Текст книги "Программа"

Автор книги: Грегг Гервиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

38

У инспектора почтовой службы Оуэна Рутерфорда был на редкость устрашающий вид для человека его комплекции – инспектор был тощий как палка. На его лице застыл полуоскал, а глаза все время были прищурены, словно он готовился к немедленному бою с любым подошедшим к нему человеком. Серьезную поддержку его волевому подбородку и решительному взгляду оказывала пристегнутая к поясу «Беретта» модели 92Д специальной серии, выпущенной для госслужащих. Его темно-каштановые волосы, разделенные точным пробором, были тщательно причесаны. Одутловатая, покрытая бородавками кожа на ровных овалах скул достигала невероятного пурпурного оттенка. Его раздражение, поднявшееся из-за того, что его выдернули прямо из постели, моментально испарилось, как только ему описали ситуацию.

Тим и Винстон Смит сидели по обе стороны от него. Таннино смотрел на Рутерфорда из-за своего письменного стола, ожидая, пока гневное молчание выльется в слова. Медведь занял свое обычное место, прислонившись спиной к стене у двери, не шевелясь, почти сливаясь с деревянными панелями.

– Значит, – Рутерфорд говорил тихо, с трудом сдерживая ярость, – мы имеем дело с умышленным систематическим задержанием почты. Вы хотите сказать, что как минимум шестьдесят восемь человек направляли свои письма на почтовый ящик до востребования, а этот человек забирал их оттуда и как-то ими распоряжался, день за днем, неделя за неделей?

– Да. Ни одно из этих писем не доходит до адресатов. – Тим вдруг поймал себя на том, что говорит успокаивающим тоном, которым обычно пользовался при общении с членами семей жертв преступлений.

Рутерфорд обмахнул свое раскрасневшееся лицо раскрытым блокнотом.

Таннино развел руки, потом снова сложил их на груди:

– И что это нам дает?

– Что это вамдает? – Рутерфорд бросил взгляд на Винстона, который энергично закивал. – Ну как же, раздел 18, статья 1708 – в общем и целом кража или получение краденой почты. Но по различным обстоятельствам кражи, удерживания и уничтожения почты там предусмотрено более двухсот статей федерального, уголовного и гражданского кодекса.

Медведь улыбнулся и издал какое-то низкое рычание:

– Ну вот и ваше дело, которое вы так хотели получить.

– У нас все еще остается проблема враждебно настроенных свидетелей, – напомнил Винстон.

Голос Рутерфорда звучат резко и раздраженно:

– Что еще за проблема враждебно настроенных свидетелей?

– Они члены секты. Может быть, они не возражают против того, чтобы не получать свою почту? Возможно, они скажут, что дали Беттерсу разрешение на то, чтобы он уничтожал их почту или что он еще там с ней делает.

Рутерфорд бросил на Винстона полный презрения взгляд, словно тот был предметом неодушевленным и крайне противным:

– Это не преступление, совершенное в отношении адресатов, мистер Смит. Вы знаете, что приобретаете, покупая марку за тридцать семь центов?

У Винстона между бровями собрались складки:

– Я, э-э…

Тим испытывал двойное удовольствие, наблюдая за этой сценой: во-первых, он был рад, что негодование почтового инспектора не обращено на него лично, во-вторых, приятно было видеть, как с Винстона слетело все его хваленое самообладание.

– Не просто услугу доставки. О, нет. За тридцать семь центов вы вступаете в доверительные отношения с Почтовой службой Соединенных Штатов Америки. Мы являемся хранителями частной собственности. А именно: почты. Эта частная собственность принадлежит отправителю до того момента, пока не попадет в руки потенциального получателя. Эти бесхребетные простофили, находящиеся в состоянии постоянного счастья и довольства, не могут дать своему лидеру право уничтожать их почту, до того как она перейдет в их непосредственное владение, потому что до этого момента это не их почта, от которой они могут отказываться. Почтовые отправления первого класса должны быть доставлены, переадресованы, возвращены получателю или отосланы в центр востребования утерянной почты. – Рутерфорд посмотрел на своих слушателей. – Любое другое действие является нарушением прав отправителя. То есть нарушением неприкосновенности почты, а это – даже не сомневайтесь – само по себе уже является преступлением.

– А что Беттерс может делать с этой почтой? – спросил Таннино.

Тим сказал:

– Давайте получим ордер и выясним это.

– А мы можем доверять девочке? – спросил Винстон. – Может быть, она нас разводит по указке Беттерса.

– Я ей доверяю.

– Это ранчо не маленькое, – задумчиво сказал Таннино. – Мне бы не хотелось играть там в «горячо-холодно».

– Тогда пошлите меня обратно, – предложил Тим. – Я разведаю ситуацию на месте и дам вам полную информацию. А потом Отряд по проведению арестов приведет в исполнение ордер. Я приведу их к уликам не хуже, чем ракета с самонаведением, – он кивнул Винстону, – позаботьтесь о том, чтобы можно было сколотить дело, даже если мы ничего не нароем по «Отработанному материалу».

Таннино нахмурился, но ничего не сказал. Винстон встал и прошептал что-то на ухо Таннино, как это обычно делают адвокаты. Потом он вернулся на свое место на диване и снова положил шляпу себе на колени.

– Эй, – тоном, в котором слышалась явная самоирония, произнес Таннино, – мне только что пришла в голову отличная идея. Мы можем послать почту из моего офиса разным членам секты – какие-нибудь липовые рекламки, ну, например, об аукционе на изъятую в результате очередной операции машину – предварительно оформив их как отправление первого класса.

– По-моему, прекрасная мысль, – сказал Винстон.

Медведь ухмыльнулся, глядя на Таннино, и сказал:

– Хочешь стать истцом по этому делу?

– Если он не передаст им эту почту, истцом будет выступать федеральное правительство, – сказал Винстон. – Тогда мы сможем предъявить обвинения по антикоррупционному законодательству и потребовать для него более длительных сроков заключения.

Рутерфорд бросил взгляд на свои огромные электронные часы:

– Завтра пятница. Если вы доставите мне брошюры к девяти утра, я смогу организовать доставку в тот же день.

– Идет, – сказал Тим, – Беттерс ждет меня обратно в субботу.

– Я не уверен, что стоит это делать, – возразил Таннино, – твое прикрытие становится все менее надежным. Если ты вернешься, тебе придется подписывать финансовые документы. Эти ребята времени терять не любят – в понедельник они первым делом начнут копаться в твоих делах. Даже с моими связями мы не сможем провести их. Они поймут, что Том Альтман – сплошная фикция. Они вычислят тебя в течение сорока восьми часов.

– Тогда дайте мне сорок восемь часов.

39

В пыльном номере мотеля без Хеннингов было пустовато. В комнате сидели Тим, Дрей, Бедерман и Реджи. Ли быстро вошла внутрь, подгоняемая нетерпеливой надеждой, но вся энергия покинула ее, когда она увидела, что Уилла там нет. Через некоторое время Тим убрал пустой стул, но она все равно взволнованно смотрела на дверь. В отсутствие родителей Ли быстро оставила свою оборонительную позицию и смягчилась.

– Вспомни о том, как ты впервые услышала о Программе, – сказал Бедерман. – Думала ли ты тогда, что посвятишь ей всю свою жизнь?

Ли прижала руку к лицу так, что ее глаз почти не было видно:

– Нет.

– Что ты тогда о ней подумала?

– Наверное, она показалась мне немного странной. Немного… – Ли бросила еще один взгляд на дверь.

– Да?

– Подавляющей, что ли.

– Как ты думаешь, что бы ты ответила мне, если бы я сказал, что через шесть месяцев ты будешь жить на ранчо, на котором нет телефонов?

– И что я потеряю связь со всей своей семьей и друзьями? – Ли потянула за выбившуюся прядку волос. – Наверное… я бы не поверила.

Услышав тихий стук в дверь, она напряглась и застыла на стуле. Дверь скрипнула, и Уилл вошел в номер. На нем были брюки цвета хаки, незаправленная рубашка-поло, щеки покрывала щетина. Его веки и кожа под глазами припухли от бессонных ночей, волосы были растрепаны, хотя обычно он их тщательно причесывал. Он потер шею под воротником сзади, выставив вперед локоть углом:

– Вы все еще… хотите меня видеть?

Бедерман посмотрел на Ли.

– Если ты будешь хорошо себя вести, – сказала она.

Шарканье Уилла выдавало несвойственное ему ощущение неуверенности, которое он испытывал. Подтянув стул, он опустился на него, наклонился вперед и мягко сжал руку Ли – один раз.

– Я как раз собирался спросить Ли, что заставило ее вступить в эту организацию, – пояснил Бедерман.

Шея Ли напряглась, в присутствии Уилла она снова вся подобралась:

– На первой встрече я почувствовала сопричастность – потрясающее ощущение. Наверное, именно этого я всегда втайне хотела – чувствовать себя частью чего-то. В наше время вокруг царит такой цинизм, а тут все эти люди, которые собрались вместе ради одной общей цели. Роста.

Она ни на секунду не отрывала взгляда от Уилла. Тим мысленно молил Бога о том, чтобы тому хватило ума не открывать рта. И ему хватило.

Бедерман поправил сползшие очки:

– У меня иногда возникает такое ощущение, когда я читаю лекции.

– Правда?

– Да, правда.

Мысли Тима вернулись к тому вечеру в феврале прошлого года, когда Франклин Дюмон с мокрым от дождя лицом загадочным образом возник на пороге его дома. Он вспомнил, как Дюмон заявил, что может помочь Рэкли умерить ту боль, которую он чувствовал после смерти дочери, и ответить на мучившие его вопросы в отношении правоохранительной системы, которая отпустила ее убийцу.

Тим редко рассказывал о Комитете кому-нибудь, кроме Дрей: ему очень трудно было подобрать слова, чтобы выразить то, что он по этому поводу чувствовал, и заставить себя их произнести:

– Я знаю, что такое поддаться влиянию группы. Они как будто высказывают твои самые тайные желания в тот момент, когда ты уже почти отчаялся когда-нибудь дождаться их исполнения. Я попал в такую группу, после того как моя дочь погибла, но они все время преследовали свои собственные цели у меня за спиной.

Ли раскачивалась на стуле:

– Иногда я не хочу делать то, что предписывает мне Программа…

Из горла Уилла вырвался чуть слышный звук. По лицу Реджи катились слезы, хотя он и сидел не шевелясь.

– …но ТД говорит, что это для моей же пользы, – продолжала она.

Реджи вытер слезы:

– Если бы это было для нашей собственной пользы, он не стал бы лишать нас еды и сна, чтобы нас легче было контролировать. Он бы не стал настраивать нас друг против друга. Он не стал бы… – Его горечь испарилась как по мановению волшебной палочки, дыхание стало неровным.

– Не стал бы что? – спросила Ли.

Реджи с трудом проговорил:

– Выбрасывать людей, как мусор.

Этот неожиданный взрыв эмоций даже Бедермана застал врасплох. Только Ли ответила на него сразу: она наклонилась и погладила Реджи по плечу.

Реджи пробормотал, не поднимая головы:

– Он заставил меня почувствовать себя таким уязвимым. Как будто без него я всего лишь никчемный кусок дерьма, не заслуживающий того, чтобы занимать место на этой планете.

Ли замерла. Она зажмурилась и начала что-то шептать.

Дрей протянула к ней руку, но Бедерман покачал головой. В комнате было настолько душно, что явственно начинал ощущаться дискомфорт. Тим оттянул рубашку и потряс ею, дожидаясь, пока Ли поднимет голову. Когда она взглянула на них, ее лицо было покрыто красными пятнами, а ногтями она нервно и беспорядочно терла свою сыпь сквозь водолазку.

– Если это неправильно, – сказала она, – если я пойму, что это неправильно, тогда мне придется признать, что и все остальное тоже было неправильно.

– Программа построена так, чтобы заставить тебя чувствовать себя подобным образом, – пояснил Бедерман. – Чтобы ты не видела альтернатив. Чтобы ты чувствовала себя загнанной в ловушку.

– Но я же повернулась спиной ко всему. Я прикладывала столько усилий, чтобы стать Про. – На водолазке под воротником – там, где она продолжала лихорадочно расчесывать кожу, появились следы крови. – Я все оставила, сожгла все мосты, разорвала все отношения.

– Не все, – сказал Уилл.

Сначала в застывшем взгляде Ли отразилась только тревога, но потом ее глаза наполнились слезами, лоб сморщился, и она заплакала.

Бедерман спросил:

– Чем бы ты хотела заниматься через пять лет, Ли? Через десять?

Ее короткие волосы запрыгали по щекам, когда она затрясла головой.

Тим начал что-то говорить, но Бедерман оборвал его резким взволнованным жестом.

– Я думаю, что хотела бы стать системным администратором. Может быть, даже компьютерным дизайнером. – На ее лице появилась грустная мечтательная улыбка. – Я всегда хотела жить в Сан-Франциско.

– Ты все еще можешь сделать это, – сказал Бедерман. – Все это осуществить.

Ее рот сжался в тонкую полоску:

– Но без Программы у меня ничего не будет.

– Дорогая, – вмешалась Дрей, – это чувство пройдет, так будет не всегда.

– Если я уйду, у меня больше ничего не останется, мне нечего будет дать, – теперь она рыдала по-настоящему. – Я буду раздавлена. Как испорченный товар. Давайте говорить начистоту. Никто никогда не захочет встречаться со мной, стать моим другом. Таких людей и раньше было не очень много. Но дело не в этом, не в том, что я стану какой-то отмороженной чокнутой истеричкой, ушедшей из секты.

– Спасибо, – Реджи помахал рукой воображаемой публике. – Я буду здесь еще целую неделю. Приводите своих друзей посмотреть на меня.

Она рассмеялась сквозь слезы:

– Ты понимаешь, о чем я. Например, Беверли Кантрелл – дочь подруги моей матери – будет педиатром. А кем буду я?

Уилл сказал:

– Беверли Кантрелл – напыщенная чопорная дура, которой нужно удалить аденоиды.

Ли вытерла рот рукавом, как маленькая девочка:

– А я всегда думала, что тебе нравится Беверли.

– Да я прячусь в своем кабинете, когда Джанис притаскивает ее к нам домой!

– Жаль, что я не знала. Я бы спряталась с тобой вместе.

– Жаль, что ты этого не сделала.

Блеск в ее глазах стал не таким заметным:

– Что, по-твоему, я должна сделать, Уилл?

– Возвращайся домой для начала.

Ли опять нахмурилась. Она резко поднялась и стянула с себя водолазку:

– Мне нужно на воздух.

Тим поднялся чуть быстрее, чем следовало:

– Я тебя подвезу.

– Я хочу побыть одна. – Она так быстро вылетела из номера, что даже не захлопнула за собой дверь. В комнату ворвался освежающий ветерок.

– Что, если она позвонит на ранчо? – спросил Уилл почти одновременно с Тимом, который сказал:

– Что, если она поедет обратно?

Бедерман сказал:

– Пусть идет.

Уилл сдавил одну ладонь другой:

– Может быть, нам нужно пойти за ней?

– Вы не можете следить за ней всю оставшуюся жизнь, – сказала Дрей. – Лучше даже не начинайте.

Телефон Тима зазвонил, он открыл его и сказал:

– Алло.

Голос Фрида в трубке сообщил:

– Последний из твоего списка «Отработанного материала» призрак.

– Уэйн Топпинг?

– Да. Его не существует. Никакой информации на него, нигде. Просто хотел тебе сказать, чтобы ты знал.

Тим повесил трубку и заметил, что Уилл как-то странно на него смотрит:

– Вы сказали Уэйн Топпинг?

– Вам знакомо это имя?

– Да. Это псевдоним, который использовал Дэнни Катанга. Наш пропавший частный детектив.

Тим тяжело вздохнул:

– У ТД заведена на него папка. Судя по ней, он, скорее всего, мертв. Мне жаль.

– Мне тоже.

Душный воздух комнаты сменился свежим апрельским ветерком, раскачивавшим распахнутую дверь. Луч солнца, пробивающийся через окно, отбрасывал на потертый ковер золотые проблески. Реджи сцепил пальцы и потянулся. Когда прошел час, Уилл встал и принялся вышагивать по комнате. Одна только Дрей сохраняла спокойствие.

Тим уже смирился с потерей Ли, когда тихое покашливание возвестило ее появление. Она стояла на пороге, как сирота:

– Я признаю. Я признаю, что они меня прозомбировали.

Уилл издал приглушенный вздох облегчения.

– Но мне придется вернуться. Они устроят Тому настоящий ад, если он вернется без меня.

– Откуда ты знаешь, что я собираюсь вернуться?

– Я видела, как ты загорелся идеей с почтой. Я не идиотка. Поверь мне, если ты вернешься один, они поймут, что что-то не так.

– Я скажу, что тебя насильно увезли твои родители.

– Они будут подозревать тебя. И узнают правду.

– Тебе нельзя снова подвергаться воздействию этой среды, – вмешался Бедерман. – Там слишком много курков. А ты слишком уязвима.

– Я рискну.

– По-моему, ты уже достаточно рисковала, – сказал Тим.

– Ты тоже.

Уилл поднялся и пошел к двери. Когда Ли не двинулась с места, он остановился рядом с ней и стал ждать. Тим видел, что его с ума сводила необходимость проявлять терпение, но он держал себя в руках.

Наконец Ли сказала:

– Может быть, вы и правы. – Она подошла к Реджи и обняла его. – Спасибо.

Реджи закрыл глаза и держал ее в объятиях на сотую долю секунду дольше, чем это было необходимо.

Ли подошла к Бедерману, чтобы его обнять, но он отстранился и вместо этого взял ее за руки и тепло их пожал. Потом она обняла Дрей и остановилась в центре круга, глядя на Тима:

– Я… не знаю, что сказать.

– Я тоже.

Они смотрели друг на друга, а потом Ли вслед за Уиллом вышла из комнаты.

40

Дрей лежала на кровати, расстегнув брюки, вытянувшись, упершись плечами в стопку подушек. Тим прижался к ее теплому гладкому животу, щекой ощущая шероховатость в том месте, где у нее был шрам от кесарева сечения. Он лежал, закрыв глаза, и слушал.

– Я тут подумала, что нам нужно переделать кабинет в детскую, – сказала Дрей.

Кожа ее живота была невероятно мягкой. Она помолчала немного, потом продолжила:

– Когда ты в этот раз вернешься, может быть, мы наконец остепенимся и заживем спокойно. Ну, я имею в виду, не будем больше висеть между жизнью и смертью, выполнять секретные задания и работать под прикрытием. Станем милой скучной семьей из Мурпарка с детской, оформленной в голубых и желтых тонах. И будем разговаривать о подгузниках и о том, как нам хотелось бы, чтобы нам хватало денег на няню, и закроемся от всего мира. Будем только втроем в безопасности и комфорте. Заживем, как идеальные семьи в кино.

Тим поцеловал ее живот и снова прижался к нему щекой.

Ему вдруг показалось, что он слышит сердцебиение. Неужели на таком раннем сроке можно услышать, как бьется сердце ребенка? Наверное, это было сердце Дрей. Или его собственное.

Она глубоко вздохнула:

– Иногда я вдруг задумываюсь, а хватит ли меня на то, чтобы еще раз попытаться с желто-голубой детской?

– Хватит.

– О! – сказала Дрей. – Ты все еще здесь?

Тим знал, что она кожей ощущает его улыбку – он почувствовал, как мышцы ее живота напряглись, – сейчас она засмеется:

– Не вздумай, – сказал он.

Это стало последней каплей. У Тима голова подпрыгивала от ее смеха. Он стонал и сдавленно протестовал, притворяясь, что дрожь в ее животе причиняет ему огромные неудобства. И она успокоилась, всхлипнув несколько раз.

Дрей никогда не питала особого пристрастия к трогательным моментам.

Она внимательно наблюдала за Тимом, когда он поднялся и надел ботинки, но не стала спрашивать его, куда он идет. Рэкли остановился у самой двери:

– Когда Джинни улыбалась, ее нижнюю губу совсем не было видно.

Дрей что-то тихо промычала: в этом звуке сплелись удовольствие и тоска.

Тим сказал:

– Помнишь, какой у нее был смех, когда она заводилась не на шутку?

– Который был похож на икоту?

– А как она раскрасила стопы маркером и бегала по новому ковру? А это выражение, которое появлялось у нее на лице, когда мы ее отчитывали за что-нибудь, – насупленные брови? Наморщенный лоб?

– Оскал, как у маленького дьяволенка, – пробормотала Дрей.

Они с улыбкой посмотрели друг на друга.

– Да, – сказала она. – Я помню.

Ладони Тима вспотели, как случалось всегда, когда он подъезжал к этому дому. Прилегающий к нему газон идеально зеленого оттенка был подстрижен ровно по высоте поребрика. Тим тоже раньше так стриг свой собственный газон. Он стоял в ночном прохладном воздухе и рассматривал свой старый дом.

После поездки в потоке движения по улицам Лос-Анджелеса, представляющем собой каждодневную бессрочную прививку от здравомыслия и уравновешенности, Тим добрался до Пасадены, а потом и до своего коттеджа.

Ему вдруг пришло в голову, что те упражнения Программы, которые были направлены на возвращение в прошлое, основывались не только на «привитых» воспоминаниях. У большинства людей была своя боль, которую можно было откопать и начать эксплуатировать; оголенные нервные окончания, на которых можно было играть, как на струнах арфы. ТД выискивал отверстия, в которых прятались психологические травмы, страдания, потери. Он вскрывал людям черепную коробку, а они приветствовали его, как бога-завоевателя.

Тим поднялся на крыльцо и позвонил. В терракотовой кадке росла калина. Ее крона была очищена от опавших листьев. На земле трепетал коричневый высохший листок.

Мерный стук шагов. Темнота в глазке, потом его отец открыл дверь, заслонив узкую щель своим телом.

– Тимми! – Его взгляд быстро скользнул за плечо Рэка на машину Дрей, на которой тот приехал. – Ты решил обменять этот хлам на стол твоей матери?

Тим всю дорогу старался собрать свое мужество в кулак, а тут вдруг почувствовал удивительное спокойствие.

– Почему ты все время стараешься меня унизить?

Отец вышел на крыльцо, поднял единственный сухой лист и завернул его в носовой платок, который достал из кармана:

– Ничего личного. Просто я всегда противопоставляю себя праведности.

– И ты начал противопоставлять себя мне с тех пор, как мне стукнуло пять лет.

– Точно.

– Чушь собачья. Это личное. Почему я?

Его отец отвел взгляд, и в эту минуту Тим вдруг увидел его со всей ясностью, осознал, насколько он жалок. Мужчина на шестом десятке, стоящий в дверях дома в пригороде, ничем не отличающегося от сотни других. Отец Рэкли не отрывал взгляда от улицы, его лицо побледнело:

– Потому что ты думал, что ты лучше меня.

На узкую улочку вывернула машина, ее фары осветили дом.

Он прочистил горло и взглянул на Тима:

– Может, вытащим стол, чтобы ты уже мог уехать?

– Мне не нужен стол.

Если он и почувствовал разочарование, то ничем этого не показал. Он решительно кивнул – одно четкое движение подбородка.

– А где же фанфары, Тимми? – Отец скрестил руки на груди жестом киношного мафиози, желающего выразить свое недовольство. – Это ведь твой звездный час, так? Ты сидел дома, продумывал все это, продумывал, как приедешь и выскажешь своему отцу все, что думаешь. И вот ты здесь, счастливый момент настал. По-моему, ты заслуживаешь музыкального сопровождения, а? Что скажешь?

Раздалось какое-то гудение – дурацкая аранжировка какой-то классической мелодии. Тим проследил за взглядом отца и уперся в электронный браслет слежения на его щиколотке.

Сигнал офицера по условно-досрочному освобождению.

Отец Тима снова поднял глаза, сквозь его непроницаемую маску мелькнула досада.

Тим пошел обратно по дорожке – сбивающаяся мелодия все еще звучала ему вслед.

Пока Тим складывал в сумку кое-что из одежды, Дрей мрачно наблюдала за ним, притворяясь, что читает книгу. Тим уже обновил свой образ – выбрил бородку и уложил волосы в новую прическу.

Он закончил сборы и забрался к Дрей под одеяло.

Меньше чем через восемь часов он будет сидеть на пассажирском сиденье фургона Рэндела. Тим еще раз прокрутил в голове историю, которую собирался ему рассказать, стараясь, чтобы исчезновение Ли выглядело как можно более правдоподобным.

Потом они с Дрей сосредоточенно занимались любовью, чувствуя каждое движение, каждый вздох. Ощущения были невероятно острыми.

Они уснули, крепко обнявшись.