Текст книги "«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Уж не попытается ли она отговорить его от выступления на кулуарной встрече перед общим собранием? Не собирается ли склонить его к отходу от тех позиций, которые, по ее мнению или мнению ее советчиков, он будет отстаивать? Олбан смотрел на бьющие о корпус лодки волны, над которыми уже темнела гора Бен-Мор-Эссинт, появившаяся из-за склона близлежащего холма, когда вершины начали высвобождаться из-под плотной пелены туч. Да нет, подумал Олбан, это чрезмерная подозрительность.

Он опять подумал о ВГ: не иначе как она наконец совершает восхождение, пользуясь ясной погодой. Он точно знал, что спросила бы Верушка. Чего он на самом деле хочет? Чего пытается достичь?

Ну откуда ему, черт возьми, это знать? Он хочет счастья, но даже не знает, с кем и нужен ли ему кто-то для счастья. Да и зачем ему знать? Никто, похоже, этого не знает, а кто знает, тот ведет себя будто бы наперекор здравому смыслу. Он хочет мира, любви и всех этих соплей для всего гребаного мира; естественно предположить, что эти вещи наиболее желанны для любого человека, но все идет не туда, скатывается в безумие и варварство, возвращаясь к отупляющим ум и растлевающим душу жестоким, противоречивым предрассудкам и авторитарным нормам. Глупость и порок торжествуют, беззаконие не только допускается, но и поощряется, наглая ложь торжествует, пытки не запрещены и даже прославляются. Между тем планета нагревается, готовясь к гибели.

Каждый должен сделать выводы. Никто их не делает.

Людишки свихнулись – никто, ни одна собака не блюдет своих же собственных интересов. Все таковы, а он что, лучше? Умнее?

Он сдвинулся вбок на тонкой подушечке, покрывающей деревянное сиденье. Моторчик работал на больших оборотах, сжирая уйму горючего. Он обернулся и отрегулировал дроссель. Потом повернулся в сторону Софи и уставился ей в затылок, любуясь аккуратными светлыми волосами до плеч, почти не шевелившимися, так как лодка двигалась вровень с ветром.

Чего хочет она? Каковы ее цели?

Возможно, просто хочет отметить плюсиком приятное времяпровождение. Или хочет посидеть с удочкой и впитать частицу безмятежности старого семейного поместья, пока оно не продано. Возможно, ее помыслы вообще не связаны с ним – с их общим прошлым. Скорее всего, это просто здравый смысл: плыть не одной, а с кем-то, кто знает озеро. Казалось бы, Лох-Гарв не суровей и не коварней любого другого озера, но случись что, пощады от него не жди, ведь помощь может прийти только из Гарбадейла, находящегося у его оконечности. А по берегам нет ни селений, ни домов, ни даже дороги или лесной просеки – только узкая тропа на северо-восточной стороне, по которой едва ли пройдет квадроцикл или автоамфибия. Особенно в такой день, как сегодня, когда многочисленные речушки и протоки вздулись от недавнего дождя, не оставив ни единого брода.

Примерно через полчаса они сделали плавный поворот вокруг гористого мыса Муллах и дом пропал из виду. Через минуту-другую Софи, покачиваясь, вернулась с носа на корму, опять слегка приседая. Олбан увидел, как нос лодки приподнялся от перераспределения нагрузки. С того момента, когда они отчалили от Гарбадейла, волнение слегка увеличилось, отчасти из-за того, что они вышли из-под прикрытия рощи и пологого холма, на котором стоял дом, но в основном из-за усиления ветра, который беспрепятственно гулял по воде и гнал волны. Они по-прежнему шли по ветру, вместе с волнами, так что в движении лодки было даже нечто величественное. Возвращаться предстояло с небольшой качкой, но волны были еще сносные, да и прогноз неплохой, так что осложнений не предвиделось.

– Все в порядке? – перекрикивая шум мотора, спросил он у Софи, когда та села рядом с ним.

– Прекрасно, – ответила она, наклоняясь ближе к нему и указывая на пластмассовый ящик. – Кофе хочешь?

– С удовольствием.

Они уселись вместе на транце с кружками кофе в руках.

– Спасибо, что поехал со мной, – сказала она.

– Все нормально, хорошая идея. Думаю, если поместье продадут, нам такое больше не светит. Молодчина, что додумалась.

Она оглянулась, посмотрела вниз и нахмурилась, заметив, как он держит рукоятку румпеля.

– Почему ты в одной перчатке?

– Другую руку можно засунуть в карман, – ответил он, пожав плечами, и поднял кружку.

Это не ложь, сказал он себе, а способ избежать нудных объяснений. Они немного помолчали под аккомпанемент шумного, но дружелюбного жужжания моторчика.

Теперь она рассматривала его левую руку.

– О боже, что с твоим мизинцем?

– А-а, бензопилой задело, – сказал он, глядя на обрубок пальца. – Несколько лет назад.

– Господи, Олбан!

– Мешает только одному – ковырять в левом ухе.

– Спасибо за откровенность, – сказала она.

– Пожалуйста, – отозвался он. – Да, кстати. Нужно было проверить это до отплытия: ты знаешь, как работает мотор? Просто на случай, если я вывалюсь за борт, когда начну вытягивать марлина или крупного сига, а может, обопьюсь кофе.

Она посмотрела на мотор.

– Мотор двухтактный. Маленьких окошечек нет, значит, наверное, масло добавляется в бензин до заливки в топливный бачок, – объяснила она, затем продолжила, указывая рукой на детали: – Стартовый шнур, воздушная заслонка, дроссель, фрикционная дроссельная… как ее там…

– Достаточно, – сказал он, прикоснувшись к ее плечу, – зачет.

Они сполоснули за бортом кружки, и она вернулась на носовое сиденье. Пока что он поменял руку – и перчатку – всего один раз и собирался сделать это снова, когда вспомнил старый трюк.

Он постарался сделать минимальную регулировку, чтобы румпель держал их прямо по курсу, – заменив малые приращения и устойчивость на грубый ввод и быстрые результаты – и подождал, пока положение носа в направлении к горам будет оставаться неизменным в течение примерно минуты, а потом осторожно отпустил румпель, встал во весь рост, прошел в самую широкую часть лодки и расставил ноги на всю ширину днища.

Софи почувствовала какую-то перемену в поведении лодки и повернулась к нему.

Она театрально расширила глаза и спросила:

– Собираешься проверить, что я буду делать, если ты свалишься за борт?

Он отрицательно покачал головой:

– Если правильно настроить руль-мотор, можно таким образом управлять лодкой. – Он перенес центр тяжести вправо, наклонив лодку на несколько градусов. Лодка стала забирать правее. Он широко улыбнулся.

– Видишь?

– Вижу. – Она тоже сверкнула улыбкой. – Выпендриваешься?

– Нет, просто задницу отсидел, – ответил он, сделав соответствующий жест.

Она кивнула.

– Если надумаешь сигануть за борт, не забудь заблаговременно предупредить.

– Договорились.

Она отвернулась – лицом к небу, пустынным водам и холмам, простиравшимся впереди.

Пообедали они на ходу, чтобы оставить больше времени для рыбалки.

Через полчаса они остановились у небольшого бледно-рыжего, выгоревшего от солнца буйка, дрейфовавшего метрах в пятидесяти от берега, между двумя ручьями, стекающими с северо-западного склона горы Меаллат-ан-Аонах. Небо почти очистилось от туч, но в воздухе было прохладно, так как они находились в тени длинного западного хребта, ведущего к горе Бен-Мор-Ассинт. Ветер здесь не свирепствовал, потому что место это было по существу широкой бухтой, защищенной этими двумя горами. Чуть ли не единственным звуком был шум волн, плещущихся о борт лодки.

После того как Олбан выключил мотор, на них нахлынула тишина – нечто большее, чем отсутствие шума, какой-то антизвук, не менее оглушительный, чем тот, что был неожиданно прерван. Он вспомнил вой охранной сигнализации, который услышал из своей спальни в Ричмонде летней ночью двадцать лет назад. Вспомнил будто в последний раз, мягко отторгая его от себя как ненужную вещь, которую можно теперь спокойно предать затененным глубинам под их юркой лодкой.

В какой-то миг Олбан смежил веки, чтобы сосредоточиться на звуках. Он слышал шорох многослойных одежд Софи, которая неустанно забрасывала леску. Слышал слабый скрежет катушки. Где-то вскрикнула чайка, издав жалобный, одинокий, потерянный, не отозвавшийся эхом крик.

Он открыл глаза и взглянул на Софи – казалось, она и не заметила, что он сидел с закрытыми глазами, – и ощутил странное, с привкусом печали, какое-то почти блаженное счастье.

– Для ловли нахлестом волны крутоваты, – заметила Софи, несколько раз забросив удочку.

Олбан не стал возражать. Они взяли короткие удилища и перешли на спиннинги, стали забрасывать дальше, плавно подтягивая к себе леску катушкой.

– У тебя есть мысли, как пройдет голосование? – спросила его Софи, дернула удочку и тут же забросила ее так, что блесна оказалась за пределами тени, отбрасываемой хребтом, на ярком солнце, где сверкнула, прежде чем уйти под воду и погрузиться в темные глубины озера.

– Более напряженно, чем полагают многие, – ответил Олбан, подтягивая к себе леску медленным, размеренным движением катушки. – Достаточно напряженно, чтобы заставить «Спрейнт» увеличить сумму своего предложения.

– Ты так думаешь? – спросила она, взглянув на Олбана.

– Сообразив, куда дует ветер, эти типы повысят свое предложение еще до собрания. Если, конечно, они не глупее, чем кажутся.

– Разве у них есть такие полномочия? – негромко спросила она.

Теперь оба говорили вполголоса, не нарушая окружающего их покоя. Беседа приняла камерный, даже интимный тон оттого, что они средь бела дня оказались в этом зыбком озерном уединении.

– В определенных пределах – якобы да, – сказал Олбан. – Фигуинг, по-моему, занимает достаточно высокое положение, чтобы удвоить первоначальную цифру. Так же считает тетя Кэт, да и Уин. Бабушка сама потребовала, чтобы к нам прислали людей, облеченных полномочиями, а не марионеток с ящиком шампанского, которые только и способны шлепать печати да с чувством заверять, что в их руках семейные традиции не пропадут. Чтобы выйти за рамки установленного лимита, раскрывать который они явно не намерены, им придется звонить начальству, но даже это может оказаться блефом. Как бывает при покупке машины, когда продавец говорит тебе, что должен посоветоваться с менеджером насчет цены машины, которую ты отдаешь в уплату за новую, а сам идет вместо этого в кафетерий или в сортир, а потом возвращается, качая головой, и говорит: извините, но все решает босс, а он такой дуб. – Олбан вытащил свою приманку, потом снова забросил.

Софи медленно кивнула, тоже забрасывая свою маленькую серебристую блесну, и сказала:

– Думаю, я буду голосовать против.

– Вот это сюрприз, – удивился Олбан и повернулся к ней. – Я был уверен, что ты выступишь за продажу.

– Между прочим, они предложили мне работу.

– «Спрейнт»?

– Да, меня собираются оставить, причем с повышением в должности, с увеличением оклада и с дополнительным пакетом акций.

– У тебя есть документальное подтверждение?

– Нет, – ответила Софи. – Казалось, ее это даже рассмешило.

– Ну и? По этой причине ты изменила свое решение? Выходит, это предложение возымело обратный эффект?

– Нет, но оно заставило меня задуматься.

– Это всегда опасно.

Она усмехнулась.

– Я поняла: мне нравится моя нынешняя работа. Возможно, лет через пять-десять я созрею, чтобы принять их предложение, но сейчас меня все устраивает. И кроме того, не уверена, что мы вправе продавать фирму, ведь следующее поколение может нам этого не простить.

– Решила обзавестись потомством? – спросил он наобум.

– Да, подумываю, – призналась она. – Дома у меня есть парень, с которым мы встречаемся.

– Ага, – сказал Олбан, который не мог привыкнуть, что она говорит «дома», подразумевая Штаты.

– Все тот же самый, мы уже давно вместе. Тот, ради которого я когда-то перешла на другой факультет.

Так-так, подумал Олбан.

– Надо же, – выговорил он вслух, – какая ты терпеливая. – А про себя добавил: «Даже чересчур, как и я сам».

– Да, – сказала она грустно, – ты прав. За эти годы он успел жениться, завести двоих детей и развестись. – Она вздохнула. – И вот теперь мы опять вместе. После всего, что было.

«Боже милостивый, – подумал он. – Ведь я ничего об этом не знал. Какое море, какой океан, какая Атлантика лежит между нами! Если мы представляем собой сумму того, что сделали другим, и того, что другие сделали с нами, то я почти не знаком с этой женщиной. Где она – кто она – та Софи, которую, казалось бы, знаешь?»

– По-моему, у нас все довольно серьезно, – сказала она. – Мы говорили о женитьбе, о детях. Я всегда была, как бы это сказать, не вполне уверена, но ведь, – она подняла на него глаза, – годы-то идут, согласись. Больше тянуть не стоит.

– Уверен: ты будешь прекрасной матерью, – сказал Олбан.

– Надо же! Спасибо. – Она произнесла это так, будто услышала в его словах сарказм.

– Серьезно, – добавил Олбан.

Она опять взглянула на него, потом вытащила из воды болтающуюся приманку, отвела ее назад, цокнув защелкой катушки, и забросила вновь. Грузик взлетел высоко вверх и блеснул на солнце.

– Извини, – сказала она. – О'кей. Но. Так. Думаю, я буду голосовать против.

– Я и мои жалкие сто акций – на твоей стороне. К моему большому удивлению.

– Кажется, Уин тоже удивилась.

– Ты ей сказала?

– Она задала вопрос в лоб, – сказала Софи. – Подошла и сделала вид, что я уже ей говорила, а она только переспрашивает, потому что забыла, – а ведь я ни словом не обмолвилась. Я-то знаю: она ничего не забывает. Но какая актриса! Старушенция вертит людьми как хочет, правда?

– Да уж, лучше не скажешь, – засмеялся Олбан. – Только мне казалось, я единственный, кто это видит.

– Нет, с ней надо держать ухо востро.

– Согласен.

– А мы точно знаем, что никто не заключал сепаратных сделок со «Спрейнтом»? – спросила Софи.

– Такое трудно представить. Первоочередное право отказа при любом предложении о продаже акций принадлежит семейному тресту.

– О'кей. – Она помолчала. – Это правда, что вы с Филдингом организовали движение под лозунгом «Нет продаже»?

– Да, и, кстати, как бы с подачи Уин.

– Угу. Мне-то казалось, что она за продажу.

– Не то чтобы мы многого добились, как я понимаю, – сказал Олбан.

– Нет?

– Ну, где-то по мелочи. – Он перестал подкручивать катушку и отпустил наживку поглубже. – Хотя в какой-то момент мне пришло в голову, что мы просто набивали цену.

Софи вопросительно взглянула на него. Он пожал плечами:

– Не исключено, что Уин действительно хочет продать фирму, но не за предлагаемую цену. Она смекнула, что мы можем продешевить, и решила увеличить число голосов «против». С единственной целью: показать «Спрейнту», что оппозиция сильнее, чем они ожидали, а потому им придется выложить более крупную сумму. Уин идет напролом. Но ее задача – не отказать покупателям, а просто взвинтить сумму.

– Ну уж, – фыркнула Софи, на которую, судя по ее тону, этот образчик разгаданного Олбаном интриганства не произвел должного впечатления. – Казалось бы, она должна быть единственным человеком, кровно заинтересованным в сохранении фирмы. Она ведь матриарх. Это ее вотчина. Она взяла на себя роль хранительницы фамильных ценностей. И фамильных драгоценностей.

– Сдается мне, – сказал Олбан, – что Уин втайне – да по сути дела и не очень втайне – патологически самолюбива. Все должно вращаться вокруг нее. Скоро она отойдет в мир иной или одряхлеет так, что уже не сможет больше управлять семьей и фирмой, но ей ненавистна сама мысль, что у руля встанет кто-то другой. Она готова ликвидировать все, распродать, влиться в какую-нибудь корпорацию, чтобы остаться чисто декоративной фигурой, на пару с Генри, отцом-основателем. Такой заключительный аккорд был бы в ее духе.

– Возможно, – медленно кивая, протянула Софи, на которую этот анализ, похоже, произвел должное впечатление. – Да, пожалуй. А вдруг она перестарается? – спросила она, глядя на Олбана. – Вдруг никто теперь не захочет продавать фирму?

– Ну, некоторые определенно захотят – например, тетя Кэт. Но я прикинул – расклад получается сложнее, чем можно было предполагать.

– Да, интересно, – сказала Софи.

– Ах, – вздохнул Олбан, подтягивая леску вращением катушки, – куда уж интереснее…

Они стояли в лодке, разминали ноги и не опасались, что легкая качка выбросит их за борт; оба теперь достаточно освоились, чтобы не обращать внимания на волны, и забрасывали удочки, почти не нарушая равновесия. Они выудили по паре тонких блестящих коричневых форелей, но отпустили на волю, так как длина рыбешек не дотягивала до разрешенной.

Олбан надеялся, что они вспомнят прошлое, признаются, как много значат друг для друга, но об этом речь не зашла. Пару раз упомянули Лидкомб и лишь однажды – Сан-Франциско.

– Видимо, я должен как следует извиниться, что причинил тебе неприятности с твоим парнем, – сказал он.

– С Дэном? Да, вышло немного неловко. – Она округлила глаза и пожала плечами. – Но я сама виновата. Подливала спиртного, вспомнила, как мы кувыркались на траве в Лидкомбе. Просто возбудилась, а ты оказался рядом. – Она усмехнулась. – Кроме того, я сделала это на прощание, но в то время не решилась тебе сказать. Я всегда боялась, что ты захочешь быть со мной вечно, никогда не разлучаться и все такое прочее. – Софи хмыкнула.

«Так и есть, я же говорил, что ты моя единственная любовь на всю жизнь», – подумал он.

– Остались шрамы на сердце, – сказал он вслух, пытаясь обратить все в шутку. – Ну, до тех пор, пока ты не прогнала меня с глаз долой в Сингапуре.

– Естественно! – Она повернулась к нему и опять округлила глаза. – Ты ведь напился!

Надо же, подумал он. Напился – и точка. Не вывернул душу наизнанку, не кончился для других женщин, не желал тебя до безумия, ничего такого. Просто напился.

Ладно, проехали. Крепнущий ветер сбил ему волосы на глаза. Он откинул их рукой.

Олбан посмотрел на часы.

– У нас еще час или около того; хочешь, потралим? Будем держать двигатель на холостых оборотах и двигаться назад из бухты.

Софи кивнула.

– О'кей. Отвязать лодку?

– Да, пожалуйста. Спасибо.

Он положил в лодку свою удочку, присел перед мотором, подкачал лампочку на указателе уровня топлива, отрегулировал воздушную заслонку, взял в руку пластмассовую рукоятку пускового шнура и дернул ее сильным, плавным движением.

– Обычно этой штуке требуется пара рывков… – начал он, но тут шнур лопнул; он шатнулся назад и рухнул на среднее сиденье, ударившись головой о доску днища.

Он поднял голову. Софи смотрела на него с беспокойством. Руки у нее были разведены в стороны – она старалась сохранить равновесие в качающейся лодке.

– Ты цел? – спросила она.

В затылке стучала легкая боль. Он лежал на дне лодки, а ноги торчали над сиденьем, будто он готовился родить. Олбан посмотрел на свою правую руку, в которой он сжимал ненужную рукоятку пускового шнура.

Он прислушался. О борт били волны. Мотор молчал. Дело дрянь.

– Я в порядке, – сказал он и перебрался на сиденье, держась за протянутую руку Софи.

– Гарбадейл, мы на связи, у нас проблемы, – попыталась сострить Софи, садясь перед ним на корточки.

Олбан внимательно рассмотрел шнур. Похоже, обрыв был у входа в двигатель. Потрепанные, изношенные волокна колыхались на ветру. Он чуть не швырнул этот чертов огрызок за борт, но сдержался.

– Придется идти на веслах? – спросила Софи.

– Боже упаси, – сказал он. – Сейчас сниму крышку с картера и закреплю шнур. – Он опустился на колени перед средней банкой. – Где-то здесь должен быть… – голос его сошел на нет, когда он заглянул под сиденье и провел там рукой, – …сраный ящик, которого тут нет, – закончил он.

Под сиденьем нашлась лишь небольшая пластиковая коробка. Он ее вытащил. В ней лежали воронка для горючего, приспособление для крепления наживки, аптечка, катушка лески и пустая картонная коробка от свечей зажигания. Олбан уселся прямо на днище и осмотрел лодку в поисках ящика с инструментом. Хотя искать особенно было негде. Он бросил пусковой шнур в коробку.

– Значит, все-таки придется грести?

– Нам туда грести до опупения, – отрезал Олбан, посмотрев на часы.

Софи вытащила мобильник, стала нажимать кнопки, потом бросила, выдохнув только:

– Ох.

– Это было бы слишком большим везением, – сказал Олбан. – Даже в доме они плохо берут. А здесь – бесполезняк. – Он повернулся к моторчику. Снял с него пластмассовую крышку. Под ней было восемь болтиков на двенадцать, которые нужно было вывинтить, чтобы добраться до барабана со шнуром. Он попробовал открутить их рукой – в слабой надежде, что они плохо затянуты, но болты были завинчены на совесть. Изучил свой универсальный нож швейцарской армии. Нет, не то.

Они проверили, не закатилось ли что-нибудь из инструмента под доски днища, но ничего, кроме грязной воды, не нашли. В рыболовном наборе Софи тоже не было ничего солиднее, чем ножик Олбана.

Бледно-рыжий буй оказался неблизко. Лодка была отвязана. Олбан взглянул вверх, чтобы определить их местоположение. Лодку медленно гнало по озеру, все дальше от дома, к юго-восточному краю бухты. Он опять взглянул на часы. Четверть четвертого. Собрание было назначено на шесть, а закрытая встреча должна была состояться за полчаса до этого.

Им предстояло грести при умеренно сильном ветре больше двадцати километров. Он многие годы не сидел на веслах, а Софи была наверняка слабее его, несмотря на свой спортивный вид, свидетельствующий о регулярных тренировках в фитнес-центре. Единственной альтернативой было сойти на берег и идти пешком. Ни то ни другое не спасало их от опоздания, нечего было и думать добраться до дому засветло. Реально они могли рассчитывать только на то, что кто-то поднимет тревогу и возьмет другую лодку, чтобы отправиться на поиски.

У Олбана заныло внутри от ужасного ощущения бессильной тревоги, беспокойства, несостоятельности, неполноценности и беспомощности.

– Ладно, – сказал он, изо всех сил изображая бодрую улыбку. – Похоже, настало время заняться греблей. – Он жестом предложил ей сесть на заднее сиденье. – Я начну, – сказал он. – А ты, если будет желание, потом меня подменишь.

– Конечно, – сказала она.

Он вставил весла в уключины и развернул лодку почти на сто восемьдесят градусов.

– Ты грести-то пробовала? – спросил он.

– На байдарке, – виновато ответила она.

– Это лучше, чем ничего, – сказал он. – Нехитрая штука, вообще говоря. – В маленькой лодке даже не было места, чтобы каждый из них мог орудовать своим веслом.

Скорректировав курс, он стал грести. Весла плохо подходили к уключинам и все время выскакивали.

– Немного разучился, – сказал он, – но скоро войду в ритм.

Софи слегка улыбнулась. Потом проверила свой спасательный жилет.

Олбан поглядел назад. Ветер уже стал ощутимой помехой, а за выступом, образуемый подножьем Ассинта, лодку основательно потреплет.

Путь предстоял долгий.

– На собрание успеем? – спросила она, глядя на часы.

– Хм, вряд ли. К началу – точно нет, – признал Олбан.

Он уже прикинул: чтобы вернуться к кофе и десерту, им понадобилось бы кардинально изменить направление ветра и прибегнуть к услугам олимпийского чемпиона по гребле.

– Вот зараза, – сказала она. – Я чем-нибудь могу помочь?

– Вообще-то, – отозвался он, подумав, – ты можешь вынуть из воды мотор. Нечего тащить его по озеру.

Это надо было сделать с самого начала. Он стал думать, не упустил ли из виду что-нибудь еще. Идиот, сказал он себе. Идиот, идиот, идиот.

– Дай знать, когда надумаешь уступить мне весла, – произнесла она.

– Хорошо, – сказал он. – Крикни, если заметишь, что мы рискуем сесть на мель. – В идеале мы должны пройти впритирку к мысу.

Она посмотрела ему за спину на вид впереди и кивнула.

Ему удалось поймать хоть какой-то ритм, хотя весла все время грозили выскочить из уключин. В лодке не было специального упора для ног, так что приходилось пользоваться боковыми ребрами; это еще куда ни шло, так как лодка была узкой, вот только ноги у него оказались для одной пары ребер чуть длиннее, чем нужно, а для другой – намного короче. Вдобавок он уже стал натирать на руках мозоли. Мать твою, совсем недавно пальцы и ладони были как наждак. Ведь он оставил работу меньше двух месяцев назад, а уже руки стали прямо как у Марселя Пруста. Впору надевать перчатки.

Он попытался ни о чем не думать и сосредоточиться на одном: как получше работать веслами. Он старался выносить лопасти плашмя, поворачивая их параллельно воде, ребром к ветру. По правилам полагалось именно так, и это могло существенно повлиять на результат при таком большом расстоянии и встречном ветре, но ему никак не удавалось выстроить эти необходимые движения в естественную схему; Олбан сомневался, что у него это получится.

Это будет адски трудно.

Он улыбнулся Софи, и она ответила тем же, но вид у нее был встревоженный, да и он сам превратился в комок нервов.

Как быть? Что еще можно было сделать?

Мобильник? Пустое. С другой стороны, кто знает. Бывает, мачты мобильной связи неожиданно пропускают сигнал сквозь узкие коридоры. За неимением лучшего, это будет каким-то занятием для Софи.

– Возьми мобильник и каждые несколько минут проверяй связь, – распорядился он и пожал плечами. – На всякий случай. – Тут у него выскочило весло, и он, не сдержавшись, выругался: – Блядь.

Оглянувшись через плечо, он посмотрел на гористый мыс, к которому они плыли. Похоже, расстояние до него почти не сократилось. Зато утес явственно потемнел: с северо-запада надвигались тучи, отбрасывая тень на окружающий ландшафт. Если облачность будет нарастать, стемнеет совсем скоро.

Он остановился, суша весла.

– Моя очередь? – спросила Софи.

– Нет, просто надеваю вот это, – сказал он, натягивая перчатки.

Олбан стал грести дальше. Перчатки притупляли чувствительность, но по крайней мере защищали кожу.

«Чего мы хотим добиться? – спросил он себя. – Сосредоточься: чего ты хочешь добиться?»

Вернуться домой. Значит, остается только грести. Так ведь? Идти пешком никак не быстрее.

Думай нестандартно. Думай, как думала бы Верушка, если бы попала в такой переплет. (Попала бы? Неужели она так параноидально методична, что стала бы проверять ящик с ключами? Не важно. Исходи из того, что есть, принимай здравые решения.)

Какое решение он мог бы принять насчет пешего перехода? Ну, хотя бы направление.

А может, есть другой путь: двинуться в противоположную сторону, через верховье озера? Олбан когда-то знал тропу, которая в конце концов приводила к Бенмор-Лодж и Глен-Ойкел, но не помнил, где именно она проходит. Он лишь смутно представлял карту местности и припоминал, что расстояние довольно значительное. Кроме того, и плывя к верховью озера, и шагая по этой незнакомой тропе, они будут удаляться от возможной помощи из Гарбадейла. Значит, грести.

А если попытаться завести двигатель?

Пуск – рывком шнура. Электростартера нет. Либо пусковой шнур, либо ничего.

Он стал думать дальше. Если машина не заводится, можно дернуть другой машиной. Здесь же – дохлый номер.

Единственные приборы с каким-то электричеством – это их часы и телефон Софи. Недостаточно мощности, чтобы прокрутить движок, даже если каким-то образом ухитриться соединить батарейку мобильника прямо со свечой зажигания (предварительно разобрав мотор).

Если машина не заводится, можно ее подтолкнуть. А можно так завести моторку? Теоретически, решил он, если грести со скоростью порядка девяноста узлов, то можно завести этот долбаный мотор, включив передачу. Тоже абсолютно бессмысленная идея.

Думай, думай, думай.

Эх, Верушка, подумал он, как ты мне сейчас нужна.

Запустить мотор – вот единственное, что им требовалось: чтобы поршни ходили вверх-вниз, передавая момент через простую коробку передач на вал винта, а оттуда на сам винт.

Как заставить мотор крутиться? Как заставить крутиться винт?

Весла дернулись и выскочили из уключин. Одно он чуть не потерял.

– Порядок? – встревоженно спросила Софи.

– У меня офигенная идея! – ответил он и нахмурился. – Я так думаю.

– Что за идея? – спросила Софи. – Есть тропа? Идем пешком?

– Подожди-подожди, – сказал он, копаясь в пластмассовом ящике в поисках пускового шнура. – Может, еще не получится. – Он вытащил шнур. – Но может и сработать. Не ахти какая идея, но попробовать стоит.

– Ты о чем? – спросила Софи.

– Сейчас покажу.

Олбан выпрыгнул в ледяную воду, доходящую ему до бедер, – место оказалось глубже, чем он ожидал.

Потом, развернув корму лодки под углом градусов в тридцать к узкой береговой полоске гальки, он получил доступ к винту. Остановился, подумал миг-другой и обмотал шнур по часовой стрелке вокруг винта.

– Спускай мотор, – приказал он Софи.

После того как она это сделала, он попросил ее проверить лампочку топливного бака, убедиться, что он не пуст, и установить воздушную заслонку и дроссель. Тут до Софи дошло, что он делает.

– Слушай, это не опасно? – спросила она. – Тебя не зацепит, не ударит, а?

– Поверь: со мной все будет в порядке, – сказал он, следя за тем, как она выдвигает к себе рычаг переключения передач. – О'кей, – сказал он, крепко взявшись за транец лодки и стараясь найти прочную опору для ног на песчано-галечном дне, пока вода плескалась вокруг его бедер и пропитывала ткань джинсов. Он посмотрел на Софи и спросил: – Ты готова переключить на нейтралку, если мотор схватит?

– Готова.

– Если схватит, тебя бросит ко мне, раз включена передача.

– Знаю. Я готова. Начинай.

– Поехали.

Он с силой дернул за шнур, заставив вращаться вместе со шнуром и винт, который в свою очередь стал крутить вал винта, – и завел мотор.

Мотор кашлянул и снова заглох.

– Чтоб я сдох! – закричал Олбан. – Сейчас получится! Подними-ка его еще разок!

Он снова обмотал винт шнуром, Софи опустила мотор в воду, поставила на переднюю передачу и взялась за рычаг.

На этот раз мотор завелся и не заглох: он громко трещал и гнал к его ногам потоки пузырящейся пены, пока Софи не перевела его в нейтралку и не отрегулировала дроссель. Олбан бросил шнур в лодку и оттолкнул лодку от берега кормой вперед, а потом запрыгнул в нее и сам.

Софи протянула ему руку, помогая устроиться на корме, а затем, когда он, улыбаясь, взял у нее румпель, поклонилась и захлопала в ладоши.

– Молодчина! – сказала она и чмокнула его в щеку.

– К дому, Джемайма,<sup>5555
  Джемайма (библ. Емима) – одна из прекрасных дочерей Иова, дарованная ему на старости лет и получившая, наравне с братьями и сестрами, богатое наследство. Это имя ассоциируется также с известной детской книжкой британской писательницы Б. Поттер «История утки Джемаймы».


[Закрыть]</sup> – величественно провозгласил он, включил передачу и, ускоряя ход, направил лодку по дуге из бухты в сторону оконечности озера – к Гарбадейлу.

Им уже виден был причал, из-за все еще зеленых вершин деревьев стали появляться серые крыши; Софи обернулась к нему, а потом перевела взгляд на шнур, лежавший на досках днища, куда Олбан бросил его после того, как завел мотор. Она подняла его и осмотрела лохматый обрывок. Вернула на прежнее место. Ее лицо оставалось задумчивым и серьезным. Она поглядела на Олбана в упор, вопросительно подняв брови.

Он равнодушно пожал плечами.

Софи скривилась, еще раз проверила свой телефон, потом покачала головой и отвернулась.

Привязав лодку у причала, он прихватил с собой пусковой шнур – сунул рукоятку с обрывком серой веревки в наружный карман.