Текст книги "Джонни Бахман возвращается домой"

Автор книги: Гейнц Зенкбейль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

38

Военные с бляхами на груди.

Страшное зрелище.

Прохода нигде нет.

Последняя попытка.

Как только Джонни обошел сгоревший автобус, стоявший поперек улицы, он увидел прямо перед собой здоровенного мужчину в защитной военной форме. За углом ближайшего дома его поджидали еще три человека. Все они были в касках, с автоматами. Рядом стояли два мотоцикла, один из которых был с коляской. Сразу же Джонни бросилась в глаза плоская металлическая бляха, которая болталась на тонкой цепочке на груди здоровенного мужчины. На ней красовался орел с распростертыми крыльями, державший в когтях свастику.

«Полевая жандармерия, или, как говорил Густав, цепные псы!» – мелькнула мысль у Джонни.

У фельдфебеля, стоявшего перед мальчиком, было полное, раскрасневшееся лицо.

– Спокойно, спокойно! – крикнул он, переводя автомат на грудь. – Куда же ты, собственно говоря, направляешься?

Джонни от неожиданности не пришло в голову ничего лучшего, как показать рукой вперед.

– Туда, – робко произнес мальчуган.

– Это ты брось! – ухмыльнулся фельдфебель, внимательно рассматривая при этом мальчика. – Уж не хочешь ли ты, чтобы тебя там зажарили на вертеле?

– Это кто же меня зажарит?

– Как кто? Ты что, парень, с луны свалился, что ли? Разумеется, русские!

Мальчик, придав лицу невинное выражение, спросил:

– А разве там фронт?

– Здесь теперь повсюду фронт: то русские прорываются вперед, то мы их вышибаем обратно. Во Франкфурте мы каждый раз тесним их. Ты разве не слышал об этом?

Джонни прислушался. И в самом деле, с той стороны раздавалась громкая стрельба.

– Тебе, наверное, не хочется наделать в штаны, – добродушно продолжал полицейский. – Кроме того, не видел ли ты, случайно, людей, которые бы драпали с передовой?

– Вон там, впереди, – ответил мальчик и указал на одетых в военную форму людей, о которых он теперь знал, что это немцы. – Их там по меньшей мере двадцать человек.

– Дурак ты, это же из одной нашей войсковой части, я не это имел в виду. Я же говорю тебе об одиночках. Солдаты, фольксштурмовцы, разные субъекты в штатском.

Мальчик покачал головой.

– Со мной только моя подружка…

Полицай, стоявший за кирпичным выступом, неестественно разразился отрывистым, лающим смехом.

Фельдфебель оскалил зубы:

– Ну, тогда убирайся обратно, к своей Гретхен!

Нанни все еще сидела на корточках на своем месте возле разбитого трамвая. Свои деревянные сандалии она снова сняла, а потом надела. Как только девочка увидела Джонни, она сделала обиженное лицо.

– Хорошо, что ты пропал ненадолго, – проворчала она.

Джонни недовольно отмахнулся. Ребенок вытянул голову:

– Что-нибудь случилось?

– Почему?

– Ты так зло смотришь…

– Ерунда, – бросил он ворчливо. Полчаса тому назад – ах, что там! – еще десять минут назад он грезил о куске черного хлеба и кусочке сала, о дымящемся походном котле, из которого соблазнительно пахнет кашей, заправленной жиром и мясом, или щами, об алюминиевой кружке, наполненной прозрачной чистой водой или даже сладким чаем.

А теперь?

Надеясь все-таки во что бы то ни стало достичь цели, мальчик решил пойти в другом направлении. Он взял Нанни за руку. Ее сандалии громко стучали по камням.

Эта часть города выглядела по-другому: дома были разрушены не так сильно, хотя они и казались покинутыми жильцами.

«Пожалуй, нам здесь будет лучше», – раздумывал мальчик и поспешно потянул девочку за собой.

Они обошли упавшую тумбу объявлений, которая раскололась на две одинаковые по величине части. За остатками тумбы виднелся искривленный столб трамвайной остановки. Выше человеческого роста, тонкая мачта с желтой табличкой-указателем наверху.

Вдруг девочка дернула Джонни за руку:

– Вон, посмотри-ка!

Мальчик замедлил шаг. Он протер глаза. Под табличкой висела продолговатая, мешковатая фигура. Сначала Джонни принял ее за куклу в натуральную величину в облегающей немецкой солдатской форме.

«Черт знает, что придумывают! – возмутился он. – Что может означать эта кукла с картонной вывеской на шее?» Внезапно его охватило беспокойство. На вывеске черной краской было написано: «Я предатель и вишу здесь, потому что оказался трусом я не пожелал бороться против большевиков!»

– Это же человек! – испуганно воскликнула Нанни.

Отсутствующим взглядом уставился Джонни на повешенного. Это был молодой немецкий солдат, белокурые волосы которого прядями свисали вниз, глаза повешенного были закрыты.

– Я боюсь, – начала хныкать девочка. Ее ставшая вдруг влажной рука возбужденно вздрагивала в руке мальчугана.

«Эти изверги! – думал Джонни и вспоминал о краснорожем полицае. – Эти фашисты! Это их работа!»

– Давай скорее отсюда! – потребовал он, и они почти бегом бросились подальше от этого страшного места.

После многочисленных карабканий через развалины они вышли на площадь, которая была похожа на парк, изрытый тут и там канавами и окопами. По меньшей мере сотня немецких солдат лежала там в своих окопчиках. Немного в стороне от них валялись две зенитные пушки, уткнувшись стволами в землю. Свободного прохода здесь не было, как и на довольно широком перекрестке, на котором стояли два тяжелых немецких танка. Их так глубоко закопали в землю, что наружу торчали лишь стальные башни с пушками. Из этих пушек можно было обстреливать все прилегающие улицы. Не только возле танков, но и под защитой стен домов и за замурованными окнами зданий Джонни заметил эсэсовцев и мальчиков из гитлерюгенда в темной зимней форме.

А увидев это, он поспешил с девочкой свернуть в переулок, дома которого почти не были повреждены. Очевидно, сюда не упала ни одна бомба, даже не были повреждены наружные серо-зеленые стены.

Вскоре Джонни вышел к уличной баррикаде, сооруженной из опрокинутых вагонов и множества метровых барабанов для кабеля. Кругом не было видно ни одной живой души.

«Здесь нам необходимо пройти!» – подумал он.

Джонни решительно надел свою куртку.

– Сейчас нам нужно очень быстро пройти здесь! – приказал он девочке.

Нанни не противоречила. Она еще крепче схватила мальчика за руку.

Дети побежали. Стук деревянных сандалий смешивался с глухим стуком, раздававшимся от тяжелых башмаков Джонни.

39

Злой карлик с усами.

Все произошло совсем иначе.

Вахмистр Краке.

Торжество торговца сигаретами.

В нескольких метрах от баррикады из высокого, украшенного орнаментом подъезда выскочил маленький, тощий человек. Взбудораженно, будто хотел остановить товарный поезд на полном ходу, он замахал своими длинными, сухими руками и что было силы крикнул:

– Ни с места! Стой!

Джонни не успел избежать этой встречи, так как незнакомец чуть было не повалил их обоих. Когда мальчик, опомнившись от страха, поднял глаза, то увидел перед собой постаревшее, чрезвычайно сморщенное лицо, украшенное коричневатыми, квадратными усиками над вытянутой верхней губой. От незнакомца сильно пахло крепким табаком.

Джонни невольно отступил на несколько шагов.

– Нам нужно пройти дальше!

Незнакомец с усиками ехидно загоготал:

– Не пройдете вы никуда: дальше зона боевых действий!

– А если мы там живем?

– Ты разве не слышал? Там же воюют!

– И все же мы должны попасть домой! – настаивал Джонни.

Мужчина подтянулся. На нем были брюки гольф и желтый клетчатый пиджак, слишком широкий в плечах, На голову он нахлобучил каску. Худое тело было так туго перетянуто офицерским ремнем в талии, что нижняя часть пиджака топорщилась во все стороны. В одной руке он держал панцерфауст.

– Идите немедленно в подвал! – приказал он детям.

«Ну и важничает же он», – подумал Джонни, которому и в голову не приходило принимать всерьез этого карлика, хотя тот и держался так воинственно.

– Здесь мне дано право приказывать! – погрозил незнакомец Джонни, словно угадав его мысли, и показал на нарукавную повязку, свидетельствовавшую о его принадлежности к фольксштурму.

«Да этот старик, никак, спятил! – Джонни скосил глаза мимо мужчины на баррикаду, до которой было рукой подать. – Отделаться бы от этого сумасшедшего, а там, за заграждением, советские солдаты, – размышлял мальчуган, но тут же отказался от своего намерения, так как с Нанни было не так-то легко убежать даже от такого чучела. – Но что за глупое выражение на лице у этого чудо-вояки?»

Джонни недоверчиво осмотрел своего собеседника. Лицо мужчины на глазах становилось все бледнее и бледнее. Маленькие глазки, казалось, так и сияли. Вдруг Джонни почувствовал, как незнакомец схватил его за отворот пиджака.

– Что это такое?! – зло зашипел мужчина.

– А что такое? – возмутился в свою очередь мальчик, не ожидая ничего хорошего от такого поворота разговора. Он мысленно упрекал себя за то, что надел свою куртку.

Окрашенный никотином большой палец мужчины ерзал по красной советской звездочке.

– Русская звезда?!

Джонни собрал все силы:

– Ну и что? – возмутился он. – Я нашел ее!

– Так уж и нашел?..

– Ну, конечно, – продолжал отнекиваться мальчуган, – кто-то потерял, а я нашел. – Он повернулся к девочке, которая все это время нетерпеливо дергала его за руку.

– Я думаю, что звездочку тебе русские дали, – сказала Нанни.

– Вот видишь! – воскликнул мужчина и порывисто закивал.

Джонни зашипел на ребенка:

– Что ты, дурочка, вмешиваешься не в свое дело?

– Я думала, я же только хотела…

– Спокойно говори дальше, малютка, – приободрил незнакомец девочку.

Нанни ухватилась за подол собственного платья и начала теребить его.

– Ну, вообще-то говоря, и одного этого уже вполне достаточно. – Незнакомец схватил Джонни за руку и дернул. – Давай, пошли со мной!

Мальчик попытался высвободить руку, но мужчина сжал ее еще крепче.

– Пристрелю при попытке к бегству! – угрожающе прошептал он, после чего положил на плечо панцерфауст и начал тащить за собой сильно упирающегося мальчика.

– Что он хочет с тобой сделать? – захныкала Нанни, семеня рядом с Джонни.

Вскоре они свернули в соседнюю улицу. Жалюзи домов повсюду закрыты. Камни, осколки кирпича и стекла, валявшиеся на земле, красноречиво говорили о том, что здесь недавно, видимо, рвались гранаты. Мостовая была покрыта тонким слоем известковой пыли.

– Он хочет увести нас в общежитие?! – громко закричала девочка. – Я туда не пойду!

Мальчик угрюмо оглянулся на девочку и укоризненно бросил:

– Эх, ты!

Между тем девочка начала все больше отставать. А когда незнакомец направился к четырехэтажному старому жилому дому, она повернула в сторону и приблизилась к группе людей, которые обступили труп валявшейся на мостовой лошади. Самая старая женщина, возле которой стояло большое блюдо, длинным ножом кромсала шею животного.

У входа в дом Джонни увидел жестяную вывеску, на которой было написано, что здесь находится полицейский участок.

«Стало быть, меня ведут в полицию!» – подумал мальчуган.

Мужчина грубо втолкнул его в вестибюль дома, в котором было темно и пахло чем-то кислым. Они поднялись по лестнице и вошли в длинный неосвещенный коридор, по обе стороны которого располагались двери. Нисколько не колеблясь, видимо, человечек этот хорошо здесь ориентировался, он нажал на ручку одной двери. Взгляду Джонни открылось высокое, чрезвычайно светлое помещение, которое было разделено посредине деревянным барьером.

После того как мужчина с усами покашлял несколько раз, из-за барьера послышался чей-то сильный голос:

– Ах, это вы, Бентлер! Давно не виделись с вами, не правда ли? Когда, собственно говоря, это было? Я полагаю, в январе, когда вы имели дело с тем поляком, как его звали, Казимир, не так ли? Впрочем, как дела с вашей лавочкой?

Человечек ответил довольно безрадостным тоном:

– К сожалению, она там, на той стороне, господин вахмистр…

– Жаль, Бентлер, что ни говори, жаль. Где вы только всегда доставали такие великолепные сигареты? Товар мирного времени, что ни скажи…

– Теперь все сгорело, во время большого боя двадцать шестого февраля…

– Война, Бентлер, война, – вздохнул голос за барьером.

Человек с усиками, о котором теперь Джонни знал, что его зовут Бентлер и который имел когда-то собственную табачную лавочку, подтянулся. Положив свой панцерфауст на барьер, он сказал:

– Каждый сегодня приносит на алтарь родины свою жертву!

– Ну, ну, не нужно так высокопарно, Бентлер. Будьте осторожны, чтобы этот самый панцерфауст здесь не выстрелил!

– Исключено, господин вахмистр. Я неплохо разбираюсь в этом оружии, – объяснил не без рвения Бентлер. – Вы не были на прошлой неделе на учениях, где я демонстрировал свою стрельбу?

– Сожалею, но я тогда был на службе. Как видите, я все еще на службе. Даже в такое время, – вторично подчеркнул мужчина со вздохом. Проскрипел стул. – Если даже все здесь сгорит, то и тогда полиция должна продолжать свою работу. Это надежность немецкого учреждения, старая, прусская надежность. Но вы, Бентлер, и сейчас, наверное, не без дела пришли или?..

– Нет, господин вахмистр.

– Итак, в чем же дело?

– Я здесь поймал одного.

– А, да вы, выходит, не один?

Не ожидая приглашения, торговец сигаретами открыл дверь, которая вела в ту часть комнаты, что была отделена перегородкой, потом нанес Джонни крепкий удар и втолкнул мальчугана туда.

Теперь Джонни мог полностью осмотреть служебное помещение. Оно было обставлено старой разношерстной канцелярской мебелью. На левой стене висел пожелтевший план города, напротив была дверь с решеткой. Наклонясь вперед к высокой изразцовой печке, на низенькой деревянной скамеечке сидел толстый полицейский – вахмистр. Зеленоватый форменный мундир на нем был расстегнут. Рядом с вахмистром, на полу, лежали разноцветные скоросшиватели и папки с бумагами. В печке мерцал огонь.

Полицейский скосил глаза на Джонни, однако не поднялся со своего места. У него была шарообразная голова с расчесанными на прямой пробор редкими волосами, седыми и коротко остриженными. Глаза маленькие, прямо-таки крохотные. Своей грубой костлявой рукой, в которой он держал скомканный экземпляр, он ткнул в сторону Джонни.

– Что с ним, он ограбил кого-нибудь?

– Хуже того, – сказал Бентлер, поглаживая усики. – Он кажется мне русским шпионом.

– Ну, ну, только снова не преувеличивайте! Вспомните, как в сорок втором году вы притащили одну штуковину, которую выдавали за новую секретную фосфорную бомбу англичан, а на самом деле оказалось, что это пустой баллон из-под газа.

– А вы повнимательнее посмотрите на этого мальчишку.

Заскрипела скамеечка, полицейский сидел скорее не на ней, а на корточках.

– Ну, вижу, уже не ребенок вроде, но и не подросток, однако по нашим временам его уже можно забрать на службу. Правда, зрение у меня не так остро, как раньше. Что это у него на куртке, значок?

– Вот именно, что? – ехидно заметил торговец сигаретами. – Мне этот значок тотчас же бросился в глаза: мальчишка носит на куртке советскую звезду. Этот символ еврейско-русского большевизма!

Вахмистр провел волосатой рукой по толстому в складках подбородку, что-то себе под нос проворчал, а потом недовольно сказал:

– Сынок, подойди-ка ко мне поближе!

Мальчик нерешительно подошел ближе. Бентлер без приглашения последовал за ним.

– Ну? – проворчал полицейский. – Откуда ты взял эту безделушку?

– Он утверждает, что нашел ее, – вмешался торговец сигаретами.

Вахмистр с досадой поднял глаза. Казалось, у него на языке вертелось ехидное замечание.

– Ну а почему бы и нет? – помедлив, спросил он, но уже с более спокойной интонацией. – Вполне возможно, что одни из пленных мог потерять или выбросить ее…

– А как вы объясняете, – снова спросил Бентлер, – его желание удрать за нашу баррикаду?

– Как хочу, так и объясню, – недовольно прошипел вахмистр, сжимая руки в кулак. – Впрочем, в наше время чуть ли не каждый куда-то норовит убежать, особенно тогда, когда палит русская артиллерия. Видели бы вы нашу улицу несколько часов назад!..

– Но за нашей баррикадой уже русские!

– Русские? – спросил полицейский после долгой паузы. – Где?

– На Браунауерштрассе.

– Так недалеко отсюда?

– Да.

– Это же самое большее в четверти часа ходьбы отсюда!

– Вот именно! А этот болван, – в этот момент торговец сигаретами дал Джонни подзатыльник, – во что бы то ни стало стремился на ту сторону, с этим значком. Дошло до вас наконец это, вахмистр Краке?

– Господин вахмистр, Бентлер, пока еще господин вахмистр!

После этого в комнате ненадолго наступила тишина. Огонь в печке тем временем разгорался, запахло горелой бумагой. Полицейский встал. Тяжелой походкой дошел до своего письменного стола.

– Можно было бы задать тебе порядочную взбучку, – сказал он, обращаясь к Джонни, затем повернулся к торговцу и спросил: – Бентлер, как по-вашему, следовало бы отколотить этого олуха?

– Собственно, самое главное я еще не сказал, – возразил тот, – этот юный бродяга уже был у русских.

Краке резко повернулся:

– Откуда вы это знаете?

– Ребенок, что был с ним, рассказал мне.

– Что еще за ребенок?

– Девочка, грязная такая девчонка.

Вахмистр Ираке тяжело задышал.

– Ты был у русских? – грубо накинулся он на Джонни.

Мальчик судорожно соображал, что он должен ответить на это. Затем он показал на торговца сигаретами и спокойно проговорил:

– Он же с ума спятил!

– Что?! – закричал Бентлер и залепил Джонни такую пощечину, что тот пошатнулся и чуть было не упал на письменный стол. Бентлер после этого нанес мальчугану еще несколько ударов.

Полицейский предоставил торговцу свободу действий, а сам только наблюдал. Его лицо налилось кровью.

– Как хотите, – не отступался Джонни и, защищаясь, поднял руки над головой, – но все это он придумал.

– Хватит! – буркнул Краке, когда Бентлер снова хотел ударить мальчугана.

Торговец сигаретами остановился.

– Я требую, чтобы против этого маленького негодяя было проведено основательное расследование. Нужно составить протокол!

Вахмистр застегнул свой мундир и, повернувшись к Джонни, спросил:

– У тебя есть какие-нибудь документы?

Мальчик покачал головой.

– Обыскать! – выкрикнул Бентлер. – Мы должны его обыскать!

– Ты слышал, мальчик? – проворчал полицейский и втиснулся в кресло за письменным столом. – Ну, а теперь выкладывай, что же у тебя в карманах?

Джонни не спеша покопался в боковых карманах своей куртки, перебирая свои драгоценности: ложку дяди Коли, стреляную гильзу Пети…

– Немного побыстрее можешь? – погонял его торговец сигаретами.

Появилась бутылочка тети Даши с темно-коричневой жидкостью, потом складной нож Густава с несколькими лезвиями, пришлось отстегнуть и маленькую красную звездочку.

– А теперь внутренние карманы!

Мальчик тихо пробормотал:

– Там ничего нет.

– Именно это мы и хотим установить! – горячился Бентлер, засовывая свою костлявую руку в карман куртки Джонни. С отвращением мальчик отвернул голову. Он услышал шуршание. Мужчина вынул сложенный листок бумаги. Его маленькое, морщинистое лицо все удлинялось, задрожал тощий подбородок, и квадратные усы на верхней губе нервно подскакивали вниз и вверх.

– Ну?! – спросил вахмистр Краке. – Вы что-нибудь обнаружили?

– Еще бы! – торжественно заявил Бентлер. – Еще бы! – Беспокойными движениями он разгладил записку на письменном столе. – Что же я здесь вижу?! – выкрикнул он фальцетом от охватившей его радости. – Ну, вахмистр Краке, что же мы здесь с вами видим? Вы только почитайте! Ну прочитайте же!

– Я же вам уже сказал, – возразил Краке, – что мои глаза…

– Тогда я сам прочту, только слушайте внимательно; «Товарищи, немедленно складывайте оружие! Отказывайтесь участвовать в этой вероломной и преступной бойне, которая довела Германию до очевидного краха!» Да это все типичная большевистская пропаганда! – воскликнул Бентлер, как бы давая оценку листовке. – Но здесь еще и не такое есть! «Гитлер и его кампания – вот ваши истинные враги!» Вот это да! – Бентлер несколько раз глубоко вздохнул. – Краке, – обратился он вновь к полицейскому вахмистру, с трудом переводя дух, – Краке, налицо самая настоящая государственная измена!

40

Скверный поворот дела.

За решеткой.

Краке держит странную речь.

Полицейский в западне.

В этот момент Джонни понял, что дела его чрезвычайно плохи.

«Неужели не мог товарищ Ешке найти другой лист бумаги?» – подумал он.

Вахмистр Краке внешне казался спокойным.

– Я возьму это дело в свои руки, дружище Бентлер, – сказал он нарочито громко и стукнул кулаком по крышке стола. – Я этим сам лично займусь, положитесь целиком на меня!

Торговец сигаретами робко поинтересовался:

– И что же вы намерены предпринять?

– Прежде всего я посажу задержанного под арест.

– А что дальше?

– Что дальше, вы спрашиваете? Дальше будет расследование!

Вахмистр тотчас же выудил из выдвижного ящика стола большую тетрадь в черном переплете, поискал ручку и начал задавать Джонни вопросы:

– Имя, фамилия, где родился?..

– Я, право, не уверен, – пожал плечами Бентлер и дернул себя за усы, – собственно говоря, этот случай к вам вовсе не относится. Теперь такими делами занимается тайная государственная полиция.

– Это уж вы предоставьте мне, – возразил полицейский, – в конце концов, приволокли ко мне мальчишку вы!

– И все же, партайгеноссе Краке, – упорствовал торговец сигаретами, – гестапо непременно нужно поставить в известность!

– Ну хорошо, – согласился вахмистр, пододвигая к себе телефон. Он провел ручкой по диску и после короткого раздумья набрал номер. Через некоторое время поднес трубку к уху. – Никого, – сказал Краке и с сожалением передернул плечами, – никто не подходит к телефону.

Бентлер пододвинул аппарат к себе и, взяв трубку, тоже послушал. Лицо его при этом выражало полное разочарование.

– А не лучше ли мне его тогда, – он кивнул в сторону Джонни, – увести и передать прямо в СС?

– Ну, а теперь хватит, Бентлер! – Лицо вахмистра стало кроваво-красным, тяжело дыша, он облокотился на кресло. Краке, слишком тучный и тяжелый для этого кресла, вдруг стал на удивление похож на локомотив, стоящий под парами. – Слушайте меня внимательно. Это дело пойдет своим чередом. Это уже моя задача, для этого я здесь и сижу. А вы снова займите свое место на баррикаде. Я надеюсь, Бентлер, вы меня правильно поняли, не так ли?

Выпалив все это, Краке подтолкнул мальчугана к зарешеченной двери. Прогремела связка ключей. Толчок – и мальчуган оказался в соседней комнате. Почти сразу же дверь за ним захлопнулась.

Джонни очутился в небольшой комнатке, вдоль стен которой выстроилось много темных металлических шкафов. Нанизанные друг на друга, наверху одного из шкафов лежали форменные полицейские фуражки с большими серебряными кокардами, украшенными орлом и свастикой. К последнему шкафу, стоявшему около окна, было прислонено скрученное знамя со свастикой, доходившее верхним концом древка до потолка.

Джонни подошел к окну, которое до половины было заколочено фанерой и картоном, а снаружи забрано решеткой. Он увидел на улице старика в фартуке, который тащил маленькую ванну с кусками мяса в стоящее напротив здание. Посреди пыльной мостовой все еще лежала, правда, уже сильно искромсанная, мертвая лошадь. Как минимум, человек десять, главным образом старые мужчины и женщины, толпились сейчас около трупа, кромсали и ковыряли его ножами и топорами.

«Где же осталась Нанни?» – подумал мальчик и так сильно втиснул свою голову между прутьями решетки, чтобы лучше осмотреть улицу, что он не смог ничего увидеть. Спустившись в комнату, он удивился тому, что в первую очередь подумал о девочке, хотя его собственное положение было более чем серьезным. «Если вахмистру сейчас удастся связаться с гестапо, тогда жди беды». Жители дома, где жил Джонни с матерью, редко заговаривали о тайной полиции, а если и говорили что, то сперва удостоверялись, не подслушивает ли их кто-нибудь. Само слово «гестапо», как «судебная палата» или же «концлагерь», внушали людям очень неприятное чувство, вернее, даже страх.

«Но почему я не боюсь?» – мысленно спрашивал себя Джонни, перестав ходить взад и вперед по комнате. Он прислушался к далекому орудийному грохоту, который походил на обычную, более чем безобидную грозу. «Подождем – увидим!» – мысленно утешил он себя.

Чуть больше чем через полчаса мальчик услышал бряцание связки ключей, затем заскрипела дверь.

– Ну-ка, давай выходи! – крикнул ему полицейский вахмистр.

Бумаги и скоросшиватели, лежавшие на полу, уже исчезли в изразцовой печи, а обгоревшие остатки разлетелись далеко от дверцы. Джонни видел, что листовка, найденная у него, лежала на письменном столе, а на ней – очки с толстыми стеклами. Тут же находились и другие вещички, которые у него отобрали.

– Садись! – распорядился полицейский и указал ему на кресло. Он осмотрел мальчика с ног до головы и спросил: – Ты голоден?

Джонни растерянно заморгал. Само собой разумеется, что он был голоден. Со времени своей вчерашней встречи с русскими солдатами на городском вокзале он больше ничего не ел. Но подобного вопроса он никак не ожидал от полицейского.

– Не церемонься, – сказал Краке и вытащил из портфеля, который лежал в столе, жестяную коробку с хлебом. Рядом с ней он поставил термос, затем – кружку. Наполнив ее солодовым кофе, он приободрил мальчика словами: – Вот так-то, а теперь принимайся за еду!

Потом вахмистр надел очки. Он действительно плохо видел.

Джонни с опаской потянулся за бутербродом в жестянке. Это был хлеб с маслом, да еще с толстым куском копченой колбасы. Уплетая бутерброд за обе щеки, он обратил внимание, что Краке держит записку Ешке прямо перед глазами. При этом губы полицейского тихо шевелились. Внезапно он начал громко читать:

– «Наш народ нуждается в жизнях своих последних сыновей. Иначе кто же возродит нашу родину? Кто же будет заботиться о наших женах и детях?» – На этом месте он передвинул очки на лоб. – Гм… – сделал он губами и проворчал: – Ловко сформулировано, даже убедительно. Ну, я это слышал еще с тридцать третьего. В пропаганде красных всегда есть что-то убедительное. – Затем продолжал читать: – «Свержение Гитлера, немедленный мир, перестройка нашей родины, установление истинного народовластия – вот наши интересы и цели!» – Вахмистр сунул листок Джонни под нос и спросил: – Откуда это у тебя?

Мальчик чуть не подавился последним куском. Он низко опустил голову, ожидая долгого допроса.

– Без сомнения, ты же не нашел это?

Джонни вновь не ответил.

– Послушай, – сказал Краке и примирительно толкнул Джонни в бок, – ты, очевидно, удивишься, но меня все это не очень-то и интересует. – Кроме того, я вовсе не звонил в гестапо, ты слышишь? Просто набрал номер своего шурина, а он погиб еще в начале марта. Поэтому там некому было поднять трубку. Ты можешь подумать, зачем я взялся за это?

Джонни недоверчиво поднял глаза.

– Ты еще слишком молод, – продолжал вахмистр, – тринадцать лет тебе, да? Ах, даже двенадцать. Ну хорошо, пусть двенадцать лет. Таких еще не отправляют на бойню.

Слова вахмистра тронули мальчика. Но он мысленно спрашивал себя, как бы поступал полицейский, если бы здесь, перед ним, сидел кто-нибудь другой, кто не так молод, ну, например, солдат Густав…

– Бентлер, – выговорил полицейский, – да, если делать, как он предлагает… Он уже имеет кое-что на совести…

– Например, этого Казимира?

Краке пронзил взглядом мальчика через стекла своих толстых очков.

– А ты разве знаешь?..

– Я знаю это от вас, – пояснил Джонни. – Вы же сами называли имя, сразу же, как мы сюда пришли.

– А у тебя неплохая память, – пробубнил вахмистр. – Казимир, молодой поляк, после бомбежки он стащил из разрушенной булочной полбуханки хлеба, так как был очень голоден. Этот табачник донес на него. Он многих отправил на верную гибель. – Краке положил ладонь вертикально себе на затылок. – Раз! – и голову долой. Ох, и натворил же дел этот паскудник! Эта пустышка! Такие, как он, только болтают вздор о каком-то чудо-оружии, которое фюрер бросит в бой. Это должна быть новая бомба или новый вид воздушной торпеды. Где опустится эта штука, там в радиусе тридцати километров все живое будет умерщвлено, так что мы будем только собирать вокруг поверженных врагов. Вот о чем болтает этот идиот. И это тогда, когда даже слепой со своей палкой и тот понимает, что национал-социалистам приходит конец. Посмотри-ка по сторонам!

Джонни встал. Несколько секунд он смотрел через окно на улицу. Его охватил радостный страх. Перед стоящим напротив домом, у входа, он увидел Нанни. Девочка сидела на каменных ступенях. Расставив худые ножки, она шевелила пальцами ног, а руки скрестила на животе.

За это время вахмистр достал газету из ящика стола.

– Садись пока, – сказал он и вдавил Джонни в кресло. – Вот здесь сообщения командования вермахта за вчерашний день. – Он сложил газету. Это была «Фелькишер беобахтер». Своим толстым указательным пальцем он показал на напечатанный мелким шрифтом абзац и прочел: – «В битве за Берлин надо бороться за каждую пядь земли! Продолжаются ожесточенные уличные бои. Юго-западный район столицы рейха захвачен советскими танками…» Это уже похоже на полное окружение. Вполне возможно, что Берлин уже окружен русскими, – прокомментировал Краке прочитанное и зашелестел газетой. – Сейчас и газеты никому не нужны: сейчас каждый лучше слышит собственными ушами. Ты слышишь, как все трещит? Еще несколько часов, самое позднее сегодня вечером русские будут уже здесь!

«Мою мать никто не принуждал, – думал Джонни, – и моего отца тоже. Большинство жителей из нашего дома не хотели иметь ничего общего с нацистами. Но как попал в нацистскую партию полицейский или лавочник Бентлер?»

Вахмистр наклонился над письменным столом.

– Ну, что ты об этом думаешь?

«Что я об этом думаю? – Джонни погрузился в раздумье. – А что бы подумали об этом другие, мои друзья?»

– Ничего не можешь ответить, – проговорил, задумавшись, Краке и долил в кружку кофе.

«Что я должен делать? – лихорадочно думал Джонни. – Что? – Он попытался себе представить, что Ганка находится здесь, в участке, вместе с ним за одним столом. – Неужели так начинается то новое, чего так хотел товарищ Ешке? Неужели народная власть будет опираться на показания доносчиков? – Сама эта мысль показалась ему нелепой, и он решил: – Я должен как можно скорее удрать отсюда!»

– Когда сюда придут солдаты Красной Армии, – пробормотал мальчик, – и найдут в соседней комнате знамя со свастикой, тогда они вряд ли будут дружелюбными…

– Что ты говоришь, оно все еще там стоит? – прогудел Краке и быстро поднялся. – Должно быть, оно торчит там со времени последнего дня рождения фюрера…

Он прошел тяжело к порогу.

– Где же оно стоит? – раздался из соседней комнаты голос полицейского.

– У стены за сейфом.

Говоря это, Джонни подошел к самой двери.

– Ах, вот оно где, – обрадовался Краке, – теперь вижу и я!

Дверь с решеткой имела защелкивающийся замок. Мальчик со всей силой толкнул и захлопнул дверь. «Клац!» – громко щелкнул замок.

Искренне удивившись, Джонни спросил: