Текст книги "Кровь фюрера"

Автор книги: Глен Мид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

– Ну и как, ты закончил?

– Думаю, да.

– Ладно, допивай пиво. А потом разберемся с твоей машиной. Вообще-то я как коп должен бы упрятать тебя в тюрьму за то, что ты водишь такую развалюху.

Эрнандес улыбнулся. Допив ледяную жидкость одним глотком, он сунул записную книжку в карман брюк и туда же положил ручку.

– Это моя ручка, амиго, – сказал Санчес.

Улыбнувшись, Эрнандес протянул ему ручку.

– Gracias.

Поставив на пол пустую банку из-под пива, Санчес кивнул в сторону двери.

– Пойдем. Давай отсюда выбираться. А то у меня от всего этого уже мурашки по коже.

Эрнандес еще раз взглянул на труп старика, потом повернулся и последовал за Санчесом.

Эрнандес вернулся в город, проехал по пыльным горячим улицам и припарковал машину на служебной стоянке редакции газеты «Ла Тард». Машина теперь не капризничала, и Руди пообещал себе, что займется ее ремонтом, как только у него появится время.

Поднявшись по лестнице в отдел новостей, он поздоровался с коллегами, сел за свой стол и включил компьютер. Он написал заметку о самоубийстве старика за пятнадцать минут – только голые факты: имя, адрес и некоторые подробности, которые ему удалось выудить у Санчеса. Он все это прекрасно помнил, и ему не понадобилась записная книжка, лежащая на столе.

Было уже почти четыре часа, когда он отдал статью редактору отдела новостей. Ему пора было заканчивать работу. Он пошел к Мендосе, но того не оказалось на месте. Это было даже хорошо: коротышка захотел бы выпить пива, а у Эрнандеса было на уме совсем другое. Вытащив записную книжку, он просмотрел написанное в доме Царкина: пятница, с 7 до 9 вечера, комната № 120, гостиница «Эксельсиор».

Остается два дня. Весь вопрос в том, что же все это значит? Почему Царкин заказал комнату всего на два часа? Это встреча? Наверняка встреча.

Если это действительно так, нужен план. План того, как туда попасть. Попасть в комнату. Чтобы услышать, что там будут говорить.

Убрав на столе, Эрнандес спустился на стоянку и поехал на Калле-Чили в гостиницу «Эксельсиор».

В вестибюле гостиницы было людно, роскошный дворец с великолепными коврами и темной деревянной мебелью считался лучшей гостиницей в городе. Однажды он провел здесь ночь – он понравился хорошенькой журналистке из американской газеты, и она пригласила его к себе в номер. Они здорово провели время, занимаясь любовью и наслаждаясь шампанским. А обслуживающий персонал приносил им еду. К счастью, редакция газеты девушки щедро оплатила их расходы.

Эрнандес поднялся на лифте на второй этаж и без проблем нашел нужный номер. Он изучил расположение соседних номеров и номеров на всем этаже. А потом снова спустился в вестибюль и вышел к парковке. Его красный «бьюик» был припаркован в двадцати метрах от запасного выхода из гостиницы. Он обратил внимание и на эту дверь.

Было все еще жарко, и по пути домой он опустил стекла в машине и закурил, пытаясь что-нибудь придумать, разработать план. Царкин был ключом ко всему. Вот только Царкин был мертв, а именно он был единственной реальной зацепкой.

Зайдя в свою квартиру через двадцать минут, он услышал тихое жужжание кондиционера у окна. Сегодня утром он забыл его выключить. В комнате было прохладно, его разгоряченное тело начало расслабляться.

Окна квартиры выходили на городские кварталы, вид на южную окраину Асунсьона, где протекала река, был отличный. Руди здесь очень нравилось. Его холостяцкая квартирка была компактной, состояла из двух комнат. В гостиной стояла кушетка, где он спал, когда у него жила Эрика. Пройдя в кухню, он налил себе большой стакан скотча, добавил колотого льда, сел у открытого окна и стал наблюдать за лодками, курсирующими по Рио-Парагвай.

Иногда он ненавидел Асунсьон, а иногда любил его.

Он взглянул на фотографию матери и отца, висевшую на стене. И почему мать решила приехать в этот забытый Богом город? И все же здесь был его дом, здесь ему было лучше, чем на родине матери. Он за многое ненавидел этот город, но за многое и любил. Он ненавидел бедность и коррупцию и обожал девушек, солнце и дружелюбных метисов.

Руди быстро допил скотч и поставил стакан на стол. В комнате еще можно было уловить запах духов Эрики.

Он снова взглянул на фотографию. Улыбающийся темноволосый красавец отец и мать – хорошенькая блондинка нордического типа, но ее улыбка была несколько натянутой. Ей надо было больше улыбаться, его матушке. Но, с другой стороны, для этого не было причин. А вот в нем чувствовалась южная кровь. Он часто улыбался.

Он и сейчас улыбался, думая о номере в гостинице «Эксельсиор», и план возник у него в голове так легко и был настолько четким, что он сразу же снял трубку и набрал номер. Руки у него дрожали от возбуждения и страха.

Может быть, старая индианка на Калле-Эстелла была права. Возможно, Эрика действительно принесет ему удачу.

Он надеялся на это.

Потому что если это не так, то вполне возможно, что его ждет смерть.

Глава 5

РИЧМОНД, СЮРРЕЙ, АНГЛИЯ. 24 НОЯБРЯ

В этот по-настоящему зимний день на тихой улице с домиками из красного кирпича в викторианском стиле не было прохожих, а маленький парк напротив был пуст.

Черное такси подъехало к дому № 21, Фолькманн расплатился и вышел. Небо было затянуто тучами, вот-вот должен был пойти снег. Было очень холодно. Он пошел по узкой дорожке к дому. За садом не ухаживали – сорняки разрослись между теперь голыми кустами роз.

Открыв дверь, Фолькманн зашел внутрь и услышал тихую музыку, доносящуюся из комнаты в дальней части дома. Он улыбнулся, узнав «Night and day» Коула Портера. Оставив сумку у двери, он прошел в маленькую гостиную. Открыв дверь, он увидел фотографии в серебряных рамках на каминной полке и безделушки на ореховом серванте, которые старушка собирала больше сорока лет. В кухне была включена плита фирмы «Глинуэд», она согревала все помещение. Вторая дверь в кухне была открыта, и когда он подошел к ней, музыка стала звучать громче.

Она сидела в комнате для отдыха у окна, склонив седую голову над роялем «Стейнвэй». На крышке из черного полированного дерева лежала трость с серебряным набалдашником. Женщина подняла голову, когда он заглянул в комнату, и, улыбнувшись, сняла очки.

– Я уже думала, что ты не приедешь.

Он тепло улыбнулся ей в ответ и, подойдя к ней, поцеловал в щеку.

– Боюсь, у нас всего два дня. Мне нужно вернуться до субботы.

Она коснулась его лица ладонью.

– Ничего страшного. Я все равно рада тебя видеть, Джозеф. Как долетел?

– Вылет самолета отложили на два часа. Давай пойдем в кухню, там теплее.

Он протянул ей трость и помог дойти до двери, поддерживая ее под руку. Женщина хромала.

– Мне удалось достать пару билетов в «Альберт» на сегодняшний вечер. Ты пойдешь?

– Сегодня? Но это же чудесно, Джозеф!

– Пер Каринни. Будет исполнять «Времена года». – Он улыбнулся. – Ну что, как самочувствие?

– Ты приехал, и стало лучше. Пойдем, попьем чаю, и ты расскажешь мне о Страсбурге.

Дом никогда не менялся, всегда оставался таким, как в его воспоминаниях: те же знакомые запахи, те же мир и спокойствие. Они обволакивали его, словно теплым одеялом. И всегда фоном звучала музыка. Было включено радио, негромко исполняли Баха.

Они сидели в кухне и пили чай. Она поставила у его чашки тарелку с печеньем, но он не прикоснулся к нему. У него вновь возникло чувство вины, мысль о том, что он оставляет ее одну в этом огромном старом доме, и ей приходится тут как-то существовать, передвигаться, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

В этом году ей исполнялось шестьдесят пять, и каждый раз, проведывая мать, он вспоминал, какой она была раньше. Он взглянул на фотографию на стене над кухонной плитой: там была изображена она и его отец. Снимок сделали тридцать лет назад. Темные волосы обрамляли ее лицо, а она улыбалась в камеру. У нее на коленях сидел он, еще маленький мальчик, – вся семья на фоне коттеджа в Корнуолле.

– Расскажи мне о Страсбурге.

Фолькманн поставил на стол белую фарфоровую чашку.

– Нечего и рассказывать. Нужно еще много работать. Мы потратили около полутора лет, чтобы со всем этим разобраться. Кроме того, нам мешает недоверие. Французы не доверяют англичанам, а англичане французам. – Он улыбнулся. – А итальянцы – так те вообще никому не доверяют. Вот такая совместная деятельность.

– А как Анна? Ты что-нибудь о ней знаешь?

– Она звонит время от времени. Встречается сейчас с каким-то офицером. Он преподает в военном училище.

– Ты с ним знаком?

– Нет. Он на четыре года младше меня.

Он встал и, положив руку ей на плечо, улыбнулся, глядя на ее морщинистое лицо.

– Пойдем. Я хочу, чтобы ты мне сыграла. У нас еще есть время до концерта. А потом я вызову такси, мы выедем в семь.

Когда они ехали в такси к центру города, начал идти снег. Сначала падали только отдельные снежинки, а потом закружила метель. К тому моменту, когда они подъехали к «Альберт-Холлу», на улицах Лондона лежало густое снежное покрывало, и машины превращали его девственную белизну в серую слякоть.

Несколько человек в фойе узнали ее и подошли поздороваться, а после концерта они с ее друзьями отправились поужинать в итальянский ресторан неподалеку. С этими людьми она была знакома раньше, во времена больших концертных туров по Европе. Один из них был итальянским дипломатом, которого Фолькманн никогда раньше не встречал. Мать сказала ему, что познакомилась с этим мужчиной и его женой, когда участвовала в концерте в Равенне.

Ему было уже под шестьдесят. Седовласый красивый мужчина, высокий как для итальянца, с театральными манерами. Фолькманн решил, что тому скорее подошла бы театральная карьера, а не работа на дипломатическом поприще. Этот человек не видел мать Фолькманна более восьми лет, но до сих пор тепло к ней относился.

– Вы лучший исполнитель, чем пианист, игравший для нас сегодня, мадам. Приезжайте к нам в Рим. Я организую ваше выступление.

Конечно, это было преувеличением, но этот разговор ее подбодрил.

Когда они перешли к десерту, разговор за столом зашел о политике.

– Все волнуются. Все так нестабильно. – Итальянский дипломат пожал плечами. – У нас осталась лишь надежда. Наше правительство… Они ратифицировали новый закон о кредитовании жизненно важных отраслей промышленности, которые сейчас испытывают некоторые трудности. Но вот банки, банки говорят, что денег нет. К чему же все это приведет?

Дипломат картинно пожал плечами и занялся своим десертом. «А ведь он так и будет есть в лучших ресторанах, – подумалось Фолькманну, – будет пить лучшие вина, а то, что происходит дома, никоим образом его не коснется». Но эта реплика заставила Фолькманна задуматься о том, что сказала Салли Торнтон.

Когда такси выехало с парковки на улицу, был уже второй час ночи. Снег прекратился, и когда они доехали до парка, женщина попросила водителя остановиться, намереваясь пройти оставшуюся часть пути пешком, – она считала, что физические нагрузки ей необходимы. Фолькманн помог ей выйти из машины и взял ее под руку. Снег был мягким и влажным, и старушка не обращала внимания на протесты сына, она утверждала, что ей уже лучше: вечер пошел ей на пользу.

Деревья в парке были призрачно-белыми. Показался вход в парк. Снег очерчивал ветви деревьев, а промежутки между ними в сумерках светились серым.

Когда они шли к дому, она уже не хромала. Когда-то его отец сказал, что если человек артистической натуры заболевает, то ему нужно прописывать аплодисменты, а не таблетки. Вспомнив об этом, Фолькманн улыбнулся.

Она взглянула на него.

– Правда, Каринни был божествен?

Они дошли до входа в парк, и Фолькманн посмотрел на ее лицо.

– Я слышал, ты играешь лучше.

Она улыбнулась.

– Ты льстец, Джозеф, но ты знаешь, как порадовать старушку.

Она остановилась, чтобы отдышаться, а он наблюдал за ней. Она полюбовалась заснеженными аллеями парка, а потом направилась к дому, миновав открытые ворота. Он шел за ней следом.

– Мне это напоминает… – начала было она.

– Расскажи мне.

– Напоминает детство. И Рождество. Зимой в Будапеште всегда шел снег. – Она взглянула на него, он в сумерках с трудом разглядел черты ее лица. – Но это было так давно. Задолго до того, как я познакомилась с твоим отцом.

– Расскажи мне об этом.

Он все это слышал уже много раз, и ее слова успокаивали его, как литания. Это было золотое время, тогда в Будапеште. Преддверие Рождества. Над замерзшим озером на восьмиугольной площади развевался синий флаг. Лед уже был достаточно прочным, чтобы кататься на коньках, а красные свечи мерцали в окнах хорошо протопленных домов. В них было тепло, как в печи. Чувствовался запах лампад, а в холодный воздух поднимались большие серые клубы дыма. Будапешт много лет назад… Город ее детства.

Но старушка молчала. Фолькманн заметил, что она вытирает слезы, и нежно коснулся ее руки.

– Пойдем, простудишься.

Она оглянулась на холодный белый парк. Фолькманн взял ее под руку, словно пытаясь отогнать грустные мысли. Посмотрев на ее лицо, он вспомнил, какой молодой она была тогда, много лет назад, на пляже в Корнуолле.

Она взглянула на него, и он увидел печаль в ее заплаканных карих глазах.

– Мне его не хватает, Джозеф. Мне так его не хватает!

Нагнувшись, Фолькманн нежно коснулся ее щек ладонями и поцеловал ее в лоб.

– Мне тоже.

Глава 6

АСУНСЬОН. ПЯТНИЦА, 25 НОЯБРЯ

Огромный самолет «Иберия 747» сделал последний разворот и начал спускаться к аэропорту Кампо-Гранде.

Все билеты на этот рейс в парагвайскую столицу были раскуплены, но из всех пассажиров на борту самым уставшим, несомненно, был мужчина средних лет в мятом синем костюме. Этот человек тихо сидел в 23-м ряду.

Перелет из Мюнхена в Мадрид еще можно было выдержать, но вот перелет из Мадрида в Асунсьон вымотал его полностью, обезвоженные мышцы нестерпимо болели.

В последний раз он был в Парагвае три месяца назад. Тогда ему здесь не понравилось, и, похоже, что не понравится и теперь. Москиты. Жара. Темпераментные коренные жители. Правда, на этот раз его визит будет короче, всего сутки, и он был очень рад этому.

Подняв кожаный «дипломат» с пола, мужчина в темно-синем костюме открыл его и начал осторожно перебирать документы, проверяя, все ли в порядке.

Хорошенькая стюардесса, идя по проходу, смотрела, у всех ли пристегнуты ремни. Мужчина поднял голову, глядя на стройные бедра и загорелые ноги девушки. Покачивая бедрами, стюардесса подошла к нему и что-то быстро сказала на испанском, указывая на «дипломат». Мужчина закрыл «дипломат», затолкал его под сиденье и откинулся на спинку кресла.

За окном уже виднелись неопрятные пригороды Асунсьона: плоские крыши желто-белых кирпичных домов и остроконечные крыши лачуг. Он услышал грохот в недрах огромного самолета – шум выпускаемых шасси.

Через пять минут он увидел желтые огни посадочной полосы и услышал шуршание колес по бетону, когда огромный самолет, наконец, совершил посадку.

Взяв чемодан с транспортера, он безо всяких проблем за двадцать минут прошел таможню.

В зоне для встречающих он увидел высокого молодого блондина, который выделялся на фоне толпы ожидающих. Перед собой этот мужчина держал плакатик: «Питер де Беерс». Майер сделал шаг вперед, и молодой человек взял его чемодан. Они пошли к выходу. Неподалеку был припаркован черный «мерседес», заляпанный грязью, и Майер увидел, что внутри сидят трое. На переднем сиденье расположился Шмидт, нерушимый как скала, а на заднем сиденье – еще двое давних знакомых. На обоих были безукоризненные деловые костюмы. Увидев Майера, они оба улыбнулись.

Первому было чуть больше тридцати, на нем был светло-серый костюм, а темные напомаженные волосы блестели. Он был коренастым, и хотя его нельзя было назвать красивым, он обладал особой мужской привлекательностью, его лицо загорело за многие годы, проведенные под жарким солнцем.

Второму было около шестидесяти, но выглядел он моложе – высокий, стройный, очень красивый мужчина. Его серебристо-серые волосы были больше серебристыми, чем серыми. Они были зачесаны назад и оттеняли загорелое лицо. Он походил на опытного дипломата: темно-серый деловой костюм, белая рубашка, красный шелковый галстук, нежно-голубые глаза, излучающие уверенность. Этот мужчина, несомненно, обладал харизмой. Когда Майер подошел ближе, он поднял руку и улыбнулся.

Блондин поставил чемодан Майера в багажник, а Шмидт открыл ему дверцу.

Сев на заднее сиденье, Майер пожал руки пассажирам.

– Ну что, хорошо долетел, Иоганн? – спросил мужчина с серебристыми волосами.

– Ja, danke.

Вытащив носовой платок из кармана, Майер промокнул лоб. Даже в «мерседесе» с кондиционером жара была практически невыносимой. После долгого перелета он чувствовал себя физически истощенным и надеялся, что встреча надолго не затянется. Вернее, он был уверен в этом.

Повернувшись к темноволосому мужчине, он спросил:

– Какие проблемы?

Крюгер посмотрел на него и покачал головой.

– Проблем нет, но у нас плохие новости.

– Вот как? – бросил Майер, чувствуя беспокойство, хотя и не знал, связано ли это с проектом. «Но этого не может быть, – сказал он сам себе. – Все в порядке».

– Мы поговорим об этом по пути, Иоганн, – сказал Крюгер, наклоняясь вперед. Он похлопал водителя по плечу. – В гостиницу, Карл.

Машина тронулась и съехала с обочины. Майер промокнул лоб, молча проклиная жару и думая о том, что же это за плохие новости.

Руди Эрнандес устал. Он не спал до трех утра, обдумывая план и проверяя оборудование, которое Риккардо Торрес доставил ему прошлым вечером.

– Уж постарайся вернуть мне все целехоньким, – сказал Торрес. – Иначе босс даст мне под зад, и мне придется продавать орехи под городским зоопарком, comprende^[5]?

– Comprende.

Оборудование было дорогим. Торрес объяснил ему, как с ним обращаться, а потом снова спросил, как и в тот раз, когда Эрнандес позвонил ему впервые:

– Что ты собираешься со всем этим делать, амиго?

Эрнандес загадочно улыбнулся и сказал:

– Тайная операция.

Взглянув на него, Торрес приподнял одну бровь.

– Ну ладно, но если что-то повредишь, ты заплатишь, si? Помни об этом, Руди.

Эрнандес сказал, что постарается. Никаких проблем. Ему просто нужно было оборудование на одну ночь, а потом он вернет его абсолютно невредимым.

На следующее утро он рано отправился на работу в «Ла-Тард», поработал до трех и приехал в свою квартиру. Он уже все организовал, но ему хотелось проверить все еще раз, чтобы не было никаких ошибок, никаких заминок. Эрнандесу захотелось выпить, но он решил все же этого не делать. Ему нужна была светлая голова, чтобы не ставить план под угрозу срыва. Слишком многое было на кону. Он хотел было позвонить Эрике, просто чтобы поздороваться, чтобы услышать ее голос, потому что он нервничал. Он надеялся, что все будет в порядке. Если ему повезет, то план сработает, и все получится так, как он хотел.

Если ему повезет.

«А если план не сработает, – подумал Руди, – то возникнут большие проблемы. И если не удастся быстро выбраться из гостиницы…» Он вспомнил о пожарном выходе на первом этаже в задней части гостиницы. Ему он может понадобиться.

Он встал и, выйдя в кухню, налил себе тепловатой кока-колы, бросил туда несколько кубиков льда и вернулся в гостиную. Сев, он отхлебнул кока-колы, потом закурил сигарету, думая о своем плане, пытаясь все предусмотреть. Он не знал, на что ему рассчитывать. Приходилось рисковать.

Погасив сигарету в пепельнице, он встал, осознавая, что волнуется. Взял из спальни чемодан, в котором уже было все необходимое, а потом вновь вернулся в гостиную.

Положив чемодан на кушетку, он открыл защелки, проверил, не забыл ли чего, а потом занялся оборудованием, которое дал ему Торрес. Оборудование лежало на кофейном столике. Он осторожно уложил каждую часть устройства в одежду, которая уже была в чемодане, удостоверившись, что ничего не перекатывалось, – Торрес говорил ему о том, какое оборудование чувствительное. Закончив с этим, он снова все проверил, закрыл чемодан и поменял комбинацию цифр кода.

Он почувствовал, как по телу прошла дрожь страха. Взглянул на ладони. У него дрожали руки, на ладонях выступили капельки пота. Ему казалось, что руки у него не прекращали дрожать в течение последних сорока восьми часов. Ему было жарко, несмотря на кондиционер. Глубоко вдохнув, он медленно выдохнул.

«Расслабься, амиго. Оставайся спокойным. Иначе ты умрешь еще до того, как все начнется».

Он взглянул на часы. 5:30.

Ему нужно было переодеться, после чего уже пора было выходить.

По вечернему городу в потоке машин медленно двигался большой черный «мерседес». Стеклянная перегородка между водителем и пассажирами была поднята, так что сидящие в салоне могли спокойно поговорить.

Сгустились сумерки, и Майер смотрел сквозь тонированные стекла на огни. Маленькие машины ехали мимо «мерседеса» по дороге с тремя полосами движения. Они подъезжали к городу. Скоро начнется последняя встреча в этой ужасной стране.

За окном медленно проехал старенький желтый пикап, дребезжащая развалюха. За рулем восседал индеец в ковбойской шляпе, а рядом с ним расположилась его толстая жена с плачущим ребенком на коленях. Стекла в машине были опущены, радио изрыгало звуки парагвайской губной гармошки. На заднем сиденье в пикапе, как обезьянки, прыгали пять-шесть неугомонных замызганных темнолицых детей. Один из них нагло скорчил Майеру рожу и показал ему голую задницу.

«Эти грязные идиотские латиносы!» Майер с отвращением отвернулся. И как его люди могут здесь жить? Он взглянул на Крюгера. У Майера больше не было сил терпеть.

– Так что это за новости?

– Царкин. Он застрелился два дня назад.

Майер удивленно поднял брови.

– Так он умер?

Крюгер кивнул.

– Впрочем, ему оставалось всего лишь несколько часов. Рак. Так что он решил покончить со всем побыстрее. Послал перед этим письмо Францу. Написал, что боль стала невыносимой, и попросил прощения за то, что не смог терпеть.

Майер кивнул, смутно припоминая, что Франц что-то говорил ему о болезни Царкина.

– Это большая потеря, – сказал Майер, а потом его поразила мысль, ужасная мысль. – А его бумаги?

Он обеспокоенно взглянул на человека с серебристыми волосами, сидящего напротив.

Тот улыбнулся.

– Нет нужды паниковать, Иоганн. Царкин сжег все свои бумаги. Все. Их ничто не может навести на наш след. Ничто.

– Наши люди все проверили?

На этот раз ответил Крюгер.

– Франц пришел в дом после того, как полицейские ушли. Волноваться абсолютно не о чем. Франц поговорил со слугами. Полиция считает, что это, несомненно, суицид.

– Он проверил кабинет Царкина и его вещи?

– Там были только старые фотоальбомы. Он их забрал.

– А банковская ячейка Царкина?

– Он сам все оттуда взял. Сжег документы перед тем, как спустить курок. – Он взглянул на Майера. – Я уверен, что Франц проверил все тщательнейшим образом.

Майер кивнул и спросил:

– А организация встречи?

– Царкин сказал, что договорился с гостиницей, как обычно. Франц проверил и это, чтобы не было сомнений. Все в порядке. – Крюгер помолчал и, улыбнувшись, сказал: – Он был осторожным человеком, наш старик Николас. Осторожным – как в жизни, так и в смерти.

Крюгер отвернулся к окну, а мужчина с серебристыми волосами откинулся на сиденье.

Майер поступил точно так же, чувствуя облегчение.

Эрнандес приехал в «Эксельсиор» в полшестого и оставил «бьюик» в двадцати метрах от пожарного выхода, ведущего к парковке.

Удостоверившись, что поблизости никого нет, он прошел к двери, коснулся ладонями металла и толкнул дверь. Она запирались на засов изнутри, так что открыть ее снаружи было невозможно. Он уже проверил, легко ли она открывается. Скорее всего, ему не придется ею воспользоваться, но Руди не хотелось рисковать. Ничто не должно было помешать двери открыться, а ему попасть на парковку.

Неподалеку стояло несколько металлических мусорных баков – в двадцати метрах от запасного выхода из кухни, однако они не мешали открыть дверь. Он, удовлетворившись увиденным, вернулся к машине, взял чемодан и оставил дверь машины незапертой.

Потом Эрнандес пошел к входу в гостиницу.

На нем были темные очки и синий деловой костюм, который он не надевал уже много лет. Костюм вышел из моды и был мал ему на размер, но со свежей белой рубашкой и голубым шелковым галстуком Руди смотрелся респектабельно. Переодевшись после душа, он едва узнал себя в зеркале: набриллиантиненные волосы зализаны назад, они казались гуще и темнее, чем обычно.

Войдя в ярко освещенный холл, он направился прямо к стойке администратора. За ней стоял толстый человек в темном костюме и сортировал какие-то документы.

Когда Эрнандес подошел, толстяк поднял голову.

– Да, сеньор?

– У меня на сегодня заказан номер. Меня зовут Феррес.

– Секундочку, сеньор. – Толстяк повернулся к компьютеру и что-то набрал на клавиатуре коротенькими пальцами. – Сеньор Феррес. Номер 104. Второй этаж. – Подняв голову, он вежливо улыбнулся. – Это наш последний свободный номер, вам повезло.

«Надеюсь», – поду мал Эрнандес. Он вчера позвонил в гостиницу, чтобы сделать заказ, и тогда объяснил администратору, что уже останавливался у них и жил на втором этаже, и ему очень понравился вид из окна, поэтому он предпочел бы номер именно на втором этаже. Он долго ждал у телефона, пока клерк проверял, есть ли у них подходящий номер, и вздохнул с облегчением, когда тот сообщил, что есть, но только на двоих. Эрнандес сказал, что заплатит за номер на двоих.

– Сеньор заплатит наличными или кредитной карточкой?

– Наличными, – сказал Эрнандес. – И я хотел бы заплатить сейчас. Я собираюсь уехать завтра рано утром.

– Да, конечно.

– Кроме того, ко мне ненадолго придут друзья. Я хочу, чтобы в номер прямо сейчас отнесли бутылку шампанского и бутерброды.

– Ну конечно, сеньор. Непременно. Я сейчас займусь этим. – Толстенький администратор взял трубку и позвонил кому-то из обслуживающего персонала, сообщив номер Эрнандеса и его заказ. Положив трубку, он еще раз деланно улыбнулся. – Секундочку, сеньор, я выпишу вам счет, а потом попрошу кого-то помочь вам с багажом.

Через три минуты Эрнандес, оплатив счет, вышел из лифта на втором этаже. Посыльный с чемоданом Руди проводил его до номера в конце коридора – через пять дверей от номера Царкина, на противоположной стороне коридора. Ему необходим был номер на том же этаже. Он решил, что раз это был последний свободный номер, это хороший знак. Вечером, позвонив в «Эксельсиор», он пошел в гостиницу, чтобы проверить расположение номеров в коридоре. Этот номер был просто идеальным – он находился не слишком близко и не слишком далеко от номера Царкина.

Эрнандес вошел за посыльным в номер. Мальчик зажег свет, поставил чемодан на подставку и стал ждать чаевые. Эрнандес дал ему на чай, мальчик заулыбался, пожелал ему хорошего вечера и ушел.

Эрнандес подошел к окну и выглянул наружу: везде в домах зажигались окна, над городом сгущалась тьма, и он начал нервничать, думая о своем плане.

Сейчас ему уже по-настоящему стало страшно. С трудом сглотнув, он взглянул на часы. Шесть вечера. Кто бы ни собирался остановиться в комнате дальше по коридору, он скоро приедет. В дверь резко постучали. У Эрнандеса сердце ушло в пятки, но он сразу же понял, кто стучал.

Улыбающийся официант в белом костюме втолкнул в комнату тележку с шампанским и бутербродами. Эрнандес смотрел, как мальчик работал, и прислушивался к его болтовне.

Официант суетился, устанавливая тележку в центре комнаты. Эрнандес попросил, чтобы он оставил тележку в номере и не открывал шампанское.

– Конечно, сеньор. – Официант поклонился и сделал вид, что собирается уходить, но не ушел – отработанный приемчик.

Эрнандес вытащил несколько банкнот из кошелька.

– Отличное обслуживание. Как тебя зовут?

– Марио, сеньор. Марио Рикардес.

– Спасибо, Марио. – Эрнандес протянул ему деньги.

Официант поклонился и ушел. Эрнандес взглянул на шампанское и еду. Все это влетело ему в копеечку. Он надеялся, что оно того стоило. Шампанское было французским и очень дорогим, рядом с ведерком с колотым льдом поблескивали шесть аккуратно расставленных бокалов. Бутерброды выглядели изумительно: аккуратные треугольнички из свежего подсушенного хлеба с копченым лососем, анчоусами, разнообразными сырами и мясным ассорти, великолепно сервированные на серебряном подносе. Но Эрнандес не был голоден. Страх в желудке шевелился, как живое существо. Он чувствовал, что начал потеть, но пытался не думать о том, что ему предстояло.

Сев на кровать, он открыл чемодан и, вытащив части оборудования, разложил их на кровати.

Он действовал быстро, и вскоре оборудование было установлено. Через десять минут он уселся на кровать, закурил сигарету, а потом набрал телефон номера 120. Трубку никто не взял.

Кто бы ни собирался пользоваться этой комнатой, он еще не приехал. Если бы кто-то взял трубку, Эрнандес притворился бы, что ошибся номером.

Эрнандес взглянул на часы. 6:10. Погасив сигарету в хрустальной пепельнице, он нервно встал.

Пора было идти в вестибюль.

На этот раз встреча была назначена в другой гостинице, отметил Майер, когда «мерседес» остановился у «Эксельсиора». Они с Винтером и раньше пользовались этой гостиницей, много раз. Но они никогда не делали это одновременно. Отчитывались на встречах они по очереди.

Идею с гостиницей предложил Царкин, и они решили каждый раз менять место, чтобы меньше было шансов, что в номере поставят жучки или их будут подслушивать. Это был значительно лучший вариант, чем дома у Франца или Царкина, где было много любопытных глаз и ушей – слуги и соседи.

Конечно, идеальным местом был дом в Чако, но он находился слишком далеко, а когда начинались дожди, туда невозможно было проехать. Гостиницы все же были лучше, там они меньше бросались в глаза, сливаясь с толпой бесчисленных бизнесменов и туристов.

Шмидт и водитель вышли из «мерседеса» и открыли дверцы машины, потом Крюгер и Шмидт прошли в вестибюль, а Майер и седовласый мужчина последовали за ними.

Они подождали, пока Крюгер подойдет к стойке администратора. Майер осматривал роскошный интерьер. В вестибюле было тихо. В легких кожаных креслах рядом со стойкой администратора сидели две симпатичные девочки в узких мини-юбках. Неподалеку расположился молодой человек в синем костюме с иголочки. Он читал газету. Сутенер? Девчонки выглядели аппетитно, очень аппетитно. Возможно, им с Францем попозже стоит отлучиться. Но, зная Франца, можно было предположить, что он уже все организовал.

Он увидел, что Крюгер закончил свои дела у стойки.

– Какая комната? – спросил по-немецки Майер.

– Сто двадцать, – ответил Крюгер.

Они последовали за Крюгером к лифту.

6:15

Эрнандес купил газету и занял свободное кресло в фойе напротив стойки администратора.