Текст книги "Повести и рассказы (ЛП)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 57 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пока я дожидался счета, нервозность моя с каждой секундой росла, как на дрожжах. Прошло уже двадцать минут. Я вышел в вестибюль, но Лидии там не было. Я позвонил в ее номер; телефон молчал.

У меня бы язык не повернулся назвать «Скелтон» хоть мало-мальски шикарным. Он относился к числу третьеразрядных отелей, которые сводили концы с концами лишь благодаря тому, что резко снизили расценки за проживание и экономили на всем, на чем только можно сэкономить. Вестибюль еще сохранил дух былого лоска – мраморный пол, начищенную до блеска медную фурнитуру, дорогую мебель, – но сейчас, за полночь, в нем не было ни души, если не считать ночного портье, погрузившегося в газету. Когда я обратился к нему с вопросом, он почему-то рассердился. По моим подсчетам, восемь из десяти ночных портье – недоношенные, побитые молью субъекты, которые раздражаются даже от дуновения ветра.

– Я не слежу за дамским туалетом, – буркнул он. – Это не входит ни в мои привычки, ни в круг моих обязанностей.

Дверь в дамский туалет, а по соседству с ней – дверь в мужской, располагались прямо напротив его стойки.

– Как вам это удается? – изумился я.

– Если эта девушка там, – измученным голосом произнес он, – то она выйдет. Все они выходят. Не станет же она там ночевать. Есть там нечего. Спать тоже не на чем.

– Спасибо, вы мне очень помогли. А уборщица там есть?

– Здесь тебе не «Уолдорф-Астория», приятель.

– Я тебе не приятель, сука. Слушай, гаденыш, я человек мирный, но у меня просто руки чешутся схватить тебя за шиворот, обмакнуть в унитаз и вымыть твоей масляной рожей пол в этом сортире. Пожалуй, я так и сделаю.

– Ладно, не нервничай, – поспешно сказал изрядно струхнувший портье, уже без прежнего гонора. – Разве я виноват, что не заметил твою девчонку?

В этот миг раздвинулись двери одного из лифтов и портье воззвал к лифтеру:

– Слушай, Фрэнки, девчонка этого парня час назад зашла в уборную, а он боится, что мы ее прячем.

Лифтер осоловело посмотрел на меня, а потом спросил, как выглядела девчонка.

– Среднего роста, худенькая, каштановые волосы, синие, глубоко посаженные глаза, коротко подстриженные волосы, стройная фигура, довольно светлое платьице – по-моему, хлопчатобумажное…

– Угу, я ее видел.

– Куда она пропала?

– Она зашла в уборную, а потом вышла, но выглядела такой бледной, что я предложил ей выйти подышать свежим воздухом. Она сказал, что да, мол, так и поступит, и вышла на улицу. К ней сразу подскочили двое парней, взяли с двух сторон под локотки и затолкали в машину. И все. Она еще пыталась как-то дергаться. Но я не знаю, были это ее друзья или нет. Это же Нью-Йорк, приятель. Здесь все возможно.

– Разумеется. А ты – достойный гражданин, сукин сын! Бойскаут хренов!

Лифтер насупился и грозно надвинулся на меня. Со мной нетрудно почувствовать себя храбрым. Он потребовал объяснений.

– Или ты считаешь, что я должен был подраться с двумя бандюгами? Чего ради? Чтобы получить медаль «За доблесть» – посмертно?

– Ты – типичный продукт нашего вонючего мира, – горько сказал я. Твой лозунг: «Мое дело – сторона». Так вы все и передохнете в полном одиночестве и никто никому не придет на помощь. И поделом вам!

– Ты перепутал, сегодня не воскресенье, – ухмыльнулся он. – Хочешь читать проповедь – топай в церковь. Там таких святош ждут не дождутся.

Я не стал с ним препираться. Время, как песок, просачивалось сквозь пальцы. Протиснувшись через вращающуюся дверь, я пулей вылетел на улицу. В девяти случаях из десяти перед отелем стоит такси, но сейчас, ясное дело, стоянка пустовала. Я огляделся по сторонам – ни одной машины. Раз за разом светофор на перекрестке переключался на зеленый, выплескивая на Шестую авеню очередную волну автомобилей, но вал за валом накатывал, а все такси будто сквозь землю провалились. Я уже успел мысленно вознести молитву всем христианским, языческим и прочим богам, потом проклял их поочередно, но минуло, должно быть, целых пять минут, прежде чем к отелю подкатил первый таксомотор. Не помня себя, я вскочил на заднее сиденье, а убеленный сединами таксист повернул ко мне безмятежную, испещренную вековыми морщинами физиономию.

– Парк-авеню, шестьсот двадцать шесть! – проорал я. – За рекордное время плачу пятерку.

Сочувственно посмотрев на меня водянистыми глазами, преисполненными вековой мудрости, старик изрек:

– Сынок, жизнь у нас коротка, а вот в могилах своих мы лежим – ох, как долго.

– О Господи, еще один проповедник! Скорей, мистер – мою девушку, может быть, как раз в эту минуту убивают!

– Хорошо, хорошо, – проворчал старик. – Доедем в целости и сохранности. Куда, говорите, ехать-то?

– Парк-авеню, шестьсот двадцать шесть. Между Шестьдесят пятой и Шестьдесят шестой улицами.

– Хорошо. Теперь успокойся, сынок, и наслаждайся поездкой. Помчим, как ветер.

Вопить на него, брызгать слюной, топать ногами и объяснять, почему я так спешу, было бесполезно. Этот человек просто органически не умел куда-либо торопиться. Должно быть, во всем Нью-Йорке не набралось бы и дюжины таких черепах, но мне ничего не оставалось, как запастись терпением, мысленно проклиная чертова ползуна.

Я успел уже умереть сотней мучительных смертей, успел перебрать в голове все мыслимые неприятности, которые могли случиться с Лидией, когда мы наконец доехали. Расплачиваясь со стариком, я выслушал от него напутственную речь о том, что только умеренность и воздержание гарантируют мне долгую и счастливую жизнь.

– Поспешай, не торопясь, а транжирь пожаднее. Вот и весь секрет, сынок.

Я не успел выразить ему свою вечную признательность, так как уже несся к заветному входу. Перед подъездом стояли консьерж и лифтер, погруженные в философский диспут.

– Кто из вас босс? – спросил я.

– Я, – важно кивнул консьерж, плюгавенький коротышка лет шестидесяти пяти.

– Могу я с вами перекинуться парой слов? – спросил я, извлекая из кармана пятерку и показывая ему уголок с цифрой, обозначающей номинал. Прежде чем консьерж успел ответить, я ловко засунул пятерку ему в карман.

– Что ж, интервью ты оплатил, – пожал плечами коротышка, провожая меня в вестибюль.

Я предъявил ему служебное удостоверение и рассказал про Хомера Клаппа, своего закадычного друга, дружбана, как я клялся, до гробовой доски.

– Этим меня не проймешь, – поморщился коротышка. Его звали Майк Гэмси.

– Чем вас пронять, я не знаю, но знаю одно – мне срочно необходим запасной ключ от квартиры Сарбайнов.

– Чего!

– Вы меня слышали.

– Ты чего, опупел, приятель! Проваливай отсюда, пока цел! Исчезни с глаз долой! Сгинь! Или ты хочешь, чтобы я позвал полицию? Какой-то сраный частный сыщик требует от меня запасной ключ! Ну и наглец же ты!

Он зашагал было прочь, но я схватил его за рукав и удержал.

– Стой, Майк! – угрожающе прошипел я. – Я тебе кое-что расскажу. Вид у меня интеллигентный, верно? Скажи – ты когда-нибудь слышал про карате?

– Ты имеешь в виду эти японские тымневрежьки?

– Совершенно верно. Древнейшее японское боевое искусство. Искусство убивать. Смертоноснее пистолета. Служа в армии, я потратил на него одиннадцать лет. Шестнадцать человек умертвил голыми руками. Вот так – я показал, – ребром ладони по шее. Вот сейчас, Майк, я прижал к твоей груди правую руку. Теперь не вздумай шевельнуться. Одно неверное движение – и мой большой палец нажмет на потайной нервный узел. Смерть наступит мгновенно. Не искушай судьбу, Майк. Сейчас ты находишься на волосок от гибели. Знаешь, кстати, почему я убью тебя, не моргнув и глазом?

– Почему? – донесся еле слышный, насмерть перепуганный шепот.

– Потому что два головореза заперли в квартире Сарбайна мою девчонку и собираются отправить ее на тот свет. Так что я не вижу причин, почему ты должен выжить, а она – нет.

– Умоляю, мистер, пощадите…

– Ты видел их?

– Да! – пискнул он.

– Хорошо. Проводи меня к служебному лифту. Только тихо. Я буду тебя обнимать, как родного брата. Помни – одно подозрительное движение, и ты даже не успеешь вскрикнуть «мама!»

Я уже почти и сам уверился в собственном всемогуществе. Самое забавное, что карате я видел только однажды, по телевизору. Ни в армии, ни после нее я никого не убивал, в противном случае, наверное, мучился бы бессонницей до конца своих дней.

Однако консьерж мне поверил. Похоже, сработали мой грозный вид и дар убеждения. Ни слова не говоря, он провел меня через вестибюль, потом по узкому захламленному коридорчику, в служебное помещение, к лифтам.

– Мы поднимемся к Сарбайнам, – сказал я. – Веди себя тихо и не рыпайся. Будешь меня слушаться – я сохраню тебе жизнь. Возможно.

Консьерж запустил лифт и мы стали подниматься. Он проныл, что не хочет неприятностей.

– Я тебя прекрасно понимаю. Это в нашем мире как эпидемия. Никто не хочет неприятностей. Ты все усвоил?

– Я все сделаю, мистер.

– Заруби себе на носу, старый хрен, что тебе уже грозят неприятности. Самые крупные неприятности в твоей поганой жизни. Если, не дай Бог, с девушкой что-то случилось, тебе крышка.

– Но откуда я мог знать…

– Заткнись! – бешено шепнул я. Мы уже поднялись. – Теперь тихо открывай дверь. Вот так. А сейчас – отпирай квартиру… Тихонько…

Майк погромыхал увесистой связкой, отбирая нужный ключ. Мы находились на крохотной служебной площадке, на которую выходил запасной лифт, а вверх и вниз тянулись ступеньки пожарной лестницы. Дверь, которую отомкнул консьерж, вела в кладовую Сарбайнов, и я даже не представлял, что буду делать, когда окажусь там. Впрочем, времени на размышление у меня уже не осталось.

– Подожди здесь, – шепнул я Майку. А что, скажите, мне еще оставалось делать? Не оглушать же его. У меня не было никакого желания начинать избивать стариков, даже если бы я и умел это делать. Вместо этого я на цыпочках прокрался в кладовую и прикрыл за собой дверь. Потом прислушался. В коридоре и в холле горел свет, а из гостиной доносились голоса.

Сарбайн: «Все из-за того, что ты безмозглый дуралей! Ты все испортил!»

Незнакомый Безмозглый дуралей: «Нам пришлось спуститься за ними в подземку. Он сам попался в ловушку, а мы просто…»

Сарбайн: «В ловушку! Кто из вас оказался в ловушке? Оскар погиб, а этот вонючий страховой агентишка – до сих пор жив!»

Незнакомый голос заныл и захныкал, а Сарбайн вдруг заорал:

– Ты – паршивый осел, вот кто! Отвечай – почему ты приволок сюда девчонку, а не частного сыщика? Что мы, сутенеры, что ли? Или ты решил открыть свой публичный дом? И для начала выбрал эту тощую безгрудую девку, которую и ущипнуть-то не за что! Кому она нужна? Мне такую и даром не надо. Куда проще было бы свернуть ей шею и вышвырнуть на свалку. Но, какого хрена ты ее сюда приволок? А?

– Мы думали…

– Вы не думали – кретины не умеют думать. Ты бы сдох на месте от перенапряжения. Но, если бы вдруг подумал, то понял бы своей дурьей башкой, что парень для нас теперь куда важнее, чем девка. Убил бы этого страхового гаденыша, собственными руками бы задушил, как шелудивого пса…

Я потихонечку выбрался из кладовой и поэтому пропустил мимо ушей самые сочные описания своей персоны. Нажав плечом на дверь в комнату Лидии, я осторожно приоткрыл ее и ужом проскользнул внутрь. На столе в изголовье кровати стояла зажженная настольная лампа. На кровати, связанная по рукам и ногам, с заклеенным лейкопластырем ртом лежала Лидия.

Я одним рывком сорвал пластырь и примерно с минуту провозился, развязывая бельевую веревку, которая спутывала руки и ноги девушки. Лидия присела с некоторым трудом; платье ее было разорвано, а на руке багровела длинная царапина; в остальном, похоже, девушка была в полном порядке, если не считать не слишком ласковых слов, которыми она сыпала по адресу Сарбайна.

– Вот подонок! Ну, погоди у меня…

Я жестом остановил ее и даже нашел в себе мужество улыбнуться, представив, как бы она отреагировала, услышав, какими нелестными эпитетами, в свою очередь, только что наградил ее Сарбайн. Впрочем, я ни на секунду не забывал, где мы находимся, и что нам надо срочно уносить ноги. О чем я ей незамедлительно и поведал.

– Только не в этом платье, – отрезала Лидия.

– Что?

– Я прекрасно понимаю, Харви, что ты в очередной раз спас мне жизнь, но в таком платье я – ни шагу.

– Клянусь, Лидия, – прошипел я. – Если ты сию секунду не пойдешь со мной, то я тебя задушу собственными руками.

Похоже, увидев выражение моего лица, Лидия мне поверила. Во всяком случае, беспрекословно выскользнула в коридор, даже не попытавшись прихватить пальто или свитер. Из гостиной доносился голос Сарбайна:

– Убить ее? Что это нам даст? Главное – этот парень. Схватите его, и тогда уже решим, что с ними делать. Они нужны мне оба. Поняли?

В этот миг пустоголовая и тощая безгрудая девка по имени Лидия, которую и ущипнуть то не за что, вдруг решила показать мне язык и дернуть меня за нос. Я схватил ее за руку, протащил через кладовую, выволок на лестничную клетку, но в следующее мгновение все испортил, хлопнув дверью. Лифта уже и след простыл. Плюгавый Майк, до смерти запуганный убийцей-каратистом, все-таки решил смыться, и, должно быть, как раз сейчас названивал Сарбайну.

Не выпуская руки Лидии, я припустил вниз по ступенькам, перепрыгивая сразу через две, а то и через три.

– Харви, что ты делаешь? – крикнула Лидия, которая, споткнувшись, едва не сломала себе шею.

– Устанавливаю рекорд профессиональной трусости, – ответил я. – А ты постарайся от меня не отстать. Хотя бы потому, что я люблю тебя.

Я по-прежнему волочил ее вниз по ступенькам, но уже чуть осторожнее.

– Харви, пожалуйста…

– Господи, глупая девчонка, я же и вправду насмерть напуган. Неужели ты еще не поняла, как мы влипли?

– Если я глупая, то почему ты меня любишь?

– Помолчи, пожалуйста.

Мы преодолели, должно быть, этажа четыре, когда наверху хлопнула дверь. В следующий миг мимо нас прогромыхал лифт, который вызвали наверх.

– Осталось восемь этажей! – выкрикнул я.

– Харви, а ты, кажется, не столь уж умен, – задыхаясь, проговорила Лидия. – Будь у тебя голова на плечах, ты бежал бы вверх, а не вниз.

Лифт уже спускался. Он остановился как раз на нашем этаже, но мы успели проскочить прямо перед открывающимися дверями. К тому времени, как они совсем открылись, мы уже были на следующем этаже. Кто нас охранял, я даже не представляю. Мы были измучены, Лидия еще не оправилась от трех коктейлей, но мы каким-то чудом скатились на первый этаж, ни разу не оступившись, не упав и не пересчитав носом ступеньки, хотя это должно было неминуемо случиться. По дороге я думал лишь о том, что должен овладеть карате, а затем вернуться и переломать все кости одному консьержу.

Со спустившимся вслед за нами лифтом мы разминулись буквально на какой-то волосок. Едва мы выскочили в вестибюль из служебного хода, как двери лифта распахнулись и из него высыпали Сарбайн, его головорез и тщедушный консьерж. Не чуя под собой ног, мы с Лидией рванули к дверям, в которых чуть не столкнулись с двумя пожилыми парами, только что приехавшими на такси. Не успев ни поблагодарить, ни благословить их, я выволок Лидию на улицу и едва не оглушил диким воплем уже трогающегося с места таксиста.

Такси остановилось. Я распахнул дверцу, затолкал внутрь Лидию, сам козлом скакнул следом и захлопнул дверцу.

– Куда прикажете? – невозмутимо спросил таксист.

– Вперед! – выкрикнул я. – И – побыстрее.

Машина заурчала, рванулась вперед и как раз в эту секунду на улицу выскочили Сарбайн со своим сподручным. Обернувшись, Лидия задумчиво произнесла:

– Дядя Марк со своим преданным помощником, Кровавым Сэмом. Телами мы врозь, но душой вместе. Посмотри, Харви, у меня не осталось красного пятна от пластыря?

Я свирепо мотнул головой.

– Слушай, приятель, ты не забудешь сказать, куда мы едем? поинтересовался таксист.

По сравнению со мной, все еще дрожавшим, как осиновый лист, и мокрым, как мышь, Лидия казалась совершенно спокойной. Что ж, как-никак, мне уже было тридцать пять, и я только что кубарем свалился с двенадцатого этажа. Все мои попытки объяснить водителю, чего именно я от него хочу, воспринимались, должно быть, как мычание подвыпившей коровы. Тем более, что я отвернулся от него в другую сторону, высматривая Сарбайна. Нас задержал красный сигнал светофора, но Сарбайн со своим прихвостнем так и стояли в прежней позе, провожая нас взглядами и даже не пытаясь прыгнуть в машину и пуститься в погоню.

Наконец, я исхитрился и объяснил водителю, что мы хотим попасть в Центральный парк, но сначала пару раз прокатиться вокруг. В ответ на мою просьбу таксист обернулся и смерил меня подозрительным взглядом, после чего, убедившись, что я не сбежал из сумасшедшего дома (так, во всяком случае, я себе польстил), последовал в нужном направлении.

Тем временем Лидия безуспешно пыталась заколоть зияющую в платье прореху булавкой.

– Помоги же мне, Харви, – попросила она.

Я попытался, но руки мои так дрожали, что Лидия покачала головой и улыбнулась.

– Бедный Харви, – сказала она. – Ты ведь и в самом деле трусишка. У тебя хоть деньги-то есть, чтобы за такси расплатиться? Я оставила там свои пальто и сумочку… Постой-ка, а, может, я забыла сумочку на столе в баре?

У меня нашлось одиннадцать долларов.

– Я бы не назвал свое поведение трусостью, – с достоинством произнес я, чуть-чуть отдышавшись. – Просто у меня есть нормально развитое чувство самосохранения.

– Бедный Харви, – снова вздохнула Лидия. – А ведь ты и вправду в очередной раз спас мне жизнь.

– Во второй. И перестань называть меня бедным Харви! Что, вообще, ты себе позволяешь? Позволяешь каким-то подонкам силой засунуть тебя в такси. Ты хоть визжать-то пыталась? Лягаться? Кусаться?

– А тебе приходилось кусаться, Харви?

– Вообще-то, по натуре я достаточно кусачий, – криво усмехнулся я. Но речь сейчас о тебе.

– Я не хочу с тобой ссориться, – миролюбиво сказала Лидия. – Честное слово. Скажи мне по правде – ты хоть раз дрался с кем-нибудь? Врезал кому-нибудь по морде?

– Чем? Я вешу всего сто сорок два фунта.

– Ну и что?

– Как бы то ни было, мы с тобой спаслись.

– Да, ты прав. Чего-то я устала, Харви. Мы вернемся в этот отель?

– Нет.

– Куда же нам деться?

– Не знаю.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Ведь не может это продолжаться до бесконечности?

– Что именно?

– Езда на машине. Сколько можно колесить на такси? Слушай, Харви, сколько мы уже с тобой знакомы?

Я призадумался, потом сказал, что около четырнадцати часов плюс-минус полчаса.

– Четырнадцать часов?

– Да, примерно.

– Ты хочешь сказать, что прежде я тебя не знала? И никогда даже в глаза не видела? Неужели это правда?

– Да, Лидия.

Она закрыла глаза, а такси тем временем свернуло к Центральному парку и водитель спросил:

– Слушай, приятель, ты уверен, что хочешь покататься вокруг парка?

– У меня в кармане есть одиннадцать долларов. Этого вполне хватит, чтобы немного прокатиться. У нас выдался тяжелый день и мы устали, как собаки, так что не рыпайся, а покатай нас.

– Не обижайся, приятель, просто уже два часа ночи, а в такси люди ездят, а не развлекаются.

– Займись-ка лучше своим делом, приятель! – рявкнул я. – И отвяжись от нас!

Таксист обиженно хрюкнул и засвистел себе под нос. Лидия мечтательно прошептала:

– Ты так славно разговариваешь, Харви. Круто, как в гангстерских романах. Неужели это правда, что мы только-только познакомились? Может, ты ошибся, и обсчитался на пару дней?

– Нет, это исключено.

– Мы ведь с тобой, по большому счету, не ссоримся, да? Я хочу сказать – мы можем ужиться. Просто я не люблю недомолвки и всегда называю вещи своими именами, а тебя это раздражает, да?

– Нет. Никогда.

– О чем мы говорили, Харви?

Ее голова обмякла на моем плече и в следующую секунду Лидия уснула.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В районе Сороковых улиц расположен круглосуточный пункт проката автомобилей Херца. Я попросил таксиста высадить нас там. Он выглядел разочарованным – ему так и не удалось объехать вокруг Центрального парка, наблюдая за любовными утехами на заднем сиденье. А все из-за того, что моя подружка в порванном платье и с расцарапанной рукой все это время проспала на моем плече. Я с трудом растолкал ее, когда мы остановились напротив конторы Херца.

– Я спать хочу, Харви, – проскулила Лидия. – Почему ты не даешь мне поспать?

– Пожалуйста, зайка, спи, но только не в такси. – Я завел ее в контору и усадил на стул. – Если хочешь, можешь пока поспать здесь, но только в том случае, если на тебя опять набросятся эти перезрелые орангутаны – ори во все горло.

– Спасибо, Харви, – еле слышно прошелестела Лидия, и мгновенно отрубилась.

Я уговорил сидевшую за столом девушку разменять мне два доллара, а потом уединился в телефонной будке и позвонил своей тетке, Эвелине Боудин, одинокой вдовушке, проживающей в Нью-Хоупе, штат Пенсильвания. Поступок, конечно, жестокий – не всякий обрадуется, когда его будят в два часа ночи, – но мной руководило отчаяние, да и перетрусил я, откровенно говоря, изрядно.

Она ответила со второго звонка, сухим, чуть дребезжащим голосом человека, бесцеремонно выдернутого из самого сладкого сна. Когда я представился, тетка вздохнула:

– Господи, Харви, который час?

– Около двух, тетушка. Поверьте, мне очень стыдно вас будить, но у меня жуткие неприятности. Я попал в беду.

– Говори громче, Харви, – попросила тетя Эвелина. – Я еще не совсем проснулась. О какой беде ты говоришь?

– Я сказал, что попал в беду.

– А, ну разумеется. Чего от тебя еще ждать. Надеюсь, ты разбудил меня не для того, чтобы сказать об этом?

– Тетушка, я прошу вас, выслушайте меня внимательно.

– Я слушаю, Харви.

– Тут со мной одна девушка…

– Ну, ясное дело. Это та самая, которую ты собираешься привезти ко мне на ужин? Тогда почему ты не можешь потерпеть до утра?

– Если так будет продолжаться, то я еще не уверен, останусь ли к утру в живых. Послушайте, тетя. Я хочу приехать к вам прямо сейчас. Немедленно. Я звоню из Нью-Йорка и хочу сейчас сесть в машину и приехать к вам. Вместе с девушкой. Вы меня слышите?

– Как? Посреди ночи?

– Тетя Эвелина, я обещаю, что потом все объясню. Мне нужно только где-то затаиться на эту ночь. Оставьте дверь незапертой, а мы потихонечку войдем…

– Харви, вы с этой девушкой… То есть, ты хочешь, чтобы вы…

– Нет, тетушка, мы с ней не спим. Она еще просто ребенок, который оказался в беде.

– В какой беде?

– Не в той, о какой вы думаете, – заверил я. – Просто за ней гонятся люди, которые угрожают ее убить.

– Что за чушь, Харви? В жизни не слышала подобной ерунды.

– Тетушка, – взмолился я. – Я вам все завтра объясню.

– Завтра уже настало.

– Значит – сегодня. Вы сможете отпереть дверь? Можно, я положу ее в комнате Хиллери, а сам переночую в гостевой спальне?

– Конечно можно, Харви, хотя приличные люди не договариваются о ночлеге в такой поздний час. Я оставлю дверь открытой и постелю вам. Надеюсь, вы останетесь на ужин? Я уже все приготовила.

– Непременно.

– Она… хорошая девушка?

– Ничего. Худовата, разве что.

– Я не это имела в виду. Она из приличной семьи?

– Сами увидите. Только, пожалуйста, не будите нас. Мы уже просто с ног валимся.

– Хорошо, Харви. Только впредь постарайся, пожалуйста, звонить в нормальные часы.

Что ж, теперь, по крайней мере, я нашел место, где Лидия окажется в безопасности. Хоть на время обретет нормальный дом и будет окружена нормальными людьми. Взамен я постараюсь звонить тете Эвелине в нормальные часы.

Десять минут спустя я уже получил напрокат машину, воспользовавшись своей кредитной карточкой. Самым сложным оказалось растолкать Лидию. Она, казалось, впала в летаргический сон. Лишь на мгновение открыла глаза и пробубнила:

– Езжай без меня, Харви. А я тут чуть-чуть посплю.

– Без тебя я не сдвинусь с места.

– Ты хочешь, чтобы я завизжала?

– Визжи, вопи, ори, но ты едешь со мной.

– Куда, Харви?

– В Пенсильванию, к моей тете Эвелине.

– А-аа.

Лидия уже спала беспробудным сном. Наконец, я не выдержал и, сграбастав ее в охапку, отнес к машине и вывалил на заднее сиденье. Менеджер и дежурный поинтересовались, все ли с девушкой в порядке.

– В умственном плане – нет. А в физическом – она просто слишком устала.

– Иди к черту, – прошептала Лидия.

Я уселся за руль и мы покатили. Улицы уже совсем опустели и к туннелю Линкольна мы проехали через вымерший город. Когда туннель остался позади, я впервые за последнее время успокоился. Как ни крути, но хотя бы ближайшие несколько часов мы с Лидией проведем в безопасности. Вы, конечно, скажете, что у страха глаза велики – в огромном Нью-Йорке ничего не стоит потеряться, а Америка еще больше, – но это значит, что за вами никогда не гнались. Человек – по природе сам охотник, он привык гоняться за дичью, и немудрено поэтому, что, оказываясь в непривычной роли жертвы, он полностью утрачивает самообладание.

Ночное шоссе казалось совсем пустынным. Низкие холмы были залиты серебристым лунным светом. За серо-стальной полоской реки Делавэр возвышалась кряжистая горная гряда. Еще четыре мили, и наша машина выкатила на подъездную аллею, ведущую к дому тети Эвелины. Тетушка предусмотрительно спустила собак, которые молча, не лая, подбежали ко мне и, узнав, дружно завиляли хвостами и облизали. Два глупых и добрейших сеттера, у которых, правда, хватило бы здравого смысла, чтобы облаять незнакомца.

Свернувшаяся на сиденье калачиком Лидия долго отбрыкивалась, требуя, чтобы ее оставили в покое, но я не уступал.

– Футах в двадцати от нас, – тихо, но твердо сказал я, – находится огромный каменный особняк, битком набитый мягкими кроватями и теплыми одеялами. Насколько я знаю, убийцы обходят этот дом стороной.

– Мне наплевать, – проныла Лидия. – Пусть убивают.

– Нет, убить тебя я никому не позволю. Я уложу тебя в постель. Только дойти до нее ты должна сама – я слишком устал, чтобы таскать тебя на руках.

Это она поняла. Лидия, пошатываясь, выбралась на свежий воздух, и тут же начала причитать, как она устала, замерзла и хочет спать. Я снял пиджак, набросил ей на плечи и проводил Лидию в дом. Дверь была не заперта и мы тихонько вошли в прихожую, в которой горел заботливо оставленный тетей Эвелиной свет. К дверной ручке гостевой спальни была пришпилена записка.

Мы прочитали, где лежат запасные одеяла и пижама, а Лидию тетка проинструктировала, что, в случае надобности, та может воспользоваться ночными рубашками Хиллери.

– Кто это – Хиллери? – спросила Лидия.

Я пояснил, что речь идет об умершей дочери тетки Эвелины. Лидия выслушала меня вполуха – она засыпала на ходу. Я отвел ее в спальню Хиллери, уложил на кровать, снял с нее туфли и укрыл девушку одеялом.

В гостевой спальне я разделся, облачился в пижаму, закурил сигарету и присел подумать. Ужасно нелепая смерть. Мне пришла на ум моя покойная матушка, погибшая в автомобильной катастрофе вместе с моим братом и кузиной – Хиллери. Вскоре после случившегося мой отец, так и не найдя в себе сил пережить эту трагедию, пустил себе пулю в висок. Да, каким-то непостижимо-трагическим образом его смерть породнила меня с Лидией. Правда, в какой степени – я не знал. Как не знал и того, хочу ли и в самом деле жениться на худенькой, едва оперившейся девочке, которую знал менее двадцати четырех часов.

Внезапно на меня нахлынула дикая усталость. Загасив сигарету, я выключил свет и мгновенно уснул.

* * *

Проснулся я, когда из открытого окна прямо в глаза мне брызнуло яркое полуденное солнце.

Я приоткрыл глаза и тут же зажмурился. На секунду я провалился в небытие, словно был за тысячу миль и за тысячу лет от Сарбайна, его убийц и грозящей нам опасности. Затем, кинув взгляд за окно, я увидел молодое деревце с первыми распускающимися почками, а за ним – поля, обсаженные кустами, и, в отдалении – лес. На вершине далекого холма высился еще один каменный особняк, напоминавший дом моей тетушки.

Я кинул взгляд на часы и обомлел – половина первого.

Я принял ванну и побрился. В гостевой спальне у тети Эвелины всегда была припасена бритва со свежим лезвием. Судя по всему, тетя заходила, пока я спал. Во всяком случае, на месте моего перепачканного серого костюма висели коричневые брюки, чистая белая рубашка и зеленый вельветовый пиджак. Хотя со дня смерти моего дяди прошло уже больше пяти лет, тетушка сохранила всю его одежду. И брюки и рубашка пришлись мне как раз впору. Я прошлепал через холл в комнату Хиллери, но Лидии в ней уже не было, а постель кто-то прибрал.

Внизу, в залитой веселыми солнечными лучами гостиной, миссис Сокол, горничная моей тети, сказала, что тетушка поехала в Нью-Хоуп, а симпатичная девушка гуляет в саду. И еще добавила, что ждала, пока я проснусь, чтобы накормить нас завтраком.

– Очень милая девушка, – с улыбкой сказала она.

Внезапно я почувствовал, что голоден, как волк, и сказал миссис Сокол, что поищу Лидию, а она может пока пожарить яичницу или сварганить что-нибудь по своему усмотрению.

– Яичницу с беконом, Харви?

– С чем угодно – я все уплету.

За садом позади особняка, где резко обрывался зеленый косогор, раскинулось небольшое озерко, на берегу которого я увидел Лидию. Сидя на корточках, она наблюдала, как белая гусыня учит технике плавания и ныряния свой пушистый молодняк. В серой юбке, белоснежном свитере и белых кроссовках, которые без сомнения дала ей тетушка Эвелина, Лидия выглядела лет на пять моложе своих двадцати трех. Отдохнувшая, со свеженькой мордашкой и темными волосами, развевающимися на ветру, она напоминала мне сказочную нимфу. Она не услышала, как я подкрался, и лишь в последнюю секунду подскочила, как ужаленная, и обернулась. В следующий миг она радостно улыбнулась и обняла меня, но почти сразу разжала руки и попятилась.

– Я все время забываю, что не нравлюсь тебе, и что мы еще почти не знакомы, – сказала она.

– Да, это верно, – вздохнул я. – Ты ведь совсем еще ребенок и не должна сближаться с такими пожилыми и прожженными мужчинами.

– Беда в том, Харви, – сказала Лидия, – что ты ведь вовсе не шутишь. Ты – жуткий зануда. Как спал-то хоть? Выспался?

– Спал, как бревно, – усмехнулся я, взял ее за руку и повел к дому. Пойдем, я умираю от голода…

– Я познакомилась с твоей тетей, когда она уезжала. Она – самая милая женщина, которую я когда-либо видела. И такая обаятельная!

– Она была звездой немого кинематографа.

– Врешь!

– Ей-богу. В допотопные времена. Ты, должно быть, даже не представляешь, как можно дожить до таких лет?

– У тебя, по-моему, никак не идет из головы, что я моложе тебя на двенадцать лет, – укоризненно произнесла Лидия.

– Не могу сказать, что ты совсем не права, – кивнул я.

* * *

Позавтракали мы в столовой. На завтрак миссис Сокол подала яичницу с колбасой и беконом, свежие булочки и апельсиновый сок. Я заглотал яичницу из трех яиц и четыре здоровенных ломтя бекона. Лидия съела яичницу, шесть ломтей бекона, два куска колбасы и четыре булочки. Мне хватило одной булочки.