Текст книги "Вице-президент Бэрр"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

– Но сначала нам нужна война с Испанией.

Уилкинсон выпятил перетянутый портупеей живот…

– Скажите только слово, и я перейду реку Сабин. Я заставлю Испанию драться! Я даже Джефферсона заставлю драться. Это так же точно, как то, что завтра солнце взойдет с востока! – Затем Джейми дал мне письма к разным новоорлеанским магнатам и проводил меня до борта собственной баржи, по-королевски роскошной, сверкающей яркими красками, с командой из десяти матросов.

Я чувствовал себя прямо-таки императором Мексики, когда вплыл в Новый Орлеан, переполошив бездельников на пристани, которые сроду не видели столь экзотической ладьи.

Я не ожидал, что Новый Орлеан сулит столько радостей. Но будь жизнь снисходительней ко мне, не толкай она меня на великие свершения и в вечные водовороты, я бы тогда блаженно поселился там без долгих раздумий и провел остаток дней в комфортабельном доме с галереей на Вье Карре в окружении привлекательнейших женщин Америки и креолов, которые сразу покорили меня и которым, думаю, я тоже понравился. Ведь я, один из немногих американцев, говорил по-французски так, что меня понимали.

Я остановился в доме Эдварда Ливингстона, бывшего мэра, бежавшего из Нью-Йорка, где его обвинили в том, что кто-то из его подчиненных не по назначению использовал какие-то фонды. Подобно многим жителям восточных штатов, вступив в полосу невезения, он отправился на Запад и недурно там устроился. За две недели до моего приезда он женился на красивой и богатой креолке девятнадцати лет от роду. Он собирался стать сенатором от Луизианы. В настоящее время он всеми уважаемый посол во Франции.

– Я хотел спросить вас, скучаете ли вы по Нью-Йорку. А теперь нет нужды задавать этот вопрос. – Мы сидели в саду, и запахи тропических растений смешивались с ароматом жарящегося кофе, столь характерным для Нового Орлеана. В полотняном костюме Красавчик Нед больше походил на преуспевающего плантатора, чем на преследуемого мэра Нью-Йорка, которого я знал когда-то. Он лишь сердился на Джефферсона и на самоуправство, чинимое в Луизиане ее правителем Клерборном, не злонамеренным, но совершенно бездарным ставленником виргинской клики.

– Значит, вы сделали ошибку, когда голосовали за Джефферсона? – Я поддразнивал Красавчика Неда, который когда-то по собственному почину предлагал мне свой голос. Он был членом палаты представителей от республиканской партии, когда мы с Джефферсоном оспаривали президентское кресло.

Ливингстон покраснел.

– Я проявил слабость, полковник. А теперь у нас слабый президент, и мы потеряем Луизиану. Половина населения здесь мечтает о возвращении испанцев. Другая половина – о возвращении французов.

– И никто не хочет независимости?

– Здесь все время говорят об отделении; некоторые на Западе – особенно в Кентукки – ничем не лучше наших федералистов. А креолы вообще ненавидят американцев, и за это их нельзя винить. Они никогда не изъявляли желания стать колонией Соединенных Штатов.

До Ливингстона уже дошли слухи о том, что я замышляю, и он был готов помочь.

– Вы поймете, ключ к Мексике – католическая церковь. Недавно испанцы стали облагать налогом церковную собственность. И вот каждый священник в Мексике жаждет независимости. А святые отцы всегда добиваются, чего хотят! – Потом он устроил мне встречу с католическим епископом Нового Орлеана. Епископу так понравился мой план, что он сделал моими агентами трех иезуитских монахов. Меня принимала даже настоятельница ордена урсулинок; в монастырском саду за вином и сладостями я познакомился с монашенками (две были весьма симпатичные) и получил уверения в полной и искренней поддержке ордена.

И хотя я не замышлял отделять западные штаты от Союза, я заручился поддержкой таких политических деятелей, как сенаторы Браун и Адэр и генерал Джейми Уилкинсон, в свое время замешанный в «испанском заговоре». Но все это было раньше. Летом 1805 года никто и нигде в Соединенных Штатах, если не считать Новой Англии, не боролся за отделение. Я считал, и продолжаю считать, что различные части страны со временем пойдут своим путем, но уже без моей помощи. Я предпочитаю, чтобы будущий развал Соединенных Штатов отнесли за счет человека, который более других отстаивал суверенность каждого штата и право воссоединяться и отделяться как заблагорассудится, – Томаса Джефферсона.

В то лето я проехал от Нового Орлеана до Натчеза и Нашвилла (где второй раз встретился с Джексоном); от Нашвилла до Лексингтона и Франкфорта; от Франкфорта до Луисвилла и Сент-Луиса – столицы территории Луизиана, где безраздельно властвовал на своем посту губернатора мой соратник Уилкинсон.

Я прибыл в столицу Джейми 12 сентября. Голова у меня разбухла от парадов и речей, пиршеств и громогласных клятв сбросить донов в море. Да, Аарон Бэрр был в то триумфальное лето всесильным завоевателем – правда, лишь пыльных кладовок, бакалейных лавок да тенистых веранд просторных особняков, гордо выпячивающих фасады на полноводную Миссисипи. Запад я покорил. Так почему бы и не Мексику?

– Мы каждый день вербуем солдат! – Уилкинсон, как всегда, был полон энергии. Он сообщил мне имена армейских офицеров, которые к нам примкнут, и других, которые могут к нам примкнуть. Я предупреждал его, чтобы он не очень-то раскрывался, но он был слишком открытый по натуре. Так я думал в то время, во всяком случае. Он любил поносить Джефферсона на людях, я же старался никогда этого не делать. К сожалению, Уилкинсон был не только прирожденным негодяем, но и настоящим федералистом. «Джефферсон разделит всю собственность. Увидите». Он твердил это регулярно после второй бутылки кларета. «Он отнимет наши деньги. Он всех уравняет, если, – при этом он таращил красные глаза и театрально понижал голос, – мы не схватим тирана за руки!»

Уилкинсон слишком открыто мечтал об отделении Запада от Востока. Я предупреждал его, что это может кое-кого навести на ложные мысли о наших намерениях, но он и слушать не хотел.

– Мой друг, вождь, Roi.

– По-испански – Rey.

– Неважно!

Он так долго был связан с Испанией, однако не снизошел до того, чтобы выучить хоть слово из своего второго родного языка.

– Надо, чтобы доны пребывали в благодушном настроении. Тут залог успеха. Они не дураки. Они знают, что мы что-то замышляем. И пусть они думают, что мы возрождаем старый «испанский заговор». Предоставьте все мне. Уж я все устрою.

И устроил! До самого конца дон Карлос считал, что у нас нет видов на Мексику. Увы, заманивая в западню испанского посланника, мы угодили – верней, угодил я, а подтолкнул меня Джейми – в ловушку Джефферсона. Поползли слухи, что я замешан в плане расчленения Союза, и, наслушавшись речей Уилкинсона о тиране Джефферсоне, полных намеков и инсинуаций, всякий мог поверить, что слухи эти верны.

В августе филадельфийская газета «Юнайтед Стейтс» громогласно вопрошала (вопрос – удобный журналистский способ клеветы, не влекущий риска судебного преследования), не собирается ли полковник Бэрр созвать совещание штатов, расположенных по берегам рек Миссисипи и Огайо, чтобы провозгласить их независимость? Редактор газеты также «интересовался», сколько мне понадобится времени, чтобы захватить Новый Орлеан и использовать его как базу покорения Мексики. Первый «вопрос» был как раз на руку правительству, коль скоро убеждал всех относительно моих планов. Второй – почти правомерен.

Из Сент-Луиса я отправился на восток в Винсен и там остановился у губернатора территории Индиана. Уильям Генри Харрисон, виргинец с лошадиным лицом, был в ту пору щуплым молодым человеком лет тридцати с небольшим. Я передал ему письмо Уилкинсона; он его прочитал довольно медленно и столь же медленно сказал:

– Он пишет, полковник, что судьба Союза зависит от того, выберут ли вас в конгресс от Индианы.

– Генерал Уилкинсон никогда не преувеличивает. Я уверен, что он прав. Но, к счастью для вашей территории, судьба призывает меня в другие места.

На этом дело и кончилось.

Харрисон – милый человек, но его раннее восхождение для меня такая же загадка, как для него, должно быть, его падение. Сейчас, мне рассказывали, он секретарь суда по гражданским искам в Цинциннати, а ведь он прошел путь от губернатора Индианы до сената Соединенных Штатов. Он победил индейцев в небольшой стычке, а пресса раздула ее до размеров крупной битвы, чуть не равной сражению у Монмусского суда. Но видно, в Америке иначе и быть не может. Несмотря на всех наших героических генералов, полковников и истребителей индейцев, американцев почти всегда побивают, будь то англичане, те же индейцы или даже испанцы. Начиная с 1775 года мы одержали всего три настоящие победы: Гейтс победил при Саратоге, Ли – при Чарльстоне и Джексон – при Новом Орлеане (сражение произошло уже после того, как мы проиграли войну англичанам). Но столь велико национальное чванство, что любой американец, слыхавший хоть раз свист пули, – уже национальный герой, даже если он со всех ног убегал от врага.

Тогда в Винсенсе Харрисон не мог говорить ни о чем, кроме индейцев.

– Я пишу мистеру Джефферсону чуть не ежедневно и предупреждаю его об этих племенах, но, кроме расплывчатых теорий, я ничего от него не получаю.

– Мой муж столь же предан мистеру Джефферсону, как и его покойный отец. – Миссис Харрисон была осторожна.

– Да-да. – Генерал Харрисон налил нам еще сидра (он не пьет, не курит и даже не нюхает табак, а дюжина детей, которых родила ему его жена, свидетельствует о его моральных устоях). – Мистер Джефферсон советует мне осудить деньгами индейцев под залог их земель. Заплатить вовремя они не смогут, он говорит, что так всегда бывает, и я оккупирую их территории. Но в этой затее есть слабое место. У нас нет денег, и потому мы не можем дать им ссуду. Эх, полковник, вот мы с вами так уютно сидим у камина (я дрожал от холода в продуваемом сквозняком домишке), а племена замышляют нас уничтожить. Здесь будет такая война, какой мир еще не видел. А все почему? – Единственный раз за все время моего визита он высказал нечто похожее на убежденность или тревогу. – Да потому, сэр, что бессовестные люди продают им алкоголь! Сэр, я вешал бы любого белого, который продаст индейцам хоть чайную ложку виски.

– Но нам не разрешено никого вешать. – Миссис Харрисон опечалилась.

Поддержки я не получил. Харрисон даже не слишком твердо знал, где находится Мексика. И к тому же он не любил Эндрю Джексона, а у меня было правило судить о людях по их отношению к Эндрю Джексону. Тот, кто не ценит открытого и горячего человека, – враг всему, что есть лучшего в нашем народе, клянусь всевышним!

Я вернулся в Вашингтон в ноябре и тут же отправился к Мерри. Он мне сказал:

– Вас предали, полковник. – И показал мне номер филадельфийской газеты.

Я попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

– Любое дело всегда порождает тысячу небылиц, но на тысячу небылиц в среднем приходится одна правдивая история.

Тут Мерри признался мне:

– Я не получил никаких указаний из Лондона. Не понимаю почему.

– А что с полковником Уильямсоном?

– Он все еще в Лондоне.

– Иначе говоря, все ни с места с прошлого лета?

– Боюсь, что так.

Я был разочарован. Мне была необходима английская военная помощь. И английские деньги (нью-йоркские авантюристы оказались не такими уж щедрыми). А раз британского золота не заполучить, не прикинувшись, будто служишь английским интересам, мне пришлось снова расшевелить Мерри. Я сказал ему то, что он хотел услышать: что Запад жаждет отделения от Востока. Что же до жителей Луизианы, они «терпеть не могут правительства» (чистая правда) «и будут драться, если это необходимо для отделения». (Может, и это правда?)

– Они хотят, чтобы я был их вождем. – (Опять правда.) – И учредить республику под протекторатом Англии. – (И это могло оказаться правдой. В то время новоорлеанцы очень хотели избавиться от провинциальных американских варваров. Если бы Англия им помогла, они стали бы англичанами.) – А не то они обратятся к Парижу.

Я произвел должное впечатление.

– Правительство его величества весьма серьезно отнесется к делу, если оно примет такой оборот.

Пока вполне достаточно. Я вдохновил его снова написать в Лондон. Отныне все зависело от отклика премьер-министра Питта.

На другой день после моего прибытия в Вашингтон миссис Мерри настояла, чтобы я сопровождал ее на ипподром. Там в ноябре по будням происходили (а может, и ныне происходят?) конные состязания, венчаемые ежегодным балом жокей-клуба в соседней таверне. Гвоздь сезона.

Мы стояли под навесом, день был солнечный, по-зимнему прозрачный, и нам было очень хорошо. Вокруг нас шумливые вашингтонские хлюсты гуляли вовсю, попивали ром, чтобы согреться, и делали ставки. Как всегда, миссис Мерри сумела окружить себя хорошенькими женщинами и умными мужчинами. Я чуть не забыл о своих честолюбивых замыслах, но вот перед последним заездом огромный увалень направился ко мне с дальнего конца поля. Новый вице-президент Джордж Клинтон выглядел старым и смущенным.

– Бэрр! – воскликнул он, словно дороже меня у него никого не было. – Рад вас видеть!

– Мой преемник! Мой… сын. Я чувствую себя вашим отцом. Нет, призраком отца! И отомсти, когда ты все услышишь [87]87
  Бэрр произносит слова Призрака отца Гамлета, обращенные к Гамлету.


[Закрыть].

– М-м-м? – Клинтон никогда не отличался быстротой ума. – Мы тут много наслышаны о вашем пребывании на Западе.

– Не верьте ни единому слову из того, что слышите.

– Но говорят, вы там все лето провели. Лучше бы они оставались с нами, это в их же интересах.

– Как вам нравится быть вице-президентом?

– Более идиотской должности не придумаешь, а? Да еще для Джорджа Клинтона, бывшего губернатора, и в моем-то возрасте!

На другой день я обедал с президентом и с дюжиной конгрессменов. Я нашел Джефферсона в хорошей форме и не мог понять почему. Меня так озадачило его приподнятое настроение, что я попросил об аудиенции; весьма охотно он назначил мне время.

Меня приняли в подвальном кабинете, набитом садовым инструментом; там стояли две копировальные машины. Быть может, он изобрел наконец устройство, которое действовало.

– Очень удобно, полковник. Заведите себе такую же.

– Когда устроюсь – непременно.

– Да.

Он ни разу не посмотрел мне прямо в глаза в течение всего разговора, который длился два часа.

Я говорил почти откровенно, и один-единственный раз он тоже был откровенен – насколько позволяла его натура.

– Вы читали о моих планах относительно Запада? – Я начал in medias res [88]88
  С существа дела (лат.).


[Закрыть]и поклялся, что не допущу никаких разглагольствований об архитектуре или о природе музыки.

– Газеты я читаю. – Джефферсон дотронулся до глобуса. Он сидел в кресле собственной конструкции: кресло ни с того ни с сего вдруг поворачивалось на шарнирах.

– Разрешите вам сказать, западные штаты ни за что не оставят Союз.

– Я рад. – Смелая попытка казаться беспечным.

– Могу добавить, что вы сами очень популярны на Западе.

Это правда, и он, конечно, об этом знал.

– Приятно слышать. Мне очень хотелось бы побывать в той части света, когда я освобожусь от этой ненавистной должности.

Я быстро пресек «плач президента». Нескончаемая песнь жалости к себе! Первым ее запел Вашингтон, а все последующие президенты подхватили – целый хор. В прошлом году даже Эндрю Джексон начал петь мне о жестокой судьбе, заставившей его править нами. Я оборвал Джексона, оказав, что меня вовсе не трогают его ламентации. Из всех, пожалуй, только у Джексона достает юмора смеяться над собой – слегка, правда, но смеяться. И то хорошо.

– Позвольте мне рассказать вам о делах на Западе. – И я-таки рассказал ему как можно точней.

Джефферсон слушал со вниманием, задавал точные вопросы, признался наконец, что ему «никто прежде не говорил о таких важных вещах, а ведь ему положено все это знать».

– Я рад с вами поделиться, ибо вам эти сведения куда важнее.

Джефферсон медленно крутил вокруг оси глобус.

– Признаюсь, полковник, я не верил иным… сенсационным сообщениям, которые читал о ваших путешествиях. Убежден, вы никогда и не мыслили себе отделения западных штатов.

Позже Джефферсону пришлось отрицать, что он тогда вообще что-то слышал о моих «предательских» шагах. На самом же деле он знал почти все. Да и я говорил с ним достаточно откровенно.

– Мы с генералом Уилкинсоном хотели бы собрать армию – когда-то во время экспедиции Мишо так предполагали действовать вы – и освободить Мексику. Как вам известно, это и было единственной целью моего путешествия на Запад. И я обнаружил, что каждый американец в той части света мечтает изгнать донов с нашего континента.

Сперва Джефферсон не проронил ни слова. Он играл глобусом и наконец повернул его Мексикой к себе.

– Вы ставите меня в трудное положение, полковник.

– Мне казалось, вы давно уже от меня этого ждали. Вы много раз говорили мне, что наша империя будет неполноценной без обеих Флорид, Канады, Кубы… и Мексики.

– Да, разумеется. Когда-нибудь нам будет принадлежать все полушарие. Я уверен. Но я ничего не могу сделать без войны с Испанией.

– Мне казалось, вы готовились… вы… готовитесь к такой войне.

– Есть вещи, не известные вам, полковник. – Джефферсон оттолкнул глобус и так порывисто откинулся в странном своем кресле, что я думал, он его опрокинет. – Я получил предложение от императора Наполеона. Как всегда, ему нужны деньги на его войны. Он предложил «уговорить» – именно этот деликатный глагол употребил его посланник – испанское правительство отдать нам Западную Флориду. За сей акт дружеского убеждения он просит два миллиона долларов. И мне хочется дать корсиканскому бандиту pourboire [89]89
  На чай (франц.).


[Закрыть].

Меня удивило предложение Наполеона. Еще более меня удивило, что Джефферсон принял его.

– Но зачем покупать то, за что давно уплачено? Разве Западная Флорида не входила в купчую на Луизиану?

– Я всегда так… э, толковал этот несколько расплывчатый документ. Но ни мое толкование, ни постановления конгресса не дадут нам ни фута испанской территории.

– Война даст вам западное полушарие.

– Без сомнения. Но направить армию – и флот – в Мобиль обойдется куда дороже двух миллионов долларов. Кабинет считает, нам выгоднее нанять императора, в конечном счете это дешевле.

– Этот состав конгресса не даст денег.

– Надо уметь попросить, и они все дадут.

– Но тогда не будет войны с Испанией.

– Боюсь, что нет. – Моя нескрываемая печаль лишь подбавила жизнерадостности Джефферсону. Он благодушествовал. – Думаю, мы первая в мире империя, покупающаятерриторию вместо того, чтобы завоевать ее.

– Никто и не сомневался в нашей уникальности.

Новость удручила меня.

– Что вы намереваетесь делать? – Джефферсон изобразил сочувствие.

– Не знаю. – И я действительно не знал. – Возможно, осяду на земле, которую приобрел на реке Уошито… И стану ждать войны с Испанией.

– Уверен, когда-нибудь она произойдет.

– А если нет… как вы посмотрите на освобожденную Мексику?

– Буду в восторге.

Джефферсон снова стал дипломатом в Париже. Ответы мгновенны, но неопределенны.

– Но подготовка?..

– Я дам вам тот же совет, что дал Женэ и Мишо. Будьте энергичны, удачливы и ни во что не вмешивайте правительство.

Я поднялся. Джефферсон с удивлением заметил, что мы провели вместе два часа.

– Никогда еще так быстро и с такой пользой не проходило время. – Он проводил меня наверх в холл, продуваемый сквозняком и наполненный дымом от плохого камина в столовой.

– У нас плохой дымоход.

– Если хотите, я вам его переделаю.

Когда я умирал с голоду в Париже, я за деньги переложил там несколько дымоходов. Полезный дар.

– Полковник, вы задели моетщеславие! Я сам все ремонтирую в этом доме.

– Ну, как угодно.

Привратник распахнул парадную дверь. Грум держал мою лошадь на грязном дворе перед домом. Джефферсон с любопытством взглянул на меня.

– Должен сказать, у меня мелькнула мысль, что вы еще вернетесь сюда на постоянное жительство.

– В этот дом? – спросил я самым любезным тоном.

– А почему бы и нет? Но я имел в виду Вашингтон, конгресс. Представляя один из западных штатов.

– Такая возможность не исключается.

– Не упускайте своих возможностей, полковник.

– Мне кажется, не я их упускаю.

Джефферсон покраснел – и пожелал мне всего хорошего.

Мне захотелось отказаться от «мексиканского проекта». Без войны с Испанией большинство западных конфедератов не рискнет взяться за оружие, дабы не навлечь на себя немилость правительства, и, несмотря на все усилия Мерри, я ничего не получу от Англии.

Упав духом, я отправился в Филадельфию, где Джонатан Дейтон попытался снова меня взбодрить. Я получил письма от Хармана Бленнерхассета. Он хотел продать остров и внести свою лепту в мое начинание.

– Он дурак, но денег у него полно.

Мы с Дейтоном сидели у скудного огня в весьма скромной таверне Ричарда Делла, и я, признаюсь, был сумрачен, под стать зимнему дню. Дейтон вовсю старался меня подбодрить.

– Давайте обратимся к дону Карлосу.

Я выразил сомнение в том, что Испания будет финансировать экспедицию, цель которой – отобрать у нее Мексику.

– Ну, я не стал бы так говорить дону Карлосу. – Дейтон улыбнулся: он был прирожденный торговец (торговал травами от укусов змей). – Как раз все наоборот. Я бы начал с того, что хоть мы когда-то и думали об этом – по совету английского посланника…

– Мудрый никогда не лжет. – Я процитировал иезуитский афоризм, но втуне.

– Не так уж важно, что я скажу ему. Испанцы, конечно, знают о наших замыслах, и он скорее поверит мне, если я во всем ему признаюсь.

– Итак, что мы можем предложить Испании?

– Возрождение «испанского заговора».

Дейтон несколько раз встречался с доном Карлосом, и тот дал ему 1500 долларов и пожелал нам удачи. Я тогда еще не знал, что же сказал мой коллега испанскому посланнику. И отнюдь не пришел в восторг, когда в конце концов Дейтон признался мне, что сказал дону Карлосу, будто наша истинная цель – взять Вашингтон, захватить президента и конгресс, выкрасть деньги из Банка Соединенных Штатов, сесть на корабль, отплыть в Новый Орлеан и там создать Западную республику.

– Вы убедили дона Карлоса лишь в том, что я сумасшедший.

– Ну и что с того? – Дейтон был просто наглец. – Его устраивает план, и он готов был раскошелиться.

Устав от всего этого, я возвратился в Вашингтон и подал Джефферсону прошение назначить меня на какой-нибудь пост в правительстве. Я соглашался на любой пост, пусть самый скромный.

Наша встреча состоялась 22 февраля 1806 года. Я держался смиренно, Джефферсон величественно. Я никогда не видел его таким возвышенным. Лучшего слова не подберешь. С безмятежностью всевышнего он объявил, что народ потерял веру в меня и он никак не может предоставить мне какой-либо пост.

– Недоверие нескольких газет вряд ли так уж важно, – сказал я. – Всех нас они когда-то марали.

– Верно. Но к сожалению, вы утратили и политическоедоверие.

– На недавних губернаторских выборах в Нью-Йорке я не только победил в городе, но…

– Но, полковник, я говорю о последних президентских выборах, когда, будучи вице-президентом, вы не получили ни единого голоса.

Джефферсон поднялся и занялся клеткой с пересмешником.

Я дал себе зарок сохранять смирение, но это было уже слишком.

– Я не получил ни единого голоса оттого, что выборщики знали, что я не кандидат. А кандидатом на переизбрание я не сделался не по своей и не по их, а по вашей воле, так что ни мои способности, ни их доверие роли тут не играли.

Джефферсон выпустил пересмешника из клетки, и тот сел к нему на плечо. Сел и Джефферсон; снова сказал, что ему очень жаль, но он бессилен мне помочь. Когда лишаешься доверия народа…

Я оборвал его; напомнил, что всего лишь год назад, когда я понадобился ему в сенате, ни он, ни народ не испытывали ко мне недостатка доверия.

– Но с тех пор, полковник, мы услышали столько всякого. – Он говорил задумчиво. – Газеты встревожили народ…

– Для того они и существуют.

Джефферсон выставил палец, и пересмешник на него сел и засвистел.

– Признаюсь, мистер Джефферсон, я удивлен, мне странно слышать, что вы не можете доверить никакой работы человеку, который поднял вас на такую высоту.

Жесткий старый рот стал еще упрямей. Руки упали на стол. Испуганная птица улетела и села на камин.

– Народ оказал мне эту честь, полковник Бэрр…

– Нет, сэр. Вашу победу в штате Нью-Йорк подарил вам Аарон Бэрр, и тот же Аарон Бэрр мог бы лишить вас президентства, скажи он хоть слово.

– Но вы не сказали этого слова, мистер Бэрр. – И я – президент. – Его злость пала на меня, словно топор палача, и мы покончили друг с другом.

Я поднялся.

– Интересно, что сказал бы мир, узнай он, к чему прибегнули вы для того, чтобы стать президентом.

– Но менять взгляд на историю нашей Революции уже поздно. – Джефферсон посадил пересмешника обратно в клетку.

Два месяца спустя, когда в Нью-Йорке по инициативе моих друзей начался процесс против журналиста Читэма, многие из сторонников Джефферсона почувствовали себя не очень хорошо. Читэм обвинил меня в стремлении получить президентство во время выборов 1800 года. Сенатор Байард от штата Делавэр под присягой заявил, что не только Аарон Бэрр отнюдь не старался лишить Томаса Джефферсона президентства, но сам Джефферсон непристойно быстро пошел на сделку с федералистами ради их поддержки в палате представителей.

Недавно, когда опубликовали дневник Джефферсона, мы смогли прочесть непомерно длинный и бесчестный ответ его на это обвинение и безумное предположение, что на мне лежит вся ответственность за показания сенатора Байарда, «единственная цель коих – меня оклеветать». Но я к этому делу никакого отношения не имел. Это Байард настоял на раскрытии правды. И сейчас еще их наследники продолжают сражаться: кто же лгал? Джефферсон или Байард? Джефферсоновцы утверждают, что лишь по воле случая Джефферсон оставил после выборов друга Байарда, федералиста, на посту инспектора в порту Вильмингтон, в штате Делавэр.

Мы все сказали друг другу уже в феврале, но я еще раз обедал с Джефферсоном. Потом, 12 апреля 1806 года, я пришел проститься с ним – уже навсегда.