Текст книги "Джонни Бахман возвращается домой"

Автор книги: Гейнц Зенкбейль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

14

Неопределенное положение.

«Нам тоже надо в Берлин».

Временное избавление.

Прихрамывая, Джонни вышел с территории лагеря. Быстро он не мог идти при всем желании. Вдруг неподалеку затрещали ветки-это коричневый пони с длинным хвостом осторожно брел через кусты. Заметив мальчика, он остановился, смущенно качнул сильной шеей и поглядел ему вслед. Джонни пробирался между невысокими березками, пока не увидел в сотне метров перед собой широкую дорогу, по которой непрерывной чередой ехали бессчисленные машины. И только теперь он позволил себе сесть и отдохнуть.

Больше он уже не испытывал страха. Но на сердце у него было тяжело. С каждым шагом неясность его положения становилась все более очевидной. Вечерело, становилось прохладнее, и Джонни стало тоскливо. Ах, если бы девушка предложила ему остаться! Но она распрощалась с ним холодно, почти презрительно, как с человеком, от которого лучше держаться подальше. Да, Джонни было явно не по себе.

Постепенно небо стало темно-серым. Верхушки деревьев в высоком лесу, росшем по ту сторону дороги, выглядели на его фоне совсем черными. Над ними собирались тяжелые тучи. До Джонни доносились из лагеря звяканье металла, удары топора, отдельные крики. Все эти звуки успокаивали его, так как он знал, что недалеко от него есть люди. Теперь ему стало стыдно своих детских страхов. «Конечно, русские не бьют детей! Кан можно было быть таким глупым!»

Налетел легкий ветерок, и верхушки деревьев закачались. Небо тем временем совершенно затянулось облаками. Становилось все прохладнее. Джонни подобрал под себя ноги, насколько ему позволяло больное колено, и обхватил их руками. Скоро заморосил дождик. Джонни набросил себе на голову и плечи куртку, но тонкая, изношенная материя была плохой защитой. Тут он подумал о брезенте, которым были прикрыты повозки: уж он-то, наверное, не пропускает воду. Да прекратится ли когда-нибудь этот проклятый дождь!

Но дождь все усиливался. Крупные тяжелые капли скатывались по шее за воротник, и рубашка Джонни скоро промокла насквозь. Мальчику стало холодно. У него начали стучать зубы, и он был не в силах остановить эту дрожь. Сейчас ему хотелось только одного: поспать в сухом и теплом месте.

«Может быть, мне вернуться? – подумал он. – И вообще: почему меня никто не удержал? Даже эта трехногая собака со смешным именем и та имеет крышу над головой».

Джонни трясло. Он весь сжался в комочек. Горячие слезы потекли по его щекам.

«Если мне никто не поможет, к утру я умру», – подумал он.

– Эй ты! – послышался чей-то голос через несколько минут.

Джонни даже не шелохнулся. «Я сплю и вижу сон», – решил он про себя.

– Эй, немец!

Джонни прислушался. Несомненно, кто-то звал его.

– Отзовись же наконец! – нетерпеливо приказал голос. – Я знаю, что ты где-то здесь!

Джонни чуть-чуть повернулся. Целый поток воды полился у него со спины. Он спросил, стуча зубами:

– Что такое?

Мокрая трава заскрипела от приближающихся шагов. На сером фоне появились размытые очертания чьей-то фигуры.

– Чего же ты сразу не отозвался? – спросил его звонкий голос.

Перед Джонни стояла прекрасная разбойница в военной фуражке, а ее длинная золотистая коса была брошена на грудь.

– Я, наверное, заснул, – ответил мальчик.

– В такую-то погоду?

– Да.

– Если ты надеешься дождаться машины, то тебе долго придется сидеть. Вряд ли кто-нибудь возьмет тебя с собой, потому что скоро уже ночь.

Джонни ничего не ответил. Его занимала мысль: почему она пришла? Он спросил:

– Что тебе надо? – И в этом вопросе слышалась надежда.

Девушка подошла к нему почти вплотную. На плечи у нее была наброшена плащ-палатка, и она старалась держать ее так, чтобы укрыть от дождя и Джонни.

– Мне ничего не надо. Я просто так пришла.

Дождь барабанил с прежней силой. Джонни почувствовал на своем плече руку девушки. Ему казалось, что он слышит на своей иззябшей щеке ее дыхание. На спину ему больше не капало.

– Куда ты, собственно, собираешься идти? – спросила незнакомка.

– Домой, к маме.

– К маме. Значит, она у тебя жива?

– Да. А почему ты об этом спрашиваешь?

Вместо ответа девушка снова задала ему вопрос:

– А где она живет, где-нибудь недалеко?

– Нет, в Берлине.

– Берлин, – пробормотала девушка. – Ну что же, нам тоже надо в Берлин.

– Да? – переспросил Джонни и выпрямился: – Когда же?

– Когда мы дадим фашистам по роже, – резко ответила девушка.

Капли по плащу застучали вроде бы реже, и теперь был слышен шум деревьев.

– Ты всегда так зло говоришь о немцах, – едва слышно проговорил Джонни.

Девушка отстранилась от него и спросила язвительно:

– Тебе-то что?

– Послушав тебя, можно испугаться…

– Люблю я немцев или нет, это мое дело.

– Ты всех немцев так не любишь?

– Да, – твердо отозвалась девушка, – всех, кроме двух.

– А кто это?

– Обоих немцев, которых я люблю, зовут Эрнстами. Первый – Эрнст Тельман, второй – Эрнст Ешке. Товарища Ешке ты не знаешь, а Эрнста Тельмана, наверное, знаешь.

– Нет, – покачал головой Джонни, – я о нем никогда ничего не слышал.

Прошло несколько секунд, пока девушка наконец перевела дух от изумления.

– Что? Ты ничего не слышал о вожде рабочих Эрнсте Тельмане?

– Нет, ничего.

– Тогда ты типичный продукт германского фашизма.

– А ты-то кто? – взорвался Джонни. – Ты сама говоришь, как настоящая немка!

Девушка грубо оттолкнула его в сторону. С ее плаща водопадом хлынул поток воды.

– Ты уже слышал, что я говорю и по-русски. А больше всего, заметь себе, я люблю говорить по-польски!

Механически, ничего не соображая, Джонни ответил:

– Да.

– Тогда прекрати болтать и вообще лучше задавай поменьше вопросов!

Джонни почувствовал, что девушка, которая правилась ему все меньше и меньше, вот-вот вспылит и уйдет. Но она продолжала сидеть. Спустя минуту ее голос звучал уже не так строго, когда она спросила:

– Раз ты берлинец, ты, наверное, хорошо знаешь город?

– Берлин – большой город, – отозвался Джонни, – но кое-что я в нем знаю.

– Ты слышал что-нибудь о Хеннингсдорфе?

– Как-как?

– Хеннингсдорф. Не притворяйся таким глупым!

Мальчик покачал головой и с сожалением ответил:

– Нет.

– Да нет же, ты должен знать, – нетерпеливо возразила девушка.

– Нет, Хеннингсдорфа я в самом деле не знаю. А это в Берлине?

– В Берлине или неподалеку.

– Если только где-нибудь под Берлином…

– Но, во всяком случае, совсем недалеко, – упрямо сказала девушка.

– Возможно.

– Возможно, возможно. А еще берлинец! Что ты вообще знаешь о Берлине?

– Бранденбургские ворота, – подумав, ответил мальчик.

Он хотел рассказать, что был там несколько раз в воскресенье со своим отцом. Отцу всегда доставляло удовольствие сменить поношенный, пропахший прогорклой смазкой мундир железнодорожника на выходной костюм, единственный, какой у него был, и не спеша прогуляться с Джонни по центру города. Иногда они шли в какой-нибудь музей, где подолгу разглядывали огромные полотна или предметы старины, награбленные в других странах. Бывали они и в арсенале, битком набитом оружием, знаменами и картинами с изображением битв. Прогуливались по широкой тенистой липовой аллее Унтер-ден-Линден, ведущей к Бранденбургским воротам. Иногда, после обеда, им удавалось послушать маршировавший мимо военный оркестр. Каждый раз, услышав оркестр, Джонни бросал отцовскую руку и в восторге несся навстречу оркестрантам. Особенно нравился ему музыкант, который бил в литавры и своим громким «бум-бум-бум» задавал темп всем музыкантам. Но Джонни тут же с испугом подумал, что девушке едва ли интересно слушать все это и она, чего доброго, опять рассердится на него. Поэтому он принялся поспешно перечислять:

– Я знаю, где находится дворец, красное здание ратуши, а потом Александерплац…

– А рейхсканцелярию? – перебила девушка.

– Нет, – ответил Джонни.

– Что? Ты и ее не знаешь?! – воскликнула удивленная незнакомка. – Какой же ты немец? Об Эрнсте Тельмане ты ни разу не слышал, где находится Хеннингсдорф, не знаешь, а теперь еще и это!

– Папа никогда не водил меня туда, – пробормотал мальчик.

– Да там же торчит ваш Гитлер, – ядовито проговорила девушка, – ваш обожаемый фюрер, которого вы с таким восторгом приветствовали!

– Я его не приветствовал, – возразил Джонни, – потому что я его никогда не видел, разве только в кино.

– Зато все другие приветствовали, – сквозь зубы проговорила девушка, и Джонни заметил, как она резко взмахнула сжатым кулаком. – Но теперь уже все! Вот увидишь, у вашего Гитлера земля будет гореть под ногами!

У Адольфа Гитлера будет гореть под ногами земля – это трудно себе представить. Вдруг плащ соскользнул с головы Джонни. Девушка поднялась.

«Сейчас она уйдет и оставит меня здесь одного, на таком холоде», – пронеслось в голове у Джонни. Он лихорадочно раздумывал, как бы задержать девушку.

– Теперь я знаю, кто такой этот Эрнст Тельман. И о рейхсканцелярии ты мне тоже рассказала. Но что же такое Хеннингсдорф?

Девушка не поддалась на его уловку и нелюбезно ответила, глядя на него сверху вниз:

– Это тебя не касается. Джонни сжался в комок.

– Ну ладно, – продолжала она уже более миролюбиво, – не стоит сразу пугаться.

– Ты хочешь уйти?

– Я не собираюсь промокнуть здесь до нитки.

Голос Джонни прозвучал жалобно, когда он спросил:

– А что мне делать?

– Ты же хотел в Берлин.

– Но как мне туда попасть? Ведь до него по крайней мере километров сорок!

– Вот и пройди их!

– Но я уже так много прошел за вчерашний день.

– Значит, ты многому научился.

– Но я больше не могу, – чуть не плача проговорил Джонни, – а теперь, ночью…

– Эх ты, – сказала девушка, и в ее голосе не было ни злости, ни пренебрежения. Она взяла его за руку и помогла подняться. – Идем!

– Значит, можно?

– А я ни у кого не спрашивала разрешения.

– Так, значит, нельзя?

– Слушай, – вздохнула девушка, – ну что ты за человек! Как ты думаешь, зачем я тащилась сюда по такой погоде? Уж не для того, чтобы собирать грибы. Ты пойдешь со мной в лагерь, но только на одну ночь!

– Спасибо, – пробормотал Джонни.

Девушка вздохнула, потом насмешливо заметила:

– Стоит вам только промочить ноги, как вы сразу же становитесь на удивление очень смирными.

15

Дождливая ночь.

Может ли пони плакать?

«Охотнее, всего я бы остался здесь».

Лорелай по имени Ганка.

Мокрая трава хлестала по ногам. Девушка опять набросила на плечи Джонни половину своего плаща, и Джонни крепко придерживал его за краешек полы. Втянув голову в плечи, едва видя перед собой дорогу, он шел рядом с девушкой.

– Теперь иди тихо, как мышь, – прошептала она. Вскоре их кто-то окликнул.

«Наверное, патруль», – подумал Джонни, уловив в тишине металлический щелчок затвора.

Девушка еще плотнее закрыла его плащом, назвала отзыв и, тесно прижав к себе, повела дальше.

Скоро они добрались до повозок, похожих на маленькие хижины с круглыми брезентовыми крышами. Пахло остывшей мокрой золой. Правее, где находилась полевая кухня, поблескивал слабый красный огонек.

Они подошли к одной из повозок. Послышалось легкое сопение, и возле колес кто-то зашевелился. Это был пони. Он тесно прижался к брезентовому боку повозки, чтобы хоть как-то спрятаться от дождя. Девушка откинула брезент с тыльной стороны телеги.

– Лезь туда! Там, внутри, сухо, – сказала она, – все выложено сеном. И где-то лежит несколько попон. Да смотри не ушибись: там стоят ящики.

– А ты куда?

– Я должна сейчас сменить часового, – ответила девушка. – Выспись как следует, в четыре часа утра я тебя разбужу. Тебе надо будет уйти.

Дно повозки действительно было выстлано толстым слоем сена. Скоро Джонни нашел попоны. Он разделся, повесил свои вещички сушиться. Потом расстелил одну попону, лег на нее, укрылся другой и с облегчением потянулся. Он был снова спасен.

«И почему нельзя сделать так, чтобы Густав тоже был здесь? Ах, Густав!» – Джонни зажмурил глаза. Воспоминание о погибшем друге болью отозвалось в душе. Несмотря на усталость, сон долго не шел к мальчику. Тихо и равномерно стучали по брезенту капли дождя. Снова послышался стон ветра. Иногда с деревьев срывались тяжелые капли и градинами стучали по натянутому брезенту.

Пони зашевелился, потоптался на одном месте и снова вздохнул так тяжело, словно у него было какое-то горе. Джонни лежал тихо и напряженно прислушивался.

«Неужели это пони издает такой тонкий, звенящий звук, то выше тоном, то ниже? Странно, – подумал мальчик, – похоже, что кто-то плачет. Разве пони может плакать? Немыслимо. Плачут дети, особенно маленькие. Но, может быть, пони тоже плачут? Ведь они маленькие лошадки. Да, конечно, бедный маленький пони плачет, потому что должен стоять там, под холодным дождем…» Джонни еще глубже забрался под попону. Приятное тепло истомой растекалось по телу, как тогда, в шалаше у Густава. Постепенно мальчиком овладел тяжелый сон. Спал он крепко, безо всяких сновидений, и проснулся оттого, что вокруг стало довольно светло. Увидел над собой туго натянутое полотнище брезента, светлой полосой расходившееся у входа. Через нее внутрь пробрался яркий солнечный луч. Джонни сразу вспомнил, где он находится. «Неужели ночь уже прошла? Так быстро?» А ведь он должен был уйти отсюда в четыре часа!

Мальчик хотел было подняться, но передумал. Здесь так уютно: а кто знает, что ожидает его снаружи? Лучше подождать, пока его позовут.

Джонни лежал в полудреме; время шло незаметно. Вдруг кто-то откинул край брезента, закрывавший вход. Девушка заглянула в палатку, опершись рукой о край повозки, тихонько позвала:

– Эй!

– Да? – также тихо отозвался Джонни.

– Проснулся наконец?

– Уже довольно давно.

– Я уж думала, что ты тут умер.

– Разве уже так поздно?

– Половина одиннадцатого, – ответила девушка.

– Что?! – воскликнул Джонни.

– Удивляешься? С четырех часов я заходила сюда уже раза три.

– Почему же ты меня не разбудила?

– Ты спал как убитый.

Джонни поднялся, прикрывшись попоной:

– Сейчас я выйду.

– Не надо особенно спешить, – успокоительно произнесла девушка. Она уже успела забраться внутрь, и ей пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой брезента. На плече у нее все так же висел карабин. В одной руке она держала котелок, в другой что-то завернутое в платок, Пригнув голову так низко, что коса ее свисала, цепляясь за солому, она подвинулась к нему ближе.

– Почему ты опять с винтовкой? – поинтересовался Джонни.

– Меня только что сменили с поста. Теперь у меня есть немного свободного времени.

Она поставила перед Джонни котелок. Потом развязала платок и достала из него кусок черного хлеба величиной с кулак и нарезанное ломтиками сало. При виде такого богатства у Джонни сразу же потекли слюнки.

– Подкрепись-ка для начала!

Мальчик не заставил себя долго упрашивать и тут же принялся за еду.

Девушка задумчиво разглядывала его.

– Ты больше не боишься нас, да? – спросила она резко.

Джонни снова потянулся к котелку, в котором был горячий чай. В ответ он слегка качнул головой и пробормотал:

– Нет.

– А вчера?

– Сначала очень, а потом чуть-чуть. – Он отправил себе в рот сразу два ломтика сала. – А теперь совсем не боюсь.

– Так говорят почти все…

– Кто именно?

Девушка не ответила. Джонни, не знавший, как истолковать ее молчание, продолжал жевать, пока на расстеленном платке ничего не осталось.

«Было бы совсем неплохо, – размышлял он тем временем, – если бы мне удалось пожить здесь несколько дней». И он сказал:

– Охотнее всего я бы остался здесь!

– Не пойдет, – заметила девушка.

– Почему?

– Наш командир против.

– Кто же ваш командир? Эта женщина в каске, что с санитарной сумкой?

– Тетя Даша? Нет, она наша санитарка.

– Может быть, старый солдат, который рубил вчера мясо возле кухни?

– Это дядя Коля, наш повар. А я имею в виду командира нашего санитарного подразделения. Он находится не здесь, а на перевязочном пункте, это где-то недалеко. Не знаю где. Мы вчера полдня его разыскивали. Но сегодня уж найдем обязательно.

– А почему вы его разыскивали? – спросил Джонни, опростав котелок. – Вы что, отстали?

– Мы отвозили раненых в тыл.

– На этих телегах?

– Не только, – ответила девушка и добавила: – На лошадях везде можно проехать, даже по самым плохим дорогам. Из-за дождя и талых вод все развезло до самого Одера. Да еще наши танки разъездили дороги. Но мы все-таки доставили всех раненых в полевой госпиталь. А теперь возвращаемся с лекарствами и перевязочными средствами к своим.

– А зачем вам эта кухня на колесах?! Ведь в ней можно готовить по крайней мере на двести человек!

– Это новая полевая кухня, – объяснила девушка, – старую разнесло снарядом. Хорошо еще, что дяди Коли в это время не было поблизости. А теперь у него современная кухня, в ней можно готовить чай и диетические блюда. Надо строго следить, чтобы больные и раненые получали только то, что им можно и нужно.

– У вас всегда много раненых?

– В последнее время много, – задумчиво отозвалась девушка, – особенно после того, как мы перешли Одер. И очень много погибает. И это незадолго до конца войны, когда мы уже стоим под самым Берлином.

– Сколько же километров осталось до Берлина? – спросил Джонни.

– Нашим осталось самое большее километров двадцать.

– Двадцать километров…

– Да. Может, даже меньше. Но бои будут длиться еще несколько дней или даже недель. И, к сожалению, еще будет много убитых и раненых. Фашисты огрызаются, как бешеные собаки. Но мы все равно свернем им всем шею.

– Фашисты, – задумчиво заметил Джонни, – вы все время повторяете это слово. Вот и ваш мальчик в форме назвал меня вчера фашистом…

– Петя еще маленький, ему только девять лет. Он особенно ненавидит немцев.

Джонни поднял глаза:

– А почему ты их ненавидишь?

Девушка оперлась на свой карабин и поднялась на ноги.

– У меня есть на это свои причины, – ответила она нехотя.

– Послушай, а как тебя зовут? – спросил вдруг Джонни.

– Это так важно?

– Меня зовут Иоганнес, – миролюбиво сказал Джонни, – но называют меня обычно Джонни.

Девушка покачала головой.

– Мне как-то все равно, как тебя зовут. Самое большее через полчаса ты уйдешь.

– И все же, – продолжал настаивать мальчик, – когда я буду думать о тебе, я буду хоть знать твое имя.

– Меня зовут Ганка. Теперь ты доволен? – резко ответила девушка.

– Ганка, – повторил Джонни, – чудесное имя. Звучит гораздо лучше, чем Лорелай…

– Что-что?

– Так звали красавицу из одной немецкой легенды…

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – сказала девушка, но прозвучало это совсем не сердито. Ганка взяла в руки котелок, платок и направилась к выходу. Подняв полог брезента, она еще раз обернулась к Джонни: – Кстати, когда будешь уходить, смотри, чтобы тебя никто не увидел.

– А ты больше не придешь?

– Я устала, – сказала девушка, – устала как собака, ни минуты не спала ночью. Пойду сейчас лягу.

Она хотела уйти, но ее остановил голос Джонни:

– Послушай, Ганка!

– Ну что еще?

– Только один вопрос: скажи, лошади могут плакать?

Девушка наморщила лоб.

– Как это? – спросила она неуверенно. – Это тоже из твоей немецкой сказки?

– Я слышал сегодня ночью, как одна лошадь плакала.

– Быть того не может!

– Нет, совершенно точно. Плакал пони возле повозки.

Губы девушки скривились, когда она строго сказала:

– Какая чепуха! – Взметнулся полог у входа, и Джонни остался один.

16

Трехногий пес поднимает тревогу.

Более близкое знакомство с Петей.

Возле походной кухни.

Штрафная работа, переставшая быть наказанием.

«Останешься до тех пор, пока мы не тронемся с места!»

Джонни выбрался из-под попоны и оделся, сидя на деревянном ящике. Вещички его почти совсем высохли. Он озабоченно оглядел свою обувь. Ботинки если только можно было назвать ботинками неуклюжие чуни, сшитые ему Густавом, начали разлезаться по всем швам, а подметки в некоторых местах протерлись до дыр.

Он подполз к выходу и осторожно отодвинул край брезента. Местность выглядела куда веселее, чем накануне. День был напоен солнцем. Капли дождя, повисшие на тонких, покрытых блестящей зеленью ветках березы, сияли, словно хрустальные. В нескольких метрах от него стояла еще одна повозка. Мокрый брезент на ней дымился под солнечными лучами, пустая оглобля напоминала штангу шлагбаума. Рядом паслись две коричневые лошади. Иногда они вытягивали тонкие шеи и терлись друг о друга большими головами. Возле прогретой солнцем стороны повозки стоял пони, положив морду на теплый брезент.

«И все-таки ты плакал, я совершенно ясно слышал», – подумал мальчик. И ему вдруг стало жаль оставлять этот надежный мирный уголок. Он широко распахнул брезентовый полог и медленно выскользнул наружу.

Вдруг ногу ниже колена пронзила резкая колющая боль.

Ошеломленный Джонни попробовал осторожно согнуть ногу, но тут услышал угрожающее рычание. Он посмотрел вниз и увидел розовую собачью пасть с острыми зубами. Трехногий! Его уши стояли торчком на лохматой голове, обрубок хвоста раскачивался из стороны в сторону.

– Пошел вон! – цыкнул на него мальчик. – Я хочу только выйти отсюда!

Пес вытянул единственную переднюю ногу и, положив на нее косматую голову, выжидательно уставился на Джонни.

Мальчик нырнул обратно в повозку. «Что же теперь делать?»

Он подождал немного в надежде, что пес уйдет. Потом перелез через ящики, надеясь вылезти с другой стороны. Высунул голову и осторожно огляделся. Невдалеке под деревом стояла полевая кухня на колесах. Выглядела она заброшенной. Между деревом и повозкой был натянут кусок брезента, видимо, для защиты от ветра. За ним не раздавалось ни звука. Едва Джонни спустил вниз ноги, как из-под колес снова вылетела собака. Она воинственно ковыляла на своих трех ногах.

– Пошла вон! – крикнул Джонни, стараясь придать голосу решительность и сжимая кулаки. – Убирайся!

Тут собака по-настоящему разъярилась и отчаянно залаяла.

Мальчик снова залез на сено. Собака, не переставая лаять, металась под повозкой.

«Кто-нибудь да обязательно услышит», – подумал Джонни. И вдруг в повозке стало светло. Две маленькие руки раздвинули края брезента, и в телегу забрался Петя. На его голове красовалась фуражка с красной звездочкой. Вглядываясь в темноту, он что-то спросил, наверное: кто тут?

– Я, – жалобно отозвался Джонни.

– Кто?

Джонни на четвереньках подвинулся к свету.

Петя, уставившись на него и покусывая нижнюю губу, что-то пробормотал, что Джонни не понял, но не слишком любезное. Внизу как одержимый все еще заходился лаем пес. Джонни молил бога, чтобы пришла Ганка и помогла ему выбраться из столь неловкого положения. Но она, видимо, уже уснула.

Наконец Петя сделал энергичное движение рукой вниз, что, видимо, означало: давай вылезай

Джонни повиновался этому приказу. Пока он стоял около телеги, собака прыгала вокруг него, стараясь зубами ухватить за брюки и обувь.

– Давай, давай! – приказал Петя, слегка подтолкнув своего пленника в спину.

– Куда? – спросил Джонни, неохотно трогаясь с места.

– Давай, давай! – Петя сам пошел вперед, при этом вид у него был такой, будто он конвоировал важного пленника.

Джонни уныло плелся за ним, понимая, что побег сейчас не имеет ни малейшего смысла: собака тут же помчится за ним по пятам. Петя несколько раз оборачивался, подгоняя его и повторяя всего два слова:

– Давай, давай!

Они обогнули полевую кухню. Из похожей на печную трубы, прикрытой сверху конусообразным железным колпаком, курился дымок. Зайдя за брезентовое полотнище, служившее для защиты от ветра, Петя остановился. Там стоял деревянный стол, когда-то, видимо, белый, но потемневший от солнца, дождя и ветра. Вокруг были расставлены какие-то плоские ящики и картонки. Возле невысокой горки картошки стояла цинковая ванна, до половины наполненная водой. Три-четыре очищенные картофелины казались в ней желтыми камешками.

Петя показал на картофельную кучку.

– Что мне делать? – спросил Джонни, начиная понимать, что от него хотят.

Мальчик нагнулся, поднял лежавший возле картошки нож и протянул его Джонни.

– А-а, почистить?

Петя кивнул и провел ладошкой немного ниже краев ванны.

– До сих пор? Немало.

Джонни подвинул к себе табуретку и взял из кучи картофелину.

Петя смотрел на него еще некоторое время, потом свистом подозвал собаку и направился обратно к повозкам.

Шлеп! Первая очищенная картошка с плеском упала в воду. Шлеп! Шлеп! Джонни работал быстро. Ему часто приходилось чистить картошку, особенно в последнее время, когда всех учащихся их школы эвакуировали в пригород. Вместе с другими школьниками, он перечистил целую гору картошки для солдат, для фольксштурмовцев и беженцев. Это было не очень-то приятное занятие, особенно если чистить заставляли в наказание. Джонни не всегда успешно справлялся с учебными заданиями по военной подготовке. Его не слишком интересовало, какие существуют воинские звания в вермахте и в войсках СС, чем вооружена пехотная рота и чем танк «Пантера» отличается от танка «Тигр». В то время как учитель рассказывал о воздушных боях, в которых участвовал полковник Мельдерс, или же о приключениях, пережитых матросами на подводной лодке капитан-лейтенанта Прина, он тосковал по родному дому на Кюстринерштрассе, чем и заслужил репутацию чудака. Однако на этот раз он воспринял чистку картошки отнюдь не как наказание. Это была такая работа, за которой он мог отдохнуть, более того – его даже могли покормить обедом. Он старался изо всех сил. Пусть никто не думает, что он лентяй. Картофелины одна за другой летели в ванну с водой. Когда дно ее уже было сплошь покрыто желтыми клубнями, сзади раздался звук шагов.

Джонни оглянулся – это подошел пожилой солдат в белом фартуке. Дядя Коля, повар. Джонни поймал на себе его испытующий взгляд. Повар набрал полную горсть очисток и, внимательно посмотрев на них, довольный, бросил их на землю. Мальчик чистил не только быстро, но тонко и аккуратно. Повар разгладил усы, и губы его растянулись в добродушную улыбку. Потом он направился в глубь кухни и принялся шинковать длинным острым ножом кочаны капусты, которые лежали в ящиках.

Джонни от души обрадовался молчаливому одобрению своих успехов и почувствовал себя более спокойно.

Спустя примерно час кто-то подошел к нему и похлопал его по плечу. Он обернулся и увидел Ганку. Она распустила косу, и ее шелковистые волосы мягко струились по плечам.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она Джонни.

– Петя притащил меня сюда.

Девушка сердито выругалась, по крайней мере так показалось Джонни. Потом добавила по-немецки:

– Лентяй никудышный!

– Не надо, – успокоил ее Джонни, – эта работа доставляет мне даже удовольствие.

Но Ганка не унималась.

– Куда спрятался этот бездельник?

Мальчик пожал плечами.

Лицо девушки приняло озабоченное и беспомощное выражение.

– Куда же он задевался?

– Он ушел вон туда, – сказал Джонни, показывая ножом в сторону лагеря.

– Значит, снова околачивается возле лошадей. Ну и задам же я ему сейчас!

Ганка решительно зашагала прочь. От ее сапог на влажной земле оставались четкие следы. Вскоре она вернулась, ведя за руку упирающегося Петю. Между ними разгорелся спор, причем Петя то и дело равнодушно пожимал плечами.

– Этот сорванец считает, что чистить картошку должен ты один, – пояснила наконец Ганка Джонни.

– Я с удовольствием чищу, – немедленно откликнулся мальчик.

Но Ганка покачала головой:

– Нет. Этого я не допущу. Я сама поручила ему эту работу.

– В качестве наказания? Он что-нибудь натворил?

– Ничего он не натворил. Только он всегда занимается тем, что ему в голову взбредет, уходит куда-то, ведь кругом полно гитлеровцев…

Тут заговорил Петя. Он обращался только к девушке, отчаянно размахивая при этом руками. Он так разгорячился, что взгляд его темных миндалевидных глаз то и дело перебегал с Ганки на Джонни и обратно.

– Он что-нибудь говорит обо мне? – поинтересовался Джонни, когда Петя наконец замолчал.

Он чувствовал себя как-то неловко. «Дурацкое положение, – думал он, – стоишь и не знаешь, что именно о тебе говорят».

Ганка кивнула Джонни и пояснила:

– Петя считает, что ты должен остаться здесь и работать. Это будет своего рода искуплением.

– Что-что?

– Ну как бы тебе объяснить? – Девушка в затруднении потерла подбородок. Обдумывая каждое слово, она продолжала: – Так как ты немец, ты должен здесь работать, это будет своего рода штраф за то дело, которое, другие ваши немцы причинили его родине. Это и есть искупление. Во всяком случае, Петя так себе представляет искупление!

В этот момент пожилой солдат, шинковавший капусту, что-то сказал, показывая на Джонни своим длинным ножом. Между ним и Ганкой завязался спор. Сначала девушка возражала повару, но потом стала постепенно сдаваться. Петя тоже втянулся в их разговор.

– Эй ты! – наконец обратилась девушка к Джонни.

– Что такое?

– Наш дядя Коля считает, что ты должен остаться, потому что ты отлично чистишь картошку. Он очень торопится: хочет обязательно сегодня испробовать новую кухню. Поэтому чисть дальше, но не один, а вот с этим товарищем! – И она кивнула в сторону Петра.

– С удовольствием, – согласился Джонни.

– Пока мы не тронемся с этого места, будешь тут жить под мою ответственность. Но как только мы узнаем, где наши, нам придется с тобой расстаться, ясно?