Текст книги "Святослав (Железная заря)"

Автор книги: Игорь Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)

Глава 11

В отличие от Никифора, Иоанн Цимисхий знал, что мало окружить себя плотным кольцом охраны и верными людьми средf4 вельмож. Страну третий год терзал голод. Дороги были забиты тысячами нищих, что, озверев, в жестоких драках над падалью убивали друг друга. Не будет сытого, довольного жизнью стратиота, не будет и войска, способного защитить императора, а значит не будет и страны. Где за счёт казны, а когда и собственным коштом Цимисхий нанимал корабли закупать и везти в прибрежные города продовольствие, чем здорово посбивал цены на рынках. Нахлынувшая на Фракию война, слухи о грядущем вторжении агарян выплеснули на границы империи толпы беженцев, которых также надо было накормить и посадить на землю.

Разрозненных и не раз битых арабов базилевс не боялся. Он отправил к Антиохии евнуха Николая с войском, ничем пока в разном деле не отличившегося, но преданного лично императору. Отобьют или не отобьют воины агарян – но поднимать мятеж ротив Иоанна они не будут. Война же с русами грозила стать серьёзной. Как стратегу Цимисхию было ясно, что нужно время, чтобы собрать как можно больше войска. Святослав уже занял Филиппопюль и вот-вот двинется на Константинополь. К русам были посланы люди, дабы тянуть их в долгие переговоры. Но даже этого будет недостаточно. Обращаясь к стратилатам, Иоанн просил набрать каких возможно людей, чтобы сдержать русов хотя бы до зимы. Спешно снимались из городов гарнизоны, за обещанную добычу вооружали полуголодных ромеев, готовых за краюху хлеба с сыром идти куда угодно и за кем угодно и, тем более, готовых убивать.

В пригороде Константинополя Лиге, славным своим красовитым храмом в честь Богородицы, чудотворным источником и недавним побоищем между армянами и моряками, смирен го ожидал Георгий Сурсувул решения имперетора насчёт себя, изредка направляя Иоанну прошения. Стремящегося укрепить престол Цимисхия эти напоминания о себе болгарского боярина выводили из себя:

– Кто такой, этот Сурсувул, что я должен его принимать?

Василий Ноф, нашедший своё место при новом базилевсе, пояснял:

– Сурсувул – это старый изношенный хитон, который за ненадобностью нужно выбросить. То, что он добежал до града Константина, лишний раз говорит о том, что без властной руки императора ромеев болгары не могут править своей страной, я она разваливается на части. Пока был жив зять базилевса Романа Лакапина, Пётр, мы непозволительно хорошо относились к болгарам. Надеюсь, эти времена минули и мы должны наказать тех, кто бездарностью своей обрушил на нашу священную империю новые страдания. Позволь мне, недостойному, избавить тебя от назойливости этого никчемного человека.

Убийцы, посланные Василием, без труда нашли дом, в котором остановился беглый боярин, проникнув туда ночью. Домовладелец провадил их до покоя Сурсувула. Отпихнув в сторону хозяина, вознамерившегося постучать в запертую дверь, ночные гос: и, не церемонясь, вышибли её вместе с ободверинами. Привстав па ложе и прикрывая заспанные глаза рукой от факельного света, Сурсувул узнал своих бывших бояр – Гроздана и Развигора. за которыми в проёме вынесеной двери стояли тёмные силуэты людей. Он понял всё.

– Сколько бы вам ни заплатили, я дам в три раза больше, если дадите мне уйти, – заверил Георгий. Его слова развеселили убийц.

– Ха! Даже ты не сможешь нам дать на каждого по три жизни! Да и некуда тебе идти, Георгий, – ответили они.

Труп Сурсувула этой же ночью отвезли на кладбище для нищих, где зарыли в безымянной могиле.

Со смертью Сурсувула закончилась эпоха изворотливой политики Византии и Болгарии по отношению друг к другу. Теперь ромейские стратиги делали всё, чтобы возбудить волну гнева в собственном народе против болгар и русов и тем самым отвлечь его от хоть и заканчивающегося, но всё ещё не прекратившегося слюда. Счастье громких побед над ненавистным врагом затмевает собственные невзгоды, заставляет гордиться собой, даёт призрачную надежду, что враг раньше, мешал жить, а теперь всё будет по-другому. К победам над агарянами уже привыкли и повторным одолением их народ не удивишь. Нужна была новая победоносная война. Нужны были новые земли с новыми данниками. Болгария, изъеденная червоточиной внутренних разногласий, должна упасть в лоно империи.

Глава 12

Филиппополь был разорён до чёрного волоса, но не потерял своего древнего величия. Старинные здания в лучах пригревающего весеннего солнца оживали, равнодушные к людской суете, радовались своей долгой жизни. Святослав не смог сдержаться it прикоснулся к шершавой прохладе камня древней колонны. Сколько она стоит здесь? Пять сотен или тысячу лет? Имя мастера, сваявшего её, давно забыто, кости давно сгнили в земле, а дело рук его продолжает жить. Жаль, что камни не имеют памяти. Не то в ней многое можно было бы прочесть: сколько раз умирал и возрождался город, какие народы здесь жили. Возможно, сотни лет назад вот так же стоял один из его предков из сарматского, готского или славянского рода, что оставил своё семя в Киевской земле. Прямо от колонн, на которую опиралось здание, полукольцом устремляясь ввысь восходили каменные скамьи.

– Это ипподром, – пояснил Станила, – как в Царьграде, только там много больше. Ромеи собираются там, чтобы поглазеть на состязания воинов.

– Это театр, – поправил Икморь, – я видел такой в Корсуне. Там скоморохи развлекают народ.

Святослав молча кивнул, соглашаясь. Он вспомнил, как Калокир некогда его водил смотреть, как люди перевоплощаются в других людей, подчас давно умерших, изображая события из их жизни. Херсонец тогда много чего объяснял русу, но Святослав так и не понял, что интересного в перевоплощении этих людей, если они не веселят глазеющих на них зрителей и не показывают подвиги доблестных воинов.

По городу так же глазея, ходили ратные, запоминая, чтобы потом рассказать об этом дома. Красиво здесь. Нет, скорее необычно. Но что-то было не то в этом холодном величии. Цепко взяло и не отпускало ощущение мёртвой вечности, будто души некогда живших здесь людей переселились в камень и, кто с насмешкой, а кто и с печалью, смотрели на живых людей. Похожее чувство охватывало на буевище, когда, казалось, мёртвые ждут ухода того, кто нарушил их покой. Чужой и чуждый город, к тому же теперь опустевший. Кто уцелел из местных, покинули его. Из бояр многие причисляли себя к древним римским родам, так это или нет – проверять незачем. Они старались нести себя гордо, идя на казнь, но были и те, кто просил пощады.

Угры растеклись по Фракии, разоряя её. Давид тоже отпустил рати в зажитье, отправив домой всех троих братьев вместе с ближними дружинами. Свенельда и Акуна с частью русских и с печенегами Святослав отправил в Преслав. Он был готов к наступлению ромеев с обоих направлений – из Фракии и со стороны Царьграда.

На византийском столе Цимисхий утвердился прочно. После смерти непокорного патриарха Полиевкта дышать ему стало легче. Святослав недаром с напряжением ожидал развития событий, держа при себе верные ему рати. Ромейские послы пришли через две седмицы после взятия Филиппополя. Их приняли подобающе в одном из дворцов, выбранном князем для временного проживания. Посольство, уставно кланяясь, скорее больше из-за страха перед расправой, на которую, как говорили в Константинополе, был скор русский катархонт, чем из уважения. Передали слово в слово обращение базилевса:

– Тебе следует покинуть Мисию, ибо ты получил обещанную императором Никифором за набег на мисян награду.

Посол говорил осторожно, будто пёс, принюхивающийся к сопернику. Святослав ответил более дерзко, вспомнив весь гнев, обуявший его при вестях о мятеже в Переяславце:

– Эта страна принадлежит мне по праву, и я уйду отсюда не раньше, чем получу дань и выкуп за все захваченные мною города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут болгарскую Фракию, на которую они не имеют права, а иначе пусть и не надеются на заключение мира.

Посол поинтересовался размером дани, которую ромеи должны заплатить.

– Сорок тысяч золотых номисм – по две на каждого человека, – и, видя смущение ромея, сказал, чуть усмехнувшись, – не сравнивай число моего войска, о котором тебе, наверное, известно от соглядатаев. Были битвы, и часть людей погибла и за убитых возьмёт их род.

По прибытии послов домой, слова Святослава были переданы базилевсу. Цимисхий пришёл в бешенство:

– Наглость этого варвара не имеет предела. Его короткая намять не знает, сколько дерзких народов разбилось о мощь нашей империи! Клянусь Богом, он не будет исключением! Но нам нужно немного времени, чтобы отправить войска.

Вскоре подготовили ответ, который также должен был быть передан дословно:

– Мы верим в то, что провидение управляет вселенной, и исповедуем все христианские законы; поэтому мы считаем, что не должны сами разрушать доставшийся нам от отцов неоскверненным и благодаря споспеществованию Бога неколебимый мир. Вот почему мы настоятельно убеждаем и советуем вам как друзьям тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира. Пусть наш ответ не покажется вам дерзким; мы уповаем на бессмертного Бога-Христа: если вы сами не уйдете из страны, то мы изгоним вас из нее против вашей воли. Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего, Игоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на многих тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его дальнейшей жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернешься в свое отечество если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, – ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи.

Снова те же послы появились во дворе у князя. Старший посол, робея перед потемневшим от гнева ликом Святослава, на одном дыхании досказал императорские слова, почувствовав неприятную сухость во рту. Князь сдержал себя, хотя напоминание о неудачах отца больно зажгло грудь. Такого с ним не случится и только поэтому он должен одолеть ромеев. Цимисхию увезли смелый ответ:

– Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами разобьем вскоре свои шатры, у ворот Царьграда и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь смерды, добывающие средства к жизни капризами богов, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами.

Вряд ли Цимисхий изначально надеялся, что русы уйдут из Болгарии, так же, как и знал Святослав, что византийцы не простят ему покорения всей страны. Оба тянули время, русский князь – чтобы дать отдых ратным и собрать обилие, базилевс – чтобы убедить своих чиновников в необходимости войны, победой в которой он добудет себе авторитет, а византийским вельможам – болгарскую землю. Все войны империй велись из-за земель и трудолюбивых подданных, находящихся на них. Земли давали прибыль империи, она развивалась и требовала новых земель. Также и Болгария – лакомый кус для вельмож, жаждавших новых баснословных прибылей, цена которым – человеческая кровь.

Пока император с русским князем пересылались меж собой, состязаясь в словесной перепалке, угры с северами спокойно разоряли Фракию. За всю историю Европы ни одна варварская орда, прокатываясь через неё, не миновала Фракии. Жители, в которых привычка к чужеземным набегам была уже в крови, легко покидали дома, прячась в лесах и предгорьях. Но и угры, привычные к набегам на ту же Фракию, также легко ходили здесь, как у себя дома. Потому угорский князь Лайош тащил за собой большой обоз награбленного добра, вёл длинную вереницу пленных, гнал тучные стада. Отвыкшие от сопротивления и потерявшие осторожность очень удивились, когда их, отягощённых добычей, нагнал патрикий Пётр с войском. В битве, в которой, как потом говорили, отличился сам Пётр, убив «одного из скифов», Лайош потерял весь обоз и отступил. Пётр, в свою очередь, не стал его преследовать, не рискуя столкнуться с главными русскими силами, и отошёл в Адрианополь. Лайош вернулся в Филиппополъ сердитым ощипанным петухом. Святослав к тому времени начал стягивать рати. Из Сердики пришла болгарская немалая помощь в полторы тысячи конной кованой рати и около двух тысяч пешцов вместе с одним из братьев, Моисеем. Узнав из тайного письма от Калокира, что в сторону Преслава будет направлен талантливый и удачливый полководец Варда Склир, Святослав после долгого раздумья решил подкрепить Свенельда уграми и теми северами, что остались с ним, из конницы оставив себе только киевскую рать, Икморя с дружиной и пришедших от комитопулов болгар. Победа Склира и последующий захват Преслава разом опрокину ли бы все завоевания Святослава, оставив его одного во враждебной Фракии и разделив с дружественным Доростолом, в котором сидел Ратша Волк. Иначе рассудил Цимисхий, вручив Склиру веявшую часть (пятнадцать тысяч) собранных ратей, понадеявшись на полководческий талан Варды. Главное было – сломить хребет Святославу, тогда скифское войско распадётся само собою. Базилевс ничего не знал насчёт ухода подкреплений в Преслав и большим войском усилил патрикия Петра, который хорошо знал Фракию и мог там побить Святослава. Рати двинулись навстречу друг другу.

Глава 13

Кметь по имени Сверчок размотал портянки, выставив напоказ босые в язвах ступни.

– Ну и ну! – воскликнул Заяц, глядя на кметя. Сверчок кусал губы – ноги страшно зудели, знахарская мазь едва помогала. Колот, подвигав челюстью, сплюнул сквозь зубы, сказал Сверчку:

– Ладно, в лаптях ходи, пока не заживёт. Доброга коли прицепится, молви, что я разрешил.

Полки становились на привал. В жарком маревном воздухе густо висела пыль. Далёкие предгорья расплывались в дымке. Воздух будто застыл, замерев вместе с жизнью, лишь редкая птаха, пролетала торопясь, да высоко в воздухе кружил высматривавший добычу орёл. Измученные кмети валились на жухлую траву поднимаемые снова окриками старших, что посылали их за водой и дровами. Постоянно хотелось пить. Попавшееся по дороге озерцо вычерпали до дна, оставив за собой мутную лужу. Войско за все дневные переходы достигло того предела, когда хочется хоть какого-нибудь конца, лишь бы закончить блуждания, рати рвутся в бой. Говорили – враг близко и силы несметной. Ратные, как водится, обсуждали:

– Сдюжим ле? С ромеями не бились ещё.

– Побьём. Нас вона тоже тыщ десять. Кто говорил? Доброга? Значит, верно, десять тыщ.

– Болгары бивали их. Вишь, не боятся. Мы хужее, что ль?

– А я и не боюсь...

Любое обсуждение сводилось к взаимным подковыркам и заканчивалось смехом, русы ещё не проигрывали сражений.

Колот огляделся. Ближе к поросшему лесом холму становились болгары, Икморевы русы, как обычно, позади всего войска – те вообще идут пешими, а оружия тащат на себе пудами – и ничего, по ропщут, недаром сызмальства в походах. Мимо проскакал в дозор Беляй, тот самый, что попал когда-то в хазарскую засаду. Колот помахал ему рукой. Окольчуженные кмети Беляя с завистью посмотрели на воинов Колота, в лёгких рубахах деловито раскладывающих костёр.

После днёвки прошагали ещё вёрст десять. Ближе к ночи, когда ратные спали вповалку после трудного дня, вернулся Бе-ляй, коротко доложился князю, поехал в свою сотню, долго её разыскивая. Колот, не ставший ложиться в шатре и за хлопотами только-только расстеливший потник, увидел проезжающие тени и услышал возбуждённые голоса ратных. Перешагивая через спящих, он прошёл к соседнему костру, распихал кметей и сел рядом с Беляем, который за обе щеки уписывал просяную кашу

– Что там? – спросил Лапа у старого боевого товарища. Беляй заговорил с набитым ртом, крошки сыпались со словами ему на бороду.

– В трёх поприщах стоят. Силы – не измерить!

– Как тогда у кагана хазарского?

– Куда там!

Колот с интересом и слегка недоверчиво смотрел на Беляя. Тот шало повёл глазами и, чуть наклонившись к нему, продолжил:

– Меньше чем в пятнадцати верстах отсюда долина есть, где стать можно. Коли ромеи увидят, сколько нас мало, то и ждать не будут, придут сами, там мы ужо! Не сумуй, друг Колот, просто так не сгинем.

Колот повёл шеей. У него было достаточно опыта, чтобы оценить тяжесть предстоящей битвы. Благо к ней они были готовы: в запасе было оружие и заводные кони, которые выручат, если придётся идти в несколько напусков.

– Сам про долину надумал? – спросил Лапа. Беляй сбруснявил, размышляя: соврать или нет?

– Разговор набольших подслушал, – нехотя признался он, – а долину видел сам, да...

На следующий день весть о превосходстве ромеев облетела полки. Ратные, хоть и продолжали балагурить, но уже осторожнее, часто осекаясь и падая сердцем от мыслей, что мало надежд на одоление врага. Без днёвок вышли в долину, с левого бока которой высились поросшие лесом крутые холмы, цепью уходящие в сторону Преслава. Князь долго не слезал с седла, оглядывал предстоящее место битвы, хмурился, иногда беззвучно шевеля губами. Болгарский воевода Хрусан, который и указал Святославу эту долину, полагая, что князь сомневается, сказал:

– Иного места не найти, княже. Даже мы – здесь чужие, а Пётр у себя дома.

Святослав, соглашаясь, кивнул. Распорядился, чтобы разворачивали стан и воеводы обследовали местность и потом поделились своими мыслями. Поставили шатры, вздыбленная горами земля задымила кострами. Вернулся ещё один посланный дозор. Ратные, толкая друг друга, тянулись к приехавшим, слушали рассказы о вражеской силе, хмурнели лицами. Когда стемнело, князь прошёлся меж кострами, накоротке посидел с некоторыми, поболтав о том о сём, шёл дальше. Остановился около Колота. Сразу припомнив кметя, усмехнулся:

– Ну, здравствуй, Колот!

– И тебе челом, княже!

У котла харчевались сразу два десятка кметей и среди них в отсветах слабого пламени углей Святослав узнал Лапу, что нс могло не заполнить грудь воина гордостью. Князь уселся на свёрнутую попону, отказавшись от предложенной каши.

– Не обижайтесь, други, – молвил, – поснидал уже. Как мыслете, – спросил, – одолеем?

Смутившиеся присутствия князя ратники переглядывались, сожидая, кто ответит первым.

– Так битвы ещё не бывали, – разбойно стрельнув глазами в сторону Святослава, ответил Заяц.

– Одолеем! Как иначе? – твёрдо сказал Колот.

– Много их слишком, говорят, – негромко засомневался кто-то, скрытый мраком. Колот повернулся в его сторону и ответил вперёд князя:

– Я на медведя ходил с ножом, – и слукавил, – одолел и лапы над воротами прибил, с той поры меня Лапой и кличут. Если б струсил, то заломал бы меня медведь.

– Удача не любит трусов, – подтвердил князь, его бритая голова контурно выделялась во тьме. Колот поднялся, бросил на угли соснового лапника. Огонь воспрял, осветив сидящих. Святослав продолжил:

– Победить надо. Там до Царьграда дойдём, возьмём такую добычу, что ходившим к хазарам даже и не снилась.

– Род за убиенного получит ли?

– Получит. Если убитый не струсил в бою.

– Долго до Царьграда?

– А большой он, Царьград этот? Как Ладога или тот, который взяли – Филипп... Филинопль?

Ратные осмелели, начали сыпать вопросами, отходя душой. После ухода князя шутили и балагурили, будто и не было в преддверии большой битвы. Этим и отличалось войско Святослава от войска того же Петра, когда князь запросто мог вот так перемолвить с перепавшими воинами, разговором и шуткой поднять дух и дать тем самым понять, что они на равных и на равных делят меж собою ратную страду. И шли в таком случае умирать не за кого-нибудь, кого в глаза-то едва видели, а за своего, именно своего князя.

Глава 14

Византийская рать начала вываливать за полдень и валила до самого вечера. Святослав расположился с воеводами на площадке, грыжей выступающей из середины горы, у подножия которой начинался русский стан. Сквозь пылевой туман, насколько хватало глаз, по тропам, сквозь рощи, через холмики нескончаемым потоком шли и шли ромейские воины. Сколько их было, тысяч тридцать? Сорок? Может, больше? Икморь, грызя зубами травинку, подумал вслух:

– Не пойдут с наворопа ли?

Ему не ответили. Отсюда издали возня войска казалась бестолковым муравьиным мельтешением. Но вот всё явственнее стало видно вырастающие шатры. Святослав оборотил лицо к Станиславу:

– Усиль дозоры, пусть стерегут.

Воевода послушно склонил голову.

Вечером за час до заката принялись расставлять полки. Икморь, как обычно, с боспорскими росами стал на челе. Северских и киевских комонных, объединив в один полк, раскидали по крыльям. Правое крыло выставили чуть вперёд, обнажив обоз. Святослав боялся обхода, а в сторону обоза обязательно должна будет ударить обходная рать. Это как раз и было нужно. Болгарскую конницу Святослав тайно услал в горы – они ушли ночью.

Воины, стреножив коней, валились спать. Колот иногда читал на лицах молодых ратников, что едва ли оружие в предыдущих боях, выражение подавленной растерянности. Эти не сомкнут глаз до утра. Прошло пять лет с тех пор, как Колот провёл под щитом свою первую схватку – срок для воина немалый. Он заматерел за это время, казалось, знал всё о бое. Знал, как запутать, «округлить» конного противника, чтобы нанести ему смертельный удар, как едва уловимым лёгким движением выбить из рук врага оружие, как рассчитать силы, чтобы дольше драться. Он с насмешкой вспоминал себя «былого» и знал, что такого позора с ним больше не станет. Он не чувствовал липкого предбоевого страха, что, впрочем, исчезал в бою. Наверное, потому, что смерть часто обходила его стороной, и он сросся с этим страхом, проглотил его, переварив. Сам суровый Доброга относился к нему с уважением. Молодые поглядывали на старшого с восхищением и лёгкой завистью. И, казалось, не было уже другой жизни вне походов.

Рога и гудки поднимали войско. Подстывшая за ночь земля окуталась паром, пронзаемом косыми лучами солнца. Острее чувствовались запахи незнакомых трав и деревьев, что не растут на родной русской стороне. За стелющейся дымкой били византийские тимпаны, пронзительно противно визжали трубы, доносился глухой ропот и звяк железа строящегося войска. Ромеи решили не ждать и напасть тотчас же, что нетрудно было угадать при их численном превосходстве.

Святослав пустил шагом коня вдоль строевых рядов, вглядываясь в посуровевшие лица воинов, что для удобства стояли пока неплотно, но готовые сомкнуться при приближении врага. Их не надо учить, битвы уже научили их.

– Братья! – обратился князь. Гомон ратей начал стихать, – Враг стоит против нас большой силою! Но не посрамим славу отцов и не побежим от него! Лучше умереть в битве, чем слыть трусом, ибо мёртвые не имеют сраму! Коли голова моя ляжет, то сами помыслите о себе!

Из передних ближних рядов выкрикнули:

– Где голова твоя ляжет, там и мы свои сложим!

– Слава!

Гул по нарастающей прокатился по полкам. Святослав благодарно склонил выю.

Киевская комонная рать тронулась на правое крыло, проходя мимо пеших русов, что ныряли бритыми головами в клёпаное и литое железо шеломов. И уже, видимо, шевелились ромеи, выстраивая своих. Византийские трубы слились звуками в один гул, и пространство, как показалось до самого окоёма, заполнили идущие фаланги пешцов. Воевода Всеслав, смиряя храпящего коня, рвущегося в бег, обернулся, глянув на чело войска, где в веред них рядах реял стяг Святослава, прикинул, не отодвинуть ли полки чуть в сторону, но решить не успел. Сверкая сталью, в нарастающем топоте копыт на них летела ромейская конница. Всеслав, вырвав из ножен меч, повёл своих навстречу

С оглушительными криками рати врезались друг в друга. Колот, скакавший за воеводой, без труда срубил первого в этом бою и вслед за Всеславом врезался во вражескую гущу ратников. Падали кони, увлекая за собою всадников, брызгала со всех сторон кровь. Лапа старался не отставать от воеводы, даже не ведая, держатся ли кмети его десятка за ним, щедро раздавая удары, чувствуя, как живая плоть разваливается под острым лезвием меча. Строй ромеев медленно, но редел, и вот уже обнажилось истоптанное копытами поле, по которому, отчаянно хлеща коней, уходили не выдержавшие сшибки ромейские ратные. За ними устремились было в погоню, но Всеслав рогом призвал всех к своему стягу.

Правее и сзади неслось: «а-а-аа!». Это заходил в тыл русским отборный латный комонный полк. Пётр рассчитывал выманив основные силы, обходным манёвром выйти в тыл к Святославу и разгромить его. На это и надеялся князь. Ромейская конница сходу вломилась в обозные возы, выстроенные стеной. Русская рать прямо с возов била потерявшую ударную силу конницу стрелами и сулицами. Ромеи рвались в стороны, как попавшие в сети стрепеты. Некоторые, бывалые, сбиваясь в небольшие кучки, отбивались, лезли на самодельную крепость. Назад дороги не было: на них со спины, отрезая от своих, обрушилась русская конница. Один из лучших полков Петра бесславно умирал, попав между молотом и наковальней. Всадники отчаянно рвались, но со всех сторон попадали под разящие клинки и лишь некоторые, вырвавшись, спешили изо всех сил оторваться от преследования.

На челе тем временем два пеших строя ломали друг друга, как борцы на игрищах. В плотном строю побеждает тот, кто яростнее, сильнее и остро чувствует плечо товарища, благодаря чему строй живёт единым телом. Ломаются копья, лопается кожа на щитах. Над секущимися рядами витает треск и лязг железа вперемешку с криками. Ромеи тоже не дураки: сразу поняли, что ломать русов волнами напусков не получится, но лишь постоянным давлением войска при подпитке свежими силами.

Святослав отступил назад за спины кметей передохнуть и поменять щит, отяжелевший от множества воткнувшихся в него сулиц. Огляделся по сторонам: на левой руке кипела сеча. Там комонная рать, отогнав византийцев, зацепилась за небольшой холм, закрутившись в клинковом блеске попыталась удержаться и, выбитая, покатилась назад. Византийцы осадили коней, не рискуя наткнуться на стоящую поодаль запасную пешую рать. Русские конные, остановившись, сбили строй и снова пошли в напуск. На правой руке Всеслав стоял твёрже, отбивая атаки ромейских комонных.

Войско начинало уставать. Это чувствовал Святослав, снова рубившийся в первых рядах. Кмети падали, образуя бреши в строю, бреши заделывали, не давая ромеям ворваться внутрь рядов. На княжий алый коц и золочёный шелом рвались самые сильные и свирепые, и валились под опытной и тяжёлой рукой Святослава.

Перелом был близок. Чутьём, выработанным в бесчисленных битвах, Святослав это понял. Ещё немного – и ромеи шаг за шагом будут теснить русов с поля. Зарычав по звериному «Вперёд!», князь переступил через мёртвое тело, отбил боковой удар и обрушил меч на чей-то клёпаный шелом, разрубив его вместе с головой. В образовавшуюся дыру тут же рванулись за князем русы, прикрывая его с боков. Святослав шёл вперёд, расшвыривая ромеев, поддавшись полностью опьянению боя. Усталость ушла, открыв второе дыхание. Он не чувствовал тупых тычков сулиц и копий, не заметил как с неслышным в крике стали звоном слетела запона и сполз с плеч коц. Вокруг кружили чёрные от пыли лица, блеск оружия хороводил молнийным колесом. Потеряв себя, Святослав бросался в круговерть железа, слыша за спиной дыхание поспевающих за ним кметей, рубил, рубил и рубил.

Дюжий ромей в золотых чешуйчатых доспехах, схватился с ним в поединке. Ловким и сильным ударом коснулся спафионом [84]84
  Спафион – длинный обоюдоострый меч.


[Закрыть] навершья шелома князя и сшиб бы его, если б Святослав был чуть медленнее. Повернувшись влево на пружинистых ногах, князь отпрыгнул в другую сторону, легко принял на щит слепой удар растерявшегося на мгновения ромея и обманным движением опуская меч сверху, как горбушей, рубанул вбок и чуть наискось, разделив византийца почти напополам. Пихнул плечом падающее на него тело, бросился дальше в сечу.

На правой руке Всеслав уловил заминку в войске византийцев, переставших выстреливать рати, и сам повёл своих в напуск. Кони тяжело водили боками, уставшие от сражения не меньше, чем люди. Колот снова чуть поотстал от воеводы, на полном скаку накладывал стрелу на лук, чуть пригнулся к седлу, хоронясь от вражеских стрел. Свои стреляли тоже, подавляя вражеских стрелков. Ромеи благодаря дурости, соперничеству воевод и недогляду патрикия Петра, не привыкшего водить большие рати, стояли, бестолково смешавшись пешие с конными. В эту кашу и врубился Всеславов полк, сразу войдя глубоко. Лапа, завязнув, бешено отбивался от насевших на него ромеев. В пылу боя его будто волной утащило в сторону, и он был теперь один. Наддав острогами коня, прорубался к своим. Не успевая поворачиваться в седле, услышал и почувствовал, как с железным треском разоспалась от плеча до пояса кольчуга и кровь заструилась по телу. Подняв коня на дыбы, развернулся вместе с ним. Комонный ромей, оскаля в победной ухмылке зубы, замахивался для нового удара. Озлившись, Колот швырнул в него щит, выиграв несколько мгновений, с силой рубанул мечом. Голова византийца отвалилась набок, выпустив тугую струю крови. Колот рванул поводья, его неожиданно шатнуло. Удар с замаха пером копья по левому боку потряс его. Из лёгких, показалось, вышел весь воздух. Почерневшие от пыли губы сами по себе зашлёпали, как у выброшенной на берег рыбы, небо, вертясь, быстро потемнело.

В западинке на поросшем лесом холме пряталась болгарская конная рать. Выйти через лес на ромеев – шаг рискованный для вершника, но это была почти единственная возможность одолеть патрикия Петра. Задумка была такая – когда вспятят русские рати, болгары зайдут в тыл ромеям и пополошат их. Но всё пошло не совсем так. Битое левое крыло русских неожиданно выправилось при помощи болгарских пешцов, сейчас храбро вставших на пути ромеев. Всеславов полк врезался в левое крыло византийцев, едва его не опрокинув, и наделал там переполоху. Пётр бросил в бой свежие силы. Вот-вот Всеслав, разбитый, поскачет назад. И, то ли благодаря собственной ярости, то ли из-за того, что Всеслав оттянул на себя часть ромеев, русская «стена» на челе, хоть и медленно, но пошла вперёд.