Текст книги "Вот в чем фокус"

Автор книги: Герман Дробиз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Безумно повезло пассажирам девяносто девятого маршрута, севшим в автобус позавчера утром: для обеспечения срывавшегося плана перевозок в пассажиро-километрах их прокатили в Ашхабад и обратно. Полные впечатлений, загоревшие, с дынями и виноградом, люди вернулись буквально к новогоднему столу – и все это за шесть копеек!

А что там светится в ночи? Это раскалилась докрасна пишмашинка на столе писателя Занзибарова: к утру он должен дописать последние восемьсот страниц обещанного читателям романа «Шибко бегут годы».

Но, как всегда, особенно впечатляют успехи строителей. Еще вчера на углу Арматурного переулка и улицы Нагревальщиков зиял котлован, а сегодня взорам счастливых новоселов предстал высокий, стройный, любовно отделанный забор улучшенной планировки. Забористы под Новый год наши стройки!

Не только трудовые коллективы, но и отдельные сознательные граждане помогают статистике подтверждать ее показатели.

Так, Нина Петровна Ч-ва, узнав, что за год в среднем на жителя страны приходится 15,4 посещений кинотеатров, просидела в кинотеатре «Боевик» с открытия до закрытия. Индийский фильм «Месть Джанкипура» навсегда останется в ее памяти.

С трудом, но спасли работники «Скорой помощи» гражданина Кашлюнова, отстававшего от средней годовой нормы курильщика на двадцать три пачки «Беломора».

Удивительный случай произошел в поселке Погремуха. Молодая мать М. Сикстинцева, выйдя из роддома с первенцем и узнав, что до тысячного жителя поселка, который будет награжден квартирой, не хватает всего двоих, тут же вернулась и родила двойню!

На этом позвольте закруглиться: только что подсчитал – мой годовой план по шуткам выполнен!

Принимаю поздравления!

ПАМЯТНИК

В Бухаре бывал? Не бывал? Все равно узнаёшь, правда? Ходжа Насреддин. Конечно, не сам. Памятник. Памятники или стоят, или на коне скачут. Я – на ишаке. Так задумано. Такой образ. Сижу на ишаке и куда-то еду. На самом деле, конечно, стою. Потому что каменный. Но в то же время будто бы еду. Потому что на ишаке. Вот такое противоречивое явление. Бывает не только с памятниками.

Люди идут мимо, завидуют: «Везет человеку! Памятник имеет!» А я им завидую. Вот идет юноша, девушку обнимает. Эх, я бы еще не так обнял. Жаль, каменный. Вот идут муж с женой, а с ними трое ребятишек. Эх, у меня с такой красавицей семеро было бы! Каменный – жаль. В чайхане напротив каждый день аксакалы собираются. Чай пьют. И что ни видят – сравнивают. С тысяча девятьсот тринадцатым годом. Эх, я бы еще не с таким годом сравнил! Жаль, каменный. А вот идет гражданин, «Крокодил» читает. Над шуткой смеется. Эх, я бы еще не так пошутил! Каменный – жаль!

С другой стороны, это почетно: памятник. Не каждому ставят. Даже странно: за что? Эмир управлял, я издевался. Эмир приказывал, я критиковал. Эмиру нет, мне – есть. Спасибо! Значит, у вас критику уважают. Тут возле меня часто люди останавливаются. Беседуют. Был как-то разговор: стоит ли критиковать? Вдруг накажут? А я думаю: ну и что? Ну, накажут. Зато потом памятник поставят. Так что критикуйте смело – перспектива есть!

ДУМАЙ, СЫНОК, ДУМАЙ

«Здравствуй, дорогой сынок, хомо сапиенс мой ненаглядный!

С горячим приветом к тебе твоя мать-природа. Давно хочу потолковать с тобой по душам – не выходит. Пробовала разговаривать, когда ты работаешь. Трактор твой рычит, экскаватор твой фырчит, ты меня не слышишь. А когда ты отдыхаешь, ты песни поешь – лучше бы я тебя не слышала.

Потому и решила написать.

Обижаюсь я на тебя, сынок. Никогда-то не поговоришь с матерью, подарка не подаришь, а ведь мне много не надо. Где раскопал – закопай, где накоптил – проветри, где в ручейке машинку свою вымыл – не делай этого больше, мерзавец.

Но не столько обижаюсь, сколько душой за тебя скорблю.

Не бережешь ты, сынок, свое здоровье. Много дымишь. И пьешь много. И нет чтоб хрустальную воду ледников моих – так ты гадость хлебаешь. Сточные воды. Каково материнскому сердцу видеть, как ты пьешь? А как ты питаешься? Ты же ешь в три раза больше, чем тебе надо. А ведь я тебе разум дала великий, а не желудок. Великий желудок я коровам дала. Так уж не путай, сынок, кто ты у меня. Вспомни, как сам про себя некогда сказал: «Мыслящий тростник». Думай же почаще, тростник ты мой, камыш ты мой, бамбук ты мой, палка ты моя лыжная!

Вспомни: мыслители всегда в глуши уединялись. А зачем? Затем, чтобы со мной с глазу на глаз посоветоваться. Вот и ты, если что задумал, но сомневаешься, посоветуйся с матерью, она тебе всегда правду скажет.

Ты приди, скажи: «Мама, чего я решил: если кто тебя обидит, так непременно штрафовать, даже если начальник окажется. И непременно из его кармана!» И ятебе сразу отвечу: «Давно пора».

Приди, скажи: «Мать! Пустяк, а проблема: чего мне с футболистами делать? Никак в ворота не попадут. А начни ругать, говорят: «Мы любители». И я тебе сразу отвечу: «Ежели они любители, перестань им деньги платить. Пускай бесплатно не попадают».

Приди, скажи: «Мама, меня чего спрашивают? Камушки драгоценные по такой цене выставляют, что их на законные деньги только трижды лауреатам покупать. А за ними очереди стоят. Чего мне об этом думать?» И я тебе сразу отвечу: «Думай, сынок, думай».

Как ты сам некогда сказал: «Твори, выдумывай, пробуй!» Всё пробуй, особенно – что сам натворил. Только чего нет – того не выдумывай. И все будет хорошо. Ведь сколь могуч, сколь многообразен ты в лучших моих образцах, сынок, он же доченька моя!

До чего же ты велик был, когда в виде Пушкина сочинял; до чего отважен, когда в виде Гагарина взметнулся!

А когда ты в виде Третьяка под шайбами стоял, как я за тебя переживала.

А когда ты в виде Нестеренко поешь, в виде Максимовой танцуешь – какая отрада для материнской души.

А когда ты в виде рабочего Сергея Петровича Никанорова на работу идешь, вовремя, трезвый и в чистой рубашке,– как я тобой горжусь!

Много детей у меня, сынок, но ты – самый-самый.

Любуюсь на тебя глазами озер моих, целую тебя ветрами моими.

Береги себя, сынок, и меня береги.

Пиши, не забывай.

Жду ответа, как петух рассвета.

Твоя природа-мать».

ЕСЛИ...

Если вы сегодня встали на час раньше, и вышли на час раньше, и пошли на работу пешком, и вдруг встретили дворника, который уже работает, и разговорились, и выяснилось, что вам сегодня хочется работать дворником, а дворнику сегодня хочется работать – это весна!

Если сын решил пробежаться по лужам и вы разрешили, если дочь решила выйти замуж и вы разрешили, если жена решила купить новую шляпку, а вы разрешили две, если вы решили выпить кружку пива, и жена разрешила, и дочь разрешила, а сын разрешил две – это весна!

Если вы простояли за пивом, а оно кончилось, а вы сказали: «И очень хорошо!», и все, кому не досталось, с вами согласились, и один предложил пойти в театр, а другой – на вечер поэзии, а третий предложил разойтись по домам и постирать белье, и все с ним согласились – это весна!

Если в воскресенье отключили горячую воду, зато холодную еще не включили, а вы никого не ругаете, никуда не звоните, а идете с ведром в соседний дом – естественно, в первый подъезд, а в нем – в первую квартиру, а вам открывают и говорят, что вы уже пятидесятый, и предлагают это отметить, и зовут к столу, и вы возвращаетесь домой через два часа, и воду вам несет сын хозяина первой квартиры, а сам хозяин бережно поддерживает вас под руку, а вы зовете их к себе, а потом становитесь друзьями на всю жизнь – это весна!

Если вы остановили такси и поздоровались с водителем, а он в ответ тоже поздоровался, а вы испугались, а он удивился и заверил, что это не повторится, а вы сказали, что пусть повторится, что ничего страшного, что это ему даже идет, а он сказал, что тогда отвезет вас бесплатно, а вы сказали, что тогда пойдете пешком, чтобы не разорять хорошего человека, и действительно пошли пешком, а он ехал рядом и уговаривал сесть, и так вы шли, а он ехал, пока вы не воткнулись в фонарный столб, а он – в троллейбус, и когда приехала милиция, он сказал, что виноват только он, вы сказали, что виноваты только вы, а инспектор сказал, что никто не виноват – это весна!

Это весна – время, когда трава пробивает асфальт, а чувства побеждают рассудок.

Если вы – женщина, и вспомнили об этом, и распрямились...

Если вы – мужчина и идете в толпе с цветами, но держите их не как веник, а как цветы...

Если вы посмотрели на людей, а раньше не смотрели, но вдруг посмотрели, и они вам понравились...

Если люди посмотрели на вас, а раньше не смотрели, но вдруг посмотрели, и вы им понравились...

Это – весна!

ДРАКОН НА ПЕРЕКУРЕ

А знаете ли вы, что незадолго до Нового года, в подходящую лунную ночь, в стране сказок и чудес проводится ежегодное производственное совещание? И если бы мы смогли заглянуть на сказочную поляну, то увидели бы там старых знакомых: лешего, водяного, русалок, гномов, чудищ, дракона, золотую рыбку, Емелю, Аленушку, Ивана-царевича, семерых богатырей... И услышали бы голос докладчика, специалиста с самым большим трудовым стажем Кащея Бессмертного:

– Товарищи образы и персонажи! Долгое время мы делали вид, что все наши сказки хорошо кончаются, а чудеса творятся с небывалым подъемом. Но пора посмотреть правде в глаза. Многие забыли, что чудеса требуют постоянных усилий, а работа в сказочном сюжете – реальной самоотдачи и дисциплины. Резко снизилось качество продукции. Наши шапки-невидимки – откровенная халтура. Надеваешь такую – и становится невидимым только то место, на которое она надета. Проще говоря – голова. И то если нахлобучишь на уши. Скатерть-самобранка, что у нее ни попроси, выдает один и тот же комплексный обед: суп овсяный протертый, биточки с лапшой и кисель из концентрата. Где она этому научилась? Блюдечко с наливным яблочком, вместо того чтобы давать правдивую информацию, нагло врет. Да и что от него можно ожидать, если оно не замечает загнивания собственного яблочка? Ниже всякого качества выпекается в последнее время колобок. Лиса категорически отказывается его кушать, а колобок понятия не имеет, куда ему катиться дальше. Сказка про белого бычка, призванная быть бесконечной, рвется на самом интересном месте в связи с низкими привесами бычка. Давно никого не пугает огнедышащий дракон: в лучшем случае огонь изрыгает одна голова, а у двух других вечный перекур.

Не лучше ведут себя и некоторые другие персонажи.

Иван-царевич на сером волке мотается по чужим сказкам, грубо нарушая ход тамошних событий. Так, с гиканьем и свистом ворвавшись в сказку о мертвой царевне, он разбудил ее задолго до прихода семи богатырей. Братец Иванушка перестал пить из копытца, потому что ему, видите ли, надоело превращаться в барашка. Емелина печка – ни для кого не секрет – ездит только в отчетах. Конечно, в основном виновато щучье веленье, которое до того ослабло, что не может сдвинуть печку, но и Емеля мог бы что-то предпринять. Кстати, пора бы проявить инициативу и бабе-яге, у которой пятьсот лет не выполняется заявка на ремонт поворотного механизма избушки. Даже золотая рыбка, которую мы всегда ставили в пример, вынудила старика и старуху принять в эксплуатацию терем с незавершенными отделочными работами, без окон и дверей. До какого разгильдяйства докатываются некоторые из нас, свидетельствует безобразное поведение царевны-лягушки. В последнее время она вообще перестала реагировать на прилетающие к ней стрелы: не хочет становиться царевной. Кто спорит, в болоте спокойнее, чем в царском дворце, но надо же иметь совесть!

Товарищи образы и персонажи, мы с вами работаем для детей. Детишки должны верить в наши чудеса. Но если они уже у нас сталкиваются с халтурой и расхлябанностью, кем они вырастут? Ведь если дисциплины, высокой культуры производства и надлежащего качества продукции нет даже в сказках – как поверить, что они возможны в действительности?

Давайте же, товарищи образы и персонажи, опомнимся, устыдимся, подтянемся и вернемся к тем сказочным временам, когда каждый честно исполнял свой долг!

ЮМОРИСТ НА ХОЗРАСЧЕТЕ

Как известно, Маяковский чувствовал себя «заводом, вырабатывающим счастье». Отдавая должное реальному масштабу сопоставления, лично я чувствую себя небольшой фабрикой, вырабатывающей юмор. Дело нехитрое, но для бесперебойного выпуска продукции нужны темы, сюжеты, персонажи, остроты и прочие детали. О мыслях уже не говорю!

И вот – с завтрашнего дня моя фабрика переходит на хозрасчет. Очень волнуюсь! Ведь раньше как было? В конце года еду в министерство юмора выбивать фонды. Если поговорить со знающими людьми, они вам скажут: юмора у нас в любом министерстве – полным-полно. Но в министерстве юмора его, как ни странно, не хватает. Тем более съезжаются тысячи таких, как я. И всем нужно одно и то же. Например, свежие шутки. И начинается... «Ой, а чего это они у вас такие бородатенькие?» – «Зато проверенные. Берете? Не берете? Отойдите. Следующий!» Берем...

Но самая большая драка – из-за персонажей. Всем нужны самогонщики, несуны, прогульщики и прочие фигуры, любимые в редакциях юмористических изданий. На всех не хватает. Если опоздал – берешь что осталось. Милиционера, допустим. Или комсомольского работника. Или международного обозревателя. Но это абсолютно не ходовой товар! Юмореска про обозревателя валяется у меня на складе готовой продукции пятнадцать лет – не могу найти потребителя. То же самое – рассказ об отечественном мафиози. Клянусь, вещь сделана на совесть. Одного золота сколько ушло. Оно там всюду: и в тайнике под паркетом, и у жены в ушах, и у самого мафиози на груди. Буквально сверкающее произведение! И – никому не надо.

О мыслях уже не говорю! Сколько работает моя фабрика, не помню, чтоб выбил в министерстве хоть сколько-нибудь стоящую мысль. Так и говорят: «Мыслей у нас нету». А начнешь нервничать, требовать – еще и поиздеваются: «Ладно. Только для вас. Есть тут у нас одна заветная мыслишка... Ликвидировать вас, юмористов. чтоб не мешали работать. Берете?»

В общем, привозишь на фабрику всякие неликвиды. А какая из них продукция – вы потом видите сами. Поэтому, прежде чем ругать нас, поинтересуйтесь: а из чего мы это свинчиваем?

Впрочем, все это с завтрашнего дня – в прошлом! Никаких министерских фондов. Выходи на прямые связи с поставщиками, бери что хочешь, и делай что можешь. Предлагай кому угодно. Замечательно! Но я волнуюсь. Что значит: бери что хочешь и не спрашивай. Я не привык. Я привык как раз спрашивать: «Это можно взять? Спасибо. А это? Благодарю. А это? Нельзя, а почему? Оно очень важное? Понял. А над этим можно пошутить? Больное место? Уяснил. А по этому поводу нельзя ли пройтись? Легонько, по касательной... Нельзя? Почему? Этого повода у нас нет? Да как же, я сам сталкивался. Вечером как-то... Ошибся в темноте? Они там трамвай ждали? А я понял, что... А я понял так... Ну, извините. Извините меня, дурака. Все. Больше не буду».

А теперь, значит, все можно. Хорошо! Но боязно. Может, лучше по-старому? Выдадут тебе несуна, к нему пару хохмочек замшелых – и запускай конвейер... Нет! Надоело. Хочется рискнуть. Выбить юмор не из министерства – из жизни. Мысли извлечь из себя самого – вдруг они там есть? Выйти на прямую связь с самым богатым поставщиком шуток – с народом. Хочется выпускать полновесный юмор, который читатели оплатят полновесным смехом. А издатели... Но как платят за юмор издатели – это отдельный разговор. И тоже очень смешной!

КТО ЭТО, КТО ЭТО?

Кто это, кто это? Кто этот крупный мужчина с одышкой, кудлатый, седеющий, с бородою неряшливой, как заброшенный заповедник?

«Привет-привет, старик, как жизнь, да нет, ты меня не помнишь, да не извиняйся, ты и не мог помнить, я шел на три курса младше, но я тебя знал, тебя тогда все знали, а теперь что-то не слышно, говорили, ты уехал, а ты не уехал, а почему о тебе не слышно, ну, можешь не объяснять, у меня у самого дела хреновые, нет, вообще-то зам. главного в одной шараге, шарага крепкая, без премии не сидим, но подсиживают, гады, ну, гадов развелось, скажу тебе, но ты и сам знаешь, тебе ведь тоже гадят, а иначе, почему не слышно, ну, не хочешь жаловаться, это молодец, и правильно, и еще поборемся, ну, пока-пока, старик, рад был тебя встретить!»

С такой бородой, с такой одышкой – и младше меня на три курса. Какой же я?

Кто это, кто это? Кто эта женщина, как мешок с мукой, плотная, с глазами опухшими, с подбородком боксера, зло влекущая трехпудовую авоську? Слониха с веселыми глазками, свирепо тянет гору консервов, а увидев меня, громоздит гору на асфальт, с нежным громом ее рассыпая. Кто?

«Ф-фу... Господи, кого я вижу, здравствуй, наверное, не узнаешь, не притворяйся, не узнал, ну и ладно, прощаю, двадцать лет все-таки или даже больше, забыл «пионерку», да нет, мне семнадцать было, но ты звал пионеркой, а, вспомнил! А помнишь... а помнишь... а как на палубе танцевали всю ночь... ну, не притворяйся, вижу, что забыл... Живу нормально, но муж дурачок и сын недалеко ушел, жрут и пьют, а я носи, но в целом хорошие ребята, я привыкла, а ты еще ничего, но тоже... но не потолстел хоть, со спины как молодой... Ну, я побежала, поскакала, поползла, счастья тебе, а как зовут, так и не вспомнил, ну, Рита, Рита...»

Кто это, кто это? Кто эта женщина прелестная, почему я остановился? Боже мой... Все тот же румянец на щеках, и взгляд так же спокоен, у сероглазых всегда спокоен взгляд, и тем же движением пропускает в пальцах прядь над высоким лбом, и все та же ломкая походка, от которой с ума сойдешь и век будешь помнить...

Вот кого годы не берут! А сколько их прошло? Двадцать? Двадцать три. Двадцать четыре. Это не она. Это ее дочь.

Я раньше думал: как стареют? Оказалось – еще и так.

Что я могу сказать об Опрокидневе, ставшем за эти годы моим близким другом, вы прочтете дальше.

А вот что мог бы сказать он о своем авторе? С присущей ему привычкой драматизировать обстоятельства Опрокиднев, не исключено, заявил бы: «К сожалению, в работе над моим образом автор не уточнил фокусировку, допустил лакировку и где-то перешел бровку. Выпятив находчивость, живость и веселость, он намеренно затушевал такие не украшающие меня черты, как нерешительность алгебраических задач в школе, мелочность карманных денег в годы студенчества и постыдная низость сегодняшней зарплаты. Поэтому так же, как и он – ко мне, я отношусь к своему автору с глубоким и неизменным чувством юмора...»

С этим же чувством отнесись к нам с Опрокидневым и ты, дорогой читатель!

ЧЕРНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Однажды, будучи в прекрасном расположении духа, Опрокиднев опаздывал на работу и вынужден был нанять такси. Он курил сигарету «Экстра», посматривал через стекло на прохожих и отпускал по их поводу незамысловатые шутки. А водитель хмуро крутил баранку и молчал. Тогда Опрокиднев рассказал анекдот про нильского крокодила. А водитель все равно молчит.

Тогда Опрокиднев спрашивает:

–   Почему вы со мной не разговариваете, товарищ водитель?

Водитель и на это ничего не ответил.

Едут они так, едут, и вот Опрокиднев говорит:

–   Вам, наверное, кажется, что я на вас обиделся. Поверьте, это не так. Я замолчал, чтобы обдумать ваше поведение. Да, сначала я решил, что вы замкнутый человек. Но потом я поставил себя на ваше место, и мне стали ясны причины вашей молчаливости, вашего нежелания разговаривать, вашего неотвечания на мои шутки. Сейчас я эти причины вскрою перед вашим изумленным взором.

Опрокиднев закурил еще одну сигарету «Экстра» и продолжал:

–   Люди бывают разные. Одни дают чаевые всегда и всюду. Другие – никогда и нигде. Третьи – то так, то сяк. И вот ко мне, водителю такси, подходит клиент. Сразу возникает проблема: брать его или не брать? И если брать, на каком уровне общаться в период поездки? Есть ли смысл разговаривать с ним, смеяться в ответ на его, прямо скажем, незамысловатые шутки? На все вопросы можно ответить, только точно зная, как поведет себя клиент в конце пути. Или он уплатит по счетчику, или добавит сверху, или вообще сбежит.

–   Я тебе сбегу,– сказал водитель.– Ключ видишь?

Опрокиднев покосился на сиденье и увидел там гаечный ключ с разводной головкой.

–   Может, и сбегу,– согласился Опрокиднев.– На мне ведь не написано.

–   Вот именно,– вздохнул водитель.– Ничего-то на вашем брате не написано.

–   А собственно, почему?!– Сигарета в пальцах Опрокиднева вычертила в воздухе дымный знак вопроса.– Как раз и должно быть написано!!!

–   На лбу, что ли? – спросил водитель.

–   Нет, не на лбу,– сказал Опрокиднев,– На лбу не все согласятся. Можно сделать изящней и проще, в виде нагрудных нашивок. Или, еще лучше, значков. Простенькие такие, разного цвета и формы. Например, белый кружок означает: «Даю полтинник сверху на любом расстоянии». Желтый квадратик: «Даю на чай только в нетрезвом виде». Синий ромбик: «Даю, если намекнуть, а сам не догадаюсь». Черный треугольник: «Не даю, и не жди». И так далее и тому подобное.

Эта система значительно облегчит ваш труд и вообще может привести к феноменальным ситуациям. Пример: к вам подходит клиент и просит перевезти его через улицу.

–   Как это через улицу?

–   А вот так! С этого тротуара на тот.

–   Он что, ненормальный? – спросил водитель.

–   Может, и ненормальный,– с радостью согласился Опрокиднев,– а вам какая разница, если на нем белый кружок?

–   А белый кружок – это у нас что?

–   «Полтинник при любом расстоянии»!

–   А...– промычал водитель.– Тогда другое дело.

–   А как же! Да с этими значками у вас будет не работа, а блеск и перламутр! Сортировка и градуировка с электронной точностью! Подошел один, вы ему: «С белым кружочком всегда пожалуйста. Позвольте чемоданчик». Подошел другой, а вы ему: «Если уж нацепил желтый квадратик, пойди сначала выпей, а потом в машины лезь». Подошел третий, с черным треугольником...

–   Ну, с этим разговор короткий. Этот пусть пешком идет,– рассмеялся водитель.

Опрокиднев тоже рассмеялся и сказал:

–   Как летит время! К сожалению, мы уже приехали. Остановите вот здесь.

Счетчик показывал рубль шесть.

Опрокиднев выгреб из кармана скромный кожимитовый кошелек, а из кошелька вынул рубль. Этот рубль он положил в доверчиво протянутую ладонь водителя. На рубль он положил пятачок, а на пятачок – копейку.

–   Спасибо,– сказал Опрокиднев.– До свидания, до новых встреч в эфире.

–   Я тебя не понимаю,– сказал водитель, суммируя деньги на своей широкой доверчивой ладони. И он действительно не понимал Опрокиднева.

–   А вы представьте, что эти значки уже введены,– объяснил Опрокиднев, отворяя дверцу и нащупывая правой ногой тротуар.– И у меня вот здесь,– он нежно тронул лацкан пиджака,– черный треугольник.

С этими словами он покинул гостеприимный салон таксомотора и через пять минут уже сидел на рабочем месте над расчетом паропровода высокого давления на изгиб.

«Любопытная у меня родилась идея,– удовлетворенно думал он.– И кстати, весьма и весьма универсальная. Такси – это частность, побрякушки. Есть вопросы поважней, например семья и брак. Желает ли человек соединить себя узами брака с блондинкой (блондином) или брюнеткой (брюнетом), рассчитывает на интеллигентку (интеллигента) со скромным заработком или наоборот – все это может быть четко выражено системой нагрудных значков.

А возьмем проблемы снабжения? Сейчас каждый имеет возможность что-нибудь достать. В то же время каждому чего-нибудь не хватает. Нужна краткая недвусмысленная информация: кто где работает и на что способен. Нужны изящные значки, изображающие кирпич, лесо– и пиломатериалы, мандарины, селедку, различные детали бытовой электроники и прочий дефицит...»

–   Опрокиднев, будем мечтать или будем работать? – сердито спросил Буровин.

«Правильно,– подумал Опрокиднев.– Нас здесь тридцать человек, и ни на одном не написано, зачем он сегодня пришел: работать или мечтать. А как было бы хорошо: на груди значок в виде скрещенных кирки и лопаты – значит, пришел работать. Миниатюрная копия известной скульптуры «Мыслитель» – значит, пришел мечтать...»

–   Я тебя спрашиваю?!

–   Будем, Эдуард Фомич, обязательно будем! – заверил Опрокиднев.– Будем работать и будем мечтать!

ОПРОКИДНЕВ БРОСАЕТ ПЕРЧАТКУ

Однажды Опрокиднев разыскал Курсовкина и попросил его вместе с Аабаевым и Джазовадзе пройти в курилку.

–   Вы нужны мне не как активисты месткома, а как отзывчивые товарищи и близкие друзья,– объяснил Опрокиднев.– Буду краток. Только что нашему отделу вернули на переработку расчет паропровода. Это сделано по личному требованию представителя заказчика главного инженера «Монтажсистематики» Промышлянского.

–   Промышлянский – опытный инженер,– заметил Курсовкин.– Он имеет право вернуть.

–   Имеет право?! – возмутился Опрокиднев.– И это после бессонных ночей, проведенных над этим расчетом мною и инженером Шараруевой?! Мы творили паропровод, как поэму! – воскликнул он.– Короче говоря, я принял решение вызвать Промышлянского на дуэль и прошу вас быть моими секундантами.

Подумав, он добавил:

–   Эти ночи я не забуду никогда.

–   А не круто берешь? – спросил Курсовкин.– Может быть, сначала поговорить с Промышлянским? Может, он перед тобой извинится?

–   Дело не во мне,– ответил Опрокиднев.– Вызывая его на дуэль, я заступаюсь за поруганную честь всего института. Я как бы являюсь общественным обвинителем и, если уж говорить прямо, общественным палачом Промышлянского. Я как бы олицетворяю своим порывом лучшие черты нашего коллектива: смелость, отвагу, здоровую мстительность, умение постоять за себя.

–  Закон гор говорит: такие оскорбления смываются только кровью,– с легким клекотом сказал Джазовадзе.

–   О том же говорит и закон степей,– сурово произнес Аабаев.– Опрокиднев, мы сочтем за честь быть твоими секундантами в этом благородном поединке.

–   Спасибо, друзья,– растроганно сказал Опрокид– нон.– Вот, возьмите эту перчатку и бросьте ее от моего имени Промышлянскому. А потом, когда он примет вызов, заберите ее обратно. Эти перчатки я приобрел в прошлом году на японской выставке, и они дороги мне как свидетельство таланта и трудолюбия японского народа и как примета крепнущих день ото дня торговых и экономических связей между нашими странами. А вас, товарищ Курсовкин, я попрошу обеспечить дуэль квалифицированной медицинской помощью и организовать врача. Жду вас у себя в отделе.

–   Одну минутку, Опрокиднев,– остановил его Курсовкин.– Не уходи. Нам надо посоветоваться.

Он отвел Аабаева и Джазовадзе в сторону. Вскоре там завязался оживленный спор. Наконец стороны пришли к согласию.

–   Ты только не обижайся, Опрокиднев,– сказал Курсовкин.– Мы тут посовещались и решили выставить от нашего коллектива на эту дуэль другого товарища. Товарища Эдуарда Фомича Буровина.

–   Как более достойного,– добавил Джазовадзе.– Уступить место более достойному – вот высшее достоинство. Так говорит закон гор.

–   А закон степей? – спросил Опрокиднев.

–   То же самое говорит и закон степей,– ответил Аабаев.

–   Хорошо,– сказал Опрокиднев.– Но если Буровин промахнется, я снова вызову Промышлянского и уж на этот раз пойду сам. А теперь отдайте мне обратно перчатку, пусть Буровин посылает свою.

–   Не мелочись, Опрокиднев,– сказал Курсовкин.– Пусть и твоя перчатка послужит нашему общему делу. И вообще, не думай, что мы тебя забудем. Нет, ты останешься инициатором и идейным вдохновителем этой дуэли. Уверен, что на ближайшем заседании мы выделим тебе премию.

Это несколько успокоило Опрокиднева, и он вернулся в отдел.

Вскоре его вызвал к себе Буровин.

–   Понимаешь, какая штука, Опрокиднев,– сказал он.– Мне тут только что передали насчет дуэли. С удовольствием бы принял в ней самое активное участие, но абсолютно некогда. План по седьмому объекту горит, сам знаешь. Командировка на носу. Потом семинар, кружок текущей политики, да еще совещание у директора, да еще сын заболел желтухой, надо ехать в больницу. В общем, я перебрал весь отдел, и, кроме тебя, больше послать некого. Женщин, сам понимаешь, неудобно. А из мужчин ты самый свободный. Только не подумай, что я струсил. Ты ведь так не думаешь, а?

–   Нет, Эдуард Фомич,– скромно ответил Опрокиднев.– Я так не думаю. И я рад, что вы оказали доверие именно мне. Скажите мне, куда и к какому времени я должен подъехать, и я пошел.

–   Сегодня, в шесть вечера, на двадцать втором километре Московского шоссе. На опушке леса тебя встретят Аабаев и Джазовадзе. Они уже обо всем договорились. И пожалуйста, передай Промышлянскому мои извинения и привет.

–   Передам,– заверил Опрокиднев.– И это будет последний привет из всех, полученных им в течение его жизни.

Ровно в шесть вечера Опрокиднев вышел из автобуса на двадцать втором километре.

На траве возле километрового столбика сидели секунданты.

–   Промышлянский должен подойти с той стороны леса,– объяснил Джазовадзе.– Учти, в молодости он был «ворошиловским стрелком».

Они углубились в лес и долго аукали. Наконец из кустов навстречу им вышел нервный субъект с портфелем.

–   Сколько можно ждать? – сердито спросил он, показывая на часы.

–   Где Промышлянский? – спросил Джазовадзе.

–   Откуда я знаю? – пожал плечами субъект с портфелем.– Скорее всего, у себя в кабинете. Мне приказано встретиться с вами вместо него.

–   А вы знаете, в чем состоит суть встречи? – спросил Джазовадзе.

–   В самых общих чертах,– ответил субъект.– Промышлянский объяснил, что у проектировщиков, то есть у вас, какие-то претензии к нам.

–   У нас не претензии,– сказал Аабаев.– У нас дуэль. От нашего коллектива будет стрелять техник Опрокиднев. А вы, насколько я понимаю, будете участвовать вместо Промышлянского.

–   Вот оно что,– побледнел субъект.– А я-то думаю, что за встреча на двадцать втором километре.

–   В городе стрельба на открытом воздухе запрещена,– сказал Джазовадзе.– Давайте, товарищи дуэлянты, занимать рабочие места. Время не терпит.

Опрокиднев стоял на опушке осеннего леса. Солнышко усердно золотило сосны. Поблескивала паутина на кусте можжевельника. Тонко, усыпляюще жужжала какая-то мушка. Опрокиднев окинул растроганным взором простор небес и ощутил нежелание умирать в этой обстановке. Впрочем, и в любой другой тоже.

Напротив него, в двух десятках шагов, стоял субъект с портфелем. Он закрыл глаза и беззвучно шевелил губами.

–   Ребята,– сказал Опрокиднев.– Посмотрите на этого гражданина. Разве он швырнул мне обратно расчет паропровода, эту поэму, сотворенную мною в соавторстве с инженером Шараруевой? Разве он бросил тень на доброе имя нашего института? Так стоит ли нам обагрять невинной кровью осенний пейзаж в районе двадцать второго километра? Нет, нет и еще раз нет,– убежденно закончил Опрокиднев.

Он перешагнул роковую черту и подошел к противнику. Они обнялись.