Текст книги "Повести и рассказы (ЛП)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 57 страниц)

― ХЕЛЕН ―

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Эх, так и не удалось мне привыкнуть к этим чертовым наглазникам. Клэр вот их не замечает, как будто родилась с шорами на глазах. Нахлобучив мерзкое приспособление на лоб, она проваливается в сон с такой быстротой, что я не успеваю даже выругаться. Однажды я нацепил наглазники и сам, но проснулся в холодном поту, разбуженный собственным воплем: я вдруг совершенно уверился, что ослеп. Вот именно тогда я приобрел и повесил на окна плотные шторы, но яркое солнце пустыни оказалось не по зубам даже им; прогрызаясь в самые узкие и крохотные щелочки, солнечные лучи буравили нашу спаленку насквозь. Словом, живя в пустыне, нужно свыкнуться с мрачным фактом – да, ты живешь в пустыне. И все.

Лишь в прошлом году, когда наш Сан-Вердо сделался крупнейшим городом штата, мы прекратили ругаться из-за того, что обитаем на краю света. А ведь когда-то, тридцать шесть лет назад, единственной достопримечательностью занюханного, Богом забытого уголка было только что открытое, первое в этих краях казино. Теперь, конечно, от занюханного, Богом забытого уголка не осталось и следа. Теперь на его месте раскинулся богатый современный город с более чем стотысячным населением, сорока школами и колледжем (который через пять лет станет университетом), парой крупных торговых центров и тридцатью двумя казино, общий доход от которых составил в прошлом, 1964 году, свыше двухсот одиннадцати миллионов долларов. Есть у нас и много всего другого, например, сорок три церкви и даже синагога. Одно плохо: проклятая пустыня так никуда и не сгинула, и каждое летнее утро испепеляющее солнце по-прежнему врывается в мою спальню, как пожар; обжигающие щупальца свирепо впиваются в меня, немилосердно выдергивая из сна, и минутой спустя я уже, как ошпаренный, выскакиваю из постели и уныло ковыляю в ванную, кляня все на свете.

Но вот этим утром наше чертово светило едва не опередил телефон, хотя сам я каким-то чудом ухитрился проснуться за мгновение до его душераздирающего визга. Звонил Чарли Андерсон, который хотел поинтересоваться, разбудил он меня или нет.

– Меня – нет, а вот Клэр проснулась.

– Семь часов, – сонно пробормотала Клэр, приподнимаясь в постели. – Что за свинство! – Не снимая наглазников, с соломенными (по цвету и на ощупь), торчащими во все стороны волосами, она изрыгнула на Чарли поток непечатных слов, а в следующий миг, когда в комнате Билли взревел телевизор, сорвала наглазники и в самых сочных и изощренных выражениях объяснила нашему ребенку, что сотворит с ним, с его шкурой и задницей, если он не выключит проклятый ящик.

Андерсон, слышавший все это, рассыпался в извинениях.

– Поверь мне, Блейк, я ни за что на свете не рискнул бы названивать тебе в такую рань, если бы ты не упомянул, что собираешься сегодня махнуть в Лос-Анджелес. Ты не передумал? Просто… Ну, словом, ты ведь обычно уезжаешь на рассвете – вот я и решил… Я боялся – вдруг ты уже уедешь.

– Я передумал, – коротко ответил я.

– Значит, я опростоволосился. Извини, пожалуйста…

– Да брось ты! – великодушно сказал я. – Я тебе нужен, Чарли?

– Ты можешь заскочить ко мне утром? – спросил он. – Скажем – в половине десятого.

– Договорились, – пообещал я.

– Я бы, на твоем месте, сказала ему кое-что другое, – процедила Клэр, когда я положил трубку.

– Я знаю.

– Стоит ему только свистнуть, и ты уже несешься к нему на всех парусах.

– Да, вот, несусь. Можно подумать, что Чарли Андерсон никогда нам не помогал. Не подбрасывал мне выгодную работу. Не делал никаких одолжений.

– За все, что он для тебя сделал, ты с ним давно и с лихвой расплатился, – безжалостно отрезала Клэр, вылезая из постели и облачаясь в домашний халат.

– Значит, я должен был послать его ко всем чертям? Только за то, что он посмел тебя разбудить.

– Да катитесь вы все! – скривилась Клэр и зашлепала в ванную.

На самом деле так бывало не всегда. Мы ещё не вконец опротивели друг дружке, и кошка между нами не пробегала. Однако какая-то искорка угасла. Вы понимаете, что я имею в виду? Утром просыпаешься без того особенного, будоражащего кровь и воображение волнения, а вечером все так же, без него, ложишься спать. Должно быть, у каждого настает такая пора в семейной жизни, когда это случается, и мы с Клэр, увы – не исключение.

* * *

«Нет, у нас с Клэр даже лучше, чем у остальных», – сказал я себе, топая на кухню завтракать. Ведь, когда побреешься и оденешься, то смотришь на мир уже иными глазами. Клэр, умывшись, тоже пришла в себя, и предстала передо мной во всей красе – очаровательная смуглянка тридцати двух лет. Четырехлетний Билли и девятилетняя Джейн уже сидели за столом, уписывая кукурузные хлопья. Детишки у нас были – загляденье – крепкие, веселые, веснушчатые; кухня тоже приличная – современно обставленная, напичканная электронной утварью и всякими мелочами. Да и дом наш – тоже ничего небольшое ранчо, стоившее мне три года назад чуть больше тридцати тысяч. Весьма даже недурно – ведь если я не считался лучшим адвокатом в Сан-Вердо, то и среди худших тоже не слыл. Что же касается семейных отношений, то да порой нам случалось срываться, выходить из себя и орать друг на друга. А с кем не случается?

Клэр извинилась. Она пробудилась не в своей тарелке. Встала не с той ноги. Некоторые женщины прикладываются к бутылке, другие становятся неприступными, а вот Клэр у меня – отходчивая. Грех жаловаться. Словом, она извинилась, а я великодушно обронил, что, мол, не за что. Детишки, счастливо хихикая, сосредоточенно работали челюстями, а я выпил свой апельсиновый сок и сказал Клэр:

– Если хочешь знать, зачем я это спозаранку понадобился Чарли Андерсону, то я могу объяснить.

– А ты знаешь?

– Могу высказать научно обоснованную догадку. Ты уже слышала, что Джо Апполони, владелец ресторана «Пустынный рай», сыт по горло компанией «Костер и Кеннеди»?

– О, нет! Нет, Блейк – быть этого не может! – ее голос сорвался на возбужденно-счастливый фальцет, заставивший детишек на время перестать уписывать хлопья. Что ж, тридцать пять тысяч долларов – это сумма, вполне способная вызвать возбуждение, а ведь именно столько Джо Апполони ежегодно выкладывал адвокатской конторе «Костер и Кеннеди» за то, чтобы она представляла его интересы. Что касается самих Костера и Кеннеди, то оба они обрюзгли, одряхлели, поглупели и очень-очень заважничали, так что, если какие-то из этих качеств и требовались Джо Апполони лет десять тому назад, то теперь он в них нуждался, как в гангрене.

– Это всего лишь догадка.

– Блейк, ты непревзойденный мастер по части догадок. Ты понимаешь, что это для нас значит?

– А что это для нас значит? – вкрадчиво спросил я.

– Обалденную кучу денег – вот что! – торжествующе выкрикнула Клэр. – Задаток тебе положат такой же?

– Пусть для начала даже тысяч двадцать пять, все равно это не мелочь.

– Ой, Блейк, а я так наорала на лапочку Чарли.

– И поделом ему, – мстительно сказал я. – Слушай, Клэр, хочешь, я тебе кое-что скажу?

Клэр, поставив передо мной тарелку с омлетом, закивала. Детишки, без которых не обходилось ни одно мало-мальски важное дело, тоже дружно закивали.

– Так вот, пока ещё Чарли Андерсон будит нас в семь утра. А вот через год – всего лишь через какой-то год, Клэр, или через два, – если какой-нибудь паршивый политикан осмелится позвонить мне в семь часов, это будет стоить ему должности и карьеры.

Клэр всплеснула руками.

– Ой, как я люблю, Блейк, когда ты так говоришь, – радостно взвизгнула она. – Ты просто излучаешь уверенность. А вот за неуверенного в себе мужчину я бы и гроша ломаного не дала. Ведь какими бы славными качествами ни обладал мужчина, но, если он не уверен в себе, – то обречен всю жизнь прозябать в неудачниках. Молодчина!

Быть может, я был бы счастливее, относись моя Клэр к тем женщинам, которые довольствуются тем, что имеют, но с другой стороны – она всегда меня подбадривала. Понукала. Толкала вперед. Я это точно знал. И всегда замечал. На каком-то этапе она твердо решила, что должна сделать меня миллионером.

В Сан-Вердо я перебрался четырнадцать лет назад, едва успев закончить юридический колледж, но к одуряющему зною, царящему летом в пустыне, так и не привык. Выйдя из дома на раскаленное пекло, я судорожно вдохнул обжигающий воздух, бегом устремился к машине, рыбкой нырнул в нее, включил кондиционер и лишь тогда вздохнул с облегчением. И такое повторялось каждый день. Мы лишь недавно впервые позволили себе завести машину с кондиционером, и я отнюдь не считал, что выбросил деньги на ветер. Если нельзя купить счастье, то за удобство и комфорт никаких денег не жалко.

Направляясь в центр города, я миновал Фремонт-сквер – то самое место, где когда-то возникло наше первое заведение по выкачиванию денег из карманов азартных посетителей. Муниципалитет неоднократно пытался прибрать доходное место к рукам, но всякая попытка властей наложить лапу на главную городскую достопримечательность неизменно натыкалась на бешеное сопротивление. Занятно – никто ведь не возражал против того, что власти управляют тотализатором на скачках, но, стоило завести речь о казино, общественность тут же поднимала дикий вой. Сейчас же городские власти возвели в самом центре нашей Фремонт-сквер высоченную и совершенно роскошнейшую хрустальную клетку – ультрасовременный павильон из стекла и бетона, убежище от палящего солнца, – а вокруг расставили сорок «одноруких бандитов». На мой взгляд, эти автоматы ничем не отличались от торчащих буквально на каждом шагу счетчиков автомобильной парковки, но вот владелец казино считал иначе. Обслуживал «бандитов» всего лишь один человек, загружавший их мелочью, а вот доходы от них просто поражали воображение.

Вы не поверите, но уже утром возле автоматов толкались многочисленные желающие пощекотать себе нервы. Во всяком случае, лязг от металлических рычагов стоял изрядный. В основном за ручки дергали престарелые дамочки, молодость которых пришлась на предыдущие полстолетия. Впрочем, старушки и повсеместно составляли большинство среди клиентов «бандитов». Чьи-то бабушки, а, может, и прабабушки, в данную минуту они меньше всего напоминали милых старушек. Скалясь от усердия и цедя сквозь зубы всякие непристойности, старые перечницы дергали за рычаги своими сухонькими птичьими лапками, без конца скармливая в ненасытные разверстые пасти четвертаки и полтинники. Хотя я на дух не выношу моралистов и ханжей, осуждающих азартные игры, это зрелище показалось мне отвратительным. Я не отношусь к тем, кто распускает нюни по поводу смерти и бренности бытия – я прекрасно сознаю, что подвержен духу тленья и Клэр переживет меня, – и в тот миг мне не составило труда представить её на месте любой из этих ведьм.

– Заруби на носу, – буркнул я себе под нос, – впредь ты должен объезжать Фремонт-сквер стороной.

Впрочем потом, пару минут спустя, я уже сменил гнев на милость.

– Пес с ними, пусть себе потешатся, божьи одуванчики. В конце концов, кому они мешают?

Словом, с легким характером и добродушным нравом можно выжить и в Сан-Вердо.

* * *

На главной автомобильной стоянке города Чарли Андерсону выделено аж целых два места – недурно, если принять во внимание, что подобной чести из всей городской администрации удостоены всего десять человек. Что я хочу сказать: Чарли – окружной прокурор, но причислен к городской элите. Следуя его совету, я поставил машину под навес, по соседству с его «бьюиком», и двинулся ко входу в новехонькое, с иголочки, здание городской управы. Охранник учтиво взял под козырек, лифтер в ливрее поклонился и проквакал: «Здравствуйте, мистер Эддиман», а Саманта, смазливенькая секретарша Чарли, улыбнувшись, напомнила:

– Как насчет обещанного свидания, мистер Эддиман? Мы с вами когда-нибудь встретимся, или вы только куражитесь над бедной девушкой?

– Куражусь, – с серьезной физиономией заявил я.

Саманта нахмурилась.

– Проходите, шеф ждет.

– Да, так как насчет нашего свидания…

Она прыснула.

– Катитесь к черту!

Чарли встал и, обогнув стол, вышел мне навстречу. Я с удовольствием наблюдал за ним – по части манер, Чарли мог дать сто очков вперед кому угодно. В его обществе любой ощущал себя желанным гостем и важной персоной. «Никогда не унижай человека, – учил он меня. – Разве что собираешься навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Да и тогда – трижды подумай. Ты можешь отобрать у человека все деньги, даже увести жену, но при этом остаться его другом; но вот, растопчи его достоинство, и – навек заполучишь смертельного врага». Чарли был крупный и внушительный, но не рыхлый. Лет пятидесяти пяти с виду. Густая седая шевелюра, здоровый цвет лица и благородное честное лицо – вот вам весь Чарли.

Он препроводил меня к креслу, усадил, угостил сигаретой и засуетился; для меня – верный признак того, что он собрался просить об одолжении, а не наоборот. Честолюбивые мечты про Джо Апполони вмиг ухнули в Лету. Ну и ладно, укреплю свои позиции с Чарли, решил я. Впрочем, Чарли тут же сам помог мне.

– Только не пытайся меня уверить, что не думал про «Пустынный рай», Блейк.

– Да, Чарли, не стану водить тебя за нос – это и впрямь приходило мне в голову.

– Все верно. Знаешь, Блейк, что мне в тебе нравится? Профессионализм и бескорыстие. Боже, как меня мутит от адвокатов, которые ради денег или славы готовы на любую подлость! Нет, против богатства я ничего не имею, тем более что у нас в Сан-Вердо деньги буквально под ногами валяются. Мы с тобой тоже не ангелы, но хотя бы не притворяемся и не лицемерим, как некоторые. А Джо Апполони – он как раз про тебя спрашивал. Не далее, как вчера. Потерпи немного и он перейдет к тебе, но до конца года ему придется домучиться с «Костером и Кеннеди». Потом срок контракта у них истекает, а они слишком горды и чванливы, чтобы спросить, собирается ли Джо продлевать его. Мы договорились так: аванс он внесет тебе, а стариканам кто-то шепнет об этом на ушко. Вот как принято в лучших семействах.

– Понятно, – кивнул я.

– Я знал, что ты поймешь. Теперь – перейдем к делу. У меня к тебе просьба.

– Все что угодно, Чарли, – улыбнулся я. – На моем банковском счету лежат девять тысяч. Выписать чек на всю сумму?

– Не паясничай, а то возьму – и соглашусь.

– Мой кошелек всегда к твоим услугам.

– Хорошо, буду иметь в виду, как только спущу последний цент. Пока же у меня вопрос: как ты относишься к Хелен Пиласки? Тебе не приходилось встречаться с ней, когда она приезжала в наш город?

– Забавно, но – не приходилось.

– Ничего забавного здесь нет. Ты не общаешься с людьми, которые вьются вокруг неё – и это делает тебе честь. Что тебе про неё известно?

– Только то, что пишут газеты. Когда это случилось, я был в Лос-Анджелесе. Мы ездили туда вместе с Клэр и детьми, потому что какой-то придурок-Эскулап заявил, что мать Клэр стоит одной ногой в могиле. А старуха, между прочим, ещё нас с тобой переживет.

– Значит, ты имеешь в виду лос-анджелесские газеты?

– Да. Ну и конечно – разные слухи.

– Понятно. – Чарли Андерсон откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на меня. – Видишь ли, Блейк, от неё у нас одни неприятности. В последний раз женщину в нашем штате приговорили к смерти через повешение в 1921 году, а теперь целая толпа влиятельных политиков и заправил требует, чтобы Хелен Пиласки повесили. Повесили! Ни газовая камера, ни даже электрический стул этих мерзавцев не устраивают. Повесить – и баста.

– Но, если она виновна…

– Если она виновна? Мы же сейчас вовсе не обсуждаем её виновность или невиновность – речь идет о том общественном резонансе, который получит это дело. Подумай, как мы будем выглядеть в глазах всей Америки. Как толпа варваров. Современные гунны в «кадиллаках»…

– Ну так не вешайте её.

– Не шути так, Блейк.

В его голосе зазвенел металл. Ненадолго, на какую-то долю секунды, но я вмиг уразумел – заходить слишком далеко не стоит. Тем более, что соответствующий закон я знал не хуже Чарли. В нашем штате вынесенный судом присяжных вердикт виновности в предумышленном убийстве – или убийстве первой степени – не оставлял судье никакого выбора. Этот вердикт автоматически означал вынесение смертного приговора.

– Я имел в виду совсем другое, – поспешно поправился я. – Почему речь непременно должна идти именно об убийстве первой степени?

– Сам знаешь – она совершила умышленное и тщательно спланированное убийство.

– Но ведь такое случается не впервые.

– Блейк, – устало произнес он. – Ты ещё не понял, зачем я тебя пригласил? Да, ты прав – такое случается не впервые, и нам до сих пор удавалось избежать смертной казни. Но на сей же раз случилось так, что шлюха, блудница, прожженная проститутка, потаскуха, на которой пробы ставить негде – умышленно убила члена Верховного суда. И не кого-нибудь, а именно Александра Ноутона – одного из самых влиятельных людей в нашем штате…

Я мог бы присовокупить к этой характеристике Александра Ноутона кое-что другое, но сдержался. Набрав в рот воды, я продолжал слушать.

– Гадкая история.

Я кивнул.

– Премерзкая…

Я опять кивнул.

– Я хочу, чтобы защищал её ты, – сказал вдруг Чарли. – Я устрою так, чтобы суд назначил тебя её адвокатом.

Тут я не выдержал.

– Ты шутишь!

– Нисколько, – твердо сказал Чарли.

– Но почему – я?

– Потому что ты хороший адвокат и у тебя есть голова на плечах, – промолвил он.

– Но я никогда не занимался уголовными делами!

– Мне и не нужен криминальный адвокат. Я не хочу допускать к этому процессу всех этих проходимцев, которыми кишат наши уголовные суды. Подумай сам – кто в нашем городе идет в адвокаты по уголовным делам? Ничтожества, неудачники, мздоимцы! Словом, я прошу, чтобы её защищал ты. Судья Аллан присоединяется к этой просьбе, а это означает, что просит тебя и майор Тернер, который стоит за его спиной.

– Значит, отказаться нельзя, – вздохнул я.

– Нельзя, Блейк.

– Ты хочешь, чтобы я попытался её спасти?

– Я хочу, чтобы ты вложил в этот процесс все свое умение, весь свой талант, – сказал Чарли. – Мало ли – а вдруг тебе удастся хоть немного смягчить присяжных? Помощи, как, впрочем, и подвохов, тебе ждать неоткуда, дело получило настолько широкий резонанс, что все мы, как на ладони. Да и слишком многие тузы жаждут казни этой женщины.

– Но почему? – развел руками я. – Ведь – что сделано, то сделано. Ты же сам знаешь, что за птица был Алекс Ноутон. Да и я его знал как облупленного.

– Почему? – горько усмехнулся Чарли. – Я не могу тебе ответить, Блейк. Тебе придется – и очень скоро – выяснить это самому. Не подумай, что я пытаюсь подложить тебе свинью. Я верю, что ты в состоянии её вызволить. Толковому адвокату вполне по плечу растопить лед с нашими присяжными, и именно этого мы от тебя ждем. Ты достаточно…

– А если я сяду в лужу – и её повесят? Тогда на моей карьере в Сан-Вердо можно ставить точку?

– Да брось ты. Не будь ребенком. Нам нужен адвокат. Обеспечь ей хорошую защиту – и больше от тебя ничего не требуется. Никто в тебя камнем не бросит, Блейк. Поверь мне на слово.

Немного подумав, я произнес:

– А что будет, если я откажусь?

– А ты рассматриваешь такой вариант?

– Предположим.

– Я не верю, что ты откажешься, Блейк. Просто не верю.

Я пожал плечами и кивнул. Андерсон просиял.

– Ну вот и умница.

– Кто выступит обвинителем?

– Я, должно быть.

– А Хелен Пиласки – что она из себя представляет? – спросил я.

– Она – другая, – задумчиво ответил Чарли.

– Какая?

– Совсем другая.

– У неё должно быть нечто особенное, за что я смогу зацепиться. Иначе её не вытащить.

– Есть у неё такое.

– Что?

– Она сама. Внешность. Сама её сущность.

– Ты же говоришь – она была проституткой?

– Да, так и есть.

– Ты хочешь, чтобы суд присяжных состоял из одних лишь мужчин? – криво усмехнулся я.

– Как, черт побери, я могу набрать в суд присяжных одних лишь мужчин?

– Тогда как, черт побери, я смогу её спасти?

– Прежде всего – успокойся, Блейк. Возьми себя в руки. Двигайся вперед не спеша, шаг за шагом. Дело обстоит не так уж скверно, как ты думаешь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Новое здание городской управы, возведенное по типу крупнейших южно-калифорнийских небоскребов, было облицовано снаружи особым тонированным стеклом, которое, как утверждали производители, снижает солнечное тепло, не влияя на яркость света. Возможно, так оно и было, но снаружи черное как смоль сооружение почему-то напоминало стоявший торчком гроб. Старое здание бывшей мэрии, в котором разместились сейчас полицейское управление и тюрьма, соседствовали с этим гробом, примыкая к нему почти вплотную. «Франтьерсмен», крупнейшая местная газета, протестующая против уродования облика города, развернула против этого комплекса довольно бурную компанию, которая, однако, с треском провалилась. Строительство черной коробки обошлось почти в пять миллионов долларов, и никто не собирался сносить или видоизменять её в угоду воинствующим поклонникам красоты.

Как бы то ни было, но благодаря прохладному туннелю, в котором и днем и ночью жужжали кондиционеры, старое здание соединялось с новым, и все говорили, что именно так должны строить в пустыне города будущего: под защитой стеклянной крыши и мощных кондиционеров. Примерно на эту тему я и размышлял, вышагивая к старому зданию, когда встретившийся на пути Билли Комински, начальник нашей полиции, вмиг испортил мне настроение, прямо с места в карьер заявив, что, дескать, «давно уже нам надо было повесить эту сучку». Электрический стул, по его мнению, метод нечистоплотный, а вот эшафот или, на худой конец, газовая камера – как раз то, что надо.

– Не надейся, Блейк, – добавил он, – что Чарли поможет тебе добиться оправдания этой девки. Если она каким-то чудом и избежит смертного приговора, то мы сгноим её за решеткой. Мы пришьем ей хвост преступлений в милю длиной. Проституция, мелкие и крупные мошенничества и тому подобное…

– Что-нибудь из этого – правда? – поинтересовался я.

– Ха-ха! Кое-что – да. С другой стороны, если её и повесят, тебе от этого ни жарко ни холодно. Конечно, считается, что вешать женщину – дурно, но их вешали раньше и впредь будут вешать. А в Блейка Эддимана камня никто не бросит – он-то тут причем? Он обеспечил преступнице прекрасную защиту, и не его вина, что эта стерва хладнокровно и средь бела дня пристрелила Алекса Ноутона. Так что, Блейк, ты при любом исходе не в накладе.

– А ты ведь был знаком с судьей Ноутоном, Билли, не так ли? – осведомился я.

– Да, был. Только не надейся получить от меня показания, будто эта дрянь действовала на благо общества. Если каждая шлюха станет распускать руки и уничтожать видных общественных деятелей, то в нашей стране скоро вообще никого не останется. С другой стороны…

Он запнулся. Я терпеливо ждал.

– Что?

– Нет… ничего.

– Что ты хотел сказать, Билли?

– Ничего, – отрезал он, уже начиная раздражаться. – Ничего. Пес с ними. Отправляйся к ней. Она – твоя клиентка. А я – простой легавый.

– Кто произвел арест?

– Погоди, ты ещё не видел свою подзащитную.

– Слушай, Билли, позволь мне работать так, как я считаю нужным. Я бы хотел побеседовать с полицейским, который её арестовал. В конце концов, меня даже не было в городе, когда это случилось.

– Ну, хорошо, хорошо. Его зовут Джонни Кейпхарт.

– Где я могу его найти?

– Наверху, если он ещё не заступил на дежурство.

* * *

Думаю, в каждом американском городке найдется свой Джонни Кейпхарт; всю жизнь он – Джонни, а не Джон, и почти неизменно становится полицейским. Послушный и вежливый в детстве (оттого, что всех боится), он сохраняет учтивость и в зрелые годы, уже будучи до мозга костей фараоном. Выглядит он чаще всего точь-в-точь, как Джонни Кейпхарт – высокий, длинноногий, светловолосый, не слишком умный, но и не дурак, с кем надо – обходительный, да и вообще куда более воспитанный, чем обычный полицейский; правда, если вывести его из себя, то от обходительности не остается и следа. Нашему Джонни Кейпхарту было около тридцати пяти лет, и получал он, как и другие, не хватающие с неба звезд полицейские, около десяти тысяч в год. С премиальными набегало ещё тысяч шесть, так что на жизнь жаловаться ему не приходилось.

Я застал его в комнате отдыха; Джонни потягивал кока-колу и чистил ногти. На дежурство он заступал в десять тридцать, так что у нас оставалось ещё двадцать минут. Я представился и изложил цель своего визита. Он сразу же попытался меня отшить, заявив с места в карьер, что я только зря потрачу свое время, потому что ничего полезного сообщить он мне все равно не сможет.

– Позволь, Джонни, я сам это решу, – приветливо улыбнулся я.

– Послушайте, мистер Эддиман, – вздохнул он. – Я знаю, что вы друг мистера Андерсона, да и начальник полиции не направил бы вас ко мне, не обладай вы достаточным весом, но я ведь вам чистую правду говорю: да, арестовал её я – ну и что? Больше к этому добавить мне нечего.

– Возможно, ты и прав, Джонни. Только объясни, пожалуйста, что из себя представляет эта мисс Хелен Пиласки. Почему, как только речь заходит о ней, все сразу настораживаются или уходят в кусты?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Эддиман.

– В самом деле?

– Да. Послушайте, мистер Эддиман, давайте я лучше отведу вас в её камеру. Так будет лучше всего. И вы сами с ней поговорите.

– Давай я сам решу, что для меня лучше.

Джонни оставил свои ногти в покое и глотнул кока-колу. Выглядел он удрученным.

– Джонни, ты впервые увидел её, когда производили арест?

– Кого?

– Пиласки.

– Нет.

Каждое слово из него приходилось вытягивать клещами. Я притворился разгневанным и сказал, что своим поведением он может навредить не только мне, но и начальнику полиции, а также Чарли Андерсону, которые значили для него куда больше, чем я.

– Ну ладно, – кивнул Джонни. – Врагов я наживать не собираюсь. И вы не подумайте, мистер Эддиман, что я пытаюсь вставлять вам палки в колеса.

– Я так и не думаю. Но мне кажется, что эту девицу окутывает завеса тайны.

– А вы когда-нибудь видели ее? – внезапно спросил он.

– Нет.

– Да, она и впрямь необычная, – произнес Джонни. – Вы правы – мне уже доводилось встречаться с ней прежде. Странная она. – Джонни рассказал мне про встречу с Хелен. Оказалось, что он был первым мужчиной в Сан-Вердо, который с ней познакомился.

* * *

Дело было в пятницу, восьмого мая, около семи месяцев назад. Он патрулировал в одиночку скоростное шоссе номер сто сорок семь в районе Сильвер-плейт, что примерно в девяти милях восточнее Сан-Вердо. Сильвер-плейт, если кто не знает – это совершенно круглый участок пустыни около пяти миль в поперечнике, напоминающий сверху серебристую тарелку и покрытый чем-то вроде смеси белого песка и соды. Находиться там небезопасно – в знойные дни пропитанный каустиком воздухом становится особенно ядовитым, беспощадно разъедая глаза. Попытаться пересечь Сильвер-плейт пешком равносильно самоубийству. Сейчас-то никто в этом месте не шатается, но в прежние годы, как мне рассказывали, здесь нередко находили останки неосторожно забредших путников. Скоростное шоссе рассекает этот круг точно пополам. Если с вашей машиной что-то случится, то самый лучший выход смирно сидеть и дожидаться полицейского патруля или какого-нибудь случайного спасителя.

Итак, катил себе Джонни Кейпхарт по этому шоссе и вдруг увидел стоящую на обочине Хелен Пиласки. Притормозив рядом с ней, он заметил, что девушка даже на него не смотрит, а, повернувшись к дороге спиной, разглядывает пустыню.

– Ты хочешь сказать, что она не слышала, как ты подъехал?

– Нет, сэр. На слух она не жалуется.

– То есть, ей было просто безразлично?

– Что-то в этом роде.

– Было жарко?

– Как в аду. Градусов сто пять на солнце[По Фаренгейту. Около 40 градусов по Цельсию.]. А ведь стоял ещё только май, не забудьте.

– Чем ты можешь объяснить её безразличие?

– Понятия не имею, – пожал плечами Джонни Кейпхарт. – Мне показалось, что ей абсолютно наплевать, увезу я её оттуда или нет.

– Как она выглядела? То есть – в чем она была одета… И – не показалось ли тебе, что она подверглась нападению?

– Нет. На ней было простенькое ситцевое платьице и сандалии, как будто она только что вышла из дома в садик. Даже без шляпки…

Джонни выбрался из автомобиля, подошел к ней и вежливо спросил:

– У вас неприятности, мисс?

Не лучший, конечно, способ обращения к девушке, которая стоит, повернувшись к тебе спиной и не обращает на тебя внимания, но ничего более достойного Джонни тогда в голову не пришло. Девушка, между прочим, вовсе не казалась хоть мало-мало встревоженной, испуганной, огорченной или хотя бы обеспокоенной. Услышав его вопрос, она обернулась, и вот тогда-то Джонни впервые увидел лицо Хелен Пиласки. У него осталось впечатление, что она прелестна, хотя писаной красавицей в общепринятом смысле этих слов он бы её все-таки не назвал. Джонни особо подчеркнул, что с каждой минутой его восприятие красоты Хелен обострялось. И ещё он отметил в ней какую-то необычайную отрешенность. Джонни, правда, употребил совсем другие слова, но смысл их сводился именно к этому. Хотя он вовсе не исключал, что Хелен выглядела просто безразличной.

Как бы то ни было, она обернулась, но ничего не ответила.

– Я с удовольствием подброшу вас до Сан-Вердо, – сказал Джонни.

– Сан-Вердо?

– Это город.

– Какой город?

– Сан-Вердо. До него отсюда девять миль, по этому шоссе. Разве вы не знаете?

– А почему я должна это знать?

Вот так, примерно, она отвечала – непоследовательно и уклончиво. Поначалу Джонни показалось даже, что она говорила с каким-то иностранным акцентом. Впрочем, это впечатление довольно быстро улетучилось. По её словам, кто-то подвозил её на автомобиле, но, увидев это необычайное место, она попросила водителя остановить машину и вылезла, чтобы полюбоваться.

– Вы хотели просто полюбоваться? – переспросил Джонни.

– Да.

– Но – почему? Что здесь такого интересного?

– Как я могу вам объяснить, если вы сами не понимаете?

– Вам приходилось встречать наркоманов, которые употребляют героин? – спросил меня Джонни.

– А что?

– Они постоянно «летают», в полной оторванности от жизни. Врачи называют это состояние глубокой эйфорией, при которой этим людям на все глубоко наплевать.

– Так она была наркоманкой?

– Нет, – медленно ответил Кейпхарт. – Нет, не была. Следов уколов на её руках я не заметил. На ней было платье с короткими рукавами и я сразу обратил внимание на её руки – она не была наркоманкой.

– Может, она принимала наркотик через рот?

– Героин через рот не принимают.

– А кокаин?

– Кокаин такого действия не оказывает. К тому же, она ведь сидит в камере, не забудьте. А я что-то не слышал, чтобы она просила у надзирательниц какое-нибудь зелье или жаловалась на самочувствие. Нет, сэр, она безусловно не наркоманка.

– К чему тогда все эти разговоры насчет героина?