Текст книги "Джонни Бахман возвращается домой"

Автор книги: Гейнц Зенкбейль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

63

Осмотр соседнего помещения.

Пьяный унтер-офицер.

О смелом главвраче и седоволосой женщине.

«Никаких возражений, ты останешься здесь!»

В присутствии пьяного унтера, который, не стесняясь, плакал, Джонни чувствовал себя беспомощным. Некоторое время он стоял в нерешительности, потом решил осмотреть соседнее помещение. Он откинул в сторону покрывало. Отвратительные испарения, еще больше, чем в бункере, ударили ему в лицо. Мальчик увидел вытянутое в длину помещение со сводчатым потолком. Сквозь незамурованную щель туда проникал скудный дневной свет. На старых матрацах и просто на соломе, разбросанной на полу, он увидел множество тел, уложенных плотно друг к другу. Слабые, многоголосые стоны и стенания наполняли пространство.

Джонни, который уже не мог больше переносить спертый запах, ринулся наружу. Он не мог находиться даже в вестибюле. Выбежав на улицу, он долго тяжело дышал, а когда пришел в себя, снова вернулся.

Казалось, за это время унтер-офицер несколько успокоился. Он сидел, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза ладонями, как будто свет, проникавший через полуотворенную железную дверь, был опасен для его глаз. Офицер тяжело дышал. Иногда его голова беспомощно свешивалась с одного плеча на другое.

– Обанкротился, – пьяно лепетал он, – убрался! Все они убрались отсюда! – вдруг развязно провизжал он, сжал кулаки и застучал ими по столу так сильно, что бутылка с водкой начала подпрыгивать и сместилась к самому краю стола. – Все! Только мы еще здесь остались, я и…

С ничего не понимающим видом он вытаращил глаза на мальчика, потом показал на левый занавес. Запинаясь, он спросил:

– Ты там уже был?

Джонни кивнул.

– Здесь тоже? – Он сделал неуклюжее движение в противоположную сторону.

– Нет.

Тихо, почти умоляюще унтер-офицер прошептал:

– Не ходи туда. Туда лучше не ходи!

Вдруг глаза его начали блуждать.

– Где же моя бутылка? – Прошло некоторое время, прежде чем он увидел ее. Он рывком потянул бутылку к себе и уперся подбородком в ее пробку: – Бедные люди, боже мой, бедные люди! – пробормотал он. – Ты видел их?

– Да, – тихо ответил мальчик.

– Там же много женщин и пожилых людей. Больше женщин и пожилых, чем молодых. Большинство из них были ранены во время стояния в очереди. Осколками бомб, снарядов. И почти всегда в ногу. – Он указал на первый проем. – Вон там сначала оперировали, как полагается: верно, аккуратно, чисто. А потом… – Прикрыв глаза, он продолжал: – Потом почти исключительно ампутировали конечности. Ампутировали, как в средневековье! – Вдруг он вспомнил о своей бутылке, которую судорожно сжимал в руках. Он церемонно открыл пробку и сделал большой глоток.

Тем временем стрельба несколько смолкла, а стопы и вздохи стали раздаваться еще более отчетливо.

– Когда кончается бутылка, – сказал унтер-офицер, посмотрев ее на свет, – тогда все кончается. Ни тока, ни воды, ни медикаментов, ни перевязочного материала! Только одна грязь да крысы. Когда же они, по крайней мере, подкинут хоть немного продовольствия, эти… – Он погрозил кулаком, как будто перед ним стояли те, кого он собирался проклясть. – Они предпочли испариться, прежде чем сюда придут русские. Остался только главный врач. И еще одна женщина…

– Что это за женщина? – быстро спросил Джонни.

– Я точно знаю, она такая невзрачная…

– А как ее зовут?

– Не имею понятия. Говорю тебе, что невзрачная: седые волосы, совсем седые. А ты не прерывай меня все время, – возмутился мужчина. – Или слушай меня, или иди ложись вместе с остальными. На чем же это я остановился?

– На главном враче и седоволосой женщине.

– Как? Ах так, да. Итак остались главный врач и женщина, какая-то санитарка. – Он устроился поудобнее, негромко рыгнул. – Нет, но перед этим было еще что-то. Когда все другие удрали, пришел новый транспорт с ранеными. Плачевно они выглядели, и все были вымокшие. «Как же так? – думал я. – Ведь уже довольно давно не было никакого дождя». Они прибыли из метро, где находился другой лазарет. Они могли бы там остаться, отсидеться в безопасности до окончания войны, но метро затопили: взорвали канал, что протекал сверху, над туннелем. А ведь там внизу было много людей…

Тут Джонни невольно вспомнил женщину, которую он видел накануне, когда она выбиралась из туннеля подземки. Она тоже была насквозь мокрой.

– Мы приняли новых раненых, – сказал унтер-офицер. – Но как мы могли им помочь? Мы не могли ничего поделать с нашими собственными ранеными. И тогда главврач и та женщина отправились в Шарите, где господин доктор надеялся добыть медикаменты и перевязочный материал. Но вчера вечером женщина вернулась назад одна. Главврач погиб. Он был чутким человеком, господин главный врач. А погиб он как раз на Вайдендамском мосту.

– А где теперь находится та седоволосая женщина? – осмелился прервать унтера Джонни.

Прежде чем унтер-офицер ответил, он сделал еще один глоток из бутылки.

– Не имею ни малейшего представления. Должно быть, она сбежала, как и все остальные. – Он поставил бутылку, которая опустела почти до дна. – Они еще когда-нибудь за все это ответят!

Стоны из соседнего помещения усилились, как будто больные и раненые заразили стонами друг друга. Кто-то громко вскрикивал. Кто-то просил воды.

– Ты не получишь воды! – проревел в сторону занавески унтер-офицер. – При твоем ранении в живот! – Он расстегнул воротник своего кителя. – Эти стоны! Я не могу больше слышать эти стоны! Почему же не работает радио?

– Я его выключил, – тихо сказал мальчик.

– Ты?

– Да.

Мужчина втянул голову в плечи так, что его подбородок исчез в складке жира. Он закатил глаза, как будто сильно задумался.

– И вообще, кто ты такой?

Джонни попытался коротко объяснить, что привело его сюда.

– Итак, ты, значит, не отсюда? – толстый большой палец унтера ткнул на занавеску, за которой лежали раненые.

– Нет.

– И ты совершенно здоров?

Мальчик подтвердил, что он действительно здоров.

– Гм… – гымкнул унтер-офицер и, проглотив слюну, на некоторое время замолчал. – Знаешь что, – сказал он наконец, – оставайся-ка со мной!

– Но… – Джонни попытался объяснить, что он должен прежде всего разыскать свою мать.

– Никаких возражений, ты останешься здесь! – настаивал унтер нетерпящим возражения тоном. Своим указательным пальцем он размахивал перед лицом мальчика. – Или ты, так же как и все, хочешь бросить раненых на произвол судьбы?

Джонни невольно отступил на два шага.

– Я вовсе не хочу никого бросать на произвол судьбы, но…

Вновь кто-то вскрикнул в соседнем помещении, затем кто-то попросил воды, все еще умоляющим голосом.

– Ну ты видишь, сынок!

Мальчик воскликнул:

– Но как же я могу здесь помогать?

Унтер устало закрыл глаза и начал учащенно дышать.

– Придумай что-нибудь, – простонал он, – что-нибудь. Я больше не могу, я просто больше не могу! А пока я еще не разрешаю тебе уходить отсюда. И так все уже сбежали. Мерзавцы! И самый первый подлец этот подонок!

– Что?

Мужчина навалился своим массивным телом на стол и потянулся к радиоприемнику.

– Музыку! Я хочу наконец послушать музыку, потому что я не могу больше слышать эти стоны!

– Кого вы назвали подонком? – спросил Джонни унтера, хотя уже начал догадываться, о ком именно шла речь.

– Это самый великий полководец всех времен! – Унтер попытался вставить выдернутый провод на место в приемник, но при этом он локтем столкнул бутылку со стола. Она упала на пол и разбилась.

– Вы имеете в виду Адольфа Гитлера?

– Да, именно его. Вчера в своей рейхсканцелярии он покончил с собой. Как гадкий, мелкий банкрот, которого настиг крах. Я сам слышал об этом по лондонскому радио.

В этот момент что-то сильно загромыхало. Мужчина слишком резко откинулся на спинку стула и соскользнул со стола. При падении он дернул за собой радио, которое тоже полетело на пол. Унтер был настолько пьян, что так и остался лежать на полу.

64

Джонни мучают угрызения совести.

«Как жаль, что ему еще не тридцать?!»

Надпись на столе.

«Должен же когда-то наконец прийти конец моим скитаниям», – думал еще недавно в бункере Джонни. А когда он вышел из него, последовали два волнующих дня, прямо-таки опасных дня, которые не продвинули его к цели ни на шаг. И теперь здесь это…

Нерешительно мальчик направился к воротам. Бой, который еще недавно бушевал на Фридрихштрассе, казалось, не только сместился дальше, но и растворился среди других таких же боев.

«Что я должен делать? – ломал себе голову Джонни. – Разыскивать маму дальше? А может, пока остаться здесь, в этом ужасном месте, и помочь раненым?»

Вдруг Джонни почувствовал, что сил у него больше нет и он не может решиться ни на то, ни на другое. «Почему же всегда непременно я? – размышлял он. – Разве я не должен отдохнуть?»

На улице, которая вела к вокзалу, неожиданно в воздух поднялись фонтаны пыли. Это взорвались два снаряда. Мальчик бросился назад, в вестибюль. Еще день, еще час назад такое происшествие оставило бы его равнодушным, а сейчас вдруг он начал бояться. Война вот-вот должна была окончиться, и ему никак не хотелось погибать, тем более здесь.

Унтер-офицер лежал посреди осколков бутылки. Он храпел, заглушая даже крики раненых. Мальчугану стало как-то не по себе. Он мечтал о покое, он хотел наконец найти себе пристанище, каждый день есть досыта.

«Раз так, то я сейчас же уйду отсюда… – Джонни сделал шаг к двери. – Совершенно верно, я иду! Этот толстый пьяница не должен видеть меня. Пожалуй, он даже ни разу больше не вспомнит обо мне, когда вновь проснется. Но что будет с бедными ранеными? Я не должен их бросить, а то они мне сниться станут. И тогда я буду чувствовать себя виноватым за то, что подло их бросил».

Джонни охватила дрожь. Но что же он мог сделать? Как жаль, что ему еще не тридцать! Если бы ему было столько лет, сколько Францу! Францу?..

«Франц знал бы, что нужно делать в таком случае! – раздумывал он. – Вероятно, он мог бы им помочь. Я ему кое-чем помогал, теперь он должен мне помочь!» Как тонущий хватается за соломинку, так и он уцепился за эту мысль. Он решил немедленно уйти, чтобы вернуться снова. А чтобы никто не думал, что он сбежал, он оставил записку.

Не без труда он нашел химический карандаш. Намочив стол слюной, он написал прямо на нем:

«Я приведу сюда помощь!»

Он хотел было уже идти, но остановился и приписал еще одно слово: «Непременно!» Однако и этого ему показалось мало, и он добавил: «Я обязательно вернусь!» А чтобы эти слова выглядели убедительнее, подписался, сообщив ниже, что он всего-навсего только быстро сбегает на Нойруппинерштрассе.

65

Снова на городской улице.

Встреча с Трехногим.

«Джонни, ты ли это?..»

На участке между линией городской железной дороги и берегом Шпрее тем временем все ожило. По еще недавно безлюдным улицам двигались части Красной Армии. Выезжали русские танки. Их моторы громко гудели. Густое, синеватое облако выхлопных газов повисло между домами.

Джонни прошел линию колонны, мимо группы офицеров, которые полукругом склонились над планом города, разложенном на капоте машины. Никто не обратил на него внимания. Все были заняты своими делами: офицеры рассматривали план Берлина, а солдаты снимали с грузовика плоские ящики со снарядами. Джонни прошел мимо солдат, которые сидели на обочине тротуара и набивали патронами магазины. Другие навешивали себе на пояс ручные гранаты. Взводу солдат что-то объяснял младший лейтенант, который был намного моложе своих подчиненных. Солдаты сидели на широких, крутых ступенях круглого здания, некоторые из них курили, но все они внимательно слушали своего командира.

Совсем рядом прокатили противотанковую пушку. Два артиллериста, положив себе на плечи, несли на себе станины, а остальные катили орудие, вращая колеса. Проехал мотоциклист, который отогнал Джонни прочь. Под прикрытием взорванной баррикады стоял маленький автомобиль. На нем была смонтирована радиостанция с такой длинной антенной, что та достигала второго этажа магазина с большими окнами. Когда Джонни проходил около радиомашины, на несколько секунд у него захватило дыхание.

«Этого не может быть! Такого никак не может быть!»

Между ногами идущих мимо солдат мелькала черная лохматая собачонка: она то исчезала среди солдат, то так же быстро появлялась. Мальчуган ускорил шаги и громко позвал:

– Трехногий!

Собака на миг приостановила свой бег и навострила уши.

Джонни бросился к ней.

– Трехногий, ко мне!

Собачонка увидела его, видимо узнала, так как она по-дружески залаяла и радостно бросилась к мальчику, энергично вертя кончиком хвоста.

– Мой хороший, – ласково шепнул Джонни собаке, опускаясь на корточки. Он гладил собаку, почесывал ей голову. Песик открыл пасть и несколько раз лизнул мальчика в щеку. – Мой самый лучший!

Потом он перестал гладить собачку и серьезным тоном спросил:

– Скажи-ка лучше, откуда ты пришел?

Трехногий уселся на мостовую и коротко взвизгнул.

– Опять шатался где-нибудь?

Пес смотрел куда-то в сторону.

«Нашел ли он дорогу назад, к своим? – ломал себе голову Джонни. – Пожалуй, что нашел…» Джонни не решился додумать эту мысль до конца. Он взял обеими руками голову собачки, заглянул в ее блестящие глаза.

– Трехногий, – обратился он к животному, будто перед ним был человек, – Трехногий, скажи мне, где сейчас Ганка? Где Петя? Где дядя Коля?

Пес радостно завизжал.

– Если бы ты только мог говорить. Тогда бы ты рассказал мне, где они!

Теперь пес залаял.

– Или ты, быть может, покажешь мне дорогу к ним?

Джонни выпустил собаку из рук. Та пробежала несколько шагов, но тут же вернулась к нему.

– Ищи, Трехногий! – крикнул мальчик. – Ищи, мой хороший!

На этот раз песик отошел от мальчугана по меньшей мере метров на десять, потом сел и оглянулся.

Как только Джонни встал, собака пошла дальше.

«Он хочет вести меня, – решил мальчуган и последовал за ним. Трехногий все время бежал так быстро, что Джонни должен был и сам побежать.

Вскоре они опять натолкнулись на большую группу советских солдат. Солдаты расселись у освещенной солнцем стены дома. Очень молодая, худенькая женщина с каской на голове, автоматом за спиной и санитарной сумкой на боку ходила от одного солдата к другому. На ней была новая форма: темно-синяя юбка, а цвет ее гимнастерки напоминал цвет молодой листвы.

Трехногий стрелой помчался прямо к санитарке, которая, стоя на коленях, бинтовала ногу молодому солдату.

Песик радостно залаял.

Джонни даже задрожал от волнения. Голос, которым санитарка заговорила с Трехногим, был ему хорошо знаком и дорог.

– Ганка? – почти шепотом сказал мальчик.

Однако санитарка не расслышала его.

– Ганка! – позвал Джонни громче.

Санитарка выпрямилась и повернулась. Каска была ей немного велика и криво сидела на ее голове.

– Джонни?.. Ты ли это? – Глаза Ганки стали большими. – Джонни, ты ли это? – повторила она.

– Да, это я, Ганка.

Когда девушка уже вплотную подошла к мальчугану, у нее неожиданно начали вздрагивать губы. Солдаты вокруг мигом умолкли и с удивлением смотрели на них.

– Ты жив? – тихо прошептала Ганка.

Джонни только кивнул, так как горло перехватила спазма.

Девушка прижала мальчика к себе, а собака с радостным лаем запрыгала вокруг них. Ганка тихо заплакала.

66

Что же изменилось за это время?

Джонни просит о помощи.

Ганка принимает решение.

– С тех пор как вы уехали с медпункта, мы ничего не слышали о вас, – тихо сказала Ганка. – Вы как сквозь землю провалились! Где же ты был так долго? И где сейчас тетя Даша?

– Тетя Даша, – испуганно пробормотал мальчик, низко опустив голову, как будто чувствовал себя частично виновным в ее смерти. – Она погибла…

И мальчуган рассказал о том, что произошло в лесу совсем неподалеку от Берлина.

После рассказа Джонни они долго молчали. Даже собака и та успокоилась. Девушка, казалось, окаменела.

– Я предчувствовала это, – наконец сказала Ганка. – Когда Трехногий внезапно появился у нас через несколько дней и я увидела его изуродованное ухо, я сразу же поняла, что что-то случилось. Ты сказал, что машина наехала на мину. Как же вы могли отклониться от дороги?

– Она или шофер очень торопились. Точно я этого не знаю, потому что сидел сзади. Вероятно, они беспокоились, что машина всю ночь простояла в Фюрстенвальдо или в Мюнхеберге. Кроме того, на следующий день все дороги были страшно забиты…

– Бедный дядя Коля… Хорошо, Джонни, что ты тоже не сидел в кабине…

Потом они прошлись немного вдоль улицы. Трехногий следовал за ними. Он так низко опустил голову, что его ухо почти волочилось по пыльной земле. Выйдя к реке, они уселись на набережной и свесили ноги.

Ганка сняла каску, волосы ее были коротко острижены. Трудно было поверить, что у нее совсем недавно были косы. Она казалась повзрослевшей.

– А где же твои красивые, длинные волосы? – печально спросил Джонни.

– С ними было трудно справляться. Все время они мешались.

– Где дядя Коля?

– Где-то поблизости. Он повез обед. У него теперь новая кухня и грузовик в придачу. Последнюю разрушило снарядом, всего лишь позавчера. Дядя Коля, к счастью, как раз ушел в пекарню, а то и его бы, пожалуй, убило, как и пони.

– Как, пони погиб?!

– Я же сказала.

– Бедный пони. А Петя?

Девушка подобрала с земли несколько камешков и осколков кирпича и выпустила их из протянутой руки. На зеленоватой, освещенной солнцем воде разбежались круги.

– Петя сейчас далеко отсюда. Он уехал с тем же самым лазаретом, что и товарищ Эрнст Ешке, в глубокий тыл. Должно быть, он уже находится сейчас дома, где-то за Москвой, куда война не добралась. Петя не мог больше оставаться у нас, все ему напоминало здесь разрушение и смерть. Я на время его приютила, но потом мне нужно было вернуться на фронт. Я решила теперь оставаться санитаркой.

«Санитаркой, – подумал Джонни, – такая молодая и хорошая санитарка!» – Подумав об этом, он сразу же вспомнил раненых под аркой городской железной дороги.

– Я заняла место тети Даши, – сказала Ганка. – Это было в Карлсхорсте. Там мы еще два дня ждали вас. Но когда вы не вернулись, я должна была занять ее место. – Девушка сделала паузу и пристально посмотрела на воду. Потом она взяла себя в руки и, словно стряхнув с себя печальные мысли, продолжала: – Ну, а теперь расскажи-ка лучше о себе. Ты все еще бродяжничаешь? И, как я вижу, не все сложилось так, как ты ожидал, не так ли?

– Я пришел прямо оттуда. – Джонни показал рукой в направлении городской железной дороги. – Там находится лазарет, но что за лазарет, скажу я тебе! – И он сокрушенно покачал головой…

– Ты расскажи сначала о себе, лучше всего начни с того момента, когда тебя выбросило из машины и ты вновь остался один! – перебила Джонни девушка.

– Но после этого столько произошло. Если я буду рассказывать все это…

– Ну и что? – спросила Ганка. Она оглянулась на вновь прибывших солдат. – Мы пока еще не наступаем. Я мечтаю, чтобы нам вообще больше не пришлось воевать. – Она вздохнула, а потом приободрила мальчика словами: – Ну, давай, начинай же!

Джонни решил лишь коротко рассказать Ганке о том, что пришлось пережить ему за это время.

Однако девушка кое о чем хотела узнать подробнее. Особенно ее заинтересовали Франц, Рихард и Алеша. Она удивилась, что в окруженном городе были люди, которые хотели помогать русским. Обрадовало ее и то, что среди них был советский солдат, сбежавший из плена.

– Наши герои, – сказала она. – Они сражались даже в лапах фашистов!

Узнав о случившемся на баррикаде, Ганка спросила:

– И ты на самом деле присутствовал при том, когда обезоруживали этих юных бестий из гитлерюгенда?

– Да, – ответил Джонни.

– Но ведь с тобой могло что-нибудь случиться!

Мальчик втайне радовался, что девушка беспокоилась за него.

– На баррикаде больше ничего не случилось. Когда я наконец удрал, чтобы разыскать свою мать, попал в бой. Да, а сегодня утром я натолкнулся на лазарет. Но это вообще больше даже не лазарет. Дом умирающих, дом умерших, могу я тебе сказать…

– Минуточку, – прервала его Ганка, – опять этот лазарет. Он немецкий, что ли?

– Да, – ответил Джонни. – Я думал, что мать моя там работает. Я не нашел ее. Возможно, она там и не была, Но этот лазарет просто не выходит у меня из головы. Вот почему я так обрадовался, встретив тебя… Нет, не только поэтому, – поправился он, заметив удивленный взгляд девушки, – не только поэтому. Я очень рад, что снова нашел тебя. Но пока мы здесь сидим и болтаем, может произойти ужасное!

– И чего ты хочешь от меня? – холодно спросила Ганка.

Мальчик робко сказал:

– Пожалуй, ты можешь мне помочь.

– Что ты под этим подразумеваешь?

– Но ты же теперь санитарка.

– Да. Санитарка, но не врач! Там, где ты был, нужны непременно врачи, хирурги. И операционные сестры, понял?

Джонни утвердительно кивнул.

– И медикаменты, перевязочный материал, продовольствие.

– Да, но откуда ты знаешь?..

– Для этого не нужно особого ума. Но, – она сделала раздраженный жест рукой, – где теперь найти врачей, сестер и все остальное? Кроме того, наши солдаты, вынужденные сражаться, к сожалению, не неуязвимы.

– Жаль, – пробормотал Джонни, – а я ждал от тебя помощи.

Ганка встала, поправила свою темно-синюю юбку. При этом она выглядела немного рассеянной.

Справа от них находился пешеходный мостик через реку. Солдаты, взобравшись на него, разрезали длинными специальными ножницами спутанную колючую проволоку.

– Помогать, всего только помогать, – недовольно проворчала девушка. – Как будто Красная Армия и мои польские товарищи пришли сюда для того, чтобы помогать немцам. Думаешь, для этого они прошли больше тысячи километров?

Мальчуган тоже поспешил встать.

– Более пяти лет фашисты бесчинствовали на моей родине, – приговаривала Ганка, и лицо ее мрачнело. – А сколько чудовищных преступлений они совершили в Советском Союзе. Чего только они ни делали с людьми! Мы же не благотворительная община! – вдруг грубо набросилась она на мальчугана. – Уничтожить фашизм – вот зачем мы сюда пришли! – Она сжала руки в кулаки. – Ах, как я ненавижу, как ненавижу, ненавижу!

Джонни даже испугался.

«Что случилось с Ганкой?» Лицо девушки исказилось. Слезы набегали ей на глаза. Собака, что грелась в пыли на солнце, подошла, виляя хвостом. «Скажи, Трехногий, что это с ней?»

Ганка высморкалась и продолжала дальше с рассудительной интонацией.

– Когда еще в феврале мы лежали целую неделю на том берегу Одера, то многие говорили себе: там, по ту сторону, на другой стороне реки, должны же быть генералы и офицеры, которые хоть немного отдают себе отчет в том, что их ожидает, они сделают для себя кое-какие выводы. Теперь-то они должны понять, что их дело проиграно. Но вместо этого в апреле начались страшные бои у Зееловских высот, было много кровопролитных боев под Берлином… Потом, когда мы стояли у самого города, мы вновь спрашивали себя: «Неужели и теперь кое у кого из гитлеровцев не заговорит совесть? Они же должны знать, что значит вести бой в таком большом городе, где живут тысячи и тысячи людей». Но и на этот раз ничего нового! Нам приходилось отвоевывать улицу за улицей. Кровь, повсюду лилась кровь. Прежде всего наша кровь! Потому что фашисты сидели в хорошо укрепленных домах и бункерах, за руинами и за баррикадами. А теперь вот мы находимся в самом центре Берлина. Вчера советские солдаты штурмовали рейхстаг. Наверху, на его куполе, уже развевается красный флаг. А Гитлер? Ты слышал что-нибудь о нем?

– Да, – ответил Джонни, – сегодня рано утром…

Девушка сделала рукой нервное движение.

– Война могла бы уже кончиться, но, как видишь, гитлеровцы все еще сопротивляются. – Она показала на группу советских солдат. – Сегодня после обеда, возможно через несколько часов, они вновь должны идти в бой. Никто из них не хочет умирать, но они идут. Фашисты будут стрелять в них отовсюду: с крыш домов, из засады. Теперь чаще всего они стреляют из засады. Сколько моих товарищей останется завтра в живых? А мы должны помогать?..

– Ганка, пойми же меня, пожалуйста! – в голосе Джонни звучала мольба. – В том ужасном лазарете лежат многие из тех, кто ничего общего не имел с гитлеровцами. Я видел там пожилых людей, женщин, детей.

Девушка вытерла рукой глаза, надела каску. Затем она отряхнула юбку, расправила гимнастерку.

– Ах, ты, – проворчала она и отвернулась. – А ты, как я посмотрю, за это время стал упрямым. Подожди меня здесь. Сначала я должна поговорить с командиром нашей роты. Посмотреть, только посмотреть, – еще раз повторила она, – это я могу.