Текст книги "Святослав (Железная заря)"

Автор книги: Игорь Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

Глава 33

С Блудова десятка осталось в живых шестеро человек, из них двое раненых, в том числе и сам десятник. Колот обрёл Блуда в стане после долгих поисков. Тот сидел на потнике, раскинув в стороны босые ноги. Левая рука покоилась на привязи, перекинутой через бурую от загара шею. Грудь перевязана кровавым полотенцем. Старшой морщился от боли и тихонько покряхтывал. Узрев друга, он криво улыбнулся:

– Живой! А я – вот. Верх щита срубили мне, так когда в последний напуск пошли, копьём через тот верх и ударили. Добро, что назад откинуться успел, не то как гуся на вертел нанизали бы. Рана пустяковая, только крови ведро вытекло.

Конь был уже на выпасе, и Колот был спокоен за него. В воздухе пахло варившейся кашей, кровью и горячими травами, коими знахари лечили раненых. Вокруг не умолкала перекличка, сотники искали своих:

– Вратко!

– Здесь!

– Миляй!

– Убит!

– Лось!

– Видал я Лося, с другим десятком возвращался! Бродит, небось, где-то.

– Падун, найди мне Лося, – указывает сотник, – постой. Ещё разыщи Чурку и Выдру

В стан несли первую добычу, её будут делить между всеми.

Войско простояло две седмицы. Благодарили богов за подаренную победу. Хоронили своих убитых, мёртвых хазар сбрасывали в Итиль-реку, отпихивая их подальше от берега длинными баграми. Лечили раненых, чинили бронь. От «языков» стало известно, что часть хазар села оборонять Итиль во главе с Шамоэль-шадом, другая часть ушла в те десять крепостей, что стерегли русскую границу, самой большой из которых был Саркел, по-славянски Белая Вежа, а остальные просто разбежались. Про кагана так ничего и не было известно, среди мёртвых хазар его тоже не нашли. Оставив обоз с добычей, полоном и ранеными в тылу, войско на лошадях и лодьях двинулось к Итилю.

Хазарская столица находилась на большом острове, обтекаемом Итиль-рекой, ближе к левому рукаву – он был поменьше. Через правый рукав переправлялись на лодьях. Хазары не мешали, видимо, решив не тратить и без того малые силы раньше времени. Оба берега: и правый, и левый были усеяны мусором, оставленным бежавшими горожанами. Лежали перевёрнутые лодки, разбитые плоты. Трава была вытоптана лошадьми и угоняемым екотом. Вдогонку были посланы печенежские отряды.

Первую, городскую стену, взяли с наворопа, легко преодолев сопротивление защитников, и принялись за грабёж самого города. Столица была брошена. Каменные и глиняные дома взирали на находников пустыми открытыми ртами дверей. Там и сям валялись разбитые сундуки, глиняная посуда, брошенное впопыхах добро. Поджав хвосты, бегали забытые хозяевами собаки. Святослав представил, что здесь творилось несколько дней назад, когда прискакал первый вестник, известив о поражении рати кагана: как горожане, похватав всё, что можно, унести с собой, рвались в городские ворота. На берегу бестолочь и сутолока, лодок на всех не хватает и перевозчики берут втридорога. Мужики, сурово оглядев своих плачущих женок и жмущихся к их подолам детей, берут в руки секиры и валят деревья, чтобы вязать плоты. Воеводы забивают оставшихся в крепость, вернувшиеся потрёпанные рати, мотаясь в сёдлах на роняющих пену с удил раненых конях, втягиваются в ворота.

Добра оставалось ещё много, хазары до последнего верили в свою непобедимость, тем более не было такого, чтобы враг подходил к стенам столицы. Ратные распотрошили лабазы на торжище, волочили поставы сукон, какие-то кули, катили бочки, несли сундуки, тащили хорезмийские и персидские ковры. Из домов выносили утварь, из подвалов вытаскивали кувшины и амфоры с выстоянным вином.

Крепость молчаливо стыла, ощетинившись каменными высокими кострами и стенами, на заборолах которых за грабежом кипя ненавистью и отчаянием наблюдали хазарские защитники.

Русские тем временем вырубали тенистые сады, некогда спасавшие от зноя своих владельцев, а теперь шли на доски для больших щитов-плутей и на примёт, которым обкладывали стены, засыпая его в ров. По невесть кем и как давно заведённому обычаю осаждающие переругивались с осаждёнными. Лихачи на спор и просто так подъезжали к стенам, рискуя быть убитыми, пускали стрелу и стремглав уносились.

Приступ начался на четвёртый день. Ветер дул в сторону крепости и едкий дым от облитого смолою и подожжённого примёта застилал глаза осаждённым, мешая видеть цель. Воины прикрываясь под плутеями, бежали к стенам, несли лестницы, ставили их и под прикрытием стрелков лезли вверх. Вскоре вся стена была увешана ползущими по ней, будто мураши, ратными. В ворота били стеноломом.

Колот едва успел долезть до середины, как лестницу столкнули. Удар о землю оглушил его. Медленно поднявшись, он подвигался из стороны в сторону, проверяя не сломано ли чего. Руки ноги целы и на рёбрах не было острой боли. Тем временем снова ставили упавшую лестницу и Колот полез вверх. С забо-рола лилась кипящая смола, и горячие брызги попали Колоту на кисть и на рукав. От боли он чуть не выпустил из рук деревянную перекладину. Стиснув зубы, продолжил лезть.

На заборолах уже начинались схватки с первыми забравшимися на них воинами. Колот спрыгнул с лестницы и, едва успев вырвать меч, схватился с первым хазарином. Своих было пока мало, Колот бешено отбивался от наседающих противников, на щит, заброшенный за спину сыпались удары. Узкое прясло стены не давало числом задавить его, и Колот вертелся, опуская и поднимая меч, временами слышал крик поверженного хазарина. Русских всё больше и больше становилось на стенах, хрустнули под стеноломом ворота, в которые тут же ворвались воины, заполняя всё пространство перед поверженными воротами и разя защитников. Бой сворачивался внутрь крепости, уходя с захваченных стен.

Хазары отступали к дворцу бека. Теперь узкая улица не позволяла русичам использовать численное преимущество. Хазары уходили плотным строем, отчаянно защищаясь. Рати сходились и расходились на короткое время. Летели сулицы, пускаемые почти в упор стрелы. Какой-то широкий, как клещ, ратник, подобрал большой, пуда на четыре, камень, и, зарычав, запустил его в хазарский строй. Камень с треском ударился в щит, свалив владельца, повлекшего за собой ещё двух воинов. В образовавшуюся брешь хлынули русские кмети.

Тесен строй, опустившему руку поднять уже трудно. Колот в ярости битвы не чувствовал усталости, меч, будто продолжение руки, слушался хозяина, не выпрыгивал из десницы. Бой выкатился на площадь перед дворцом бека – и строй тут же развернулся. Колот в десяти саженях увидел знатного воина в золочёных доспехах, высокий островерхий шелом был увенчан конским хвостом в навершье, гнутая со змеистыми переливами сабля рушилась вниз и поднималась вверх, красиво сверкая над головою воина. Колот рванулся к нему, уворачиваясь и отбивая летящую в него сталь. Он едва не погиб, прозевав, когда над ним взлетела облитая железом рука с топором, но кто-то из своих поставил спасительный клинок, остановив Колотову смерть. Не успел увидеть, кто спас его, когда золотые доспехи вдруг оказались пред глазами. Он едва успел увернуться, но сабля всё же чиркнула по шелому вышибив искры. Колот отбил второй удар, нацеленный в грудь. Обманув хазарина, Колот поднырнул под его руку шагнул назад, чуть отдаляясь и страшным ударом слева направо рубанул его. Мелькнуло искажённое болью ещё не старое лицо, разделённое пополам стрелою шлема, и хазарин упал под ноги Колоту. Победный крик наблюдавших за поединком воинов, оглушил его. Вражеский стяг заметно поник и завял, хазары дрогнули, кое-кто уже бросал оружие.

Всюду лежали мёртвые. Женщины, дети, часть защитников, что успели добежать, заперлись в мечети. Мечеть подожгли весело и дружно, вылавливая выбегавших оттуда. Бой превратился в по-слератную неподобь. Повсюду шли грабежи, волочили пленных, тут же насиловали баб. Стон и слёзы стояли над некогда могучей столицей хазарского государства.

У Блуда заныла старая, двухнедельной давности рана. Ворвавшись в ворота вместе со всеми и сразившись с защитниками, он отстал, когда ратные разбежались по городу Схватки иногда вспыхивали ещё в переулках, но то были слабые попытки возгореться залитого водою огня. Блуд рассеянно бродил по крепости, надеясь отыскать свой десяток, с которого его временно перекинули, пока окончательно не пройдёт рана.

Дым от горевших домов, мечети и иудейского храма растекался по городу Вокруг творилась какая-то дурная разгульная суета, какая бывает на Корочун. Вот сбили в кучу десятерых пленных, и ратник, поставленный их охранять, грозно машет копьём перед их испуганными лицами. Два дюжих кметя волочили за волосы упирающуюся бабу, озираясь по сторонам и ища, где её можно завалить. В луже вытекшей из разбитого кувшина и смешавшейся с грязью воды лицом вниз лежал ребёнок. Кому и зачем понадобилось его убивать, а может, случайно был зацеплен смертоносным железом, уже никто не дознается. Над ребёнком никем не замечаемая склонилась в рыданиях молодая, разом постаревшая мать. Блуд, невесть для чего, остановился недалеко от неё. Женщина вдруг перестала рыдать, почувствовав на себе чужой взгляд, подняла вверх перекошенное ненавистью чело. Забормотав на своём языке проклятия, она поднялась, пошла на Блуда, выставив вперёд руки с пальцами-крючками. Блуд, очнувшись, прежде чем руки хазаринки дотянулись до его лица, выхватил меч и, коротким движением снизу вверх без замаха, зарубил её. Блуд поморщился глядя на распростёртое у ног тело, но тут же успокоил себя, решив, что смерть для потерявшей разум женщины – это избавление.

Ноги понесли его дальше, туда, где горела мечеть. Идя по широкой улице, решил срезать через подвернувшийся переулок и сразу увидел какого-то кметя, который, зло хохоча, боролся на досках от разбитого воза с девкой. Девка сопротивлялась отчаянно, судя по расшитой золотом свите, была не из простых, колотила маленькими кулачками кметя по лицу и закрытой кольчатой бронью груди, срезая об железо кожу на руках. Кметю наконец это надоело, он прижал девку коленом к доскам, одновременно развязывая на штанах гашник. Чёрные как смола волосы слетели с чела, обнажив бледное испуганное лицо хазаринки. Блуд аж чуть отступил назад. Сам любитель побегать за женским подолом и испортивший множество баб, никогда не видел такой красоты. Большие карие глаза под длинными ресницами, тонкие, изогнутые чёрные брови, алые пухлые вишнёвые губы. Она смотрела на Блуда, зажигая колдовским огнём его сердце.

– Эй! Парень!

Кметь обернул мясистое лицо с оцарапанной щекою и сердито глянул на Блуда, как пёс, которому мешают глодать кость. Блуд вынул из-за голенища сапога калиту.

– Дай мне эту девку, я заплачу, сколько скажешь.

Парень странно посмотрел на Блуда и сказал:

– Да иди и найди себе какую-нито или меня пожди!

– Ты не понимаешь, друже, – Блуд встал поближе ко кметю, – мне эта нужна, нравится мне уж больно.

– И что? Мне она тоже нравится. Вот попользую, так делай с ней что хоть!

Кметь отвернулся, показывая, что разговор закончен. Блуд положил ладонь на черен меча.

– Тогда я заберу её силой!

Снующие туда-сюда воины с интересом останавливались, слушая разговор. Кметь отскочил в сторону, торопливо натягивая штаны и тоже схватился за меч. Хазаринка, поправляя разорванную сряду, отползла в сторону, прижавшись спиной к глиняной стене какого-то дома.

– Ты что?! На своего оружие поднимаешь? Ты знаешь, что князь казнит за это?

– Я не хочу драться с тобой, – сказал Блуд, видя, что неодобрительно загудели подошедшие ратные, а какой-то, судя по платью, боярин уже, видимо, извещённый, торопливо к ним шёл, – возьми куны и отдай девку!

– Да отдай ты её! – крикнул ражый красномордый воин. – Сейчас обоих на суд к князю, дурачьё! Бабу, вишь, поделить не могут!

Парень, остро сверля Блуда злыми глазами, прошипел:

– Бери свою суку! Только пожалеешь ты об этом!

Даже не посмотрев на протянутые Блудом монеты, развернулся и пошёл восвояси. Блуд протянул напуганной хазаринке руку:

– Пойдём. Теперь тебя никто не тронет...

Конь, слушая властную княжескую длань, нёс седока вдоль крепостной стены. Пламя пожарищ отражалось на начищенных до блеска наглазниках шелома. Город погибал. Сломлена мощь Хазарии. Как когда-то кормильцу его отца Свенельду, молодой кметь Доброга принёс голову князя Амала, так и сегодня тот же Доброга, только постаревший, но всё ещё той же богатырской стати поднёс Святославу на копье голову хазарского бека. Только срубил на этот раз вражеского вельможу не он, а его воин.

Сегодня приносили князю уже множество голов знатных воинов в надежде, что кто-нибудь из них окажется беком, и желая получить награду Пленные хазары мотали головами: «не он»

– Как зовут тебя, кметь, и откуда ты? – спросил Святослав снявшего шелом и склонившего пред ним выю воина.

– Люди называют меня Колотом, княже. А родом я из-под Вышгорода из веси Осинки.

– Что ты хочешь в награду?

Кметь посмотрел на князя ясными глазами и произнёс:

– Чужой славы мне не надо, многие помогли прорубиться к нему, а Перун направил мой меч. Если награждать, то и тех, кто сражался рядом со мною.

Святослав нахмурился, внимательно вглядываясь в кметя. Степенно стянул с пальца золотую жуковинью и протянул Колоту:

– Ежели будет нужно что, напомнись.

Колот, поклонившись, принял подарок. Князь тронулся дальше, изредка охватывая взором погибающий город и надеясь, что на другом конце хазарской земли также ограблен и разрушен такой же великий и богатый город – Семендер.

Глава 34

Киевские рати ещё стыли в вятских снежных лесах, когда Икморь с пришедшим на подмогу Акуном обрушились на касогов. Хорошие проводники были у русов, знающие горные проходы, ущелья, где прятались сёла-аулы. Горцев обычно били зимой, пока горы не покрылись зелёной растительностью и им негде прятаться и устраивать засады. Пощады не было, но её и не ждали, русы всегда жестоко наказывали за набеги на свои земли, после их прихода в сёлах в живых не оставалось даже собак. Ясы не смогли и не захотели прийти на помощь своим горским соседям. Впрочем, не все касожские племена принимали руку хазар, на них русы не нападали. Наконец, после нескольких поражений в боях, касожский князь Тетяк попросил мира.

Приехал сам, без воевод с одним лишь стремянным, показав недюжинную смелость. Икморь, вопреки советам некоторых воевод, не стал его ловить, чтобы затем держать в Тмутаракане для залога мира. Тетяк был уже седеющий муж, среднего роста, но широкий в плечах, с твёрдым взглядом чёрных властных глаз. Несмотря на видимое почтение, он походил на сердитого шмеля, запутавшегося в траве, делал явные намёки Тмутараканскому воеводе:

– Горцы не прогнали тебя, потому что ждут, чем кончится пря киевского князя с хазарским каганом. Никому не хочется иметь во врагах победителя. Но жди беды, если Святослав проиграет.

– Зачем же вы тогда пустошили мои земли? Вы сами и навлекли мой гнев на свою голову, – отвечал Икморь.

– Мы держали слово, данное хазарам, – возразил касог.

– Что ж, я надеюсь, что ты сдержишь слово, данное мне...

Мир с касогами был заключен, но оставались ясы, непонятно как теперь относившиеся к Тмутараканю. Рати русов повернули теперь к ним. От одного из ясских враждебных родов приехал с большой свитой и с подарками их князь Чермен. В отличие от Тетяка он был высок, златовлас, с большими голубыми глазами, его можно было бы принять за руса, если б не горбатый орлиный нос, выдававший горское происхождение. Чермен – опять же в отличие от Тетяка – был дружелюбен, говорил цветистые речи.

– Я не понимаю, – искренне удивлялся он, – зачем ты идёшь в наши земли с военною силой? Мы всегда были друзьями с русами и врагами – с хазарами.

– Зачем же вы заключали мир с хазарами? – возражал Икморь.

– Мир мы заключали, – согласился Чермен, – но в отличие от касогов не давали слово нападать на тебя или не пускать в хазарскую землю. Касоги трусливы, они испугались хазар, а мы сами себя от них защитить сможем.

Икморь не стал напоминать Чермену об обещании ясов прийти на помощь касогам, ежели русы начнут мстить за набеги. Горцы ждали победителя. Впрочем, все, кто мешал пройти к хазарам, были замирены, и путь на Семендер был открыт.

Бывшая столица и теперь самый большой город Хазарии раскинулся в цветущей долине близ устья реки Терек. Плодородная земля рожала сочные виноградники; сады утопали во фруктовых деревьях. Плотный влажный воздух заставлял жителей строить лёгкие дома-мазанки, а то и вовсе ставить простые шатры, как у кочевников. Да и сам город был какой-то лёгкий, воздушный, цветной, будто хорезмийский платок, в отличие от крепкого, вросшего в речной остров Итиля. Большой отряд конных наёмников исмальтян охранял Семендер и вот уже двести лет никто не осмеливался его грабить, но каган увёл большую часть отряда. В городе было достаточно защитников, чтобы оборониться от разбойников-горцев, но настоящий противник шёл из Тмутараканя. Надежда была на вал, протянувшийся на четыре версты и крепость за ним, в которой должны были укрыться жители.

У русов войско небольшое – две с половиной тысячи, но воины проверенные в походах, и что лучше всего умеющие в своей жизни, так это сражаться. Хазары допустили промах, дав русам высадиться из челнов на берег Терека. Конная исмальтян-ская тысяча, развернувшись полумесяцем, попыталась охватить русов и сбросить их в реку. Напуск за напуском, исмальтяне рубились отчаянно, теряли людей, нападали вновь и вновь. Проломить строй русов, всю жизнь сражавшихся в пеших боях против персидской, арабской, хазарской и касожской конницы, было невозможно. Отчаявшись, конники вспятили и повернули в сторону города.

Русы стремительно бежали к валам, прикрывались за плутея-ми, осыпая защитников дождём стрел. Рёв стоял над валами, бывалые воины действуют слаженно, будто одно тело, каждый знает своё место, без слов понимает соседа. Защитники растянулись по валам, распылив силы и не зная как и куда ударят противники. Русы ударили в одно место, сильно и успешно. Битва уже кипела на вершине вала, хазары поспешно стягивали силы. Небольшой отряд Варлофа наткнулся на брешь в обороне, ударил, захватил один из валов и вышел в тыл защитникам.

Хазары беспорядочно отступали к крепости, русы наступали, на ходу ровняя ряды. В крепости поспешили закрыть ворота, оставив своих погибать под русскими мечами. Отступавшие заметались меж разящей сталью и предавшим их камнем. С заборол сыпали стрелами, не разбирая, где свой, где чужой, пытаясь уменьшить в числе русов и отогнать их от стен.

Русы отхлынули, вызвав вопли восторга у защитников крепости. На стенах спешно грели смолу, что должна вылиться на головы осаждающим. Несмотря на слухи мало кто верил, что русы не то что преодолеют валы, но и посмеют напасть. Долгие годы мира отучили бояться семендерских хазар суровой изменчивой жизни. Над заборолами взвился жирный дым от загоревшегося алым пламенем перегретого больше, чем нужно котла со смолой, сопровождаемый криками боли и хазарской руганью, и как знак того, что удача на сегодня закончилась, осаждающие начали брать крепость.

Рассыпавшись в двухстах шагах от стен, русские стрелки поливали защитников плотным ливнем стрел. Бил, кроша саманный камень, стенолом. Русы, задрав вверх бородатые и усатые лица, ставили лестницы. Хазарам не хватало ни воинского опыта, ни самообладания защищаться слаженно. Защитники, падая от кусавших их стрел, неуклюже попытались опрокинуть котёл со смолой на нападавших, опрокинули на себя, смола растеклась по пряслу, разгоняя защитников. Стрелы заставляли прижимать головы даже бывалых воинов, русы карабкались по лестницам, почти не встречая препятствий...

Икморь вложил меч в ножны, расстегнул под подбородком ремень, стянул с себя шелом, с удовольствием почувствовав, как ветерок охлаждает горячую голову. Семендер горел, дым, колыхаясь, уходил в сторону гор. Кмети, крича и матерясь, сбивали пленных в кучу. Часть тушила последние очаги сопротивления, часть грабила и жгла город. У русов было строже, нежели чем у киевского князя – там за утайку добычи, что собиралась в общий котёл, пороли плетьми, у боспорских русов запросто могли казнить. Поэтому воинские обязанности выполнялись вперёд, без оглядки на то, что кто-то в это время пожинает ратные плоды, сдирая доспехи с поверженных и шаря по домам. Воеводы подходили к Икморю, уточняли распоряжения, уходили. Захваченный город уходил на поток.

Находники как саранча растеклись по Семендеру и окрестностям, жестоко грабя и выжигая всё живое. Такого погрома хазарская земля ещё не знала. Тех, кто сопротивлялся, кого брали живыми, казнили многоразличными казнями. Мужиков рубили мечами, вбивали в голову гвозди, разрывали конями, расстреливали из луков. Женок насиловали, заставляли бесстыдно плясать под музыку пленных музыкантов, проигрывали друг другу в зернь. Зелёная цветущая земля в седмицу превратилась в пустыню. Арабский летописец Ибн-Хаукаль позже запишет со слов очевидца, опустив кровавые подробности: «И был там (в Семендере) виноградники или сад такой, что был милостыней для бедных, а если осталось там что-нибудь, то только лист на стебле».

Опустошив Семендер, Икморь с дружиной пошёл в Тмутаракань. Остальные в том числе и Акун, были предоставлены сами себе и ещё долю бродили по южной Хазарии в поисках добычи.