовь и золото"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Глава 31. На тропе войны

Виктор бежал со всех ног, не оглядываясь и не переводя дыхание, опасаясь, что на него уже устроили настоящую охоту. Колючие ветки хлестали по лицу, тяжелый рюкзак оттягивал плечи, но он все ускорял и ускорял шаг в надежде добраться до старой мельницы к рассвету. Темнота была его другом: как только поднимется солнце – он станет уязвим.

На то, что сделал Виктор несколько минут назад, не отважился бы и сам Терминатор. Данные ему на раздумье двадцать четыре часа он использовал для того, чтобы спланировать дерзкую, рискованную операцию и привести ее в исполнение.

Кротов усыпил вооруженного охранника эфиром, перемахнул через забор и сумел проникнуть в особняк Наливайко. Дом был пуст. Виктор поднялся по мраморной лестнице на второй этаж, вскрыл дверь кабинета и после непродолжительных поисков обнаружил за висевшей на стене живописной картиной дверцу стального сейфа. Видно, Роману и в голову не приходило, что в его логове возможно ограбление, и он не позаботился о более тщательной охране своих сбережений, даже сигнализацию не провел. Для Виктора, получившего на «зоне» не один урок от многоопытных медвежатников, этот сейф представлялся детской игрушкой он взломал его с помощью обыкновенного ломика-фомки и связки отмычек. Затем зажав в зубах миниатюрный фонарик, Виктор переместил содержимое сейфа в свой рюкзак – множество золотых цепочек и монет, украшенные бриллиантами серьги и кольца, объемистые пачки советских рублей и американских долларов. Вся операция заняла десять минут.

Это было не простое ограбление. Это была месть. Это был вызов. И Кротов прекрасно понимал, что Наливайко никогда ему этого не простит. Но он и не желал прощения, он вышел на тропу войны, намереваясь рано или поздно уничтожить врага – не физически, но морально. У Виктора было два выбора – смерть или победа. И первый шаг к победе был сделан: он доказал всем и самому себе, что «крестный отец» областной мафии вовсе не всесилен, с ним можно вести поединок.

Когда-то очень давно, рядом со Спасском, через густой лес протекала безымянная речушка, сливавшаяся вверх по течению с Савранкой. Теперь же речушка высохла, превратившись в длинную болотистую ленту,' а деревянная мельница, стоявшая на ней, со временем полностью разрушилась и сгнила.

Прыгая по кочкам, Виктор добрался до середины болота – той его части, где на поверхность выступала сухая земля, – разрыл ямку и положил в нее рюкзак с Драгоценностями. Местные обыватели считали это место «нечистым» и старались обходить его стороной, а значит, лучшего тайника нельзя было себе представить – безопасность вклада гарантирована.

Кротов разровнял землю подошвой ботинка и закурил. Он не сомневался в том, что усыпленный охранник уже очнулся и поднял тревогу. Оставалось только ждать, чем же ответит Роман. Наверняка, это будет нечестный, подлый ход.

Надо было теперь забежать огородами домой, чтобы потом выйти на работу как ни в чем не бывало.

Вот и зеленая крыша дома, вот и яма, которую до сих пор охраняла табличка «Памятник старины»…

Виктор дернул дверь и в темноте комнаты споткнулся обо что-то мягкое и неподвижное.

Хорошо, что не включил свет. Глаза привыкли к темноте, просыпалось уже сумеречное утро. На полу в луже крови лежал человек. Голова его была раскроена надвое. Тут же валялся топор.

Виктор склонился к лицу, и горло перехватило – убитым был Николай Иванович Бобров.

«Вот так, – обреченно подумал Кротов. – Обложил, гад. Вот так… Я знал, что подло, но не настолько же…»

Мысли почему-то работали четко и спокойно. Словно кровь и труп учителя вовсе Виктора не касались.

Он так же незаметно вышел из дома, снова огородами выбрался на улицу и пошел на вокзал.

А уже оттуда, когда приехала налимовская электричка, затерявшись в толпе, отправился на работу.

Получив путевой лист, он сел за баранку своего грузовика и покатил на окраину города, где велось активное строительство нового микрорайона.

Пока Кротов ехал по улице Горького, все вокруг было спокойно, но не успел он повернуть на бульвар Маркса, как увидел мчащуюся ему навстречу колонну милицейских машин с включенными «мигалками». Оглашая окрестности диким ревом сирен и поднимая за собой облака пыли, бело-голубые «Волги» (не меньше дюжины) пронеслись в сторону особняка товарища Наливайко.

– Ни хрена себе… – пробормотал Виктор, невольно прикрывая лицо рукой. – Вы бы еще армию по тревоге подняли…

Виктора остановили, когда он выезжал со строительной площадки. Четверо милиционеров выволокли его из кабины, заковали в наручники и, затолкнув в легковой автомобиль, отвезли в отделение милиции, где уже был организован экстренный и чрезвычайный штаб по поимке опасного преступника.

Оказалось, что, кроме Кротова, оперативники задержали еще нескольких подозреваемых. Все они допрашивались в разных кабинетах разными следователями, специально вызванными из областного центра. Участковый явно чувствовал себя лишним, он забился в угол и затравленно смотрел на оперативников, под завязку наполнивших его «конуру».

Виктору достался следователь средних лет, с лысой, как бильярдный шар, головой и колючим, прожигающим взглядом.

– Ваша фамилия Кротов? – задал он первый вопрос.

– Виктор Кротов.

– Как давно вы вернулись из колонии?

– Два дня назад.

– И где вы провели прошедшую ночь?

– В Налимске…

– Чем вы занимались?

– Это бестактный вопрос…

– В каком смысле?..

– Ну, у знакомой одной был.

– Назовите ее.

– Не-а… У нее муж в командировке – неловко.

– Допустим. А домой заходили перед работой?

– Не успел. А что?

– Это мы проверим, – пообещал следователь.

– Я свободен? – спросил Кротов и даже встал со стула, но мужчина властным взмахом руки приказал ему сесть на место.

– Не совсем, – сказал он. – В данный момент нами допрашивается единственный свидетель преступления. Когда допрос будет закончен, мы проведем опознание.

Вместе с другими задержанными Виктора поместили в камеру предварительного заключения. Практически все были ему знакомы, если не по имени, то в лицо. Кто-то возмущался, колотил кулаками в железную дверь и требовал немедленно его освободить, а кто-то не терял самообладания и даже был рад, что получил вынужденный отгул.

Говорят, на воре шапка горит, но поведение Кротова полностью опровергало эту народную мудрость. Он был спокоен, как музыкант похоронного оркестра. Он знал, что ему по силам разбить в пух и прах все обвинения, что рюкзак с драгоценностями все еще не нашли, да и не могли найти – перец отбивает нюх у собак. А Боброва он не убивал. Он вообще никого теперь убить не мог.

Поздним вечером задержанных выстроили в ряд у стены, после чего пригласили в камеру того самого охранника, паренька лет двадцати пяти. Он медленно прошел вдоль ряда, внимательно всматриваясь в серые, утомленные лица, затем остановился напротив Виктора, склонил голову набок. Виктор улыбнулся.

– Ну?.. Есть ли среди них?.. – спросил паренька милиционер с майорскими звездочками на погонах.

– Не знаю… – замялся тот. – Не уверен… Здесь так темно… Вроде, этот похож.

– Меня не интересует, похож он или не похож, – рявкнул майор. – Меня интересует, он или не он ограбил дом Романа Макаровича!

– Не могу ручаться… – Паренек рассмотрел Виктора и так, и сяк, и в профиль, и в анфас. – Да… Точно, он…

– Ошибки быть не может?

– Я эти глаза на всю жизнь запомнил…

– К Лукашенко его! – скомандовал майор, и через мгновение двое дюжих оперативников скрутили Виктору руки и вывели из камеры. – Остальные свободны!

За окном светало, а допрос гражданина Кротова все продолжался. Следователь Лукашенко оказался неутомимым человеком с железной закалкой. У Виктора уже круги плыли перед глазами от усталости и изнеможения, а следователь, обливаясь липким потом и опрокидывая в себя стакан за стаканом крепкого чая, задавал и задавал каверзные вопросы, придирался к словам и давал Кротову понять, что допрос вряд ли закончится в ближайшее время.

– С какой целью вы ограбили дом, принадлежащий товарищу Наливайко? Почему убили учителя? Он ваш подельник? Добро не поделили?

– Сколько же раз говорить!.. – Виктор протирал кончиками пальцев опухшие веки. – Не грабил я… И никого не убивал. Вы бы лучше поинтересовались, откуда у гражданина Наливайко такие деньжищи? Сколько там у него украли? Тридцать тысяч?

– Двадцать восемь тысяч пятьсот рублей, – уточнил Лукашенко. О долларах и драгоценностях он решил промолчать в надежде, что Кротов сам как-нибудь проколется на этом. – Товарищ Наливайко в течение года выпрашивал по копейке у общественных организаций и директоров крупных предприятий для того, чтобы начать строительство детского дома!

– Бросьте! – махнул рукой Виктор. – Смешно слушать… Тоже мне, благодетель нашелся!

– Вы смеетесь, потому что для вас нет ничего святого! – пафосно произнес Лукашенко. – Глупо отпираться, Кротов. Вас узнал гражданин Сурков, ночной сторож. Он утверждает, что именно вы приложили к его лицу кусок материи, пропитанный медицинским эфиром. Он узнал вас из девятнадцати человек!

– У вашего гражданина Суркова мозги набекрень съехали после эфира! – вполне естественно возмутился Виктор. – Ему в больнице нужно лежать, а не на опознание ходить! Не был я прошлой ночью в доме Наливайко! Не был! Повторяю в тысячный раз!

– Не были прошлой ночью? – хитро сощурился следователь. – Как это понимать?

– Что тут непонятного? – удивился Виктор. – Опять хотите к чему-то прицепиться?

– Вы сказали, что не были в доме товарища Наливайко прошлой ночью. – Глаза Лукашенко загорелись хищническим огнем. – А это значит, что вы были там в другой день. Позвольте полюбопытствовать, когда?

– Думали, словили меня? – улыбнулся Кротов. – Да, я был у Наливайко. Позавчера. Он сам меня пригласил.

– Так вы знаете его лично? – Теперь уже настала очередь удивляться следователю. – Что же вы раньше не сказали?

– А вы спрашивали?

– Но мне и в голову не приходило… – Лицо Лукашенко побагровело. – Ч-черт побери… Я должен выйти на минутку…

Он приказал своему помощнику, чтобы тот глаз не спускал с Кротова, и пулей вылетел из кабинета. Вопреки обещанию, он отсутствовал больше часа, и Виктор успел за это время немного всхрапнуть, уронив голову на колени.

Следователь вернулся не один. С ним пришел сам Наливайко. Гладко выбритый, пахнущий великолепным французским одеколоном и облаченный в шикарный костюм, Роман опустился на стул, закинул ногу за ногу и вальяжным жестом попросил работников органов освободить помещение.

– Не ожидал… – произнес он, оставшись наедине с Виктором. И в его голосе послышались нотки восхищения. – Это было смело… Первоклассная работа… Вот за что я тебя всегда любил – для тебя не существует никаких преград… Как ты мне нужен, Крот…

– Я подумал над твоим предложением, – сказал Виктор. – Извини, не получится у нас с тобой вместе.

– Но и порознь тоже не получится, – печально покачал головой Роман. – Или вместе, или никак… Я дам тебе еще один день на размышление. Но для начала укажи место, где ты спрятал деньги и драгоценности. Впрочем, черт с ними, с деньгами… Меня интересуют только золото и брюлики.

– Я не имею к краже никакого отношения.

– Имеешь, Крот… Только такой безумец, как ты, мог пойти на это! Думаешь, мало сволочей, которые не прочь поживиться моим богатством? До хера и больше! Но они боятся меня, они знают, что со мной такие штучки не проходят… Твоя беда в том, что ты до сих пор не осознал, кто я такой. Ты все еще живешь вчерашним днем! – Наливайко раздраженно хлопнул ладонями по коленям. – Где золото?

– Не скажу… – Виктор нагло посмотрел Роману в глаза. – Можешь меня избить до полусмерти, можешь пытать… Все равно не скажу…

– Рано или поздно я сам найду.

– Ничего у тебя не получится! – нервно захохотал Виктор. – Кишка тонка! А меня скоро выпустят, потому как по закону не имеют права задерживать дольше двух дней без предъявления обвинения! А обвинение мне не предъявят! Доказательств нет!

– А зачем? Учителя ты кокнул. На топоре твои отпечатки. Карапуз это умеет состряпать. Не отдашь золото – все равно в тюрягу угодишь. – Наливайко встал. – Ты допустил непростительную ошибку в своей жизни. Отныне я твой враг.

– Понюхай возле жопы, Ромик, – с ехидством ответил Виктор.

– С удовольствием… – Наливайко ласково потрепал Крота по щеке. – Но не сейчас, а чуточку попозже. Когда ты обосрешься от страха… Я дарю тебе все, что ты у меня украл, но вряд ли ты когда-нибудь воспользуешься этим подарком. Прощай, мальчик… Ты так ничего и не понял…

Виктор потерял счет времени. В его одиночной камере всегда стоял полумрак – окна были намертво забиты железными ставнями-намордниками. Сколько его уже держат? День? Два? Или несколько часов, – судя по тому, что ни разу не кормили? Желудок сводило от голода, неимоверно хотелось спать.

Парень свернулся калачиком на жестком топчане, положил голову на скрещенные руки и вскоре оказался в странном состоянии полусна-полуреальности. Он слышал, как скрипнула дверь, как кто-то, всхлипывая, зашел в камеру, как этот кто-то окликнул его…

– Витька… Ты здесь?..

Голос знакомый… Родной… Похож на отцовский, только без хрипотцы… А интонации те же…

И тут Виктора словно кипятком ошпарило. Он резко открыл глаза и сквозь пелену дремоты разглядел маленькое, сгорбленное существо, которое сидело в странной, неуклюжей позе у стены. Существо плакало, прижимая перебитую руку к груди. На его опухшем личике застыла страдальческая гримаса…

– Вадька… – Только сейчас Виктор осознал, что перед ним… родной брат. Он порывисто метнулся к нему, хотел обнять, но Вадим, застонав от боли, отстранился.

– Не надо… – сказал он, скривив окровавленные губы. – Не надо… Кажется, они мне руку сломали…

– Кто – они?

– Они хотели, чтобы я признался… в краже каких-то драгоценностей… И в убийстве Боброва… Боброва убили! Николая Ивановича! Боже мой, что делается!..

– Ты-то здесь при чем?!

– Я шел из школы… – Вадим говорил так тихо, что Виктору пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать его слова. – Меня окликнули… А потом… Я очнулся в какой-то комнате… Мне сказали, чтобы я поставил подпись под признанием… Я отказался…

– Молодчина… – На глаза Виктора навернулись слезы. – Ты у меня всегда был молодчина… Гады… Ни перед чем не останавливаются… Как следователь выглядел?

– Их было двое… Один лысый такой…

– Точно, Лукашенко… – Виктор сжал кулаки. – Ну, ничего… Он у меня еще попляшет… Собственными руками придушу эту гниду…

– Они приковали меня к батарее и стали бить… – Сильно… Больно… Ногами… – Вадим помолчал немного, сглотнув горькую кровавую слюну. – Я говорил, что не знаю ни о каком убийстве, ограблении, а они совали в нос бумагу и грозили, что, если я не подпишу ее, они меня вообще прикончат… Витька, я же никого не убивал… Николай Иванович… Это нелепая ошибка…

– Да нет, брат, это не ошибка. Ребятки из органов знают, что делают, – злорадно ухмыльнулся Виктор. – Главное, что ты выдержал, не сломался. Я бы себе этого до конца жизни не простил… Ведь ты здесь из-за меня…

– Так это ты убил? – ошарашенно уставился на брата Вадим.

– Нет, но все равно ты из-за меня… Они нас так не возьмут…

– Не выдержал я… – прошептал Вадим.

– Что? – Виктор склонился над братом. – Повтори…

– Не выдержал… – жалобно повторил Вадим. – Я не хочу в тюрьму… Мне нельзя в тюрьму… Я там умру…

Спустя несколько минут Виктор позвал милиционера, дежурившего у камеры, и попросил отвести его к следователю. Еще через минуту он подписал признание в совершенном убийстве и ограблении взамен на немедленное освобождение Вадима.

– Вот и чудненько, – удовлетворенно изрек Лукашенко, промокая пресс-папье свежий чернильный вензель. – Вот так бы сразу, Кротов. Переоценил ты свои силы.

– Я тебя порешу… – прошипел Виктор.

– Ха! Когда у тебя появится такая возможность? – от души расхохотался следователь. – Лет через пятнадцать! А может, и не появится вовсе… Может, тебе вышку дадут… А не дадут – на «зоне» таких, как ты, не любят.

– Я тебя и на том свете достану.

– За свои поступки нужно отвечать, – оставив угрозу без внимания, нравоучительно произнес Лукашенко. – Тем более, если поступок этот состоит в хищении личного имущества товарища Наливайко. Сейчас тебя перевезут в Налимск, там и состоится суд. А чтобы все было по-честному… Я всегда держу свое слово. – И он разорвал на мелкие кусочки протокол, подписанный Вадимом.

Виктор решил бороться до конца. На суде он отрекся от своих показаний, заявив, что признался в убийстве и краже под нажимом следствия. Вопреки возмущениям прокурора, после долгих обсуждений и препирательств, судья отправила дело Кротова на доследование.

Счет в смертельной схватке стал два-один в пользу Виктора.

Но Наливайко нашел свободную минутку, чтобы лично переговорить с судьей, и на следующем заседании она была настроена более чем решительно. Ее даже не смутило полное отсутствие мотивов преступления. Не помогла и пламенная речь адвоката, в пух и прах разбивавшая версию обвинения.

Уголовный кодекс предусматривает высшую меру наказания, когда преступник проходит по сто второй статье. Но приговорить Виктора к расстрелу судья все-таки не смогла – видимо, остатки совести и страх перед Богом не позволили ей этого сделать.

Виктор выслушивал приговор с рассеянной улыбкой на губах, не в силах вникнуть в смысл услышанного, но запомнил до конца жизни последние слова судьи, особенно визгливо-требовательную интонацию с которой они были произнесены.

– Пятнадцать лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима.

Глава 32. Полигон

Этот день президента Франции начался как обычно – с большой кружки ячменного кофе. К нему он пристрастился еще в сороковом году, когда во Францию вступили гитлеровцы и появились сложности с продуктами. После войны достать хороший кофе тоже было непросто, даже для министра обороны. А в последнее время что-то начало пошаливать сердце. Все-таки шестьдесят шесть лет – не шутка. Так что менять привычки было уже поздно. Но он ничуть не страдал от этого. Президент Франции очень любил ячменный кофе.

К тому же темный, мутноватый напиток был налит в старую, видавшую виды алюминиевую кружку, на помятом боку которой было выбито изображение Вестминстерского аббатства. Он купил эту кружку, когда правительству пришлось покинуть Париж и переехать в Англию. С тех пор эта кружка сопровождала его всю жизнь.

Президент сидел за столом и смотрел в окно, как над черепичными крышами Парижа постепенно рассеивается предрассветный туман.

«Совсем как тогда, в Шамони», – почему-то вспомнил он.

Однако пора было собираться в рабочий кабинет.

Президент отправился на кухню, пустил воду, сполоснул свою кружку и поставил ее на сушилку.

– Опять вы, мсье! – послышался голос из-за спины.

Президент обернулся.

– А-а, Мари. Доброе утро.

Служанка сделала книксен.

– Доброе утро. Вы же знаете, мсье, мыть посуду – это моя работа. Вам бы понравилось, если бы я вместо вас стала управлять Францией?

Президент улыбнулся.

– Вот уже двадцать лет, Мари, вы почти каждый день говорите мне одно и то же. Вам не надоело? Я сам привык мыть свою кружку.

Мари служила у него с 1938 года.

– Как хотите, мсье. Но тогда я оставляю за собой право давать вам советы по поводу внутренней и внешней политики.

– Договорились, Мари.

Президент отправился в спальню. Сильвия, как всегда, еще спала. Он скинул шелковый стеганый халат и стал одеваться.

Как всегда подтянутый, в неизменном военном Френче, галифе, до блеска начищенных сапогах и фуражке, он вошел в приемную своего кабинета.

– Доброе утро, мсье президент. – Секретарша, сухощавая женщина в очках в роговой оправе, при его появлении встала из-за стола.

– Привет, Луиза. Как дела?

– Благодарю, все в порядке.

– Занесите мне утренние сводки, пожалуйста.

Войдя в кабинет, президент положил на край письменного стола свою фуражку, закурил крепкую сигарету «Житан» и уселся в удобное кожаное кресло.

Президент был очень высок ростом, поэтому стол для него пришлось заказывать специально. Но колени все равно упирались в столешницу.

«Надо будет попросить подложить что-нибудь под ножки», – подумал президент.

Секретарша принесла утренние сводки из газет. Президент раскрыл папку и углубился в чтение.

Американский президент Линдон Джонсон выступил с заявлением относительно выхода Франции из НАТО.

«Не нравится? – злорадно подумал президент. – Ну и пусть. Почему это какой-то янки должен диктовать нам свои условия?»

Новый советский руководитель Леонид Брежнев, буквально три дня назад назначенный Генеральным секретарем, напротив, полностью одобрял это решение.

Вдруг президент нахмурился, повернулся во вращающемся кресле и нажал кнопку селектора.

– Слушаю, мсье президент, – донесся из него голос Луизы.

– А мы Брежневу поздравление послали?

– Конечно, еще позавчера.

– А-а, хорошо…

В остальных сводках не было ничего особенного. В Палестине снова произошли стычки между евреями и арабами. Советы запустили еще одну ракету в космос. Джон Леннон заявил, что группа «Битлз» теперь популярнее, чем Иисус Христос, что вызвало большое возмущение среди христиан.

Одно сообщение привлекло его внимание. В горах близ Шамони участились случаи схода лавин. Один альпинист пропал без вести.

«Надо будет потом узнать, нашли ли?» – подумал он.

Снова включился селектор.

– Мсье президент, к вам министр иностранных дел.

Он захлопнул папку.

– Пригласите.

Вошел невысокий брюнет с непроницаемыми водянисто-серыми глазами.

Президент жестом пригласил министра сесть.

– Мсье президент, – начал тот, – ваше решение о выходе из Североатлантического блока вызвало большую реакцию в мире. Я пришел посоветоваться с вами относительно нашей дальнейшей политики.

Из селектора донесся голос секретарши:

– Мсье президент, звонит ваша жена.

– Соедините, Луиза. Извините, господин министр.

Он поднял телефонную трубку.

– Шарль, птенчик мой, ты не забыл, что мы сегодня идем в «Комеди Франсез» на премьеру? – раздался оттуда бойкий голос Сильвии.

– Нет, дорогая, я не забыл.

– А как ты думаешь, что мне надеть?

– Не знаю, посоветуйся с Мари.

– У нее нет вкуса.

– А у меня?

– У тебя?.. У тебя его тоже нет, но ты все-таки президент и должен знать, что мне надеть на спектакль.

Он вздохнул.

– Ну… Что-нибудь ненавязчивое.

– Фиолетовое с рюшами?

– Да.

– Ну ладно, целую тебя, птенчик.

Президент очень любил свою жену и разрешал ей звонить ему даже во время важных заседаний.

«Если бы она тогда вовремя не появилась…» – подумал он. Но сейчас было не до воспоминаний.

– Еще раз, извините, – сказал президент министру иностранных дел. – Продолжайте.

Министр откашлялся и начал долгий монолог о том, насколько усложнились отношения по военному блоку, прежде всего с Америкой. Он минут пятнадцать высказывал свои соображения по этому поводу, а в конце предположил, что в результате Франция может оказать в изоляции.

«Что-то он слишком сильно напирает на то, что мы пострадаем, если Штаты на нас обидятся, – глядя на холеные руки министра, сжимающие черный кожаный портфель, думал президент. – А уж не связан ли он с ЦРУ?»

Но он сразу же отогнал от себя эту крамольную мысль.

– …Кроме того, во вчерашнем своем выступлении Линдон Джонсон заявил…

– Я знаю. – Президент перебил министра, встал из-за стола и, стуча каблуками, прошелся по кабинету. Надеюсь, господин министр, вы не считаете, что в нашей внешней политике мы должны ориентироваться на мнение президента США?

Брови министра поползли было вверх, но сразу же вернулись на свое место.

«Проняло», – подумал президент.

– Нет, мсье. – Лицо министра снова стало безучастным. – Но нельзя также забывать и о том, что мы связаны с Америкой несколькими важными договорами. Например, они нам поставляют высокотехнологичное оборудование, и в случае, если…

– Поверьте, господин министр, такого случая не будет. У нас есть чем ответить Штатам.

– Могу ли я узнать, чем именно.

Президент подошел к своему столу и вытащил из пачки новую сигарету.

– Можете, господин министр, – сказал он, прикуривая. – Конечно, можете. Но… позже. Думаю, дня через три я вам сообщу об этом.

Тот встал, поклонился и вышел.

«Хитрая лиса, – думал президент, неторопливо затягиваясь. – Так я тебе все и рассказал».

Снова включился селектор, вошел очередной посетитель, за ним еще один…

Это был самый обычный рабочий день президента Франции, заполненный совещаниями, телефонными звонками, чтением документов…

Уже после обеда он попросил Луизу пригласить к нему министра обороны.

Где-то минут через двадцать в кабинет ввалился огромного роста человек в форме генерала французской армии. В больших, словно ласты, ручищах он держал объемистую папку с тесемками.

– Привет, Жак! – Президент сделал приветственный жест рукой.

– Здорово!

Они были приятелями еще со времен войны.

– Как поживаешь, старина?

– Ничего, помаленьку.

Он подошел к столу президента и положил перед ним папку.

– Вот, это то, что ты просил. Мои ребята сделали все расчеты, обоснования и так далее.

– Хорошо. – Президент поглаживал папку обеими руками. – Сколько здесь вариантов?

– Всего подготовлено восемь, но если тебе ни один не нравится, можно будет придумать что-нибудь еще.

Президент открыл папку.

– Так… Мартиника, Реюньон… А-а, даже в самой Франции есть вариант?

– Ну, это мы на всякий случай. Хотя, с точки зрения безопасности, он ничем не хуже остальных. И что весьма важно – гораздо дешевле. Не надо тащить все оборудование за тридевять земель.

– Ну а сам-то ты к чему склоняешься?

Министр улыбнулся.

– Ты же знаешь, я человек сугубо военный. Что мне начальство скажет – то я и буду делать. В политике ничего не понимаю. А тут дело больше политическое…

– Знаю я тебя, хитреца, – проворчал президент. – Небось сам уже все присмотрел, а прибедняешься.

Министр недоуменно пожал плечами.

– О чем это вы, мсье президент?

– Ну ладно, иди, хватит тут паясничать. – Президент посерьезнел. – Я тебе позвоню ближе к вечеру. Затягивать с этим нельзя. Ну, салют!

Когда министр ушел, президент нагнулся к селектору и негромко произнес:

– Луиза, в ближайшие два часа я буду занят. Никого ко мне не пускайте и ни с кем не соединяйте. Даже если позвонит Сильвия.

– Хорошо, мсье президент.

Отгородившись таким образом от внешнего мира, он достал из папки и разложил на столе восемь вариантов, каждый из которых состоял из нескольких скрепленных листов бумаги, снабженных грифом «Совершенно секретно».

Папка, которую принес министр обороны, содержала варианты места расположения полигона для испытаний ядерного оружия, разработка которого вот уже несколько лет в глубокой тайне велась под личным контролем самого президента. Это и было тем козырем, который он приберег для бывших партнеров по военному блоку.

Ему предстояло сделать трудный выбор. У всех в памяти еще были живы ужасы Хиросимы, в мире ширилось движение за запрещение ядерного оружия. Что характерно – самыми активными сторонниками этого были страны, уже обладающие атомными бомбами.

Президент мог себе представить, какое недовольство вызовет его решение строить полигон, – ведь ясно, что утаить это от вездесущих ЦРУ и КГБ не удастся. Надо было сделать так, чтобы свести к минимуму возможные способы давления.

А то, что ядерное оружие действительно нужно Франции, – сомнений не вызывало. Это был единственный путь сохранить независимость.

В большинстве вариантов будущий полигон предлагалось разместить за пределами Франции – на островах Карибского моря, во Французской Гвиане, в Полинезии или в Индийском океане. Благодаря славным правителям прошлых веков, у Франции было много заморских территорий и владений. Но президенту не хотелось, чтобы его обвинили в том, что он загрязняет мировые океаны. Поэтому он перво-наперво обратился к тому варианту, по которому полигон предполагалось разместить на территории самой Франции.

Единственным подходящим местом для этого была малонаселенная высокогорная область на юго-востоке страны, близ небольшого города Анси. Отсутствие рек и твердые базальтовые породы гарантировали, что радиация не будет распространяться. Правда, пришлось бы закрыть под каким-нибудь благовидным предлогом находящийся в местечке Шамони, что недалеко от швейцарской границы, лыжный курорт, но надо было чем-то жертвовать.

«Да, надо чем-то жертвовать», – подумал президент и собрался было звонить министру обороны, как вдруг вспомнил. Его рука так и осталась лежать на телефонной трубке.

…Это было в 1924 году, когда он со своей невестой Сильвией приехал в Шамони на первые в истории зимние Олимпийские игры.

В то время он увлекался альпинизмом и в один из дней решил подняться на одну из близлежащих гор.

Подъем был трудным. Склон представлял собой сплошной ледник, кое-где покрытый трещинами. Из-под стальных шипов ботинок то и дело сыпалось ледяное крошево.

Дойдя до середины ледника, он вдруг услышал доносящийся сверху глухой гул, поднял голову и ужаснулся. Прямо на него, с каждой секундой набирая скорость, летела большая снежная лавина.

Сделать уже ничего было нельзя. Он покрепче вцепился в страховочный трос, пригнул голову и набрал побольше воздуха в легкие.

Через секунду белое месиво, состоящее из снега, камней и обломков ледяных глыб, накрыло его и увлекло за собой.

«Тр-р-р, тр-р-р», – скрипело что-то над головой.

Он очнулся от этого странного звука и обнаружил, что висит над обрывом на веревке, удерживаемой несколькими, чудом оставшимися в толще льда, металлическими штырями. Трос терся о край ледника и противно скрипел.

Положение было незавидным. Все тело болело и ныло – наверняка было сломано несколько ребер. Взобраться наверх невозможно – в любую минуту штыри от тряски могли выскочить. А внизу была глубокая пропасть.

Он знал много случаев, когда вот именно так, повиснув над обрывом, погибали даже самые опытные скалолазы. Обычно они замерзали. Когда его начнут искать – он не знал. Все зависело только от того, насколько скоро забьет тревогу Сильвия.

Было морозно. Нестерпимо болели ушибленные места. Дождавшись сумерек, он почти без всякой надежды выпустил в небо одну за другой две красные сигнальные ракеты и вскоре лишился чувств.

Его нашли уже на рассвете. Последнее, что он успел увидеть до того, как лишился чувств, – как над Альпами рассеивается предрассветный туман.

Позже он узнал, что если бы Сильвия, которая весь вечер просидела у окна, не заметила бы пущенных им ракет и не вызвала спасателей, вряд ли его бы хватились – в Шамони проходили первые в истории зимние Олимпийские игры, у всех и так было полно хлопот.

…Президент открыл ящик стола и вынул новую пачку «Житан».

«Что-то я стал много курить в последнее время».

Он встал из-за стола и подошел к окну. Елисейские поля были как всегда запружены толпой. В обе стороны двигался непрерывный поток машин, а два ряда аккуратно подстриженных деревьев тянулись до конца бульвара, где маячил силуэт Триумфальной арки. Рабочий день заканчивался, и парижане спешили домой, где их уже ждал ужин с непременным стаканчиком красного вина и куском хорошего сыра.