Текст книги "Святослав (Железная заря)"

Автор книги: Игорь Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

Глава 27

Весть о смерти императора Романа застала Киев врасплох. Ещё ничего не было толком известно о том, кто занял его место и тем более не знали о смуте. От Калокира также не было ни вести ни навести. Что делать и думать – догадайся сам, а на носу рать с хазарами. На свой страх и риск летом отправили посольство в Царьград на подтверждение старых договоров.

Зато с печенегами было яснее ясного. Среди них было восемь больших колен, некоторые из которых не только враждовали друг с другом, но и говорили на разных языках. Нужно было не ошибиться здесь в выборе друзей, ибо, заключая договор с одним коленом, можно было приобрести врага в другом. С родом Ир-тим было всё понятно – они кочевали на полуночи Тавриды, частью – на херсонских землях и недалеко от Тмутараканя, то же самое и с Харавоями, обитавшими вблизи южной границы русских земель, потому к ним первыми поскакали вестоноши. Но теперь врагами становились Гилы, наследники князя Куркутэ, самые сильные и многочисленные, кочевавшие в устье Дуная и враждовавшие с родами Ир-тима и Харавои. Через это могли осложниться отношения с уграми, хотя те и обещали прислать ратных. Колено Хопон осталось в стороне от войны, ибо не хотело портить отношения ни с русскими, ни со своими соседями булгарами, с которыми у них мир и через которые пойдёт Святославова рать. Остальные колена: Цур, Талмат, Кулпеи и Топон, иногда ратившиеся меж собой, имели общего врага – хазар и посему обещали прислать воинов.

Искали переветников[49]49
  Переветник – изменник, предатель.


[Закрыть]в булгарских и буртасских землях. Из Булгарин прислали тайную грамоту от местного опального князька Асана, обещавшего помочь при вторжении русских. Договорились со славянским племенем вятичей, единственных из славян, плативших дань хазарам за проход через их земли.

Впрочем, не дремали и хазары. Заключили ряд с касогами и ясами о военной дружбе против Тмутараканского княжества, и лишь одно из крупнейших ясских колен, называвшихся овсами, осмелилось отказать. В отместку за русскую помощь Византии в Хазарию на подмогу шли арабские рати. Нет, не те времена были, когда за неповиновение своей воле хазары проходили огнём и мечом по землям противника, заставляя его склонить голову.

Коловшаяся на две части дунайская Болгария тоже не осталась в стороне: царь Пётр открыто поддерживал хазарского кагана, а его противники – комитопулы во главе с комитом[50]50
  Комит – высокий титул должностного лица; полководец; комитопулы – сыновья комита Николы Мокри, поднявшего мятеж против царя Петра и основавшего свое царство на западе Болгарии со столицей в Сердике.


[Закрыть]Николой Мокри, управлявшие Западной Болгарией, спешили также найти себе друзей и прислали в Киев сына Николы, Аарона, для налаживания отношений.

Отбыв положенный посольству торжественный приём, Аарон вместе со старшим послом, Димитром, был приглашён княгиней Ольгой для личной беседы. Слуга поставил на столе снедь, разлил по достаканам сладкое болгарское вино, удалился. Ольга, едва, и из уважения к гостю, пригубила дарёное вино, сама налила себе горячего взвару. Аарон, совсем ещё юный, с редким тёмным пушком на щеках, волновался, сжимая в руке достакан, избегал смотреть во внимательные зелёные глаза русской государыни. Димитр же, муж средних годов, держался уверенно и спокойно, выжидающе смотрел на княгиню. Ольга, видя смущение болгарского боярина, располагающе улыбнулась и сама начала прямой разговор, ради которого они здесь и собрались:

– Для чего вы раскололи страну, пойдя против законного царя?

– Он не блюдёт интересы народа, – оживился Аарон, но, нечаянно взглянув на Димитра, предоставил говорить тому как старшему по возрасту, к тому же Аарону поручали не вести никаких дел и слушаться во всём старшего посла.

– Византия медленно и верно пожирает нас, – начал посол, – а он принял сторону ромеев. Пётр считает, что власть создана для его ублажения, а власть – это крест, а не благо. Народ отслоился от власти, как варёное мясо от костей. Попы – единственная остававшаяся опора народа, и те отвернулись. Когда человек не может найти поддержки у власть держащих, он ищет защиты у Бога, а Бог в храмах слушает хвалу на ромейском языке, умильно взирая на предавших интересы болгар. Вот так и возникла ересь богумильская, ибо даже в вере болгары не хотят походить на ромеев. Никола Мокри – один из тех, кто поддержал свой народ, кто не побоялся царского продажного семейства и этого дьявола, помогающего им – Георгия Сурсувула.

Димитр замялся, переглянулся с Аароном, открыл рот, чтобы продолжать, но Ольга остановила его жестом.

– Плохо, когда страну, будто рогожу, тянут в разные стороны. Дай бог, чтобы народ болгарский сохранил единство своё. Мы хотим быть одинаково дружны и с комитопулами, и с царём Петром, ибо не хотим вмешиваться в дела внутренние Болгарии, так же как никто из правителей болгарских одинаково относится и к русам, и к славянам, и к печенегам, – всем, кто живёт на земле Русской и не вводит в крамолу никоторый из тех народов.

Димитр снова переглянулся с Аароном: княгиня верно прочла его мысли и добавлять было нечего. Оставалась надежда заинтересовать князя Святослава, занятого вовсю подготовкой хазарского похода.

В Киеве князя застать было сложно, он был либо у Малуши в Будутине, либо на воинских учениях, либо на ловах. Убив два дня на поиски Святослава, который ускользал прямо из-под посольского носа, болгары всё же настигли его. Как раз закончены были ловы и ратные разделывали мёртвого тура. Князь не отошёл ещё от горячей охоты и битвы с царём леса, разглядывал весёлыми глазами на мокрые от весеннего снега вотолы гостей, жестом пригласил сесть на постеленные на землю потники. Димитр с Аароном, в свою очередь, с интересом рассматривали князя, о котором слышали довольно много, в котором текла кровь болгарских царей. Не похож был Святослав ни на царствующего Петра, ни на его сыновей: среднего роста, но мощен телом, в котором чувствовалась большая сила, развитая частыми воинскими упражнениями и суровой, намеренно лишённой роскошеств жизнью. Князь был красив той мужественной красотой, что нравится женщинам и приводит в восхищение мужчин: из-под хмурых, сведённых у переносья густых бровей смотрели двумя озерцами светлые голубые глаза, широкий прямой нос нависал над волевым, обрамлённым длинными усами ртом, на обритой по обычаю русов голове красовался знак знатности рода – клок волос. Вдетая в левое ухо золотая с изумрудом и двумя лалами серьга – единственный осколок богатства – не смотрелась вызывающе среди обычного дорожного зипуна, надетого на серую посконную рубаху От Святослава веяло благородной дикостью, лишённой лицемерия, зависти и прочих, свойственных властолюбцам пороков, такой, которая возможно, была некогда у прародителя царского рода дунайских болгар хана Аспаруха.

Князь оказался внимательным слушателем, выждал, когда Димитр закончит говорить, нахмурился, провёл ладонью по бритому подбородку и, немного подумав, молвил:

– Поддержать сейчас комитопулов и тем самым осложнить отношения с Петром, с которым у нас и так ничего не вяжется – это значит пойти против Византии, а сие невозможно накануне хазарского похода. Я могу обещать одно – при которе меж ромеями и Петром я смогу поддержать вас, даже воинской силой, при условии передачи мне части болгарских земель, где проживают русы, на которые я имею право как князь русский и отпрыск правящего болгарского рода. Само собой, наш уговор должен оставаться в тайне.

Болгары обменялись быстрыми взглядами – видимо, не ожидали столь скорого и решительного ответа. Димитр чуть было не спросил о том, будет ли знать об этом княгиня Ольга, но вовремя прикусил язык, вспомнив о сложных отношениях в русском правящем доме. Старший посол молчал, взвалив бремя решения на Аарона – он здесь царских кровей, пусть решает. Аарон ответил, поколебавшись:

– Мы сообщим твои условия нашему шишману и ответили тебе.

– Я не тороплю вас с решением, – сказал Святослав, – понимаю, что вы тоже ждете моих побед в Хазарии, дабы пригрозить Петру моей силой и славой. Полагаю, что удача не изменит мне и мы договоримся.

Проводив гостей, он подумал, усмехнувшись про себя: «Как на хорошего купца спрос, дай только развернуться».

Собираясь с воеводами или в одиночку, Святослав разворачивал карту будущего похода, прикидывал, думал по много раз, ища изъяны. Сначала шли в вятские земли, затем проходили через буртасские леса и обрушивались на главных союзников хазар – булгар. И это всё до разлива рек, пока хазары не пришли на помощь союзникам, а там, обезопасив тыл, по весенней зацветшей степи к сердцу Хазарии – Итилю. После Итиля – на Саркел, вот уже сто лет как сидевшего занозой на пограничье русских земель. Икморю тем временем, надо громить ясов с касогами и захватить Семендер – главный торговый город хазар.

Вернувшееся из Царьграда через год посольство принесло добрые вести: новый император Никифор Фока подтверждал старые договоры, обещал не вмешиваться в хазарские дела Руси и, как обычно, просил русской военной помощи. Накануне ратной страды это было хлопотно. Воинов отбирали из провинившихся, не желающих исправно нести службу, из тех, от которых хотят избавится набольшие, и просто ратных, желающих попробовать счастья за морем. Воеводой шёл Ведислав, может быть, годный в битвах, но мягкий и не могущий совладать с тем стадом, которое ему вручили. Тут-то Святослав вспомнил об обязанных ему Станиле и Хальвдане, которых он спас от рабства.

– Ну что, Станя, – сказал князь, глядя в преданные глаза кметя, – большая надежда на тебя возложена мною. Порядки византийские ты знаешь, ромеев не любишь, да и мне предан, а стало быть, не сблодишь. Назначаю тебя вторым человеком после воеводы, твой друг Хальвдан будет рядом с тобою. Пусть воевода полки водит, а тебе за людьми смотреть, наказывай ослушников, как нужным считаешь, здесь Ведислав не указ тебе.

Станила согласно склоняет голову, не зная, радоваться или горевать: снова видеть ненавистные берега, но на которые он придет уже не рабом, а правой рукой воеводы князя русского!

Византийские вести развязали руки. Неслись по дорогам вестоноши с указаниями о сборе ратей. На полях дожинали хлеб, ратные выпрягали коней, увязывали в торока оружие и снедь на первое время, пока полки не урядят в месте сбора под Киевом.

Семья, вроде не такая и большая, провожала Колота в дорогу. Свежесть осеннего утра приятно холодила тело. Брат прижимал к себе озябших и притихших детей, мать роняла тихие слёзы, пришедшая на проводы Услада тоже всхлипывала. Тяжело вот так уезжать, и не его первого посетила малодушная мысль не ехать, остаться с родными. Ведь, может, в последний раз видятся, там в поле ляжет под хазарской саблей буйная голова, а то и вовсе в полон уведут. Отец вынес в чарке стремянного, оглядел плачущих баб, посуровел ликом, строго молвил:

– Не хороните раньше времени, боги не любят того. А ты, сын, не посрами предков своих, что вот так же супротив гуннов да обров выходили.

Из предрассветного тумана послышался топот копыт, то, верно, Блуд уже простился со своими. Теперь у них у каждого по коню, а стало быть, оба в комонный полк попадут. Колот передал чарку отцу, решительно влез в седло, склонил голову прощаясь. Мать осенила его в дорогу знаком Перуна.

Из иноземцев первыми пришла часть печенегов и стали под Киевом, развернув пёстрые шатры. И тут пошло, будто прорвало плотину. Со стороны Ладоги пришли варяжские дружины, также приходили из Новгорода, из полоцких и северских земель.

Стало тесно в городе и посаде. В окрестностях выбили всю дичь на прокорм воев. Святослав сам до вечера мотался в седле, помогая воеводам разводить по сёлам пришедших ратных. Около оружейных ругань до хрипоты – воеводы ругаются с тиунами, кому-то не додадено броней, кому-то выдали меньше сулиц и стрел, какой-то седой боярин в ярости швырнул в ключника старую с прорехами кольчугу, проорав, что простая рубаха от меча лучше убережёт. На поварнях то же самое: едва не доходило до драк, рядились, кому и сколько отпущено хлеба, вяленого мяса и сушёной рыбы. Ольга загодя уехала из Киева, дабы не наблюдать всех этих безобразий. Святослава выручали воеводы, деятельно ему помогая. Надо было двигаться, отставшие догонят, ибо казна изрядно уже поиздержалась, а ропот киевлян, на которых легли тяготы всей сутолки и бестолочи, становился всё громче.

Колот с Блудом приехали около полудня и сразу же на себе прочувствовали происходящее, когда оказалось, что полк, в который им назначено собирался в другом месте – в селе Красном и велено ехать туда. Пока узнали, прошли кучу злоключений. На месте их ратных сидели у костров какие-то белобрысые, ни бельмеса по-славянски не понимающие. Наконец подошёл рослый темноусый ладожанин и отослал друзей в сторону Подола. Пока проталкивались, ругались, искали, у Колота едва не свели коня, чудом не дошло до драки с северскими воями. И всё же в Красное добрались до темноты, где их строили, смотрели, определяли в сотни и разбивали на десятки. В Колотовом десятке опытных воинов не оказалось, и одноглазый сотник Доброга, что некогда был в дружине князя Игоря, узнав по польскому походу Блуда, назначил его старшим, показав ему кулак и предупредив:

– Смотри, чуть что – голова с плеч!

И вот отходной прощальный пир усталых воевод со скудными переменами. Воевода Свенельд балагурил и пытался развеселить всех. Святослав прямо с пира, с чёрным от усталости лицом, пал на коня и выехал к любимой Малуше в Будутино. Была бы мать в городе, встала бы у ворот и не выпустила, остатний-то вечер заставила бы провести с женой, что опять понесла, и с детьми. После короткой ночи, горячих объятий и жарких любовных нашёптываний – обратно в Киев, привычно уснув в седле.

Накрапывал мелкий осенний дождик – удача в дорогу. Остановив коня на Предградье, Святослав откинул с головы видлогу дорожного вотола и оглядел курящийся затухшими кострами и пестрящий шатрами стан. Уже через несколько часов оживёт большой муравейник и двинется длинным змеем многоногая рать и уже не остановить, не отговорить никого, речи воевод убедили многих в будущей победе вселив уверенность и рассеяв последний страх перед непобедимой когда-то Хазарией. И летят уже ратные послы к врагам, чтобы передать: «Иду на вас и воевать хочу с вами!» Вот тогда прозвучало грозное Святославово: «Иду на вы!»

Глава 28

На промороженную землю хлопьями падал снег и всего за сутки замел дороги. Не сугробы ещё – сугробики, были мягкие, воздушные. Мёрзлая и твёрдая земля ещё близко, а потому дороги не раскисли – всё, как и предсказывали по тайным приметам волхвы. Шли весело, уйма ратного народу давала уверенность в себе, да и до битв ещё далеко: со своими славянами – вятичами никто ратиться не собирался. На стоянках резвились, будто дети, играя в снежки и лепя снеговиков, для смеха приделывая им срамные уды.

– Эй, Колот! – окликнул строгий сотник Доброга, совсем седой от нападавших на него хлопьев снега. – Где старшой твой?

– Здесь где-то был.

– Найди его быстро и передай: пусть людей ко мне пришлёт в сторожевой разъезд!

Едва Доброга скрылся средь снующих по стану ратных, появился Блуд.

– Колот, твоя очередь в сторожу идти от нашего десятка.

Лапа поморщился, стыть с копьём на охране стана под снегом

хотелось не очень. Здесь послаблений Блуд другу не давал.

– Тут сотник приходил, просил людей в разъезд выделить.

Блуд выругался:

– Ив разъезд ему, и в охрану, не много ли? Ладно, пойду сам переговорю с ним.

– Послушай, Блуд, – окликнул Колот уходившего друга. – я не против поехать вместо того, чтобы торчать здесь.

Разъезд в двадцать мечей со старшим по имени Возняк отправился с рассветом, щурясь от летящего в лицо снега. Хоть и порядочно намело уже, но летняя дорога ещё проглядывалась. Шли на рысях, через час перешли на шаг. Вскоре встретили свою же сторожу, которую сменяли. Те, сонные, в мокрых кожухах и шубейках спешили в стан, поесть горячего и выспаться. Их старшой наскоро переговорил с Возняком и повёл своих кметей дальше.

Лес стал реже, начались росчисти и пахотные поля. Кони всхрапывали, мотали гривами, стряхивая налипший снег. Вятский разъезд появился неожиданно со стороны опушки леса, выехав только им веданой тайной тропой. Восемь человек против их двадцати, но они были на своей земле и не прятались. Возняк натянул поводья знаком велев своим остановиться. Вятичи приблизились, и Колот смог рассмотреть их: в стегачах, в круглых клёпанных или кожаных шеломах, на приземистых широкогрудых лошадях, выносливых, но не скоростных, да и не к чему скорость в их густых лесах. Меч был только у одного, мирно покоился на левом бедре, у остальных – топоры на длинной рукояти, копья, притороченные к сёдлам, щиты за спинами, луки и стрелы закрыты в налучьях и тулах – видимо, драться они и не собирались. Два отряда развернулись друг напротив друга, благо сугробов не насыпало ещё и кони не проваливались.

– Здорово, что ли, русичи! – дружелюбно поприветствовал вятский старшой, тот, что с мечом, ища глазами набольшего русской дружины. – Слухом о вас наша земля полнится. Много, говорят, вас идёт?

– Хватает, – ответил Возняк, выезжая наперёд, – нам бы к вашему князю надо.

– Наш князь ждёт вашего. Отправь к Святославу людей, старшой, а остальных к нам в город приглашаю хлеб-соль отведать. Недалеко здесь, вёрст пятнадцать.

Возняк кивнул головой в островерхом шеломе с поднятой стрелой, припоминая наказания набольших перед посылкой разъезда, отправил пятерых кметей в русский стан. Старшие поехали вместе, а остальные перемешались друг с другом, знакомились. Колот скакал бок о бок с вятичем, представившемся Поляном.

– Взаправду на хазар идёте? – спросил Полян у нового киевского знакомца.

– Да.

– А зачем? Торговый путь себе забрать?

Колот пустился в долгий рассказ о данях, некогда наложенных хазарами на русов, о той легенде про вынос мечей людям кагана, пришедшим за той самой данью, о купцах, которых обижают на Итиле и о том, что освободят вятичей, последних славян, платящих хазарам, от выплат. В ответ Полян усмехнулся:

– Да хазары к нам и не совались. Есть рассказы от дальних предков идущие, что грабили окраины хазары, а в лес далеко побоялись заходить. Леса у нас непролазные, а тропы только местные и знают. Даже если б и нашёлся переветник, то войско на наших дорогах не развернуть, и малыми силами мы можем потому побеждать большие.

Намёк ли это был? Колот попытался получше всмотреться в собеседника, но тот продолжал непринуждённо ехать, свободно откинувшись в седле и улыбнулся Колоту широкой, доброй улыбкой.

– А что до дани, то платим мы её за торговлю. Просто больше, чем иные народы, покорённые хазарами, только те дань дают отдельным выходом.

– Даёте сколько?

– По щелягу от рала.

– А что, есть щеляг?

– Ты арабские куны видал у себя в Киеве на торгу?

– Видал.

– Ну вот хазары такие же себе чеканят, только ценятся они меньше. Купцы наши их из Хазарии привозят, у нас покупают шкуры, изделия многоразличные, а мы те же щеляги на дань отдаём.

– И как же вас считают? – удивился Колот.

– А никак, – улыбнулся в усы Полян. – Кто сюда их, численников, пустит? Места у нас лихие. Каждый год одинаковую дань везём им. Вопросы задают вроде: «Что вас там не прибывает?». Наши отмалчиваются, хазары злятся. В позапрошлом годе наших купцов с торга выгнали, так наши князья после этого и решили под русскую руку пойти.

Вятский старшой много рассказывал о том, как ставили крепости по берегам речек от набегов на купцов местных колен финнов, как по славянской привычке называл их Полян, роднились с местными, выдавая дочерей и беря в свои рода их жёнок.

– У кривичей, что на полуночи от нас живут, там, где Клязьма протекает, та же беда: мурома да меря хуже зверя, – говорил Полян, – вот и роднимся, строимся вместе, богов почитаем одних, только зовём по-разному, как и вы с русами.

Говор у старшого, как у лютичей, что как-то приезжали в Киев на торг и продали отцу Колота, Старку, медную сбрую, которую тот в следующем году выгодно сменял на жеребёнка. Да и сам Полян с приукрасами рассказал легенду, как предок его народа, Вятко, ушёл с моря в эти земли со своими людьми после битвы с железным змеем, наводящим мор и похищавшим жён и младенцев.

– И храм богам заложил каменный в Дедославле, как на Собутке[51]51
  Собутка (Собжа) – гора на территории нынешней Силезии – древнее обрядовое место западных славян.


[Закрыть]было, – закончил легенду Полян.

Вятичи жили хуторами – один большой двор, вмещавший здесь родичей. Ближе к столице становилось больше дворов, превращавших хутора в деревни. Строились широко и крепко на отвоёванных у леса полянах, избы огорожены высоким тыном, но не от случайного ворога, а от хищного зверя, которого здесь видимо-невидимо. Детвора бежала за всадниками вдоль дороги, озорно крича, прямо как в Киеве.

На горе над стечкой двух речек, где вода боролась со сковывающим её льдом, боевыми бревенчатыми городнями высилась вятская столица Кордно со своим храмом Стрибогу[52]52
  Стрибог – славянский бог ветра.


[Закрыть], которого здесь почитали паче Перуна, торгом и приземистыми посадскими домами. Русский разъезд, превратившийся теперь в посольство, на пороге своего двухъярусного терема встречал вятский князь Старослав. Высокий ростом, широкий, с до глаз заросший светлой бородой, чем-то напоминал медведя, будто сам сюда из густого леса переселился. Вопреки представлениям русичей о дремучести вятичей, Старослав встречал гостей в дорогих, византийского аксамита, портах, собольем опашне, золотой гривной на шее и сверкающими самоцветами жуковиньями на пальцах. Приняли в княжеском тереме радушно. Старослав сам отобедал с гостями парной медвежатиной, выпил хмельного мёда, приятного разошедшегося по телу после пусть ещё не сильного зимнего холодка. Расспрашивал о Киеве, княгине Ольге, подмигнув Колоту, сказал:

– Ешьте, ешьте, когда ещё с князем в тереме за одним столом сядете?

На следующий день, когда Святослав приехал в Кордно, говорили только о делах. Князья воочию виделись впервые, хотя тайными послами пересылались не единожды. Давно уже на снемах вятших мужей было уряжено, какую дань давать в Киев, и согласовано с русским князем, сейчас только требовалось сие подтвердить. Сошлись на векше со двора, дань не тяжёлая, не чета хазарской.

– Вам теперь к Мокше идти надо, – молвил Старослав, – там до буртасов рукой подать. Наши лодьи справили уже, как договорено было, по весне сплавят по Оке да по Итиль-реке до Булгара, вам легче потом к хазарам спускаться.

– Проводников дашь, – больше утвердил, чем спросил Святослав.

– Дам, – согласился вятич, – вот только войско тебе лучше разделить. По нашим узким дорогам ты до буртасов год ползти будешь, а до Мокши много троп, по ним проведём, да и прокормить так вас будет легче.

Прокорм и запас обилия русского войска лежал на плечах вятичей, зато Святослав освобождал их от дани на пятнадцать лет. Князь хотел возразить, но, поняв Старослава, не стал: вятич решил подстраховаться на случай шкод со стороны русских, хоть и напрасно, и сам это, небось, понимал, но бережёного боги берегут.

Колот ушёл с полком под началом воеводы Мокроуса. Вскоре стали видны преимущества разделённого войска: легче стало вставать на постой. Вятичи несли снедь, но то про запас, а на день насущный охотились сами и часто ради удовольствия. Однажды какой-то дурень ушёл на медведя и не вернулся, нашли разодранным, видать, поднял медведя, а справиться не смог, и где теперь бродил шатун – только Лешему известно.

Вятские леса густые, сосны высокие и стройные, много колючих мрачных елей, а весь лес под шапкою снегов казался волшебным, сказочным. Один из знакомых парней видел следы лешего, а сам Колот ночью слышал, как плеснула хвостом русалка в прорубе ручья, где давеча ловили рыбу два парубка из его десятка. Проводники вели зимними тропами, им только одним и известным. Лес иногда расступался, обнажая хутора и печища[53]53
  Печище – небольшая деревня, населённая потомками одного рода, хутор.


[Закрыть], а иногда просто замерзшие болота, откуда, с хрустом ломая низкие ветки кустарников, нехотя уходили кабаны. Лес навевал на страшные сказки по вечерам у костров, когда чёрные деревья смыкались лапами над головой и боязно было идти потом в сторожу в темноту. Один из вятских молодцев, что присоединялись по пути к рати, рассказывал:

– То при деде моём было, отец маленький был. Жил у нас в печище мужик по имени Квач. Таровитый он был, снега зимой не допросишься, а дерево срубит, никогда гостинца не оставит на пне лесному Хозяину, Богам только требы давал, и всё. Как-то пожар был в лесу, так косулю павшим деревом прижало к земле. Он косуле той горло перерезал и домой мясо привёз. Три года спустя ехал той же самой дорогой с ярмарки, наторговал хорошо с приезжими хазарами и в сундуке вёз куны серебром. На том самом месте, где косулю придавило, где сухие и чёрные после пожара деревья стоят, конь вдруг забрыкался, оглобли выскочили из гужей, и конь бежать ударился. А тут ещё дерево сухое затрещало и на воз обрушилось, разбило и воз, и сундук с серебром, только серебро то черепками глиняными оказалось. «Обманули юдеи проклятые!» – воскликнул Квач и, делать нечего, пошёл к дому. Идёт час, два, места всё не знакомые и тут глядь: воз его разбитый. Ну – думает Квач – Леший по лесу водит. Переобул он онучи – левый одел на правую ногу, правый на левую, вывернул зипун наизнанку и пошёл. Снова час, два идёт, глядь: снова воз. И заорал тогда мужик на весь лес: «Ну что тебя надо от меня?!» И вышел к нему ражий мужик, чёрным волосом по самые глаза заросший, чёрная одежда на нём, а на руках когти, как у медведя, ростом он выше самого высокого человека на целую четверть. Говорит он Квачу: «Помнишь косулю ты загубил, вместо того чтобы ослобонить её от древа упавшего и отпустить? Так это дочерь была моя!» Вдруг вспомнил Квач ту косулю, про которую и забыть-то забыл, а тут и припомнил, что и глаза у неё будто человечьи были. Рухнул он в ноги лешему, прости, мол, всё сделаю. Тот ему и отвечает: за смерть дочери моей твоего ребёнка забрать должен, но пощажу дитя невинное, если служить мне будешь вечно. Квач задумался, но леший продолжил: «Иди домой, предупреди своих, а к полуночи жду тебя на этом месте. Но не думай обмануть меня!»

Отправился Квач домой к жене и трём детям своим, а по дороге думает как обмануть лешего. Пошёл к ведуну, но не оказалось его на месте, тогда сотворил требу богам, но не приняли боги жертвы. Тогда запер дом на все засовы, достал дедов меч, которым тот ещё с хазарами бился, и стал ждать полуночи. Ровно в полночь сотрясся дом от сильных ударов. Вылетела дверь из ободверин, а на пороге леший стоит. Замахнулся мечом на него Квач, но меч отказался служить подлому хозяину, вылетел из десницы и ржой мгновенно покрылся. Схватил леший Квача и уволок в лес. После этого случая, жёнка его умом тронулась, пошла как-то в лес и пропала, за ней по очереди ходили в лес и пропадали Квачовы дети. Дом их селяне сожгли, ибо завелась там нежить, которая выла по ночам. И с тех пор по вятским лесам ходит Квач со своей семьёй и заманивает заблудившегося путника в болота и губит там. Ходят они по отдельности, баба сама ли, дети, может, и сам Квач, но он на богачей больше охотится.

Рассказчик замолчал. Колот, ощущая холод тёмной мрачной стены леса за спиной, невольно придвинулся к костру. Нечисть боится огня, заблудший путник, напросившись в гости в случайную избу, первым делом протянет руки к домашнему очагу, дабы показать хозяевам, что он не кромешник[54]54
  Кромешник – живущий «за кромкой», то есть в потустороннем мире.


[Закрыть], принявший обличье человека.

– Это старая сказка, – сказал румяный круглолицый ратник из северов, – быль уже небылицами обросла. Вот у нас в черниговских лесах совсем недавно появился волколак[55]55
  Волколак – волк-оборотень.


[Закрыть]...

Сидевший рядом с Колотом кметь поднялся со своего места.

– Ну вас с вашими сказками! Мне во вторую стражу ночью, а я уже до шатра боюсь дойти. Тебе, Колот, тоже ведь, так что пойдём, не то не добудишься тебя потом.

Колот, поколебавшись, поднялся под насмешки товарищей, подобрал седло, на котором сидел, и направился в сторону шатра.