Текст книги "Кровь фюрера"

Автор книги: Глен Мид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

– Видишь ли, Эрика, я попросил сотрудников Берлинского центра документации кое-что для меня проверить. Во-первых, то, что касается Лотара Кессера. Согласно его послужному списку, он в конце войны был генералом СС. Лейбштандарта СС. Он был откомандирован в Берлин в то время, когда этот завет, по словам Буша, обсуждался людьми из Лейбштандарта СС. Значит то, что Кессер говорил Любшу, скорее всего, основывается на реальных событиях. – Он посмотрел на девушку. – Я попросил Центр проверить еще семь имен.

– Каких имен?

– Имен из записной книги Кессера. Траутман, Клее, Хенкель. И другие имена. Имена людей, которых Любша просили убить. Массов, Гедда Пол и Раушер.

– Но зачем берлинскому Центру документации проверять эти имена? Только отец Раушера был нацистским офицером.

– На кассете было одно слово. Собственно, Любш тоже об этом упоминал, рассказывая о Кессере. Родословная. Это первое. Но я обо всем догадался, когда вспомнил фотографию из Чако. Нацистская повязка на рукаве мужчины… – Фолькманн сделал паузу. – Это было единственное, что их связывало, кроме того, что они все были людьми примерно одного возраста и представителями среднего класса. А судя по информации, полученной из Центра документации, между всеми ними существует связь. Массов, Раушер, Пол, Траутман, Клее, Хенкель.

– Какая связь? Все эти люди не были нацистами, Джо. И все они были слишком юны, чтобы служить в армии во время войны.

– Я говорю не о них, я говорю об их родителях. Отец каждого из них был офицером Лейбштандарта СС, все эти эсэсовцы оказались в Берлине перед концом войны. В то время, когда был составлен завет.

– Но почему ты так уверен?

– Три человека, которых Кессер хотел убить, – Массов, Раушер и Пол. Видишь ли, Эрика, было три офицера Лейбштандарта с такими фамилиями. Все они имели звание штандартенфюрера, то есть майора. То же самое касается и трех человек из списка Кессера: Траутман, Клее, Хенкель. Было три офицера Лейбштандарта с такими фамилиями, все в звании майора или выше. И все они находились в Берлине или неподалеку в тот отрезок времени, о котором говорил Буш. Я полагаю, что все они подписались под заветом. А теперешние жертвы убийц – дети тех офицеров.

– Но ведь сотни офицеров, должно быть, носили такие фамилии. Почему ты думаешь, что убитые – дети тех самых офицеров?

– В деле каждого офицера СС имелась запись о том, женат ли он и есть ли у него дети. Там же указывались имена и даты рождения жен и детей. Имена всех, кого хотел убить Кессер, то есть Массова, Раушера и Пола, были внесены в личные дела их отцов. Получив эту информацию, я позвонил Вальтеру Массову в Берлин. Его отец был офицером Лейбштандарта. Его осудили и приговорили к тюремному сроку за военные преступления. Возможно, именно поэтому Вальтер Массов стал либеральным политиком и помогает людям, пострадавшим от нацистов. Он пытается расплатиться за грехи своего отца. Кроме того, я позвонил детективу из Фридрихсхафена. Он подтвердил, что отец Гедды Пол был офицером Лейбштандарта.

– А Герберт Раушер?

– В Центре документации было личное дело некоего Вильгельма Раушера, майора Лейбштандарта. Я проверил его имя по базе WASt и узнал, что его взяли в плен русские во время битвы за Берлин в апреле 1945-го. Впоследствии его отправили в лагерь для немецких военнопленных, расположенный в Сибири. Считается, что там он и умер. Это наверняка тот же самый Раушер. Есть информация, что он жил в Лейпциге, а именно там родился Герберт Раушер.

Фолькманн дал девушке время осознать услышанное. Она, задумавшись, смотрела на него.

– Я не понимаю. Зачем Кессеру убивать всех этих людей? Кессер же фашист, неонацист. Зачем ему убивать Массова, Раушера, Пола и всех остальных? Зачем ему убивать детей бывших эсэсовцев?

Фолькманн покачал головой.

– Я уверен лишь в одном. Речь идет не только о смерти Руди и всех остальных. Все намного серьезнее. Какое-то давнее дело. Настолько давнее, что оно касается последних месяцев войны в Берлине, когда все эти люди поклялись в верности Гитлеру. Существует какая-то причина убийства всех этих людей. Возможно, они знали что-то, чего не должны были знать. Возможно, есть какая-то тайна, которую кто-то до сих пор пытается скрыть. И раскрытие этой тайны представляет для кого-то такую опасность, что людей, посвященных в это, убивают. Мы ведь говорим не о шести именах, Эрика. В записной книжке Кессера было много таких имен. Насколько мне известно, все эти люди мертвы. Или должны умереть. Возможно, именно об этом говорилось на кассете. Помнишь, там было сказано, что всех людей из списка необходимо убить. Вопрос только, почему. Во что были вовлечены дети этих офицеров или что они знали? Почему Кессер хотел их смерти?

– Но ведь Массова-то не убили. Ты его спросил, не знает ли он остальных?

Фолькманн кивнул.

– Я рассказал ему все, что знал. Мне кажется, его это поразило. Никто к нему не обращался, да никто и не знал о прошлом его отца, и Массову хотелось бы, чтобы так оставалось и дальше. Он не знал ни одного человека из списка, и понятия не имеет ни о каких секретах своего отца, который умер в тюрьме больше двадцати лет назад.

– Ты собираешься поговорить об этом с Фергюсоном?

– Нет, я сначала собираюсь выяснить, почему все эти люди были убиты. Что бы ни происходило, это должно быть связано с Лейбштандартом СС, вернее, со старшими офицерами Лейбштандарта. И с клятвой, которую они, по словам Буша, принесли в конце войны. Убитые дети тех офицеров имели к этому какое-то отношение. По крайней мере, мне так кажется. Возможно, это связано с грузами, которые ввозились контрабандой.

– Ты считаешь, что Родригес занимался контрабандой золота?

– Возможно. Но у меня такое ощущение, что это не обычная контрабандная операция. Необходимо будет задержать Кессера и поговорить с ним.

Девушка помолчала.

– Ты сказал, что, кроме Лотара Кессера, ты проверил семь имен. А назвал шесть. Какое последнее имя?

Он ждал этого вопроса и теперь посмотрел ей прямо в глаза.

– Это имя твоего отца. Он был откомандирован в Берлин в то же время, что и остальные. Твой отец был направлен в офицерскую школу СС в районе Лихтерфельде в январе 1945-го.

Повисла долгая тишина. Девушка, отвернувшись, смотрела на парк.

Она повернулась к Фолькманну, и он увидел упрямство на ее лице. В ее голосе звучал вызов.

– Зачем ты проверял моего отца?

– Потому что он был офицером СС, как и остальные. Потому что он мог оказаться одним из людей, о которых мне говорил Буш.

– Но ведь это же не все, правда, Джо? Ты просто не доверяешь мне и хотел увидеть мою реакцию, когда ты мне это расскажешь. И ты ведь все равно мне не доверяешь, не так ли? Хоть ты мне все рассказал? Ты смотришь мне в глаза, и я знаю, что ты ищешь там ответ. Ты пытаешься выяснить, говорю я тебе правду или лгу.

– Мне хотелось бы верить тебе, Эрика.

Девушка долго молчала, а потом сказала:

– Если бы я работала на Кессера, то зачем мне обращаться к вам? Зачем мне требовать расследования смерти Руди? Зачем, Джо? Зачем мне все это?

На это ответа у него не было.

– Джо, я почти не знала отца. Я никогда не принимала его идеи. Я не состою в праворадикальной группировке Кессера. Ты должен быть в этом уверен. Ты должен мне доверять. О том, что мой отец был в Берлине в то же время, что и остальные, и что он, возможно, даже подписался под этим заветом, я услышала от тебя впервые.

Он посмотрел на нее, вспоминая тепло ее тела, прикосновение ее рук в темноте, ощущение близости. Глядя на нее теперь, он поражался: как он мог усомниться в ней?

Подняв руку, она коснулась его щеки, в ее голосе звучала нежность, почти мольба.

– Докажи, что ты мне доверяешь, Джо. Пожалуйста!

– Как?

– Просто поверь мне. Не оставляй меня одну. Ты знаешь, что я схожу с ума, когда сижу целый день в твоей квартире одна. Возьми меня с собой в Берлин. Учитывая, что произошло с тобой и сотрудниками Ивана Мольке, так будет безопаснее.

Он помедлил, и Эрика спросила:

– Когда твой рейс в Берлин?

– В шесть.

– Ты возьмешь меня с собой, Джо?

Он по-прежнему колебался и понимал, что она за ним наблюдает. Наконец сказал:

– Я закажу тебе билет.

– Тебе нужно будет зайти на работу?

– А что?

– До выхода нам остается еще час. И я хотела бы попросить тебя еще кое о чем.

– О чем?

– Давай займемся сексом. Я по тебе соскучилась.

Она смотрела на его лицо, как бы изучая его, и он, встав, взял ее за руку, а она улыбнулась.

Она прижалась к его плечу, и они пошли через парк к дому.

И никто не заметил двоих мужчин в машине, припаркованной неподалеку, которые следили за ними, стараясь не потерять их силуэты за голыми зимними деревьями.

Глава 44

БАВАРИЯ. 22 ДЕКАБРЯ, 23:58

Внизу, в долине, Майер увидел огни небольшой тирольской деревеньки. Огромный тупоносый грузовой «мерседес» поднимался по крутой горной дороге, ведущей к горе Кальберг.

Склоны горы густо поросли лесом, местами были покрыты снегом. Дорога шла через лес. Майер свернул, и фары «мерседеса» осветили густые заросли елей на небольшом плато. Металлический шлагбаум был закрыт, над ним висел дорожный знак «Въезд запрещен». За шлагбаумом узкая дорога уходила в густой лес.

Майер остановил машину на поляне и выключил мотор. Три раза мигнув фарами, он погасил их и нажал на кнопку, чтобы опустить стекло.

В кабину ворвался резкий запах хвои и чистого морозного воздуха. Справа послышался какой-то звук, и Майер увидел, как из еловых зарослей выходит один из охранников. Там стояла маленькая деревянная сторожка, спрятанная от чужих глаз.

На груди у охранника висел пистолет-пулемет «Хеклер и Кох» МП-5К. Подойдя к машине, охранник включил электрический фонарик и посветил Майеру в лицо. Внимательно осмотрев кабину «мерседеса», он кивнул Майеру, чтобы тот проезжал.

Охранник отошел назад, к деревьям, а Майер опять включил фары. Другой охранник поднял шлагбаум и махнул Майеру рукой.

Мотор «мерседеса» взревел, и машина медленно поехала вперед.

Кессер и Майер вместе шли по гравиевой дорожке к бетонному зданию с плоской крышей. Вытащив из кармана связку ключей, Кессер открыл два врезных замка на стальной двери, выкрашенной в серый цвет. Войдя внутрь, он щелкнул выключателем, и огромное помещение наполнилось светом.

Внутри здания было невероятно холодно, поражал контраст между функциональной простотой внешнего вида здания и тем, что было внутри.

В центре помещения находилась клинообразная платформа. Пусковая установка, расположенная на платформе, удерживала под углом 45° продолговатую боеголовку, выкрашенную в серый цвет. Под платформой была бетонная яма размером три на три метра. Ее дно и боковые стенки были покрыты слоем асбеста. Майер знал, что это сделано для защиты от огня при взлете ракеты.

В плоской крыше был металлический люк, а стены здания изнутри были покрашены в серый цвет. Справа от установки стоял компьютер с системным блоком размером метр на метр. На системном блоке стоял монитор и стандартная клавиатура, а перед ним – два вращающихся кресла. От пульта управления к основанию установки тянулись кабель и тросы, которые должны были контролировать положение ракеты при запуске установки.

Рядом с компьютером на деревянном столе стоял серый телефон. Кессер открыл «дипломат» и развернул компьютерную распечатку с пометками от руки. Рядом с «дипломатом» стоял термос с черным кофе.

Кессер подвел Майера к компьютеру и сел на один из стульев перед монитором. Он щелкнул тумблером на панели управления, и монитор, мигнув, загорелся синим. На панели засветились огоньки.

– Я проверял программу, – сказал Кессер. – Все в порядке. Никаких сбоев.

– Это безопасно?

– Конечно.

Майер явно был напуган, и Кессер покачал головой.

– Боеголовка не активирована. – Он указал на экран. – Просто программа загружается. Это займет не более минуты.

Майер увидел, что экран монитора мигнул, затем по нему побежали непонятные цифры и значки. Наконец мелькание цифр прекратилось, и в верхнем левом углу экрана высветился белый курсор.

– Теперь программа запущена, – сказал Кессер, указывая на экран. – Смотри.

Он набрал серию команд, и экран опять мигнул, но на этот раз на голубом фоне появилась картинка. Майер увидел карту Германии с координатной сеткой. Голубой экран пересекали серые линии.

Кессер нажал на клавишу, и Майер услышал вверху приглушенное грохотание. Металлический люк на крыше начал открываться, в здание ворвался поток ледяного воздуха. Майер вздрогнул. Стало видно ночное небо с холодно мерцающими звездами.

Кессер снова набрал что-то на клавиатуре, и комнату наполнило электрическое жужжание мотора. Майер увидел, что серая ракета начала менять угол наклона, затем жужжание мотора прекратилось, и в комнате опять повисла тишина.

– А теперь посмотри на экран, – сказал Кессер.

Майер увидел, что на карте вокруг точки, обозначающей Берлин, появился крошечный белый круг. Белый круг помигал несколько секунд, а потом мигание прекратилось, но крут так и остался на карте.

– Наведена на цель, – пояснил Кессер. – В центре круга – точка попадания. Я могу увеличить масштаб, да ты и сам знаешь, как это все работает. Сейчас ракета направлена на район между Бранденбургскими воротами и южной стеной Рейхстага.

Майер глубоко вздохнул. Воздух в темном бетонном здании был очень холодным, так как металлический люк в крыше все еще был открыт. Подняв воротник полупальто, он почувствовал, что дрожит. От холода или от страха? Он не мог понять.

– Конечно, до взрыва дело не дойдет, – сказал Кессер. – Все они примут наши условия. Американцы, англичане, все остальные. Как только мы расскажем им, что собираемся сделать, так и будет, правда?

Майер не ответил.

Он подошел к установке. Повисла долгая пауза, а потом внезапно зазвонил телефон. Пронзительный звонок эхом разнесся по всему зданию. Наклонившись над столом, Кессер поднял трубку, послушал, что-то сказал, а потом повернулся к Майеру.

– Вас к телефону. Звонок особой важности.

Вылет самолета в Берлин тем вечером задержали, и в аэропорту Тегель они приземлились уже после восьми.

В аэропорту они взяли такси, и Фолькманн попросил водителя подождать, пока они зарегистрируются в маленькой гостинице возле Курфюрстендамм. Администратор дал им ключ от номера с видом на церковь Вильгельмскирхе.

Через полчаса они подъехали к домику на берегу озера.

Это было старое деревянное здание, с довоенных времен стоявшее на берегу Николасзее. Стены были выкрашены в коричневый и белый цвет, а окна были закрыты ставнями, чтобы защищать дом от ледяных порывов балтийского ветра, дувшего с озера зимой. На небе сгущались темные тучи.

Было невероятно холодно. Они вышли из такси, и Фолькманн попросил водителя подождать. Над дверью зажегся фонарь, и на крыльцо вышла пожилая женщина. Ей было, пожалуй, под семьдесят, но она хорошо выглядела для своего возраста. На ней было синее стеганое пальто. Стоя на крыльце, она потирала руки от холода и не открывала дверь до того момента, когда они подошли.

– Разрешите поблагодарить вас за то, что вы согласились принять нас так поздно, фрау Рихтер.

Женщина улыбнулась.

– Прошу вас, входите, герр Фолькманн.

В доме было тепло. Женщина проводила их в кабинет, из окон которого, судя по всему, открывался вид на озеро. Летом тут, должно быть, было хорошо, но зимой приходилось плотно закрывать ставни. На столе они увидели пепельницу с полудюжиной окурков. Вдоль стен разместились стеллажи с книгами, и Фолькманн заметил, что большинство из них о Третьем рейхе. На стене у окна висела черно-белая фотография в рамочке – Конрад Аденауэр, первый президент послевоенной Германии.

Фолькманн представил Эрику, и хозяйка дома, пожав ей руку, предложила им сесть.

Ханна Рихтер была высокой, у нее было красивое, но не очень женственное лицо. Седые волосы были собраны в пучок на затылке, что подчеркивало ее высокий лоб. Ярко-голубые глаза не утратили блеска, что свидетельствовало о том, что их обладательница была оптимисткой.

Через минуту в комнату вошла очень старая женщина, неся в руках поднос с тремя дымящимися чашками.

– Горячий шоколад, – пояснила Ханна Рихтер. – Это мой ежевечерний ритуал. Я подумала, что вам обоим стоит согреться перед тем, как ехать обратно. Хоть какая-то компенсация за то, что вы впустую потратите время. Это Хильдегарда, наша домработница. Она в нашей семье с тех времен, когда я была ребенком.

Они поблагодарили старушку, и та, улыбнувшись, пожелала им спокойной ночи и ушла.

Сделав несколько глотков, Ханна Рихтер внимательно посмотрела на гостей и закурила сигарету. Пальцы у нее были желтыми от никотина. Затянувшись, она повернулась к Фолькманну.

– Так где же ваша фотография, герр Фолькманн?

– Возможно, это и не имеет большого значения. Это снимок молодой девушки, сделанный одиннадцатого июля 1931 года.

Вытащив бумажник, Фолькманн передал ей фотографию. На ней молодая блондинка улыбалась в объектив, стоя на фоне гор. Солнце светило ей в глаза, а она держала кого-то за руку, но ее кисть видна не была. Взглянув на фотографию, Ханна подняла голову.

– Вы сказали, что снимок сделан 11 июля 1931 года?

– Так указано на обороте фотографии. Но, боюсь, нельзя выяснить, правильно ли указана дата, – Фолькманн помолчал. – А что?

Ханна Рихтер задумчиво покачала головой, а потом еще раз окинула беглым взглядом снимок и полезла в карман за очками. Осторожно водрузив их на кончик носа, она начала внимательно изучать фотографию.

Она явно была удивлена. Снаружи свистел ветер, постукивая ставнями. Историк смотрела на фотографию, не поднимая головы.

– Так что, вы узнаете девушку на фотографии?

Ханна Рихтер подняла голову.

– Да.

ЧАСТЬ 6

Глава 45

НИКОЛАСЗЕЕ, ВБЛИЗИ БЕРЛИНА

– Ее звали Ангела Раубаль.

Ханна Рихтер еще раз посмотрела на фотографию, а порыв ветра с новой силой ударил в ставни. Дрова в камине затрещали, и в комнате заметались тени.

Историк подняла голову, и Фолькманн спросил:

– Кем она была?

– Она была племянницей Адольфа Гитлера. Дочь сводной сестры Гитлера, которую тоже звали Ангела Раубаль. Все называли девушку Гели, чтобы не было путаницы.

– Вы абсолютно уверены? – медленно переспросил Фолькманн.

– Конечно уверена. Я много раз видела ее фотографии. Однако этот снимок мне никогда не встречался – ни в одной из книг по истории, ни в каких-либо документах.

Фолькманн не сводил с женщины глаз.

– Так вы совершенно уверены, что это действительно та самая девушка?

Ханна Рихтер укоризненно покачала головой, глядя на Фолькманна.

– У меня нет в этом никаких сомнений. За время своей научной карьеры я написала несколько работ по периоду с 1929 по 1931 год, о том, как повлиял этот период на жизнь Гитлера. Эта девушка, Гели Раубаль, сыграла весьма значительную роль в его жизни, и я чрезвычайно тщательно исследовала все, связанное с ней. Это время было очень сложным для Гитлера. У него было множество проблем, множество разнообразнейших проблем, в том числе и личного характера. Эта девушка была одной из таких проблем. – Ханна Рихтер указала на фотографию, а потом положила ее на стол и посмотрела на Фолькманна. – Могу я спросить, откуда у вас эта фотография?

– Из Южной Америки.

Женщина удивленно приподняла брови, и он подумал, что она будет его расспрашивать, но она, казалось, передумала.

– Кажется, вы в этом сомневаетесь, герр Фолькманн. Я имею в виду, в том, кто эта женщина.

Фолькманн посмотрел на Эрику. Та ничего не сказала, она молча ответила на его взгляд, а потом посмотрела на фотографию. Фолькманн повернулся к Ханне Рихтер.

– В этом вопросе должна быть ясность, абсолютная уверенность.

– Если вы не верите мне на слово, я могу показать вам несколько других фотографий этой девушки. Вы можете их сравнить и сделать собственный вывод. Что скажете?

– Это бы нам очень помогло, фрау Рихтер.

– Прошу вас, называйте меня Ханна.

Встав, женщина подошла к книжной полке и снова надела очки. Просмотрев книги на полке, она выбрала два тома и вернулась к Фолькманну и Эрике.

Положив книги на стол, она пододвинула одну из них под настольную лампу. Из книги торчали закладки, сделанные из желтой бумаги, и наклейки с пометками.

– Вот самые популярные книги по этому периоду. Первая – биография Адольфа Гитлера, написанная Толандом. Он признанный эксперт в этой области. Однажды я встретилась с ним на лекции в Гарварде. Поразительный человек. Вторую книгу я написала сама. – Она улыбнулась. – Краткий миг литературной славы.

Фолькманн взглянул на голубую обложку книги, на которую она указывала. Снова улыбнувшись, Ханна сказала:

– Я уверена, что вы найдете экземпляры этой книги у букинистов, если вас это заинтересует. Боюсь, что интерес к книге ограничен – это академическое издание.

Открыв первую книгу, она пролистнула вклейки с черно-белыми фотографиями и, наконец, нашла ту, которую искала.

Ханна показала им снимок молодой темноволосой женщины, стоявшей перед черным автомобилем «даймлер» на фоне густого леса. Внимательнее рассмотрев машину, Фолькманн понял, что это модель середины двадцатых годов. Девушка поставила одну ногу на подножку «даймлера», а руку уперла в бедро. На ней было светлая летняя блузка без рукавов и темная юбка до колен.

– Этот снимок был сделан летом 1930 года.

Фолькманн с Эрикой внимательно изучили фотографию. Девушка была очень хорошенькой, брюнеткой, и даже квадратные скулы не уменьшали ее привлекательности. Смешливая девушка, пытавшаяся выглядеть серьезной во время съемки. Сходство с девушкой на фотографии Фолькманна было заметным, но не очевидным.

– Но ведь она не блондинка! – Фолькманн посмотрел на Ханну Рихтер.

Пожилая женщина и Эрика обменялись понимающими взглядами, а потом Ханна Рахтер посмотрела на Фолькманна.

– Как сейчас, так и тогда, девушки достаточно часто красили волосы. С помощью перекиси, конечно, можно изменить внешность, но ведь черты лица остаются теми же. Эта девушка часто перекрашивала волосы. На некоторых фотографиях она блондинка, на других – брюнетка. Но если вы посмотрите повнимательнее, то поймете, что это та же самая девушка.

Ханна Рихтер открыла ящик стола и, вытащив увеличительное стекло, протянула его Фолькманну.

– Прошу вас.

Тот навел лупу на снимок. Черты лица девушки на фотографии Ханны Рихтер, несомненно, были теми же: квадратное лицо, высокие скулы, задумчивые глаза, тонкий большой рот.

– Вы улавливаете сходство?

Фолькманн кивнул, но Ханна Рихтер сказала:

– Но вы все же не уверены, правда? Это из-за цвета волос девушки?

– Да, из-за этого, и из-за ее фигуры.

Историк улыбнулась.

– Да, действительно, на этой фотографии девушка намного стройнее. На вашей фотографии она довольно полненькая. Давайте я покажу вам еще один снимок, сделанный весной 1931 года.

Ханна Рихтер открыла вторую книгу. В середине были вклеены вставки, и, перелистав их, Ханна нашла нужную и указала на нее.

Снимок был сделан в баварском ресторане. За столом сидели четверо: двое мужчин и две женщины. Обе женщины были блондинками, одна была молодой, а вторая – средних лет. Младшая была похожа на девушку с фотографии Фолькманна. Тут ее лицо было полнее, а его черты явно такие же, что и на его фотографии. Светлые волосы были заплетены в косу, как тогда было модно в Германии. На ней был традиционный баварский костюм, украшенный тесьмой. Она улыбалась, словно над чьей-то шуткой.

Мужчин Фолькманн сразу узнал. Слева от девушки сидел Адольф Гитлер. Руки у него были сложены на животе, а на губах играла улыбка. Напротив сидел невысокого роста мужчина – Йозеф Геббельс, нацистский министр пропаганды. Он улыбался, а блондинка постарше, сидевшая рядом с ним, держала его под руку.

– Девушка рядом с Гитлером – это Гели Раубаль. На этот раз она блондинка. Женщина с Йозефом Геббельсом – его жена Герда. На этой фотографии есть кое-что очень интересное. Зацепка, связывающая ее с вашей фотографией. Будьте так добры, передайте мне лупу.

Взяв лупу, Ханна Рихтер положила фотографию Фолькманна рядом с фотографией из книги.

– Присмотритесь повнимательнее, пожалуйста.

Она навела лупу на фотографию в книге, и Фолькманн всмотрелся в нее. Ханна Рихтер сказала:

– Посмотрите на правое запястье девушки.

Эрика наклонилась ближе. На запястье девушки поблескивал браслет. Ханна Рихтер перевела лупу на фотографию Фолькманна. Там на правом запястье отчетливо был виден тот же браслет, сделанный из металла.

– Браслет Гитлер подарил своей племяннице в октябре 1929 года, когда ездил с ней на съезд партии в Нюрнберг. Браслет был сделан из белого золота и украшен рубинами и сапфирами. Гитлер упомянул об этом подарке в письме одному близкому другу. Впоследствии Гели Раубаль всегда носила этот браслет на правом запястье. – Ханна Рихтер поочередно посмотрела не Фолькманна и Эрику поверх очков. – Даже если не учитывать этого, черты лица девушки на вашей фотографии абсолютно те же, уверяю вас. Это явно та же девушка.

Фолькманн снова взял лупу и поднес ее к фотографии, а Эрика наклонилась ближе к снимку. Тот же широкий тонкогубый рот. Те же скулы. Те же глаза. Тот же овал лица. Фолькманн посмотрел на Эрику, но та промолчала и повернулась к Ханне Рихтер.

– Я понимаю, что сейчас уже поздно, Ханна, но не могли бы вы рассказать нам подробнее об этой девушке? Вы сказали, что она стала для Гитлера проблемой. Почему?

– Потому, что она покончила жизнь самоубийством.

– Когда?

– Почти через два месяца после того, как был сделан ваш снимок. После крупного скандала с Гитлером в его мюнхенской квартире девушка выстрелила себе в сердце. Видите ли, они долгое время были любовниками.

Фолькманн и Эрика изумленно уставились на Ханну Рихтер, а она вкинула брови и сказала:

– Боюсь, вы меня заинтриговали. Это что, настолько важно?

– Возможно, – сказал Фолькманн.

– Вы не могли бы сказать мне, почему?

Фолькманн замялся.

– Это связано с криминальным расследованием, Ханна. Боюсь, больше я вам пока сказать не могу.

Историк удивилась и спросила:

– Говоря о криминальном расследовании, что вы имеете в виду? Это как-то связано с девушкой?

– Нет, не с девушкой. С другим человеком.

– Но при чем тут девушка? Она ведь давно умерла.

– Простите, Ханна, большего я вам рассказать не могу.

Ханна слегка нахмурилась – она явно была разочарована, – а потом откинулась на спинку стула.

– Ну хорошо. И что же вы хотите узнать о Гели Раубаль?

– Все, что вы можете нам рассказать, – сказал Фолькманн.

Ханна Рихтер предложила всем сигареты и закурила сама.

Фолькманн выпрямился на стуле.

– Вы сказали, что эта девушка и Гитлер были любовниками. Вы не могли бы рассказать нам поподробнее об их отношениях?

Затянувшись, женщина устроилась поудобнее.

– Между ними, несомненно, существовали любовные отношения. Видите ли, девушка довольно долго жила в том же доме, что и Гитлер, и они стали очень близки. В 1927-м, когда Гитлер переехал в свой бергхауз в горах возле Берхтесгадена, с ним там поселилась его сводная сестра, которая вела хозяйство. Гитлер не доверял многим из окружавших его людей, поэтому его сводная сестра была для него идеальной домохозяйкой. Она готовила ему еду, заботилась о его одежде и о доме. Вместе с ней к Гитлеру переехали две ее дочери: Фридль и Гели.

– А их отец? – спросил Фолькманн.

– Он умер, когда Гели была совсем маленькой. Возможно, из-за этого девушку и влекло к Гитлеру. Он очень рано стал замещать в ее сознании отца. Гели была очень веселой девушкой. Этакая порхающая бабочка, если верить свидетельствам людей, знавших ее. – Ханна Рихтер улыбнулась. – Она родилась в Вене, так что, возможно, дело было в ее австрийском шарме. Конечно, главное место в сердце Гитлера занимала Ева Браун. О ней как о любовнице Гитлера написано много. Но до нее была Гели Раубаль. Она была первой романтической привязанностью Адольфа Гитлера. Не скажу, что она была его первой любовью, потому что этот человек не был способен на любовь. Так что назовем это романтическими чувствами, которые не были безответными. Гели обожала своего дядю, а он был влюблен в нее. Некоторое время они повсюду ходили вместе, и когда Гитлер переехал из Берхтесгадена в свою квартиру в Мюнхене, Гели Раубаль переехала вместе с ним. В то время она изучала медицину в мюнхенском университете, так что этот переезд был вполне обоснован, но близкие друзья знали, что это для них обоих всего лишь предлог, чтобы не разлучаться.

– Что вы имеете в виду?

Улыбнувшись, историк посмотрела на Фолькманна и Эрику.

– А вы подумайте. Это были очень странные взаимоотношения. Племянница с дядей жили в одной квартире. Гели было всего двадцать три, когда она умерла. Естественно, в партийных кругах злые языки болтали об их романе. Гитлеру всегда нравились молоденькие девушки – чем моложе, тем лучше, так как с женщинами его возраста у него не складывались взаимоотношения. Кроме того, молодыми девушками легче манипулировать. Они сразу поддавались его обаянию. Почти все из тех семи женщин, с которыми он, по нашим данным, имел интимные отношения, были молоды. Из этих семи шесть покончили жизнь самоубийством или предприняли серьезные попытки сделать это. Так что Гели Раубаль не была исключением. Гитлер оказывал на женщин гипнотическое влияние. И не только на тех, интимные отношения с которыми зашли далеко, но и на всех немецких женщин, поддерживавших его, когда он стал фюрером. Как и многие немецкие женщины в то время, Гели Раубаль считала его весьма привлекательным. Она сделала бы для него все, что угодно. И она наверняка хотела выйти за него замуж, несмотря на то что они были кровными родственниками. Некоторое время Гитлер действительно вел себя как жених. Он намекал некоторым своим близким друзьям по партии, что собирается на ней жениться. – Ханна Рихтер перевела взгляд с Фолькманна на Эрику. – Это может показаться странным, но нужно вспомнить, что поистине жестоким Гитлер тогда еще не был. Он делал успехи в партийной карьере, с ним как с политиком начали считаться. Многие полагали, что он должен стать лидером Германии. Гели Раубаль хотела выйти замуж за своего дядю, несмотря на разницу в возрасте в девятнадцать лет и на то, что этот брак будет кровосмесительным. Так что она вовсю флиртовала с ним, соблазняла его, если угодно.

Порыв ветра снова ударил в ставни, и огонь в камине полыхнул. Фолькманн засмотрелся на раскаленные угли, а потом перевел взгляд на Ханну Рихтер. Та продолжила:

– Ситуация, естественно, была абсурдной, и долго так продолжаться не могло. Партийные функционеры, близкие Гитлеру, которые знали об этом романе, были шокированы: мужчина средних лет собирается жениться на своей юной племяннице. Публичная жизнь большинства нацистов соответствовала принципам высокой морали, но, как нам известно, они были лицемерами и в личной жизни – многое себе позволяли. Но все они были против этой связи, так как Гитлер собирался баллотироваться на пост президента. Это был решающий момент. Победа для нацистов была жизненно важна. За это боролась вся партия. Гели Раубаль была племянницей Гитлера, к тому же моложе его вдвое, так что этот брак или любой скандал, связанный с этим союзом, был бы сокрушительным ударом для партии. Необходимо принимать во внимание моральные нормы того времени. Такой скандал не способствовал бы улучшению имиджа Гитлера как политика. Но я лично думаю, что он хорошо провел с бедняжкой время, а потом устал от нее и завел роман с Евой Браун.