Текст книги "Повести и рассказы (ЛП)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 57 страниц)

4
ЭНДЖИ

В роскошном «кадиллаке», в который меня посадили, сзади располагались два откидных сиденья и золоченый телефон; от пассажирского салона водителя отделяло толстенное звуконепроницаемое стекло. Шофер был тощий и хилый, с крохотными усиками и прозрачными, как монтесовский коктейль-мартини, глазами. Рядом с водителем сидел лакей, похожий на него, как две капли воды. Я разместился сзади, по соседству с Энджи. Церемония выхода из консульства сопровождалась бесконечными поклонами и расшаркиваниями, и я был страшно доволен, что не шатался и не спотыкался. На прощание Монтес протянул мне мясистую ладонь и ещё раз заверил, что обещанные награды деньги и любовные утехи – по-прежнему ждут меня.

– Я извинюсь за вас перед Ленни, мистер Кэмбер, – с улыбкой пообещал он. – Я понимаю, как вам не терпится, но – делу время, а потехе час. Главное, помните, что мой дом отныне – ваш дом.

– Спасибо, – кивнул я. – Обед был превосходен. Собственно говоря, я никогда не ел ничего вкуснее.

– Мой стол – ваш стол, – церемонно произнес Монтес.

Лакей приоткрыл дверцу неимоверных размеров «кадиллака» и я взгромоздился на заднее сиденье рядом с Энджи. Стрелки часов, расположенных возле телефонного аппарата, показывали два часа пять минут. На стойке вместе с газетами и журналами красовался радиоприемник. Лакей захлопнул дверцу и уселся впереди. Огромный автомобиль бесшумно отвалил от тротуара и плавно покатил по улице, направляясь к скоростной автостраде.

Я был уверен, что Энджи по пути не проронит ни слова, но теперь, когда мы вдруг стали друзьями, он болтал без умолку. Он рассказал мне о своем детстве, о том, что его отец – но не он сам – тоже родом из той же страны, что и толстяк. Во времена его отца там жили одни козлы и дубари, а вот теперь – попадаются вполне фартовые чуваки. Совершенно, в общем, засранная страна, но, если поднажать там, где надо, из неё сочится золотишко. Монтес знал, где надо поднажать. Монтес умел качать башли. Только вот одного я должен опасаться – нельзя, чтобы Монтес меня одурачил. Внешность толстяка способна провести кого угодно. Ведь он, как оказалось, двоюродный брат самого президента. А президент правил уже семнадцать лет без перерыва. То есть, выборы, конечно, проводились и до сих пор проводятся, но кандидатура на них всегда только одна. Президента.

– В общем, блин, местечко там клевое, – заверил Энджи. – Когда-нибудь, когда мне приестся вся эта срань, я свалю туда и куплю себе замок. Обзаведусь дюжиной отборных шлюх-служанок и буду их по очереди обхаживать. Стоит там все это гроши. Ни профсоюзов, ни минимальной заработной платы только слепая вера и дисциплина. И – уважение. Люблю, когда меня уважают. Это чертовски приятно. Куплю замок с конюшней и псарней. Я тащусь от собак. Я всегда говорил – о человеке можно судить по тому, как он относится к собакам. Ты вот как насчет собак, Кэмбер?

– Я обожаю собак, – кивнул я.

– Молодец, – похвалил Энджи. – Я рад, что ты такой. На прошлой неделе я увидел, как один парень пнул свою псину ногой. Так вот, я сграбастал его за шкирку, прижал к стене и пару-тройку раз прошелся по его сальной роже своей игрушкой – ты её помнишь, да? Он заверещал, как будто я его кастрировал, и заблеял – за что, мол? А я говорю: да за такое обращение с животными тебя убить мало, сукин сын.

Я кивнул. Хмель почти рассеялся. Энджи возбужденно сопел у самого моего лица. Несло у него изо рта премерзко, но я не отодвигался. Мало ли, вдруг обидится. Он ведь предупредил, как чтит уважение.

– Я вот женился на этой свинье лет шесть-семь назад, – откровенничал Энджи, брызгая на меня слюной. – И вскоре приобрел колли – потрясную такую, шуструю сучку – лучше не бывает. Умница обалденная. Так вот, эта потаскуха невзлюбила мою колли – вожжа прямо ей под хвост попала. Однажды, в мое отсутствие, эта дрянь высекла собаку кнутом. Я возвращаюсь и вижу – вся моя псина в отметинах. Ну, мне разжевывать-то не надо. Я прямиком к свинье и приказываю, чтобы она разделась догола. Она отбрыкивается, но я показываю, кто в доме хозяин, и она быстро раздевается. Остается в чем мать родила.

Перехватив мой недоуменный взгляд, Энджи пояснил:

– Так положено. Когда хочешь поставить шлюху на место, сперва заставь её раздеться. Совсем другое дело. Ох и покуражился же я над этой стервой. Все кости переломал. Три месяца валялась потом в больнице. Но – зауважала.

Я спросил у него разрешения посмотреть газеты и удостоился великодушного «пожалуйста». Я потянулся за газетой и в это мгновение зазвонил телефон. В первую минуту мне это показалось странным, но потом, по зрелом размышлении я решил – а почему бы и нет? К удобствам быстро привыкаешь. Я быстро перелистал газету. Утром я пытался читать её первую половину, не слишком, впрочем, понимая, о чем идет речь. Теперь же, на первой же странице второй половины я обнаружил заметку о трагическом происшествии в подземке и с головой погрузился в чтение. Введя читателя в курс дела, автор дальше написал следующее:

«Свидетелями происшествия были двенадцать человек, однако их показания на редкость противоречивы. Трое из них утверждают, что возле старика не было ни души. Еще четверо уверяют, что собственными глазами видели мужчину, который так резко оттолкнул от себя старика, что тот упал прямо под колеса поезда. Наконец, по словам оставшихся пятерых свидетелей, старик обнимал какого-то мужчину, от которого затем сам отпрыгнул, но споткнулся и упал на рельсы. Никто из свидетелей не сумел как следует описать этого мужчину, однако большинство сходится на том, что его возраст был между тридцатью и сорока годами. Личность погибшего гражданина пока не установлена. Никаких документов при нем не было. Обнаружен только ключ от сейфа. Отпечатки пальцев погибшего в настоящее время проверяет Федеральное бюро расследований.»

Заглянув через мое плечо, Энджи ухмыльнулся.

– Ну как, Джонни-бой, приятно знать, что тебя разыскивает полиция?

– Никто меня не разыскивает.

– Тебя пока не опознали, Джонни-бой. Но безусловно разыскивают. Не заблуждайся на сей счет.

Выглянув из окна, я увидел, что мы подъезжаем к мосту Джорджа Вашингтона. Хмель окончательно выветрился, и я чувствовал себя вконец разбитым, подавленным и бесконечно несчастным. Меня прошиб холодный пот, а все мечты о десяти тысячах долларов без налогов развеялись, как дым и канули в Лету.

Когда мост остался позади и «кадиллак» въехал в штат Нью-Джерси, я решил покопаться в своей душе – то, что я там увидел, мне не слишком понравилось. Я ещё не совсем оправился от последствий быстрого, но тяжелого опьянения, ещё не до конца стряхнул хмельное оцепенение, не полностью вырвавшись из объятий Бахуса, но мной уже овладела та необъяснимая ясность, которая овладевает человеком, сумевшим избавиться от горячечных иллюзий, что, выпив ещё пару стаканов, он покорит весь мир. Я вообще хмелею довольно быстро, а за последние два часа я поглотил восемь унций очень сухого мартини, примерно такое же количество белого вина, да ещё в придачу около четырех унций шелковистого динамита по названию Штрега. Такое количество спиртного вполне могло свалить с ног человека, даже более искушенного в алкоголе, чем я. Что касается меня, то я сидел, обливаясь холодным потом и мелко дрожал – то ли от холода, то ли от страха.

Меня обозвали простаком – с холодной логикой, возражать против которой я больше не смел, даже оставшись наедине с самим собой. Столкнувшись с необходимостью быстро и последовательно принимать решения, я преуспел лишь в том, что всякий раз неизменно делал неверный выбор. Несколько устных угроз вызвали у меня панический страх, от первой же хорошенькой мордашки я потерял голову, как невинный четырнадцатилетний отрок, улыбчивый толстяк напоил меня, подкупив – нет, даже не десятью тысячами долларов, – а несколькими стаканами спиртного. В самом деле, заплати мне Монтес десять тысяч – и он стал бы таким же простофилей, как и я. Увы, сумма была чересчур велика. Двадцать центов – вот красная цена Джону Т. Кэмберу, честная и справедливая. Ведь проигравшему никто не платит, а в том, что я проигравший, никаких сомнений у меня не было. Слабым утешением мне могло послужить, что я был не одинок, а представлял бесчисленное поколение бестолково суетящихся дуралеев, раздираемых страстью к вещам и наживе, одурманенных телевидением, обреченных на прозябание из-за полного отсутствия талантов, целеустремленности и здорового честолюбия, начисто лишенных какой бы то ни было философии, надежды, религии, веры и даже культуры, бесцельно мечущихся из никуда в никуда – и живущих в страхе, в вечном страхе; страшащихся завтрашнего дня, атомной бомбы, безработицы чего угодно.

Дело было не в Энджи, Шлакмане или Монтесе; нет, страх укоренился в самой глубине моей души, а они только пробудили его, растолкали и выпустили на свободу. Страх таился в самой глубине моего подсознания. Начищенный до блеска кастет и консервный нож только извлекли его наружу, ничего к нему не прибавив.

– Эй, у тебя все в порядке? – окликнул меня Энджи.

– Нет, – судорожно выдавил я, проглатывая комок в горле. – Я чувствую себя премерзко.

– Да что ты? – изумился Энджи.

– А, по-твоему, я должен петь от радости?

– А то как же! Ты же теперь у нас главный любимчик мистера Монтеса, пай-мальчик. Тебе только и остается что радоваться жизни.

Я откинулся на мягкую спинку сиденья и погрузился в молчание.

– А в чем дело – ты заболел, что ли? – не выдержал Энджи.

– В некотором роде.

– Вечная история с такими фраерами – вы хотите играть по крупному, но, едва доходит до дела – зовете мамочку. О чем ты, черт побери, раньше думал – почему не отдал мне ключ вчера?

– Я и не знал, что он у меня, – пробормотал я.

Энджи разразился смехом и опустил стекло, отделяющее нас от водителя и лакея.

– Эй, Гойо!

– Чего тебе? – спросил тот, кого Энджи назвал Гойо.

– Я спросил его, почему он не отдал мне ключ вчера. Знаешь, что он ответил?

– Откуда мне, черт возьми, знать, что он тебе ответил?

– Он, оказывается, даже не знал, что ключ у него!

Дорогу они знали. Меня ни разу не спросили, где я живу, и как туда проехать. Им было давно известно, где я живу, а я тем временем беспечно нежился в придуманном раю мнимого одиночества и безопасности. Успели они проследить за мной или выудили нужные сведения в моей конторе – я так никогда и не узнал. Главное – они все знали. Мы уже приближались, когда я сказал Энджи:

– Не останавливайтесь прямо перед моим домом – я не хочу тревожить жену. Остановитесь здесь.

– У тебя баба подозрительная, да? – ухмыльнулся Энджи.

– Не валяй дурака. Я просто не хочу её зря тревожить. Она ничего не знает об этой истории. Ни о старике, ни о вашем ключе. У неё полон рот своих проблем, а тут ещё я заявляюсь без предупреждения среди бела дня.

– Слушай, Джонни, я тебе уже говорил – я ни с одной шлюхой не свяжусь, если она не будет плясать под мою дудку. Может, тебе пора проучить её, Джонни?

Тонкогубая физиономия Энджи ехидно ощерилась.

– Умолкни!

– Ха! Ты уже командуешь, Джонни-бой. Слушай, что я тебе скажу. Ты топаешь домой и выносишь мне ключ – понял? Даю тебе десять минут. И – чтобы никаких фокусов! До сих пор мы все перед тобой стелились, как перед Папой римским – лучшая жратва, лучшая выпивка, лучшая телка… Пока. Ты только не зарывайся, Джонни.

– Я принесу ключ, – пообещал я, выбираясь из «кадиллака».

Стоял довольно теплый, безветренный и солнечный день, в воздухе уже ощущалось первое дыхание приближающегося апреля. Нарциссы уже были готовы вот-вот распуститься, форсайтия покрылась золотистым пушком, а на бирючине зазеленели нежные листочки; небольшие аккуратные домики лепились, словно игрушечные, на подстриженных газонах. Невидимые мошки негромко жужжали над головой, нарушая последние минуты тишины перед тем, как на улицу гурьбой вывалятся отучившиеся в школе дети.

Я прошагал по улице, свернул в наш дворик и, толкнув входную дверь, которую мы днем никогда не запирали, позвал:

– Алиса! Алиса, я вернулся! Мне пришлось уйти пораньше – я тебе позже все объясню! Где ключ, о котором мы говорили сегодня утром? Алиса!

Ответа не было.

Я быстро обшарил весь дом – кухню, столовую, крохотную гостиную, нашу спальню и, наконец, детскую. Наша кровать была аккуратно застлана, тогда как на кроватку Полли Алиса, видимо второпях, только набросила покрывало. Игрушки и куклы в беспорядке валялись на полу, где их разбросала Полли, а посреди детской возвышался домик для куклы, который я подарил Полли на прошлое Рождество.

Я распахнул дверь черного хода и выглянул во двор. Дженни Харрис, наша соседка, поливала цветочную клумбу. Увидев меня, она улыбнулась.

– Привет, Джонни. Что-то ты рано сегодня. Что-нибудь случилось?

– Нет. А куда запропастилась Алиса?

– Сегодня ведь у них в детском саду родительское собрание с чаепитием. Ты забыл?

– А Полли где?

– С мамой, наверное. Они уже вот-вот вернутся.

Что ж, это меня вполне устраивало. Поблагодарив Дженни, я устремился назад, в дом. Ключ я отыщу сам, и ни к чему будет посвящать Алису в эту сомнительную историю. Я попытался припомнить свой утренний телефонный разговор с Алисой. Что она мне сказала? Насколько я помнил, я попросил её пошарить в карманах моего пиджака. Она нашла ключ. И потом спросила, что с ним делать. Может, она сказала, что припрячет его где-нибудь в кухне? Кажется – да, но уверенности у меня не было. Я помнил только, что просил её беречь ключ, как зеницу ока. Куда она могла его деть? Неужели взяла с собой? С моего лба заструился холодный пот.

С колотящимся сердцем я твердо сказал себе, что никакая нормальная женщина никогда так не поступит. Если ей доверят хранить ключ, как зеницу ока, в сумочку она его не спрячет. А куда? Алиса была очень уравновешенная и методичная натура – настолько, что порой приводила меня в неистовство. Я мысленно представил, как она посмотрела на ключ, улыбнулась и покачала головой, вспомнив мой возбужденный голос, и – положила ключ на какую-нибудь полочку. Где? В кухне, разумеется. Вперед, на кухню!

Я рысью промчался по коридору и влетел в кухню. Сначала – ящики. Нет ключа. Так, теперь буфетные полочки – нет, и не здесь. Я выдвинул ящики со всякой мелочью, в которых Алиса хранила ножи, овощерезку, миксер, открывалки и консервные ножи, пробки, насадки для миксера, венчик для взбивания, шумовку, мешочки для льда и прочую всячину. Я перевернул оба ящика и опустошил их, перерыл все, что мог, но ключа нигде не обнаружил. Банка с печеньем, банки с кофе, чаем и мукой – нет, сказал я себе, это идиотизм, но тем не менее запустил пальцы в муку.

Охваченный паникой, я совершенно потерял голову. А ведь Алиса, что было совершенно очевидно, просто поступила так, как я её попросил: «храни ключ, как зеницу ока». Да, значит, она сунула ключ в сумочку, которую для верности прихватила с собой.

Я вымыл руки, кое-как привел кухню в порядок и посмотрел на часы. Прошло только около девяти минут, но в висках уже стучали отбойные молотки. Я сказал себе, что главное – сохранять спокойствие. Пока ничего страшного не случилось и ничто мне всерьез не угрожает. Нужно только вернуться к машине и спокойно объяснить Энджи, что случилось.

Сразу почувствовав себя лучше, я вышел из дома и прошагал к «кадиллаку». Огромный и черный, он смотрелся на нашей тихой улочке, как коршун среди голубей. Энджи стоял рядом с машиной, в черном шерстяном костюме и белоснежной сорочке, высоченный и тощий, похожий, как мне почему-то показалось, на складной нож. И – смертельно опасный. День стоял погожий и теплый, но я зябко поежился, а по спине пробежал неприятный холодок.

– Ключ, Джонни, – безжизненно произнес Энджи.

– Послушай, что я тебе скажу, – произнес я, отчаянно стараясь унять дрожь и придать голосу твердость. – Сегодня я не захватил ключ с собой лишь по той причине, что оставил его в кармане пиджака, в котором был вчера. Так уж вышло. Доехав сегодня утром до Нью-Йорка, я сообразил, что забыл ключ дома. Так вышло, понимаешь? Я знал, что должен вернуть его тебе и, поверь ни о чем так не мечтал, как о том, что нужно отдать тебе ключ и позабыть об этой дрянной истории. Поэтому я позвонил из Нью-Йорка домой своей жене, которая по моей просьбе порылась в карманах пиджака и нашла ключ. Я велел ей хранить его, как зеницу ока. Моя жена – человек очень ответственный. Но сейчас её нет дома. Она ушла в детский сад на родительское собрание, которое уже должно вот-вот кончиться. Сейчас она вернется и отдаст мне ключ.

Довольно долго Энджи молчал. Он только пытливо смотрел на меня своими черными, ничего не выражающими глазками и молчал. Потом, наконец, произнес:

– Не могу сказать, что я счастлив. Толстяк тоже не очень обрадуется.

– Так уж получилось. Я тебе правду говорю.

Энджи кивнул.

– Тебе отвечать, Джонни-бой. Я скажу тебе, что я сделаю. Я сейчас отвалю, но ровно через час вернусь. Ключ должен быть у тебя. И больше никаких штучек.

– Я добуду ключ, – заверил я. – И встречу тебя здесь.

– Нет. Я сам зайду к тебе домой, Джонни. И – смотри у меня.

Он метнул на меня холодный задумчивый взгляд. Затем уселся в «кадиллак» и сгинул.

5
АЛИСА

Когда я шагал к дому, мимо меня с визгом пронеслись школьники, и я внезапно осознал, что такое со мной случилось впервые; никогда мне ещё не доводилось возвращаться домой в самый разгар дня. Целый пласт жизни пронесся мимо меня. Выходил я из дома ранним утром, а возвращался всегда вечером. День в нашем городке существовал как бы врозь от меня.

Я уже приближался к нашему дому, когда на подъездной аллее показался автомобиль Алисы. Старенький и очень заслуженный «форд», который мы из года в год собирались поменять, но в итоге так и довольствовались им. Алиса, заметив меня, поднажала на газ, и крыльца дома мы достигли одновременно. Лицо Алисы было слегка обеспокоено, в глазах застыло вопросительное выражение, но ни в её облике, ни в поведении не было и тени замешательства или паники, которые могли охватить любую другую женщину при виде потного и всклокоченного мужа, свалившегося как снег на голову посреди рабочего дня.

Я уже упоминал, что Алиса прехорошенькая, хотя красота – это вопрос вкуса. Алиса вовсе не относится к числу долговязых, длинноногих и почти безгрудых девиц, которые воплощают женский идеал в глазах законодателей дамской моды. Я всегда считал, что у Алисы внешность англичанки – крепко сбитая, мясистая, но не толстая, среднего роста, со вздернутым носиком, веснушчатой кожей и ясными, глубоко посаженными глазами, взирающими на мир и его обитателей со спокойствием и достоинством.

– В чем дело? – спросила она. – Что случилось, Джонни?

– Ничего страшного, милая, не пугайся. Я плохо себя чувствовал, и Яффи отослал меня домой. Главное сейчас – найти ключ.

– Ключ? – Алиса нахмурилась. – Какой ключ, Джонни? Ты уверен, что ты не заболел?

– Черт побери, Алиса – я имею в виду тот ключ, по поводу которого звонил тебе утром! Он ведь у тебя, да?

– Ах, этот ключ? Плоский – ну, конечно. Господи, Джонни, из-за чего ты так нервничаешь? Почему этот ключ вдруг стал таким важным для тебя?

– Я тебе все расскажу, – пообещал я. – С превеликим удовольствием. Только сперва отдай мне ключ. Пожалуйста, Алиса – не смотри на меня так. Ты все поймешь. Только отдай мне ключ. Где он – в твоей сумочке?

– Нет, Джонни, он дома. В любом случае, я рада, что ты вернулся. Я только сейчас сообразила, что ты ещё ни разу не бывал днем дома в будний день. Я сперва даже растерялась, увидев тебя. И подумала: что, интересно, может понадобиться Джонни дома в такое время?

Алиса прошла в дом, а я последовал за ней. Войдя в кухню, она остановилась и озадаченно посмотрела на стол.

– Я оставила его здесь, – сказала она.

– Где?

– Вот прямо здесь, на этом месте, – указала она.

– Черт побери, но ведь его здесь нет! – заорал я.

Алиса серьезно посмотрела на меня.

– Джонни, что случилось?

– Где этот проклятый ключ?

– Не кричи, Джонни, – вздохнула Алиса. – Я уже сказала тебе – я положила его вот сюда, на стол.

– Но его здесь нет!

Что-то изменилось в лице моей жены. Уголки её рта напряглись и она произнесла, негромко, но твердо и отчетливо:

– Терпение каждого из нас имеет свои пределы, Джонни. Мое, наверное, исчерпано. Сядь и расскажи мне обо всем, что случилось.

На сей раз я не утаил ничего, а, закончив, развел руками и произнес:

– Вот и все. Теперь ты знаешь, за какого человека вышла замуж.

– Джонни, – вздохнула она. – По-моему, в отличие от тебя, я всегда знала, за какого человека вышла замуж. Единственное, что меня по-настоящему тревожит из всей этой истории, так это та девица. Я ведь нисколечко не заблуждаюсь на свой счет. Красавицей я никогда не была – напротив, я невзрачная, как мышка, – но мне казалось, что у нас с тобой все очень прочно и серьезно. Я бы даже не возражала, если бы ты когда-нибудь изменил мне…

– Что ты хочешь этим сказать, черт побери?

– Ты сам знаешь, Джонни – то, что у вас называется «разок трахнуть – и забыть». Я бы простила тебе такую мимолетную измену, но вот юношескую влюбленность в невинную девственницу, четырежды побывавшую замужем, а теперь вышедшую за жирного альфонса, предлагающего поиметь её первым встречным… Почти в его присутствии, можно сказать. А какие у неё простыни – голубые?

– Я же сказал тебе, что не поднимался к ней. К тому же я был в доску пьян. Ты ведь знаешь, как работает мозг у пьяного?

– Честно говоря – нет. Если верить Шекспиру, то желание сохраняется, а вот возможность утрачивается. Такая участь тебя постигла?

– Нет. Черт побери, Алиса, неужели ты не понимаешь, как на меня подействовала вся эта заваруха?

– Я пытаюсь, – терпеливо произнесла она.

– Неужели ты не можешь выбросить из головы эту чертову женщину? Главное – найти ключ.

– Мне трудно выбросить из головы эту чертову женщину, Джонни.

– Но – ключ, Алиса! Это единственное, что имеет сейчас значение. Мы должны во что бы то ни стало отыскать его.

– Почему?

– Господи, неужели мне опять надо все тебе повторять? Через полчаса они будут здесь.

– И – если ты не отдашь им ключ?

– Они не остановятся ни перед чем, Алиса. Ни перед чем, повторяю тебе.

– Мне кажется, Джонни, ты принимаешь эту историю слишком близко к сердцу. Что бы ни лежало в этом сейфе, это их дело, а не твое. Ты ведь не украл у них этот ключ.

– Не вижу особой разницы.

– А я вижу.

– Мы сидим и теряем время, когда надо искать ключ! – взвыл я. – Куда он мог запропаститься?

– Искать его бесполезно, – спокойно сказала Алиса. – Я помню совершенно точно, что положила его вот сюда. Мы оба здесь искали. Ключ пропал. Кто-то его взял.

– Кто?

– Я не знаю, Джонни. Меня не было дома несколько часов, а дверь оставалась, как всегда, открытой. Ключ мог забрать любой желающий.

– Почему ты не заперла эту чертову дверь?

– Потому что мы никогда её не запираем, Джонни. Ты это прекрасно знаешь. И не надо на меня кричать. Если ты боишься этих людей – давай позовем полицию.

– Нет!

– Из-за того, что ты боишься, не обвинят ли тебя в убийстве этого старика… коменданта концлагеря? Как его звали?

– Шлакман.

– Да. По-моему, Джонни, это какой-то бред. Кому может втемяшиться в голову, что ты способен столкнуть человека с платформы подземки? Полицейские ни на минуту тебя не заподозрят.

– Еще как заподозрят! – выкрикнул я. – И почему ты всегда так во всем уверена? Вот – полюбуйся!

Я бешено зашелестел страницами газеты, пока не распахнул её на нужном развороте.

– Вот! Они нашли свидетелей, которые покажут, что видели, как я его столкнул. Вот, читай – здесь все написано черным по белому. Да и Энджи с Монтесом не станут сидеть сложа руки.

Прочитав заметку о происшествии в метро, Алиса произнесла:

– У них есть и другие свидетели, которые расценивают случившееся совершенно иначе.

– Замечательно! Значит, я пойду под суд и стану уповать только на показания свидетелей. Блеск! Вам с Полли только этого и недоставало. Представляешь, какая участь её ждет? Моего папочку посадили в тюрьму по подозрению в убийстве, хотя он ни в чем не виноват, но он уже скоро выйдет на свободу… На какую жизнь ты обрекаешь ребенка?

– Джонни, ты все извращаешь. Ты никого не убивал. К тому же, если верить твоим словам, то Шлакман был настоящим чудовищем.

– К сожалению, моя дражайшая жена, в этой стране за убийство святого и чудовища карают одинаково.

– Но ты никого не убивал!

Я устало шлепнулся на стул и обхватил голову руками.

– Я уже больше ни в чем не уверен – словно нахожусь в каком-то бесконечном кошмарном сне. Мне где-то довелось прочитать, как полицейские, арестовавшие какого-то бедолагу, состряпали от его имени признание вины, а потом обрабатывали несчастного до тех пор, пока он сам не подписал свой смертный приговор. Мне кажется, что примерно то же самое может случиться и со мной. Если они накатают признание и насядут на меня, то я не выдержу. Я уже сам ни в чем не уверен. А вдруг, я и в самом деле столкнул его? Кто знает.

– Джонни, ты совершенно нормальный человек, находящийся в здравом уме. Поэтому ты все отлично знаешь. Ты его не толкал. Ты не был знаком со Шлакманом. Даже не слыхал про него. И у тебя не было ни малейших оснований, чтобы его ненавидеть. Тебе абсолютно нечего опасаться, Джонни. Ты тут ни при чем…

– Ты не знаешь этих людей. Ты не видела ни Энджи, ни Монтеса. Они способны на все.

Алиса ласково погладила меня по голове.

– Бедный Джонни. У тебя волосы совсем мокрые. Ты и впрямь натерпелся.

– Ничего, переживу как-нибудь.

– Ну, конечно. Джонни, может быть, я все-таки вызову полицию? Мне кажется, я должна это сделать, но против твоей воли я звонить не буду.

– Я не хочу связываться с полицией, – пробормотал я.

– Хорошо. Попробуем найти другой выход.

– Какой? – безнадежно спросил я.

– Поищем ключ, например. Он должен быть где-то здесь. Давай обыщем весь дом. Комнату за комнатой. Если ключ здесь, то мы непременно найдем его.

Я посмотрел на Алису и выдавил улыбку.

– Алиса…

– Что?

– Не нужно меня успокаивать. Не сейчас. Мне необходимо найти ключ.

– Мы найдем его, Джонни.

– Нет, не найдем. Сама знаешь, что не найдем. Ты ведь положила его на стол, верно?

Алиса кивнула.

– А теперь его нет.

– Да, Джонни, теперь его нет.

– Значит, кто-то зашел в дом и взял его. Искать его бесполезно. Ты, в отличие от меня, с ума не сходишь и прекрасно это знаешь.

Алиса задумчиво посмотрела на меня и снова кивнула.

– Да, Джонни, ты прав.

– Забавно, – сказал я. – Я вот сижу здесь и жду, пока в дверь позвонит Энджи. Вместо того, чтобы просто взять – и удрать. По-детски.

– Это ведь наш дом, Джонни.

– А мне хочется побыть ребенком. Я спрашиваю себя, почему бы не попробовать подраться с ним? Но, беда в том, что я совсем не умею драться, во всяком случае, с таким как он. Потом я начинаю размышлять, не взять ли мне нож? Или – кочергу? Жалею, что в свое время не обзавелся пистолетом. Но – что бы я с ним сделал? Хватило бы у меня храбрости пристрелить Энджи? Или кого-нибудь другого? Как можно застрелить человека? Просто прицелиться и нажать на спусковой крючок?

– Нет, Джонни, ты не сможешь застрелить человека.

– Тогда какого черта я тут торчу? Дожидаюсь, пока придет Энджи и изувечит меня? Или – убьет? Пистолет он не носит. Он довольствуется кастетом и консервным ножом. Кто-то рассказал мне, как мало остается от человека после того, как над ним поработает Энджи. Ах, да – это же был Шлакман. Да, Шлакман.

– Шлакман?

– Да, но не тот старик, что погиб под колесами поезда. Странно, что я забыл тебе рассказать об этом. Как-то из головы вылетело. Сегодня утром мне позвонил на работу незнакомый человек, который назвался Шлакманом. Гансом Шлакманом. Он сказал, что старик доводился ему отцом. А потом рассказал, чего добивается Энджи с помощью кастета и консервного ножа.

– А что он от тебя хотел?

– А ты как думаешь? Ключ, конечно.

– Для Монтеса?

– Не знаю. Нет, не думаю.

– Поверь мне, Джонни, все не так уж скверно, как тебе кажется. Этот Энджи не станет тебя бить. Ведь ему придется избавиться и от меня, а на это он не пойдет. Не здесь и не при всем белом свете. Они же – не обычные бандиты. Монтес, как-никак – генеральный консул. Возможно, даже представляет свою страну в ООН. Неужели он подошлет к нам своих наемных убийц?

– А почему бы и нет, – мрачно пробормотал я.

– Нет, не думаю. К тому же – ключ-то у нас.

– Нет, уже не у нас.

– Джонни, выслушай меня! – воскликнула Алиса. – Ведь им-то неизвестно, что ключ пропал. Откуда им знать, что кто-то его украл?

Я оторопело уставился на свою жену.

– Может быть, это дело рук Шлакмана – того, который мне звонил? Он ведь узнал, где я работаю. Что ему стоило выяснить, где я живу…

– Нет. – Алиса нетерпеливо замотала головой. – У тебя плохо с головой, Джонни. Пусть кто-то тебе и позвонил – это ещё ровным счетом ничего не значит. Запомни – ни в коем случае не говори им, что ты потерял ключ. Они все равно тебе не поверят – даже, если ты присягнешь на библии. Таким людям к вранью не привыкать…

– Что ты знаешь о таких людях, Алиса?

– То же, что и ты, или даже больше. Мое детство прошло не в тихом предместье, Джонни. Я ведь выросла на улицах Лондона, где царили совсем другие нравы – уж можешь мне поверить. Поэтому выслушай внимательно, что я тебе скажу. Если ты станешь доказывать им, что потерял ключ – тебе конец. Если ты говоришь правду, то никакой ценности для них больше не представляешь. Даже наоборот – с мертвым хлопот им меньше, чем с живым. Если же они тебе не поверят, то не станут ждать, пока ты передумаешь, а выбьют из тебя правду силой.

– Что же мне им сказать?

– Энджи. Он ведь приедет сюда, а не Монтес?

– Да, Энджи.

– Хорошо. Скажи ему, что ключ у тебя. Потом скажи, что хочешь получить за него больше денег. Добавь, что сейчас ключ не здесь. Что ты отдал его другу. Нет – я отдала. Да, так будет лучше. И – в случае, если с нами что-то случится, наш друг отнесет ключ в полицию.

– Алиса, да он ни за какие коврижки не поверит в подобную чушь.

– Еще как поверит – ведь на твоем месте он поступил бы именно так. Толстяк предложил тебе десять тысяч долларов – да? – Я молча кивнул. – Вот и скажи, что хочешь двадцать.

Я облизнул внезапно пересохшие губы.

– Нет, я думаю, что этот номер не пройдет.

– Еще как пройдет.

– Скажи, Алиса, что мы от этого выиграем?

– По меньшей мере – несколько часов. Вполне возможно, что их нам хватит, чтобы выпутаться из этой истории. Во всяком случае, мы получим передышку, чтобы спокойно подумать, не поглядывая каждую минуту на часы. Тогда мы сможем использовать для схватки свой интеллект, а не кастет с консервным ножом. Разве ты не сказал мне, что второй ключ находится в руках полиции? Значит, рано или поздно, они найдут нужный сейф. Или – его откроет тот, кто похитил ключ у нас. Или – ещё кто-нибудь. Не знаю. Знаю только, что ничего лучшего, чем мой план, нам сейчас не придумать.