Текст книги "«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Он провел остаток дня примерно в том же качестве, находясь в холле или где-то рядом и надеясь увидеть «форестер», но не забывал встречать вновь прибывших, помогал с багажом и находил для каждого приветливое слово, что получалось у него неплохо, притом что роль швейцара была ему не по нутру. Олбан уверял себя, что беспокоится о Верушке, но понимал, что на самом деле его состояние связано с присутствием Софи и ее отчуждением. Он мысленно перебирал все нюансы тех нескольких минут, что они провели вместе, и размышлял, анализировал, препарировал.

Она его не поцеловала, даже поползновений не было. Не подала ему руки. Только кивнула. Сказала: «Здравствуй, Олбан» – и все. Неужели она и вправду собиралась дать ему на чай? Уже достала портмоне. Это неспроста. Ведь с таксистом она расплатилась. Неужели она действительно – то ли растерявшись по приезде, то ли разволновавшись (от встречи с ним?) – была на грани того, чтобы предложить ему деньги в виде благодарности за помощь с багажом? Какой из этого можно сделать вывод о ее подсознательном отношении к нему?

– Золотко мое! Ой, как мило! – повторяла Лия, когда он провожал ее в дом.

Он привлек ее к себе, чтобы взять под зонтик. Пока они шли ко входу, ветер исхлестал им ноги дождем.

– Олбан.

Энди обнял его одной рукой, потому что другой рукой уже сам подхватил свою дорожную сумку.

За Лией и Энди быстрой чередой потянулись остальные родственники: жена кузена Стива Тесса, их сын Рун, его гражданская жена Пеннинг с крошечной дочкой Ханной, сестренка Кори, ее муж Дейв и дети Лахлан и Шарлотта, кузина Луиза, ее сестра Рейчел с мужем Марком и детьми Рутвеном и Фойн, а также сестра-близняшка тети Линды – толстая, шумная Лиззи (как ни странно – в сопровождении некоего мистера Портмана, ее компаньона, которому, конечно, потребуется комната; Олбан предвидел новые проблемы для Гайдна).

Филдинг приехал с Берил и Дорис только после обеда.

– Олбан, мальчик мой, мы находимся к северу от Абердина? – было первое, что сказала Берил, когда он помогал ей выйти из «мерседеса».

– Довольно далеко к северу, а также к западу, – ответил ей Олбан, целуя ее, а потом и Дорис и пытаясь прикрыть их одним зонтом на пути ко входной двери.

– Не то чтобы нас загнали в Арктику? – спросила Дорис.

– Ну нет, – рассмеялся Олбан.

– Вот видишь, – сказала Дорис, – я же тебе говорила, Берил.

– А я никогда и не утверждала, что нас загнали в Арктику. Я сказала: обогнали «смартика». «Смарт» – это маленький «мерседес», – растолковывала ей Берил, теряя терпение. – Господи, мы еще обогнали исландский грузовик, что ж, нам теперь считать, что нас загнали к черту на рога – в Исландию?

– Но я же тебе говорила… – стояла на своем глуховатая Дорис, когда Олбан с облегчением передавал старушек тете Лорен.

– Спасибо, Ол, – сказал Филдинг, когда вещи были вынесены из машины и поставлены в главном холле. Передав Олбану ключи от машины, он стал обнимать и целовать тетю Лорен.

Филдинг, видимо, таким способом поручил Олбану припарковать «мерс», что тот и сделал, качая головой; в своем воображении он вовсе не парковал машину, а двигался в ней на север в поисках любых следов универсала «форестер» или одинокой женской фигуры на горном склоне.

Когда он вышел из машины Филдинга, поставив ее позади хозяйственных построек за северным крылом здания, зонт все-таки вывернуло наизнанку и вырвало у него из рук. Он погнался за ним, но потом оставил эту затею, потому что черный купол – уже явно сломанный, с двумя выгнутыми спицами – был подхвачен мощным порывом ветра, взмыл вверх над старым угольным сараем и полетел дальше по направлению к роще у оконечности озера Лох-Гарв. Олбан плюнул и тяжело зашагал под дождем назад к дому. Все боковые двери, через которые он пытался войти, оказались заперты, и ему, промокшему до нитки, пришлось тащиться вокруг дома к парадному входу.

Не успел он вернуться на свой пост, как прибыли два многоместных такси, из которых высадилась группа высоких, дорого одетых, ухоженных мужчин. Он понял, что это руководство «Спрейнта». На крыльце их встречали с зонтами тетя Лорен, тетя Кэтлин и ее муж Ланс плюс Гудрун, помощница юрисконсульта.

Когда Олбан, совершенно мокрый, с опущенной головой, неловко пробирался в свою комнату на двоих, чтобы переодеться, он не избежал любопытных взглядов.

Ужин был сервирован с полным меню, но в неофициальной обстановке; на два последующих вечера повару Алексу предстояло заручиться помощью кулинаров и официантов гостиницы «Слой», а сегодня он управился с парой помощников. Гости сами выбирали себе места за десятком столов, расставленных по всей длине обеденного зала.

В зале стоял шум, поскольку члены семьи, по-настоящему не общавшиеся друг с другом вот уже несколько лет, обменивались новостями и сплетнями. Олбан сидел с Лией и Энди, Кори и ее семьей. Он узнал, как дела у Кори – она работала теперь в компьютерной фирме «Эппл» и взахлеб превозносила последние разработки, но не имела права раскрывать их содержание, – а потом втянул в разговор ее мужа Дейва, химика-технолога; этот неплохой, в сущности, парень был, к сожалению, отягощен неисчерпаемым запасом историй о лакокрасочных материалах, колерах и растворителях.

– Не сказал ли я тебе, часом, что-нибудь неприятное, а? На прошлой неделе, когда мы говорили об Ирэн, – уточнил Энди, потянувшись к Олбану своим бокалом. – Знаешь, когда я выпью, мне лучше помалкивать. Потом мучаюсь, что сказал не то. Это мой бич.

– Нет, что ты, – ответил Олбан. – К тому же я сам затронул эту тему. Думаю, без бутылки нам было бы не разобраться.

– Боже упаси беседовать о сокровенном на трезвую голову, – печально сказал Энди и вздохнул. – А я все равно беспокоюсь, не обидел ли хорошего человека.

– Папа, не стоит забивать себе голову такими вещами.

– Ну не знаю, – пробормотал Энди с сомнением.

– Помнишь, как я вернулся из своей кругосветки? Примерно за неделю до того, как начались занятия в универе. Мы с тобой сидели в саду. Маялись от жары. Пили коктейль «Пиммз», и я упомянул встречу с Блейком в Гонконге и его слова: «Метить надо высоко. Будь эгоистом».

– Что-то припоминаю, – сказал Энди, кивнув.

– У нас с тобой зашел разговор о том, что некоторые люди эгоистичны, некоторые нет, одни придерживаются правых убеждений, другие – левых. Ты сказал, что это зависит от воображения. У консерваторов его обычно немного, поэтому им трудно представить, каково приходится людям, не похожим на них. Они могут сопереживать лишь себе подобным: людям того же пола, того же возраста, того же класса, того же гольф-клуба или нации, расы и так далее. Либералы более сочувственно относятся к другим, как бы сильно те от них ни отличались. Все дело в воображении: сочувствие и воображение – это почти одно и то же, поэтому художники, люди творческих профессий почти всегда склонны к либерализму и тяготеют к левому крылу. Люди расчетливые – деловые люди – не обладают такого рода воображением: у них все направлено на поиск коммерческих возможностей, выявление ниш на рынке, отыскание слабых сторон у конкурентов. Таковы Блейк и Уин, а также многие другие наши родственники. Такова их природа.

– Неужели я действительно столько наговорил? – хмурясь, спросил Энди.

– Более того – мне это пошло на пользу, помогло уяснить массу тонкостей, над которыми я давно ломал голову; но потом ты чуть ли не полчаса извинялся и уверял меня, что не хотел критиковать семью. Я чуть не забыл, о чем у нас шла речь.

– Ну извини, – пожав плечами, усмехнулся Энди. – Извини за извинения.

Олбан улыбнулся и покачал головой.

– Ладно, – сказал Энди. – Возвращаясь к Берил: ты узнал что-нибудь еще?

Он отпил из своего стакана.

– Нет, – сказал Олбан, – не узнал. – Он посмотрел в сторону стола, за которым сидела Уин с тетей Кэтлин, дядей Кеннардом, двумя руководителями «Спрейнта» и их помощниками. – Думаю, можно спросить у бабушки.

Энди кашлянул:

– Извини. Да, наверное, можно.

– Она ведь была тогда в Лондоне. Видимо, ей что-то известно.

– Да, тебе действительно стоит ее расспросить. Только в эти выходные у нее мысли другим заняты. Как и у всех.

– Ничего, я уже с ней разговаривал. Не на эту тему, правда.

– Я цветы привез, – тихо сообщил Энди, слегка отворачиваясь от Лии.

– Цветы? – переспросил Олбан.

– Для Ирэн, – объяснил Энди почти шепотом. – Отнесу к месту ее гибели. Наверное, завтра утром; разбросаю над водой. Ты как считаешь? Не хочешь пойти со мной?

У Олбана едва не вырвалось: «Делать мне больше нечего, кроме как идти к месту ее гибели, что с тобой, что без тебя, Энди; будь оно проклято, это место».

Вместо этого он, естественно, сказал:

– Да, конечно, Энди. Может быть, после завтрака?

– Это правильно, – негромко сказал Энди, похлопав Олбана по плечу. – Это правильно.

– Ну, мистер, молитесь лучше, чтобы Бога на вас не было!

Олбан вытаращил глаза.

– Что-что? – не понял он.

Каким-то образом после обеда он ввязался в теологический диспут с этим субъектом по имени Энтони К. Фромлакс, вице-президентом по слияниям и приобретениям корпорации «Спрейнт инкорпорейтед», учрежденной в соответствии с законодательством штата Делавер Соединенных Штатов Америки. Само определение их спора как теологического было, можно сказать, высокопарным преувеличением, так как на деле они просто разошлись по вопросу существования Бога, пантеонов и так называемых верховных существ как таковых. Тони Фромлакс, высокий, гибкий, спортивный парень примерно одного возраста с Олбаном, смотрел на мир широко раскрытыми глазами, горевшими энтузиазмом. Стильная стрижка укротила его непослушные от природы светлые волосы. Помимо магистерской степени по менеджменту у него был диплом физика, а потому Олбан, которого представила гостю сама Уин, питал слабую надежду на то, что этот американец не станет трендеть, как «родился заново». Это оказалось – по иронии судьбы – праведным заблуждением.

На самом деле Олбан не искал подобных споров, но почему-то всякий раз оказывался в их эпицентре. Если кто-то, допустим, высказывал предвзятые суждения в адрес самого Олбана или его мироощущения, он органически не мог с этим мириться, не мог считать это досадным недоразумением, на которое не стоит обращать внимания; нет, он должен был вернуться к началу, рассмотреть вопрос со всех сторон, перетрясти, пропустить сквозь себя, докопаться до сути, потребовать объяснений. В данном случае все началось с того, что Тони спросил, где собравшиеся будут молиться в воскресенье. Это повлекло за собой лавину возражений, аргументов, контраргументов и всякого вздора.

– Молиться, чтобы не было Бога? Ты сам-то понимаешь, что…

– Я сожалею, Олбан, что в своей гордыне и высокомерии ты не видишь, что Иисус тянется к тебе, что Он готов быть тебе другом, спасителем, если только ты захочешь Его услышать. – Тони подался вперед на диванчике и распростер перед собой руки. – На твоей стороне нет правды, а если бы и была, подумай, каким ужасным был бы этот мир, не будь в нем Слова Господа, направляющего нас. Именно это…

– Ну, Тони, как у нас идут дела? Вижу, вы не скучаете. Обсуждаете стоимость акций, да? – спросил Ларри Фигуинг, старший вице-президент по слияниям и приобретениям, похлопав Тони по плечу, и сел рядом с ним.

Коренастый, ростом чуть ниже Фромлакса и старше его лет на двадцать, Фигуинг был обладателем подкупающе черной шевелюры. У него был сильный, глубокий загар, который, как показалось Олбану, бледнел на глазах под скудным октябрьским солнцем Шотландии. У него также был сильный, глубокий голос, которым он умело пользовался.

– Подружились, ребята? – спросил он. – Все о'кей?

– Мистер Макгилл считает, что человек произошел от обезьяны и что христиане ничем не лучше мусульман, – сообщил Фромлакс своему боссу, у которого по крайней мере хватило ума принять огорченный вид.

– Или иудеев, если уж на то пошло, – рассудительно добавил Олбан, отчего у Фромлакса еще больше расширились глаза. – Я атеист, мистер Фигуинг, – сказал он, обращаясь ко второму, – и пытаюсь объяснить Тони, что, с моей точки зрения, иудаизм, христианство и ислам – даже не отдельные религии, а всего лишь секты внутри одного большого женоненавистнического культа, основанного неким шизофреником, слышавшим голоса, которые повелели ему убить родного сына. И я действительно верю в эволюцию, а не в мистику. А кроме того, я твердо стою на том, что молния – также не дело рук божественного громовержца.

– Ну, вероисповедание человека – это его личное дело, – сказал Фигуинг, глядя поочередно на того и другого. – Самое главное – это готовность к диалогу, к достижению согласия везде, где только возможно.

– Самое главное – мир во всем мире, – сказал Олбан, надеясь, что это само по себе звучит как согласие, хотя он этого не планировал.

– Тони, – сказал Фигуинг, положив ладонь между лопатками молодого менеджера, – будь добр, побеседуй с мистером Перси Уопулдом…

– Скофилдом, – поправил Олбан. – Дядя Перси вошел в семью через жену.

– Да, конечно, со Скофилдом, прошу прощения, – сказал Фигуинг, кивая Олбану и примирительно поднимая руку, а потом с улыбкой обратился к Фромлаксу: – Перси – это бренд-менеджер. В очках, тот, что сидит у камина рядом с Уинифред. У него есть вопросы. – Он похлопал младшего коллегу по плечу. – Возьмешь его на себя?

– Охотно, – сказал Фромлакс и, бросив последний, наполовину неприязненный, наполовину сочувствующий взгляд в сторону Олбана, встал, взял со столика свой ноутбук и направился в сторону группы, расположившейся у камина.

Фигуинг проследил, чтобы Фромлакс присоединился к беседующим, и сказал:

– Очень своеобразная, просто уникальная леди, ваша бабушка.

– Да, она у нас феномен, – сказал Олбан, решив, что ему неплохо удается этот прием кажущегося согласия.

– А насчет Тони – не судите строго, – сказал Фигуинг. – Этот парнишка – глубоко верующий.

Он осклабился. На нем были уличные брюки, рубашка и свитер, в руке он держал стакан виски со льдом.

– Для молодых приходится делать скидку, подходить к ним помягче. – Он опять поднял одну руку. – Впрочем, он не намного моложе вас, мистер Макгилл. – Но вы понимаете, что я имею в виду.

– Конечно.

– Что касается меня, – сказал Фигуинг, тыча себе в грудь стаканом, – я лично убежденный капиталист.

– Называйте меня, пожалуйста, Олбаном. Кстати, мы с Тони перешли на «ты», но это не помешало нам сцепиться.

Фигуинг усмехнулся, откинувшись назад.

– Насколько я понимаю, вы ратуете за то, чтобы семейная фирма оставалась у семьи, – сказал он и поднял руку, будто пытаясь чему-то помешать. – Я просто хочу сказать, что хорошо вас понимаю. В вашем положении я бы тоже испытывал смешанные чувства.

Олбан хотел сказать, что вовсе не испытывает смешанных чувств – он убежденный противник продажи; но решил, что это не совсем так, и промолчал.

– Это важное решение, – подавшись вперед, задумчиво произнес Фигуинг и так же задумчиво кивнул, сжимая стакан двумя руками. – Я с пониманием и уважением отношусь к тому, как распорядилась ваша семья тем наследием, которое составляет «Империя!» вкупе с другими играми. Такими результатами можно гордиться. И ваша семья по праву ими гордится.

– Нашей семье грехов не занимать. Наверное, и гордыни мы не избежали.

Фигуинг вновь усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами.

– Ну, послушайте. Ясно, что я нахожусь здесь для того, чтобы заключить сделку. – Он развел руками. – Но я хотел бы рассказать вам о корпоративном духе «Спрейнта», о нашем стиле работы, о нашей философии. Я ведь уже просил называть меня Ларри, да?

– Да, Ларри, – ответил Олбан. – Ваше желание купить семейную фирму вполне понятно: вы уверены, что сможете получать больше прибылей, завладев нашей собственностью, а не покупая лицензии на ее продукцию. Стало быть, вопрос заключается в следующем: сколько среди нас таких, кто оценивает нашу собственность выше, чем окажется самое заманчивое ваше предложение. При чем тут философия?

Ларри почесал за ухом и с огорченным видом сказал:

– Мы как бы уже сделали самое заманчивое предложение. – Олбан не потрудился хоть как-то изменить выражение лица. – Но все равно, – продолжил Фигуинг, – я хочу, чтобы вы поняли, Олбан: я говорю искренне. Не будьте, пожалуйста, излишне циничным. Разные фирмы работают по-разному. В противном случае ваша семейная фирма не добилась бы таких успехов в течение прошлого столетия. И еще: в противном случае не было бы победителей и проигравших, все были бы примерно на одном уровне, а в жизни так не бывает. В «Спрейнте» мы ценим долгосрочную перспективу, приверженность делу, общие ценности. Речь идет не просто о деньгах.

– А я полагал, на вас возложена обязанность увеличивать доли акционеров.

– Безусловно. Но способов делать это, с учетом всех переменных, не меньше, чем, скажем, способов повышения образовательного уровня. Какие выбрать курсы? На что направить свои средства? И тот и другой вопросы кажутся простыми, но ответы на них бесконечно сложны.

– Так или иначе, речь идет о деньгах.

– Знаете, – сказал Ларри, откинувшись назад и хмурясь, – может быть, это прозвучит странно, но в каком-то смысле деньги – это дело десятое.

Олбан широко раскрыл глаза:

– Правда?

– Я хочу сказать, все зависит от того, как вести счет. Представьте себе спортивный матч. Есть табло, на нем цифры. То есть просто какие-то значки. Но важны-то не сами цифры, а что они принесут.

– Жаль, что я не экономист, – сказал Олбан, – тогда мы могли бы обсудить это всерьез.

– Здесь важен человеческий фактор, – сказал Фигуинг. – Что людям больше нравится – банковский счет или акции? Что они выберут: классный мотоцикл «харлей» или классный автомобиль «лексус», яхту «Сансикер» или самолет «Лирджет»? И сколько штук? Что они для себя предпочтут: иметь дело с фирмой, просто дающей им некие суммы для приобретения тех же вещей, которые они могли бы купить, держа акции в любой другой компании, или же – вот главный вопрос – они предпочтут сделать инвестиции в компанию, разделяющую их ценности? Ценность долгосрочной приверженности достойным проектам, ценность стремления к совершенству ради совершенства, традиционное участие в благотворительных акциях, веру в научно-технический прогресс – и в то же самое время ценность базовой человеческой потребности в развлечениях и играх наряду со всеми жизненно полезными уроками, которые способны преподать лучшие сценарии и игры.

Скрестив ноги, поставив локоть на колено и подперев ладонью подбородок, Олбан неподвижно сидел на своем месте и наблюдал за Ларри Фигуингом. У него было недвусмысленное ощущение того, что он слушает пережеванную и слегка сбивчивую версию более связной – и, несомненно, более впечатляющей – речи, которую Фигуинг от кого-то слышал сам. Покачав головой, Олбан сказал:

– Не зря говорят, что Европа и Северная Америка все больше отдаляются друг от друга. Будем надеяться, что в трансатлантических кабелях предусмотрен допуск на образовавшийся зазор.

Ларри отстранился и с видом оскорбленной добродетели заявил:

– Олбан, я просто пытаюсь объяснить, что у фирм, как и у людей, есть свой характер, и я горжусь характером «Спрейнта». Это не пустой звук. Извините, но я говорю серьезно. Мы отдаем вам должное как родоначальникам «Империи!» и других игр и считаем, что будем достойными продолжателями начатого дела. Ваша фирма в прошлом достигла впечатляющих результатов в плане этих игр. А мы вместе с вами за последние шесть лет достигли впечатляющих результатов в плане управления имуществом, но в некоторых направлениях нам видится дополнительный потенциал, который будет реализован, если нам предоставят честь встать у штурвала.

Олбан, пожав плечами, сказал:

– Не хочу обвинять вас в ханжестве, Ларри. Но в конечном счете все сводится к деньгам.

Фигуинг покачал головой.

– Жаль, что не убедил вас в обратном, Олбан, искренне жаль.

– Возможно, мы оба ошибаемся, – предположил Олбан. – Вы, вероятно, правы в отношении характера и моральных устоев «Спрейнта», но преувеличиваете достоинства клана Уопулдов в смысле его принципов и единства убеждений. Вот нас-то как раз интересуют только деньги.

– Вы действительно так считаете, Олбан? – негромко спросил Фигуинг.

Олбан оглядел комнату и всю свою многочисленную родню, эту разветвленную, ненадолго воссоединившуюся семью, которую он раньше любил и ненавидел, которой служил, с которой порвал и впоследствии примирился, потому что не находил себе места, и которую временами все так же наполовину любил, наполовину ненавидел. Он повернулся к Фигуингу и с усмешкой ответил:

– Не знаю. Но на вашем месте я бы рассматривал это как убедительную рабочую гипотезу.

Олбан обнаружил, что Филдинг храпит. Храп был такой мощный, что в конце концов Олбан побрел в ближайшую ванную комнату и сделал из туалетной бумаги пару комков, чтобы заткнуть себе уши. После этого он некоторое время лежал без сна, думая о ВГ и спрашивая себя, где преклонила она в ту ночь свою голову с игольчатыми волосами и как ей спится. Ненастье не утихало почти сутки.

Шквал ветра, который он услышал даже сквозь храп Филдинга и импровизированные затычки для ушей, потряс окна и рамы.

Он пытался изо всех сия погрузиться под воду сквозь бьющий вверх подводный поток, сдуваемый то туда, то сюда молотящим дождем и ветром. Там, внизу, перед ним был кто-то, кто-то, провалившийся вниз сквозь бурлящий поток до него. Он увидел, как она ушла под воду, понял, что должен ее спасти, и тоже бросился вниз, за ней, но вода не пускала его, нападая снизу: она текла не туда, куда нужно, выталкивая его вверх, так что Олбану приходилось бороться с ней, пробиваясь вниз.

– Олбан!

Голос доносился издалека, как будто из-под воды. В течение нескольких мгновений он думал, что это, возможно, она, но нет. Голос был слишком низкий.

– Олбан!

Проснувшись, он увидел, что запутался в простыне, как будто поток, с которым он боролся, неожиданно застыл, загустел вокруг него, закрутился плотной спиралью.

– Что с тобой? – спросил Филдинг.

Олбан понял, что находится в Гарбадейле, на односпальной кровати в комнате для двоих. Он вынул затычку из одного уха, откашлялся и провел рукой по вспотевшему лицу.

– Все нормально, прости, – пробормотал он, отбросив какие-то одеяла, и выпростал ногу, чтобы охладиться. – Извини за беспокойство.

– Страшный сон? – спросил Филдинг, и голос его звучал уже привычно, а не как из бочки.

– Вроде того, – пробубнил Олбан, осматриваясь.

В комнате была непроглядная темень. Он не различал ничего вокруг. Вытянув шею, вгляделся туда, где стояла прикроватная тумбочка, но увидел лишь зеленоватый отблеск циферблата часов, трепещущий во мраке, как лик крошечного привидения.

– Уж больно ты стонал, – сказал Филдинг.

– Извини, что разбудил.

– Ничего. Попробуй снова уснуть – без кошмариков.

– Да, спасибо. Без кошмариков.

После этого он какое-то время лежал с открытыми глазами, уставившись на невидимый потолок, прислушивался к ветру и дождю и пытался вспомнить, кого же хотел спасти во сне.

Завтрак тоже был многоэтапным и размеренным. Олбан провел часа два за длинной, ленивой трапезой, но зато побеседовал с большинством из тех, с кем до этого поговорить не удавалось. По его наблюдениям, едва ли не каждый заявлял, что он-то сам против продажи, а все остальные – за, так что шансов на победу в голосовании нет. Как ни удивительно, очень многие акционеры были против продажи по какой бы то ни было цене, а может, просто делали вид.

Погода понемногу начала проясняться, и некоторые даже стали поговаривать о том, чтобы после обеда поохотиться на ланей. Вместе с тем многие мужчины уже решили устроиться перед большим плазменным экраном в телевизионной гостиной, чтобы не пропустить новости спорта. Энди вышел к завтраку поздно, увидел непрекращающийся дождь и решил, что завтра погода может быть более подходящей, чтобы разбросать цветы в бухте. Олбан не спорил.

Для детей, которые еще не считали такие развлечения ниже своего достоинства, во второй половине дня устроили игру в кладоискателей. Олбан после своего затянувшегося завтрака целый час помогал в подготовке этой забавы, пряча на деревьях, в кустах и среди лужаек призы и инструкции, помещенные для защиты от дождя в кухонные пластиковые контейнеры, – в полном соответствии с планом, составленным тетей Лорен.

Он побродил немного, посетив некоторые части парка за пределами маршрута игры, заглянул в хвойный и лиственный питомники и старый, окруженный стеной огород, давно исчезнувшие теплицы которого напоминали о себе лишь призрачными пятнами на стенах и дымоходами печей, обогревавших растения зимой.

Дождь теперь почти прекратился, так как ветер изменил направление и дул прямо с северо-запада. Он прошел под раскидистыми высокими деревьями, которые помнились ему с прежних времен, – различные сосны и ели, крапчатый болиголов, веллингтонии, с которых на лицо ему упало несколько тяжелых, жирных капель дождя, профильтрованных хвоей. Слишком много участков поросло рододендронами, подумал он. Условия для них идеальные: кислые торфяные почвы, обилие влаги, но их нужно прореживать.

Все вокруг дышало осенью: зелень увядала, деревья запасали силы на зиму, отчего листва становилась желтой, красной, бурой и в конце концов опадала.

Он вернулся в дом, когда изморось уже прекратилась, а в просвете между горами на северо-западе появилось голубое небо. Температура понизилась на пару градусов, но это было еще терпимо.

Когда он снимал куртку в гардеробной, к нему подошла Софи.

– Олбан, поедешь со мной на рыбалку?

– На рыбалку? – удивился он. – Куда, на Лох-Гарв?

– Ну да. Согласен? – спросила она.

На ней были массивные черные ботинки, черные джинсы, зеленая блузка под цвет глаз и серый свитер. Она стояла, сложив руки на груди, выставив вперед одну ногу и опершись о дверной косяк.

– Значит, ты не охотишься? – спросил он.

– Я не поклонница оружия, – сказала она ему. – А вот к рыбалке вроде пристрастилась. Поговорила с твоим приятелем Нилом Макбрайдом, и он сказал, что ты неплохо знаешь, где клюет, и сможешь показать, если тебя хорошенько попросить.

– Ну, это он у нас настоящий специалист, – сказал Олбан, вешая куртку. – А я так, имею общее представление, да и то с его слов. Кто-нибудь еще поедет?

– Только мы с тобой, – сказала она, улыбнувшись. – Не возражаешь?

– Ничуть не возражаю, – ответил он и посмотрел на часы. Был почти полдень. – Дай мне полчаса на сборы. Ты хочешь поесть дома или взять еду на озеро сухим пайком?

– Я что-нибудь соберу нам с собой. Нил уже готовит лодку.

– Добрый человек. Нам нужно будет вернуться не позже пяти, это подходит?

– Конечно.

Он почесал в затылке:

– Мы будем болтаться в этой лодчонке не один час. Перед отплытием надо бы предусмотреть гигиеническую остановку.

Подняв одну бровь, она отчеканила:

– Есть, капитан!

– Тогда решено.

– Решено.

Нил завел для них лодку, и она подрагивала у причала на холостых оборотах.

– У вас полный бак, – сказал он Олбану, – и еще под банкой на носу есть канистра горючего, хотя оно не должно вам понадобиться. Готовая смесь – только взболтать перед заливкой, если что. Воронка в ящичке под задней банкой, вместе с остальными причиндалами.

– Пока, Нил, – сказал Олбан, шагнул в небольшую лодку и начал укладывать рыболовные снасти.

У Софи были с собой удочка, рыбацкая сумка и дорожный ящик-холодильник с провизией.

– Прогноз отличный, – сказал им Нил. – Ясно. Ветер не изменится или чуть усилится. Три-четыре узла.

– Всего-то? – сказал Олбан. – По нашим меркам – почти штиль.

– Хочешь совет? – спросил Нил.

– Хочу.

– Держись возле Игл-рок, у горы Меаллат-ан-Аонах. Знаешь это место?

– Почти у оконечности озера?

– Ага, в миле оттуда. Там есть буй – у горы, где два ручья. Остановись в том месте и попробуй ловить коричневую форель нахлестом. После дождей рыбу туда гонит течением. Если лодку будет сносить волнами, возьмете короткие удилища для спиннинга – я положил.

– Понятно, – сказал Олбан и повернулся к Софи, принимая у нее вещи. – Это довольно далеко, но думаю, пара часов у нас будет.

– Мне этого более чем достаточно, – сказала Софи.

Она набросила темно-синюю куртку, а поверх нее – полотняную безрукавку с большим количеством карманов. Нил помог ей надеть тонкий самонадувающийся спасательный жилет. После этого она протянула руку, чтобы Олбан помог ей перебраться через борт и остановиться на середине днища.

– Ну, удачного вам клева, – сказал им Нил.

– Пока, – откликнулся Олбан.

– Еще раз спасибо, – сказала Софи Нилу. – Надеюсь, охота у вас пройдет удачно.

– А то как же. Для всех, кроме оленей, – сказал Нил, отвязывая лодку.

Лох-Гарв вытянулся на двадцать шесть километров в длину, а шириной на всем протяжении был не больше двух. Глубина его местами превосходила Северное море, достигая двухсот метров. Это было озеро с крутыми берегами, зажатое меж высоких гор и имеющее, по словам Нила Макбрайда, форму задней собачьей ноги.

Их узкая лодка, обшитая внакрой, с жужжащим за кормой двухтактным моторчиком в две лошадиные силы, плыла по ветру в юго-восточном направлении. Хотя было не холодно, Олбан натянул на руку, которой держал румпель, лыжную перчатку. Треску от этого старого двухтактника было как от стаи сорок.

– Хочешь сесть впереди? – прокричал он Софи, перекрывая шум мотора. – Для равновесия. А разговаривать при таком треске все равно невозможно. – Он похлопал по румпелю. Рукоятка заводного шнура немного выступала, он затолкнул ее глубже в кожух. – Вот привяжемся, выключим мотор, тогда и поболтаем.

– Давай, – сказала Софи.

Она передвинулась вперед, не вставая во весь рост и стараясь не наступать на весла и удочки, лежащие на дне лодки, – просто перебросила ноги над средней банкой и заняла небольшое носовое сиденье, оглянувшись на Олбана один раз и обменявшись с ним улыбками, а потом повернулась вперед. Прочь от него, в сторону озера и гор.

Когда она выполняла свой маневр, он отметил, как ловко ткань джинсов обтягивает ее небольшую аккуратную попку.

Не стоит ли за этим что-то большее? Этого Олбан не знал. Он рад был оказаться с ней наедине, а она, по-видимому, думала о рыбалке, но возможно, отчасти хотела дать ему понять, что теперь у них все в порядке, что они опять друзья, хотя и очень близкие… Когда Софи предложила эту маленькую вылазку, он удивился и чуть ли не сразу заподозрил неладное. Он причислял ее к тем, кто был определенно «за», кто, несомненно, готовился сказать «да». Он был почти уверен, что она будет голосовать за продажу акций, хотя ей вовсе не гарантирована работа в «Спрейнте», даже при том, что она работает в американском филиале семейного бизнеса.

По слухам Олбан знал, что Софи была на хорошем счету в качестве координатора розничной торговли, хотя он смутно представлял ее служебные обязанности. На месте Ларри Фигуинга он бы уже подкатился к ней с устным обещанием подобрать для нее должность в «Спрейнте». Естественно, безо всяких письменных гарантий и даже без твердого намерения выполнить обещание.