Текст книги "Джонни Бахман возвращается домой"

Автор книги: Гейнц Зенкбейль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

70

Мирная тишина.

Красный флаг над Бранденбургскими воротами.

Приказ военного коменданта города Берлина № 1.

Благоухание сирени и запахи весны.

Только оказавшись на улице, Джонни сообразил, что ему сообщила Ганка лишь мимоходом: что немецкие войска сначала оказывали сопротивление, а потом все же сдались.

– А это означает, что война в Берлине наконец-то закончилась!

До этого Джонни часто думал о том, какими будут самые первые часы мира. Он представлял себе, что случится что-то особенное, что-то единственное в своем роде: возможно, раздастся чрезвычайно сильный удар грома или же оглушительно затрезвонят все колокола и тогда всех людей охватит необычно радостное волнение. Тем не менее он не услышал радостных криков и не заметил никаких признаков оживления. Только одна тишина.

А тишина ли это?

Только теперь мальчуган понял, как тихо стало вокруг. Не было слышно ни артиллерийских залпов, ни взрывов, ни шума моторов. Ни шипения, ни грохота, ни стрельбы, ни треска. Больше не было ничего того, что все последние дни так терзало человеческий слух.

Казалось, что советские солдаты проспали эти важные часы. Джонни повсюду видел спящих солдат: у освещенных солнцем стен домов, на каменных ступенях лестниц, в маленьких, перекопанных скверах. Мальчуган видел их спавшими на капотах машин и танков, у самоходок и пушек. Солдаты, сержанты и офицеры в простреленном, порванном осколками и пулями военном обмундировании. Уставшие, измотанные жестокими боями воины.

Джонни добрался до широкой аллеи с высокими, украшенными лепкой фасадами домов, которые выглядели сейчас прямо-таки плачевно. Повсюду следы боев, будь то оперный театр, дворец или просто жилой дом. Многие строения сгорели, так что от них остались только фасады из песчаника, украшенные орнаментом. Несмотря на разрушения, Джонни сразу узнал, что он находится на известной берлинской улице Унтер-ден-Линден. Вековые липы, росшие на широкой аллее для прогулок, были поломаны и потрепаны.

Затем Джонни увидел Бранденбургские ворота. Их высокие колонны обезображены осколками снарядов. Квадрига высоко вверху была искромсана и пробита во многих местах.

Над воротами развевалось красное знамя. По среднему проходу ворот, извиваясь, подобно гигантской серой змее, медленно шла колонна военнопленных. Следующая, необозримо большая колонна пленных строилась на дорожке для прогулок. Мимо то и дело проводили высокопоставленных немецких офицеров. Их мундиры были увешаны орденами и выглядели как новенькие. Офицеры были выбритые, сытые и ухоженные. Они несли туго набитые кожаные портфели или маленькие чемоданчики, как будто отправлялись в приятное путешествие или же в отпуск. Среди них находился старый, дородный генерал, который пристально смотрел прямо перед собой, казалось, не замечая огромного количества пленных. Левая щека генерала временами подергивалась, а в правом глазу у него поблескивал монокль.

«Мне надо идти дальше», – подумал Джонни.

Он повернул на восток. Сквозь дымный чад были видны очертания берлинского собора и руины какого-то замка. Вскоре он обогнал третью колонну пленных, которая, устало шаркая ногами, тянулась мимо сильно разрушенного здания университета. Перед фасадом начисто выгоревшего Государственного театра оперы и балета стояла небольшая группа советских офицеров, которые внимательно осматривали каждого пленного. Они отбирали молодых людей, бывших членов фольксштурма и гитлерюгенда, выглядевших затравленными зверьками. В детских глазах застыл ужас, как будто их вели на казнь. Некоторые тут же начинали реветь.

– В детский сад их всех! К маме! Сегодня же разогнать их по домам! – со злостью выкрикнул советский капитан.

Мальчик миновал Унтер-ден-Линден, прошагал мимо замка с фонтаном, украшенным фигурой Нептуна, который был почти доверху замурован стеной из грубого кирпича. Вокруг фонтана сидели и курили советские солдаты. Некоторые из них писали на уцелевших фасадах зданий свои имена и фамилии. От Шпрее доносились удары топора и визг пилы. Это советские солдаты скрепляли обвалившуюся среднюю часть моста балками и толстыми досками. Джонни перелез через гору обломков, миновал ратушу, красный кирпич которой был закопчен до черноты. Большие железные ворота у главного входа были до неузнаваемости исковерканы и обожжены огнем, а за ними лежали горы мусора. Дальше Джонни почти не смотрел по сторонам.

«Дальше, все время только вперед! – мысленно подгонял он сам себя. – Вдоль по Кенигштрассе, мимо Александерплац!»

Примерно к полудню он добрался до Ландсбергерштрассе и вскоре оказался в северо-восточном жилом районе. Из окон и с балконов уцелевших жилых домов свисали большие белые флаги. Все больше жителей, которые еще совсем недавно ютились в подвалах, бункерах и на станциях метро, выбрались на улицы. Они, кажется, уже совсем не боялись советских солдат и в поисках пищи осаждали советские машины, повозки и полевые кухни. По мостовой медленно ехал грузовик с закрытым кузовом, на крыше которого были приделаны два больших жестяных раструба. Примерно через каждые две сотни метров машина останавливалась.

– Слушайте приказ номер один военного коменданта города Берлина! – звучал дребезжащий голос из громкоговорителя.

Люди внимательно слушали, очевидно, уже не в первый раз, стараясь запомнить, что же именно приказывал советский комендант города.

А комендант в своем приказе взывал к спокойствию и порядку. Приказывал всем оставаться на своих местах и призывал выходить на работу.

Прослушав внимательно приказ, Джонни пошел вдоль низкой кирпичной стены, за которой буйно росли кусты. Ветви их уже оделись маленькими, сочными листочками. Пахло сиренью. Мальчик устало опустился на согретый солнцем обломок стены. Запах был настолько приятным, что он производил совсем непривычное впечатление. Мир, весна, сирень. Запах был црямо-таки дурманящим.

Вскоре он еще раз услышал голос из громкоговорителя:

– Все коммунальные предприятия, такие, как электростанция, водокачка, канализация, городской транспорт, все больницы, продовольственные магазины и булочные вновь приступают к работе по обслуживанию населения…

Закинув себе за спину туго набитый узелок с продуктами, Джонни пошел дальше, а сам думал: «Началось новое время, а мне еще предстоит пройти небольшой отрезок пути!»

71

В квартире фрау Шнайдебах.

«Дай ей немножечко поспать…»

«Где Франц и другие товарищи?»

«А сейчас я войду к ней!»

Нойруппинерштрассе – узкая, темная улочка выглядела почти без изменений. С бешено стучащим сердцем приблизился мальчуган к дому номер одиннадцать. Ему казалось, что он покинул это здание с серым, потрескавшимся фасадом, с ржавыми балконными решетками, с заколоченными подвальными лавками по обе стороны от входной двери давным-давно, а не каких-нибудь четыре дня назад. Все тот же скрип двери, все тот же сырой запах в высоком, узком коридоре с отбитыми плитками. Как и тогда, жалобно вздыхали и скрипели ступени лестницы, когда мальчик, ступая через ступеньку, поднялся на четвертый этаж.

Он быстро нажал звонок и тут же нетерпеливо постучал в дверь квартиры.

Через несколько секунд, которые тянулись для мальчика бесконечно долго, дверь приоткрылась и в ее щели показалась голова Нанни. На ней был красный блестящий платок, подарок фрау Шнайдебах.

Глаза девочки стали большими, как блюдца.

– Моя мама?..

Нанни приложила указательный палец к губам.

– Тсс!..

Мальчик отодвинул девочку в сторону и вошел в маленькую, темную прихожую. Из кухни вышла фрау Шнайдебах. Увидев Джонни, она обрадовалась и прижала его к себе. Кисловатый, приятный запах шел от кухонной плиты, на конфорке которой стояла маленькая, пузатая алюминиевая кастрюлька.

Тихо открылась дверь спальни. Джонни почувствовал, как кто-то взял его сзади за плечи и тихонько подтолкнул вперед. Он увидел темный, неуклюжий шкаф, который, казалось, занимал половину комнаты, и две супружеские кровати под домашними покрывалами. На полу стояла пара стоптанных кожаных башмаков. Под старым стеганым одеялом на ближней кровати лежала женщина с суровым, задумчивым лицом. Она даже не сняла с себя куртку из грубого материала. Гладкие, черные волосы с отдельными серебряными нитями за несколько месяцев сильно поседели, вернее говоря, они совсем-совсем поседели. Это была она!

Джонни растерялся, не зная, как он должен себя вести. Затаив дыхание, он пристально смотрел на спящую. Радость, казалось, заставляла себя ждать, а вместо этого на душе появилась задумчивость, даже печаль. Мать показалась Джонни изможденной, перенесшей много ужасов и страха. Страха смерти?

– Пошли, Джонни, дай ей немножечко поспать: она так устала! – услышал мальчуган за своей спиной шепот фрау Шнайдебах и тут же почувствовал на своих плечах ее руки. Она кивнула в сторону кухни. Не совсем охотно он последовал за ней.

– Она пришла к нам вчера после обеда, – объяснила ему фрау Шнайдебах и погладила Джонни по голове. – Она совсем обессилела…

– Я первая ее увидела, – прервала ее речь Нанни.

– Да, – сказала фрау Шнайдебах, – Нанни первая встретилась с ней. Твоя мама решила обойти все дома на нашей улице. Наш дом был третьим на ее пути. Тут она и натолкнулась на Нанни, на лестнице…

– Это было внизу, в коридоре!

– Ну, теперь все хорошо. Она была совершенно вне себя, – продолжала фрау Шнайдебах, – она никак не могла понять, почему тебя здесь нет. А когда я ей кое-что втолковала, она стала ждать. Села за кухонный стол и прождала весь вечер, всю ночь напролет, и сегодня до самого обеда ждала. – Фрау осторожно усадила мальчика на стул, потом подошла к плите. Алюминиевая кастрюлька тихо звякнула о железную конфорку. – Ну, а теперь поешь немного. – Фрау Шнайдебах вернулась к столу с тарелкой густого, похожего на кашу, темно-коричневого супа.

– Хлебный суп, – сказала Нанни и заняла место на противоположной стороне стола. – И я тоже получу полную тарелку, тетя Шнайдебах? – Девочка уже держала в руке ложку.

Женщина налила порцию супа и девочке.

– Мы сварили его из старого хлеба, так как уже давно не получаем ни картошки, ни муки. Но ржаную муку обещали скоро выдать.

– Где Франц и другие товарищи? – поинтересовался Джонни.

Не отвечая прямо на вопрос, женщина объяснила:

– Франц очень беспокоился за тебя. Он упрекал себя за то, что сам не пошел с тобой, а отпустил одного. Он жалел, что вообще послал тебя на уличную баррикаду. Но, должно быть, от этого и польза получилась. В том, что в нашем районе не было боев, есть и твоя заслуга, мой мальчик, так думают наши товарищи. Сейчас Франц вместе с Рихардом находятся у советского коменданта. Они, наверное, никогда не успокоятся. Вместе с другими антифашистами они решили помочь создать в нашем районе новую администрацию. Сейчас они прилагают все силы для того, чтобы в городе появилась вода и поскорее открылись продовольственные лавки…

– Булочная уже открылась, – вмешалась Нанни. – Позавчера мы уже купили хлеб, на каждого по четвертинке хлеба. Моя мама сейчас опять стоит в очереди. – Она отодвинула от себя пустую тарелку и ложкой показала на завязанный узелок, который мальчуган положил при входе. – Что там внутри?

– Посмотри сама, – сказал Джонни. – А Алеша, что с ним? – обратился он к фрау Шнайдебах.

Она пожала плечами.

– Как только советские солдаты появились здесь, – проговорила она, – он тотчас же и присоединился к ним. Взял автомат и пошел вместе с ними воевать. Будем надеяться, что с ним ничего не случилось.

– Ох!.. – изумленно простонала Нанни, развязав скатерть. – Какие хорошие вещи!

– Ты мне поможешь вымыть посуду? – спросила у девочки женщина.

– Да, – пробормотала та, продолжая как завороженная смотреть на продукты, которые принес с собой Джонни. – Но посмотрите же, тетя Шнайдебах, так много еды!

Чуть позднее снова застучали тарелки и столовые приборы. Затем Нанни долго укладывала хлеб, колбасу и консервы в кухонный шкаф. Свежий ветер дул в окно.

Вскоре Джонни показалось, что он опять слышит голос из громкоговорителя, который зачитывает приказ военного коменданта города.

– Скоро даже кино будут показывать, – проговорила Нанни, убирая тарелки в шкаф.

Мальчик вытянул ноги под столом.

– Я нисколько не удивлюсь, если скоро вновь откроют и школы, – сказал он.

– Ты так думаешь? Джонни кивнул.

– Но только другие, совсем другие, новые школы.

– Я уже больше полгода не хожу в школу.

– Но наступит время!.. – сказал Джонни и начал, не особенно распространяясь, рассказывать о том, что он пережил за последнее время. Однако ему уже не терпелось, ожидание становилось для него слишком мучительным.

Когда синее небо, повисшее над плоскими крышами домов, чуть-чуть побледнело, по соседству с кухней, в спальне, зашелестело одеяло. Тяжелые ботинки зашаркали по полу. Послышалось легкое покашливание.

Джонни быстро встал, выпрямился.

Фрау Шнайдебах ободряюще кивнула ему.

– А сейчас я войду к ней! – сказал мальчуган.